Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
За этот год я многому научился, работая на Берёзовке, как позднее понял, в относительно нормальной и спокойной обстановке; но совсем в другой, «пожарной», обстановке мне пришлось трудиться целый следующий год на важнейшей для страны стройке, контролируемой лично не только руководителями края, но и высшими руководителями государства; но об этом будет рассказано ниже.
На строительстве цеха М8
аффинажного завода п/я 121 в1960–61годах
Уносит ветер близких имена,
Им с памятью дано навеки слиться.
Прожитых соучастий имена
Живут в незабывающихся лицах.
Игорь Губерман
I
В сентябре 1960 г. меня перевели со строительства Берёзовской фабрики на участок №1, где началось возведение цеха под шифром М8 аффинажного завода п/я 121;(аффинаж – процесс очистки редкоземельных металлов от примесей); современное название предприятия ОАО «Красцветмет» и ГП «Германий». Участок, который строил данное предприятие, располагался на правом берегу Енисея рядом с улицей Красноярский рабочий и неподалеку от Каменного квартала; одновременно я переселился из Зерногородка, в квартиру-общежитие на улице Шёлковой, т.е. в центре правого берега, где уже почти год жили мои друзья и коллеги – молодые специалисты нашего треста.
Начавшийся с этого времени отрезок жизни стоит того, чтобы о нём вспомнить и рассказать. Именно тогда, кстати, без всякого моего вмешательства, судьба ввела меня в мир Большой стройки. Мне пришлось отвечать за ответственный участок на строительстве крупного цеха, имевшего исключительное значение для экономики нашей страны (во всём мире существовало всего лишь два подобных производства). Дальнейшая строительная деятельность, в том числе в строительных вузах, укрепили моё решение написать эти воспоминания.
Аффинажный завод был построен в 1943 г., и там из норильских шламов получали высокой чистоты стратегическое сырьё: платину, золото, серебро, палладий, рутений, осмий. Цех М8, назначение которого я поначалу не знал и не интересовался, представлял собой протяжённое промышленное здание с наружными и внутренними кирпичными стенами, а все остальные конструкции (балки, прогоны, плиты перекрытий и покрытия) были из сборного железобетона и металла; под зданием располагались многочисленные подвальные помещения технологического назначения; с западного торца цеха находился многоэтажный административно-бытовой корпус. Особенностями строительного объекта были: 1. Большой объём кирпичной кладки (более 50 тыс. кубометров) и высококачественной штукатурки. 2. Высококачественная масляная окраска стен с покрытием её шестью слоями защитной краски ПХВ. 3.Большой объём мозаичных полов, полов из метлахской плитки, остекления стеклоблоками оконных проёмов большой площади, подвесных потолков из армированного стекла. Ко времени моего прихода на объект были выполнены фундаменты и стены подвала, а также смонтирована часть плит перекрытий над подвалом; кирпичная кладка бытового корпуса была выполнена на 50%. Предстояло окончить монтаж перекрытий над подвалом цеха и приступить к кладке наружных и внутренних стен.
Я где-то вычитал у Плутарха: «Забота о достоверности, всегда и во всём, тех примеров, к которым я обращался,– не моё дело; а вот чтобы они были назидательны для потомства и являлись как бы факелом, озаряющим путь к добродетели, – это действительно моя забота. Предание древности – не то, что какое-нибудь врачебное снадобье; здесь не представляет опасности, составлены они, так или этак». Я хотел и старался с объективностью, окрашенной только совершенно естественными эмоциями, описать с возможной последовательностью все факты, свидетелем которых был. Конечно, с течением времени может меняться понимание фактов, изложенных мною, их анализ и интерпретация – ведь мышление – не застойно. Поэтому читатель сам сделает свой вывод из прочитанного. «Фактура» же написанного мною изменению не подлежит. Хронологическая канва в моём описании сохранена, по возможности, в точности – как можно ближе к фактам, определяющим моё отношение к личностям; я, естественно субъективно, отмечаю не все, а только те качества людей, которые замечал при личном общении.
На строящемся корпусе работали: комплексная бригада плотников-бетонщиков Семёна Брагилёва, замечательного опытного, умного, энергичного и волевого, культурного, уважительного и честного; невысокий крепкий мужчина примерно 35 лет, скромный, немногословный и очень ответственный; его не смущали никакие трудности – настоящий кормилец своих рабочих. Работала также небольшая бригада каменщиков, которая вела кладку стен бытового корпуса; из ИТР на участке трудились: начальник участка Слесарчук и мастер Кужель Анатолий. Слесарчук – пожилой опытный строитель-практик, худощавый, очень подвижный, энергичный, разговаривал скороговоркой, немногословный; когда меня представил на участке главный инженер Синегин, то Слесарчук выслушал его молча, но позже вводить меня в курс дела не стал, мол, сам разберёшься, чертежи есть, а несложные работы нормально выполняются; темп работ здесь был не велик, поэтому, как и любой начальник участка, Слесарчук занимался обеспечением бригад всем необходимым для бесперебойной работы.
Мастер Анатолий Кужель – среднего роста молодой парень, красивый собой, но производивший какое-то неприятное впечатление: скрытный, подозрительный, нахмуренный, глядит исподлобья, от всех таится, точно всех подозревает; был он замкнутым, не общительным, с большим апломбом; как-то рабочие бригады Брагилёва выполнили армирование монолитной плиты над одним из подвальных помещений, и мастер попросил меня заказать назавтра бетон; я в доброжелательной форме указал ему на то, что все нижние стержни арматуры лежат на опалубке вплотную, а для создания защитного слоя надо подложить под стержни кусочки бетона, после чего будет сделан заказ; но мастер с неудовольствием это воспринял и ничего не сделал; на другой день мне самому пришлось объяснить бригадиру, который понял, сделал всё, как надо и в тот же день рабочие забетонировали плиту; я стал наблюдать за работой Кужеля, заметил его слабые знания, большое высокомерие, нежелание тщательно изучить чертежи, а также его пессимизм; поскольку мастера, на которого можно было бы положиться, не было, пришлось контролировать Кужеля, конечно, разъясняя и помогая ему в работе; но был он слишком упрям, не признавал своих ошибок, что свидетельствовало о его безответственности, обижался на замечания; чем-то я ему не понравился и через некоторое время он перешёл на другой участок, и я потерял его из виду; похоже, рановато недалёкий молодой парень начинал важничать.
Мне самому на новом объекте предстояло, прежде всего, основательно ознакомиться с чертежами всего объекта; как и ранее на строительстве Берёзовкой фабрики (буду называть для краткости прежнюю свою стройку «Берёзовкой»); ввиду занятости в рабочее время на участке, я знакомился с чертежами дома, разложив листы на столе, кровати, тумбочке – это и удобно, никто не мешает, тишина, хорошо думать и делать выписки; поскольку предстояло окончить монтаж перекрытий над подвалом, естественно, внимательно изучил подвальную часть и обнаружил там фундаменты под оборудование (насосы и пр.), которые надо было срочно возвести до укладки плит перекрытия; но главное – это устройство бетонной подготовки под полы, которая не везде была выполнена, а ведь до неё следует ещё уплотнить грунт, доведя его до нужной отметки, чтобы потом, если подвал будет перекрыт плитами, не мучиться; в противном случае придётся каким-то способом подавать грунт и бетон в закрытое пространство, а это всегда связано с неэффективным ручным трудом, большими убытками и потерей времени; такой печальный опыт у меня уже был на Берёзовке: в подвальной части приёмных бункеров до моего прихода на объект не была сделана бетонная подготовка, и в дальнейшем рабочим пришлось с большим трудом подавать грунт и бетон сверху через технологические проёмы в перекрытии – это был для меня урок на будущее; теперь такая же проблема возникла на М8, поскольку большую часть плит над подвалом до меня смонтировали, а бетонную подготовку под полы не сделали. Эта промашка ИТР (нулевой цикл вели до меня прораб Анатолий Иванов, переведённый перед моим приходом на другой участок, и Слесарчук) дорого нам обошлась в дальнейшем: только после того, как коробка здания цеха была возведена, маленький самосвал – 2-х тонный газик с грунтом, а позже и с бетоном, въезжал с восточного торца в коридор подвала, осторожно и медленно проделывал большой путь задом до нужных помещений; немного приподнимал кузов, чтобы им не задеть плиты перекрытий, и рабочий лопатой разгружал «самосвал»; грунт и бетон пришлось носить с помощью носилок «египетский труд»; такая вот оказалась цена инженерной ошибки.
Разбираясь с чертежами фундаментов под оборудование, я случайно заметил на одном листе сноску с указанием номеров технологических чертежей, почему случайно? Дело в том, что ни в институте, ни во время производственных практик, ни в Берёзовке, ни теперь на М8 – никто не подсказал молодому специалисту, что помимо архитектурно-строительных (АР) и конструктивных чертежей (КЖ), надо обязательно изучать технологические, сантехнические и другие чертежи, но на участок они не выдавались; пришлось идти за ними в ПТО и там то обнаружил в подвальном отделении промышленных кондиционеров крупногабаритные детали оборудования, которые, безусловно, надо было загрузить в подвал до его перекрытия плитами; показал эти чертежи Слесарчуку и он согласился со мной.
В конце сентября 1960 г. после завершения всех работ по нулевому циклу была сделана гидроизоляция стен на нулевой отметке, и предстояло начать кирпичную кладку; в один из солнечных дней утром была тщательно выполнена разметка южной наружной стены и каменщики приступили к работе; они по горизонтальной гидроизоляции аккуратно расстелили раствор и положили первый тычковый ряд кирпичей – это были запоминающиеся минуты: все рабочие участка и ИТР почувствовали, что именно сейчас по-настоящему начинается возведение их объекта. Такое событие всегда остаётся в памяти у строителя, не избалованного счастливыми минутами своей работы; помню, что так было при возведении в 1957 году первого в Казахстане сельского современного колхозного клуба на 400 мест во время производственной практики на Целине (даже сохранилась моя фотография, запечатлевшая это событие); то же – на строительстве корпуса сахарного завода на Кубани в 1958 году в станице Архангельской; и ещё – при возведении корпуса дробления и транспортных галерей в Берёзовке. Через несколько дней кладка была уже выведена на полутораметровую высоту, и теперь предстояло вести её с переставных подмостей, устанавливаемых с внутренней стороны наружной стены; с ними я здесь столкнулся впервые, ибо на Берёзовке, а также на всех моих предыдущих стройках, применялись лишь «коренные» леса из подтоварника и досок; используемые здесь стандартные деревянные подмости-конверты со складывающимися опорами были намного эффективнее лесов, поскольку переставлялись они краном в любое нужное место.
Работы прибавилось, и к нам на участок пришёл молодой мастер Альберт Антонович Войткевич (Алик) – умный, хотя без опыта, очень старательный, энергичный и исполнительный, трудился самоотверженно, с большим желанием; всё, что ему поручалось, выполнял грамотно, чётко и в срок; совсем молодой инженер был напористым, оптимистичным, хорошо разбирался в чертежах, понимал меня с полуслова, был ответственным; быстро установил контакт с рабочими, которые оценили его скромность, старательность, заботу и помощь бригаде; трудоголик, жадный был до работы, горел на ней, как говорится: быстрый конь-рысак, но с умом и всегда по делу; если надо было, он сам принимал решение остаться на вторую смену с рабочими, но задание всегда выполнял; через много лет в 1980-х годах, будучи в командировке в Красноярске, я случайно встретил его в проектном институте «Красноярскгражданпроект», где он трудился после окончания работы на стройках края; к сожалению, его личная жизнь не сложилась, ушла жена из-за несовместимости характеров (как у Пушкина в «Евгении Онегине»: « …Они сошлись. Волна и камень, / Стихи и проза, лед и пламень /…»); заработал Алик язву желудка, по внешнему виду чувствовалась его болезненность, но глаза по-прежнему горят, работает, по отзывам коллег-проектировщиков, хорошо; мы оба были очень рады короткой встрече.
Некоторое время работал на участке выпускник Куйбышевского строительного института Геннадий Москалёв, красивый высокого роста парень, по рассказам, сын крупного городского чиновника; умный, энергичный, но не более того; мои задания передавал бригадиру, не контролировал работу, не проявлял инициативу, относился к работе безответственно, с прохладцей; любил поболтать, похвастаться, часто бездельничал, свои обещания не выполнял, однако был чрезмерно самолюбив; мои беседы с ним результата не давали, но на него невозможно было злиться, глядя на бесхитростную улыбку и обещания всё сделать, как надо; я как-то напомнил ему чьё-то изречение: «Энергия должна быть направлена на то, чтобы приносить наибольшую пользу, без чего жизнь человеческая – только существование»; вскоре он уехал, кажется, на стройку в Хакасию, и я подумал: «Дай Бог, чтобы из него вышел хороший инженер, ведь задатки есть»; может быть, он стал хорошим руководителем, благодаря своему тщеславию, не знаю.
На складе участка – это была деревянная пристройка к прорабской, кладовщиком-инструментальщиком работала Мирослава (Мира), уроженка западной Украины – умная и трудолюбивая высокого роста 40-летняя женщина, говорила громко с украинским акцентом; приехала она в Красноярск из Норильска, где отсидела 10 лет в лагерях НорЛАГА от звонка до звонка; когда-то во время оккупации их села, совсем молодая дивчина влюбилась в немца и некоторое время общалась с ним – так было написано в доносе одного жителя, сообщившего в НКВД; после освобождения на родину не вернулась, знала, что ей будет там не сладко; была она культурной, грамотной, честной, скромной и энергичной, незлобивой и очень ответственной; отличалась требовательностью к рабочим, которые хотя и подшучивали над ней по поводу, например, долгого и очень точного, до грамма, взвешивания выписанного мастером количества гвоздей, но и боялись – бывала резкой, могла накричать, ругнуть; несмотря на бескомпромиссность, рабочие не обижались на неё, уважали за честность и справедливость; ко мне относилась подчёркнуто уважительно, и за два года совместной работы никаких замечаний к ней не было.
Около полугода трудился на участке прораб Иван Андреевич – среднего роста 40-летний мужчина с бесцветным лицом; вежливый, доброжелательный, неглупый, всегда оптимистически настроенный, энергичный; но при всём этом – выпивоха с красным носом, и как позже выяснилось: был дилетантом, слабо разбирался в строительстве, врал, часто бездельничал, подхалимничал, смотрел прямо в рот начальству, чтобы быстро услужить; толку от него на М8, где надо пахать, не было, и ему поручались мелкие объекты на территории завода: реконструкция цеха химочистки, ремонт ЦЗЛ и др., которые я передоверил ему, а сам никогда из-за занятости на М8 там не бывал. Рабочих у него было несколько человек, а на мой вопрос, как дела, всегда отвечал, что всё нормально, т.е. обманывал и, как говорится, неискренне раскаивался; после обеда от него несло перегаром, но пьяным он не был, закалка; был он трусоватый и жидкий, боязливый, совершенно несерьёзный и безответственный; терпеть это я уже не мог и решил, наконец: пусть на этих небольших и не срочных заводских объектах пока никого не будет, чем выделять с туда рабочих, которых прораб не контролирует; прораба-выпивоху я отправил к Синегину и его уволили. Но однажды Иван Андреевич проявил полезную инициативу – это было 23 февраля в конце рабочего дня, когда второй смены по случаю праздника не было, и наш маленький коллектив ИТР собрался в прорабской; появился И.А. с 3-х литровым баллоном чистейшего спирта (другого на заводе не держали), который презентовал ему начальник азотного цеха; у нас была обильная закуска, купленная в гастрономе на Каменном квартале, и мы скромно отметили 43-ю годовщину Советской Армии, а Гена проявил ненужную храбрость (мы не успели его остановить) и жахнул целый стакан неразведённого водой спирта; Алику с И.А. пришлось сопровождать его в общежитие и укладывать спать; оставшийся спирт насильно вручили мне, ибо знали, что я живу в коллективе; дома на Шёлковой все приветствовали подарок, кто-то быстро побежал купить баллон томатного сока, еда у дежурных по коммуне всегда имелась, и мы пили «Кровавую Мэри» – было весело, после чего все двинулись гулять и пошли на каток, где имелся прокат коньков.
Мои воспоминания о людях, с которыми пришлось встречаться, основаны на том, что сам видел и лишь в некоторых случаях я ссылаюсь на чьи-то рассказы, байки или литературные источники, стараясь указывать это. И ещё. Я хочу для себя понять, как дело было, как тот или иной человек вёл себя в контексте времени, на всём протяжении своей деятельности. Обращаясь к прошлому, к своей юности и молодости, трудно совладать с соблазном привязать свои нынешние мысли к тогдашним, оказаться в результате прозорливее к происходящему – короче говоря, умнее, чем ты был на самом деле. Всеми силами стараюсь избежать этого соблазна.
II
В трест прибыли демобилизованные пограничники и мы на участке создали две большие бригады каменщиков, которыми руководили опытные бригадиры. Достаточно большой фронт работ, разбивка его на захватки для поочерёдного выполнения двух процессов (1- кирпичная кладка и 2- устройство подмостей с загрузкой их кирпичом) и полнокровная двухсменная работа позволили достигать высокой выработки; стены быстро росли вверх, а в зиму входили с хорошими результатами и приличным строительным заделом, чему способствовала относительно, по сравнению с ранней суровой зимой 1959-60 г.г., тёплая погода в ноябре и начале декабря; что касается зимней кладки методом замораживания, то я этот опыт приобрёл на Берёзовке; в общем, настроение у всех, в т.ч. у руководства СУ 1, было хорошее, поскольку работа на нашем участке наладилась; новые каменщики старались работать хорошо, заработок рос, что было для них очень важно, ведь все хотели снять надоевшую военную форму и купить цивильную одежду; не говорю о дисциплине, ибо влияние пограничников на наших кадровых рабочих было благотворным, и не было случая на участке, чтобы я попрекал бригадиров за нерадивость или разгильдяйство рабочих; так складывался комсомольско-молодёжный коллектив участка, и это в дальнейшем имело цементирующее значение, когда позже при форсировании отделочных и специальных работ к нам начали прибывать бригады, привлекаемые с других строек города; я часто в обеденный перерыв встречался с бригадами, общался с рабочими, которые, как и я были комсомольцами, отвечал на вопросы, не забывал похвалить отличившихся ребят; откровенно скажу, что работа давала мне большое удовлетворение, и каждый вечер дома я старался подготовиться к завтрашнему дню основательно (чертежи, эскизы, развёртки стен на миллиметровке, план на день и т.п.), опыт работы на Берёзовке помогал – в общем, утром с большим желанием и оптимизмом ехал на работу. Я всегда помнил слова нашего институтского преподавателя, бывшего главного инженера одного из ленинградских стройуправлений, Станислава Николаевича Сабанеева, читающего курс «Организация строительства», который говорил на лекции студентам: «Надо суметь организовать работу строителей так, чтобы всё на объекте крутилось, как часовой механизм, и тогда прораб, добавлял он в шутку, может идти и спокойно обедать в ресторан до 15-00, а затем подготавливать завтрашний день». Мне к счастью удавалось достичь такого уровня организации работ на строительстве цеха М8 и очень редко – других стройках. Станислав Николаевич сделал успешную карьеру и в итоге занял пост председателя Госстроя РСФСР, но подробно о нём ещё буду рассказывать
Меня иногда коллеги и друзья спрашивали: «Легче работать с вольными, чем с заключёнными в зоне?». Этот вопрос для меня не имел никакого значения, поскольку работая с зэками на Берёзовке и с вольными рабочими здесь, я старался вести с ними дела и общаться по совести; теперь и на этом участке с бригадирами, рабочими, ИТР сразу сложились нормальные деловые взаимоотношения; но по сравнению с Берёзовкой очень облегчало жизнь то, что не надо было ездить в холодном и продуваемом морозным ветром брезентовом грузотакси на работу, здесь трамвай, который ехал по ул. Красноярский рабочий, доставлял меня прямо к стройке; обедал я в заводской столовой, вкусно и недорого питался, продуктовые магазины находились рядом с домом; больше свободного времени было после работы.
III
Теперь хочу описать житьё-бытьё в молодёжной квартире на улице Шёлковой. Улица эта названа в честь Красноярского шёлкового комбината-гиганта, расположенного неподалеку, а наше общежитие трестовских молодых специалистов – это 4-х комнатная квартира на последнем, пятом этаже кирпичного дома: длинная прихожая-коридор, в которой на гвоздях висела верхняя одежда, а на полу вдоль стены стояла обувь; туалет был совмещён с ванной, но очень долго не доходила до пятого этажа холодная вода, а горячая поступала с ржавчиной и для мытья её охлаждали; купаться по-настоящему приходилось в бане, лишь харьковчанин Лёня Гайворонский, которому было всё нипочём, приходил с работы пораньше, наливал коричневую воду, ждал, когда она немного остынет, залезал в ванну и подолгу там лежал; при этом он декламировал наизусть «Евгения Онегина», «Энеиду» Котляревского или пел оперные арии; если кому-то надо было сходить в туалет, то без стеснения оправлялись, а воду для смыва черпали ведром из ванны под зорким наблюдением лежавшего Лёни, но когда народ приходил с работы, и надо было умываться, его выгоняли из ванной; иногда жильцы нижних этажей засоряли канализацию, и тогда унитаз заполнялся дерьмом, это называлось «заделать козу».
В первой от входной двери маленькой комнате жили молодожёны: Гриша Шишко с женой Аллой, они готовили пищу в своей комнате на электроплитке. Остальная холостёжь жила в трёх комнатах: в следующей маленькой комнате поначалу жили Гена Сагалаев из Ростова и ещё кто-то из ребят; в угловой комнате, которая была побольше, жили Юра Каганский из Харькова, Володя Тищенко из Краснодара и я, а в большой комнате с балконом жили харьковчане Сергей Климко, Борис Кравченко, Борис Стысин и Леонард Гайворонский; там стоял, подаренный трестом, маленький телевизор с линзой, в которую заливалась вода для увеличения изображения. Однажды в выходной день мы провели собрание, на котором решили питаться коллективно, вскладчину, так образовалась коммуна; составили график дежурств, по два человека в неделю, деньги выдавались им в субботу, чтобы заранее закупить продукты; дежурные обязаны были кормить всех завтраками и ужинами, они не должны были задерживаться на работе, дома готовили еду и кормили коллектив, благо, еда была нехитрая: макароны, картошка, мясная тушонка, колбаса, кабачковая икра, хлеб, разные соленья, масло, чай – кормили хорошо, все наедались; в маленькой кухне у стены стоял стол, внизу ящики для посуды и продуктов, а напротив – железная печь, которая топилась дровами (на ней готовили еду); дежурные могли всегда послать одного или двух человек к ближайшему магазину, чтобы с заднего двора стащить несколько ящиков, на лестничной площадке разбить их в щепки и доставить на кухню; и только однажды Лёня пригнал самосвал с дровами – это были отходы от опалубки, которые его рабочие напилили нам для топки, и тех пор проблемы с дровами уже не было и никому не надо было воровать ящики у магазина.
Часто зимой в доме пропадал свет и тогда после ужина все собирались на кухне, самой тёплой комнате, у печки, разговаривали, отдыхали, молчали, смотрели на огонь в печи; он сотней языков перебегал между дровами, схватывал их, играл с ними, прыгал, рокотал, шипел и трещал; мы тихо пели украинские песни.
По воскресеньям (в те времена субботы было рабочими) и в праздники к нам в гости приходили такие же, как мы, молодые специалисты, парни, но больше девушки, назывались они «кадрами» и поставлял их Лёня, где он их находил, нам не было известно, но, забегая вперёд, замечу, что никто из нас на этих кадрах не женился; помню, как однажды пришёл я последним с работы и увидел в прихожей около десятка пар женской обуви (ходить по вымытому полу разрешалось в чулках и носках); шум-гам, громкая музыка, танцульки, небольшая выпивка и, главное, море вкусной еды, принесённой по случаю; одни гости приходили, другие уходили, всем интересно было посмотреть ходившего по балкону медвежонка Машку, которого Боря купил на Злобинском рынке. В общем, досуг в нашей квартире был обеспечен и общение с женским полом тоже, но блядства никогда не было; кому надо было поработать с чертежами или спокойно почитать книгу, уходили в другую комнату.
Машку стали называть БУМашкой, поскольку Боря строил БУМажную фабрику на ЦБК; отзывалась она на новое имя и иногда медвежонка пускали в комнаты, он носился по квартире, часто когтями рвал чулки у девушек, и они просили убрать Бумашку на балкон. Однажды я, идя с работы, купил полбуханки хлеба и засунул его под верхнюю крышку тумбочки, а когда умылся и зашёл в комнату взять хлеб, чтобы поужинать, его уже нашла и съела Бумашка; пока она была маленькой, мы устраивали с ней борьбу, но уже к лету это стало опасно – медведь подрос и, уезжая в отпуск, Боря взял его с собой, купив намордник; вёл он себя в самолёте хорошо, поскольку воспитывался в интеллигентном обществе; Боря сдал умное животное в Харьковский зоопарк, а через некоторое время, заметив сообразительность, его передали в цирк; медведь жил у нас летом и зимой на балконе (без туалета), и весь торец дома был испачкан, но ЖЭК это прощала.
Конечно, помимо работы, которой в будни посвящалось практически всё время, была личная жизнь, в основном, в выходные и праздники. А сколько было за праздничным столом шуток и смеха, ведь смеясь, освобождаешься от всякого негатива, естественно, освобождаешься от болезни, поскольку смех – лучшее лекарство! Помню, хорошо отметили женский праздник 8 марта, все вместе сфотографировались: Боря Стысин и Элла держали в руках плакат с поздравлением всех мам, а позже такую фотографию каждый послал домой. Умели напряжённо работать и умели весело отдыхать, в том числе и на природе; по весне в выходные дни всей компанией уезжали на электричке в Маганск или Сорокино, отдыхали, готовили на костре, обедали, собирали черемшу – «конский щавель», «сибирское сало»…); в погожие дни неоднократно ходили на Столбы, ездили в Дивногорск, где было лучшее снабжение, посещали с интересом строящуюся Красноярскую ГЭС. Нравилась красивая дорога, огромная петля «тёщин язык», село Овсянка, расположенное в живописном месте на берегу Енисея, устье реки Маны и Дивногорск – городок на высоком берегу Енисея, в котором жили строители ГЭС. Предстояло нам жить в Красноярске до окончания трёхлетнего срока, а разойдутся ли наши пути, должно было показать будущее.
IV
Новый 1961-й год встречали все вместе на Шёлковой, а вначале января на моей работе произошли резкие изменения – стройкой заинтересовались руководители города и края; почти ежедневно рано утром приезжал управляющий трестом Королёв с помощниками, выслушивал просьбы и быстро в течение одного-двух дней решались все вопросы; поставили нового начальника участка Давыдова Владимира Николаевича, а Слесарчука, который теперь явно не мог справиться с делами, и в силу возраста не способен был обеспечить темп в работе, отправили на пенсию; Слесарчук – это был хороший практик, как многие руководители на линии в 1950-х годах: Корженевский в Берёзовке, мой начальник участка на строительстве сахарного завода в станице Архангельской, начальник участка в тресте «Запорожстрой» на строительстве цеха гнутых профилей, начальник СМУ Синицын в Братске и др.; огромная их заслуга в том, что они в непростых послевоенных условиях внесли свой вклад в становление строительной отрасли; однако время это ушло, и теперь надо было руководить по-новому, эффективно, тем более на Красноярских стройках; пришло новое поколение инженеров с высшим строительным образованием, с хорошими амбициями, энергичное, стремящееся стать лидерами на стройках.
Давыдов – опытный строитель, мужчина крепкого сложения, с открытым и крупным русским лицом, ясной головой и с отличным чувством юмора; у него был немного большой рот, но обезоруживающая улыбка «во весь рот» и громкий голос сглаживали этот маленький недостаток; В.Н. был культурным и тактичным, терпеливым, спокойным и умело разбирался в сложных ситуациях на стройке; будучи оптимистичного и доброго нрава, он обладал крестьянским практическим умом; его речь была правильной, доходчивой, все его хорошо понимали и желали с ним сотрудничать; был он в меру хитрый, обладал хорошей смекалкой, открыт для общения со всеми, проявлял готовность помочь людям; вместе с тем был скромным, волевым и энергичным, рассудительным и справедливым при разрешении конфликтов; при всей серьёзности в работе, любил хорошую шутку, сам мог с большим юмором и к месту рассказать поучительную историю, любил он и посмеяться над собой. Выглядел он немного старше своих лет, сходу у меня с ним сложились деловые и уважительные отношения, а через неделю после назначения он показал мне несколько исписанных листков и просил подписать, заголовок гласил: «Конъюнктурный обзор объекта М8 по состоянию на … дата». Я спросил, зачем это нужно, и В.Н. сказал, что не хочет отвечать за чужие грехи, в т.ч. за процентовки не выполненных ещё объёмов работ, оплаченных заказчиком; свой экземпляр обзора он попросил Нестеренко утвердить. Так впервые от В.Н. я узнал о существовании такого документа, и в дальнейшем был очень ему благодарен, поскольку везде, где пришлось работать, встретил огромные приписки якобы выполненных объёмов работ и не списанных материальный ценностей, которых на участке уже отсутствовали; кстати, когда В.Н. переходил работать в СУ-5, я, принимая у него дела, сделал такой обзор и дал ему на подпись, улыбнувшись, он мгновенно его подписал; также научил он меня подобные документы (и другие, например, расписки, а также копии некоторых документов) не выбрасывать, а хранить дома в папке постоянно, объяснив это тем, что с человеком в любой момент может случится всё что угодно, а отвечать за его грехи придётся тебе.