Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Несколько раз ректор на собраниях спрашивал о докторской диссертации каждого к.т.н.; обычно я отвечал, что материал собран, работаю; я знал некоторых людей, которые корпели над докторской до преклонных лет, не позволяли нормально жить семье, поэтому сказал коллегам, что моей жене нужен не доктор, а муж.
XXII
По плану обучения на курсах по повышению квалификации, каждый преподаватель должен один раз в пять лет посетить четырёхмесячные курсы в ведущих вузах страны; я выбрал КИСИ и не ошибся. В сентябре в Киев прибыли преподаватели из строительных вузов страны, их разместили в студенческом общежитии на пятом этаже; в комнате нас было четверо: самый старший по возрасту приехал из Саратова, где работал в военно-строительном училище; молодой парень работал на кафедре оснований и фундаментов в Полтаве; преподаватель Олег был из Волгограда.
Наши занятия проходили в большом зале одного из учебных зданий КИСИ, лекции были не интересными, кроме одной, которую для нас специально прочитал отставной полковник украинского КГБ на тему «Киев – центр мирового шпионажа»; он приводил много примеров, но запомнилось мне его сообщение, взятое из американской прессы: «Хорошо, если бы в СССР был не один Сахаров, а хотя бы сотня»; это было время травли академика, которого лишили звания трижды Героя социалистического труда и выслали из Москвы в город Горький.
В институте на кафедре ТСП я познакомился с прекрасными преподавателями: заведующим кафедрой, д.т.н., профессором Беляковым, 60-летним, высоким мужчиной; старейший профессор кафедры Литвинов, автор известного в СССР учебника по ТСП; учёный секретарь кафедры, к.т.н. Пищаленко, с которым у меня сразу сложились почти дружеские отношения, хотя он был старше; нравился мне доцент Черненко. В институте были интересные фамилии: на других кафедрах я встречал уникальные фамилии: Поцелуйко, Панибудьласка и др.; и я вспоминал фамилию водителя троллейбуса в Ростове – Непейпива.
На кафедре преподаватели отнеслись ко мне очень доброжелательно; договорился с Беляковым, что все материалы по новой технике оформлю и передам на кафедру; шеф не возражал, чтобы я действовал самостоятельно и не терял время, посещая кафедру; каждый день я ходил в технический отдел Главкиевстроя, в трест Оргтехстрой, проектные институты и добывал там необходимые материалы.
XXIX
Зная из прессы о том, что на строительстве Запорожской АЭС применяется новая техника, я решил там побывать; в купе ночного поезда до Энергодара (новый городок строителей АЭС) был у меня попутчик – сотрудник проектного института, крупный мужчина средних лет; мы познакомились, он тоже ехал в командировку на АЭС; сразу открыл свой портфель и поставил на стол бутылку коньяка; я отказался пить и тогда он, мне это понравилось, положил бутылку обратно, а из портфеля вынул толстую книгу и уселся читать; после чая мы легли спать, а утром прибыли на место; я зашёл к главному инженеру управления строительства ЗапАЭС и он посоветовал осмотреть бетонный завод, купленный у немцев; я полез наверх, осматривая каждое отделение; такого завода, лёгкие конструкции которого были металлическими, а не железобетонными, как у нас, я прежде никогда не видел: везде чисто, никакой цементной пыли, всё автоматизировано, и отпускает бетон лишь один оператор; дозаторы воды и добавок – просто чудо; возможно, такой завод у нас в стране один, а на стройках и заводах ЖБИ, которых в стране десятки тысяч, люди ежесекундно глотают пыль, постоянно что-то ремонтируют, сбивают налипший бетон отбойными молотками и не подозревают, что где-то существуют современные заводы; я поднялся на самое верхнее перекрытие и через окно рассмотрел панораму стройки, расположенной недалеко от Каховского водохранилища; правда, здесь в это время основные СМР только начинались, выполнялся нулевой цикл.
XXX
Собирая материал по новинкам в строительстве, я решил съездить в Вышгород – место летнего отдыха древних Киевских князей и знати, – там находился филиал московского Оргэнергостроя; на автобусе добрался быстро, побывал в отделах и строительной лаборатории, где меня снабдили нужными материалами; случайно узнал, что в этом филиале работает пенсионер, известный в стране энергетик, Юрий Константинович Козярский, бывший братчанин, о встречах с ним в Братске и Красноярске я рассказывал ранее; природа в районе Вышгорода, который находится на берегу Киевского водохранилища, очень понравилась, и в дальнейшем я сожалел, что радиация от Чернобыльской АЭС быстро достигла этого места.
К окончанию курсов я собрал много материалов по современному строительству, выступил на заседании кафедры с сообщением, поблагодарил преподавателей и оставил им один экземпляр всех добытых материалов; Беляков в свою очередь поблагодарил меня за работу, за переданные на кафедру ценные материалы, за сделанное интересное сообщение; мне поставили отличную итоговую оценку в удостоверение; учёный секретарь кафедры, добрейший человек, Пищаленко, подарил свой учебник по спецкурсу, который очень пригодился в РИСИ и особенно в Братске, где я преподавал спецкурс студентам ПГС перед их защитой диплома; позже в Братске сразу после Чернобыльской катастрофы я послал в Киев на кафедру телеграмму соболезнования, поскольку радиация накрыла и Киев; Пищаленко от имени всех ответил мне письмом со словами благодарности, сообщил, что меня помнят.
XXXIII
Мы должны сами верить в то,
чему учим наших детей
(Вудро Вильсон)
Я был загружен работой на кафедре полностью; помимо лекций вёл практические занятия и курсовое проектирование; откровенно говоря, возня со студентами мне даже нравилась и часто, помогая отстающим, в т.ч. иностранным студентам, задерживался после работы; всегда договаривался с диспетчерами о лучшем для меня времени лекций: не первую пару, когда есть опоздавшие студенты и просто не выспавшиеся, а также не последнюю пару, когда студенты были уже уставшие и невнимательные; точно также же я поступал позже в БИИ, где, как и в РИСИ диспетчеры ко мне благоволили.
Один раз в неделю проводил консультации в общежитии, где в одной из комнат собирались вечером студенты, показывали вычерченные листы курсовых проектов и по очереди консультировал каждого; разбирая применённую ими технологию выполнения СМР, понимал, что должен обращаться не столько к памяти учащихся, сколько к их разуму, добиваться понимания, а не одного запоминания; в конце беседы с помощью своего маленького диапроектора показывал ребятам свои слайды с изображением лучших мест нашей страны, в которых сам побывал.
Иностранные студенты, многие из которых проводили зимние и летние каникулы во Франции, Англии или ФРГ, отличались от наших; однажды, придя в их комнату консультировать, увидел на столе двухлитровую бутылку кока-колы (в СССР её ещё не было, её, вероятно, привезли или купили в «Берёзке», валютном магазине); я сразу сказал, чтобы её убрали, а пить будем после занятий.
Был у меня один, уже взрослый студент из Ливана, который отлично говорил по-русски, и вообще, я заметил, что арабы очень быстро осваивают язык; как-то целый месяц он не появлялся на занятиях и консультациях, а в конце семестра перед зачётной сессией принёс курсовой проект, выполненный халтурно, явно у кого-то передрал; своё отсутствие объяснил работой ради заработка на заводе «Красный Аксай»; проект обещал переделать, а я его предупредил, что буду спрашивать строго; действительно, через неделю он защищался и как я его не гонял, отвечал хорошо; спросил, почему он выбрал строительную специальность и услышал: «В Ливане сейчас война, много зданий и заводов разрушено бомбёжками, работы будет достаточно и можно хорошо зарабатывать». Наша кафедра шефствовала над студентами из Иордании и Сирии; один раз в месяц преподаватели собирались в красном уголке общежития на встречу со студентами диаспоры, пили чай с тортом, вели беседу на свободные темы; мы в основном расспрашивали о жизни в незнакомых нам странах, узнавали много интересного; например, о том, что в их университетах преподаватели не помогают и не консультируют студентов, как заведено в России; там студент получает задание, покупает методичку и приносит к сроку полностью выполненную работу, т.е. они самостоятельно осваивают материал, пользуясь библиотекой; мы спрашивали, как там поступают с нерадивыми студентами, ленивыми, отстающими; в ответ услышали от одного парня: «Но ведь в каждом доме есть туалет». Почти все иностранные студенты, кроме кубинцев и никарагуанцев, перед поступлением в наши вузы уже имели какое-то начальное среднетехническое образование в европейских колледжах, да и выходцами они были из состоятельных семей. Очень мне нравились студенты из ГДР, дисциплинированные, не пропускающие занятий; на мой вопрос, кто хочет заняться научной работой в области бетонирования, наши студенты опустили головы, а немцы сразу подняли руку. Учились у нас студенты из монгольской республики, в основном девушки; они усаживались за первыми столами, но слушали и конспектировали плохо, были ленивыми, часто просыпали первую пару; однажды доцент О.И. Новиков, который вёл у них курсовой проект, сказал мне: «Анатолий, как ты выдерживаешь два часа, читая им лекции; от монголов так воняет, что у меня потом голова болит?»; Олег Иванович рассказывал об одной отстающей девушке, лохматой и всегда не выспавшейся, двоечнице, которая сожалела о том, что приехала в Ростов; хотела учиться в Праге (губа не дура!), но папа сказал: «Поедешь в СССР, там дешевле!». Это как у Руми (Джалаладдин Руми – поэт средневекового Востока, 1207 – 1273):
Когда болвана учат мудрецы,
Они посев бросают в солонцы
И как ни штопай – шире, чем вчера,
Назавтра будет глупости дыра!
Довольно часто мне приходилось вести занятия днём, обедать приходилось в институтском буфете, затем работать в лаборатории по хоздоговорной теме для Волгодонска; вечером шли занятия со студентами вечернего факультета, поэтому днём ехать домой и отдохнуть не было смысла; после вечерних занятий приходил домой к часам десяти усталый; после ужина садился в удобное кресло, надевал мягкие тапки, брал какую-нибудь интересную книгу, и после целого дня беготни, физической усталости и психологического утомления от работы со студентами, испытывал большое физическое удовлетворение просто от ощущения покоя, тишины и комфорта, и ровно ни в каком общении в подобные минуты не нуждался.
XXXV
В начале года меня без моего согласия выбрали председателем факультетского народного контроля; сначала я испугался, но быстро понял, что эта работа нужна только для бумажного отчёта перед партбюро; я раздал планы работ на кафедры, а их исполнение проверял спокойно, беседуя с каждым заведующим, некоторые когда-то были моими преподавателями; таким образом, я близко познакомился со многими интересными личностями и этим был очень доволен. Однажды народный контроль Кировского района послал комиссию в мединститут и в неё включили меня; председателем был профессор из РГУ; в мединституте на кафедре познакомился с неизвестной мне ранее системой пересдачи экзаменов: студент, получивший неуд или пропустивший лекции, садился на кафедре и через наушники слушал пропущенную им лекцию, записанную на магнитофон; вёл конспект, и только подготовившись к экзамену, шёл его сдавать; такой системы у нас в институте не было, наверное потому, что от ошибок строителей человек не гибнет (гибнет некачественный бетон), а врачебная ошибка приводит человека к смерти или инвалидности.
XXXVII
В институте начался новый семестр, мои занятия шли нормально; я подобрал двоих студентов для занятий НИРС (научно-исследовательская работа студентов) и одного из них, Мелюхова, живущего в Батайске, привлёк к работе по зимнему бетонированию в условиях Волгодонска, где в январе и феврале морозы по ночам достигают минус 20 градусов; методику исследований я использовал свою, которой пользовался при написании диссертации; также как и в Красноярске, я договорился с областной метеорологической обсерваторией, где руководство разрешило студенту Мелюхову выписать зимние температуры по Волгодонску за прошедшие 40 лет (в войну, несмотря на оккупацию, замеры продолжали делать). Цель работы заключалась в том, чтобы дать рекомендации строителям автодороги Волгодонск – АЭС по применению бетона с противоморозными химдобавками и не допустить брака, т.е. замерзания укладываемого бетона; для этого необходимо было обработать температурные данные на ЭВМ, и я попросил молодого, скромного и немногословного преподавателя кафедры прикладной математики Владислава Ляховича, который заинтересовался нашей работой, составить программу; он и Мелюхов написали программу; опробовали её на большой институтской ЭВМ, скорректировали и получили надёжные результаты, исходя из которых я составил рекомендации для строителей; Мелюхов написал и хорошо оформил отчёт; эта работа по внедрению статистических методов при прогнозировании роста критической прочности зимнего бетона с противоморозными добавками факультетской конкурсной комиссией была отмечена дипломом и рекомендована к внедрению; прошло два месяца, однажды Мелюхов пришёл ко мне на кафедру и сообщил, что на Всероссийской студенческой конференции в Тюмени, куда он ездил от института, его работа была отмечена дипломом 2-й степени; я поздравил своего студента и подумал, что наши занятия, безусловно, пойдут ему на пользу при защите дипломного проекта, что и подтвердилось через год.
В институте моя работа шла нормально и однажды меня вызвали к проректору по учебной работе Херувимову Юрию Александровичу; это был высокий, худощавый, жгучий брюнет, ветеран ВОВ, который попал в раннем возрасте на фронт, оборонял Невскую Дубровку, был ранен; в институте этого замечательного человека уважали все за природную жизнерадостность и справедливое отношение к людям; умер Ю.А. в возрасте 90 лет. Так вот, Херувимов предложил мне поработать несколько лет в Алжире, где находился учебный центр советского представительства; я обещал подумать, а дома с Галей обсудили это неожиданное для нас предложение; Галя сразу сказала: «Только не в Африку, не хватало, чтобы какое-нибудь племя нас сожрало»; пришлось мне отказаться, проректор удивился и сказал: «Очень странно, другие преподаватели годами ждут вызова для работы в Алжире, а вы отказываетесь».
В конце августа Кира, Саша и я съездили на несколько дней в Краматорск, Виктор повёз нас на своих Жигулях в лес; в этих местах во время войны проходила слабо подготовленная и трагическая для нашей армии Харьковско-Краматорская операция, в которой из-за ошибок командования фронтом на поле боя полегло более 350 тысяч наших воинов; их невозможно было похоронить, вся земля была покрыта трупами и остатками техники; после войны металл собрали, поле перепахали и высадили сосновые деревья, которые очень быстро на хорошо удобренной почве выросли, теперь это настоящий лес; горожане любили там проводить время и отдыхать, сюда и привёз нас Виктор; действительно, в чистом лесу были видны ровные ряды сосен, посаженных людьми; мы гуляли, Саша где-то подобрал ржавую немецкую мину, но Виктор не разрешил взять её с собой.
XXXVIII
В 1980 г., завершив московскую олимпиаду, правительство страны вдруг после 20-летнего забвения решило вернуться к спортивной программе ГТО; но если раньше целью было физическое воспитание молодого поколения, то теперь «умные» головы придумали оздоровить и взрослых людей любого возраста, в том числе имеющих хронические болезни; были разработаны и опубликованы спортивные нормативы для разных возрастных групп населения; всем предприятиям и организациям поступило свыше указание об обязательной сдаче норм ГТО сотрудниками с присуждением бронзового, серебряного и золотого значков (бронзовый был из бронзы, остальные – подделка); указание поступило и в РИСИ, начальство взяло под козырёк, был издан грозный приказ по институту, началось третирование преподавателей, в т.ч. пожилых предпенсионного возраста доцентов; начальство контролировало, грозило выговорами, даже снятием с занятий за не сдачу норм ГТО, мне было жалко своих коллег; ко мне, 44-летнему, тоже цеплялись, требовали постоянно; это стало надоедать, решил я сдать нормы, чтобы от меня отстали; заодно интересно было узнать, на что я был способен; без всякой подготовки в течение одного дня на стадионе «Трудовые резервы», что на Театральном, я сдал нормы и мне вручили золотой значок, который передал сыновьям; но главное, от меня отстали на работе.
Однажды парторг нашей кафедры доцент Олег Алексеевич Свистунов, предложил мне и ещё нескольким преподавателям читать лекции в строительном техникуме; сказал, что можно быстро заработать хорошие деньги; О.А. был старше меня по возрасту, опытный, деловой, хваткий человек; про таких говорят: «он входит за вами через вращающиеся двери, а выходит впереди вас». Для меня тогда было важно иметь работу и зарабатывать денег для семьи, поэтому согласился немного подработать в свободное время; ; мы читали лекции три дня в неделю, а когда в конце месяца стали заполнять журнал, Свистунов сказал мне, чтобы я, как и все, написал не два дня в неделю, а пять, и пояснил, что никто проверять не будет; в итоге за два месяца я «заработал» 460 рублей – огромные деньги; это была моя первая незаконная и не честная подработка, которую легко было при желании контролёров обнаружить, но почему незаконная? Дело в том, что людям разрешалась подработка (совместительство) только одна, да и то, на неё нужно было получить официальное разрешение от дирекции на основной работе; я имел разрешение только для почасовой работы в учебном комбинате Главростовстроя; в строительном техникуме мы читали нелегально; получив за халтуру такую крупную сумму денег, я спросил нашего опытного преподавателя, отставного полковника, Петра Васильевича Зорина: «А что если афера обнаружится?», и он успокоил меня, сказав, что бояться нечего, директор техникума является другом Свистунова, а если накроют, то первым ответит парторг, который приписал себе от жадности более 800 рублей, хотя провёл лишь пару занятий; известно, для того чтобы воровать с успехом, нужно обладать только проворством и жадностью. Жадность в особенности необходима, потому что за малую кражу можно попасть под суд.
Позже в учебном комбинате Главростовстроя я начал вести занятия на очных курсах рабочих-монтажников, как когда-то этим занимался в тресте КАС; директор и завуч хорошо относились ко мне; завучем работала симпатичная женщина Галина Ивановна Миронюк, учившаяся в мои годы на факультете СИиД вместе с Эннесой (Энной) Григорьевной Питерской-Коноваловой, с которой я был в альплагере в 1956 г.; Энна, теперь работавшая в РИСИ доцентом, посоветовала мне обратиться к Миронюк; методист учкомбината Клавдия Ивановна составляла расписание моих занятий и я честно зарабатывал хоть и не большие, но нужные для семьи деньги.
XXXIX
Однажды почти все преподаватели строительного факультета были отправлены на неделю в станицу Багаевскую для прополки колхозной редиски; под палящим солнцем мы тяпками убирали сорную траву в междурядьях огромного поля; нашим контролёром был колхозный бригадир – крупная женщина, у неё мы поинтересовались, почему не видно колхозников; услышали: все разъехались по ростовским рынкам продавать овощи, выращенные на своих поливных огородах, работать некому, поэтому присылают партии бесплатных помощников, в основном интеллигентов, из городов области – такая вот «смычка» между городом и деревней; поговорили мы в перерыве с этой симпатичной женщиной и узнали о том, что все родители, в том числе и она, отправляют своих детей поступать в Ростовские вузы, затем никто в село не возвращается; на прополке работали мы добросовестно, замечаний к нам со стороны бригадира не было; когда после работы мы возвращались в барак-общежитие, обратили внимание на людей, которые неподалеку работали до самых сумерек в поле, на краю которого у лесополосы стояли два жилых вагончика; нам объяснили, что это гуцулы и Прикарпатья, они по договору с колхозом выращивают лук на полях; с несколькими преподавателями я пошёл к этому полю и увидел нечто невероятное по сравнению с полем, где росла редиска: плантация лука была абсолютно чистой, без единой сорной травинки в междурядьях, а ряды луковых стрелок были идеально ровными и земля хорошо взрыхлённой; мы уходили к себе удручённые, сравнивая это поле с колхозными, заросшими сорняками.
Но это ещё не всё, поскольку в день нашего отъезда наша команда увидела чудовищное зрелище: там, где мы неделю трудились, обгорали на солнце, натирали мозоли от черенков тяпок, питались скудными колхозными продуктами – с самого раннего утра работал на нашем поле трактор и вспахивал его; разрыхленная земля вся была красной от выращенной редиски, которая лежала сверху на вспаханной земле; вся наша работа пошла насмарку, зачем нас привезли сюда? Редиска, цена которой на городском рынке была высокой, варварски уничтожалась при вспашке поля; «Зачем это делается?» – спрашивали мы, и бригадир объяснила, что руководство решило на этом поле посеять что-то другое (я не помню, что именно). Господи! Почему они не перепахали поле, размером в несколько гектаров, после нашего отъезда, чтобы нам не видеть этих похорон хорошей редиски и нашего труда.
XL
В разгар лета 1981 года я поехал в Старый Оскол, где строился крупнейший в стране электрометаллургический комбинат, на нём по западногерманской технологии должны были из железной руды КМА выпускаться стальные окатыши и выплавляться высококачественная сталь, минуя традиционный доменный процесс получения сначала чугуна; вместе с оборудованием для металлургического комбината наша страна приобрела в ФРГ новую строительную технику: автобетоносмесители, автобетононасосы с бетонопроводом, укреплённом на длинной стреле, инвентарную стальную опалубку, лёгкие леса из алюминиевых сплавов и др.; на этой огромной строительной площадке применялись лучшие методы организации и технологии, отработанные за прошедшие годы Минтяжстроем СССР, в частности, Главкрасноярскстроем – недаром начальником строительства был назначен красноярец Бабенко, правая рука Абовского, будущий замминистра; главным инженером стройки был Шкурин Николай Никитович, широкоплечий и сильный, коренной сибиряк; с ним я познакомился ранее в Абакане, где он работал управляющим крупнейшим трестом «Абаканвагонстрой»; естественно, инженерный корпус в основном здесь сформировался опытными красноярскими строителями.
На стройке работал замначальника СМУ мой друг Геннадий Ковалёв, прибывший из Ачинска; я позвонил ему, мы встретились в здании треста, где проходила профсоюзная конференция, на которой ему надо было присутствовать обязательно; мы сидели вместе и по окончании собрания поехали к нему домой; с Геной хорошо пообщались, я остался ночевать, а утром в выходной день мы поехали смотреть огромный меловой карьер, где работала японская техника фирмы «Камацу» – мощные бульдозеры и многотонные самосвалы; на другой день я основательно осмотрел строительство корпусов комбината, много фотографировал, чтобы использовать новинки в учебном процессе; особенно понравились лёгкие и быстро монтируемые разборные леса, собираемые на болтах; конструкция выполнена с немецкой точностью и качеством, в работе с ними не допускалось применение лома, кувалды и даже молотка; за всё импортное было заплачено золотом, поэтому следили за сохранностью тщательно: к бригаде был приставлен сотрудник Оргтехстроя, который следил за сборкой-разборкой лесов; но как раз при мне случился инцидент: я был свидетелем, как кран опустил на землю настил с опорами и в этой конструкции лесов кто-то в ночную смену сильно погнул винты; на них были следы от ударов кувалды; быстро собралась комиссия, составили акт и на его основании ущерб должна была возместить бригада.
Встретился я и со Шкуриным Н.Н., который в своём рабочем кабинете рассказал о стройке и особенностях взаимоотношений подрядной немецкой фирмы с немецким же заказчиком, находящимся в ФРГ; на мой вопрос, как здесь решаются вопросы удорожания работ вследствие вынужденного отклонения от проекта, он сказал, «это делается быстро: присутствующий здесь постоянный представитель немецкой фирмы рассматривает каждый случай и если решение строителей обосновано, сразу по телетайпу извещает руководство заказчика в ФРГ и получает добро; как правило, в течение одного-двух дней финансовая сторона вопроса решается и строители возобновляют работу»; у нас в СССР цепочка длинная: стройка-заказчик-проектировщик-заказчик-банк-стройка, и это задерживает СМР на недели и более.
Побывав в Старом Осколе, я поехал в индустриальный Липецк, чтобы ознакомиться с новинками местных строителей; на ЛМК посетил строящийся огромный цех, в котором монтировали прокатный стан для выпуска тонкого стального листа, предназначенного для ВАЗа; этот цех был интересен тем, что здесь впервые в СССР монтаж конструкций покрытия (стропильные фермы, связи, кровельный настил и пр.) осуществлялся готовыми блоками, предварительно собранными на стеллажах; причём в огромный блок устанавливали конструкции коммуникаций (сантехнических, электротехнических, вентиляционных и др.), и даже к нижнему поясу стропильных ферм крепились светильники; на длинном стеллаже, расположенном на земле, шла конвейерная сборка таких блоков, затем мощный кран устанавливал их на смонтированные ранее колонны в проектное положение; этот конвейерный метод блочного монтажа покрытия впоследствии нашёл широкое применение на стройках.
Мне было интересно посмотреть монтаж прокатного стана в готовом пролёте цеха; там проходили практику вьетнамские рабочие и беседуя с нашими монтажниками, меня покоробило, как наши работяги пренебрежительно относились к низкорослым и физически слабым вьетнамцам: не выделяли им мостовой кран и заставляли таскать вручную волоком тяжёлые электромоторы и детали стана, посмеивались над рабочими, бравируя своим превосходством; не забыл я осмотреть первую в СССР установку непрерывной разливки стали – грандиозное зрелище, и видел, как внимательно изучали эту современную технику прибывшие сюда дотошные японские специалисты; в городе обратил внимание на строительство жилых домов с применением монтажа готовых кирпичных блоков, доставляемых из цехов кирпичного завода – большая экономия времени и трудовых затрат; кроме этого я внимательно рассмотрел красивую «липецкую кладку» кирпича на фасадах общественных зданий, впоследствии распространившуюся по всей стране.
Каждое лето партком РИСИ посылал нас в дальние командировки для оказания помощи работающим ССО; однажды я посещал стройотряд в Миллерово, что на севере Ростовской области; студенты работой, жильём и питанием были обеспечены; за один день мне удалось всё намеченное выполнить; посмотрел карту и решил на следующий день рейсовыми автобусами быстро переехать в Донецкую область и посетить в Краматорске семью старшего брата Виктора; «гладко было на бумаге (на карте), да забыли про овраги»: весь следующий день пришлось долго ехать, пересаживаясь с автобуса на автобус; один раз была поломка и стояли два часа; только к вечеру прибыл на место; погостил несколько дней у родных, а в Ростов уже поехал поездом.
XLII
Три года моей работы на кафедре, когда её возглавлял Н.Н. Раецкий, были очень продуктивные во всех отношениях; я крепко стоял на ногах, пользовался уважением коллег, начальства и студентов; мне нравилась обстановка на работе, моя внедренческая работа в Волгодонске была успешной. Я полагал, что в дальнейшем дела пойдут ещё лучше. Но в конце января 1981г. заведующим кафедрой назначили Е.С. Векслера, а Раецкий остался работать доцентом и вёл курс «Строительные машины»; Векслер знакомился с делами, преподавателями и я, благодарный ему за поддержку в первый год моей работы в НИЛ, естественно, во всём ему помогал; никаких занятий на кафедре Векслер не вёл, поскольку не был специалистом по ТСП; Векслер, продолжая руководить своей большой лабораторией, редко бывал на кафедре, где каждый преподаватель знал свой график и выполнял нагрузку.
Помимо учебных занятий, я усердно занимался составлением методических указаний (МУ) для курсовых и дипломных проектов по монтажу ж/б многоэтажных гражданских и промышленных зданий, используя материалы, привезённые из КИСИ; решил создать МУ по монтажу с применением самых современных методов, новых отечественных и зарубежных кранов и оснастки, поскольку до этого студенты РИСИ пользовались методическими материалами двадцатилетней давности.
На свете ни единому уму,
Имевшему учительскую прыть,
Глаза не удалось открыть тому,
Кто сам не собирался их открыть.
(И. Губерман)
Во время весенней сессии произошла любопытная встреча с родителем моего студента; как-то днём меня попросили выйти с кафедры в коридор, я увидел невысокого роста пожилого калмыка из Элисты, отца моего студента, который уже два раза пересдавал экзамен и всё на двойку; был ленивым, пропускал занятия, еле защитил курсовой проект; отец просил поставить сыну тройку и обещал привезти дублёнку для меня или жены; причём, дипломатично начал с фразы: «Я знаю, что вы ни в чём не нуждаетесь, но позвольте мне сделать подарок»; я вообще никогда поборов не делал и ответил ему: «Вы бы лучше сняли ремень, да и как следует повоспитывали бы своего сына-лентяя», и на этом наш разговор окончился; вернувшись на кафедру, поделился с Хоревым, а он сказал: «Ты думаешь, что не найдётся доцент, который за дублёнку поставит тройку?»; возможно, так и случилось, потому что студент пересдавать экзамен больше ко мне не явился.
Не робщите: всё проходит,
И ко счастью иногда
Неожиданно приводит
Нас суровая беда.
(Е. Баратынский)
Окончились летние отпуска и с сентября 1981 г. преподаватели кафедры ТСП, заведующим которой теперь был Векслер, приступили к работе. Здесь я хочу дать пояснение относительно причин отставки Раецкого и назначения нового заведующего. Зачем я рассказываю об этом, выяснится чуть позже.
Руководство института давно считало кафедру ТСП отстающей в научной и методической работе, и отчасти это было правдой: из 12 преподавателей наукой никто не занимался; те, кто были к.т.н., защитились когда-то давно по месту предыдущей работы, затем наукой не занимались, хоздоговорных работ не вели; я свою научную работу выполнял в лаборатории, относящейся к кафедре вяжущих; методической работой занимались лишь несколько человек; заведующий кафедрой Раецкий кроме учебных занятий ничем не занимался, да и от других не требовал; при нём, действительно, всё шло прекрасно: всякий сверчок знал свой шесток, и всем жилось мирно, покойно, как всегда бывает в коллективе, где есть прочные устои и где отдельной личности не представлено биться головой об стену, ища какого-то своего собственного, отдельного исхода; словом, так обстояли дела до того времени пока не появился Векслер. Ректорат считал его хорошим руководителем НИЛ, а моё мнение было иным: он был очень слабым руководителем, и я в течение года работы в НИЛ это видел ежедневно (об этом писал выше); начальство считало иначе, поскольку представить в должном свете результаты работы ловкий Векслер умел; его НИЛ была слабее других лабораторий, но он часто посещал проректора по науке Дегтяренко, докладывал об успехах, при этом его хвост был завит девятым номером. Руководство института назначило его заведующим кафедрой ТСП, рассчитывая на подъём научной работы кафедры. Задумав такой эксперимент со сменой заведующего, ректорат отнёсся к делу, как это часто бывает в вузах, формально, поскольку совершенно не учитывались личные качества Векслера; ведь ему предстояло возглавить коллектив одной из ведущих выпускающих кафедр института. Читатель вправе требовать доказательств – что ж, клятвенно обещаю, они скоро будут предъявлены, когда расскажу о тяжёлых последствиях его деятельности.