Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Теперь ежедневно три раза в день за полчаса до еды ходил в питьевую галерею (№ 18к) пить минеральную воду из источника № 2, содержащую сероводород; неприятная на вкус, но наиболее полезная, за несколько дней привык. От галереи, примерно полчаса спускался по широкой лестнице вместе с другими курсовочниками к берегу Подкумка, где находилось большое здание столовой; посадили меня за стол, где уже питались две симпатичные казашки – пожилая учительница и её спутница, молоденькая женщина, очень скучавшая по дому; обе говорили на хорошем русском, образованы, с чувством юмора, беседовать с ними было приятно; кормили в столовой плохо, но меня это мало трогало, я хотел похудеть и приобрести спортивную форму; казашки тоже не роптали, были всегда в хорошем настроении и мы вместе часто смеялись, обмениваясь новостями. Третья женщина за нашим столом отдыхала по путёвке в санатории (только для женщин); он находился рядом со столовой, больные питались здесь; прибыла она за два дня до меня, молодая мама, которая в Ачинске оставила своего трёхлетнего сына бабушке; была молчалива, всегда в плохом настроении, что-то её, вероятно, беспокоило, однако я заметил, что она пристально разглядывала проходящих мимо мужчин. Однажды после обеда мы выходили вместе, разговорились; она неожиданно сказала, что вероятно на днях уедет домой; я удивился, ведь прошла всего неделя, и она поведала свою историю. В Красноярске вышла замуж за гражданского лётчика, у них родился сын и жили хорошо, пока мужа не направили в Братск на стажировку; оттуда получила письмо, он встретил женщину и возвращаться не намерен, просит развода; я сказал, что, наверное, главная цель её приезда постараться познакомиться с мужчиной с серьёзными намерениями, она кивнула головой; тогда я сказал, что нельзя так скоро уезжать, на что она сообщила: в санатории таких как она очень много; через два дня её место освободилось, и к нашей радости за стол никого не посадили.
В числе прописанных процедур были радоновые ванны и получив талон, я на автобусе поехал в новую Верхнюю радоновую лечебницу, построенную несколько лет назад но склоне Машука в курортной зоне; большое здание с красивым светлым фасадом сразу обращает на себя внимание огромными окнами, широкой и длинной лестницей; внутри лечебницы стены и колонны облицованы белым мрамором, на полу яркие ковровые дорожки; вдоль длинного светлого коридора находятся кабинки с ваннами, но меня направили в бассейн; в большом и светлом «предбаннике» по стенам располагались шкафы для одежды, они закрывались на ключ, который хранился у дежурной медсестры; в зал, где находился бассейн, медсестра вызывала по радио, называя имя и отчество пациента; я вошёл, увидел круглый бассейн большого диаметра, весь облицованный мрамором и заполнен радоновой водой высокой концентрации; спустился по лесенке, в воде нащупал круговую мраморную лавку, на которой уже сидели люди, сел рядом с ними; по радио предупреждали, что уровень воды должен быть ниже сердца и плавать в бассейне запрещено; мой сосед, который уже заканчивал курс лечения, рассказал, что неделю назад два друга, ветераны войны, сидели напротив и решили плыть через весь бассейн навстречу друг другу; закончилось это печально – вернувшись в свой санаторий, где они в палате жили вместе, один скоропостижно скончался в результате сердечного приступа; через определённое время сидения в воде, меня объявили по радио, я оделся и покинул лечебницу без каких-либо особых ощущений.
Обычно после обеда гулял по городу, посещал достопримечательности и просто живописные места, а в воскресенье ехал на трамвае на озеро, купался и загорал. Приближался День строителя, мы решили отметить праздник вместе с хозяевами: я взял на себя покупку выпивки и зелени для борща и салата, а Либхнет отвечал за мясо и приготовление шашлыка; в этом кавказец был мастер – прямо во дворе дома соорудил очаг и приготовил очень вкусный шашлык; впятером хорошо пообедали и отметили праздник; во время застолья Либкхнет, выпив коньяк, похвастался, что у него дома пять коров, двадцать овец, разная живность и прочее; я в шутку сказал: «Либкхнет, ты оказывается капиталист», и он не замедлил ответить: «Я не капиталист, я армянин!»; отобедав, он пошёл к своим друзьям в театр, где выступал ансамбль из Армении и среди оркестрантов был его сын; я, купив большой арбуз, направился к своим институтским друзьям-строителям Володе и Розе Евграфьевым, где мы хорошо отпраздновали День строителя, затем пошли прогуляться в центр. После дневной жары вечер был тёплым, приятным; мне особенно запомнилась нарядная публика: многочисленные горожане и курортники непрерывным потоком спускались по широкой лестнице от места, где сегодня стоит памятник Ермолову до большого фонтана на площади, поворачивали налево и спускались вниз к проспекту Кирова; далее шли по бульвару, а часть людей, в основном молодёжь, поворачивали к центральному парку (бывший Казённый сад, в котором когда-то любил отдыхать Лев Толстой). Это было прекрасным завершением действительно общегородского праздника. Вернулся домой, Либкнехта ещё не было, он пришёл поздно ночью сильно пьяным, а утром заявил, что у него пропало 300 рублей, которые были в кармане пиджака, при этом так посмотрел на меня, будто я их украл, ведь наши вещи висели рядом на одной вешалке. Хотя я сказал, что его денег не брал, он отнёсся с недоверием; я перестал с ним разговаривать; он дал телеграмму жене, она выслала деньги; вскоре он съехал с квартиры, неприятным типом оказался.
После семи процедур в радоновом бассейне, меня перевели для закрепления лечения в Нижнюю радоновую лечебницу, находящуюся в старинном здании постройки 1900г., расположенном на ул. Теплосерной; я принимал ванны с радоновой водой меньшей концентрации. По окончании приёма ванн, я через несколько дней, почувствовал резкую боль в пояснице, и такую резкую, что вставать со стула или с трамвайного кресла было мучительно; пришёл к своему врачу и сказал: «Я приехал здоровым, теперь уеду больным», она объяснила: «Хорошо, что реакция на радон вашего организма появилась быстро, а у некоторых боль появляется иногда через два-три месяца, потерпите, боль должна пройти»; её слова меня не успокоили, я чувствовал себя разбитым; тем не менее, решил, в нарушение санаторных правил, съездить на выходные в Туапсе, куда меня пригласил институтский друг, подполковник в отставке, Юра Кувичко, недавно переехавший из Казахстана, где строил ракетные площадки; сев в поезд в пятницу днём, я уже в полночь приехал в Туапсе, Юра встретил меня и отвёз на своих «Жигулях» к себе домой; три дня мы провели в основном на пляже – купались, загорали, играли в карты, понемножку выпивали – в общем я хорошо провёл время в компании Юры, его жены Эли и их знакомых; было неудобство из-за боли в пояснице, когда садился на песок и вставал, но плавая в тёплой морской воде, боль не чувствовал вовсе, даже выходить на берег не хотелось; в понедельник вечером я отбыл поездом в Пятигорск, лёг на полку и быстро заснул; ночью, когда начал переворачиваться на другой бок, сильно испугался, а отчего, сам не понял; совсем проснувшись, начал рукой ощупывать поясницу и немного шевелиться, при этом не чувствовал боли, что было странно, ведь только накануне была сильная боль; с вокзала я пришёл домой и после завтрака сразу пошёл к врачу, повинился, что нарушил режим, самовольно съездив на море; сказал, что ночью боль прошла; врач не стала меня ругать, объяснила: «Главное для выздоровления – это солнце, море и хорошая компания», простила меня.
Во время пребывания в Пятигорске произошла по инициативе институтского профорга нашей группы Усачёвой встреча бывших студентов через 27 лет после окончания института; в назначенный день Нелля приехала из Ставрополя, Юра Кувичко – из Туапсе, Роза Евграфьева живёт в Пятигорске, я – там же на лечении; собравшись на остановке «Лермонтовская», на электричке приехали в Ессентуки к нашей однокашнице Юлии Ёрш и дружно отпраздновали тёплую встречу, о которой я рассказывал в главе «Институтские годы»; Васю, мужа Юлии я до этого дня не видел и на балконе сфотографировал их.
Дни пребывания на курорте подходили к концу, я решил съездить экскурсионным автобусом в Приэльбрусье, где не был 22 года; там уже функционировала канатная дорога на Эльбрусе; на верхней конечной станции можно было погулять у края ледника, собрать несколько кусочков вулканической пемзы, чтобы тереть пятки во время мытья ног. С большой высоты любовался панорамой самых высоких вершин Главного Кавказского хребта; в связи с очень жарким летом снежные шапки на обеих вершинах Эльбруса изрядно оттаяли и обнажились «лысые» скальные головы горы, что бывает очень редко на пятикилометровой высоте. К сожалению, я не мог увидеть знаменитого «Приюта одиннадцати» – самую высокую в мире достопримечательность, сгоревшую при пожаре, устроенном неосторожными венгерскими альпинистами.
Закончилось моё лечение по курсовке, но я не спешил, чтобы продолжить пить минеральную воду ещё пять дней, а всего было выпито за месяц около 80 стаканов! Улетая в Братск, накупил фруктов и крупных болгарских перцев, которые на верхнем рынке стоили 3 коп за штуку, причём разрешалось выбирать лучшие в огромной куче перцев, выгруженных из самосвала прямо на асфальт.
В Братске я посетил Вторушина, он обследовал мой пищевод и сказал: «Вот теперь у вас весь пищевод чистый, розовый, как у трёхмесячного ребёнка, поскольку вы хорошо полечились на КМВ минеральной водой», и добавил: «Хотите сами посмотреть свой пищевод?». Я посмотрел в окуляр эндоскопа и спросил: «Что это за чёрная точка?», «Так это же ваш пищевод, вы смотрите на его стенки». Вот так, благодаря поездке на курорт, я хорошо оздоровился, а моя поясница после радоновых ванн не болела в течение нескольких лет.
XIV
После моего лечения в тёплом Пятигорске я рассказал Гале об этом красивом городе, полным зелёных насаждений и цветов, о близости его к морю и Ростову, где жили мои и её родственники, о моих друзьях из институтского студенческого времени, проживающих теперь в Пятигорске, Ессентуках и Ставрополе; мы дома поговорили о жизни после выхода на пенсию, которая уже не за горами; дети наши выросли, Кира живёт в Москве, а Саша после службы в армии сам решит, где будет жить, но явно не с нами и не с бабушкой, что для нас становилось совершенно ясным. Сначала Галя сомневалась и говорила, что уж надо осесть в Братске и никуда не трогаться, но я ей сказал: «Мы прожили здесь четыре года и ещё будем много лет жить до пенсии; я не хочу умирать в Братске, и пояснил, что на пенсию мы выйдем ещё не стариками, будем иметь возможность жить в хороших условиях на лучшем курорте страны, получая качественное медицинское обслуживание»; в чём я и Галя были одного мнения так это то, что нам не хотелось жить в Ростове; в течение нескольких дней мы возвращались к этому разговору, Галя рассказала мне, что когда-то была в Пятигорске во время турпоездки, город ей понравился; в конце концов она дала согласие на обмен ростовской квартиры на жильё в городах КМВ.
Будучи в командировке по внедрению наших эффективных химических добавок в Пятигорском ДСК и, живя в квартире своих друзей, я начал изучать местные предложения по обмену квартир; нашёл хороший вариант обмена ростовской квартиры на большую квартиру в Кисловодске; поехал по адресу и всё внимательно посмотрел; мне понравилось, что одноэтажный дом был расположен недалеко от реки, был он на два хозяина, но вход в квартиры располагались с разных торцов; при доме имелся небольшой садовый участок; вернувшись в Пятигорск, я через несколько дней поехал автобусом в Ставрополь; Будучи в командировке по внедрению наших эффективных химических добавок в Пятигорском ДСК и, живя в квартире своих друзей, я начал изучать местные предложения по обмену квартир; нашёл хороший вариант обмена ростовской квартиры на большую квартиру в Кисловодске; поехал по адресу и всё внимательно посмотрел; мне понравилось, что одноэтажный дом был расположен недалеко от реки, был он на два хозяина, но вход в квартиры располагались с разных торцов; при доме имелся небольшой садовый участок; вернувшись в Пятигорск, я через несколько дней поехал автобусом в Ставрополь на ДСК, два дня жил в трёхкомнатной квартире Усачёвых на ул. Тухачевского; моя однокашница Нелля, как опытная женщина, попросила подробно рассказать о поездке в Кисловодск; когда выслушала, нашла много аргументов против обмена прекрасной трёхкомнатной ростовской квартиры на кисловодскую; сказала, что я в этих делах совершенно неопытен; мне пришлось согласиться с ней, я был рад, что не принял окончательного решения; причём, один из важных аргументов касался здоровья Гали, заработавшей на учительской работе ишемию и хроническую сердечную аритмию; дело в том, что кардиологический курорт Кисловодск, в котором хотя и лечат болезни сердца, но постоянно там жить врачи не рекомендуют; я вернулся в Пятигорск, нашёл вариант обмена хорошей большой пустующей двухкомнатной квартиры, хозяева которой жили ещё в своей старой квартире; поговорив с ними, узнал, что им нужна квартира в Иноземцево, где живут их родители; тогда я внимательно изучил в квартирном бюро все многочисленные объявления по региону, расклеенные на специальных щитах, и нашёл варианты обмена квартиры в Ставрополе на Ростов, а также вариант обмена квартиры в Иноземцево на Ставрополь; я подумал, чем чёрт не шутит, вдруг этот многошаговый обмен получится, и поехал на автобусе в Иноземцево; переговорил с хозяйкой пенсионного возраста, её муж-энергетик был в командировке; они хотели как можно быстрее переехать в Ставрополь к своей дочери, чтобы помочь ей воспитывать малыша; мы сразу позвонили в Ставрополь, я переговорил с хозяйкой квартиры, преподавательницей вуза, у которой в Ростове жила дочь с двумя детьми, описал ей свою квартиру подробно; она сказала, что хорошо знает Ростов, квартира её очень устраивает, дала согласие на обмен; перед моим отъездом в Пятигорск, хозяйка напоила меня вкусным травяным чаем с пирожками, мы поговорили и она, неработающая, дала согласие взять на себя оформление этого сложного обмена между четырьмя хозяевами квартир, находящихся в разных городах; оставил у неё запись, что согласен ждать конечного результата и не искать других вариантов; мы снова позвонили в Ставрополь, а также хозяевам пятигорской квартиры и сообщили, что координацию будет осуществлять хозяйка из Иноземцево, на что все согласились, обязались ждать результата; в Пятигорске я оставил друзьям нотариально заверенную доверенность на ведение дел по обмену и вылетел в Братск.
Обмен был сложным: от всех потребовалась масса документов и копий; в те времена для переезда на жительство в курорт Пятигорск, требовалась медицинская справка о том, что приезжающий не болеет туберкулёзом и психически здоров; первую справку мне выдали в поликлинике, а за второй я поехал в психбольницу, расположенную в Гидростроителе; врач был молодой 30-летний мужчина, который на мою просьбу написать справку, ответил, что меня надо обследовать; я удивился: «Зачем, ведь меня нет в списке ваших пациентов или наблюдаемых»; врач сказал, что это не имеет значения и надо обследоваться; я ему пояснил, что работаю доцентом вуза и совершенно здоров; «О, вы не знаете, сколько преподавателей стоят у нас на учёте»; я поразился этим словам, появилось чувство лёгкого юмора, вспомнив персонажи Райкина; разговор принял серьёзный оборот, поскольку врач упорно не хотел выдать справку и явно провоцировал меня на нервный срыв, а это было бы его козырем, но я догадался и молчал; тогда он велел принести из поликлиники медкарту и сделать несколько анализов; на мой вопрос выдаст ли он после этого справку, ответил: «Там будет видно»; я поехал в Энергетик с чувством «тихого помешательства» и недовольства, а через несколько дней привёз врачу то, что он просил; он всё внимательно посмотрел и начал меня «обследовать» – бить молотком по коленям, водить рукой перед лицом и др., затем сел за стол и задумался; я, чтобы ему польстить, сказал, что действительно в таком серьёзном деле он поступает правильно, ведь в наше непростое время есть столько людей с неадекватным поведением и мы благодарны врачам за их труд; после этого, псих, полностью лишённый здравого смысла, . удак, с неохотой написал справку, которую я отправил в Иноземцево; в течение почти трёх лет подготовка документов, осмотр будущими хозяевами квартир и прочее, было окончено; в определённый день мы все съехались в Пятигорск, у нотариуса подписали документы по обмену; я оформил бронь в Пятигорском горисполкоме, а в домоуправлении меня прописали по новому адресу 30 сентября 1986 г. я, как обычно пришёл на работу, на кафедре сотрудники меня уже встречали, чтобы поздравить с 50-летием и вручить красивый подарок – большой набор прекрасно выполненной лаковой росписью деревянной посуды из двадцати столовых приборов: большая чаша, высокий горшок, тарелки, чашки, блюдца и ложки разных размеров; я, проработавший на кафедре менее четырёх лет, совсем не ожидал поздравлений, был тронут и удивлён таким вниманием коллег – не скрою, было очень приятно; конечно, получил поздравления от всех родственников, а из Краматорска брат Виктор и жена Тоня прислали даже свои стихи с пожеланиями; через несколько дней в институтской газете «Инженер Севера» обо мне была помещена хвалебная статья «Твои люди, институт».
Как-то задумался, для чего человек работает, чему посвящает жизнь? Нас же воспитывали: революция, комсомол, участие в строительстве коммунизма, в котором всем будет хорошо; ставить себе цель: стать хорошим примером, лучшим среди тех, кто работает рядом с тобой; а также, облегчить тяжёлый труд рабочих путём рацпредложений, умных организационных и технических решений; в семье – вырастить и воспитать детей, сделать счастливой жену, родных и лучших друзей. Вся жизнь ради этого, пашешь и пашешь; при том, что вся советская идеология основана на том, что главный приоритет для человека – не он сам, семья, личная жизнь, а жизнь общества, страны, коллектива – бригады, стройуправления, треста, завода, института и т.д.; в общем, делай всё, чтобы вывести коллектив в передовые; и делали: работали часто по полторы смены и по выходным дням, дома тратили время на подготовку к рабочему дню. В итоге, тратили чуть ли не 90% времени на достижении этой высокой цели, не зная о том, что время – это жизнь. Кто-то хорошо сказал: «Работа – это хорошо, но есть ещё жизнь». В 50-летнем возрасте, я прочёл у Монтеня, что жить надо в своё удовольствие; как же так, подумал я, это полностью противоречит советской идеологии, где такая постановка вопроса – чистый эгоизм: жизнь только для себя.
Читая Монтеня, я понял, что человек сам получает удовольствие от своей деятельности; «разумный человек должен стремиться к одной-единственной цели, а именно – обеспечить нам удовлетворение наших желаний, и вся его деятельность должна быть направлена лишь на то, чтобы доставить нам возможность хорошо жить и в своё удовольствие, как сказано в священном писании. Все в этом мире твёрдо убеждены, что наша конечная цель – удовольствие, и спор идёт лишь о том, каким образом достигнуть его; противоположное мнение было бы тотчас отвергнуто, ибо кто стал бы слушать того, кто вздумал бы утверждать, что цель наших усилий – наши бедствия и страдания?» А ведь действительно, подумал я, наслаждаться можно своими добрыми делами по отношению к родным и близким, к друзьям, к товарищам по работе, хорошему результату своих добрых акций, я уже не говорю о любви и признательности к личности. Крепко задумался я над словами мудреца; вспомнилось множество фактов, когда «героические действия» на стройке, в НИИ, в вузах оказывались никому не нужными. Но время не вернёшь! Удовольствие получаешь: от любви к родине, к делу, которым занимаешься, от искусства, от путешествий, от спорта, от творчества, от полученного результата. Жить для удовольствия это не значит становиться только потребителем; это не отвергает созидательного характера деятельности по строительству лучшей жизни для людей. Как бы мне помогло в жизни то, что я узнал слишком поздно, т.е. в последние 30 лет, когда я и все люди в стране получили доступ ко многим сведениям.
После того, как мне минуло 50 лет, я под влиянием многих примеров, взятых из литературы о жизни отдельных личностей, впервые задумался о старости и решил к ней подготовиться, чтобы не стать преждевременно дряхлым стариком; сейчас, когда мне 80, это просто смешно, но тогда я стал больше уделять внимание спорту; прошло несколько месяцев, я физически чувствовал себя прекрасно, работал на даче, ездил часто в командировки и не уставал; даже в лыжной гонке на 10 км занял в институте призовое место среди 50-летних; подумал, что старость приходит, наверное, после 60-ти, но она не приходила и после 70-ти, и после 75; конечно, годы отражаются на здоровье, но дряхлости ещё нет; однако самым работоспособным возрастом был период с 50 до 60 лет, о нём напишу.
XV
В феврале 1987г. я увидел объявление в институте об экономной турпоездке в ГДР; помимо того, что я никогда не был за рубежом, меня интересовала Германия, о которой упоминал в предыдущих главах своих воспоминаний; в детстве и в школьные годы – это, конечно, война с немцами, Нюрнбергский процесс, живое «знакомство» с военнопленными в Рубцовске; в студенческие годы – изучение немецкого языка (даже готический шрифт мог бегло читать), знакомство с архитектурой немецких построек, в том числе, фахверковых зданий, готических соборов и церквей; в годы работы на стройках Красноярска – это монтаж уникального оборудования, изготовленного на заводах ГДР. Моя поездка состоялась, очень был доволен.
Однажды летом на даче я долго возился в глубоком и холодном погребе: устраивал из досок закрома для картошки и моркови, свеклы и др., а также делал полки для банок с соленьями; заменил старую прогнившую лестницу на металлическую; через неделю почувствовал боль в шее и правом плечевом суставе, которая распространилась по всей руке вплоть до пальцев; сначала, как обычно, подумал, что боль сама постепенно пройдёт, но она усилилась до такой степени, что я почти не мог удержать пальцами стакан с водой; врач определил острый остеохондроз и назначил лекарства и уколы, но и это не помогло; стремительно развивающийся остеохондроз, ноющие боли в руке и шее только усугубляли мои страдания; от друзей узнал, что в районе Минусинска есть озеро с целебной грязью и там находится санаторий-профилакторий сельских строителей Красноярского края; позвонил директору, договорился о лечении за наличные, взял отпуск и в конце августа начал проходить грязевые процедуры; условия проживания, питание и окружающая природа располагали к хорошему отдыху; было тепло, солнечно, с соседом по номеру мы много гуляли в сосновом лесу, собирали грибы, сушили их, развешивая гирляндами на балконе; я много читал, ходил по окрестностям: к живописному озеру, за которым в степи пасся скот, выходил на опушку леса к вспаханным полям, много фотографировал чудесные места благословенной природы (№№ 30-30у); с середины сентября листья на деревьях окрасились в осенние яркие цвета и мои снимки стали более красочными. В этих южных курортных краях выращиваются хорошие арбузы и дыни, а о вкуснейших помидорах говорить нечего – всем этим удалось насладиться вполне; когда-то именно здесь находился Ленин, отбывая ссылку.
Завершилось моё пребывание в профилактории, где лечился грязями; боль не прошла, но врач сказал, что со временем должно стать легче. Я решил съездить на строительство Саяно-Шушенской ГЭС, где завершалось возведение плотины; прибыв в посёлок гидростроителей «Черёмушки», сразу пошёл на стройку; хотя посторонним запрещено было подниматься на самый верх, но поговорив с рабочими, я вместе с ними на трёх польских лифтах, минуя два перехода по высоте, поднялся на 240-метровую отметку; оттуда открывался вид на гигантское водохранилище, расположенное среди Саянской тайги, а с противоположной стороны внизу виден был строящийся машинный зал с гидроагрегатами; в правой части нижнего бьефа плотины был устроен открытый водосброс в Енисей. Покинув Черёмушки, я на один день съездил в Минусинск, познакомился с достопримечательностями (№ 30к) и уехал домой. В Братске боль в руке долго не проходила, но я твёрдо решил больше с поликлиникой не связываться, и как сказал врач в санатории, через некоторое время боль исчезла (стучу по дереву); когда следующим летом появилась боль в левой руке, я уже не паниковал; приняв грязи в «Юбилейном», ждал, и через два месяца боль прекратилась.
XVIII
В сентябре 1991 г. подошла по графику моя очередь ехать на курсы повышения квалификации для преподавателей вузов, я выбрал ленинградский инженерно-строительный институт (ЛИСИ); слушатели курсов жили в студенческом общежитии на ул. Садовой: женщины на четвёртом этаже, мужчины – на пятом; в комнате нас было трое и я в первые же дни подружился с Иваном Василенко – молодым преподавателем строительного техникума из Бахчисарая; небольшого роста, подвижный, говорил по-русски с украинским акцентом, любил анекдоты, часто был весёлым и балагурил; питались в столовой на первом этаже; мы договорились осуществлять вместе культурную программу. Я решил использовать ту же тактику, что и на предыдущих курсах в Киеве: теперь договорился на кафедре ТСП в ЛИСИ, что займусь сбором материалов по передовым методам и технологиям в строительных организациях Ленинграда, поделюсь этими материалами с кафедрой, буду действовать самостоятельно, не отвлекая всегда занятых преподавателей от работы; это с удовлетворением было воспринято заведующим, он утвердил мой индивидуальный план работ. Для всех слушателей два раза в неделю читались обзорные лекции в большом зале какого-то вуза, где собралось около двухсот человек; лекции на общественные темы были скучными и неинтересными; я и Иван ходили по очереди, отмечая друг друга во время переклички; днём я посещал Главленинградстрой, трест Оргтехстрой, всесоюзный проектный институт ПИ-2; везде отношение ко мне было хорошее: брал многие печатные материалы, фотографии строящихся объектов, чертежи, делал копии – всё в двух экземплярах – для себя и для ЛИСИ.
В Питере, в отличие от Киева, нам не организовали бесплатных автобусных экскурсий по достопримечательностям, поэтому культурную программу планировали сами; первым пунктом было посещение БДТ; мы узнали, что в городе введён порядок распространение всегда дефицитных билетов на спектакли по заявкам организаций, но ежедневно ровно в полдень касса продавала 50 билетов в порядке живой очереди, которую надо было занимать с утра; один из нас шёл на лекцию, а другой стоял в очереди, которая растягивалась от подъезда и тянулась вдоль набережной Мойки; но, купив билеты, мы могли смотреть лучшие спектакли прославленного театра и замечательную игру Копеляна, Лебедева, Стржельчика, Толубеева и др; однажды мне, когда я был один без Ивана, повезло увидеть и сделать маленькую услугу легендарному человеку – одному из лучших кардиологов страны, киевлянину Николаю Михайловичу Амосову, который с женой смотрели спектакль; стоя в очереди за пальто, я увидел его (узнал по фото в журналах), стоящего в конце длинной очереди; подошёл и сказал: «Н.М., давайте ваш номерок, я стою близко и вам получу пальто», он не стал возражать; я взял наши пальто, два передал ему, предложил помочь надеть и услышал: «Нет, нет, большое спасибо!»; мне была приятна такая встреча, а идя в общежитие, снова вспоминал Амосова – худощавого, стройного и седоватого, подстриженного под короткий ёжик доброго мужчину, спасающего сотни людей с болезным сердцем; ранее читал его книгу и статьи в «Комсомольской правде»; в период всеобщего увлечения бегом трусцой, он советовал: «Если вы, бегая, тренируете своё сердце, и ваш пульс при этом не достигает 120 ударов – всё это дело бесполезное». Придя в общежитие, рассказал Ивану, который был в гостях в доме мужа своей сестры, и этот спектакль пропустил; кстати, мне было интересно, как он рассказывал об этой семье доктора наук, где вся обстановка и угощения поражали своей роскошью; уходя к ним в гости, Иван всегда тщательно осматривал свою одежду, надевал белую сорочку и просил меня завязать галстук, а когда вечером возвращался, рассказывал мне подробно о каждом своём визите.
Часто, идя в институт, расположенный на Красноармейской улице, я посещал знаменитый магазин «Восточные сладости», в котором всегда было что-то новое; покупал себе, Фертманым и частично отправлял сладости в Братск. В начале октября, когда было уже прохладно, мы поехали в Петергоф на закрытие фонтанов; помню, что долго гуляли по парку, ещё зелёная трава почти вся была покрыта крупными жёлтыми листьями, опавшими с деревьев – очень красивое зрелище.
Однажды зимой кто-то нам сказал, что в выставочном зале на Сенатской площади представлены картины одного индийского художника, который рисует пером и тушью, изображает миниатюры на темы Камасутры; конечно, мы не могли пропустить такое и утром в выходной день пошли туда; ещё на походе увидели длинную очередь, люди стояли на морозе, но никто не уходил; к полудню всё же попали на выставку; стены были увешены белыми листами ватмана, на которых очень мелко (надо было приблизиться почти вплотную) в небольших картинках изображалась интимная жизнь мужчины и женщины; посетители подробно рассматривали каждое изображение, удовлетворяли своё любопытство – это был показ советским людям самой первой порнографии, и, естественно, вызвал большой ажиотаж среди горожан.
У меня в Питере было несколько неожиданных счастливых встреч; в начале ноября приехала из Ростова сестра Ольга со своими школьниками; в свободное время я с ней встретился на набережной Невы и мы решили отобедать в небольшом ресторане «Волхов»; заказали боярские щи и жаркое в горшочках; когда щи принесли, мы их попробовали, есть отказались – страшно кислые с клюквой; были они приготовлены по старинному рецепту, видимо, в те времена их употребляли после больших возлияний водки или браги, и то, наверное, с глубокого похмелья; пришлось нам довольствоваться вторым блюдом, которое оказалось вкусным; выйдя из ресторана, долго смеялись над собой, ибо желая насладиться горячими щами попались, как лохи.
В другой раз я встретился с братом Виктором, который приехал в командировку из Краматорска в ленинградский ТЭП; мы съездили к Фертманым, где брат ни разу не был; больной Борис был рад Виктору, они долго беседовали, вспоминая школу и наш заводской посёлок. Мы решили навестить его лучшего школьного друга Волика Ружинского, с которым Виктор учился в одном классе и в Харькове и на Алтае; Волик (Револьт) окончил строительный институт и 35 лет работал в плановом отделе военно-морского ведомства; купили мы большой торт на Невском в известном кондитерском магазине «Север», спустились в метро и поехали на ст. «Чёрная речка»; поблизости на ул. Савушкина жил Волик; встреча была очень радостной, я познакомился с женой Волика, а он рассказал о своём любимом занятии; уже много лет его главным увлечением была хохломская художественная роспись; он сам хорошо рисовал, вкус его был отменным, почти каждый отпуск ездил в Хохлому, Холуй и другие места, подолгу общался с самыми известными мастерами миниатюрной лаковой живописи, учился, покупал и привозил домой вырезанные из дерева заготовки и затем их расписывал; подарил мне длинную ложку, чтобы я её в Братске сам расписал; в тёплой беседе за столом Волик, зная меня с самого рождения, вспоминал разные смешные случаи, происходившие со мной, все за столом хохотали; пожалуй, Виктор и Волик были в компаниях старшеклассников самыми отъявленными заводилами; Волика Ружинского воспитывала мама, тётя Зина, которая была подругой моей мамы; отец ушёл из семьи ещё до войны, было известно, что жил он в Ленинграде; когда я о нём спросил Виктора в Краматорске во время празднования его 80-летия, он вспомнил, что Волик ещё в 10-м классе как-то сказал об отце: «Если я когда-нибудь встречу этого подлеца, набью ему морду»; в Ленинграде они встретились, и что, в Краматорске спросил я, Виктор ответил: «Знаешь, отец есть отец, какой бы он не был».