полная версия

Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя

Обдумав ситуацию, я составил проект приказа по институту, в преамбуле изложил цель и задачи предстоящей работы; в постановляющей части приказа указал о создании штаба по строительству корпуса и его начальником записал ректора; далее перечислил членов штаба: себя поставил первым заместителем начальника, затем шли другие заместители – проректоры, а членами штаба были обозначены деканы всех четырёх факультетов, это подчёркивало их персональную ответственность; ректор одобрил текст без замечаний, приказ был зачитан на институтской недельной планёрке; я размножил текст и вручил всем членам штаба под роспись, поставленную ими на первом экземпляре, с которого сделал рабочую копию для себя. Встретившись со строителями УСГБ, я и начальник институтского ОКСа Енаев (преподаватель механического факультета, но, к сожалению, без строительного образования) осмотрели объект и договорились, что после полной уборки и очистки здания силами института, строители начнут делать вертикальную планировку площадки, завозить стройматериалы и приступят к внутренним работам; теперь осталось дело за малым – вывести студентов всех факультетов под руководством преподавателей на работу, а это было не просто; я написал распоряжение за подписью ректора в адрес деканов, его зачитали на планёрке, и работа началась; за короткое время всё было очищено, прибыли строители, которые начали выполнять незавершённые кирпичные перегородки; также стали они готовиться к устройству подвесных потолков, звукоизоляции перекрытий, установке радиаторов отопления, монтажу скрытой электропроводки; из-за холодов все эти работы выполнялись без мокрых процессов, при которых раствор и бетон могли замёрзнуть, а кирпичная кладка велась методом замораживания. Проблема заключалась в малом количестве строителей, поскольку объект не являлся сдаточным; основные ресурсы УСГБ направлялись на строительство городского жилья; тем не менее, дело двигалось, ректор был мною доволен, предоставил мне широкие полномочия и во всём поддерживал.

В январе 1984г. я был свободен в период студенческих каникул и две недели отдыхал в санатории-профилактории «Лукоморье», построенном для работников БГС; вместе с Рыхальским поехал в УСЭТР (санаторий находился на их балансе) к начальнику управления Валерию Фомину, приехавшему в Братск в 1963 г. после окончания института и работавшему мастером на моём участке; он, конечно, не забыл своего бывшего начальника и распорядился предоставить мне путёвку.

Санаторий расположен в живописном хвойном таёжном лесу на берегу Братского моря (для краткости огромное водохранилище здесь называют морем); на территории находился двухэтажный спальный корпус, в 50м от него – одноэтажный лечебный корпус; с противоположной стороны – около десятка небольших домиков, в которых летом отдыхают дети строителей. Все здания деревянные, построенные капитально, и особенностью было то, что фасады и внутренние интерьеры выполнены прекрасной резьбой; огромные въездные ворота украшало изображение сказочных персонажей – вот такое царство Берендея; всех туристов, особенно иностранных, привозили сюда полюбоваться искусству резьбы по дереву; эта огромная работа выполнена талантливым рабочим, которого отыскали в многотысячном коллективе Братскгэсстроя.

Меня поселили в пустующий двухкомнатный люкс на втором этаже спального корпуса; когда первый раз зашёл в столовую пообедать, обстановка приятно поразила: небольшое помещение, рассчитанное на 40 отдыхающих и питающихся в одну смену; всё отделано деревом, покрашенным лаком, в том числе столы на восемь человек; широкие скамьи, на которых сидели, были из лиственницы; скатерти, салфетки, а также шторы на окнах выполнены с украинским орнаментом, как и вся посуда, привезённая из Украины; обед проходил по-семейному в духе доброжелательства между рабочим людом, с шутками и смехом – в общем, настроение у всех было хорошее.

Получив назначения у врача, я отправился в лечебный корпус – квадратное здание большой площади, перекрытое стеклянной крышей; в просторном светлом зале по сторонам стояли в кадках большие растения, а посередине зала находилась небольшая пальмовая роща; на удобных скамьях люди ожидали своей очереди и отдыхали после процедур; находиться в такой прекрасной обстановке было приятно; также хочу отметить, что на территории санатория не было ни магазина, ни буфета, т.е. если кому-то хотелось спиртного, надо было ехать в город; но пьяных или выпивших я не видел, каких-либо нехороших инцидентов не припомню.

Я принимал положенное лечение, хорошо отдыхал, работал над своими конспектами лекций и рукописями методических указаний; вечерами обходился без телевизора, подолгу гулял в лесу и на берегу моря, затем играл в бильярд, а перед сном читал книгу. Была ещё в санатории одна достопримечательность: большой разноцветный попугай Яша; жил в клетке, находящейся в одной из хозяйственных комнат на первом этаже, дверь в неё всегда была открытой. Во время моего пребывания плотники в коридоре перестилали полы и, балагуря, общались со скучающим в одиночестве Яшей, разговаривали с ним; в частности, научили его нехорошим словам, спрашивали: «Яша, в колхоз поедешь?», а он им отвечал: «Нахуй, нахуй!» – отдыхающие строители, заливались смехом.

Но вернёмся к стройке. Чтобы лучше подготовить своих старшекурсников к экзаменам и выполнению курсовых и дипломных проектов, я объединил их в звенья по 2-3 человека и поручил разработать реальные технологические карты на все виды выполняемых работ на корпусе; также они составляли сводный календарный и сетевой графики общестроительных и специализированных работ, выполняемых субподрядчиками; объяснял студентам: организация обязательно нужна для быстроты исполнения работ. Руководство УСГБ одобрило эти документы оперативного планирования; теперь труд строителей приобрел системный характер, а мне легче стало осуществлять контроль и выявлять узкие места. Начальник УСГБ Латышев поставил на объект одного из самых опытных и ответственных прорабов Михаила Сыромаху, с которым у меня с первого дня сложились отличные взаимоотношения, впоследствии перешедшие в дружбу; он всегда был благодарен мне за быструю помощь людьми института его бригадам.

Но не всегда гладкими были мои взаимоотношения с деканами; лишь декан строительного факультета Михаил Глебов всячески старался, в том числе собственной работой на стройке, оказывать строителям необходимую помощь; других деканов мне часто приходилось «подталкивать», прибегать к помощи ректора, короче, портить с ними отношения; наконец, благодаря большим совместным усилиям, работы, в том числе по высококачественной штукатурке большого объёма, охватили абсолютно все помещения четырёхэтажного (с учётом подвала) здания; я еженедельно проводил оперативные заседания штаба, на которых обязательно присутствовали Сыромаха, прорабы субподрядных организаций БГС и ответственные лица от факультетов; на следующий день каждому вручал под роспись протокол заседания; в нём отмечалось выполнение работ, ставились новые задания; экземпляры протокола передавались мною начальнику УСГБ и ректору института для контроля. В июне стало ясно, что при благоприятных условиях есть реальная возможность завершить строительство к новому году, хотя ректор (по своей специальности он был далёк от строительства) выразил сомнение в этом.

Летом, посовещавшись с ректором и сотрудниками ОКСа, я предложил в отделке некоторых элементов фасада и ряда внутренних помещений применить мрамор, и вылетел в Хакасию на Саянский камнерезный комбинат; в огромных цехах по итальянской технологии и на их оборудовании изготавливались мраморные плитки, поставляемые во все уголки страны, в т.ч. для станций Московского метрополитена; отобрал из обрезков образцы плиток разной расцветки и качества для показа ректору института; также мне было очень интересно посмотреть, как добывается мрамор; сев в кабину БЕЛАЗа, поехал в карьер; дорога серпантином поднималась на вершину горы, где с применением итальянского мощного оборудования мраморная порода разрезалась длинными механическими пилами на крупные многотонные блоки, каждый из которых погружали в кузов БЕЛАЗа; на комбинате из блока нарезали плитку, затем её обрабатывали. Осмотрев внимательно карьер, я подошёл на край обрыва, предо мной открылась великолепная панорама: слева виднелась горная дорога, пробитая в скалах и ведущая вниз; далеко внизу ущелья протекал извилистый Енисей, над которым стелился небольшой туман; на горизонте просматривались вершины Саян, покрытые снегом; всю эту красоту, включая карьер, я фотографировал на цветную слайдовскую плёнку.

В августе, когда электромонтажные работы были в разгаре, ОКС обнаружил, что кабельной продукции не хватает, мне пришлось в Иркутске её добывать; решил впервые плыть на единственном в Братске старом теплоходе «Сибирь»; в течение почти суток наблюдал живописную природу Приангарья; однако берега, широко разлившегося Братского моря, не были приведены в порядок; вода всё время беспрепятственно подмывала их, деревья сползали и топляки создавали большую угрозу речному флоту; утром прибыл в Иркутск, остановился у родственников; в областном управлении материально-технического снабжения оформил наряды на кабельную продукцию и вечером поехал поездом в Братск.

В августе приближался День Строителя, я решил поздравить студентов и преподавателей, которые наиболее активно работали на строительстве корпуса; попросил ректора разрешить мне подготовить приказ по институту, но сначала он отнёсся к этому скептически и сказал; «К чему эти поздравления, ранее мы таких приказов не составляли»; хочу отметить, что Мартыненко по натуре был сухарь, абсолютно без эмоций, весь погружённый в свою науку и свалившееся на него администрирование; я стал доказывать, что получить человеку даже лишь благодарность в приказе, будет стимулом для дальнейшей ударной работы на стройке; видя мою настойчивость, ректор неохотно, но дал добро; я не экономил, вписал в приказ почти всех строителей, ректор опять покривился, но подписал; приказ с благодарностями был опубликован в институтской газете и люди были довольны. В субботу, накануне праздника, мне надо было зайти к начальнику СМУ Зайцеву по какому-то вопросу; случайно увидел, как женская бригада штукатуров, работавшая у нас на корпусе, получает праздничные продуктовые наборы; они предложили отовариться и мне, даже заняли денег; в итоге, домой я принёс целый картонный ящик дефицитной сгущёнки.

День Строителя провёл по приглашению Рыхальского на базе отдыха УСБЛПК, которая находилась у берега моря; там с утра были хорошо организованы спортивные соревнования, катания на лодках, отдых на пляже; неожиданно встретил Александра Подъячего – бригадира монтажников нашего участка, которые возводили каркас ТЭС-2 в период моей работы на строительстве БЛПК в СМУ ТЭЦ в 1964 г., т.е. 19 лет назад; Саша теперь работал директором базы отдыха, мы вспомнили, как когда-то вместе трудились на монтажном участке.

Ежегодно День Строителя я всегда старался отмечать в каком-нибудь интересном месте, часто на природе и в приятной компании. Однажды увидел в местной газете приглашение отправиться в праздник на теплоходе вниз по течению Ангары к островам, где я никогда ещё не был; Галя и Саша не выразили желания, а я с институтскими коллегами в субботу рано утром спустился к реке в районе нижнего бьефа ГЭС; на маленьком теплоходе, заполненном людьми, поплыли по Ангаре; река выбрасывала нам навстречу изгиб за изгибом, и всё не кончалась, и всё выше поднимались над ней красные утесы; в течение получаса все смотрели на безлюдные берега, на сосны и берёзы, подмываемые речной водой, и постепенно сползающие вниз; течение отрывало их и уносило далее в Усть-Илимское море; затем теплоход причалил к берегу большого острова и народ пошёл к бревенчатому дому, где можно было взять напрокат палатки, спальники, посуду, чтобы варить еду на костре; мы выбрали себе полянку, разместились, сварили еду и за ужином начали праздновать, произносить тосты; вечер наступал слишком быстро, и опустившаяся на землю мёртвая тишина, наполняла сердце странным трепетом и печалью; с тоской я подумал о Гале и Саше, не поехавших со мной; пели песни под гитару до самого отбоя; был необыкновенно светлый осенний вечер, когда сумерки угасают незаметно, а сверху, почти с середины неба, уже светит полная луна; было очень тепло, в палатке спальные мешки не понадобились; долго я не мог заснуть, не надышаться – сосной, и берёзкой пахнет! Из Руми:

Не спи хотя бы ночь,

Тобой желаемое страстно само к тебе придёт,

Тепло душевное согреет, и ты увидишь чудеса.

Утром умылись прямо на берегу реки, позавтракали и пошли искать грибы и ягоды; прекрасно провели на природе два дня и вернулись на том же теплоходе.

Перед завершением работ на строительстве корпуса мы решили большой внутренний двор заасфальтировать, а на площадь перед главным входом уложить плитку, но всё это проект не предусматривал; в сентябре к нам приехал из Москвы сотрудник проектного института, который осуществлял авторский надзор; он воспротивился подписывать дополнительную смету на 40 т.р., заявив: «Если мы будем тратить деньги на непроектные работы, нашей армии не на что будет покупать винтовки»; эти слова мелкого чиновника, мозги которого были очень хорошо промыты советской идеологией, удивили нас; тогда ректор попросил меня срочно вылететь в Минэнерго СССР.

В Москве поселился я в гостинице министерства, рядом с Китай-городом, а на следующий день утром стал ждать приёма; замминистра, курирующий Сибирь и Дальний Восток принял меня; предварительно я напомнил ему, что наши студенты – это будущие кадры БГС; он утвердил смету на капремонт института в сумме 150 т.р., за эти деньги мы сделали то, что хотели; в дальнейшем это полностью оправдало себя: во внутреннем заасфальтированном дворе всегда хорошо сохранялось прибывшее со всех концов страны новое оборудование и мебель, а на площадке, выложенной плиткой, перед входом в корпус собирались студенты и преподаватели на демонстрацию, проходили митинги и разные торжества и, главное, никто не пачкал свою обувь в грязи, которая была раньше.

В последних числах декабря был подписан акт сдачи корпуса в эксплуатацию – последний взмах дирижёра, патетический аккорд в финале симфонии; а январе 1985г. началось «великое переселение» кафедр, отделов и администрации.

В институт пришла телеграмма министра, в которой он поздравил коллектив и персонально ректора, меня и начальника ОКСа с досрочным вводом нового прекрасного учебно-лабораторного корпуса, а в феврале четырёх человек наградили денежной премией, которая для меня оказалась кстати. Всё это осчастливило, «… да, конечно, счастье необходимо, но какое? Есть счастье – случай, – это бог с ним. Хотелось бы, чтобы счастье пришло как заслуга» (Л. Толстой). Всё вроде бы устраивалось наилучшим образом, что доказывало мою правоту, расставшись в РИСИ с Векслером; очень скоро я преобразился, стал совсем другим.

Начался весенний семестр, занятия шли уже в новом корпусе; мы решили провести торжества, посвящённые завершению строительства, ведь новый корпус кардинально решил проблему увеличения учебных площадей; кроме того, его фасад выходил на одну из главных улиц Энергетика, достойно представляя единственный вуз в городе Братске. Я подписал у ректора приказ о создании оргкомитета по подготовке торжественного вечера; увидев меня в качестве председателя, он заметил, что, слава Богу, я не вписал его; ранее я уже отмечал, Олег Петрович был суховат и не любил большие мероприятия и празднества; в Москве он работал руководителем лаборатории приборостроительного института и совершенно не имел понятия о строительстве; с пренебрежением говорил о строителях, как о знающих только лопату и кувалду; я часто в разговорах возражал, но переубедить его было невозможно.

Оргкомитет развил деятельность по подготовке к торжественному вечеру; БГС предоставил свой ДК, расположенный в Падуне, в наше полное распоряжение; были приглашены строители, руководители БГС, района и города, куплены памятные подарки, заполнены почётные грамоты и пр. Решили пригласить секретаря Падунского райкома КПСС (без него никак); я поехал в райком, первого секретаря на месте не было, зашёл ко второму секретарю, женщине 45 лет, вручил красиво типографским способом оформленное приглашение и хотел уйти; она задержала меня и попросила рассказать о программе; как только я упомянул о том, что в начале заседания прозвучит гимн Советского Союза, она возмутилась и сказала: «Разве вы не знаете, в каких случаях разрешено звучать гимну?»; при этом на её лице появилась злость; я опешил от такого заявления, но сдержался; позже узнал, что муж этой партийной функционерки служит начальником Братского КГБ, мне стало всё ясно; на праздничное заседание она не пришла, не тот уровень. Собрание прошло великолепно: зал был заполнен студентами и преподавателями, строителями; на сцене почётный президиум, выступили с поздравлениями руководители, отметили наградами наиболее отличившихся на строительстве, а завершилось торжество концертом; институтская газета «Инженер Севера» опубликовала подробный отчёт об этом вечере.

IV

Ещё ранее, в июле 1983 года я узнал, что наш преподаватель архитектуры, доцент Алексеева с мужем, освобождают квартиру в панельном пятиэтажном доме и уезжают в Москву; написал заявление с просьбой предоставить квартиру, пришёл к ректору и сказал, что живу уже полгода без семьи и такая жизнь не для меня; может кто-то так может, но я не могу; сказал, что освобождается квартира и если мне её не выделят, то оставаться в Братске не стану, институту я ничего не должен, уеду в Красноярск; ректор КПИ Борисов обещал принять меня на кафедру ТСП, если здесь что-то не сложится, ибо свою квартиру при увольнении по семейным обстоятельствам я институту передал. Олег Петрович подписал заявление, моей работой он был доволен, а корпус надо было достраивать; я пошёл к Потаповой за ордером и от неё узнал, что мне повезло: эту квартиру согласно очереди должен был получить зав кафедрой экономики (фамилию не помню), но он хотел провернуть аферу; прописал в двухкомнатной квартире 9-этажного общежития, где сам жил, своих родственников, а сам хотел получить новую квартиру; был разоблачён администрацией института, а через два месяца уволился и уехал домой на Украину. Получив ордер, я в тот же день пришёл в пустую квартиру, купил замок и начал его ставить, чтобы к вечеру мог закрыть и уйти ночевать в общежитие; накануне позвонил Рыхальский и сообщил, что взял мне билет в ДК «Металлург» на концерт Пугачёвой; так получилось, что из-за замка, с которым долго возился в день концерта (прежние хозяева сняли свой замок и сильно повредили дверь), я так и не разу в жизни не смог услышать певицу вживую; о великолепных концертах в Братске мне рассказывали друзья, восхищённые её пением; но что поделаешь, закрыть квартиру было важнее; я от соседей позвонил Володе, поблагодарил его.

Как только я переехал в квартиру, пришлось заняться её обустройством и небольшим ремонтом; познакомился со столяром института, он давал мне инструмент, отходы досок и прочее; это был 65-летний физически крепкий мужичок, ветеран ВОВ, невысокого роста, коренной сибиряк; любил он выпить, особенно в пятницу во второй половине дня; однажды выпивши, немного рассказал мне о своей жизни, о том, как в молодости мог стрелять белок, попадая точно в глаз; много лет, в том числе в военные годы, он служил охранником (стрелком) в лагерях заключённых; разморившись от выпитой водки, с упоением рассказывал: «Бывало, на лесоповале какой-нибудь доходяга упадёт в снег, встать не может и сидит; возьмёшь его на мушку – и хорош, не тащить же его несколько километров до лагеря»; вот такие «воины» были приравнены к участникам боевых действий на фронте и имели те же льготы до конца жизни.

Когда я нормально устроился в четырёхкомнатной квартире, взял небольшой отпуск и вылетел в Ростов за семьёй; мы отправили контейнер с мебелью и вещами, в горисполкоме я оформил бронь на квартиру и выехали в Братск. Стали постепенно обживать свою квартиру, из окна которой открывался прекрасный вид. К этому времени бухгалтерия получила указание из министерства, и мне выдали по предъявленным документам 1200 рублей подъёмных на семью; мы решили их не тратить, а купить дачу; однажды прочли в районной газете «Огни Ангары» объявление о продаже дачи, созвонились с хозяином и пошли смотреть; участок был расположен недалеко от нашего дома и нам понравился. Хозяина продал нам дачу за 1200 рублей, т.е. за сумму подъёмных. Наша жизнь налаживалась, жена работала в школе, Саша учился, Кирилл был в армии.

Несколько лет спустя я отдыхал в Лукоморье вместе с Сашей во время его школьных зимних каникул; в столовой официанты и женщины за нашим столом заботливо относились к Саше, старались накормить его самым вкусным. Мы хорошо проводили время, принимали лечение, отдыхали; теперь Яшину клетку установили в зале лечебного корпуса; мы кормили его кедровыми орешками, которых он очень любил: клювом осторожно брал прямо из рук, разгрызал кожуру, которая падала на пол клетки, съедал вкусное ядрышко и ждал ещё угощения; когда к нему никто не подходил, скучая в одиночестве, иногда пел свои песни; однажды, ожидая очереди на процедуры, мы решили научить Яшу исполнять мелодию песни «Подмосковные вечера»; после первого угощения орехом, я, показывая ему второй орех, пропел мелодию: «… не слышны в саду даже шорохи…» и сказал Яше: «Пой!»; затем я сам напел несколько раз; умная птица чётко повторила эту строчку – получила орех; теперь каждый раз, приходя на лечение, угощали Яшу и слушали вместе с сидящими в зале отдыхающими, громкое пение птицы; более того, позже, заходя в зал, Яша узнавал нас и встречал выученной мелодией, получая заслуженное угощение. Убирала клетку и кормила Яшу дежурная Катя; когда подходило время обеда, Яша кричал на весь зал: «К-а-тя, обед!»; а если у него заканчивалась вода, он звал её: «Катя! Катя!…». Иногда она ненадолго открывала клетку для уборки; Яша вырывался на свободу, летал через весь зал, что-то кричал по-своему, вероятно, от удовольствия, садился на толстые ветки растений или на разные предметы, но никогда людей не трогал; кстати, Катя запретила мужикам задавать Яше вопрос о поездке в колхоз, а Саша очень хотел услышать ответ Яши; но один раз вечером, когда в зале уже никого не было, мы, угостив Яшу и задав запрещённый вопрос, услышали его нехорошее мнение о поездки в колхоз, Саша залился смехом. В общем, все любили Яшу, но однажды город потрясла печальная новость: какие-то негодяи ночью похитили птицу; местное радио и телевидение оповестили об этом и просили узнавать предположительно, кто это мог сделать; уголовный розыск сбился с ног, искал преступников. Через несколько недель одна женщина, живущая в многоэтажном доме, услышала на лестничной площадке какой-то непонятный звук из соседней квартиры, вызвала милицию – так нашёлся Яша, любимец горожан, правда, он был исхудавший, но живой; его вернули в санаторий; как потом нам рассказывали, после перенесённого стресса уже не пел песен, стал грустным.

В Лукоморье как-то около месяца пробыла Галя, она работала летом воспитателем у детей, прибывших из школ Энергетика; их отдых был организован городским управлением образования. Когда Кирилл весной 1985г. вернулся домой из армии, я показывал ему Братск; мы посетили Лукоморье, ему очень понравилось, гуляли по территории, осмотрели красивые интерьеры спального и лечебного корпусов, вышли на берег моря, оно было ещё покрыто льдом.

Теперь в построенном корпусе института наша кафедра ТСП занимала достаточно большую комнату на первом этаже; стало свободнее, можно было приглашать студента и беседовать с ним спокойно. Заведующий кафедрой Полевский еженедельно проводил заседания, но, к сожалению, много времени занимали его распри с преподавателем Ермаковой, которая читала курс ТСП студентам специальности «Экономика и организация строительства» (ЭОС); как выяснилось, шеф ещё до моего поступления в БИИ был недоволен её работой и продолжал конфликтовать; на заседаниях все вынуждены были слушать их продолжительные пикировки, они раздражали людей, создавали неприятную обстановку; я никакого отношения к их конфликту не имел, но, как и все, вынужден был слушать; для меня подобные словеса особого значения не имели, и эти события, само собой, не вызывали оптимизма; свои умозаключения я строил самостоятельно, но сейчас, выслушивая громкие споры, мне было не до размышлений, голова гудела, страшно сдавливало виски, хотелось быстрее уйти; настроение моё портилось, и это неприятно напомнило об обстановке в РИСИ при Векслере. Я, конечно, дал себе слово держаться вдали от всяких сплетен и дрязг, по возможности избегать открытого выражения какого-нибудь моего мнения, но однажды их страстные споры мне так надоело слушать, что я встал из-за стола и заявил, что приехал в Братск, чтобы учить студентов, а не для того, чтобы терять время на выслушивание, как коллеги выражает своё откровенное мнение друг о друге; сложил бумаги в портфель и покинул заседание. Тем не менее, взаимоотношения мои с Полевским были нормальными, уважительными; как-то он попросил меня заменить Ермакову, которая была на больничном, и я проводил занятия за неё; через некоторое время она снова заболела, и снова мне пришлось заменять, невзирая на мою полную учебную нагрузку; когда Ермакова вышла на работу, я попросил её заменить меня, пока я буду в краткой научной командировке; она отказалась, сказала мне, что не обязана кого-то заменять; об этой наглости я сообщил шефу и сказал, что больше заменять её не буду; пришлось ему самому заменять Ермакову; у него были большие подозрения, что она бессовестным образом получает больничные листы у знакомого врача; шефа это раздражало, конфликт дошёл до точки кипения, Ермаковой пришлось уволиться, Полевский стал вести её занятия.

Выше я отмечал, что после отъезда доцента Алексеевой, перехода Сергея Бурулина в проектную контору БГС и отъезда из института молодых специалистов в Иркутск, читать курс архитектуры стало некому; однажды проректор Алпатов пришёл на кафедру и стал просить меня читать этот курс; я сразу отказался, ведь архитектура и ТСП – это предметы не взаимозаменяемые; к тому же сказал, что не являюсь специалистом по архитектуре, читать не буду, чтобы не позориться; «Но вы доцент, сможете справиться» – сказал он это в полуприказном тоне; я покачал головой и разговор был окончен; на время читать курс архитектуры снова привлекли Бурулина, но с почасовой оплатой.

Однажды ректор Олег Петрович показал мне письмо, полученное из Железногорска, в котором некто Кашуба, бывший преподаватель, доцент Минского политехнического института, просил принять на работу; поскольку его специализация была ТСП, ректор попросил меня узнать о Кашубе подробнее; я написал письмо на его кафедру в Минск и мне сообщили, что Кашуба, будучи со студентами в ССО, крупно проворовался, дело передавать в суд не стали, его уволили; он устроился работать в Железногорске Иркутской области, жена и дети остались в Минске. Я не стал об этом информировать ректора, мало ли что случается с человеком, сказал, что нам нужен преподаватель, и вскоре на кафедре появился Кашуба Владимир Михайлович, высокого роста блондин, энергичный и довольно приятный с виду. Он начал читать курс ТСП, который ранее вела Ермакова, но вести курс архитектуры было некому; Кашуба, по предложению проректора, взялся читать лекции, хотя не имел знаний; пересказывал то, что написано в учебнике, т.е. что студент сам может это прочесть; в этом отношении В.М. оказался всеядным, готовым взяться за любой курс; коллеги шутили, что он мог бы согласиться преподавать и гинекологию, чего проще: не обладая знаниями в определённой области, составил конспект по учебнику, прочёл это студентам на лекции и хорош; знал он ТСП, но ведь обладание хорошими знаниями в одной области вовсе не преобразуется в мастерство и опыт в другой. Однако студентов провести трудно, например, ко мне они относились с уважением, я считал, что единственным способом полностью держать под контролем их мнение о себе – это оставаться честным, чего нельзя сказать о Кашубе; известно, что в преподавании (как и во многих других сферах деятельности) нужно всё время доказывать свой профессионализм; репутация зависит от того, как прочитана очередная лекция.

Мои отношения складывались с шефом благоприятно, он был доволен моей работой, престиж кафедры повышался и оттого, что я руководил строительством главного корпуса, да ещё без ущерба для учебной работы. Обстановка на кафедре была благоприятная; в самом начале я, по опыту работы на кафедрах в Красноярске и Ростове, привлёк студентов к изготовлению плакатов по тематике ТСП; на лекциях их демонстрировал, объяснял, студенты конспектировали, это помогало им готовиться к зачётам и экзаменам; уезжая в первый отпуск, перенёс плакаты в аудиторию, где не планировался ремонт, известил об этом Полевского; когда в августе перед новым учебным годом стал разыскивать плакаты, обнаружил их полностью испорченными, разорванными, грязными; сказал об этом шефу, ведь при нём делался ремонт, но он не прореагировал на моё возмущение; мне было очень жаль, что большая полугодовая работа была уничтожена; так я узнал черту А.И. как разрушителя: не внедрив до конца в учебный процесс чего-то нового, он спешил похоронить хорошее старое; от него исходило какое-то странное ощущение разрушительной силы. Постепенно, работая бок обок, я стал свидетелем многих его странных привычек; например, обсуждая какие-либо действия деканата, неоднократно повторял преподавателям: «… я знаю, что это политика, я в ней разбираюсь…»; он любил также повторять фразу: «Это я вам гарантирую!»; сказанная с большим апломбом, в устах некоторых людей, эта фраза мне почему-то всегда была ненавистна; может из-за апломба или, что слово гарантия иностранное и употребляется, чтобы придать большую значимость; не лучше ли сказать по-русски: «Это я вам обещаю». Особым умом шеф не отличался; эти отточенные формулировки о политике, гарантиях вряд ли принадлежали ему самому, но верил он им безоговорочно; что ещё важнее, хотел им верить и в свою очередь делился с теми, кто в них, по его мнению, нуждался. Был он излишне самолюбив, характеризовала его и величавость, а ведь это непостижимая уловка тела, изобретённая для того, чтобы скрыть недостаток ума; мне кажется, в общем, я не страдаю избытком самолюбия и ещё больше убеждался в этом, когда наблюдал Александра Ивановича; меня всегда коробило его отношение к студентам: вместо того, чтобы во время консультации по курсовым проектам объяснить, он довольно грубым тоном (чем вызывал неуважение студентов) отправлял их к учебникам разбираться самим; он не составлял для студентов методических указаний по выполнению проектов, не имел для этого нужного творческого дара методиста; порой просто выпендривался перед студентами и преподавателями, позиционировал себя как недоступный элитарный ментор, а потом ещё не переставал изумляться своим неудачам и безразличию, вполне, впрочем, заслуженному, с которым были встречены преподавателями его наставления.