полная версия

Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя

С нового учебного года Галя стала работать учителем в школе, подрабатывала в продлёнке, жили, как говорится, впритирку без единой лишней копейки. И вот я продолжал теперь вполуха слушать уважаемого мною, но равнодушного в данный момент Акбулатова, молчал, зачем говорить, когда всё ясно; ему просто нужно было произнести дежурные слова; ведь совсем недавно зав лабораторией Пёрышкин перешёл в КПИ на должность зав кафедрой, где его оклад стал в два раза больше; понимая всё это, Ш.Ф. больше меня не трогал, ведь из пушки по воробьям не стреляют: я не был ни завлабом, ни завсектором, просто – исполнителем темы; но поразило: ни Замощик, ни Акбулатов вместе с директором не заикнулись о перспективе повышения зарплаты даже после защиты диссертации – так и работал по-прежнему лишь на должности и.о. старшего научного сотрудника; все шесть лет, отданные работе над солидными темами Минтяжстроя, я прожил в большом напряжении; что мне ещё оставалось, как не уволиться; отработав две недели, в конце декабря я перешёл в КПИ; недаром сказано: «Судьба всё устраивает к выгоде тех, кому она покровительствует».

РАБОТА В ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ

26.12.1975 – 14.09.1976

I

В самом конце декабря 1975 г. я был избран по конкуру на должность доцента; в январе 1976 г. зав кафедрой ТСП Веретнов дал мне полную нагрузку в весеннем семестре: лекции, практические занятия, курсовое и дипломное проектирование и пр.; в период январских студенческих каникул я готовил конспекты предстоящих лекций и составлял методики проведения практических занятий. Обстановка на кафедре была благоприятная, меня нормально встретил коллектив; я чувствовал моральную поддержку со стороны преподавателей, особенно Николая Ивановича Ефимова, парторга факультета, а также декана строительного факультета Наделяева. Мысли о продолжении научных исследований не покидали меня. В самом начале научной карьеры в 1970 г. моим главным стимулом было как можно скорее защитить диссертацию и вырваться из бедного существования семьи; однако с течением времени появился вкус к научным исследованиям, чему во многом способствовало знакомство с учёными и их работами в нашей стране и за рубежом. На первых порах, когда я в НИИ работал «как пчёлка» в плотном режиме, некогда было задумываться о своём статусе; позже, начиная с 1975 г., когда моя работа получила признание в НИИЖБе, а также среди учёных-зимников в Москве, Ленинграде, Горьком, Свердловске, Цюрихе, Торонто, я действительно почувствовал себя научным работником; теперь уже никто не мог оторвать меня от науки, тем более, был сделан хороший задел для работы над докторской диссертацией.

II

Не теряя времени, в феврале и марте я заключил несколько хоздоговоров со строительными организациями, в т.ч. и сельскими в Уяре, Ужуре и других местах, а также в Черногорске и Боготоле, по внедрению на местных РБУ бетонов с противоморозными добавками, тем самым решил вопрос о финансировании моей научной работы. К счастью, что было конечно объяснимо, я стал получать высокую зарплату в размере 504 рубля. Помня, как мы бедно жили после моего ухода из треста КАС, я и Галя ненавидели расточительство; в начале 70-х годов в продаже появились модные в те времена и удобные отечественные плащи «болонья», мы долго не имели возможности их приобрести, а теперь купили, долго ими пользовались; помню, через много лет всё не мог выбросить устаревший, потерявший вид, но прочный плащ, использовал его как укрытие рюкзака от дождя; то же и с белой рубашкой из итальянской синтетики. Мы старались никогда не тратить больше денег, чем зарабатывали; к сожалению, Кирилл сегодня иногда бывает расточительным, но, слава Богу, не жадным.

Из числа студентов специальности ПГС я создал небольшую группу желающих участвовать в научной работе; знал, что мне нужно делать, был убеждён в полезности того, что делаю: договорился с кафедрой строительных материалов об использовании лабораторий для проведения экспериментов с бетоном; вместе со студентами стал выполнять хоздоговорную тематику; заметил, что студент 4-го курса, Саша Маханько, культурный, вежливый, трудолюбивый и скромный парень был наиболее исполнительным и толковым, сделал его старшим лаборантом; ребята у меня подрабатывали и были довольны небольшой прибавкой к стипендии.

III

Работая в КПИ, у меня появилось время для большего общения с семьёй; с Кирой и Сашей часто по выходным ходили на сопку смотреть трамплины, построенные к Всесоюзной зимней спартакиаде народов СССР; иногда мы с Галей посещали драмтеатр им. Пушкина, в котором шли спектакли гастролирующих театров; посмотрели хороший спектакль Львовского драмтеатра, посвящённый событиям предвоенных лет (беседа Тухачевского и Блюхера о недостатках в армии и возможном смещении «хозяина»). С большим удовольствием посмотрели спектакль Свердловского театра «Сослуживцы» по пьесе Брагинского и Рязанова, которая позже стала основой фильма «Служебный роман». Осенью Галя, Кирилл и я совершили прогулку на недавно построенную канатку в районе Базаихи (западной); прокатились, сверху полюбовались панорамой города, а спустившись вниз, отведали прямо на природе вкусного шашлыка; по висячему мосту перешли на противоположный берег бурной реки, через деревню Базаиху прошли тропой к автобусной остановке.

Однажды дома в нашу дверь кто-то начал сильно тарабанить, я спросил, кто там, раздался пьяный мужской голос: «Маша, открой!»; стал объяснять: «Маша живёт этажом выше», но мужик не унимался, кричал и стучал в дверь; тогда я громко крикнул: «Кирилл, принеси быстро топор с балкона!»; сразу крик стих, и тогда я повторил, Маша живёт этажом выше, услышал, как мужик стал подниматься по лестнице. Наша соседка сверху Маша, разведенная молодая женщина, жила с пятилетним сыном; мы часто слышали её резкий голос, когда, выйдя на балкон, звала ребёнка, играющего во дворе: «Филора, иди сейчас же домой, уже поздно»; нередко принимала она у себя в квартире мужиков, но этот подвыпивший перепутал этаж; дальнейшие подробности не очень интересны.

На втором этаже жил немой Николай, спокойный средних лет мужчина, хороший сапожник, который чинил всем обувь; однажды он постучал в нашу дверь, Галя, не открывая (в те времена глазков не существовало), несколько раз спрашивала, кто там, но в ответ раздавалось лишь слабое мычание; после паузы наконец поняла и открыла дверь; он протянул ей готовые туфли и бумажку; она прочитала, расплатилась, немой кивнул и ушёл. Интересно, его жена и дочь-школьница были нормальными, семья очень хорошая; жена при встрече с нами всегда смущалась, как бы извиняясь за наше сложное общение с мужем, ведь он наверняка объяснил ей на пальцах, как Галя ему сразу не открыла дверь.

В мае школы города играли в «Зарницу»; в «зоне» (территория бывшей радиорелейной подстанции) на большом пустыре торжественно подводились итоги игры, вручались награды победителям; приехала полевая кухня и после торжественной части праздника кормили всех вкусной гречневой кашей, обильно сдобренной мясной тушонкой; когда Галя с Кирюшей уходили домой, солдаты вручили им большую кастрюлю каши с тушонкой; дома мы несколько дней лакомились, пока всё не доели; потом часто вспоминали вкусный солдатский подарок.

IV

Наступила весна, время защиты дипломных проектов, приём зачётов и экзаменов, окончания лабораторных экспериментов, а в начале лета начались мои командировки на РБУ, расположенные в разных местах Красноярского края; в июне Галя с детьми отбыла в Ростов и на море в пионерлагерь «Солнечный», расположенный в Леселидзе. Возвратившись из командировки по краю, меня сразу же партком КПИ направил в проверять работу ССО в Маклаково (Лесосибирск); хорошая была поездка: большой отряд работал стабильно, бытовые условия были нормальными; студенты трудились в распиловочном цехе, оборудованном длинными цепными брёвнотасками и большими промышленными пилорамами; готовые доски отвозили на тележках по рельсам в огромные сушильные помещения; высушенные доски грузили на ж/д платформы и отправляли их, как правило, в европейскую часть страны; в экспортном отделении составляли пакеты, упаковывали их в крафтбумагу, грузили в трюмы торговых судов, которые по Енисею выходили в Карское море, затем по Северному Морскому Пути корабли шли в Западную Европу. На этих производствах было много ручного труда, досталось и студентам; меня особенно поразили местные женщины, которые таскали и кантовали тяжёлые шестисантиметровой толщины влажные доски, зарабатывая свой кусок хлеба. Не забыл я посетить РБУ, на котором когда-то, работая в НИИ, помогал строителям организовывать выпуск бетонов с противоморозными добавками.

Перед отъездом решил провести день на хорошем песчаном пляже, расположенном на небольшом островке посередине Енисея; утром подошёл к реке, чтобы договориться с лодочником о переправе на пустынный остров; маленький, тщедушный мужчина лет тридцати с тонким горбатым носом и маленькими бойкими глазами, они остановились на мне; договорившись, я сел в моторку, мы быстро поплыли; рыбак всё время молчал, был какой-то безрадостный, угрюмый; попросил его приехать за мной в пять часов и отвезти обратно, он обещал.

Отдыхал я хорошо, вода в реке тёплая и чистая, загорал на песке, читал книгу – полное наслаждение; в пять часов никто за мной не приплыл, но ещё сияло солнце, было жарко, я не тревожился; в восемь часов смотрел на июльский закат солнца, когда оно и видней и шире, чем днём; гляделся вокруг – такая божья красота: широкая река, солнце садится; понял, что рыбак обманул; начал я размахивать белым платком, привязанным к палке, чтобы его заметили на берегу; через некоторое время приплыл один рыбак, заработать-то хочется, и отвёз меня на берег – без приключений поездок не бывает.

V

Однажды у недавно построенного на проспекте Свободном городского ДК появилась афиша о лекции американского учёного Терещенко, посвящённой экономике США. В то время все предприятия нашей страны по призыву ЦК КПСС боролись за выпуск качественной продукции, за «Знак качества СССР», да и пятилетка была названа пятилеткой качества; я решил обязательно послушать эту лекцию; зал был заполнен наполовину и зря – лекция была очень интересной. К трибуне вышел настоящий американец: высокий, энергичный, с седоватой причёской ёжиком на крупной голове, 60-летний мужчина, свежий и бодрый; одет был в зелёный пиджак, белую сорочку и ярко-красный галстук; говорил на русском с лёгким акцентом, но без какой-либо хромоты в интонации. Поприветствовал зал, сообщил, что является профессором экономики университета в США и не имеет никакого отношения к родственникам знаменитого дореволюционного украинского сахарозаводчика Терещенко.

Лекция не была теоретической, а построил он её на конкретных примерах, характеризующих отношение американцев к проблеме качества продукции. Что запомнилось? В Нью-Йорке на одной из самых крупных бройлерных фабрик США останавливать главный конвейер могут только два человека – директор фабрики и директор по качеству, поскольку остановка хотя бы на один час приводит к убыткам в миллион долларов; и однажды такое случилось: из торговой сети поступил телефонный звонок о некачественной партии бройлеров; конвейер остановили, десятки тысяч выпущенных в этот день тушек были изъяты из продажи и уничтожены.

Лектор на многих примерах показал, как в США в условиях конкуренции между производителями, вопросы качества стоят на первом месте, поскольку потребитель купит только лучший товар. Терещенко рассказывал доходчиво, интересно и я видел, как многие в зале конспектировали лекцию; я же получил новые знания о системе качества на предприятиях США, которой не могло быть в СССР из-за отсутствия конкуренции, «Viva vox alit plenius» («Живая речь питает обильнее», лат. устно изложенное более успешно усваивается, чем написанное»). В нашей стране это была обычная очередная компания, которая через несколько лет завершилась ничем; что ж, в России всё возможно; в народе память о ней осталась только в анекдотах («Однажды в ООН обнаружили за трибуной г, стали выяснять чьё оно; англичанин сказал, что это не они сделали, американец тоже заявил: «Не наше»; позвали русского, он посмотрел и так же, как и они, отказался признать; тогда спросили, как он определил, что г не русское и услышали ответ: «У нас всё со знаком качества»).

VI

Работая по хоздоговорам в городах края, необходимо было искать и заключать новые договора с предприятиями; поэтому в начале апреля я вылетел в Москву, затем в Мурманск, чтобы попытаться заключить договор с крупным строительным трестом Минтрансстроя СССР, который возводил причальные морские сооружения; поселился в новой огромной гостинице «Полярные зори» и несколько раз, возвращаясь с работы, наблюдал в ночном небе удивительно красивое северное сияние, оно перемещалось и при этом видоизменялось, искрилось; шатаясь по улицам, как лунатик, вне себя от изумления, я был пьян красотой, испытывая такой же бодрящий шок, который вы получаете от любой необычайной красоты.

Жил я в номере с тонким, сухим и жилистым 40-летним мужчиной, механиком торгового судна; он целыми днями читал наставления и инструкции, готовился к переаттестации и сильно переживал, что может не сдать экзамен; по вечерам перед сном мы беседовали, он рассказывал много интересного: «Как-то в Ленинградском порту грузили на наш корабль трансформаторы, изготовленные для одной из Канадских электростанций; это было для завода и города значительным событием, произносили речи заводские и городские руководители, играл оркестр; изделия были настолько объёмными и тяжёлыми, что в порту не оказалось подходящего крана, каждый трансформатор поднимали двумя кранами и грузили в трюм; когда корабль прибыл в Монреаль, его отогнали на один из дальних причалов и обычный портовый кран спокойно перегрузил все трансформаторы с корабля на землю за каких-то полчаса и без всякой «помпы». «Однажды в мурманский порт прибыл корабль из Англии с промышленным оборудованием, а в обратный путь грузить его было нечем; пришлось заполнить трюмы тысячами веников, смех, да и только».

В строительном тресте я посетил центральную лабораторию и с её начальником мы отправились на берег смотреть, как испытываются бетонные образцы на морозостойкость, используя природные цикличные морские приливы и отливы; мне это было очень интересно, поскольку нам в Красноярске приходилось цикличное замачивание образцов в холодильной камере производить искусственным путём, используя труд дежурных лаборантов. По решению правительства Мурманский порт в ближайшие годы предстояло реконструировать и значительно расширить, поскольку предполагалось увеличить отгрузку на экспорт нефти и газа; при этом, бетонируя новые причалы, мы могли бы применить свои химдобавки; однако, приходиться констатировать, что выполнить реконструкцию порта строителям не удалось из-за начавшейся перестройки и падения промышленного производства в стране.

Вернулся я в свой гостиничный номер и не застал механика, вероятно, сразу после экзамена он возвратился в свой родной Архангельск к жене и детям; в номер поселили молодого парня, прибывшего на отдых после длительного плавания на рыболовецком траулере в Баренцевом море; на следующий день вечером, когда я пришёл с работы и вошёл в комнату, увидел, лежавшего на кровати под одеялом парня в обнимку с девушкой; это мне не понравилось, я сказал, чтобы они уматывали из номера; сам пошёл в холл, где люди смотрели телевизор; кстати, мне объяснили, что в Мурманске ТВ работает всю ночь и идут передачи с заставкой «Для тех, кто не спит», которую народ быстро переименовал «Для тех, кому не с кем спать»; минут через пятнадцать я вернулся, и только вошёл в номер, как мне навстречу побежала в ванную комнату голая девушка, чуть ли не сбив меня с ног; парень извинился и сказал, что сейчас они уйдут, а указав на стол, заваленный спиртным, закусками и фруктами, предложил мне всем этим воспользоваться; пришлось мне снова уйти, я спустился на первый этаж в столовую и поужинал; когда вернулся в номер, ребят уже не было; освободив место на столе, немного поработал и лёг спать; утром обнаружил, что парень не вернулся.

Следующим вечером он был в номере, всё привёл в порядок, лежал и читал книгу; мы поговорили, оказалось, плавает он моряком на траулере; сам из Донецка, где жил с матерью, и несколько лет назад завербовался на судно, которое ловит рыбу в Баренцевом море; я спросил, кто была эта девушка, моряк сказал, что на окраине города живут сотни проституток, приехавших из всех мест необъятной страны, и они обслуживают моряков, возвращающихся из плавания и спускающих заработанные большие деньги; действительно, я видел в столовой-ресторане гостиницы, как один моряк (мои соседи по столу сказали, что он вернулся из Гамбурга), на котором была дорогие шуба и меховая папаха, шёл в сопровождении нескольких девиц, одетых во всё импортное, возможно, купленное моряком. Мой сосед по номеру сообщил также, что Мурманск уже много лет прочно занимает первое место в стране по венерическим заболеваниям (данные из местного ТВ). Он, как и большинство моряков, имел большое пристрастие к женскому полу; я заранее предвидел и сказал ему, что это повлечёт за собой одни лишь бесконечные осложнения и неприятности, которые женщины, к сожалению, всегда приносят, что так же неизбежно, как то, что за днём следует ночь. Затем спросил, есть ли у него какая-нибудь специальность, но никакой специальности у него не было, и рассказал: когда на траулере отработал год на тяжёлой работе простого матроса, решил поступать в техникум на заочный, чтобы выучиться на электрика, понимал, проходят годы; но учиться не получается, и мне объяснил, что сам в этом виноват: «В плавании приходиться всё время работать на обледеневшей и мокрой палубе, которую волны заливают водой, одежда и обувь постоянно мокрые, работа физически тяжёлая, а ведь надо обязательно весь улов перегрузить на плавбазу, где рыбу обрабатывают; после вахты от усталости есть не хочется, сразу ложишься спать, короткий отдых и снова вахта; через несколько месяцев приплываем в Мурманск, получаем большие деньги и хочется хорошо отдохнуть, получить больше радости от жизни; растратив все деньги, снова идёшь на корабль; сколько раз давал себе слова уволиться и уехать домой с деньгами, выучиться, завести семью, но всё никак не получается»; я пожелал ему не отчаиваться, в 27 лет ещё не всё потеряно, надо завязывать с такой жизнью и возвращаться к матери.

VII

Завершив дела в Мурманске, я ночным поездам поехал в Апатиты, где велось большое строительство на известном комбинате мирового уровня, там же имелась крупная база стройиндустрии, в т.ч. заводы ЖБИ, КПД и др.; когда поезд прибыл на станцию и я вышел из вагона, сразу ощутил сильный холод и ветер; дело в том, что в середине апреля в Красноярске, Москве и даже в Мурманске было тепло и я поехал в командировку в лёгкой куртке и туфлях; когда приехал в ведомственную гостиницу строителей, дежурная сказала, что утром было минус 30 градусов – вот это я попал, в лёгкой одежде, как фраер; дежурная почему-то приняла меня за ожидаемого из Москвы важного гостя, предоставила отдельный маленький, но тёплый номер; я отогрелся, а когда вышел на улицу, туман уже рассеялся, выглянуло солнце; короткими перебежками добрался в столовую, позавтракал; вышел на улицу, в воздухе уже чувствовалось похолодание – предвестие снега, который выпадет ночью; из гостиницы по телефону договорился о завтрашней встрече на заводе ЖБИ. В этот морозный день не хотелось никуда идти, лёг читать книгу; поужинал чаем с купленным заранее батоном хлеба и колбасой и снова стал читать. В полночь решил лечь спать, ведь завтра утром надо на работу; но в окно бил яркий солнечный свет, заснуть не удавалось, полярный день, что делать? Пришлось с большим трудом завесить окно одеялом и уже в темноте я смог заснуть. Сожалею о том, что главная на самом-то деле часть моего рассказа предстаёт перед вами несостоятельным, куцым наброском.

Утром вышел на улицу, намело снега, был сильный мороз; короткими перебежками, согреваясь в магазинах и подъездах, пришёл в столовую, позавтракал и автобусом поехал на апатитовый комбинат, на территории которого располагался завод ЖБИ. В заводской лаборатории начальница удивилась моей экипировке не по сезону, сама была в валенках, поскольку Апатиты находятся в горной местности и климат там, в отличие от Мурманска, резко континентальный. Она была выпускницей РИСИ примерно моего возраста, встретила меня почти как родного; окончив факультет СИД (Строительные изделия и детали), по распределению попала в Апатиты; с годами появилась семья, рассказала мне, что каждый год она и все жители на всё лето отправляют детей на материк, чтобы они, живя у бабушек или в пионерских лагерях, улучшали своё здоровье, и хотя бы временно пребывали на южном море и под солнцем, запаслись витаминами от свежих овощей и фруктов; ведь за долгую полярную зиму, когда днём светло только несколько часов и то в хорошую погоду, лица у детей на улице становятся серыми, я это сам видел в Мурманске зимой; родителей этих детей держит здесь только высокая зарплата.

Выпив горячего чаю, я осмотрел бетонный завод, дозаторы воды и химдобавок, а также отделение приготовления растворов добавок; ознакомил сотрудников с нашими разработками по добавкам, определили потребность в бетоне, наметили с ними сроки начала нашей работы. Затем меня любезно доставили машиной на обогатительную фабрику, где при помощи оборудования циклопических размеров перерабатывают апатитовый концентрат; также я ознакомился со строительными объектами, а затем направился в отделение приёмных бункеров, куда БЕЛАЗами, а также по канатной дороге доставляют апатитовую породу, добываемую на легендарном высокогорном плато Росвумчорр, воспетого Визбором:

На плато Росвумчорр не приходит весна,

На плато Росвумчорр всё снега да снега,

Всё зима да зима, всё ветров кутерьма,

Восемнадцать ребят, три недели пурга…

Я и мой друг Василий Аксёненко любили эту песню, распевали её дома в Красноярске ещё в 1965 году, когда она впервые прозвучала по радио; здесь расспросил людей, как можно добраться до высокогорного плато в Хибинских горах, однако мне сказали, что там сейчас мороз под 40 и метель, ничего увидеть в такую погоду нельзя, да и с моей одеждой не стоит рисковать; вернулся в гостиницу и вечерним поездом поехал в Ленинград, чтобы повидать моего школьного друга Бориса Фертмана; он был болен, на многие годы прикован к постели в результате травмы позвоночника – друг в беде – это настоящий друг. В гостях я провёл два дня, спал в комнате его сына Игоря, который учился в институте и жил в общежитии; съездил в город, привёз разную вкуснятину и сладости; в Ленинграде, отоварился продуктами, купил билет на самолёт и полетел в Красноярск на ИЛ-18, полностью забитом курсантами мореходного училища им. Макарова, которые летели на практику во Владивосток.

VIII

Летом по заданию методического отдела я летел в Кызыл, где был филиал нашего институты; да и мне самому было интересно побывать в Туве, о которой я знал ещё в школьном детстве, собирая красивые марки с природой этого сибирского края; перед поездкой внимательно посмотрел карту, оказалось, что это совсем недалеко (по сибирским масштабам): на юге находятся монгольские степи, на западе – мой «родной» Алтайский край (легендарное Телецкое озеро, гора Белуха высотой 4500м, которую мы видели в ясную погоду из окна школы в Рубцовске) – всё это знакомые мне загадочные места. В течение полёта на ЯК-40 я наблюдал красивую природу юга Красноярского края – леса и живописные горы Хакасии, Енисей; когда подлетали к Кызылу, меня поразила голая почти без растительности ровная поверхность земли, как будто специально кем-то усеянная мелкими камнями; я даже заметил в некоторых местах определённую закономерность в их расположении; не рисунок, конечно, но что-то показалось мне искусственным; вспомнил о прочитанном когда-то, что на территории Тувы имеется большое количество погребений скифской эпохи 5000-летней давности, а несколько сот лет назад здесь, в центре азиатского материка, бурлила жизнь кочевников-скотоводов и ремесленников; короче, всё, что было мироощущением, жадно впитывалось мною.

На этой огромной территории был совсем маленький аэродром, и наш самолёт совершил посадку; пассажиры вышли, сразу ощутив сухой жаркий воздух; я устроился в гостинице, номер был без душа, а из крана текла струйка тёплой воды, которой приходилось умываться; в филиале института я сделал все свои дела, встретился с русским преподавателем по ТСП, передал ему наши методички и мы поговорили о Туве и Кызыле; он рассказал мне об уникальном целебном степном Сватиковом озере, расположенном в 45км от города, и рекомендовал туда съездить.

Я решил ознакомиться с городом, который считается географическим центром Азии и, прежде всего, вышел на набережную при слияния рек Бий-Хем и Каа-Хем (Большого и Малого Енисея); здесь осмотрел знаменитый обелиск «Центр Азии» – главную достопримечательность города и символ республики: на двухметровом мраморном постаменте золотом написаны на русском, тувинском и английском языках слова, «Центр Азии»; на постаменте – шар земли, а выше – 10-метровый трёхгранный шпиль; это любимое место прогулок горожан и отсюда открывается прекрасный вид на хребты и безлесные увалы. Пообедать я зашёл в столовую, расположенную в центре города, взял борщ, сел за стол, застеленный грязной клеёнкой, и сразу увидел везде множество мух, а на свисающих с потолка липучках уже не было места среди мёртвых особей; я начал есть, постоянно отгоняя мух от тарелки и хлеба, аппетит пропал и больше столовую не посещал; город очень грязный, пыльные улицы и облезлые дома, Тува – маленькая республика, слабо развита, но зато имеются все атрибуты власти – совет министров и пр.; преподаватель в институте рассказал, что его знакомый тувинец, министр по строительству с окладом 150 рублей, но он «большой человек».

Утром автобусом я прибыл к Сватикову озеру, вокруг степь, а вдали горы; здесь находился большой самодеятельный палаточный лагерь, но имелся прокатный пункт (палатки, спальники, посуда и всё другое, чтобы можно было сварить еду на костре), а также продуктовый киоск; пресная вода привозная, территория замусорена, но в ста метрах от неё находились свалка мусора и сортиры; однако люди вели себя культурно, а по лагерю прогуливался милиционер; я поставил палатку на свободное место рядом с компанией, приехавшей из Абакана, с ней и познакомился; был жаркий полдень, хотелось быстрее искупаться; спустился по пологому берегу к озеру и зашёл по колено в воду; присмотрелся, увидел в воде множество плавающих мелких красных рачков (по виду коротеньких и тонких червячков); первое ощущение было неприятным, но купающиеся рядом объяснили новичку, что рачки не кусаются, они – это своеобразная «живая» органика целебного озера; рачки очищают воду, пропуская её через свой организм; действительно, тёплая вода была чистая и прозрачная; я осторожно вошёл в воду по грудь, стал купаться, но в воде, ныряя, боялся открывать глаза, хотя рачки не прилипали к телу и не мешали купаться и плавать; на следующий день привык и не обращал на них внимания; нырять в озере было очень трудно – вода настолько плотная, что выталкивает тело; мне рассказали, чем глубже заходишь в озеро, тем теплее вода и целебная грязь в придонном слое; на дне температура доходит до 40°, эти странные температурные явления называют гелиотермией, что в переводе с греческого означает «солнечное тепло»; тепло солнечных лучей концентрируется в более плотных глубинных слоях – чем глубже, тем выше концентрация соли и температура воды, а после купания рубашку нельзя надеть – кожу царапают кристаллики соли.

К вечеру задымились костры, люди готовили ужин, ели и немного выпивали, затем пошли разговоры, песни под гитару… Мой сосед, опытный турист, преподаватель Красноярского университета, рассказал, что озеро имеет тувинское название Дус-Холь (солёное озеро), находится оно в Тувинской котловине на высоте 700м над уровнем моря и питается минеральными источниками; длина его 1,5км, ширина около 500м, а глубина до 4м; состав воды магниево-натриевый с высоким содержанием брома и других бальнеологических компонентов, поэтому вода относится к лечебной; конечно, рапа не такая плотная, как в Мёртвом море, но всё же, минерализация высокая и достигает 300 г/л. Вечером, когда стихло малейшее дуновение ветра, воздух превратился в нектар; его можно было пить – что мы и делали, сидя на берегу озера и любуясь пронзительным закатом.

На другой день после утреннего купания я пошёл далеко в степь, где виднелась юрта тувинцев, около шатра сидела на камне старуха, а вокруг бегали 3-4-летние раздетые, без головного убора босые ребятишки, чёрные от загара; то, что они бегали босиком, меня удивило больше всего, т.к. трава была вся в колючках; я спросил женщину, где её семья, но она только показала рукой в сторону предгорья (наверное там пасли скот); дети подошли ко мне и я разглядел их давно не мытые тела и «дублёные» чёрные подошвы ног. Становилось очень жарко, я вернулся, освежился в озере и в палатке заснул, а когда проснулся шёл мелкий дождик и пришлось купаться под дождём; теперь из-за дождевых капель рачки спрятались в воде и купаться в тёплой, нагретой солнцем воде было очень приятно; выходить на берег не хотелось, но пришло время ужинать, а утром я вернулся в город и решил сразу возвращаться в Красноярск.

Меня одолевала мысль: попав впервые в эти благословенные края, возможно, никогда не удастся приехать снова, я решил не лететь самолётом из Кызыла, а ехать до Абакана на машине; однако, придя на автостанцию, узнал, что автобус идёт раз в день по утрам, тогда решил попытаться поймать попутную машину; с лёгкой сумкой, в которой было немного еды и питьё, я вышел из города на трассу и шёл, голосуя проезжающим машинам; примерно, через полчаса остановился грузовой МАЗ и шофёр согласился за 10 рублей довезти меня до Абакана; водитель, молодой русский немногословный мужчина с выразительными серыми глазами, подтянутый, спортивный, борец – он действительно был сложен замечательно: широкие могучие плечи, высокая, сильно развитая грудь и руки с рельефными мускулами показывали большую силу; очень внимательно вёл машину по горной дороге; на затяжных подъёмах перевала «Нолёвка» (граница Тувы и Хакасии) мотор ревел, скорость падала, а на спусках наоборот, ему надо быть особенно внимательным быть на виражах; через некоторое время шофёр рассказал об опасном перевале «Полка», когда мы его проезжали; зимой здесь часто сходят лавины, засыпающие снегом дорогу; по пути мы познакомились и разговаривали, в кабине был транзистор, который передавал музыку и известия; прослушав сообщение о положении на границе с Китаем, я сказал, что нам ещё не хватает воевать с китайцами; парень спокойно и мудро заметил: «Ну что ж, винтовку на плечо и пойдём воевать». Было жарко, не помогали открытые окна кабины, меня разморило, стал засыпать, а когда я проснулся, увидел, что мы едем в густом тумане дождевого облака и только в разрывах тумана виден лес; шофёр сказал: мы поднимаемся на высшую точку трассы – Буйбинский перевал, я стал внимательно смотреть на дорогу; на относительно ровной обочине мы остановились, вышли из машины; с вершины перевала открывался вид на горный массив и на «Спящего Саяна» – хранителя здешних мест; шофёр повёл меня к краю пропасти и мы увидели: в самом низу 300-метрового ущелья лежал перевёрнутый разбитый грузовик и поваленные при его падении деревья; «Наверное, заснул за рулём», – сказал парень. Подобные события нередко бывают совершенною неожиданностью; жизнь моя достаточно была полна трудностей и забот, но есть воспоминания, вызывающие у меня чувство благодарности; одно из них – это воспоминание о том, что я видел во время этой поездки.