Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Далее мы ехали на восток по горной дороге, переезжая небольшие речушки вброд или по мостам; особенность дороги заключалась в том, что машинам приходилось часто спускаться вниз, а затем с трудом подниматься вверх; иногда, где было совсем круто, мы вылезали и толкали машину, помогая моторам; к вечеру, но ещё засветло, прибыли в большое старинное село Колывань. Где оно находится? Кто знает графически его положение на карте, тот поймёт, а кто не знает, тому нечего рассказывать, было так, как я говорю; остановились возле школы – места нашего приюта; слезли с машин, размялись и огляделись – какая красота вокруг! Село находится на берегу реки Белой, протекающей вдоль высоких отвесных скал; я с небольшой группой ребят пошёл прогуляться; сельчане встречали нас приветливо и первыми здоровались с незнакомыми, как это было приятно в прежние времена; подошли к реке и заметили на другом её берегу обнажённую часть скалы; мраморная порода отсвечивала в лучах заходящего солнца; завтра нам расскажут обо всём подробно, а пока мы решили искупаться; зайдя в тёплую воду, обнаружили очень вязкое дно, в котором было много довольно крупных раковин; вымыли их и взяли с собой в качестве сувениров; быстро, как обычно в горах, потемнело, мы вернулись, поужинали и легли спать.
Утром была экскурсия на камнерезную и гранильную фабрику имени Ивана Ивановича Ползунова, изобретателя паровой машины; стены здания фабрики выложены из гранита; плотина на реке была первой заводской плотиной на Алтае; это старинное производство по изготовлению украшений из драгоценных камней: зелёно-волокнистая яшма, каргонские порфиры разных цветов и оттенков, белорецкий кварцит, сургучная яшма и многие другие поделочные камни; здесь же была изготовлена самая большая в мире ваза, которая и сегодня находится в Эрмитаже.
Когда я зимой 1956 г. по время студенческих каникул впервые посетил музей Эрмитаж и увидел вазу, то с гордостью сказал экскурсоводу, что был там, где её изготовили. На Колыванской фабрике посмотрели мы, как работают огранщики драгоценных камней, удерживая их голыми руками и обтачивая, зарабатывая профессиональную болезнь от пыли (силикоз) и стирая пальцы; в музее фабрики нам показали уменьшенную копию знаменитой на весь мир петербургской вазы; прощаясь, нам разрешили взять с собой на память понравившиеся кусочки камней разных пород; когда мы вышли их цеха, я заметил на свалке трёхцветный камень размером с футбольный мяч; на нём были полосы породы шириной 5-6 см: красная, белая и синяя; сразу мелькнула мысль выточить дома фигуру футболиста с красной футболкой, белыми трусами и синими гетрами; хотя камень был тяжёлым, я его засунул в рюкзак, положил в кузов машины и привёз домой.
На следующий день мы приехали в шахтёрский посёлок, который располагался в 4 км от Колывани; в нём находился рудник и вольфрамовая обогатительная фабрика; экскурсию вёл пожилой главный инженер, который рассказал, что породу добывают в глубокой шахте, но, к сожалению, спуститься туда нам нельзя (а очень хотелось и мы просили), поскольку произошёл прорыв грунтовых вод, стало опасно; когда гид закончил рассказ, мы стали рассматривать Доску почёта с фотографиями передовиков; подписи были: забойчик, лекальчик и т.д., это вызвало наше недоумение, но учитель литературы Коробкова объяснила, что данные профессии написаны на местном диалекте; затем нас повели в цех фабрики, где методом флотации из породы отделяли чистый вольфрам: сверху ссыпалась размолотая порода на наклонные металлические столы с большой поверхностью, которые вибрировали, по ним обильно стекала вода, при этом более тяжёлый вольфрам сползал вниз, порода оставалась на металлической поверхности; далее процесс повторялся на следующих нижележащих наклонных столах и, наконец, на последнем оставался тёмно-серый порошок чистого почти без примесей вольфрама, его просушивали и затаривали в бумажные мешки; из школьной программы мы знали не только о применении вольфрама в нитях электрических лампочек, но и как добавку при выплавке танковой и самолётной брони; это было стратегическое сырьё и здесь нам рассказали, что его везли 200км до ближайшей железной дороги на грузовике под охраной четырёх автоматчиков, а сверху кабины был установлен пулемёт. И ещё: поскольку посёлок находился далеко в горах, где был суровый климат и короткое лето, все овощи, по рассказам местных жителей, были привозными и стоили дорого: например, помидоры 30-35 руб. за кг, а в Рубцовске – 2-3 руб. Вспомнил я это посещение вольфрамовой фабрики через два года, когда в РИСИ сдавал за первый курс экзамен по химии профессору Бастанжану; третьим вопросом моего билета был вольфрам, его свойства, характеристика и применение; я подробно остановился на добыче и производстве вольфрама методом флотации, о чём не было написано в учебники химии Глинки, по которому все студенты учились; рассказывая, я видел, с каким вниманием слушал профессор, наверняка сам никогда не бывавший на таком производстве – в результате в зачётке появилась пятёрка; второй раз вспомнил, когда в 1974 г. был в командировке в г. Сорске, что в Хакасии, и посетил современную обогатительную вольфрамовую фабрику, где перерабатывали породу, добытую не в шахте, а открытым способом в карьере глубиной 300 метров! Но чтобы не сделать повествование слишком скучным, я не буду здесь излагать все подробности, кроме одного наиболее интересного эпизода, о котором расскажу подробно.
Из шахтёрского посёлка наш путь лежал к Алтайским горам, и наиболее интересным было восхождение на вершину знаменитой горы Синюхи. Вся наша большая орава сначала поднималась по относительно пологому лесному горному склону; идти было неудобно, поскольку почва была каменистая с валунами; лес редкий, на привале нам объяснили, что при горнозаводчике Демидове лес нещадно вырубали (даже на каменистой почве, где лес восстанавливается в течение многих веков, как в этих местах, по которым мы шли) для использования при плавке на серебряных рудниках; во время нашего подъёма произошёл комический случай: школьники развернулись в цепь и в довольно быстром темпе штурмовали гору; вдруг откуда-то слева от меня раздался крик: «Медведь!»; все в испуге остановились, стали громко переговариваться, не зная куда бежать; мы посмотрели налево и увидели, как бедный мишка бегом наяривает прочь от нашей шумной ватаги; так и не поняли, кто больше испугался, мы его или он нас; это была хорошая разрядка для всех, весёлая передышка, вскоре лес кончился, мы стали преодолевать крутой, но короткий подъём и вышли на довольно большое плато; здесь было хорошо, из этого следовало, что выше будет ещё лучше; нас окружали живописные скалы, и среди них одна самая высокая вершина горы Синюхи; поскольку все устали после длительного восхождения, был сделан привал; в полдень стало жарко, пришлось снять куртки и остаться в лёгких рубашках; я много фотографировал и сделал один из самых удачных своих снимков: мы заметили среди больших камней небольшой водоём с дождевой водой и по моей просьбе четверо усталых путешественников, в том числе Рая Гальченко и Микуся Васильева, легли на камни и прильнули к воде, чтобы напиться.
Около десятка школьников решили забраться на вершину самой высокой 70-метровой скалы, и после продолжительного отдыха наиболее смелые ребята начали штурм; конечно, подъём был промаркирован, ведь мы были не первыми, и ловко поднимались друг за другом без страховки; здесь я получил впервые своё горное крещение; наверху мы подошли к горизонтальной, но очень узкой полке длиной около пяти метров; проходили её по одному, шли вперёд боком лицом к стене и спиной к глубокой пропасти; подошла моя очередь, я сдвинул висящий на мне через плечо фотоаппарат за спину и смело вступил на полку; когда сделал первые пару шагов, аппарат случайно передвинулся со спины на живот, т.е. оказался между мной и скалой; страх заключался в том, что папа очень дорожил этой своей уникальной «Лейкой», и я боялся раздавить её о скалу; но и сзади была пропасть, которую мы внимательно рассмотрели, отдыхая во время привала; появился страх упасть и я, едва касаясь скалы кончиками пальцев рук, осторожно перешёл полку, лишь слегка поцарапав кожаный футляр аппарата; конечно, моего страха никто из ребят не заметил, было стыдно признаться кому-либо, тем более дома я об этом не рассказывал; но позже для себя сделал вывод: главное – не паниковать, т.к. волнение от страха приведёт к потере сил и к ощущению обречённости.
И вот мы на вершине! Не могу выразить сладостного чувства, овладевшего мною в эту минуту; мы стояли на маленькой площадке для пяти человек (остальные ждут внизу своей очереди) у сложенного из камней полутораметровой высоты обелиска, на котором была написана приятная намнадпись «Рубцовск»; как я сумел это сфотографировать, стоя спиной к пропасти, удивляюсь до сих пор. С вершины открывалась прекрасная панорама, удивляющая природными контрастами: на западе в сторону Рубцовска – Кулундинская степь, с другой стороны – заснеженные вершины Алтайских гор, и самая высокая гора Белуха; я снимал живописные окрестности и далёкое большое Белое озеро; существует старинная легенда, что здесь печатал монеты, втайне от императрицы Елизаветы Петровны, крупнейший уральский промышленник Акинфий Демидов. На вершине я ненадолго остановился лишь затем, чтобы продлить ощущение особого наслаждения и гордости, переполнявшей всё моё существо; подобно Фаусту, я мог сказать этой минуте: «Остановись, ты прекрасна!»; должно быть, было что-то особенное в этой минуте, потому что она запечатлелась навеки в моей памяти и с внутренним ощущением, и с внешними подробностями; кто-то во мне как бы смотрел со стороны на меня, стоявшего рядом с обелиском, выше которого было только чистое синее небо; подумалось: «Вот–я! Я тот, который только недавно ходил в непродолжительные походы с друзьями, и вот теперь бесстрашно прошёл мимо опасностей и покорил вершину; картина, открывшаяся передо мной, наполняла мою грудь, и всё это – моё, всё это как-то особенно проникает в меня и становится моим достоянием»; когда мы спускались, я смело и аккуратно прошёл злосчастную узкую полочку, и пришёл со всеми к подножию скалы; оглядывался на свою короткую ещё жизнь и чувствовал, что вот я уже как вырос и какое, можно сказать, занимаю в этом свете положение: покорил первую в жизни вершину, и весь мир признаёт моё право на эту самостоятельность.
Спускались мы с горы Синюхи другим маршрутом, и вышли к огромной скале «Столовой»; вся её стена была в подписях, нанесёнными масляной красками метровыми буквами, дословно: «Здесь был Иван Бурило и Степан Чурило»; для нас это было первое в жизни открытие современной наскальной «живописи».
«Ecce spectaculum dignum, ad quod
respiciat intentus operi suo dues»
Вот зрелище, достойное того,
чтобы на него оглянулся Бог,
созерцая свое творение. (Сенека)
Спустившись ниже, мы неожиданно увидели среди отвесных скал небольшое, но очень красивое озеро «Моховое», окружённое редким лесом; недаром французская поговорка гласит: «всё прекрасное приходит неожиданно».
Мы смотрели на озеро сверху, вода в нём имела коричневый оттенок, но когда спустились, то обнаружили прозрачную, очень холодную воду; вероятно, коричневое дно давало такой цвет воде, что она казалась коричневой; трудно сказать, чему приписать такое неожиданное резкое изменение цвета, но этот контраст был настолько разителен, что невольно бросался в глаза; поскольку снизу били холодные ключи, искупаться в озере нам не пришлось; я сделал хорошие снимки живописного озера, а Вова Кулешов, любитель позировать, стал на уступ скалы, нависающий над водой, и я позже подарил ему этот памятный снимок. Отойдя от озера на сотню метров, нам встретилась очень красивая скала «Очаровательная», к сожалению, тоже с «художествами»; на вершине её расположен грот, напоминающий голову рыбы, зверя или птицы с раскрытой пастью, клювом и даже с глазом.
Следует пояснить, что всю поездку с нами был проводник с ружьём – мужчина среднего роста из Рубцовска, который неоднократно бывал в этих горах и хорошо знал маршрут, все дороги и названия скал, так что особых проблем во время поездки не было; для ребят это было первое увлекательное путешествие, и оно оставило яркие воспоминания; возвратившись домой, они взахлёб рассказывали о поездке в горы, а те одноклассники, которым мамы не позволили поехать, как например Света Сидельникова, слушали рассказы своих друзей и обливались горькими слезами. Многие любят путешествовать, потому что знают из опыта, что в них можно получить массу удовольствий от общения с новыми людьми, от посещения прекрасных мест с неповторимой природой; можно обогатиться новыми знаниями и впечатлениями, укрепить своё здоровье и даже проверить себя в разных, порою сложных ситуациях, выйти победителем и сказать себе: «Это было непросто сделать, но я это сделал!». Но есть довольно много людей, которые равнодушны к путешествиям или вообще их не любят; почему они лишают себя земных удовольствий, которых предоставляет им жизнь? Мои наблюдения показывают, что иногда родители, а также бабушки и дедушки, в силу собственных привязанностей или по другим причинам не прививают детям любовь к путешествиям; бывает, что повзрослевшие молодые люди, ранее любившие путешествовать, охладевают к ним, заменяют их другими занятиями; поэтому, дорогой читатель, я хочу в дальнейшем, в разных главах повествования рассказать на собственных примерах в разные периоды жизни о том, как у меня, начиная с раннего возраста, складывалось отношение к путешествиям (это и прогулки с мамой и братом в Харькове, поездка в эвакуацию в Сталинград и Сибирь, а в школьные годы на каникулах – походы в деревни Локоть, Шубинка, Лебяжье, Сростки, на озёра в «ночное», в Рубцовскую Забоку, поездка на спортакиаду в Барнаул); если читатель опытный путешественник, он может не читать, но молодой человек, у которого есть или будут дети, может сравнить описанные ситуации с собственными или просто возьмёт что-нибудь полезное для себя; я, например, извлёк из этого первого большого путешествия в Алтайские горы немало полезного.
х х х
Однажды семеро отчаянных девятиклассников, ребят и девочек, позвали меня в самостоятельный поход в деревню Локоть, расположенную в 20км от Рубцовска; инициатором была Рая Гальченко; она училась в параллельном классе, была активисткой и спортивной девочкой: входила в пионерское и комсомольское начальство, хорошо бегала на лыжах, участвовала в соревнованиях; до этого похода я не обращал на неё внимания, да и вплоть до её отъезда из Рубцовска, за год до окончания школы, не интересовался ею; была она красивой, черноволосой с круглым лицом, чёрные глаза оживляли её чуть смугловатое и очень приятное живое лицо; среда наших девочек она выделялась, некоторые ребята вздыхали по ней, она же была неравнодушна к одному, Виталию Мухе.
В поход решили идти втайне от родителей, поскольку они не пустили бы детей в наших хулиганских краях самостоятельно путешествовать; были сборы недолги, я положил в сумку харч: ресурс колбасы – овощей – хлеба; сказал дома, что иду сначала на тренировку, затем – купаться на Алей, и пошёл в условленное место встречи; ранним утром, ещё свежим рассветным утром, – вперёд! Вышли за город и направились на юг; собственно говоря, только отсюда должно было по-настоящему начаться наше путешествие; местные люди показали дорогу, пришли мы в село Локоть, жители посоветовали нам сходить и посмотреть ГЭС; впервые все увидели настоящую плотину и электростанцию, небольшое водохранилище и прониклись уважением к нашей реке Алей – труженице, вырабатывающей ток; вернулись в село и договорились о ночлеге в школе; долго не спали на голом полу все вместе, девочки слева, мальчики справа; лежать было жёстко и прохладно, постоянно переворачивались; если кто-то поворачивался на другой бок, всем семерым приходилось синхронно делать то же самое; очень рано мы проснулись и вышли во двор, сели на скамейку, молчали; когда переглянулись в сером рассвете, лица у нас были тоже серые, тихие, очень серьёзные; умывшись и немного перекусив, отправились в обратный путь и никак не могли договориться, как одинаково наврать родителям о нашем путешествии; мы и, придя в город, не обменялись ни словом, просто разошлись по домам; когда я пришёл домой, мама допросила и сказала, что всю ночь и день милиция в городе была поставлена на ноги; в общем, сначала был скандал, но к моему удивлению, он быстро погас, вероятно, потому, что вернулся живым. Через неделю пятеро ребят и девочек хотели организовать поход на велосипедах в пионерлагерь «Песчаные борки», 20км; у меня велосипеда не было и нашли на чердаке у Люды Багиной старый дамский импортный небольшой подростковый велосипед, который требовал ремонта; когда всё сделали и накачали заклеенные красные шины я, при росте 178 см, попробовал ехать; получилось немного неудобно, т.к. мешал низкий руль – при езде колени задевали руль, приходилось их держать врозь; это выглядело глупо ехать на таком велосипеде, но желание присоединиться к походу победило; утром выехали за город по направлению к третьему подсобному хозяйству завода; у ребят и девочек были новые велосипеды марки ХВЗ, в моём колёса в полтора раза меньше, поэтому я не мог быстро ехать, несмотря на то, что вращал педали очень быстро; ребята часто дожидались меня на стоянках, пока я к ним подъеду; не доезжая до аэродрома (7км) случилась такая поломка, что я позавидовал Козлевичу: полетела задняя шестерёнка и оба колеса спустились и не накачивались, очевидно, камеры давно износились; пришлось мне возвратиться пешком в город, а на другой день я вернул велосипед, который выбросили на свалку. Вообще-то, о велосипедах надо сказать особо; после войны завод в Харькове начал выпускать велосипеды и некоторым ребятам родители купили их, велосипед стал роскошью; очень редко владельцы давали покататься, но боялись поломок; кто-то из ребят начал давать велосипед прокатиться на указанное расстояние за марки или другую мзду; как-то «безлошадные» его побили за это и даже погнули спицы в колёсах; мне, чтобы покататься на велосипеде, приходилось выпрашивать его у товарищей; однажды мой одноклассник дал прокатиться по асфальтированному тротуару ул. Сталина и я случайно, не справившись с тормозом, наехал на женщину, долго извинялся, выслушивал её ругань; некоторые ребята на велосипеде ездили лихо, совершая свой целенаправленный танец со сверхъестественным проворством, я завидовал им; в тот же год в посёлке появился у кого-то из взрослых красивый, блестевший никелем, велосипед с передним и задним ручными тормозами марки ЗИЧ новосибирского авиационного завода им. Чкалова; ребята собирались лишь только посмотреть на него. Итак, в Рубцовске у меня велосипеда не было, но ездить научился; желание иметь свой велик было огромным, как идея фикс; но только в 1955 году после окончания первого курса института, сложив свои летние стипендии и прибавив часть зарплаты отца, я купил себе новенький велосипед – моя давняя мечта осуществилась; теперь я мог каждый день перед вечером кататься, развивая скорость, по гладкому асфальту проспекта им. Сталина в Ростове-на-Дону, а чуть позже начал выезжать на длинный Октябрьский проспект и ехать мимо аэропорта в сторону Новочеркасска; асфальтовое покрытие там было отличным и привлекало для тренировок команды ростовских велосипедистов; за два года я утолил свою жажду, а после окончания института и отъезда на работу велосипед мама продала кому-то по дешёвке.
х х х
Однажды в августе я и Витя, приехавший домой на каникулы, присоединились к небольшой группе заводчан, в которой были мои одноклассники, и совершили на Алтае однодневную поездку в деревню Сростки Егорьевского района; расположились в большом дворе частного дома, играли в волейбол, отдыхали; с краю двора стояла сложенная из камня печь, и хозяйка принялась жарить блины; у неё была огромная сковорода, блины, соответственно, большие, но это не главное; они были настолько тонкими и вкусными, что поедая их с деревенской сметаной, невозможно было остановиться – мы ели, а хозяйка всё время снимала со сковороды новые и подбавляла, подбавляла… Насытившись, все пили чай с мёдом, а потом затянули песни; Виктор сначала чувствовал себя среди школьников не в своей тарелке, но добавив чуточку озорства, капельку снисходительности и щепотку нахальства, он мало-помалу оживился, заволновался и наконец его прорвало, начал петь вместе со всеми; я восхищался им, подражал ему, любил его, хотел быть им; восхищался его красивой наружностью, его пением, его весельем, его непосредственностью. Эта чудесная поездка надолго запомнилась мне благодаря именно блинам, вкуснее которых я не ел в дальнейшем никогда; где-то вычитал: «… Детские годы бывают столь счастливыми, что воспоминания о них постоянно сопровождаются сладкой тоской. В то время как мы с такой серьёзностью работаем над первым наглядным уразумением вещей, воспитание (с другой стороны) старается привить нам понятия. Но понятия не дают подлинной сущности, а стало быть, основа и истинное содержание всех наших познаний заключается, напротив, в наглядном постижении мира. А это постижение может быть приобретено только нами самими, и его никаким способом нельзя нам привить. Поэтому как наша моральная, так и наша интеллектуальная ценность не заимствуется нами извне, а исходит из глубины нашего собственного существа, и никакие воспитательные приёмы не в силах из природного олуха сделать мыслящего человека: никогда! – олухом он родился, олухом и умрёт. Описанным глубоко проникающим пониманием первого наглядного внешнего мира объясняется также, почему окружающая обстановка и опыт нашего детства так прочно запечатлеваются у нас в памяти. Мы ведь отдавались им безраздельно, ничто нас при этом не отвлекало, и мы смотрели на лежавшие вокруг нас вещи, как если бы они были единственными в своём роде, даже, как если бы только они одни были на свете».
х х х
В августе я решил по рекомендации физрука самостоятельно потренироваться; дело в том, что в беге на 400м, как я уже отмечал, у меня, не хватало скоростной выносливости, и многие ребята на последних ста метрах дистанции меня обгоняли, было обидно; более того, я не мог получить у физрука зачёт в беге на 1000м, сходил с дистанции, а мои друзья Муха, Кулешов и другие запросто укладывались в норматив; чемпионом школы по бегу на длинные дистанции был старшеклассник Коля Киященко, худой и поджарый, он не знал усталости; в 1985 г. будучи профессором, доктором философии и работая в Москве, именно он организовал юбилейную встречу выпускников нашей школы; школьник Кулагин вспоминал о нём:
Он инженером стать собрался,
Но это не его удел,
А философский дар прорвался.
В науке этой он прозрел.
Сидел на задней парте Коля,
Но вёл себя как джентльмен.
Благодаря могучей воле
Профессор он и д.ф.н.
Хорошо сказано «благодаря могучей воле», а откуда она взялась у Коли? Всё правильно, без воспитания в себе могучей воли, нельзя стать чемпионом города в беге, да ещё на самые длинные дистанции, три и пять километров. Опять я отвлёкся.
Первый раз перед вечером, когда спала жара, я отправился на край посёлка, перешёл через железную дорогу, вдоль которой через каждые 50м стояли телеграфные столбы, и отмерил в одну сторону 1500 метров; на следующий день решил бежать на 3000м, т.е. по столбам туда и обратно, чтобы в школе сдать норматив на значок ГТО; первый раз к финишу еле-еле добрёл – дышать было трудно; вообще-то, когда человек что-то делает на пределе своих физических возможностей, преодолевая себя, бывает опасно, можно перегрузить сердце, но мне разъяснили мои старшие товарищи, чемпионы города в беге на 400 и 800м, Дима Марченко и Толя Орденко, что надо постараться терпеть, чтобы открылось «второе дыхание», тогда боль в животе пройдёт и станет легче бежать; уже через два дня упорного бега начало открываться у меня «второе дыхание», после чего я продолжал бег и нормально финишировал; теперь задача заключалась в том, чтобы постепенно увеличивать скорость и не сходить с дистанции; через две недели мой результат (я брал с собой запасные часы своего папы) приблизился к нормативу – 12,5 минут; а в начале сентября на первом же уроке физкультуры сдал зачёт на «отлично» в беге на 1000м, а следующей осенью мне покорилась дистанция 3000 метров; после тренировок за городом я возвращался, когда солнце уже садилось, но было ещё тепло и приятно идти домой. То, что я сейчас вам расскажу, конечно, уведёт меня в сторону, но это одно из тех воспоминаний, которые я храню с нежностью и время от времени, если рядом никого нет, достаю и прокручиваю в памяти, как прелестную танцевальную пластинку времён моей юности; осень в Рубцовске очень похожа на украинскую: в предвечернее время – тишина, ни ветерка, на душе умиротворённость; особенно это чувствовалось в Забоке, а придя домой, садишься писать заданное сочинение или, завалившись на кровать, с удовольствием читаешь пушкинскую прозу; ведь известно, что осень подпитывает творческие силы человека; «унылая пора, очей очарованья» – лучше нашего гения не скажешь, точнее его состояние души не выразишь (так сказал об Александре Сергеевиче Виктор Астафьев); осенними днями часто ходил я с друзьями в Забоку за поздней ягодой; и теперь, вспоминая это благословенное время, хочется привести слова прекрасного поэта Фёдора Тютчева:
Прости, волшебный край, прости!
На кратком жизненном пути
Едва ль тебя я снова встречу…
Как весел грохот летних бурь,
Когда, взметая прах летучий,
Гроза, нахлынувшая тучей,
Смутит небесную лазурь
И опрометчиво-безумно
Вдруг на дубраву набежит,
И вся дубрава задрожит
Широколиственно и шумно!..
х х х
В старших классах появился у нас местный парень, Гена Малыхин, старше нас по возрасту, черноволосый с тонкими чертами лица, здоровый, крепкий, но равнодушный к спорту; был грубоватым, часто угрюмым, безрадостным и значительно опытнее нас по части матерщины и разных хулиганских штучек; за плохую учёбу был оставлен на второй год и попал в наш класс; Гена был косноязычным и немногословным, сидел всегда на задней парте, учился плохо, был двоечником; мы не знали, где он живёт, с кем общается, часто от него попахивало табаком и спиртным; я как-то прочёл у Т. Джефферсона: «Человек может стать человеком только путём воспитания; он – то, что делает из него воспитание»; после окончания школы Гена остался в Рубцовске и связи с ним, как и со многими другими, у меня не было. Прошло тридцать лет, когда мы встретились во время празднования юбилея нашего школьного выпуска; это была очень приятная встреча: теперь я увидел приветливого улыбчивого мужчину с копной седых волос, открытым приятным крупным лицом и очаровательной улыбкой; мы обнялись и искренне порадовались встрече; стали разговаривать, я спросил Гену, где он работает; «Толя, никогда ты бы не подумал, что я, бывший двоечник, работаю на высокой должности»; Гена рассказал с гордостью, что он – главный метролог АТЗ и перед ним трепещут даже начальники цехов, не говоря уже о работниках лабораторий; при этом, рассказывая, он так заразительно смеялся, намекая мне на то, что он представлял собой в далёкие школьные годы; как говорится, «если ты понял, что знаешь мало, значит, ты уже получил высшее образование»; в конце концов, кто бы осмелился предсказать, что двоечник Гена Малыхин станет главным метрологом на АТЗ; вечером перед сном, вспоминая Гену, я подумал: «Ведь действительно, в человеке при появлении его на свет нет ни изначального зла, ни изначального добра, а есть лишь возможность и способность к тому и другому, развиваемые в нём в зависимости от среды, в которой он живёт, и воспитания, которое он получает в семье и обществе». В трёхдневном общении, ещё больше узнавая Гену, я порадовался за него, а ведь судьба многих хулиганов из местных, оказалась совсем не такой.
Училась в нашем классе тихая девочка Аня Габович, была отличницей или почти отличницей; она мне нравилась: лицо её красивое и спокойное, глаза с небольшим прищуром, всегда аккуратная; она в высшей степени была одарена скромностью и осторожностью; была начитанной, умной, однако ни здоровьем, ни бодростью похвастаться не могла, и была она какая-то необщительная; после школы след её потерялся. Через много лет, посетив Эдика Жарнова во Владимире, я узнал от него, что Аня живёт там же, и мне, как всегда, захотелось встретиться с одноклассницей; правда, я заметил, что мой товарищ как-то о ней не отозвался; пришёл к Ане домой, увидел её и сразу заметил, что она почти не изменилась, только повзрослела; к сожалению, разговора не получилось, перекинулись двумя словами; ушёл от неё с тихой грустью; рассказал о визите Эдику, он сообщил, что Аня живёт и всегда жила одна, не общается и не хочет общаться; я спросил, как же так, ведь умная была девочка, но на это ответа не было; я вспомнил из Леонардо да Винчи: «Железо ржавеет, не находя себе применения, стоячая вода гниёт или на холоде замерзает, а ум человека, не находя себе применения, чахнет». Вероятно, за долгий период времени её жизненная тропинка местами стала едва приметной, а кое-где она и вовсе затоптана или затерялась в чертополохе; когда я возвращался электричкой в Москву, вспоминая Аню, подумал, возможно, она была воспитана на Тургеневе: «я одинока, у меня есть мать, я люблю её, но всё же, я одинока, так жизнь сложилась»; также Парацельс писал: «одинокие много читают, но мало говорят и мало слышат, жизнь для них таинственна; они мистики и часто видят дьявола там, где его нет»; я вспомнил: Тамара у Лермонтова была одинока и видела дьявола; и, всё-таки я не могу сказать – была ли Аня несчастной.
х х х
Наш степной посёлок постепенно хорошел и превращался в лучшую часть Рубцовска; быстро на месте бараков возводились благоустроенные двухэтажные с оштукатуренными фасадами дома, магазины на первых этажах и большой универмаг; теперь ОСМЧ-15 (особые строительно-монтажные части), которые строили посёлок и завод в военное время, были переименованы в трест № 46, но дата его создания 13 января 1942 г. указана на мемориальной доске; на улицах установили металлические опоры со светильниками. На здании Главной конторы завода (так называлось тогда заводоуправление) в январе 1944 года укрепили отлитую в чугунолитейном цехе памятную доску в честь выпуска первой тысячи тракторов для фронта, а ведь тогда прошло всего два года, как в голую степь завезли первые станки; с торца этого здания пристроили клуб с фойе и большим зрительным залом, в котором шли спектакли, показывали кинофильмы; благоустройству посёлка уделялось повышенное внимание: высаженные ранее деревья подросли и появились красивые аллеи, в которых установили скамейки для отдыха жителей; дороги и тротуары заасфальтировали; в центре посёлка установили большой и красивый памятник Сталину, а вокруг разбили цветочные клумбы и эту площадь назвали его именем; большой сквер, расположенный между школой и главной конторой завода, стал украшением посёлка; танцплощадка была окружена высоким четырёхметровым решетчатым забором, чтобы не перелазил народ без билетов; танцплощадка привлекала по вечерам молодёжь; играл заводской духовой оркестр, а в сквере было много желающих просто отдохнуть и послушать хорошую музыку; однажды часть забора танцплощадки, облепленная снаружи любопытными подростками, не выдержала нагрузки и рухнула, но, слава Богу, никто не пострадал. В людных местах установили киоски, в них продавали напитки и мороженое; в 1950 г. был построен настоящий современный заводской клуб с помещениями для различных занятий и залом на 800 мест, в котором однажды министерство проводило Всесоюзное совещание тракторостроителей; завод построил свой аэропорт и три больших подсобных хозяйства в сельской местности; на территории завода, где ещё до войны начали строить элеватор, оставалась среди построенных цехов высокая железобетонная башня, простоявшая военные и послевоенные годы; была угроза её падения, теперь башню решили убрать; взрывники, прошедшие войну, выполнили эту работу настолько филигранно, что взрыв был не слышен в городе, а куски бетона разлетелись на близкое расстояние.