Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Мы не знали в лаборатории и не интересовались причиной ухода Замощика с большой должности и прихода в НИИ, но сразу было заметно, что этот бывший начальник умел контролировать своё поведение; например, при присущем ему хвастовстве и разговорчивости, он никогда не упоминал о теме и результатах своей диссертации; однако, за годы совместной работы и общения человек всё равно проявляет свою сущность; как-то после работы мне нужно было ехать по делам в центр города, А.И. предложил подвести меня на своих недавно купленных «Жигулях»; мы ехали по Свободному проспекту, он завёл разговор о высокой стоимости бензина, сообщал цены, что меня совершенно не интересовало, слушать было неприятно; я подумал, не намекает ли он, чтобы я заплатил за бензин; больше никогда с ним не ездил, отказывался от приглашений, «Timeo Danaos et dona ferentes» (Бойтесь данайцев, даже дары приносящих – слова жреца Лаокоона); был он чрезмерно расчётливый, а может и скупой, точно не знаю. Однажды по просьбе Замощика я занял ему пять рублей; прошло некоторое время, он долг не возвращал, вероятно, забыл о нём; но я напомнил, ведь для меня, получая маленькую зарплату, эти деньги имели значение (5 рублей – это семь хороших обедов в столовой по 65 копеек); шеф так долг и не возвратил; возможно, психология некоторых начальников так устроена, что они своим подчинённым никогда ничего не должны; в институте один умный человек посоветовал мне в дальнейшем никогда не одалживать и тем более не занимать денег у своего начальника; что касается остальных людей, просто надо знать, кто отдаёт долг, а кто «забывает». Когда рядом работаешь с человеком, узнаёшь его характер и отдельные черты; Замощик был большим охотником посплетничать, проявляя свою осведомлённость, сообщить «новости» о недостатках своих бывших коллег, уважаемых мною Абовском, Файде, Шенине и других; чувствовалось, что он завидует им, мне это было противно слушать.
Однажды во время праздничного застолья в лаборатории, раскрасневшийся от выпитого вина Замощик, сидевший в распахнутом пиджаке и сдвинутом на бок галстуке, смачно расправлялся с курицей; острая на язычок Негадова, глядя на него, сказала: «Любим, очень любим мы курочку!»; все сотрудники, почувствовав подоплёку, заулыбались, кроме шефа; да, был у него один пунктик: несмотря на то, что он обладал хорошим чувством юмора, не любил он даже очень безобидных остроумных еврейских анекдотов, наверное, примерял на себя; сразу делал серьёзную мину, показывая, что ему неприятно их слышать.
Психологом он был хорошим, особенно при общении с женщинами, ведь его семья была «женская»: две дочери и жена; как-то накануне моего увольнения он перераспределил исполнителей между группами, что сильно обидело инженера-химика Негадову; но совершил эту подлость не сам, а руками Лазарева; то, что произошло дальше поистине удивительно и трудно поддаётся объяснению; сотрудники лаборатории и я были свидетелями: в коридоре у окна стояли Замощик и Негадова, как вдруг её покрасневшее лицо собралось в чудовищную, отвратительную гримасу плача, губы растянулись и опустились по углам вниз, все лицевые мускулы напряглись и задрожали, брови поднялись кверху, наморщив лоб глубокими складками, а из глаз необычно часто посыпались крупные, как горошины, слёзы; вытирая их, она говорила Замощику о нехорошем Лазареве, не сообразив, что истинным виновником является сам шеф; нежно поглаживая расстроенную женщину по спине и успокаивая её, он много чего обещал ей, сказана была куча ласковых слов; виртуозно сумел он вызвать её благодарственные чувства и уважение к себе; а в понятии сотрудников, наблюдавших эту сцену, шефом был исполнен «высший пилотаж лицемерия» – знал интриган, как взять женщину; после этого я не мог заставить себя смотреть на него, мне было тяжело его видеть; я поспешил скорее уйти, чтобы он не успел заговорить со мной; в то время я уже подал заявление на увольнение, не хотел вмешиваться, боялся, что Замощик, недовольный моим уходом, может сделать мне какую-нибудь подлость, например, отправить вместе с Лазаревым в ВАК пасквиль, ведь ещё не утвердили мою диссертацию; всё это я привожу в подтверждение того, как мало мы думаем о других, когда дело касается нашей безопасности.
L
Однажды в нашу лабораторию приехал главный инженер Красноярского ДСК Халявкин с просьбой о помощи; мне было сказано: в Зелёной Роще строится первый в городе 9-этажный крупнопанельный дом, а согласно требованиям СНиП бетон в стыках, начиная с 6-го этажа, должен набрать прочность не ниже 50% проектной, т.е. надо или греть бетон, или применять противоморозные добавка, чего в ДСК никогда не делали; электропрогрев малого объёма бетона в узком и армированном стыке между панелями дело сложное, дорогое и небезопасное, поэтому главный инженер просил помочь организовать непосредственно на объекте приготовление растворов химдобавок и научить монтажников технологии бетонирования в соответствии с недавно изданными моими рекомендациями, одобренными НИИЖБом; пришлось мне с лаборантами, оставив свою работу в лаборатории, в течение десяти дней возле строящегося дома наладить производство бетона с нашей комплексной добавкой и научить монтажников технологии укладки бетона в стыки; дело было освоено, строители остались довольны; Халявкину я вручил несколько экземпляров своих рекомендаций, он поблагодарил нас за работу и переслал в институт деньги, из которых нам выделили небольшую премию; но главное: теперь все последующие 9-ти этажные здания массовой застройки Красноярска возводились в зимний период с применением комплексных противоморозных добавок; что до меня, то я ходил счастливым от проделанной работы, мне казалось, что я выполнил свой маленький долг строителя, который внутренне числил за собой всегда.
LI
В дни пребывания в НИИЖБе в Москве проходил чемпионат Европы по хоккею с шайбой; я не удержался и рванул в Лужники; кассы открывались в 15-00, но людей за билетами на вечерний матч было полно, надежды быстро взять билет не было, а мне ещё предстояло купить билет на самолёт до Красноярска в кассах у метро «Площадь Дзержинского», что делать?; заранее в газетах было объявлено, что в свободной продаже будет небольшое количество билетов, остальные были распределены по предприятиям, и народ в толпе знал, что всем билетов не хватит; я хотел уже уходить, на минуту стал у закрытого окошка кассы, расположенного рядом с тем, возле которого толпились люди; ровно в три часа открылись оба окошка, в том числе, и «моё»; люди бросились к нему, какой-то мужичок толкнул меня и первый просунул руку с деньгами в кассу; я удержался и оказался вторым; давление толпы на нас было столь велико, что прижало меня к стене; с трудом достал десятку и купил билет; первый мужчина, довольно тщедушный, никак не мог выбраться из крепко сжатой толпы, поток раскачивающихся людей захватил нас; как же мне быть, не ждать же, когда через несколько часов толпа рассосётся; начали мы отталкиваться ногами и руками от толпы и с огромным трудом вылезли; стоящие сзади люди, увидев меня, захохотали, было от чего: на моей куртке не было ни одной пуговицы, её рукав у плеча был разодран, частично оборвалась зимняя подкладка, мой портфель был измят и запачкан, как и обувь, зимнюю шапку, чтобы не потерять, я держал в зубах; более-менее я почистился, какая-то женщина помогла и булавкой поправила порванный рукав, было уже не до потерянных пуговиц; я помчался на метро за билетом на самолёт.
На стадион приехал заранее и всему удивлялся, было необычно, совсем не так, как на наших играх: в буфетах – бутерброды с твёрдой «Московской» колбасой и разнообразные дефицитные закуски; почему-то запомнился настоящий хлебный квас в красивых тёмных бутылках с яркими наклейками (наверное, спецвыпуск) – надо же было показать иностранцам, как питаются люди при социализме; но иностранцы наблюдали за нашими, которые с жадностью набросились на еду в буфетах и набирали снедь домой, что сделал и я, чтобы во время ужина поделиться с Сабиной; перед туалетом, необычно тщательно вымытым, висела табличка «Не курить!», штраф 25 рублей (большие деньги!); но это предупреждение не для наших людей, которые втихоря курили в кабинке; когда я мыл руки, услышал, как милиционер ущучил курящего мужика, стал выписывать штраф, а тот, чуть не плача, уговаривал простить и отпустить его; но стражей на всех курильщиков никогда не хватит; я пошёл искать своё место и осматривал арену, где шла разминка команд ЧССР – Швеция; игра была очень напряжённой и интересной, впервые почувствовал громадную разницу по сравнению с телевизионной картинкой; когда начался первый перерыв, увидел, что в зале было много свободных мест и вспомнил бедных людей в толпе перед кассами, которым не досталось билетов; свободные места – это потому, что в организациях навяливали бесплатные билеты (оплачивал профсоюз) людям, которых хоккей вообще не интересен; я решил спуститься ниже и занять свободное место; но не тут-то было: оказалось, я не заметил, что на самом верху во всех многочисленных проходах стоит милиционер; он подошёл ко мне, велел занять своё место; вот так, это Европа, хотя в 1996 г. в Нью-Йорке в «Мэдисон Сквер Гарден» на хоккейном матче я в перерыве спокойно перешёл с самого верха на свободное место внизу (демократия!); игра закончилась, я получил большое удовольствие; на следующий день должен был вылетать в Красноярск; в аэровокзале времени до начала регистрации на рейс было ещё достаточно много, я решил написать родителям Сабины письмо на Кубу; бумаги не было, набрал штук десять телеграфных бланков и на обратной чистой стороне стал писать; описав подробно незавидную жизнь оставленной в Москве дочери, я довольно резко пристыдил родителей; здесь же на почте отправил письмо, а через короткое время узнал, что Галина срочно прилетела в Москву.
LII
В один из дней я ехал на метро в НИИЖБ, увидел в вагоне Б.А.Крылова, мы сели рядом; я сообщил ему, что диссертация готова и хочу защититься на год раньше срока окончания аспирантуры; мудрый и рассудительный Борис Александрович сказал, что спешить не следует; напомнил изречение царя Соломона: «на всё своё время»; объяснил мне, что члены диссертационного совета, профессора и доктора наук, в своё время готовили кандидатские диссертации четыре года, пять лет, даже шесть и более лет; а тут какой-то выскочка из Красноярска сделал работу не за положенных четыре года аспирантуры, а за три; надо его поставить на место, и защита может не состояться. Он это сказал с той спокойной уверенностью, которая была для него столь характерна; я подумал: и ждать ещё целый год, тоска, тоска!.. Мы вышли из метро и вместе пошли в институт; Б.А. был замдиректора НИИЖБа, знал, что говорит, поэтому я воспользовался его советом, решил, что уместно согласиться с этой точкой зрения подождать до весны 1975 г., когда окончится моё пребывание в аспирантуре; да, чуть не подвела меня спринтерская привычка, ведь «привычка – вторая натура»; Б.А. был скуп на эмоции, несколько даже суховат, но сквозь эту сухость чувствовалось настоящее расположение, отзывчивость, готовность помочь. Перед отъездом из Москвы, в отделе аспирантуры мне выделили художника для изготовления плакатов, молодого парня, оставил ему эскизы, всё объяснил, мы договорились о сроках.
Теперь в лаборатории я спокойно мог готовиться к защите, но решил заняться одним интересным исследованием; дело в том, что в советской и зарубежной литературе мельком сообщались сведения о раннем замерзания бетона, когда его структура ещё не сформировалась, ещё не возникли прочные связи (не достигнута так называемая, критическая прочность бетона); в этом случае прочность замёрзшего бетона после дальнейшего выдерживания при положительных температурах достигала марочной; мне было интересно проверить это на бетонах с противоморозными добавками; я провёл эксперименты и получил положительные результаты, которые хорошо корреспондировались с выводами швейцарского профессора Неренста, который, как и я, изучал структуру бетона (правда, без химдобавок) при раннем замерзании; сфотографировал я структуру своего бетона и представил крупные фотографии в диссертации и на плакате. Была ещё одна задумка: каждый прораб зимой, планируя применить безобогревный метод выдерживания бетона в конструкции, должен быть уверен, что бетон не замёрзнет; и мне хотелось по результатам исследований разработать рекомендации для строителей, пользуясь которыми можно было бы избежать риска; прежде всего, потребовалось изучить по многолетним данным зимние температуры в Красноярске; для этого я попросил в метеорологическом отделе городской обсерватории Гидрометцентра таблицы ежесуточных температур (пять замеров в сутки) с октября по апрель за прошедшие 30 лет и на миллиметровке построил температурные графики, которые можно было анализировать и связывать с проведенными результатами исследования нарастания прочности бетона с химдобавками. Таким образом, за год, на который была отложена защита диссертации, в ней появилась дополнительная интересная глава, посвящённая исследованию раннего замерзания бетона; забегая вперёд, отмечу, что во время защиты эти новые данные исследований вызвали наибольший интерес у членов Совета. Прав оказался Крылов, как известно: «Всё проходит, всё и изменяется к лучшему. Медленно? Зато прочно!».
LIII
Ранее по якутской госбюджетной тематике мною было выполнено одно интересное исследование: проверка инертных заполнителей Бестяхского карьера, расположенного в 30км от Якутска, на наличие в них реакционноспособного кремнезёма; известно, что дорожные строители Америки пережили в самом начале 1930-х годов серьёзную трагедию и даже катастрофу; во время великой депрессии сотни тысяч безработных американцев были привлечены правительством Рузвельта к строительству дорог за небольшую плату, чтобы люди просто не умерли с голоду; темп укладки бетона по всей стране был очень высок и инертные, песок и щебень, часто употребляли без должной проверки, для которой требовалось время; не прошло и двух лет, как бетонное покрытие ряда дорог начало трескаться, рассыпаться, хотя применяемый цемент был хорошего качества; причиной разрушения бетона стало использование заполнителей с большим содержанием в песке и щебне минералов опала, халцедона и некоторых других, которые вступают в реакцию с минералами цемента и образуют вещество, увеличивающее объём цементного камня в бетоне, «разрывает» его; сначала появляются трещины, затем происходит полное разрушение; американцам пришлось заменить тысячи и тысячи кубометров бракованного бетона; затем во всех странах были разработаны методики испытаний на наличие в заполнителях реакционноспособного кремнезёма, а в СССР появился специальный раздел ГОСТа; минералы опал и халцедон были известны тысячи лет назад: из них делали и делают красивые женские украшения, заколки, гребни и пр.; нашими археологами они были найдены при раскопках и в Якутии; и хотя ранее случаев подобно американскому разрушению бетона не было, нам необходимо было выполнить проверку, тем более, что мы добавляли в бетон новые химические добавки; я решил поставить большой эксперимент на образцах из раствора с применением нескольких видов цементов и песка Бестяхского карьера; для сравнения планировал добавлять в песок разное количество опала и халцедона, которых в Красноярске найти не смог; будучи в командировке в Москве, Лагойда подсказал, что в минералогическом музее МГУ эти минералы есть и можно попытаться их достать; музей находился в самом центре Москвы рядом с Манежем; я договорился с зам директором купить для НИИЖБа несколько килограмм опала и халцедона; НИИЖБ оплатил счёт и я отправил посылку в Красноярск; мы растолкли минералы в ступке и добавляли в песок; изготовили из раствора образцы-балочки размером 7х7х40см, хранили их в КНХ, затем с помощью тензометров измеряли деформации (удлинение); через три месяца получили положительные результаты для Бестяхского заполнителя в растворах с химдобавками, а в образцах с опалом и халцедоном зафиксировали удлинение; причём при максимальном количестве этих минералов в образцах появились не только трещины; даже невооружённым глазом было видно, как изогнулись по длине образцы, что предваряло их полное разрушение; эти наглядные результаты были продемонстрированы всем сотрудникам нашей большой лаборатории.
LIV
Весной за нашим домом плотники соорудили высокий деревянный помост с лестницами по бокам, чтобы люди могли сверху выбрасывать мусор в самосвал (ранее они подавали вёдра мужчине, который стоял на колесе, и высыпал мусор в кузов самосвала); Кирюша любил стоять на площадке помоста, помогал пожилым людям выбрасывать мусор и разравнивал его по кузову длинной лопатой.
Осенью, когда в овощной магазин привозили с полей овощи, Кира с друзьями разгружал машины и переносил грузы в магазин; за эту работу директор разрешал взять немного овощей, которые сын приносил маме.
В один из весенних выходных дней мы втроём посетили передвижной зоопарк, приехавший из Новосибирска; заодно погуляли по центральному парку, расположенному на берегу Енисея; со смотровой площадки мы долго смотрели на широкую реку, живописные острова и панораму правого берега, затянутого вечным смогом и дымом многочисленных заводов, посетили недавно открывшийся цирк, прекрасный краеведческий музей.
LV
Когда весь текст диссертации был написан, оставалось его «причесать». В августе в Красноярске проходил семинар по бетонам, на который был приглашён от НИИЖБа А.В.Лагойда; мне крупно повезло, что мой руководитель проживал в гостинице «Огни Енисея», что на набережной, и дал согласие прочесть подготовленные мною главы диссертации; в течение четырёх дней я приезжал к нему в номер, он при мне делал в основном стилистические замечания по тексту; в НИИЖБе все знали о способности А.В. писать статьи лучше всех, поскольку он умел настолько хорошо отделывать текст, что по общему признанию читать их было приятно; в этом смысле его собственная диссертация была образцом стилистики; поработав в гостинице с текстом, вечером я мчался домой, садился переписывать исправленный вариант, а днём в лаборатории Тома Петухова его печатала; на следующий день А.В. правил новую главу, читал исправленный накануне текст, и всё повторялось; когда работа была завершена, А.В. решил снова всё прочесть окончательно, но отложив исправленный текст, сказал: «Анатолий, мы с тобой всё уже выучили наизусть, так что править дальше бесполезно». «Decies repetita placebit» («и десять раз повторенное будет нравиться». Гораций). После защиты один экземпляр диссертации был сдан в библиотеку НИИЖБа, а через несколько лет, когда я уже работал в РИСИ и по делам посетил лабораторию Миронова, то увидел свою диссертацию, с которой активно работали аспиранты, было приятно.
Несколько слов о моём, по существу, основном руководителе диссертации; А.В. Лагойда, мой ровесник, жил в Тихорецке; окончил МХТИ, учился в аспирантуре, защитил диссертацию и начал работать в НИИЖБе; там стал заметным человеком: скромный (я учился у него скромности), бескорыстный, немногословный, наблюдательный и умный, обладающий тонким юмором; его, справедливого по натуре, в НИИЖБе избирали неоднократно председателем профкома; сотрудники считали, что его добрая слава от скромности не пострадает, что его истинные достоинства в глазах людей разумных ничуть не убудут, если он себя выкажет человеком с правилами. За его личные качества все уважали А.В.; он никогда не отказывал мне обсудить с ним важные вопросы; всегда, приезжая в Москву, первым делом я шёл к нему в кабинет; приветствуя меня и прихлёбывая кофе из большой кружки, говорил улыбаясь: «Ну вот, приехал Модылевский, теперь все должны бросить свою работу и заняться его делами»; после этого назначал день и время беседы, говорил мне: «Свободен!». У меня всегда было много разных встреч с другими сотрудниками института, но я знал, что А.В. прекрасно понимает, как мне надо успеть за пять дней (больше быть в Москве не разрешало правительство) решить массу вопросов; всегда точно в срок мы беседовали, и тогда он не подгонял меня, выслушивал до конца отчёт о моей работе – очень повезло мне с таким руководителем! Как-то мы просто беседовали, я спросил, что надо делать в первую очередь на работе, если неотложных дел много; А.В. мудро заметил: «В первую очередь надо делать то, чтобы не иметь нахлобучку от начальства»; позже я прочёл у Л.Толстого: «Мудрость во всех житейских делах, мне кажется, состоит не в том, чтобы узнать, что нужно делать, а в том, чтобы знать, что делать прежде, а что после».
К сожалению, Александр Васильевич крепким здоровьем не отличался: был очень худым, много курил, постоянно пил крепкий кофе, работал, не делая перерывов для того, чтобы выйти из тесного и душного кабинета и подышать свежим воздухом; в начале 90-х годов я последний раз увиделся с ним, поговорили; он уже почти не работал, в основном занимался на даче в Истре; позвонив ему через несколько лет, я узнал от жены: А.В. стал плохо себя чувствовать, оставил кооперативную квартиру на ул. Новослободской своей молодёжи, переехал жить один в комнатку при общежитии НИИЖБа и вскоре умер; дорогой, незабвенный, замечательный человек, я всегда питал к нему самое глубокое уважение.
LVI
В июне Галя и Кира уехали в Ростов, взяв Сашу с собой, отправились на море в Леселидзе; я летел в отпуск позже, из Адлера добрался до п/л «Солнечный», в котором дети хорошо отдыхали. Галя уволилась, мы в Гантиади сняли комнатку в доме кладовщицы пионерлагеря Лиды, расположенного на берегу моря рядом с пляжем; Лида была доброжелательной, её муж работал машинистом маневрового тепловоза на местной станции; это был худощавый армянин среднего роста, часто по вечерам выпивши; днём, когда жена была на работе, не знал, куда себя деть, под хмельком шатался по двору, как неприкаянный, пока не уходил на смену.
В прихожей нашей комнатки было много старых толстых литературных журналов, мы с удовольствием читали интересные произведения; в погожие дни ходили купаться и загорать, посещали хороший базар, покупали вино, фрукты, овощи; как-то вместе с Кирой побывали ни Белых камнях, красивое место, где провели полдня; а однажды решили посетить первый в стране Батумский дельфинарий; поплыли на Метеоре, но в пути случилась поломка и судно шло с очень малой скоростью, поэтому прибыли в порт поздно; попросились на ночлег в комнату отдыха морского вокзала; нас привели в большой зал, где спало более десятка мужчин, а свободная кровать была одна; но это не беда, у нас был надувной матрас; захотели мы перекусить, зашли в ресторан, который уже закрывался, да и еды там не было; обратили внимание на большой гипсовый бюст Сталина, весь изгаженный мухами; вернулись в номер, расстелили на полу матрас и я стал его надувать; в тёмной комнате, лишь слабо освещённой луной, случилось невероятное: от резкого хрюкающего звука надуваемого матраса человек пять грузин в кальсонах (хотя было жарко и душно) вскочили с кроватей, наверное, им показалась, что началась война, а я сказал: «Мы надуваем матрас», и люди легли спать. Утром позавтракали в кафе, пошли в дельфинарий, заняли хорошие места (билеты были достаточно дорогими); с удовольствием смотрели представление; когда публика начала расходиться, нам захотелось сделать несколько фотоснимков прямо у края бассейна, куда подплывали дельфины во время шоу после выполнения каждого задания; они выпрыгивали из воды и тренер давал им рыбку; иногда для эффекта он бросает рыбку вверх и дельфин, полностью выпрыгнув из воды, хватает добычу в воздухе, это мы и хотели заснять; для следующего представления к бассейну принесли ведро с рыбой и разрешили нам взять одну рыбку; я навёл фотоаппарат, Кира бросил рыбку вверх, дельфин её съел; но мне показалось, что я промазал; отошёл назад и решил попробовать более точно заснять прыжок; но мы уже использовали рыбку и решили схитрить, т.е. взмахом руки вверх имитировать выброс рыбки; я навёл аппарат, Кира взмахнул рукой, в которой не было угощения, дельфин выпрыгнул, но ничего не получил и уплыл далеко; после этого мы убедились в интеллектуальных способностях дельфинов: попросили ещё одну рыбку, и когда Кира перед броском издалека показал дельфину рыбу, тот не стал подплывать к обманщикам, видимо, обиделся и снова ожидал подвоха, оставался вдали и наблюдал из-под воды; нам стало стыдно, пришлось рыбу бросить в бассейн, мы видели, как другой дельфин нырнул за ней.
Обратно мы решили ехать электричкой и сделать остановку на один день в Сухуми; на набережной в кафе заняли очередь за хинкалями, но поскольку очередь была очень длинная, пошли прогуляться по набережной; на пирсе увидели женщину в белом халате, которая продавала водку, но не простую, а экспортную, дорогую; эта была буфетчица с круизного теплохода и на ящике перед ней стояли три бутылки разной водки, в т.ч. лимонной жёлтого цвета; я сразу вспомнил статью в «Известиях», которую когда-то прочёл и запомнил; наши журналисты, будучи в поездке по Америке, встретились с коллегами и заспорили: американцы утверждали, что в течение всей поездки по стране журналисты не услышат от простых людей ни одного плохого слова о русских (потенциальных врагах, ведь шла «холодная» война), наши сомневались; договорились, что если янки проиграют спор, то ставят дюжину бутылок кока-колы, а русских попросили рассчитаться тремя бутылками лимонной водки; наши проиграли спор и отдали водку, которая, как я впервые узнал, была лучше «Столичной», в СССР вся шла на экспорт; хотя деньги были на исходе, я купил бутылку, которую в Ростове распил с тестем, получив огромное удовольствие; когда мы на ж-д вокзале хотели взять билеты до Гантиади, денег не хватило, взяли только до Гагры; среди ночи проводник разбудил нас перед Гаграми, мы стали просить его разрешить доехать до Гантиади (это совсем близко), т.к. денег на билет не было; люди в вагоне проснулись, вступились за нас, уговорили проводника, и мы получили разрешение ехать дальше; днём хорошо выспались на пляже и рассказали Гале о поездке и приключениях.
LVII
Из Ростова в Красноярск мы ехали вчетвером в купе, ребята с удовольствием спали наверху; дорога длинная и мы старались занять себя чтением книг, игрой в города (её Саша называл «пройтись по Риму») и Балду (кто больше составит слов, переставляя буквы в исходном слове); грызли жареные семечки в «заветном маленьком мешочке» (по выражению Саши); часто подолгу стояли в проходе, наблюдая за меняющимися картинами природы, а когда после Новосибирска попали в таёжный край, любовались растительностью с буйными осенними красками.
Не обошлось без приключений: одна женщина везла в Сибирь большую полиэтиленовую канистру, «канистер» (по её выражению) с алычовым вареньем; поставила её в металлический ящик, который был в проходе под полом; когда однажды открыли люк ящика, то увидели, что из-за болтанки варенье взорвалось, канистер треснул, ящик был полон варенья; это был ужас, потому что проводники там держали постельное бельё в большом количестве; бедная женщина до самого Красноярска день и ночь в туалете стирала простыни и наволочки, а пассажиры пользовались другим туалетом – вот такой канистер. В Красноярске осень выдалась тёплой, мы ходили через зону в лес, собирали грибы и дома их жарили; 1 сентября Кирюша пошёл в школу, Галя перешла на полставки, была с Сашей, часто мы все вместе отправлялись на прогулки.
LVIII
Осенью я уехал в Москву, чтобы завершить все подготовительные работы; на столе у Лагойды увидел чью-то диссертацию, отпечатанную на хорошей бумаге, высококачественной, финской; но где её достать, она не продавалась в магазинах, а требовалось её для трёх экземпляров 400 листов (два экземпляра печатались на простой); А.В. подсказал типографию, где такую бумагу использовали; я сразу туда рванул, купил две бутылки водки, попросил рабочего выйти из цеха, чтобы договориться; через минуту в моём портфеле оказалась пачка в 400 листов прекрасной финской бумаги, и с благодарностью последовал вопрос: «Ещё надо принести?»; в отделе аспирантуры мне дали адрес профессиональной машинистки, которая печатает диссертации за 25 рублей и живёт через дорогу напротив института; я позвонил в дверь квартиры, открыла высокая женщина пенсионного возраста, которая без слов поняла, зачем я пришёл; в прихожей стал снимать обувь и услышал: «Вот, сразу видно человека из провинции, зачем снимаете туфли, проходите в комнату»; я отдал свой, отпечатанный в Красноярске, экземпляр диссертации, бумагу для пяти экземпляров и она велела прийти через три дня.
LIX
Теперь надо было отпечатать 60 экземпляров реферата и мне снова повезло; отдел аспирантуры, в котором обе пожилые сотрудницы очень хорошо ко мне относились с самого начала, вручили письмо в типографию НИИЖБа, где через четыре дня был отпечатан на ротапринте мой реферат; его сшили и заодно красиво переплели пять экземпляров качественно отпечатанной диссертации; теперь её надо было подписать моими научными руководителями, и я направился к Миронову; попросил С.А. подписать титульные листы; он взглянул, отложил диссертацию в сторону и завёл разговор о новом дополнительном издании своей всемирно известной книги «Теория и методы зимнего бетонирования», первое издание которой вышло десять лет назад; шеф хотел, чтобы для двух разделов большой главы, посвящённой применению химдобавок, я изложил результаты своей диссертации. Как тут откажешь? Вернулся с неподписанными шефом пятью экземплярами диссертации в общежитие и в течение недели целыми днями и вечерами готовил для книги Миронова большой материал; чертил схемы отделений по приготовлению химдобавок на бетонных заводах, графики прочности бетонов и пр.; кстати, однажды в комнату, где жил ещё один молодой аспирант, поселили очень толстого мужчину, который ужинал здесь же и пил пиво; комендант общежития для аспирантов, очных и заочных, из разных НИИ Госстроя СССР подрабатывала, давая ночлег посторонним людям; ночью этот толстяк в нашей комнате стал так храпеть, и его громовой храп раздавался с такой неумолчной свирепостью, что мог бы превратить стаю прожорливых львов в испуганных мышек, обратив их в паническое бегство; конечно, спать было невозможно; мы встали, открыли дверь и выкатили его кровать в коридор, а утром, когда я шёл умываться, увидел храпуна, сидящего на кровати; он виновато посмотрел на меня и без обиды спросил: «Я сильно храпел?», в ответ я кивнул головой и развёл руками, он мой жест понял; больше его в нашей комнате не было.