Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
XII
Во второй половине декабря к нам приехала погостить Матрёна Сергеевна из Иркутска, чтобы пообщаться с внуком, ведь они не виделись два года; как я уже писал, Галя усыновила Кирюшу и бабушка была довольна; конечно, она ревниво приглядывалась к нашим семейным взаимоотношениям; Галя это чувствовала, переживала, но всё обошлось, ёлку украшали игрушками все вместе; Матрёна Сергеевна осталась довольна визитом, но после её отъезда Галя вздохнула с облегчением, хотя, как она мне признавалась позже, осадок остался. Теперь после отъезда М.С. я как-то стал замечать некоторое недовольство Гали, и даже молчаливое страдание; дело в том, что фотографии в семейных альбомах иногда по вечерам мы рассматривали, вспоминали дни, проведённые вместе, наши поездки, а также родителей и родственников; я заметил: как только попадались фотографии Светы, Галя переставала смотреть альбом и оставляла меня одного за этим занятием; стало ясно, что ей их тяжело смотреть, да и Кирюше мы не говорили о Свете, зачем ему знать о другой маме, когда есть родная мама, которую он любит. Конечно, есть личные тайны, но есть и семейные – это была наша тайна, чтобы не травмировать психику ребёнка. На многих фотографиях Света была снята со мной, с моими родителями, с моим братом Виктором и сестрой Ольгой, с моими друзьями, со своими родителями и родственниками; Кирюша мог когда-нибудь фотографиями заинтересоваться и спросить, а что мы могли бы ему ответить? Где-то в квартире прятать фотографии было бесполезно – ребёнок всегда найдёт их. Решил я фотографии уничтожить. Однажды, когда я был дома один, а Галя с Кирюшей – в библиотеке, где она работала, стал изымать фотографии; сидя за столом, я одну за другой рассматривал фотографии в альбоме, затем отклеивал, разрывал их и остатками бумаги был усеян весь стол; я продолжал и продолжал фотографии бегло просматривать и автоматическим движением рук отрывать от листа альбома, разрывать на мелкие части и ронять на стол; мои глаза были в слезах, я часто вытирал их платком; наконец собрал охапку рваной бумаги, завернул её в газету и на улице положил в мусорный бак; вернувшись домой, я лёг на кровать и заплакал; через несколько часов пришла Галя с работы, оставив Кирюшу играть во дворе с ребятами; я посмотрел на жену с жалкой улыбкой, как бы прося за что-то прощения; трудно понять всё это тому, кто подобное не пережил, а вспоминая, остаётся только вздохнуть. Слава Богу, все эти фотографии сохранились у родственников в Иркутске, Ростове и Краматорске, которым я всегда не забывал их присылать; следы в наших альбомах от изъятых фотографий остались навсегда; но теперь я собрал все фотографии Светы, отсканировал их, улучшил качество при помощи фотошопа, разместил в своём компьютере; оригиналы фотографий бережно хранятся у Кирилла.
13 января Галя почувствовала себя плохо, телефона дома и на улице не было, чтобы вызвать скорую, и мы, надев валенки и закутавшись (на улице метель и сильный мороз, почти 40 градусов) в полночь пошли с окраины совершенно тёмной Рощи к пункту скорой помощи, который находился в центре посёлка; долго ждали машину, затем нас повезли через весь город в родильное отделение инфекционной больницы, расположенной в Николаевке. Почему туда? В направлении записали, что Галя переболела гепатитом (желтухой), и, несмотря на то, что это было 20 лет назад, её направили в инфекционную; долго мы стучали в дверь больницы, наконец, нам открыли, посмотрели направление и Галя зашла в коридор; я хотел занести сумку с вещами, но её выхватила дежурная, а меня чуть ли не пинком выставила на улицу, «куда прёшься, сюда мужчинам нельзя входить!»; хорошо, что скорая ещё не уехала и отвезла меня в Рощу.
На работе в обеденный перерыв я был срочно вызван в главную диспетчерскую, куда уже звонили из роддома и сообщили о рождении ребёнка; я тотчас позвонил в роддом, мне сказали, что родился сын. «Как сын?», – спросил я, мне ответили: «что вам что ещё надо?»; в диспетчерской народ рассмеялся, меня все поздравили; дело в том, что знакомые Гали по всем признакам определяли девочку, и мы ждали девочку, уже придумали имя Нюша, (Анна), ведь сын у нас уже был. Со смешанным чувством я вышел из диспетчерской, встретил Сергея, он поздравил; мы пошли вместе в столовую обедать, а после работы я поехал к Гале в роддом; после выписки привёз жену и сына домой на такси, и Галя сказала, что в роддом приезжал Серёжа с букетом живых цветов, которые достать в январе немыслимо; она потом всю жизнь корила меня за то, что я не достал цветы, а Сергей всё-таки привёз. Оказалось, в ночь на 14 января температура снизилась до минус 40 градусов и Галя, рожавшая в рубленном из брёвен старинном здании больницы с замёрзшими окнами, всегда всем говорила, что сын родился при сибирском морозе в 50 градусов (правда, в Николаевке температура обычно зимой бывает ниже, чем в городе). Естественно, рождение сына ознаменовалось важным событием в жизни нашей семьи.
Всё было хорошо, Галя кормила ребёнка грудным молоком, которого было много, Кирюше тоже перепадало попить; сын быстро рос, уже реагировал на игрушки; мы послали телеграммы нашим родителям в Ростов, вскоре приехала Галина мама, баба Вика; она некоторое время жила у нас, помогая Гале; малыш хорошо набирал вес, Кирюша с удовольствием показывал ему игрушки, забавлял его, подсовывал ему свою любимую обезьянку, которой он сам в малом возрасте выковыривал глаза. Вообще-то мы планировали назвать сына Антоном, но уступили бабе Вике и назвали в честь Галиного отчима Сашей.
Однажды в солнечный выходной день все вместе решилиминут десять прогуляться возле дома, но совершили большую глупость: хотя уже был конец февраля, однако в этот день стоял морозец с ветерком, чего мы не учли; Саша был хорошо укутан, но вероятно, наглотался холодного воздуха, ночью поднялась температура, утром я сходил за врачом и он, определив воспаление лёгких, сразу отправил Галю с ребёнком в городскую больницу, расположенную на ул. Ленина. Лечить пришлось долго, от болезненных уколов Саша стал раздражительным и нервным; после выздоровления он дома по ночам часто просыпался, приходилось носить его на руках, прохаживаясь по комнате, успокаивать, чтобы он заснул; так продолжалось каждую ночь в течение трех месяцев; иногда у меня нехотя пробивалась слеза; извиняюсь за подробность, но я тоже имею право иногда поплакаться; ночью я сменял Галю, а утром давала мне возможность поспать перед уходом на работу; к лету Саша полностью вылечился и окреп, я отправил Галю, Кирюшу и пятимесячного Сашу самолётом в Ростов.
XIII
Всё, что мы собой представляем, -
это то, о чём мы думали раньше.
Будда
В конце февраля в Красноярске проходило Всесоюзное совещание по зимнему бетонированию, организованное по инициативе Абовского НИИЖБом Госстроя СССР и нашим строительным министерством, Минтяжстроем СССР; съехалось несколько сотен делегатов из разных регионов страны от Прибалтики до Дальнего Востока, прибыли ведущие специалисты доктора и кандидаты наук С.А.Миронов, Б.А. Крылов, А.В.Лагойда из НИИЖБа, Шишкин из ЦНИИСКА, П.С.Костяев из МИИТа и др.; всё было солидно организовано Главкрасноярскстроем, изданы четыре тома докладов и научных трудов по данной тематике. Меня и Климко вызвал Заславский и поручил присутствовать на совещании и организовывать питание участников в ресторане гостиницы «Енисей»; в первый день мы поспешили с работы на совещание, но немного опоздали к началу из-за утренних производственных проблем; я предложил потихоньку пробраться в зал, чтобы послушать начавшийся первый доклад, но Сергей сказал, что не стоит торопиться и сначала надо пойти в буфет, который располагался в фойе; там уже на столах была выставлена всякая вкуснятина: заливное мясо, красная рыба и пр., и пр.; мы отдали должное всей этой роскоши, хорошо поели, запили вкусным ситро и, не успели оглянуться, как начался перерыв, фойе стало заполняться людьми. Организаторы совещания объяснили наши обязанности, мы прослушали несколько докладов, а после заседания повели участников совещания в ресторан, рассадили всех по местам и были свободны.
Хочу добавить. За прошедшие девять лет на стройке я почти каждый день сталкивался с бетонированием, в том числе в суровых климатических условиях, за всё время работы не допустил брака, кроме как в первую зиму на Берёзовке; поэтому не пожалел денег и приобрёл все четыре тома сборников трудов по зимнему бетонированию, которые очень помогли мне в дальнейшем; правда, эти книги пока просто лежали дома, прочитать их не было времени. С участниками совещания нас никто не знакомил, мы не знали тогда ничего о них, да и не интересовались, поскольку у нас были свои проблемы на объектах. Но так сложилась жизнь, что вскоре я не только познакомился с этими крупными учёными-бетонщиками, но и стал тесно сотрудничать с ними.
XIV
Зимой, кажется в феврале, на участке Гольцова произошёл несчастный случай со смертельным исходом; при устройстве основания коммуникационного тоннеля был организован электропрогрев бетона, трансформаторы установили наверху на откосе котлована и от них вниз протянуты три толстых алюминиевых провода, которые по случаю сильных морозов были под напряжением 110В; всё было сделано основательно под руководством старшего электрика Имшеницкого; не помню, как его звали, толкового специалиста. Прогрев бетона осуществлялся нормально; я сам вечерами, посещая объекты, убеждался, что сделано добротное деревянное ограждение трансформаторов и всего котлована, т.е. зоны, в которую рабочие не должны были входить при включенном токе; сменные электрики, обслуживающие прогрев, знали, что прежде, чем войти за ограждение, следовало через общий рубильник выключить трансформаторы.
Имшеницкий – сильный мужчина высокого роста с угрюмым морщинистым лицом, всегда какой-то безрадостный; был он серьёзным и ответственным работником, что вызывало симпатию; ходил на работу в длинном плаще, под которым была телогрейка; я его хорошо помню, поскольку неоднократно беседовал с ним и просил контролировать сменных электриков, отвечающих за прогрев бетона; оставалось ему до выхода на пенсию совсем немного, что-то около полугода. В этот день он должен был дежурить в ночную смену с 24-00 до утра; жил Имшеницкий в пос. Индустриальном с женой; вечером, как она позже заявила следователю, скандалил и много пил; решил добираться до работы не автобусом, который шёл до предзаводской площадки, а идти пешком напрямую от посёлка, это было ближе; по логике, во время рабочей смены его, нетрезвого ожидало худшее, и оно случилось: во время ходьбы алкоголь, вероятно, действовал всё сильнее, и на подходе к объекту пьяный электрик, не выключив рубильник, завалился на ограждение, опрокинул его и полетел вниз прямо на провода, которые были под током, и разбил голову о бетонное основание; утром его обнаружили, вызвали следователя, труп отвезли на вскрытие; как заявил следователю врач, делавший вскрытие, такого огромного количества алкоголя в желудке электрика ранее он никогда не видел, препараторская была полна винных паров; словом, бывает, складывающиеся жизненные ситуации в семье принимают неожиданный, а порою трагический характер.
В те времена при любом несчастном случае всегда виновными считались не сами виновные рабочие (пролетарии, «гегемоны»), а руководители, якобы не проведшие воспитательную работу с ними. Сегодня это не так, но вспомним Карамзина: «О делах минувших дней следует судить не по взглядам настоящего времени, а по взглядам тогда господствующим». Разумеется, меня неоднократно вызывали на различные собеседования работники прокуратуры; председатель постройкома треста Горюсков собрал совещание по этому случаю; не хочу брать греха на душу и пытаться восстанавливать все подробности происходящего там, но в итоге, что вполне естественно, мне объявили выговор по тресту.
XV
Однажды на работе мне сообщил диспетчер, что следует срочно явиться в Главкрасноярскстрой к начальнику Звереву, с которым раньше я никогда не встречался; в большом кабинете я подошёл к столу и увидел грузного мужчину в чёрном костюме, неопределённого роста, т.к. он всё время сидел в кресле, на его мясистом лице я увидел твёрдый, холодный и весьма неприятный взгляд; он заглянул в свои бумаги и сказал: «Нам нужен главный инженер на строительство рудника в Кия-Шалтырь в Хакасии», стал всяческие блага сулить, планы разные на мой счёт строить, просил подумать и дать ответ; всё это для меня было полной неожиданностью, я ничего не понимал, зашёл в соседний кабинет к Абовскому, сказал, что у меня на работе всё нормально, дома жена, пятилетний сын и ещё один сын, который родился недавно, не понимаю, почему выбор пал на меня; Владимир Петрович сказал: «Не соглашайтесь!» и уткнулся в бумаги. Я вернулся на работу и погрузился в наши производственные проблемы; на другой день прибыл к Звереву, оба раза он не предложил мне сесть, с трудом верилось в его интеллигентность; я сказал, что обдумал предложение, но переехать на новое место не могу по семейным обстоятельствам – у меня в семье двое маленьких детей; он, настроив себя на возвышенный диапазон и убедивший сам себя, что поступает согласно требованиям строгой справедливости, довольно грубо что-то сказал мне решительным голосом, при этом глаза его сердито блеснули, а кустистые брови гневно сдвинулись, и… в заключение, оправдывая свою фамилию, громко выкрикнул: «Идите!», что, вероятно, означало «пошёл вон!». Было странно услышать оскорбительный выкрик от руководителя Главка, но, слава Богу, эта встреча с ним оказалась единственной.
Всё это лишь куски разбитой временем на части картины моей жизни,
XVI
В один из зимних дней утром меня вызвали с объекта в контору управления, где в кабинете Бурова сидел полковник и несколько офицеров; было объявлено о внезапных учениях по гражданской обороне на всех объектах треста; предписывалось организовать пожары и их тушение; в ход пошли остатки опалубки и даже хорошие доски – за всем не уследишь; тушить огонь никто не собирался, основная работа была сорвана, люди грелись у костров; кому нужна была эта комедия, этот бардак? Я возвратился в кабинет начальника, Арнольд Семёнович вёл праздные разговоры с военными, обменивались анекдотами, спустя некоторое время, полковник, посмотрев на часы, сказал замечательную фразу: «Война войной, а обед по графику!»; все встали, вышли на улицу, сели в автобус и отбыли в ресторан; больше в этот день я никого из них не видел, в том числе и Бурова.
Однажды я получил из военкомата повестку: меня направляли на двухнедельные офицерские курсы с отрывом от производства на полдня. Не помню, где это происходило, в большой комнате присутствовало около полусотни оторванных от работы людей; занятия вёл майор, мужчина средних лет с красивым лицом, стройный, приветливый, но занятия эти были откровенной халтурой: лектор рассказывал разные байки и его почти не слушали, занимались своими делами, читали газеты и журналы; сразу стало ясно, что всё это для «галочки» в отчёте военкомата перед округом; посетив несколько занятий, я договорился с товарищем, чтобы он отмечал моё присутствие во время переклички; на последнем занятии зачёта не было и всё кончилось благополучно.
Однако мне запомнилось: в одной из первых лекций майор рассказал о случае, который привлёк пристальное внимание; это происходило совсем недавно, когда после событий на Доманском обострилось военное противостояние с Китаем. По рассказу майора, большие воинские группировки (корпуса) спешно выдвигались из уральских и сибирских гарнизонов к китайской границе; дорога по Транссибу была перегружена и часть воинских соединений направили из Новосибирска на юг через Барнаул и степной Алтай; начиналась весна, когда войска вышли к реке Алей; и тут произошла неожиданная двухнедельная (вместо двух суток по плану) задержка в форсировании водной преграды. Почему?
Река Алей, на которой расположен город Рубцовск, мне хорошо знакома; ведь с 1942 г. по1954 г. наша семья находилась в эвакуации, поскольку ХТЗ, где работал папа начальником моторного цеха, был в 1941 г. эвакуирован сначала в Сталинград, а с продвижением немцев на восток – далее, на Алтай в г. Рубцовск. В школьные годы я с друзьями проводил время на Алее, купались, загорали, играли – всё это я описал ранее в первых главах своего повествования. И вот теперь в Красноярске внимательно слушал майора, т.к. много знал об этой реке. Здесь же можно и поместить некоторые интересные характерные данные.
Река Алей – самая длинная (800км) на территории Алтайского края. Она берёт начало в предгорьях Алтая, в отрогах Тигерецкорго и Колыванского хребтов на высоте более 1000 метров над уровнем моря (фото 44). Примерно от старейшего села Локоть, расположенного в 50км южнее Рубцовска, река проходит по равнине в восточной части Кулундийской степи, поворачивает прямо на север и впадает в могучую Обь (место это в 70км южнее Барнаула). Если учесть, что Рубцовск находится на высоте немногим более 200 метров над уровнем моря, то перепад верховий Алея и его русла в районе Рубцовска составит 800 метров! Площадь бассейна реки превышает 21 тысячу квадратных километров или два миллиона гектаров. Такую же территорию занимает государство Израиль в его фактических границах.
В большее время года, летом, осенью и зимой, Алей представляет собой небольшую мелководную речушку, ширина которой в отдельных местах доходит до 50 – 60 метров; существовало много бродов, через которые перегоняли скот на летние пастбища, проходил транспорт, да и мы, ребятишки, пользовались бродом.
На реке Алей характерно сложное и продолжительное весенне-летнее половодье с рядом подъемов снегового и дождевого происхождения. Бурное таяние снегов в горах под палящим южным солнцем делало реку настолько полноводной, что скорость течения увеличивалась в десятки раз. Начиная с апреля, река преображалась; максимальные уровни весеннего половодья отмечались обычно в первой, во второй, а иногда и третьей декаде апреля; вода сносила мосты, подмывала левый обрывистый берег, обрушая в воду огромные массы грунта, и, угрожая снести прибрежное жильё в сёлах и городах. Небольшое отступление: после войны силами пленных немцев высокий левый берег, на котором стоит Рубцовск, был надёжно, очень качественно, замощён гранитными камнями.
Основным источником питания Алея являются вешние воды, образуемые в результате таяния снега. Средний расход воды в половодье на реке равен 400 кубометров в секунду; в отдельные годы он достигает до 1500 кубометров, уровень воды поднимается до 5-7 метров, а в некоторых местах – до 10 метров над нулевой отметкой.
Затопление поймы Алея происходит как за счет высокого стока в период половодья, так и в результате подъема уровня воды от заторов льда в период ледохода. Например, в Рубцовском районе образовывались огромные заторы льда протяжённостью около 3км, при этом уровень воды в реке достигал 5,5м. Я хорошо помню как в праздничный выходной день 2 мая жители города выходили на крутой берег Алея и наблюдали ледоход: малые и большие льдины при сильном течении плыли по воде, сталкивались, налезали друг на друга, переворачивались, обнажая искрящуюся на ярком солнце нижнюю (подводную) поверхность льдины, частично оттаявшей; её игольчатая поверхность представляла собой живописную картину, которой любовались горожане. В этот день льдины плыли относительно свободно, поскольку заторы, расположенные по течению ниже Рубцовска, были заблаговременно разрушены военными взрывниками при помощи толовых шашек. Но это было в начале мая, а наивысшие уровни наблюдались преимущественно в конце весеннего ледохода – в первые дни очищения ото льда; и только к июню уровень в реке стабилизировался.
Вернёмся к нашим военным. Высокая скорость течения реки в паводок была препятствием для войск, но не главным. Правый берег реки представлял собой равнину и заливался водой на расстояние 6 – 7 км, целое море! Его мы наблюдали с верхних этажей школы: прибрежные рощи на правом берегу, дороги, овраги, степь – всё было покрыто водой; паромные переправы не работали, жизнь замирала. И вот это море нашим военным, о чём говорил майор, предстояло преодолеть. Судя по словам рассказчика, на их картах Алей был отмечен маленькой узкой и мелководной степной речкой (фото 45 и 46). Внимательно слушая майора, я почувствовал, что он был непосредственным участником операции по переброске войск к китайской границе; многое указывало на крупный просчёт командования, что было предупреждением на будущее, это рассказчик акцентировал, как бы обращаясь к таким как я – сапёрам и строителям понтонно-мостовых переправ.
XVII
Итоги работы за 1968 г. для нашего треста были неудовлетворительными, январский и февральский планы 1969 г. также не были выполнены, такое положение дел не могло не сказаться на настроении управляющего и главного инженера, которые руководили одним из лучших трестов главка; они переживали не лучшие времена, нервничали, «дёргали» руководителей стройуправлений и трестовских служб. Это чувствовалось на еженедельных планёрках, которые проводил управляющий Никифор Дмитриевич Мясников. Уместно повторить сказанное несколько выше, что обычно на этих производственных совещаниях обязаны были присутствовать начальники управлений и только от СУ-23 не Бурому, а мне было велено участвовать; как правило, наши требования к субподрядчикам исправно записывались в протокол, но очень редко выполнялись в срок или вообще не выполнялись; а вот сроки выполнения собственных работ, порой нереальные, жёстко контролировались. Я всегда просил записывать не только требования к нам, но и ответственных за материально-техническое обеспечение, обычно это было УПТК. Начальник СУ-22 Климко часто настойчиво возражал управляющему по поводу записи в протокол нереальных сроков, однако, несмотря на протесты, его не слушали и волевым решением эти сроки записывали; при этом, иной раз, управляющий, по поводу возражений Климко мог пробурчать: «Ох, уж эта самостийная Украина!».
Теперь хочу положить на бумагу краткое повествование о некоторых непростых обстоятельствах на стройке. Ещё в феврале управляющий Мясников и главный инженер Заславский начали осуществлять прессинг на руководителей управлений с целью, как они считали, усиления темпа работ и выполнения генподрядного плана по тресту, особенно это проявлялось во вторую смену; они сидели в своих кабинетах до 8-9 часов вечера, через диспетчеров и посыльных получали информацию о ходе работ, поэтому, естественно, о моём и Климко уходе с работы домой не могло идти и речи. Работа на участках действительно была напряжённой, но сменные мастера и рабочие знали свои задачи и оставаться нам до позднего вечера особого смысла не имело; домой добирались только к 9-10 часам, а ведь завтра мы должны быть с утра в хорошей физической форме и энергично решать проблемы на объектах, а не сидеть в кабинетах на телефоне, как многие сотрудники отделов треста. Не приходится сомневаться в том, что это мало заботила наших руководителей; впрочем, Мясников и Заславский, уезжая домой на трестовской «Волге», как бы разрешали и нам покинуть объекты; вечером троллейбусы ходили совсем плохо, и иногда меня довозил по трассе до Зелёной рощи Климко, и я пешком добирался на окраину посёлка к своему дому. Конечно, наши жёны были недовольны таким режимом, но что поделаешь; и только иногда в выходной день можно было погулять с семьёй.
Практика вечернего давления начальников на ИТР особенно отвергалась в Братске эмоциональным Владимиром Рыхальским и мною на нашем участке, в том числе из-за того, что Володю дома ждала жена с двумя совсем маленькими сыновьями-погодками, а меня – Света с 3-х месячным Кирюшей. Володя не мог, как прораб, через голову обратиться непосредственно к начальству, поэтому гневные слова по поводу этих глупостей высказывал мне и мы, идя пешком несколько километров с самого дальнего участка РОЦ до диспетчерской, чертыхались и поносили на чём свет стоит нашего начальника и главного инженера, которых, возможно, тоже заставили быть на работе допоздна. В дальнейшем мой новый начальник СМУ ТЭЦ Медведев, а со временем, управляющий трестом «Братскпромстрой» Рыхальский такую практику не применяли, поскольку она свидетельствует о слабости руководителей (исключение – в период пуска мощностей).
Я помню латинское изречение: «De mortuis aut bene, aut nihil» («о мертвых или хорошо, или ничего»), но, полагаю, мёртвые не нуждаются в уступке; тем более, вспоминая людей ушедших из жизни, ясно представляю их живыми и пишу о них как о живых; мы видели, что руководители треста в это тяжёлое время, когда с каждым днём дела шли хуже и хуже, судя по их поведению, выглядели несколько растерянными, но растерянность совсем их не украшала; бесспорно, есть основание говорить о том, что у наших руководителей в данной ситуации не хватало воли; они иногда теряли самообладание, и как результат, видели выход из положения в дёрганье нас в вечернее время, что было малопродуктивно. Когда дела идут плохо, нужны общие усилия всех трестовских работников; даже в относительно спокойный период, например, после успешной сдачи очередного корпуса электролиза и получения премий, руководители и ИТР СУ-49 Иванов, Климко, начальники участков, прорабы и мастера работали напряжённо и не расслаблялись, чего нельзя сказать о служащих отделов треста, в т.ч. и его высших руководителях, которые долго почивали на лаврах; но ведь, как известно, производственные и моральные качества человека проверяются не в спокойной обстановке, а в трудных условиях; могу только отметить, что до моего поступления на работу в трест «Красноярскалюминстрой» я уже имел 9-летний опыт общения с сильными руководителями, никогда не видел их растерянными: в Красноярске – Абовский, Королёв, Нестеренко, Иванов, Климко; в Братске – Шпак, Наймушин, Гиндин, Медведев, Козярский; в Ростове – Павленко; как я рад быть их современником, фамилии эти сразу же заставляют меня вспомнить много хорошего! Но были и руководители-слабаки: в Красноярске – Рытвин; в Братске – Синицын, Москаленко, Четверик, Зарипов.
XVIII
Ignoscito saepe alteri, nunquam tibi
(Другим прощай часто, себе – никогда)
Публилий
О наказаниях. В противоположность «прянику» в арсенале управленцев встречается и «кнут»; в подчинённых можно всегда пробудить страх и другие отрицательные эмоции; например, можно вызвать страх потерять работу и заставить усерднее трудиться, существует много вариантов оказать подобное воздействие; одним способом манипулирования является пробуждение в работниках неуверенности в своих силах, принижение способностей исполнителей, постоянное желание «поставить их на место» и др., т.е. «я – начальник, ты – дурак». Кроме чувства неуверенности опытные начальники внушают исполнителю чувство вины: делают разные замечания за ошибки и провинности и постоянно напоминают о них исполнителю, чтобы пробудить в нём чувство вины и заставить работать лучше; поэтому свой субъективный взгляд хочу выразить в отношении руководителей треста Мясникова и Заславского, долговременного и успешного производственного тандема. Конечно, это были люди разных поколений, что я считаю необходимым оговорить, но выводы я делаю сам, само собой разумеется, всецело берущий собственные выводы на собственную ответственность. И вот почему. Поведение руководителей при более-менее спокойной работе и трудной, когда помимо долгого невыполнения плана имеется ещё много нерешённых проблем, – разное; сильная сторона руководителя проявляется именно в трудное время; что касается Мясникова, то по моим наблюдениям его поведение почти всегда было ровным, он не был раздражительным, сохранял достоинство; я вспоминаю любопытный эпизод, о котором слышал от Осипова: несколько замов управляющего (Осипов, Заславский, Зубарев и др.) уговаривали Мясникова похлопотать в главке об оставшейся невыплаченной части премии работникам треста за досрочный пуск корпуса электролиза; они всячески подталкивали его к тому, чтобы он надел Звезду Героя Соцтруда и съездил в главк, а, возможно, и в Москву в «Минтяжстрой»; но Мясников категорически отказался, сказал: «Не пойду никуда в роли просителя!», что делало ему честь.
Поведение Заславского при том, что он был умным и хорошим администратором, различалось: в спокойные времена он был несколько вальяжным, довольным и доброжелательным одесситом, иногда желающим рассказать анекдот или зачастую привести один из его любимых афоризмов, типа «лучше быть на виду в Красноярске, чем последним евреем в Одессе»; в трудные времена в разговоре с подчинёнными мог наговорить резкостей, что выдавало его нервозность, иногда в раздражённом тоне понукал на планёрках руководителям управлений, чего не допускал себе Мясников, хотя он тоже нервничал и часто своим «бурчанием» проявлял недовольство, но сильных выражений, тем более мата, я от него никогда не слышал; в общем, известная истина: человеческие качества проявляются именно в трудное время при наивысшем напряжении, когда дела идут совсем неважно; я уже отмечал, что оставаясь на объектах во вторую смену, они считали правильным контролировать, конкретно меня и Климко, только почему-то не Бурова, который всегда после шести часов уезжал домой. Наши начальники часто пеняли нам, что мы «недорабатываем» (это слово – популярный упрёк, взятый ими у партийных функционеров в адрес производственников любого ранга). Ничего странного тут нет – у них явно сдавали нервы, а я и Климко не нервничали, не терялись, работали напряжённо, т.к. заряжены были на выполнение заданий и оказание помощи своим ИТР, которые трудились во вторую смену.
XIX
В СУ-23 наиболее сложным объектом были газоочистки, где несколько иначе сложились условия работы по сравнению с другими объектами. В очень стеснённых условиях, между двух работающих цехов электролиза, при весенней распутице транспорт вяз в глубокой грязи (как же, отсыпать дорогу в межкорпусном хозяйстве щебнем, что не требует больших расходов, и решить проблему – это, по мнению главного инженера треста, дорого; лучше мучиться каждый день и в течение двух месяцев вытаскивать трактором из грязи застрявшие автомашины с грузом, и, кстати,
портить ходовую часть новейшего и очень ценного для нашей стройки крана-стотонника, СКГ-100, с помощью которого монтировались высокие тяжёлые скруббера и вытяжные трубы). В тесном пространстве между корпусами м̀еста для складирования материалов и заготовок совсем не было, всё шло в дело «с колёс»; а ж/б колонны отделения электрофильтров подвозились по одной штуке при помощи «гитары» – крана, установленного на тракторном прицепе; чтобы не прерывать монтаж колонн, гитару нужно было постоянно просить у диспетчера УПТК и часто обивать пороги у начальника Лосева, но я был бы глубоко неправ, если бы всё валил на снабженцев; какие бы ни были обстоятельства и условия, неблагоприятная обстановка – мы должны были всё это учитывать и преодолевать в работе несмотря ни на что.