Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Замощик обладал организаторскими способностями и мог увлечь людей; при нём лаборатория существенно расширилась: появился сектор лёгких бетонов, который возглавила Кутепова Клара Николаевна, пришедшая из Оргтехстроя; это была сороколетняя брюнетка, немного полноватая, с миловидным открытым лицом, которого совсем не портили очки; была она опытная, тактичная, сразу нашла общий язык с новыми лаборантами; поступила в лабораторию выпускница КПИ Климина Ольга, дочь Красноярского партийного деятеля; наука её не интересовала, ходила на работу, поскольку папа устроил её в НИИ; однажды после визита к Замощику Заславского появилась его дочь, чтобы заниматься тем, что мы в шутку именуем «научной деятельностью»; поначалу тихая мышь, она работала в группе лёгких бетонов, о её работе не ведаю; молодые специалисты Таня Кондрашина и Валя Аникина, слегка начали работать над диссертациями; на эту молодёжь Негадова посматривала со снисходительной улыбкой; народу в лаборатории стало много, но работой никто людей особо не загружал, т.е. нельзя сказать, что с приходом Замощика воцарилась гармония – всё осталось тем же, что и при Петрусеве. Наш сектор тяжёлых бетонов возглавил к.т.н. Лазарев, защитившийся в НИИЖБе; я так и не понял, какими исследованиями он занимался, но постоянно беседовал подолгу с Замощиком; они пытались найти работу для новоиспечённых инженеров. На этом фоне выделялась наша группа, ведь мы не только успешно выполняли плановую тематику, но и внедряли результаты исследований на строительстве; и снова замечу: ну, никак не вписывался я в общую обстановку; по итогам работы за год мне был вручён знак «Победитель соцсоревнования» Минтяжстроя СССР с удостоверением, подписанным министром Н.В. Голдиным; в 1973 г. меня назначили и.о. старшего научного сотрудника с окладом 173 рубля, т.е. оклад повысили на 16 руб.; однако, лучшее отношение ко мне моих коллег было порой дороже собственных наград.
XLI
Вспомнилcя эпизод о научных публикациях в институтский сборник; когда Замощик сменил Петрусева на посту завлаба, через некоторое время он собрал в своём кабинете всех ответственных исполнителей по тяжёлым и лёгким бетонам, зачитал составленный им самим план-график написания статей сотрудниками нашей лаборатории; при этом указал авторов каждой статьи, поставив свою фамилию первой, хотя ещё ничего не сделал сам; вернувшись после совещания вместе с завсектором Лазаревым в нашу комнату, я сказал: «Я сам нахал, но такого нахальства ещё не встречал!»; извините, подумал я, мы с вами никогда в этом не споёмся; ведь я делал диссертацию и было важно застолбить приоритет (авторство) результатов своих исследований, поставив свою фамилию и, желательно, без соавторов; так я и делал всегда; спустя некоторое времени А.И. меня понял и отступил; получив свежеотпечатанный сборник с первой статьёй, я сказал себе: «Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!». Не могу не отметить одну некрасивую общую тенденцию в деятельности многих крупных учёных, в т.ч. и моего научного руководителя профессора Миронова; возможно, это связано с их преклонным возрастом, не знаю; они, возглавляя лабораторию или научный отдел, в перечне авторов работ своих аспирантов или коллег, пользуясь служебным положением, ставили свою фамилию первой, вызывая скрытую улыбку подчинённых, подтверждающую жадность шефов; я всегда с большим подозрением отношусь к сообщениям (в биографиях, некрологах и др.) о том, что учёный является автором 200-250 научных работ, а несколько раз встречал 500 и даже 700 работ; поэтому утверждаю, что эти незаслуженные астрономические данные приводятся только для ненаучной публики; вместе с тем, есть много положительных случаев; это к.т.н. А.В.Лагойда., д.т.н. Б.А.Крылов, д.т.н. Л.Т.Роман, Б.В.Петрусев и другие, поскольку это люди совести.
XLII
Однажды я прилетел из очередной командировки; дома в первую же ночь проснулся в пять утра от резкой боли в позвоночнике, как будто кто-то вонзил штык в спину; когда встал, боль усилилась, на работу не пошёл; вызвали врача, который определил обострение остеохондроза, выписал больничный и направление на массаж в 1000-коечную больницу, она как раз недавно открылась в нашем микрорайоне; массаж делала Люба, молодая приветливая женщина с сильными руками, старательно массировала спину и шею, после чего вся моя «интеллигентная» спина несколько часов побаливала; я по утрам ходил пешком в больницу, очередь в массажный кабинет состояла сплошь из пожилых женщин и старушек; однажды, массируя, Люба сказала: «Вам делать массаж приятно, потому что бабуси всегда чем-то недовольны, бурчат и ворочаются, а вы лежите и молчите, как бревно, не шевелитесь, а это самое главное для массажиста»; я стал замечать по утрам, что боль постепенно уменьшается; как-то сказал Любе, что я строитель, а она оказалась коллегой – ранее жила в Назарово и работала бетонщицей на полигоне по изготовлению ж/б конструкций; стало понятно, откуда у неё руки сильные; за десять сеансов массажа боли мои полностью исчезли и далее в течение всей жизни почти не возникали (стучу по дереву); снова молодость и природа ускорили моё выздоровление. Любу я, естественно, поблагодарил, преподнёс в подарок хорошие духи; теперь я знал, что лучшее лекарство от остеохондроза – это массаж.
XLIII
Пришла пора сдавать кандидатский экзамен по философии, которого я так боялся; в Красноярском технологическом институте проходили бесплатные консультации для очень большого количества аспирантов со всего города; я посетил это сборище несколько раз, взял длинный перечень вопросов к билетам и список литературы, но больше ходить не стал – пустая трата времени; пока был на больничном и ходил на массаж, писал конспекты в виде тезисов; ежедневно сидел за большим столом и до ночи занимался, когда Галя и дети уже спали в своих комнатах; на столе стоял, прислонённый к стене, посылочный фанерный ящик, где жил рыженький хомячок; одну сторону ящика мы закрыли стеклом, которое дети выдвигали, когда кормили зверушку; однажды утром мы увидели, что стекло немного выдвинуто, хомяк ходит по столу, а края моих конспектов изгрызены, стол усеян мелкими обрывками бумаги; вероятно вечером перед сном я решил покормить хомячка и неплотно задвинул стекло; этот эпизод с моими конспектами долго вызывал смех Кирюши и Саши.
Весной было вывешено расписание экзаменов и списки слушателей; принимала экзамен доцент Соколова; о ней было известно, что двойки ставит беспощадно, а замеченных в списывании, выгоняет из аудитории; я зашёл в числе первых восьми человек, взял билет, в котором из четырёх вопросов два я совсем не знал; в столе лежал кем-то приготовленный толстый философский словарь, но под зорким взглядом Соколовой никто не мог воспользоваться подсобным материалом; в комнате повисла гнетущая тишина, я оглянулся и увидел коллег, которые с хмурыми лицами сидели, уткнувшись в бумагу и ничего не писали; длилось это довольно долго, пока самый смелый не пошёл отвечать и, получив тройку, вышел в коридор; никто не хотел сдавать, все продолжали «готовиться», а Соколова занималась со своими бумагами, которых в конце семестра у любого преподавателя вуза скапливается по горло; вдруг дверь отворилась, вошла женщина и сообщила Соколовой, что её срочно зовут к телефону; мы остались одни – это было спасение, никто не терял времени, лихорадочно читал свои конспекты и шпаргалки; к счастью, Соколовой долго не было, все успели подготовиться; отвечал я нормально, но в одном вопросе запутался и получил четвёрку; когда вышел, узнал, что телефонный звонок на кафедру, которая находилась далеко и на другом этаже, подстроили специально; когда Соколова взяла трубку, то услышала лишь гудки. Итак, я сдал два экзамена, а третий, по специальности, не спешил сдавать, рассудив, когда диссертация будет готова, сдать экзамен в лаборатории Миронова будет простой формальностью; так и случилось: в кабинете С.А. собралась комиссия с участием шефа, моего второго руководителя А.В. Лагойды и очень лояльной и доброжелательной ко мне с.н.с. Ольге Сергеевны Ивановой; со мной была проведена беседа по теме диссертации и поставлена пятёрка.
XLIV
Мне предстояло побеспокоиться о последнем разделе диссертации – внедрении результатов исследований на строительстве, в т.ч. на объектах Минтяжстроя СССР, что было важно также для завершения госбюджетной темы; начиная с ноября 1973 г. я побывал на бетонных заводах в Ачинске, Абакане и других местах, где принял участие в подготовке отделений химдобавок и бетонирования монолитных конструкций с разработанными мною комплексными противоморозными добавками; для бетонного завода в Лесосибирске (Маклаково) предстояло запроектировать, а строителям – оборудовать отделение добавок, для чего проектное задание я решил выполнить сам; в Бюро внедрения нашего НИИ, которое располагалось на Свободном проспекте, мне выделили молодого инженера-механика, недавно окончившего КПИ, Власова Василия Васильевича; это был среднего роста, черноволосый, со вкусом одетый молодой парень, немного грузный и с небольшим брюшком; поехали мы в командировку, осмотрели на бетонном заводе место сооружения отделения добавок, собрали исходные данные, подписали хоздоговор у главного инженера треста к.т.н. Болбата, ранее работавшего в проектной части КПСНИИП, и вернулись в Красноярск; как всегда в командировках приходится тесно общаться с коллегами, и я в течение четырёх дней удивлялся В.В. (сотрудники звали его Вась-Вась): он, получающий приличную для молодого специалиста зарплату, имеющий хорошие условия для работы, но ещё ничего не сделавший самостоятельно, проживая в благоустроенном институтском общежитии (его родители жили на селе), всё время жаловался мне, что квартиру не дают, зарплату не повышают и пр. и пр.; начал он проектировать механизмы отделения приготовления добавок; я его сначала не торопил, иногда ему позванивал, «как дела – всё нормально»; относился к нему с самого начала доброжелательно, всё объяснял, понимая, что у него ещё нет опыта; через две недели приехал к нему и обнаружил, что практически нечего не сделано, начальство его не отвлекало, вопросов мне не задавал; поговорил с ним об ответственности перед строителями, нажимать не стал, всё-таки он не мой подчинённый, В.В. обещал всё сделать; в итоге работу, которую можно сделать за 15-20 дней, В.В. окончил через два месяца; поехали мы в Лесосибирск передавать чертежи и выполнять договор с трестом; рабочие в нашем присутствии смонтировали всё оборудование, начался выпуск бетона с химдобавками. В течение всего времени мне пришлось подталкивать В.В.: по утрам в очень скромной и довольно холодной гостинице, когда я умывался из крана вылетали вдруг сами по себе две-три капельки, кран тихо сморкался, потом заговаривали несколькими голосами трубы и шла струйка холодной воды; я возвращался в комнату, а В.В. приходилось будить и торопить на работу; днём после обеда норовил смыться в гостиницу и поспать, а когда нам требовалось задержаться с рабочими после смены на час-полтора, он пытался устраивать скандал; никакого удовлетворения от работы у него не было, не был он рад, когда мы успешно завершили дела; в поезде снова и снова жаловался мне, что в Бюро внедрения его недооценивают; у него были большие амбиции, но куриный уровень в развитии самостоятельности; как говорится: «в людях не так смешны те качества, которыми они обладают, как те, на которые они претендуют». Позже прочёл у Ж. Лабрюера: «Человек большого ума не бывает одинаков (например, мои друзья и коллеги Сергей Климко и Владимир Рыхальский): иногда он более, иногда менее умён, иногда в ударе, иногда нет; если он благоразумен, то в таком состоянии он мало говорит, не пишет, не старается нравиться; нельзя ведь петь с насморком; надо подождать, пока вернётся голос. Не то с глупцом; он автомат, он машина: гири тянут, и он движется, вертится, и всегда в одном направлении, и всегда ровно; он однообразен, и никогда не изменяет себе; кто его видел хоть раз, видел его таким, какой он всегда». Единственный раз в жизни я был в командировке с таким вроде бы инженером; воистину, только диплом помогает скрыть, что ты – дурак; было мне трудно, не злился, старался деликатно действовать, только удивлялся, думая, какую жизнь он проживёт.
XLV
Больше всего мне запомнилась командировка в Абакан и в маленький таёжный городок Сорск, расположенный в горах Хакасии, на строительство молибденовой обогатительной фабрики, принадлежащей Минцветмету СССР; в Сорске нас хорошо принял начальник СМУ, я заключил договор на внедрение противоморозных добавок при возведении большого ж/б массива, расположенного в скалах; он был основанием днища огромного резервуара; в командировку отправился с тремя своими лаборантами, Анной Сальниковой и её подругами; начальник стройуправления и зав строительной лабораторией создали нам хорошие условия и мы за неделю с помощью рабочих наладили дозаторы добавок, приготовили необходимое количество водного раствора и подготовились к непрерывному бетонированию; накануне дня укладки бетона температура снизилась до минус 30 градусов, пришлось применить максимально допустимую концентрацию химдобавок, но я опасался, что бетон замёрзнет при транспортировке и перегрузке его в бадьи; поэтому была сделана эстакада, с которой самосвал выгружал бетон прямо в опалубку; рабочие быстро закрывали поверхность уложенного и хорошо уплотнённого вибраторами бетона водонепроницаемой бумагой (крафтбумага), сверху засыпали опилками; за четыре непрерывных смены всё было сделано, параллельно изготавливались бетонные образцы-кубики, которые содержались в нише массива до самой весны.
Жили мы в гостинице, а питались в столовой; когда пришли первый раз, то обрадовались и взяли по две-три порции пельменей, стали есть, но они были не с мясом, а с капустой, китайские; нам объяснили, что мяса в столовой не бывает; слава Богу, что в магазине были варёная колбаса и молочные продукты. В выходной день мы совершили экскурсию на обогатительную фабрику, увидели огромные дробилки и вращающиеся барабаны, в которых промывалась порода, затем она проходила через каскад наклонных вибрирующих поддонов, где методом флотации отделялся молибденовый концентрат; я вспомнил вольфрамовую фабрику в Колывани, но та была значительно меньше; рядом с действующей фабрикой, как нам рассказал технолог, возводилась в металлических конструкциях (здесь высокая сейсмичность) большая современная высокопроизводительная фабрика; мы поднялись на расположенную рядам, небольшую сопку и увидели, как пространство между трёх высоких сопок заполняется отходами (хвостами) производства фабрики; в этих отходах имеется много меди, а также серебро, золото и другие цветные металлы, которые не выделяются из-за отсутствия в стране рентабельной технологии, поэтому пока хвосты просто хранятся; технолог сообщил, что англичане предлагали купить хвосты и перерабатывать по своей секретной технологии, но им было отказано, ибо на новой строящейся фабрике будет вырабатываться из этих отходов медный концентрат; стоя на вершине сопки, мы увидели расположенный на окраине города огромный и глубокий котлован – открытый рудник, в который по серпантинной дороге спускались и поднимались грузовики; нам показали, где они сваливают доставленную породу в приёмные бункера, и я решил поехать в котлован к месту добычи руды; лаборанты вернулись в гостиницу, а я забрался по лестнице в кабину огромного 40-тонного БЕЛАЗа и поехал; открытый карьер имел циклопические размеры: верхний диаметр более километра, глубина 300 метров, а внизу диаметр – примерно 150-200 метров; спускаясь вниз, я видел на наклонных стенах котлована террасы, на которых располагались буровые установки, ими сверлили скважины для взрыва породы и расширения котлована; хорошо была видна граница вскрыши и добываемой ценной породы; спустились мы на дно, где работали в забоях 8-кубовые экскаваторы Ижорского завода, которые загружали самосвалы. Сменный мастер рассказал мне, что вкрапления чистого молибдена в породе распределены неравномерно и обычно экскаватор двигается по кругу, собирая всю взорванную породу; но иногда, обычно в конце месяца, требуется подтянуть выполнение плана по выпуску на фабрике готового концентрата; тогда экскаватор ставят на жилу чистого 90%-ной концентрации ценного стратегического металла; мастер подвёл меня к этому месту; на стене котлована я увидел жилу: она уходила около восьми метров вверх – серая полоса чистой руды шириной 20-30 см, нижний конец которой уходил ниже дна котлована; позже я где-то прочёл, что в мире есть одно подобное место, кажется, в ЮАР; мастер объяснил, что в принципе, разработка этой жилы запрещена по причине нарушения общей технологии работ в руднике, и, кроме того считается хищничеством (я сразу вспомнил о Демидовских серебреных рудниках на Алтае). Завершая экскурсию, я подобрал под ногами маленькие кусочки породы, в которых невооружённым глазом хорошо просматривались медь, серебро, никель и др. Вернувшись в гостиницу, передал несколько красивых образцов лаборантам на память; дома с сыновьями помыли проточной водой породу и вкрапления заиграли разным цветом, особенно чистая медь очень похожая на золото; остальные вкрапления металлов мы рассматривали через лупу, применяя подсветку.
Начальник СМУ был благодарен нам за то, что не пришлось организовывать электропрогрев бетона, поскольку это хлопотно, дорого, небезопасно и, главное, в Сорске электроэнегрия была в дефиците, почти вся шла на фабрику, которая работала в непрерывном режиме. Акт выполненных по договору работ был подписан и кроме безналичной оплаты институту, начальник распорядился выписать нам в виде премии по сто рублей, о чём мы, естественно, никого не информировали; мы знали, что через несколько дней у Анны Сальниковой день рождения; в тайне от неё, девушки, её подруги, и я сбросились по 15 рублей из «премии» на подарок; в Красноярске после работы съездили в магазин и выбрали красивые позолоченные часы с большим белым циферблатом и модным ремешком; в день рождения по-тихому, чтобы не было разговоров, вручили подарок Анне, и её счастью не было предела, ведь бывшая детдомовка никогда ранее не имела собственных часов; носила их с гордостью до самой свадьбы и долгое время после неё. Я по телефону из Красноярска предупреждал строителей в Сорске, чтобы до устойчивых положительных температур не удаляли утепляющие опилки, а в мае нам сообщили, что прочность образцов превысила проектную более чем на 20%.
XLVI
К нам в лабораторию снова пришли новые сотрудники и среди них два молодых парня, освобождённые от службы в армии; работали они лаборантами; один из них носил усы и длинные бакены, другой – совсем худой юноша; использовали их на работах «принеси-подай»; вначале я обрадовался и поручал им заготовку материалов, такелаж, чистку форм и т.п., но они оказались отпетыми лентяями, часто сачковали, а после первой зарплаты от них пахло перегаром и наша группа отказалась от их услуг; где Замощик нашёл этих лоботрясов, не знаю; ещё поступила к нам чья-то родственница, совсем молоденькая девушка из неблагополучной семьи с тупым, совершенно бессмысленным лицом; стала выпивать вместе с этими двумя лаборантами, да так крепко, что однажды вся изрыгалась и завалилась спать прямо в нашем подвале; пришлось Замощику всю эту троицу уволить.
Поступила к нам Ковальская Надежда Николаевна, невысокого роста тридцатилетняя девица с широкими мужскими плечами и короткими кривыми ногами; очень подвижная, целеустремлённая, нахальная; она сидела за столом напротив меня и когда наши взгляды встречались на её лице почему-то изображался испуг, но это был просто тормоз, который она очень быстро отпускала и, уткнувшись в бумаги, продолжала их изучать; или, как заведённая, устремлялась со своими лаборантами в подвал готовить эксперименты по тепловой обработке бетона; характер её был скверным, лаборанты её не любили за командирский тон.
Чуть позже пришла в лабораторию готовить диссертацию молодая Марина Дмитриевна, после развода с мужем приехавшая из Одессы с маленькой дочкой; М.Д. была выше среднего роста стройной красивой женщиной, брюки её плотно обтягивали фигуру, позволяя по достоинству оценить все её анатомические особенности; она быстро освоилась и завоевала симпатии Замощика; работой он не загружал её, ни чем она не занималась, изучала литературу, вроде бы собиралась работать над диссертацией; но в основном порхала по лаборатории; вероятно, к тридцати годам поняла, что жизнь, протекавшая шумно и весело, состоит из удовольствий, всё остальное можно считать неприятностями; была, как говорится, без комплексов; временами, возможно, она задумывалась: «Сама плохо понимаю, чего хочу, то ли увлечься, то ли влюбиться, или просто хочу»; обе незамужние они быстро подружились, порой вели себя беспардонно: оставаясь после работы, шарились по чужим тумбочкам, без разрешения брали посуду, забывая потом помыть, пользовались закусками, кофе, сахаром, конфетами и пр., чем вызывали неудовольствие коллег; как отмечал Бальзак «пороки всегда столкуются между собой»; руководителем Ковальской стала д.т.н. Малинина из НИИЖБа, которая дружна была с Замощиком, и позже, кажется, Н.Н. защитилась. Когда директором НИИ стал Станислав Авраменко, (я ранее писал, что Станислав был дружен с нами в 1959-62 годах; мы и он, молодые специалисты, работали вместе в тресте «Красноярскпромхимстрой»), Марина Дмитриевна быстро окрутила его, директор бросил семью, они поженились (Одесса-мама!). Дальнейшее мне неизвестно.
Ещё ранее в лабораторию пришёл крепкий парень Вячеслав Шевченко, сын директора треста «Железобетон»; женат он был на актрисе Красноярского театра оперетты, детей у них не было; иногда скромный Слава жаловался, что дома со всем домашним хозяйством ему приходится управляться самому, поскольку у жены репетиции и спектакли; Слава полгода входил в курс дела, работал под руководством Замощика; расспрашивал меня, каким образом начать делать диссертацию, я ему подробно всё объяснял, знакомил с технологией этого дела; был он честный и вежливый малый, немного отрешённый, причинами я не интересовался, но мне было его жаль, поскольку практической жилки и энергии у него не было, вероятно, ранее на производстве не трудился; иногда в его работе над диссертацией я в чём-то советовал ему, но, как отмечал Л.Толстой: «… часто слышишь, что молодёжь говорит: я не хочу жить чужим умом, я сам обдумаю. Зачем же тебе обдумывать обдуманное. Бери готовое, и иди дальше. В этом сила человечества». Через несколько лет Слава развёлся с актрисой, женился на молодой Валентине Аникиной, родился у них ребёнок, но вскоре Слава заболел и рано умер.
Поскольку лаборатория расширилась, Замощик принял на работу завхоза, средних лет энергичного мужчину Владимира Софрожкина, который выполнял много полезных работ по обустройству лаборатории; он сходу занял мою кладовку – бывший туалет, но я не возражал, поскольку она была ему нужна для дела; к тому же, я перестал её активно использовать; у Володи была одна черта, присущая некоторым мужчинам: темой его разговоров, особенно с Замощиком, были женщины, их «анатомия и повадки», что меня не интересовало; в связи с этим, я вспоминал об Осипове, заместителе управляющего трестом КАС; мне он как-то излагал со вкусом подробности посещения кабинета своего хорошо знакомого гинеколога, который осматривал раздетую пациентку; я отвлёкся.
Однажды в лаборатории появился с хмурым лицом средних лет мужчина, Пичугин Владимир Иванович; его тематику я не помню, работал он с Костей Рюминым; В.И. был тихим, ни с кем не контактировал, сотрудники относились к нему настороженно; когда я был в командировке в Сорске и Абакане, то по возвращении узнал, что в лаборатории произошёл большой скандал, во время которого Пичугин раскрылся: вёл себя по-хамски, оскорблял женщин-инженеров, написал склочную и подлую докладную Акбулатову, который даже рассматривать её не стал; В.И. так и ничего путного не сделав в НИИ за полгода, уволился, оставив о себе неприятное впечатление буквально у всех сотрудников; в дальнейшем я ничего о нём не слышал.
XLVII
В феврале в Новосибирске крупный региональный институт СИБЗНИИЭП проводил зональное совещание по проблеме зимнего бетонирования стыков крупнопанельных 9-этажных жилых домов; съехались учёные и строители со всего Союза, участвовали в совещании и сотрудники НИИЖБа во главе с А.В.Лагойдой; там же я познакомился с к.т.н. Валентиной Денисовной Смелик из Новосибирска, которая также, как и я, исследовала бетоны с химдобавками; было много интересных докладов и сообщений, в т.ч. о новом финском методе прогрева бетона в стыках при помощи изолированных греющих проводов, которые закладываются в стык между стеновыми панелями и прогревают бетон; провода остаются в нём, не снижая прочности; этот метод мною применялся в дальнейшем в Ростове и я о нём рассказывал своим студентам на лекциях. В Новосибирске хотел посетить легендарный драмтеатр «Красный факел», трансляцию замечательных спектаклей которого слушал по радио в школьные годы в Рубцовске, но не удалось из-за нехватки времени: по вечерам хотелось больше пообщаться с моим руководителем Лагойдой, получить ценные советы по завершению написания текста диссертации; она была практически готова, и я поставил себе цель защититься в 1974 году. Только после этой поездки я почувствовал вкус к чистой научной работе, но стеснялся, когда меня, возможно заслуженно, называли молодым учёным; подспудно понимал, что напряжение в работе было не напрасным, и оказалось впоследствии, именно оно, как и работа на строительстве, стало основой моего движения к поставленной цели. За день до окончания совещания все начали готовиться к отъезду домой; ночью разыгралась пурга, утром при посадке разбился самолёт, было много жертв; чтобы не испытывать судьбу, почти все участники совещания, москвичи и другие, сдали авиабилеты и поехали поездом.
Анализируя разные диссертации, я сделал вывод о необходимости использования математического аппарата в исследованиях, модного в то время; кому-то в расчётной части это было действительно необходимо, а другим, как и мне, – только для того, чтобы не было со стороны оппонентов упрёка по поводу неиспользования математических методов; я ознакомился с теорией ротатабельного планирования и решил применить этот метод в своих экспериментах и при анализе результатов; помог мне в этом друг моего брата Эрика математик Анатолий Токарь; с некоторыми мучениями этот небольшой раздел диссертации был мною написан и уже никто из рецензентов не придирался, но упоминать в статьях о применении данного математического метода в своих исследованиях было стыдно.
XLVIII
В Москве во время командировки я остановился в квартире брата Эрика, где в то время племянница Сабина жила одна; её родители были на Кубе и жили в Гаване; Эрик был командирован на энергетические предприятия, жена Галина приехала к нему через некоторое время; по утрам я уезжал в НИИЖБ заниматься делами диссертации, а когда вечером возвращался домой, Сабина сидела в комнате и на машинке печатала свои статьи и рефераты; в первый же день обнаружилось, что холодильник пуст, есть нечего; Сабина решила худеть, чтобы иметь красивую фигуру; я спустился в гастроном, который находился в знаменитом «Доме на набережной», накупил много вкусных продуктов; в киоске Союзпечати приобрёл свежую прессу и вернулся домой; мы сварганили хороший ужин, Сабина, забыв про похудание, с аппетитом уплетала окорок, колбаску и прочую вкуснятину, и, пока я был в Москве, она питалась нормально; посмотрев принесённую мною прессу, она спросила, заметил ли я в синей обложке книги Кучера; я не понял о чём речь, она объяснила: сразу после смерти Андропова были изданы «произведения» (статьи и речи, написанные «неграми», обслуживающими ЦК за хорошие деньги) нового генсека К.У. ЧЕРненко, которого москвичи прозвали КУЧЕРом. Мы часто с Сабиной беседовали, очень скучала она по любимым родителям, живя в пустой квартире; работа её спасала, она уже подрабатывала, писать любила и работа была ей не в тягость; когда в начале двенадцатого часа я заходил к ней сказать спокойной ночи, говорил, что пора спать, она отвечала: «Ещё очень рано, я немного поработаю»; я засыпал под стук пишущей машинки, раздававшейся из её комнаты; как-то раз вернулся домой днём и застал её в постели с низкорослым армянским юношей, а вечером мы поговорили о жизни, поскольку я знал, что у неё есть хороший друг Кирилл, с которым она ранее встречалась; спросил племянницу, кого она любит, кто больше нравится, и услышал: «Кирилл любит меня, а я нет; а армянского мальчика я люблю»; «а он тебя?», – спросил я, и тут она призналась, что в этом ещё не разобралась; я видел, что Сабина очень жалела, что рядом нет мамы, с которой она была всегда откровенна; помню, когда училась она ещё в младших классах, мама спрашивала в шутку за какого мальчика в классе она бы вышла замуж? Сабина отвечала: «Ты хитренькая, мамочка, ты вышла за папу, а я должна выходить за кого-то другого». Ещё в университете стала она с подружками посещать секцию самбо, чтобы научиться себя защищать, и стала мне вечером показывать разные приёмы борьбы, которые разучила; мы немного поборолись, и решил я пошутить: она стала мне заламывать руку, а я обхватил её, оторвал от пола и поднял вверх; она стала в моих руках трепыхаться, а я при этом просил её продолжать показывать ещё приёмы, кончилось смехом; за несколько дней до вылета в Красноярск я загрузил свой багаж продуктами, а также наполнил холодильник и взял с неё слово хорошо питаться, чтобы в следующий раз я не сумел бы её поднять.
XLIX
В НИИЖБе я сдал кандидатский экзамен по специальности, затем узнал в отделе аспирантуры, что здесь есть целая группа художников, которые изготовляют плакаты для нужд лабораторий; это было очень кстати, т.к. работа, выполняемая частными лицами, стоила бешеных денег; я попросил Миронова подписать заявку от имени лаборатории на изготовление моих плакатов; он дал согласие, поскольку я был в то время одним из его любимых аспирантов; как-то мы шли от метро к институту и в разговоре я сообщил, что теперь нашей лабораторией руководит Замощик. Он делал диссертацию под руководством С.А. и Малининой, однако, услышав от меня о Замощике, С.А. надолго замолк, потом сказал: «Да, хлебнули мы здесь неприятностей с защитой его диссертации»; позже Лагойда объяснил мне: Замощик, работая главным инженером завода ЖБИ «Культбытстрой», заключил большой договор с НИИЖБом и все годы своего соискательства учёной степени «кормил» лабораторию Миронова, исправно перечисляя заводские деньги; сотрудники, которых он «кормил», писали для него диссертацию, но это ещё не всё; к защите Замощик совершенно не подготовился, во время доклада путался, многим членам диссертационного совета было ясно, что это не его работа, что её делали другие люди; только из уважения к сединам крупного учёного Миронова, защита не была провалена; может поэтому С.А. относился ко мне по-другому, ибо знал, что я всё делал сам и честно без подгонки отражал достоверные результаты на протяжении всего времени работы над диссертацией; не в последнюю очередь он ставил в плюс и то, что я сумел организовать и выполнить обширные эксперименты и, таким образом, получить ценные результаты, описать их в диссертации и на этом основании дать рекомендации строителям.