Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
XLI
Из ИТР на участке работал молодой мастер Василий Сергеевич Аксёненко, белорус, прибывший в Братск из Смоленской области после окончания техникума. Это был выше среднего роста физически сильный парень; лицо его было некрасивым, испорчено косоглазием, длинный нос; отсутствовал палец на руке – последствие ребячьих глупостей с самопалами; однако привлекал он, несмотря на недостатки; был начитан, обладал чувством юмора, грамотный, разумный парень, немного косноязычен, энергичный, серьёзно относился к работе, безотказный трудоголик, ответственный, часто задерживался на работе, чтобы помочь монтажникам следующей смены, но при этом иногда проявлял неосторожность – работал на высоте без пояса; к людям относился справедливо и признавал свои ошибки, они у него были; очень внимательно изучал чертежи и требования к монтажу, хорошо и по-деловому контактировал с бригадой монтажников; бывал крайне редко вспыльчив, нетерпелив и упрям. Ему ещё не хватало опыта, но я замечал, что с каждым днём он учился, прибавлял в работе и через некоторое время мог самостоятельно принимать решения, достойные прораба.
С рабочими-монтажниками мне повезло: бригадир Подъячев Александр, грамотный молодой мужчина, опытный монтажник, чёткий, дисциплинированный, спокойный и скромный – его авторитет среди рабочих был непререкаемым; он и без указаний мастера знал последовательность установки конструкций, любил работать в спокойную ночную смену и самостоятельно выверять вертикальность колонн с помощью двух теодолитов одновременно при отличном прожекторном освещении; у меня с ним сразу сложились уважительные взаимоотношения; быстро войдя в курс дела, я в первую очередь озаботился довольно сложной монтажной оснасткой, чтобы она была качественной и в необходимом количестве (в т.ч. наличие резервных комплектов) – это то, что более всего требуется монтажникам и через некоторое время они это благодарно оценили; ведь хорошая оснастка позволяет ритмично и безопасно выполнять сложную работу на большой высоте, а это повышает производительность, зарплату людям и выполнение плана участком.
Как-то Василий привёл на участок молоденькую девушку Машу, свою землячку, которая после окончания школы самостоятельно приехала в Братск и просила Васю помочь устроиться на любую работу; мне как раз нужна была помощница в дневную смену, поскольку прораб в основном работал в вечернюю и ночную смены; мелких, но важных и срочных дел было много, Медведев понял меня и согласился принять Машу с оплатой по тарифу второго разряда. Маша была среднего роста, круглое приветливое лицо и милая улыбка, физически она была крепенькая, никогда не унывала, за что рабочие её уважали, несколько наивная девушка; в принципе это был ещё ребёнок, не имела строительной специальности, но очень трудолюбивая и исполнительная; довольно быстро вошла в курс дела, научилась составлять заявки, работать с нарядами, вычерчивать и заказывать монтажную оснастку и следила за исполнением наших заказов в мехмастерских; и ещё у неё была хорошая привычка: когда все дела сделаны, она сразу же подходила ко мне и желала получить новое задание, в общем, мы все были довольны её ответственным отношением к работе.
Был конец сентября, мы готовились к зиме; дело в том, что вертикальные стыки колонн были двух видов: «сухие» – их можно было после установки верхней колонны на нижнюю, а сварку коротких выпусков арматуры оставлять до весны и оштукатуривать стык при положительных температурах (это разрешал авторский надзор); таким образом, в зимнее время монтаж не прерывался, поскольку прочность и устойчивость состыкованных колонн обеспечивалась качественной ванной сваркой; «мокрые стыки» – их надо сразу после сварки обязательно замоноличивать, чтобы по достижению бетоном требуемой прочности, монтировать колонны верхнего яруса; начали с мокрых стыков нижнего яруса колонн крайней оси здания, чтобы успеть забетонировать их в октябре до морозов; однако обнаружилась большая неувязка: ещё полгода назад строительный участок Фролова выполнил столбчатые фундаменты, которые имели сверху выпуски арматуры для будущей их сварки с колоннами первого яруса; но поскольку требовалось на этом месте проложить ж/д подъездной путь для подвоза тяжёлого и крупногабаритного оборудования к котельному отделению, выпуски арматуры, ничем не защищённые, засыпали толстым слоем грунта при обратной засыпке фундаментов; теперь предстояло срочно откопать арматуру, чтобы начать монтаж колонн; при этом, бульдозер и экскаватор применить не представлялось возможным, т.к. могли быть повреждены выпуски арматуры, и откапывать приходилось вручную; я это подробно объясняю, ради последующего курьёзного эпизода. Фролов поставил рабочих вдоль всей крайней оси колонн, и при помощи лопат, кирок, ломов и даже отбойных молотков началась выполняться эта работа; когда вскрыли верхнюю часть нескольких фундаментов, то увидели неприглядную картину: вся арматура выпусков была согнута, некоторые стержни обломаны и бетон, на который требовалось установить закладную опорную деталь, раскрошился; пришлось нашим монтажникам срочно заняться исправлением брака; да, это был серьёзный брак, поскольку до обратной засыпки грунтом не были защищены стыки (способы есть и они известны); и надо же было такому случится, что именно в эти дни стройку посетила японская «профсоюзная» делегация; за несколько дней до её визита сотрудник КГБ попросил меня на всякий случай перевести нескольких неблагонадёжных, т.е. болтливых рабочих в другую смену; был у нас один такой вечно недовольный сварщик Сотников и мы его перевели в вечернюю смену; делегация, человек десять, все с фотоаппаратами, появилась в солнечный день и японцы увидели, как рабочие с большим энтузиазмом исправляют допущенный ранее свой же брак: ковырялись в земле, освобождая зарытые ранее верхушки подколонников, а сварщики приводили в порядок безобразно изогнутые выпуски арматуры и наращивали обломанные стержни; не нужно быть строителем, чтобы понять неприятную ситуацию; я специально не вышел к экскурсантам, наблюдал за ними из окна прорабской: они, не обращая внимания на красивый каркас из смонтированных нами конструкций, фотографировали только рабочих, занятых исправлением крупного брака; мне и Василию было стыдно за инженеров-строителей, да и «за державу обидно»; позже я спросил Медведева, неужели не могли японцы миновать ТЭС-2, на что В.А. сказал, что он просил об этом заранее, но партийные деятели, составлявшие маршрут, не послушались.
XLII
Недалеко от ТЭС-2 участок «Гидромонтажа» возводил каркас огромного здания ТЭЦ-1и опытный прораб Снегирёв однажды пришёл к нам познакомиться; я, Василий и Подъячев показали всё, что ему было интересно, поговорили с коллегой, хотя понимали его превосходство как профессионала; мы ожидали замечаний, но Снегирёв, хотя и не похвалил, но и не высказался негативно – уже это нам понравилось; после знакомства мне приходилось иногда обращаться к нему за советом или просить что-либо из оснастки, отказа никогда не было; он одобрил мою инициативу по укрупнительной сборке колонн; дело в том, что при установке верхней колонны на нижнюю, кран держал колонну долго, минут сорок и более, пока сварщики не состыкуют необходимое минимальное количество стержней арматуры сухого стыка, после чего можно освобождать кран и начинать монтаж следующей; это, естественно, не давало возможности повысить сменную выработку; звено монтажников, поскольку на объекте был один кран, вынуждено было заниматься второстепенной работой или отдыхать. Я знал об укрупнительной сборке конструкций с целью более полного использования грузоподъёмности крана и повышения производительности монтажа, знал из литературы, но на практике пока не встречал; возникла идея состыковать тяжёлые колонны 2-го и 3-го ярусов на специальном стеллаже в горизонтальном положении; согласовали эту работу со Стеценко, привезли с полигона промбазы несколько бракованных двухветьевых колонн, из которых соорудили мощный, устойчивый стеллаж, уложили две колонны для стыковки; сварщики были довольны: теперь можно варить легко и качественно только горизонтальные стыки, вместо, значительно трудоёмких, вертикальных, да ещё на высоте и часто при плохой погоде; но самое главное, что эта работа выполнялась параллельно с монтажом конструкций без потери «кранового времени»; когда первая укрупнённая колонна длиной 18 м и массой 40 т была подготовлена, можно было начинать её монтаж, однако «первый блин» вышел «комом»; ведь ничего плохого не случается только с тем, кто ничего не делает! Обычно при подъёме одиночной, т.е. не укрупнённой колонны, использовалась шпальная выкладка, на которую опирается низ колонны во время её перемещения краном из горизонтального в вертикальное положение; в этот раз при подъёме укрупнённой очень тяжёлой колонны мы решили использовать «новую технику», а именно применить специальный металлический мощный шарнир; он представлял собой большой карман, в который заводился нижний конец колонны; по теории, при подъёме колонны в вертикальное положение карман-шарнир вместе с ней поворачивался вокруг оси – мощного круглого стержня, вставленного в отверстия боковых металлических стенок кармана; когда колонна принимала вертикальное положение, кран её приподнимал, чтобы она вышла вверх из кармана, и тогда можно подавать колонну на место установки; на практике поначалу всё шло нормально: сначала нижний конец колонны установили в карман, затем по команде бригадира начали поднимать колонну краном и выводить её из горизонтального положения в вертикальное; когда угол наклона достиг тридцати градусов, неожиданно раздался громкий звук (скрежет) и одновременно карман-шарнир чуть вздрогнул; естественно, это через натянутые тросы крана передалось крановщику, которому показалось, как он потом рассказывал, что произошёл обрыв стропов; чтобы предотвратить возможную аварию с краном (о таких случаях известно, когда краны опрокидывались, и крановщики иногда погибали), наш крановщик мгновенно выключил тормоз и колонна упала на гравий, где находилась до подъёма; все присутствующие оцепенели: слава Богу, что 40-тонная длинная колонна не качнулась в сторону, а упала между подкрановыми рельсами, где никого не было; и ещё хорошо, что не было никого из начальства, и бригадир предупредил монтажников, чтобы они молчали об этом случае; я не сразу постиг смысл случившегося и стоял потрясённый; крановщик спустился на землю и подошёл ко мне с белым от испуга лицом; винить его было нельзя, он испугался; колонну застропили заново, вынули из кармана шарнира и тщательно осмотрели: никаких дефектов и трещин не обнаружили, но при внимательном осмотре стала ясна причина: оба отверстия в стенках кармана, в которых вставляется круглый большого диаметра стержень (ось вращения), были вырезаны коряво и имели заусенцы, поэтому при подъёме колонны и вращении шарнира, стержень (ось) зацепился за заусенцы и весь шарнир вздрогнул, дрожание и передалось через подъёмные тросы крановщику, сидевшему наверху в кабине и услышавшему громкий скрежет; из-за неприятного происшествия и его негативного влияния на психику рабочих и крановщика, производить монтаж в эту смену я запретил и рабочие занялись изготовлением оснастки; злосчастный карман-шарнир убрали подальше с глаз долой и более не использовали – да, идея была, понятно, хороша, но дело с использованием инвентарного шарнира не продвинулось; мне было нисколько не жаль себя за тогдашние самомучения, связанные с этой аварией – так мне и надо! Ведь могли погибнуть несколько человек, и я в том числе! Никогда не прощу себе эту оплошность! На другой день и в дальнейшем укрупнённые колонны поднимали в вертикальное положение, применяя надёжную шпальную выкладку в качестве опоры; укрупнительная сборка увеличила производительность труда монтажников в полтора раза.
XLVI
В конце ноября, когда ударили крепкие морозы, случилось ЧП: по вине пьяных кочегаров ночью неожиданно погасли котлы в единственной поселковой котельной, вода в трубопроводах жилых домов стала замерзать, а температура в квартирах снизилась до нуля; детей срочно стали вывозить на стройплощадку в помещения, которые отапливались ТЭНами; многие жители установили в квартирах «козлы», чтобы повысить температуру хотя бы до плюс 5-10 градусов; большим дефицитом стала нихромовая проволока, из которой делали спирали; во многих квартирах (и в нашей тоже) вода в батареях превратилась в лёд, секции лопались, требовалась замена; со всех посёлков и строительных объектов Братскгэсстроя срочно были мобилизованы сотни слесарей, сантехников и сварщиков, которые дни и ночи при помощи паяльных ламп и факелов выплавляли лёд в системах, заменяли лопнувшие трубы и батареи. С большим трудом крупную аварию ликвидировали за неделю, в течение которой обо всём ежедневно вещал «Голос Америки» (информаторов в тайге хватало). В эти дни Света возила Кирюшу с собой на работу, а ночью мы спали дома, крытыми несколькими одеялами. Засыпая, вспоминали свой отпуск и мечтали ещё когда-нибудь побывать именно там, в полюбившемся месте
Мы не грустим, пугаясь снова
Дыханья близкого зимы.
А голос лета прожитого
Яснее понимаем мы. (Афанасий Фет)
Все ждали окончания строительства и пуска 1-й очереди ТЭЦ, чтобы, наконец, решилась проблема надёжного теплоснабжения растущего Братска; а пока посёлок ЛПК отапливался этой единственной котельной, расположенной на окраине.
XLVII
Начальником участка на ТЭЦ-1работал Борис Порошин, неординарная личность; не особенно общительный, но пользовался уважением коллег; отличный волевой производственник, он, к удивлению многих, дома по вечерам с увлечением читал творения древнегреческих философов, любил и другую литературу и со временем собрал хорошую библиотеку; но его нельзя назвать книжным человеком, не знающим реальной жизни, а гуманитарное самообразование развило творческий подход и к решению сложных производственных вопросов; и хотя иногда Медведев иронизировал по поводу увлечения Бориса философией в ущерб многим земным радостям, однако поставил его руководить самым сложным участком, строившим важнейший пусковой объект.
Конец ноября запомнился авралом во время пуска ТЭЦ-1. ИТР и рабочие всех участков нашего СМУ, а также сотрудники отделов управления получили конкретные задания от Порошина и участвовали в подготовке к сдаче отделений под монтаж оборудования. Участок Снегирёва оканчивал монтаж конструкций машзала, но оставалась одна сложная работа – установка деаэратора массой 62 т на верхнюю площадку деаэраторного отделения высотой 36 м; для подъёма такого груза в те времена не было соответствующего мобильного крана (кран СКГ-100 появился в стране лишь через пять лет); решили устанавливать деаэратор двумя кранами: чешским «Шкода», грузоподъёмкостью 50т и краном СКГ-25; изготовили специальную траверсу с расчётом, чтобы не создавалась перегрузка 25-тонного крана; я и многие инженеры присутствовали при сложном подъёме тяжёлого оборудования, которое было установлено с филигранной точностью.
Наш монтажный участок также был полностью был переведён на ТЭЦ-1 и выполнял ряд работ; лифты, естественно, ещё не были смонтированы, и, ежечасно контролируя работу и занимаясь обеспечением своих рабочих, мне неоднократно в течение дня приходилось подниматься наверх по более, чем тридцати лестничным маршам, уставал здорово; задания мы выполняли быстро и качественно, за что я лично получил благодарность от главного инженера УСБЛПК Чайковского. Однажды рабочие-изолировщики участка Порошина устраивали гидроизоляцию на перекрытиях верхних этажей, и горячий битум разливали прямо из вёдер; в одном месте битум протёк в лестничную клетку и стал капать вниз; как назло, в этот момент я шёл по лестнице и крупные капли горячего битума попали на мою шапку и меховую гэсовку, испортив их совершенно (хорошо ещё, что горячий битум не попал мне за шиворот); на другой день внёс деньги в кассу и на центральном складе взял новую амуницию.
В машзале, где полным ходом шёл монтаж оборудования, произошло ЧП; кто-то из рабочих-монтажников обнаружил большой бумажный свёрток, спрятанный возле турбины – в нём оказались несколько шашек с взрывчаткой; срочно прибывшие сотрудники КГБ, изъяли свёрток, подтвердили, что это взрывчатка, но большой огласке этому случаю делать не стали, только собрали ИТР и бригадиров, предупредили о бдительности.
Учитывая важность пуска ТЭЦ-1, начальник УСБЛПК Козярский Юрий Константинович проводил непосредственно на участке Порошина ежедневные планёрки, на которых мне надо было присутствовать, поскольку и нашему участку поручались ответственные задания; Ю. К. как опытный энергетик «видел» весь комплекс ТЭЦ-1 целиком и знал все узкие места, умело координировал работу более чем десяти субподрядчиков; всегда был спокоен, не повышал голос, чётко ставил задачи и во многом его усилиями объект был сдан в срок; годами позже были у меня с ним ещё две встречи; в 1970-х годах, когда я работал в НИИ, оказавшись однажды по делам на Красноярской ГЭС, случайно узнал о том, что недавно там появился новый главный инженер Козярский; захотелось повидать его, и я зашёл в кабинет на минутку; Ю.К., конечно, узнал меня, но когда я его поздравил с назначением, он рассказал о своих трудностях: «В Братске я знал, на что способен каждый из сотрудников и кому что можно доверить, а здесь не знаю никого, и в этом большая проблема». Ю.К., который был уже в предпенсионном возрасте, отметил, что климат на берегу Енисея очень влажный и нехороший для здоровья, приходится даже летом весь день ходить в свитере, влажность воздуха постоянно 80-90%»; даже я и мои коллеги, прожившие десятки лет в Красноярске, знали, посещая ГЭС надо всегда тепло одеваться; пожелал я своему бывшему руководителю здоровья и успехов и мы расстались. Вторая встреча, также была случайной и произошла почти через десять лет за тысячи километров от Красноярска; я работал в РИСИ доцентом и по плану Министерства высшего образования СССР был несколько месяцев в Киеве на курсах повышения квалификации для преподавателей; собирая материал к своим лекциям, однажды поехал из Киева в Вышгород, где находился филиал «Оргэнергостроя» Минэнерго СССР. В разговоре с сотрудниками узнал, что в одном из отделов работает Козярский; конечно, я посетил его, уже пенсионера и достаточно пожилого человека; поговорили не спеша, вспомнили стройки Братска и людей, с которыми приходилось общаться, я понимал, как это приятно было ему на склоне лет; это была последняя встреча с прекрасным человеком и специалистом, которого ценили и уважали все крупные энергетики и строители страны.
XLIX
В декабре на ТЭС-2 монтажники бригады Александра Подъячева успешно монтировали колонны и ригели каркаса; впервые мы встретились с «мокрыми» стыками на большой высоте, которые необходимо было срочно бетонировать, чтобы не сдерживать монтаж конструкций; устраивать электропрогрев бетона в стыках на большой высоте было проблематично и небезопасно: пришлось бы тащить наверх магистральные провода от трансформатора, стоящего на земле, устраивать сложную коммутацию электродов в бетоне стыка; контролировать температуру бетона было бы почти невозможно, ибо как может температурщица подниматься наверх по вертикальной металлической монтажной лестнице, укреплённой на колонне, каждые два часа? Стали думать, как выйти из положения и отправился я советоваться со Снегирёвым; он подсказал, что на ТЭЦ-1 есть горячий пар от мобильного паропреобразователя; мы от него под землёй положили металлическую трубу к колонне, а наверх к стыку протянули резиновый шланг с толстой стенкой, чтобы не было порыва; из брезента сшили «юбку», которую можно надевать на стык после бетонирования и завязывать её снизу; опробовали подачу пара, температура его была высокой, забетонировали первый стык, крепко обвязали его брезентом, подвели шланг и подали пар; утечка пара была минимальной; стык прогревали при 30-градусном морозе в течение суток, но деревянную опалубку снимали только через неделю; конечно, низ колонны имел вид ещё тот: вода от парового конденсата, стекавшая по колонне в течение суток, моментально превращалась в лёд и, таким образом, вся колонна была окружена толстым слоем льда, но это нас не смущало, мы знали, что весной он растает и будет всё нормально; когда была снята опалубка стыка, мы при помощи стройлаборатории удостоверились, что прочность бетона составила более 90% проектной (допустимая по СНиП – 70%).
Декабрьский план наш участок перевыполнил, зарплата монтажников выросла, все задания по ТЭЦ-1 также были выполнены; настроение людей было по-настоящему предновогоднее; я был горд, но понимал и следил, чтобы гордость не перешла ненароком в надменность согласно пословице «не порви верёвку, слишком туго натягивая её». Дома всё было хорошо, быт налажен, Кирюша днём обитал у тёти Даши, Света работала в плановом отделе «Гидропростроя», она была любимицей и среди друзей, и среди коллег по работе, всё успевала; на сцене кинотеатра «Юность» (он же клуб) играла в КВН, под бурные аплодисменты танцевала «Чёрного кота» в специально надетых легкомысленных по тем временам чёрных чулках и красной юбке; часто вечерами пропадала на репетициях, пока я был с Кирюшей и работал с чертежами; мы поставили ёлку, наряжали её все вместе, и маленький Кирюша радовался больше всех; повесили игрушки, конфеты и марокканские апельсины, которые купили в Осиновке; 31 числа встретили Новый 1965 год и посмотрели по телевизору «Голубой Огонёк».
L
1и 2 января было относительно тёплая погода, много гуляли; второго января я остался дома поработать с документами и чертежами, а Света с Кирюшей пошли гулять; встретили её подруг, которые тоже гуляли с детьми; через некоторое время Свете стало плохо, она оставила сына подруге и быстро направилась домой; влетела в квартиру, распахнула пальто и бросилась навзничь на кровать; я расспрашивал её, хотел принести воды, но она молчала, губы дрожали, теряла сознание; в доме и на улице телефонов не было, побежал в медсанчасть за скорой помощью и вернулся в «скорой» домой, Света лежала на кровати без движения; завернул её в одеяло, перенёс в машину и отвёз к дежурным медикам (врачи это были или медсёстры не знаю), которые велели ждать в коридоре; сначала было тихо, я заглянул в кабинет, увидел двух молоденьких девушек, которые листали толстый справочник, потом через закрытую дверь услышал: «давай быстро магнезию»; никакая мука не может сравниться с неизвестностью – минуты, проведённые в этом ужасном душевном состоянии, были самые тяжёлые в жизни; через некоторое время открылась дверь и мне сообщили, что Света скончалась; заглянул в комнату: она лежала на кушетке с закрытыми глазами, на теле были следы от уколов магнезии; сердце оборвалось, меня сдавило как клещами; медсёстра сказала, что надо везти в морг больницы, находящейся в пос. Гидростроитель за 55км от посёлка ЛПК; я вышел на улицу и, шатаясь как пьяный, побрёл домой, взял деньги, документы и пошёл к Рыхальским; рыдая, сообщил о внезапной смерти Светы, что привело Риту в шок, но Володя сказал, что надо действовать, т.к. скоро наступит вечер; взяли большое одеяло и пошли на трассу ловить машину (автостанции в посёлке тогда ещё не было); стали уговаривать шофёра такси, предлагать тройную плату в оба конца, но он сказал, что им категорически запрещено перевозить трупы; войдя в наше безнадёжное положение, всё-таки согласился и мы подъехали к медсанчасти; завернули Свету в одеяло, Володя сидел впереди, а я, держа остывающее тело на коленях, сидел сзади и плакал; положили Свету в морг, обратно ехали и молчали; это было первое в жизни большое горе, которое поразило меня, и это горе привело меня в отчаяние; я потерял смысл этой жизни, был равнодушен душевно, подумал: зачем жить? Когда шли домой, я сказал это Володе, который понимал моё состояние, но сказал, чтобы не делал глупостей, «подумай, с кем останется сын?», велел мне завтра с утра ехать в больницу, а вечером после работы обещал прийти ко мне; придя домой, я, оставшись один, долго стоял у окна и тупо смотрел во двор и думал: «За что же право я был так наказан Богом? Скоро этот страшный день кончается для меня и наступит мрачная ночь».
Но на зов мой безответна
Тишина и тьма ночная…
Безраздельна, беспредметна
Грусть бесплодная, больная!
(Аполлон Григорьев)
Вскрытие показало, что у Светы лопнул сосуд мозга, и произошло сильное кровоизлияние, приведшее к смерти; дома я пребывал в полусознательном состоянии и в минуты слабости, которым мы все подвержены, утешение доставляли только слёзы и участие добрых людей; только благодаря им, я смог немного прийти в себя, было ощущение, что в жизни моей произошла перемена; будущее рисовалось неясным, я не мог знать даже, что принесёт с собой следующий день – жутко мне было думать об этом. Третьего января, когда люди на стройке узнали о случившейся трагедии, мои друзья, сослуживцы и знакомые стали приносить Рыхальскому деньги, чтобы он мог организовать транспортировку Светы в Иркутск; была собрана большая сумма денег, нанята бортовая машина, покрытая брезентом; часть денег вручили мне для оплаты похоронных расходов; ехали в морозный день до темноты и в Тулуне заночевали –водителю нужен был отдых; утром, не переставая, шёл сильнейший, какого давно уже не было, снег; я ехал в кабине с шофёром, а в кузове находился гроб; есть мне не хотелось, не разговаривал, был в прострации; конечно, по христианским обычаям родные покойника не должны заниматься подготовкой к похоронам, но куда же деться от этого мне, обычному человеку, проживающему на далёкой сибирской стройке.
LI
Свету похоронили на кладбище, расположенном во Втором Иркутске, где находились могилы родственников Максатовых; своего пребывания на похоронах совершенно не помню, – это был ещё один жёсткий удар по моему замутнённому сознанию.
Прости! – Как много в этом звуке
Глубоких тайн заключено!
Святое слово! – в миг разлуки
Граничит с вечностью оно.
Разлука… Где её начало?
В немом пространстве без конца.
(Владимир Бенедиктов)
На кладбище я сильно простудился и неделю пролежал у Максатовых с температурой под 40; ночами бредил, а днём Матрёна Сергеевна отпаивала меня лекарствами и травяными настоями; здесь всё сошлось: и горе, которое я в эти дни постоянно испытывал в Братске и по дороге в Иркутск, и потрясение во время похорон, и болезнь с высокой температурой; часто находился в беспамятстве, и хотели даже вызвать врача; в какой-то момент, потерявший счёт дням, я стал вспоминать по минутам тот трагический день второго января: с утра всё было нормально, правда, не обошлось без глупостей – Света завтракать не захотела, а съела оставшийся в консервной банке старый паштет, который всю ночь был в тёплой кухне на столе, а не в холодильнике, говорил ей, что надо его выбросить и поесть нормально, но она отмахнулась; быть может это ни на что не повлияло, не знаю, но когда позже рассказал тёще, она отметила, что такие глупости, к сожалению, часто совершают хозяйки на кухне; а что произошло со Светой на улице (был ли какой-нибудь толчок, после которого сразу появилась боль?), тоже не знаю, но если что-то и было, то её подруги рассказали бы мне потом. Из Иркутска я поехал поездом, но смутно вспоминаются мне печальные дни, последовавшие далее.
В те же чёрные январские дни в Братск срочно приехала моя сестра Ольга, которая после окончания Ростовского университета работала в редакции районной газеты на станции Зима; теперь она в инфекционной больнице, расположенной на Щитовых, выхаживала Кирюшу, заболевшего внезапно корью – видимо заразился от кого-то в «яслях» тёти Даши; приезд её в Братск в этот момент, без преувеличения, спас меня; вмиг осиротевший, я стал один-одинёшенек, переживший сильное потрясение; страдал ужасно, а когда задумывался, сразу обрывалась моя прежняя жизнь; для меня немыслимо было физически и морально находиться в пустой квартире, где всё слишком живо напоминает об отсутствии Светы, где совсем недавно она, теряя сознание, лежала на кровати в агонии; мне пришлось не только покинуть квартиру, но и не видеть её во сне – испытание мужества, несносное и для сердец более стойких; эти мысли, однако я хранил в тайне, не дай Бог, чтобы поведал кто из посторонних; моё сердце разрывалось при мысли, что у меня нет больше Светы, и только сознание, что я ещё нужен сыну, привязывало меня к жизни. Слова поэта точно описывают моё состояние:
Я всё имел, лишился вдруг всего;
Лишь начал сон… исчезло сновиденье!
Одно теперь унылое смущенье
Осталось мне от счастья моего.
По вечерам в темноте я оставался один в квартире с сердцем, преисполненным тоской, разнеженностью от воспоминаний и сожалением о себе… К глазам в этой темноте подступали слёзы; мне хотелось кинуться на кровать, уткнуться лицом в подушку, и, пожалуй, заплакать, как я плакал когда-то ребёнком. Но это бывало вечером, а днём я старался держать себя в руках и никогда не позволял себе спать днём, валяться на кровати, когда не спишь, и затем – отдаваться этим порывам разнеженности, когда к ним соблазняло одиночество, тоска и расстроенные нервы.
Всё рухнуло в одночасье, и впереди простиралась одна пустота; самая страшная часть любой беды – чувство беспомощности, понимание, что ты ничего не можешь изменить как бы страстно того ни желал; для меня опустошённого, как писал Пушкин, «все были жребии равны»; я уже не мог оставаться жить в Братске, жутко было после смерти Светы – как ужасно быть в моём положении. Позвонил в Красноярск Серёже Климко, сообщил о трагедии и сказал, что не знаю, как теперь одному жить и работать в Братске с тяжёлыми воспоминаниями, которые ежеминутно заполняют все мысли; он ответил, что, если я решу приехать в Красноярск, то поможем и с работой, и с жильём; 22 января подал заявление на увольнение, получил расчёт; на работе все, в т.ч. начальство, понимали моё состояние и сочувствовали, препятствий не чинили; позвонил Серёже Климко, сообщил, что уволился и еду в Красноярск, он ответил, что все друзья выражают мне соболезнование и ждут меня; «друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастия» (притча Соломонова). Когда Кирюша поправился, я проводил его и Ольгу в Иркутск, где их встретили на вокзале бабушка с дедушкой и через некоторое время сын стал посещать ясли. Я попросил друзей, соседей, тётю Дашу, чтобы они забрали всё из квартиры, т.к. после моего отъезда туда должен вселиться прораб СМУ ТЭЦ; с отъездом решил не временить, собрал вещи, простился с друзьями, поблагодарил за ту неоценимую помощь, моральную и материальную поддержку, которые они, главным образом Володя и Рита Рыхальские, оказали в тяжёлые для меня дни.