Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
На следующий день теперь уже бывший директор появился на работе, чтобы забрать личные вещи и попрощаться; я заметил, что он стал совсем седым; я точно прочёл на его изменившемся сером болезненном лице печать близкой кончины; поговорили мы как два бывших красноярца, он откровенно признался, что совершил большую глупость; пожелал мне успехов, стало его по-человечески жалко: человек в годах, помогал мне во всем, остаётся только вздохнуть. Директора сразу исключили из партии, дело направили в суд; во время следствия его не стало – инфаркт, смерть.
VII
История похищенного им дефицитного тонколистового металла такова. Завод выпускал много бракованных изделий, и я стал разбираться с причинами массового брака, прежде всего, с температурными режимами пропаривания различного вида бетонных конструкций; теоретически, на бумаге, лаборатория составила режимы правильно, по науке; но как они выполняются на практике, как осуществляется постоянный температурный контроль, режим пропарки, а также как контролируется прочность бетона на образцах-кубиках лаборантами? Проверил журналы сменных замеров температуры и регулировки подачи пара, все было в порядке; вместе с тем брак продолжался, пришлось, чтобы проверить работу лаборантов, приехать на завод ночью, когда в это время суток 90% изделий пропаривались. Такое моё решение было вызвано воспоминаниями о работе в Братске суровой зимой 1963 года (ранее писал об этом); тогда среди ночи ко мне домой приехал диспетчер и сообщил, что с 23 часов температура воздуха упала до минус 43 градусов, а на нашем стройучастке он не нашёл сменного мастера, поэтому некому было дать команду прекратить бетонирование; бетонщики продолжали укладывать бетон, а это запрещалось при такой низкой температуре; я приехал на объект и распорядился прекратить приёмку бетона, утеплить конструкцию и установить электропрогрев бетона; войдя в прорабскую, обнаружил спящих женщин, сменного мастера и лаборантку-температурщицу. И вот теперь ночью на заводе, когда я зашел в лабораторию, увидел девушек-лаборантов, которые спали на столах; выяснил, контроль температуры бетона совершенно не ведется, а журналы просто заполняются данными, взятыми с потолка; утром провели собрание в лаборатории и предупредили всех об ответственности – материальной и уголовной за сознательную порчу конструкций.
Заведующая лабораторией была 40-летняя женщина невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым, но чрезвычайно живым; коротко стриженная, в каком-то блеклом платье, обтягивающем её худую фигуру; очень подвижная, темперамент сангвинический. Была она многодетной матерью, беспокойной, трудолюбивой и неравнодушной; разумная женщина, признающая свои ошибки, недостатки. Обсудили мы и другие, помимо плохого температурного контроля, возможные причины брака – их было две, не считая аварий на котельной, которая подавала пар в цеха; первая: деформированные крышки пропарочных камер, которые не держали пар; вторая: сильно изношенная (дырявая) опалубка всех тонкостенных пятиметровой длины железобетонных лотков – самой сложной и основной продукции завода; и если другие изделия можно было поправить после пропарки и сдать мелиораторам без замечаний, то с ж/б лотками дело обстояло хуже; во время их транспортировки на орошаемые поля (более 60км от завода), а также при разгрузке лотков с автомашин и во время монтажа, в бетоне из-за недостаточной прочности, вследствие слабой пропарки, появлялись трещины, что совершенно недопустимо, поскольку лотки должны быть водонепроницаемыми. Из-за этого брака строители предъявляли рекламации и не оплачивали продукцию; т.е., по существу, контроля прочности пропаренного бетона лотков не было. Мы приняли решение устроить с торца металлической опалубки каждого лотка нишу в виде закрывающегося снаружи пенала; в нём могли размещаться образцы-кубики того же бетона, который пропаривался по реальному режиму в конкретном лотке; назвали эти пеналы духовками, а для изготовления пятидесяти духовок я заказал трехмиллиметровый листовой металл, и не знал о том, что через две недели он поступил на завод; вот этот металл и похитил директор для своего гаража; после возвращения металла на завод, духовки были изготовлены и смонтированы в опалубках всех лотков.
VIII
Кто очередной директор?
После ухода Кузнецова на заводе не было директора, пришлось мне отвечать за всё; через неделю появился новый директор по фамилии Пустовой; был он меньше среднего роста, глаза у него были небольшие, карие, чрезвычайно бойкие, даже наглые; лицо круглое, гладкое и то ли совершенно непроницаемое, то ли попросту пустое; импульсивный и горячий – холерик, нетерпеливый и беспокойный; не помню сказанных им слов, но необычна была его возбуждённая речь: говорил он торопливо, немножко захлёбываясь словами и однообразно размахивая рукой – точно дирижировал – говорил и говорил, рассыпаясь мелким бесом. Работал он замом управляющего треста по общим вопросам; не специалист, но очень энергичный человек, прямо живчик; его место работы и должность до перехода в трест ДСМ – один из руководителей ростовского объединения «Югмебель»; на заводе производством он вообще не занимался, мало заботили его заводские проблемы; но сразу на последние деньги стал закупать новую дорогую мебель и обставлять кабинеты заводоуправления; на мой вопрос, чем будем платить за ремонт электромоторов, ответа не было.
Однажды в обеденный перерыв я зашел в свой маленький кабинет и не узнал его: столы, стулья и шкаф куда-то исчезли, а все пространство было заполнено огромным полированным столом, новыми мягкими стульями и большим письменным столом для меня; когда люди приходили на планерку, то с трудом втискивались на свои места, хотя были довольны обстановкой; большой кабинет директора, ранее довольно скромный, теперь был обставлен этим шустрым доставалом с дурацкой приклеенной улыбкой, просто по-царски; на совещаниях новый директор, безответственный и бестолковый, произносил бездумные и хвастливые речи; шуму от него было много, а толку мало, но самомнение большое – в нём действительно было что-то заносчивое.
Наступил 1977 год, дела на заводе шли плохо; однажды Сердюк приехал без обычной свиты и переговорил со мной прямо в цехе, где выпускались лотки; он подчеркнул, что объединение замучилось с рекламациями на бракованные лотки, и просил меня улучшить их качество; в то время я не знал, что о таком массовом браке стало известно в министерстве, а это грозило начальнику Донводстроя большими неприятностями; пришлось объяснить ему проблему контроля прочности, и сказать, что решить ее можно, лишь установив в опалубке лотков духовки, т.е. нужен металл; я уверен, что именно Сердюк решил этот вопрос быстро, за две недели.
IX
Мне пришлось крепко задуматься, поскольку стало понятно, что высказанная просьба начальника наверняка связана с моим главным вопросом, получением квартиры. В первую очередь нужно было заинтересовать рабочих в улучшении качества лотков; как это сделать, ведь призывы здесь бесполезны; многое зависело от бригады, которая изготавливала лотки и работала в три смены; бригадир её, Богатов, мне нравился своей мудрой рассудительностью, неравнодушием и оптимистичным настроем; этот разумный, трудолюбивый и ответственный профессионал, отдаваясь работе полностью , обеспечивал выполнение плана по выпуску лотков, а то что они после транспортировки и монтажа оказывались с трещинами, его уже не касалось; спокойно выслушав меня о причинах брака, он честно признался, что давно знал об этом, неоднократно просил Косолапова выделить звено слесарей и сварщиков для постоянного ремонта опалубки лотков; мы договорились о наведении в цехе технологического порядка, правильной укладки и уплотнении бетонной смеси, аккуратной распалубки пропаренного готового изделия, транспортировки его на склад и погрузки на автомашину; он обещал ликвидировать захламленность, в т.ч. огромные лужи конденсата на постах формовки.
Вспомнил я хитрую, но эффективную систему стимулирования ответственной работы, применяемую на оборонном заводе п/я 121 в Красноярске (ранее об этом писал). Строительный участок, которым я руководил, возводил новый цех М8, а основными рабочими у нас были демобилизованные пограничники, пожелавшие добровольно трудиться на стройке; некоторые из них стали заочно учиться в вузах и со временем переходить от нас на завод работать операторами; однажды наш бывший рабочий-плиточник Иван Гойда рассказал мне, что с ним случилось на работе; его зарплата оператора составляла 120 руб., плюс премия 100 р., итого 220 р. в месяц. Как-то раз в ночную смену мастер застукал Ивана читающим книгу на рабочем месте, и лишил месячной премии; это было большое материальное наказание для молодой семьи, такая система действовала очень эффективно. И вот теперь на заводе я предложил Богатову, кроме зарплаты по существующей расценке за один лоток, дополнительно оплачивать еще 20%, но только в том случае, если нет брака и не будет рекламаций от мелиораторов; однако за каждую рекламацию этой надбавки к зарплате не будет; более того, за каждый бракованный лоток будет удержано 10% основной зарплаты. Режимы пропарки и прочность бетона (к тому времени духовки были уже установлены) лаборатория гарантировала; к тому же я потребовал навести идеальный порядок на постах; рабочие на своем собрании обсудили и приняли эти условия; по их просьбе я закрепил на постоянно звено слесарей и сварщиков, отвечающих за текущий ремонт опалубки лотков. Бригадир сразу смекнул, что зарплата должна сильно возрасти; энергичный и волевой Богатов стал правдами и неправдами обеспечивать сменную выработку, относился к рабочим справедливо, но требовательно; своими секретными методами, порой хитрыми и не всегда честными, терпеливо добивался первоочерёдной доставки бетона с РБУ, иногда ездил на поля переговорить с бригадиром монтажников; я доверял ему, ведь доверяешь не обязательно тому человеку, который никогда не обманул доверия – доверяешь тому, о ком по опыту знаешь, что он отлично понимает, когда выгодно обманывать, а когда невыгодно. Примерно через две недели перестали поступать с полей рекламации от строителей, это была хорошая новость; начальник объединения увидел в цехе порядок на постах, которого прежде не было: весь пол засыпан свежими опилками, луж нет, работа спорится; похвалил бригадира, а мне сообщил, что с квартирой вопрос решается; забегая вперёд, скажу: после пяти месяцев работы на заводе моя семья в середине февраля вселилась в трехкомнатную квартиру в новом доме, расположенном в центре Ростова, Сердюк сдержал слово.
X
Шел холодный январь 1977 года с морозами до минус 15 градусов и это добавило проблем; всё еще имели место аварии в котельной, из-за которых иногда отключалось отопление и пропарка изделий, обстановка была отвратительной. Вспоминаю несколько случаев, когда на бетонном узле при сильных ночных морозах вода, почему-то не спущенная и оставшаяся в трубах, замерзала; утром рабочим приходилось отогревать трубы факелами, и в течение часа завод стоял без бетона; когда такое случилось повторно, выяснилось, что, уходя домой после второй смены, рабочие не спустили воду из системы; что это было: беспечность, саботаж, вредительство? Мой разговор с бригадиром результата не дал, но хорошо известна в сознании наших людей деятельность КГБ, и директор попросил «сотрудников в штатском» помочь, т.е. побеседовать с бригадой, а это они умели хорошо делать. От руководства завода во время беседы с рабочими бетонного узла специально никто не присутствовал, но сразу такие ЧП прекратились; эти сотрудники переговорили также и с рабочими, которые постоянно ночными сменами выгружали цемент из вагонов и перекачивали его в цементный склад; мы подозревали, что именно они ночью способствовали хищению цемента; вывозился он беспрепятственно, поскольку охраны на заводе не было; после соответствующей беседы с сотрудниками КГБ воровство прекратилось.
XI
В конце января трест выявил огромный годовой перерасход зарплаты по заводу, а он списывался только с разрешения министерства; управляющий трестом Н.Д. Чижиков попросил меня составить мероприятия по перекрытию перерасхода в следующем квартале; мне пригодились написанные во время болезни «Оргтехмероприятия», т.е. все было готово, и Чижиков предложил ехать в Москву в министерство мелиорации РСФСР подписывать перерасход; он честно признался, что в прежние годы за таким актом следовало снятие с работы руководителей, и пожелал мне не возвратиться без погон; я не знал о существующей в тресте традиции: руководителю, посланному с документами по перерасходу, приходилось в министерстве обходить разные кабинеты и получать визы; для поддержки посланец треста возил в Москву мешок донской рыбы и действовал соответственно. Н. Д. неожиданно спросил: «Будете брать рыбу?», я был совершенно ошарашен этим вопросом. Да, работая главным инженером в Красноярске, мне в тяжелое для нашего управления время приходилось ездить в Главкрасноярскстрой с документами по перерасходу зарплаты; но чтобы везти рыбу или что-либо еще – это исключалось; естественно, никакой рыбы я не собирался брать в Москву.
Давая согласие на поездку, рассудил: на заводе я новый работник, пока грехов нет, почему не поехать, авось помогут заводу чем-то; сама судьба подкинула мне эту возможность решить основную заводскую проблему, и у меня хватило ума не упустить представившуюся возможность. В Москве остановился у брата Эрика и рано утром отправился в министерство, которое располагалось в переулке между зданием Военторга и Домом дружбы народов; сразу вошел в кабинет к первому заместителю министра, бывшему начальнику Краснодарского объединения; спокойный и тактичный, этот большой начальник доброжелательно отнёсся ко мне; я показал документы по перерасходу зарплаты, которые он, не глядя, отложил в сторону и велел рассказать о делах на заводе; внимательно, не перебивая, выслушал подробный доклад, полистал мои «Оргтехмероприятия», все 25 страниц; в заключение сказал: «Дела неважные, завизируйте в двух отделах и у одного замминистра и зайдите ко мне».
Первым делом я зашёл к замминистру за визой; это был пожилой человек, и я обратил внимание на его глаза – голубые, как лёд, от которых ничего не ускользало, и в которых ничего нельзя было прочитать; меня удивила быстрая подпись его, который даже не расспросил о делах на заводе. Почему? Но об этом скажу ниже. В течение получаса я у всех начальников управлений получил визы, затем первый замминистра утвердил документы на списание перерасхода и спросил, сколько надо денег для реализации «Оргтехмероприятий»; я с ходу ответил: «Для начала миллион рублей»; это были очень большие деньги, но я подумал – пусть решают; также велел он зайти к главному механику министерства и представить перечень потребных заводу механизмов; в приемной я быстро составил заявку из 18 пунктов (в голове всегда это было), отпечатал и зашёл к главному механику, симпатичному человеку, который очень благожелательно принял меня и без вопросов оставил заявку у себя.
У меня сложилось впечатление, что руководители министерства прекрасно знали то, чего я, как новый человек, знать не мог, т.е. каким образом завод довели до ужасного состояния; уже к полудню все дела были окончены (обошлось, слава Богу, без рыбы), я отметил в канцелярии командировку и – свободен; хорошо пообщался с семьей брата, посетил всесоюзную строительную выставку, Большой театр, ВДНХ и другие интересные места – «Никогда не упускай случая – он представляется не каждый день».
XII
Вы думаете, что завод не может
работать без директора? Может!
По возвращении из Москвы в Ростов доложил Чижикову, он похвалил меня, а я подумал: если это испытание, то, видимо, я его выдержал; приехав на завод, услышал новость: директора Пустового сняли с работы; его разоблачила бывшая любовница, которая сообщила в обком партии, что он приобрел поддельные партбилет и диплом о высшем образовании; директора сразу исключили из партии и уволили. Это был уже третий директор, снова мне пришлось работать одному; как говорится: «все это было бы смешно, если бы не было печально».
Через некоторое время прислали нового директора, пятидесятилетнего Владимира Сергеевича Цыбенко – среднего роста, довольно полный, с длинными бакенами и без усов, черты лица энергичные и характерные; человек, которому одинаково незнакомы страх и совесть; у него был чрезвычайно выразительный голос – следствие привычки давать полную волю чувствам. Мы познакомились, я ввел его в курс дела, сразу установились деловые отношения и взаимная поддержка; поработав некоторое время, я увидел в нём разумного, трудолюбивого, неравнодушного и ответственного человека, который отдаётся работе полностью; был он настроен на позитив, обладал хорошим чувством юмора, правда, несколько болтлив; иногда бывал бескомпромиссным, гордым; свой порою необузданный темперамент сдерживал, подавляя волевым усилием; однако привлекал, несмотря на недостатки.
Этот энергичный человек, бывший работник одного из райкомов партии в Донбассе, хотя и не специалист в области производства железобетона, но свои директорские обязанности исполнял хорошо: ладил с людьми, улучшил снабжение, обеспечение кадрами; при нем привлеченные строители ПМК застеклили все окна, т.е. ликвидировали сквозняки, отремонтировали дырявую кровлю в цехах и многое другое; иногда он был слишком решительным, что проявилось, например, при косметическом ремонте заводской столовой (окраска, побелка); нанял бригаду мужчин-отделочников; не посоветовавшись со мной, директор выписал им наряд на сумму, в два раза превышающую реальную стоимость; за две недели работу они выполнили и явились ко мне в кабинет закрывать наряд; я увидел, что объем работ завышен, сумма липовая, и мне не хотелось иметь дело с ОБХСС; объяснил рабочим, что наряд будет закрывать тот, кто его выписывал, т.е. директор; зашли они к нему, а он снова отправил ко мне; так походили туда-сюда, пока директор не подписал наряд; кстати, при увольнении, начальство припомнило ему эту липу.
В начале марта на завод подоспели деньги на реконструкцию, один миллион рублей, а также заявленная мною в министерстве техника, в которой завод очень нуждался. Цыбенко, не признающий полумер, поддержал меня, решившегося на коренные преобразования; теперь в соответствии с «Оргтехмероприятиями» мы широко развернули работы по реконструкции всех проблемных участков; ИТР и бригадирам это понравилось, заработали они активно; едва заканчивалось выполнение одного мероприятия, например, сложный ремонт рельсового пути из цеха на склад готовой продукции, как сразу же приступали к следующему; темперамент заставлял меня развить самую бурную деятельность, и, слава Богу, мои коллеги дружно вместе со мной брались за дело, поскольку видели результаты своих усилий; хочу обязательно отметить: за всё время руководители среднего звена, работавшие на новых должностях, успешно выполняли свои обязанности.
Я ранее упоминал, что на заводе имелся большой открытый полигон, на котором изготавливались ж/б конструкции; почти вся металлическая опалубка была очень изношенной, её постоянно ремонтировали, поэтому полигон работал в убыток; я искал разумного употребления старой опалубки, но не находил; при её применении шёл брак – изделия плохо прогревались паром; после некоторых колебаний и сомнений решил роковой вопрос: на 100% заменить опалубку, запроектировать и изготовить новую, а старую сдать на металлолом; однако главный технолог Углов был против, ведь именно его отдел должен был создать проект; я говорил ему, что ремонт – это дохлый номер, «из свиного уха не сделать шёлковый галстук», но технолог упёрся. Был он каким-то рыхлым, тучным, совершенно неспортивным, человеком грустным и боязливым, прилизанный меланхолик; один из тех, для которых улыбка – произвольный волевой акт, а не естественное выражение эмоций; любил лесть, пренебрежительно относился к мнению рядовых инженеров-технологов. Углов давно работал на заводе, привык исполнять задания, которые давал Косолапов, а теперь пришло время проявить инициативу и активно включиться в работу по реконструкции, т.е. «любил медок, люби и холодок». Приняв от меня задание, начал тянуть время, ссылаясь на разные сложности; вскоре я понял, что технолог не привык упорно работать, вёл себя как лиса, имея хитрый план безделья; я поговорил с ним в резких тонах, и он понял, что надо уходить; ведь иногда достаточно быть грубым, чтобы избегнуть ловушки хитреца, который вначале прикидывался единомышленником, даже другом; вспоминаю Пушкина: «защити меня, Господи, от моих друзей, а врагов я беру на себя». Жизнь порой сводит нас с людьми, глядя на которых, мы видим, какими мы могли бы стать, но, слава Богу, не стали – бездельниками, пьяницами, предателями, индивидами с безжалостным умом и наполненным ненавистью сердцем.
Такими же бездельниками, как Углов, были и некоторые рядовые технологи, а также сменные цеховые мастера; я убеждал их, до поры до времени не пользовался властью, пока не исчерпал все остальные средства; понимал, необходимо наводить новые порядки, которые бы сплотили людей, а нерадивых пришлось уволить, как говорится, «либо ты уди рыбу, либо сматывай удочки». В противовес этому, руководители служб, многие исполнительные и старательные ИТР, бригадиры показали себя не только хорошими производственниками, но и оказывали мне необходимую поддержку, когда это требовалось; например, была серьёзная проблема с канализационной насосной, огромный и глубокий резервуар которой был полон вонючей жидкости и нечистотами, поскольку туда сливалось всё с заводских цехов – Cloaca maxima (Великая клоака, великая помойная яма: в древнем Риме – большой канал для отвода нечистот); рабочим потребовалось немало усилий, чтобы всё очистить, восстановить работу насосов и, таким образом, решить проблему со стоками.
Однажды всех ИТР по инициативе Чижикова повезли в город Кропоткин Краснодарского края, в котором находился крупный завод ЖБИ; директор встретил нас приветливо – это был коренастый человек лет 45, среднего роста, красивый, темноволосый, плотный, с добрым лицом, чрезвычайно опрятно одетый; он неторопливо повёл нас по цехам, спокойно давая подробные пояснения и отвечая на вопросы; я обратил внимание на культурную и правильную речь тактичного и доброжелательного заводского руководителя. Мы также сразу заметили порядок и чистоту на территории и в цехах; наш начальник арматурного цеха, замечательный специалист, Тарита, внимательно знакомился с хорошим оборудованием, прекрасными станками для автоматической точечной сварки крупных сеток, сравнивал арматурное производство со своим, сильно изношенным; не скрывал восхищения работой на каждом посту; критически осматривая производство, он делал пометки в своём блокноте.
50-летний Тарита из ИТР нашего завода мне нравился больше всех; был он высокого роста, худощав, ходил в неизменной фуражке, покрывавшей волосы с небольшой проседью; разумный, очень спокойный, скромный, не болтливый, говорил в чуть замедленном темпе и всегда по делу; можно было подумать, что он сухарь, но просто в его голосе слышалась сдержанность человека, очевидно не желавшего показаться навязчивым; часто, уезжал с работы поздно, я видел, как он, задерживаясь на работе, в начале второй смены жёстко контролировал поставку в формовочные цеха изготовленной днём арматуры, чтобы не было сбоя в работе. Ранее, ещё при Косолапове, я отмечал Тариту, который независимо вёл себя с директором; будучи ответственным за работу коллектива, за выполнение суточного плана, он, настоящий профессионал, притом, что был по натуре спокойным, вежливым и тактичным, но из чувства справедливости бывал с директором довольно резок, требовал внимания к проблемам арматурного цеха. В моих беседах с ним, а также во время оперативных совещаний, я отмечал рассудительность и объективность Тариты, честно признающего свои ошибки и недостатки; он мне всё больше нравится – трудолюбивый, волевой, скупой на эмоции, несколько даже суховатый, но сквозь эту сухость чувствовалось настоящее расположение; хуже, когда бывает наоборот, за внешней веселостью кроется крысиное. Но это я отвлёкся, возвращаюсь к экскурсии.
Директор завода, симпатичный и благожелательный, показал всё, что мы пожелали увидеть, ответил на многочисленные вопросы; обедали мы в большой заводской столовой, где был удивительно богатый выбор блюд. Уезжали в Ростов с двойственным чувством: довольные познавательным посещением стабильно работающего родственного предприятия и пониманием, как много нам необходимо сделать на своём заводе. Через некоторое время и нам удалось навести порядок на всей территории завода, которая была страшно захламлена; как-то ко мне обратился командир авиационной войсковой части с просьбой помочь трубами для устройства канализации военного городка; у нас был целый штабель бракованных напорных труб, давно списанных, мы не знали, что с ними делать; взамен около 200 солдат в выходной день вычистили всю территорию, чего бы мы никогда не сделали сами.
Часть работ на реконструкции завода выполняли строители подрядной организации ПМК, по составленным нами сметам; но основные работы, посоветовавшись с бригадирами, я не стал отдавать на сторону, а предложил нашим рабочим; после отработки своей смены на формовке изделий они еще четыре часа обустраивали свои посты; кто же лучше их знал, что надо сделать, чтобы в дальнейшем работать производительно и больше зарабатывать; а выполняя теперь еще и ремонтные работы, они имели дополнительный заработок и были довольны; аварии и остановки механизмов ушли в прошлое. Скажу без ложной скромности, в то время я много работал и много сделал из задуманного.
XIII
Однажды в эти драматические дни на работе меня нашли в цехе и позвали к телефону; Галя сообщила, что Саша во дворе неудачно упал с дерева и сломал руку; бабушка отвезла его в больницу, расположенную в микрорайоне «Западный»; рентген определил закрытый перелом в локтевом суставе; врачи прооперировали, поправили, что смогли, и загипсовали руку; бабушка осталась с Сашей в больнице; через неделю сняли гипс и оказалось, что рука срослась неправильно: плохо стала разгибаться; повторили операцию, но когда сняли гипс, рука уже могла разгибаться, но не до конца; третий раз оперировать не стали, Сашу выписали, когда боли в локте прекратились. Этот дефект остался у него на всю жизнь; в дальнейшем рука окрепла, хотя видно было, что она до конца не разгибается, но это не влияло на выполнение физической работы; перед уходом в армию врачебная комиссия признала Сашу полностью годным к прохождению службы.
На заводе за мной была закреплена машина – Москвич с будкой, в народе «шиньон»; она отвозила меня на работу и с работы, а в остальное время использовалась для деловых поездок сотрудниками конторы, главным механиком, энергетиком и др.; иногда я разрешал водителю, молодому мужчине, несколько часов пользоваться машиной по своему усмотрению; однажды он попросил машину на выходной, и я, по наивности, разрешил, хотя это было противозаконно; в понедельник, приехав утром за мной, водитель решил поблагодарить меня: открыл будку и вручил большую донскую рыбину; мне было стыдно брать взятку, и с тех пор уже не разрешал водителю использовать машину в выходные дни.
Возвращаюсь к заводским делам. Мы продолжали реконструкцию, а также занимались освоением нового производства предварительно напряженных панелей, применяемых в мелиорации для облицовки каналов; нам хотелось закрепить первый успех и выполнить майский план, многие работали и в выходные дни.
Вспоминается случай. Однажды весной в один из воскресных дней я дежурил на заводе; в кабинете раздался телефонный звонок секретаря райкома партии, который попросил к телефону директора; я ответил, что его нет, сегодня дежурю я и спросил, в чем дело; оказалось, строителям нужно срочно поставить 300 кубов товарного бетона для закладки фундамента под памятник «Тачанка», сооружаемый на въезде в Ростов с юга; секретарь райкома хотел узнать, как связаться с директором, но я этого не знал, и сказал: «Вам нужен директор или бетон?», затем последовало долгое молчание, и ответ: «Бетон»; я объяснил: пусть строители привезут гарантийное письмо, и мы дадим бетон, а в понедельник они его оплатят; на том и порешили, однако никто письмо не привез. Видимо, партия, как всегда, ни за что не отвечающая, сообщила это начальнику стройуправления, а тот не захотел брать на себя убытки, нашел причину не получать у нас бетон; безусловно, партия нашла какого-нибудь директора завода, нажала на него, и строители бесплатно получили бетон, а директор завода, член партии, списал его на убытки производства, для этого ума много не требуется.
Цыбенко и я работали упорно, несмотря на множество ещё нерешённых проблем, действовали под девизом: «Никогда, при любых неблагоприятных обстоятельствах, не терять бодрости духа и чувства юмора. Больше энергии и настойчивости – добивайся победы!».
Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
Как бой ни жесток, ни упорна борьба!
Над вами безмолвные звёздные круги,
Под вами немые, глухие гроба.
Действительно, за последние месяцы было много сделано; в мае в результате огромного труда впервые за всю 10-летнюю историю завода нами был выполнен месячный план, с чем мы и поздравили друг друга; директор от успеха и похвал руководства впал в эйфорию, был веселым, в отличном настроении, его хвост был завит девятым номером; гордился тем, что благодаря его замечательной настойчивости, энергии и воли добился своего; на радостях принял на работу молодую бойкую крановщицу, выбил для нее комнату в общежитии, стала она его любовницей, директор помолодел; он и раньше бросал нескромные взгляды на сотрудниц заводоуправления, проявляя дурные помыслы; а в его взгляде было что-то тягостное для женщины, точно он раздевает её глазами.
Однако радость директора (план выполнен!) была омрачена обострившимися в тот период разногласиями с руководством объединения; в один из дней, вернувшись на завод после трестовского совещания, сообщил, что его освободили от работы; причину не назвал; в этот момент он всем своим видом и воинственным лицом изображал оскорблённую честь и твёрдую решимость; жаль, ведь это был за время моего пребывания на заводе четвертый директор; позже кто-то сообщил, что Цыбенко на совещании, в запале послал, куда подальше, зам начальника объединения Шарапова, и тут же был снят с работы; услышав это, я был крайне раздосадован; по моему мнению, зря сняли директора; замечу, успех был, конечно, велик, но осторожность не помешала бы; у него прорвалась прежняя партийная привычка властвовать, и он не сдержался.