Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Новое стройуправление, чтобы выполнять план, очень нуждалось в рабочих кадрах, бригады комплектовались прибывшими в Красноярск из западных областей страны «вербованными» и один из них, плотник Суворов, приехал из Краснодарского края с шестью дочерьми разных возрастов; сам он был худым, каким-то болезненным, но строительную работу знал; оказалось, что жена его бросила, оставив мужу шестерых детей; мы как-то поинтересовались, как он столько детей настрогал? «Очень просто, когда рождалась девочка, мы потом ждали мальчика, а рождалась снова девочка»; чтобы как-то улучшить материальное положение несчастной семьи, Суворова назначили бригадиром, оформили ему жильё в пос. Индустриальном, устроили детей в садик и школу, а со временем нашлась женщина, добрая душа, и вышла за него. Единственная полноценная бригада была у Вацлава Беляеваса. Вацлав – это молодой высокого роста жилистый мужчина спортивного телосложения, лицо его с решительными крепкими губами было мужественно и красиво, он был уже опытным строителем, энергичный, скромный, тактичный с правильной речью и сангвиническим характером; ему, серьёзному и ответственному человеку, способному увлечь людей, поручались самые сложные задания, но лучшими его чертами были безотказность в работе и оптимизм; он проявлял большую волю, был в меру хитрым и предприимчивым, ибо, не имея этих качеств, бригадиру работать трудно; среди жителей прибалтов этими качествами лучше обладают именно литовцы по сравнению с латышами и эстонцами, что подтверждается и в теперешнее время.
IV
Постепенно работа на участках стабилизировалась, хотя план, спускаемый трестом, не выполнялся по многим причинам, часто от нас не зависящих; начальником СУ-23 работал Арнольд Семёнович Бурый, невысокого роста, немного полноватый и рыхлый молодой мужчина, обладал правильной речью, незлобивым характером, но трудолюбивым назвать его было нельзя; мои с ним взаимоотношения всегда были уважительными, на мой вопрос, почему нам не дают реальный план, Бурый отвечал, «что я могу сделать?». По характеру начальника я уже знал, что настаивать и спорить с руководством треста он не будет; его ругали, а он сносил это и молчал; вообще-то, большой волей и упорством не обладал, не хватало ему и серьёзности. Обычно на производственных совещаниях (планёрках) в тресте обязаны были присутствовать начальники управлений и только от СУ-23, как правило, не Бурому, а мне было велено участвовать, что я и делал; только впоследствии задумался, почему так? По моему мнению, руководители треста, зная характер Бурова и его способности, понимали, что его ответ «будет сделано!» практически ничего не даёт и, соответственно, так и относились к нему, а то, что СУ-23 находилось всегда в отстающих, принимали как норму; я удивлялся, Бурый, который при напряжённой работе наших ИТР и одновременно плохих производственных показателях, оставался почти всегда спокоен, даже часто под хмельком, был «непотопляемым»; но, вероятно, выбора у руководителей треста для назначения сильного начальника СУ-23 не было, а что касается меня, так «кто везёт, на того и грузят». Ладно, не буду придираться, Арнольд был, хотя и не шибко сильным руководителем, но человеком хорошим, добрым, участливым, обладал вполне невинным бесхитростным характером, чего, к сожалению, нельзя сказать о его некоторых увлечениях. Очень любил застолье, был, что называется душой компании; на 9 мая в своём кабинете организовал поздравление трёх наших ветеранов войны, участвовали также работники конторы, а закончилось такой большой попойкой, что когда я в восемь вечера явился пьяным домой, Галя сказала: «Ещё один раз – и будешь ночевать на лестнице».
Позволял себе Бурый многое, например, когда однажды после работы все ИТР уже сели в автобус, чтобы ехать домой, долго ждали начальника, пока он закончит сексуальные игры в отделе кадров наедине с Верой Ивановной, которая перешла к нам из СУ-49; спустя некоторое время они вышли из здания, она шла позади начальника, выглядела жалко, довольно помятая с покрасневшим лицом и неискренней улыбкой; но тотчас попыталась оправиться, кинув быстрый взгляд на сидящих в автобусе – всё это происходило на глазах работников управления и авторитета руководителю не прибавляло; любвеобильный Арнольд и на молодых сотрудниц бросал нескромные взгляды, выражающие его дурные помыслы; я иногда «подкалывал» его по поводу такого неутомимого желания, но он только посмеивался; вместе с тем, он был из тех людей, которые привлекают, несмотря на недостатки.
С кем я мог сравнивать Бурова? Только со своими бывшими начальниками – с Ивановым (СУ-49), Медведевым (СМУ ТЭЦ), Нестеренко (СУ-1), но это немыслимое сравнение; разве только с равнодушным бездельником Москаленко (СМУ ЛПС), но, пардон, нет никаких оснований отождествлять Бурова с ним, уж очень это было бы унизительно для Арнольда; я никогда не причислял его к бездельникам, но активностью в работе и умом он не отличался; нередко, получив нахлобучку от руководства, заходил ко мне в кабинет расстроенный, рассказывал, мы обсуждали какие меры нужно ещё принять для улучшения работы управления, но я замечал, что его оптимистичное настроение и весёлость быстро восстанавливались; каких-то больших ошибок он не делал, решал текущие вопросы: просил в тресте прислать людей во вновь созданное управление, добился автобуса для перевозки рабочих и ИТР и др.; в работе Арнольд ничем меня не ограничивал, и за это я был ему благодарен, т.е. я работал, не оглядываясь на начальство, да и он сам видел, что тружусь напряжённо. Он редко посещал объекты и на строительстве корпусов КРАЗа и, по словам Гольцова, приезжал только посмотреть и сразу уезжал; на газоочистках не был, зачем, ведь я там находился почти всё время.
Много позже, когда я уже работал в НИИ, однажды зайдя в какую-то маленькую строительную снабженческую организацию, расположенную на Свободном проспекте, случайно встретил Арнольда, но подробно поговорить не довелось. Как сообщил мне теперь Климко, из-за недостатка объёмов работ в 1973 г. (через три года после моего ухода) СУ-23 было ликвидировано; Бурый года два проработал на разных должностях в тресте и ушёл заказчиком в Управление стройматериалов края, а вскоре – в «Крайуголь»; в конце концов, уже в перестройку он создал свою фирму, но неудачно, сильно заболел (аденома) и умер в 1993 г.; его сын работал на КРАМЗе в отделе под руководством Алёны Климко, толковый работник, честный и порядочный человек.
Через какое-то время поступил в СУ-23 Николай Гольцов, который стал работать начальником участка на строительстве нулевого цикла корпусов КРАЗа; это был молодой мужчина со светлыми волосами, чуть выше среднего роста, несколько худощавый, на его красивом лице иногда появлялась грусть, одежда его была неказиста, любил ходить в плаще даже в тёплую погоду; отличало Николая честность, тактичность и вежливое обращение, что вызывало симпатию; разговаривал с небольшим фальцетом, был не болтлив, в его голосе слышалась сдержанность человека, очевидно не желавшего показаться навязчивым. Мне импонировало, что этот скромный, бесхитростный, спокойный, но неравнодушный и требовательный прораб, серьёзно относился к работе, отдаваясь ей полностью; он всегда старался выполнять задания и часто задерживался, чтобы правильно организовать вторую смену, поскольку молодые мастера были неопытными, а бригадиры и звеньевые слабыми; признавал свои ошибки, мои замечания и советы воспринимал правильно – сразу принимал меры; у него был характерный критический взгляд, и нет ничего удивительного в том, что видя массу проблем в нашей недавно созданной организации, был часто в пессимистичном настроении; я, вспомнив и переиначив одного высказывания Горького, говорил Николаю: «Тебе нужно избавиться от пессимизма – он постыден для строителя, не обижайся, ведь как говорит русская пословица «за правду не сердятся»; не хватало Николаю «зубастости», такой, например, как у моего прораба Владимира Рыхальского в Братске (в дальнейшем он – управляющий крупнейшим трестом, на пенсии – депутат законодательного собрания Иркутской области). Николай получил квартиру в доме, построенным рядом с нашим, и часто мы вместе шли с работы домой, обсуждали производственные проблемы, внимательно выслушивая друг друга; такого с Бурым не получалось, поскольку Арнольд слушал меня и только кивал головой, всегда соглашаясь во всём; необходимо также отметить, что в существующей ситуации участок Гольцова больше сделать был не способен.
Хочется сказать о том, что дело главного инженера – чтобы «машина крутилась», и я пытался выжимать максимум из сложившихся реальных условий; очень важно было для работы подобрать людей напористых, таких как Геннадий Ковалёв и бригадир зэков Сулико Шелегия на Берёзовской стройке; как мастера Альберт Войткевич и Петрович, начальник участка В.Н. Давыдов на строительстве цеха М8; как прораб Владимир Рыхальский и бригадир Анатолий Войналович в Братске и, наконец, как некоторые прорабы и бригадиры в СУ-49; к сожалению, в СУ-23 таких не было, кроме Николая Гольцова и бригадира Вацлава Беляеваса, который, и это мне нравилось, чем труднее была предстоящая работа, тем с большим усердием он старался её выполнить.
Вспомнил один эпизод. Николай Гольцов, как и я, был заядлым футбольным болельщиком; летом проходил чемпионат мира в Бразилии, в котором успешно выступала наша сборная, однако матчи показывали по ТВ ночью из-за разницы во времени, я не мог смотреть дома финальный матч, мешая спать своим; у Николая жена с сыном уехали к родственникам, он предложил смотреть матч у него; мы купили полведра пива (в Роще было только разливное) и смотрели футбол до пяти утра, черпая кружками зелье, закусывая солёными огурчиками, приготовленными Галей; это уже был понедельник и многие коллеги пришли на работу невыспавшимися, с покрасневшими глазами; в обеденный перерыв увидел в столовой таких же, как мы, заядлых болельщиков: Травкина, Филона, обоих Хорошиловых и некоторых бригадиров, помню из них только Колю Ерёменко.
V
Спустя два месяца мы переехали в новую благоустроенную двухкомнатную квартиру, расположенную в торце панельного дома на третьем этаже; одна комната была разделена перегородкой надвое, квартира получилась трёхкомнатной: зал и две маленькие спальни – наша и Кирюши. Как обычно, первое время не было воды, но это мелочь, постепенно мы стали обустраивать жильё: купили мебель и всё необходимое для жизни, определили Кирюшу в детский сад, Галя стала работать в библиотеке им. Некрасова, расположенной на въезде в посёлок; утром, по пути из города на стройку, за мной в Рощу заезжал бортовой газик с полубудкой, я отвозил пятилетнего Кирюшу в садик и ехал на работу, а машина в рабочее время использовалась на стройучастках и в конторе по потребности.
Из детского сада Кирюшу забирала Галя, сын проводил время со своими сверстниками; на берегу Енисея была большая поляна и дети играли в войну, жгли костры; однажды Кирюша пришёл домой к ужину весь чумазый в саже и принёс маме угощение: несколько печёных картофелин, совершенно сгоревших; были среди ребят и потасовки: как-то он пришёл домой с сильно поцарапанной щекой и на допросе сказал, что подрался с пацаном, который был старше его, из-за того, что тот обругал его «ёбанный», мы сдержались и виду не подали, спросили, что это означает, а сын ответил: «Ну, он обозвал меня ёбанный и я дал ему в морду»; стали замечать, что сын любит играть с ребятами, которые были взрослее его, в дальнейшем эта привычка сохранилась надолго. Почти все наши деньги уходили на покупку мебели и обустройство жилья, но мне повезло: Галя оказалась экономной хозяйкой, а сын нормально относился к тому, что мама перешивала ему брюки и куртку из старых вещей – гулял в одежде с заплатами, и ничего; Кирюша, в отличие от некоторых детей, не был попрошайкой, уже понимал, что получит сладости, когда есть деньги, и Галя рассказывала мне: забирая сына из садика, он спрашивал: «Мама, когда ты получишь зарплату, купишь мне «Белочку»? Это были лучшие конфеты, которые начала выпускать местная фабрика. Постепенно жизнь в новой квартире налаживалась, второго мая мы, захватив с собой кинокамеру, решили съездить на строительство Красноярской ГЭС; погода была солнечная, мы приехали на автобусе в Дивногорск, спустились к берегу Енисея и стали издали рассматривать с восторженным чувством и восхищением величественную плотину, затем подошли к причалу, на котором лежало огромного размера многотонное колесо турбины, доставленное сюда из Ленинграда по Северному морскому пути и далее – вверх по Енисею; здесь же рядом стоял большой 8-кубовый экскаватор, и Кирюша залез в его огромный ковш; я снимал всё это на 8 мм киноплёнку и эти кадры вошли в биографический фильм «Модылевские», который теперь есть на диске и в ПК.
В один из выходных дней мы утром приехали к Климко и все вместе отправились электричкой в Сорокино на дачу; сначала было холодновато, но днём распогодилось и стало так тепло, что работать было хорошо в одной рубашке; Сергей спустился с горы на станцию и купил у хозяев свежее молоко, а пока взрослые готовились к посадке картошки, Кира и Саша немного углубились в лес и наткнулись на маленькую землянку, прибежали к нам и сообщили, что нашли партизанскую землянку; потом все сажали картошку, дети граблями расчищали участок, в общем, наработались и вкусно ели в обед; после отдыха уже работать не хотелось, стали собираться домой, это был хороший воскресный отдых и прекрасное общение, которое выпадало нам не часто. 28 мая на день рождения Кирюши мы пригласили всех ребят из нашего дома на богатое угощение; возле подъезда я делал групповые снимки на память.
Начался жаркий июнь, в воскресенье мы поехали на троллейбусе к КРАЗу, мне хотелось показать жене и сыну завод, а им было интересно узнать, где я работаю на стройке; находясь на предзаводской площади, сфотографировались у стелы, прошлись немного в сторону большой компрессорной, но дым от действующих корпусов не понравился, мы поспешили домой. Иногда мы ходили к берегу Енисея, спускались с обрыва по очень крутой, скользкой в непогоду, тропе, к воде; деревянную лестницу установили гораздо позже, наверное, как всегда, после несчастного случая; возле воды мы прогуливались, увидели столбик, на котором был подвешен спасательный круг с надписью «Бросай утопающему»; кто-то приписал между этими словами нехорошее короткое слово, и Галя долго хохотала; подошли к небольшому дикому пляжу, но течение сразу у берега было сильным и глубина большая – купаться крайне опасно!
Однажды в нашу квартиру пришла женщина с дочкой, которой, как и Кирюше, было пять лет; оказалось, что он, играя с ребятами, случайно попал камешком в лицо девочки; её мама, сняв бинт и показывая ранку, сказала: «Что за хулиган ваш мальчик! Изуродовал лицо дочери, кто же теперь возьмёт её замуж?»; мы выслушали её, пожурили сына; мамаша ещё несколько раз как заведённая повторяла «кто теперь возьмёт дочку замуж», а в конце, обратилась к Кирюше: «Вот женись теперь сам на ней!». В этой сцене не было ни капли юмора, мамаша говорила серьёзно; после их ухода мы ещё раз поругали сына, а когда он ушёл гулять, дали волю своим эмоциям, смеялись долго и от души: «вот женись теперь сам на ней!».
В одно из воскресений мы посетили городской центральный парк, осмотрели вольеры со зверями, поели мороженого, затем пошли в противоположную от входа сторону на окраину парка; с высокого обрыва (тогда ещё смотровая площадка не была построена) мы смотрели на разлив Енисея, остров Отдыха, полностью залитого водой в половодье; вдали виднелось правобережье и высокие сопки, окружающие город. Мы планировали, что летом Галя с Кирой поедут в Ростов и затем в пионерский лагерь ростовского облсовпрофа, расположенный на Чёрном море в Леселидзе (Абхазия), где Галя будет работать воспитателем в малышовой группе; до отъезда Галя усыновила Кирюшу и оформила его новую метрику, я остался в Красноярске и полностью отдался работе.
VI
В июне СУ-23 тщательно готовилось к приёму строительных студенческих отрядов (ССО); студенты московского мединститута работали на наших объектах в основном на укладке бетона; как-то я разговорился с командиром ССО, крепким спортивным взрослым парнем, который до института окончил медучилище; он рассказал, что в институте подрабатывает в морге и на мой вопрос, не противно ли иметь дело с мертвецами, ответил: «Зато хорошо платят».
Почти одновременно в те же июньские дни как раз подошло время встречать прибывающих на стройку демобилизованных солдат; руководители треста и стройуправлений решили организовать торжественный митинг; на привокзальной площади под музыку оркестра приветствовали воинов, а управляющий трестом Мясников произнёс хорошую речь, в которой сообщил о том, что воины в данный момент находятся совсем рядом с могучим Енисеем; после митинга всех прибывших усадили в автобусы и отвезли в общежития посёлка Индустриальный.
VII
Летом в один из выходных дней по инициативе Климко, любителя путешествий и хорошо знакомого с историей края, была совершена дальняя поездка за жимолостью; ехали управленческим автобусом до живописного посёлка Нарва, расположенного в 120 км от Красноярска, дорога более 20 км шла вдоль берега красавицы Маны, которая добавляла оживление нашему путешествию, затем двигались 10 км до посёлка Баджей, далее сворачивали в сторону, проезжали ещё один километр, и останавливались на большой лесной поляне; здесь увидели остатки бараков, прогнивших и рухнувших на землю; они были почерневшими от времени и по всем признакам это было жильё заключённых; на склоне невысокой сопки заметили таёжное католическое кладбище сосланных в сталинские времена литовцев, латышей и эстонцев, в народе называемом «литовским кладбищем», и первым, обратившим наше внимание на погост, был Климко; увиденные высокие чёрные кресты поразили: они были из лиственницы и хорошо заглублены в каменистую почву, ни один из них не покосился; всё это произвело на меня сильное впечатление, я долго стоял и смотрел, представляя, как в такой глуши при жестоких морозах могли жить и работать люди, большинство из которых были обречены на гибель. Из посёлка лесников мы шли около 5 км за ягодой, вдоль речки стали собирать жимолость, которая росла на невысоких редких кустиках; урожай её был плохим, но всё же мне удалось немного собрать, а бывалые научили: дома надо ягоду пропустить через мясорубку и затем перемешать с сахаром в определённой пропорции, разложить в стеклянные банки и плотно закрыть; жимолость богата витаминами и отлично сохраняется в любых условиях, а зимним вечером этими живыми «витаминами» приятно полакомиться за чаем. Примечательно, что в 10 км от этих мест расположен посёлок Орешное, знаменитый тем, что поблизости находится самая длинная в России пещера, которая хранит в себе много загадочного.
Тут стоит вспомнить, что в 1987 г. будучи в Ленинграде на курсах повышения квалификации для преподавателей вузов, я посетил Вильнюс и побывал в политехническом институте на родственной кафедре ТСП, где встретился с преподавателями, которые хорошо меня приняли; мы обсудили общие учебные проблемы, обменялись методичками по курсовым проектам, переговорили о научной работе, которая меня очень интересовала, сели чаёвничать и я рассказал о литовском таёжном кладбище, которое увидел в Красноярском крае и о котором совсем немногим людям было известно; меня слушали с большим вниманием доценты, старшие преподаватели и пожилой, весь седой профессор, заведующий кафедрой; возможно, некоторые из них вспоминали родственников, не вернувшихся из сибирской ссылки; коллеги были благодарны мне за искренний рассказ и выраженное мною сочувствие; ведь ни в чём не повинные отцы и деды погибли в далёкой Сибири; у нескольких преподавателей я заметил слёзы в глазах; завкафедрой принёс из своего кабинета коньяк, все выпили по глоточку, помянули ушедших из жизни; мы обменялись адресами и тепло распрощались, и всегда, когда я по ТВ вижу наши тенденциозные репортажи из Прибалтики, то вспоминаю это одно из многочисленных кладбищ ГУЛАГа.
После этой коллективной поездки на служебном автобусе в тайгу, когда до вечера было ещё далеко, я ехал из центра города в Рощу и, не доходя до нашего дома, увидел группу людей на краю котлована, совершенно не ограждённого, вырытого давно для строительства магазина; люди с хмурыми лицами обсуждали какое-то происшествие, оказалось, что в котловане играли дети, и вдруг по какой-то причине большое количество грунта из вертикального откоса осыпалось; ребята постарше успели отбежать, а самого маленького придавило грунтом, пока позвали взрослых и откопали ребёнка, он задохнулся и умер, приехавшие врачи скорой помощи ничего уже сделать не смогли; я стоял, не шелохнувшись, услышав этот рассказ, мгновенно подумал: «Слава Богу, что там не было Кирюши, который до отъезда с Галей в Ростов часто с ребятами играл именно в этом злосчастном котловане, который был недалеко от нашего дома».
VIII
Во время моих летних встреч с семейством Климко мы любили посмеяться над чудачествами, ляпами и вранье в нашей прессе; хочу в качестве характеристики того времени, привести лишь некоторые перлы, сохранившиеся в моём архиве.
Из газеты за 1967 год: «По объёму производства стиральных машин наша промышленность достигла уровня США, опередив все остальные страны мира, – рассказал председатель Всесоюзного объединения А.Л. Козлов».
На фото в местной газете показана разгрузка труб с машины и больше на снимке ничего не было. Подпись: «Медеплавильный завод Алтын-Топканского комбината».
Блокнот агитатора: «Если в 1913 году производительность труда в России была в 9 раз ниже, чем в США, то сейчас… она составляет примерно 40-50 % уровня производительности в США». И здесь же. По признанию бывшего министра труда США Митчела, из каждых 100 человек, вновь вступающих в ряды рабочих, 73 на протяжении своей трудовой жизни будут убиты на производстве или получат травму.
Из воскресной радиопередачи: «Слушатели просят исполнить песню «Мой костёр». К сожалению, в нашей фонотеке такой песни нет. Мы предлагаем прослушать песню «Враги сожгли родную хату».
Однажды управляющий трестом Мясников вызвал меня, велел поехать в мединститут и выполнить работу по монтажу нового сценического оборудования; я встретился с ректором, который в аудитории принимал экзамен, но когда ему зам по АХЧ сообщил обо мне, тотчас вышел в коридор; это был известный и всеми уважаемый красноярский хирург, высокого роста крупный, широкоплечий и статный человек; мы втроём уточнили задачу и на другой день рабочие СУ-23 начали устанавливать высокие леса на сцене, чтобы монтажники могли приступить к устройству сложных механизмов; когда плотникам потребовался дополнительный пиломатериал, произошла задержка в работе, снабженцы никак не могли привезти доски; в одно из посещений института меня попросили зайти в кабинет к ректору, он попросил позвать своего зама по хозчасти и нашего бригадира; в их присутствии мне было сказано: «А.Б., ваши рабочие за неимением материала, стали вытаскивать из подвала, где находится морг, доски, предназначенные для изготовления гробов»; я был поражён, далее последовала сцена, описать которую у меня не хватает таланта; рабочим тут же мною было велено прекратить безобразие, а из привезённого для нас позже пиломатериала доски вернули в подвал. Все работы по сцене были выполнены отлично и на торжественном праздновании Дня медицинского работника, как мне через несколько дней рассказывал зам управляющего Осипов, выступающие стрибуны благодарили присутствующего в президиуме Мясникова.
И к слову, очень важной оказалась знакомство с ректором, который хорошо относился ко мне и был доволен нашей работой; через несколько лет он помог во время обострения у меня язвенной болезни: написал записку профессору Филиппу Филипповичу Костюку в 20-ю больницу с просьбой принять меня (далее в следующей главе будет написано о моей тяжёлой болезни, возникшей из-за перегрузки при работе над диссертацией).
IX
В СУ-23 накануне Дня Строителя решили для желающих организовать дальнюю поездку на Красноярское море. Накануне праздника, в субботу, на грузовике с будкой мы, человек 15 рабочих и ИТР, прибыли к месту и расположились на берегу Красноярского водохранилища; в то время оно всё ещё заполнялось, уровень воды постепенно повышался, она заливала низкие хорошо прогреваемые заводи; в одном из таких мест нами два раза был заброшен бредень, выловили много рыбы, в том числе и тайменей среднего размера, сварили тройную уху, водка и закуска была у нас с собой; здесь же прямо на траве устроили шикарный обед; выпито было много, но я, вероятно, по примеру своего отца, никогда не терял при этом своего достоинства; прекрасно коллектив отметил профессиональный праздник, а ночевали все под открытым небом, утром хорошо позавтракали, искупались в тёплой воде залива, но вскоре началась гроза, пошёл сильный дождь, который заставил людей протрезвиться; было решено быстро собираться и ехать домой. И тут случилось вот что: мы заметили в зарослях высокой травы свинью-мамашу с выводком поросят, только родившихся; она вела их на ферму, чтобы укрыться от дождя и согреться; мы уже хотели отъезжать, когда шофёр Виктор услышал детский плач, доносившийся из зарослей, принёс в кабину слепого поросёнка, которого забыла мамаша; он тыкался носом в одежду Виктора, было ясно, что хочет есть; мы развели сгущёнку водой, я держал поросёнка, а Виктор осторожно сливал молоко на свою ладонь, оно стекало вниз к пальцу, поросёнок сосал палец и пил молочко; когда он насытился и заснул, мы поехали; дорога была грунтовая, ехали по намокшему чернозёму, буксовали, часто выходили и все вместе толкали машину; приехали в Красноярск затемно, но все были очень рады тому, что поездка выдалась на редкость удачной. Минуло полтора года, когда я случайно встретился с Виктором и спросил о судьбе найденного поросёнка, выжил ли он? Виктор сказал, что не только выжил, но вырос в огромного борова.
X
В конце августа вернулись из Ростова домой Галя и Кира; жена была уже в положении, носила под сердцем Сашу, поэтому устроилась работать в библиотеке на полставки, а с конца октября ушла в декретный отпуск. Хочу заметить, что около 80% жителей нашего дома – это переселенцы из бараков, расположенных в правобережье, естественно, люди не высшего сорта; над нами на пятом этаже проживала семья Силаевых, её глава Гена – маленький, тщедушный с худощавым лицом и востреньким носиком, страшный неряха и любитель выпить, работал арматурщиком на КЗСК, дома разводил рыбок на продажу и изрядную площадь квартиры занимали самодельные большие аквариумы; жена его Алла, милая женщина, так же работавшая в одном из цехов КЗСК, подружилась с Галей, а их черноглазая с курчавыми волосами дочь Маринка была ровесницей Кирюши.
Однажды Гена, придя домой после ночной смены, когда жена была на работе, а дочь в детском саду, крепко выпил и завалился спать; после работы, когда мы были уже дома, в нашей ванной комнате, туалете и даже в прихожей с потолка стала течь вода; я поднялся на четвёртый этаж, но в квартире над нами тоже были лужи, а с потолка лилось ещё сильней, чем у нас; жильцы первого и второго этажей, которые были под нами, тоже стали подниматься по лестнице, чтобы выяснять, кто заливает квартиры; когда это стало ясно, я и другие мужчины начали тарабанить в дверь Силаевым, но долго никто не открывал; наконец, пьяный Гена проснулся и когда открыл дверь квартиры, вода из прихожей хлынула на лестничную площадку, я быстро забежал в ванную комнату и кухню и перекрыл краны. Бывает, что верхние соседи по неосторожности немного зальют нижнюю квартиру из-за неисправности сантехники; но здесь из-за форменного дождя, устроенного пьяницей, пострадали все пять квартир; дело в том, что Гена перед тем, как лечь спать, не закрыл в ванной и кухне краны (днём воду в дом не подавали); когда я и Галя зашли в их залитую водой комнату, то увидели на полу рыб, вода по шлангу шла из кухни, переполняла аквариумы, рыбки выскакивали на пол; хозяйка, вернувшись с работы и услышав угрозы жильцов подать на семью в суд, пришла в неописуемый ужас; ведь некоторые жильцы, вселившись ещё весной, сразу сделали в квартирах ремонт; слава Богу, нас это не коснулось, а Галя стала успокаивать испуганную Аллу; в дальнейшем мы часто слышали, как этот тщедушный и маленький Гена издевался над женой и ребёнком, а Алла, хотя и была в два раза крупней и сильней мужа, боялась его.
XI
Есть смысл рассказать об одном эпизоде, который имел место осенью 1968 г., когда крупнейшую стройку страны – Ачинский глиноземный комбинат – посетил председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Спустя несколько часов после осмотра стройки, он встретился со строителями; в конце совещания руководитель одного из стройуправлений поднял важный вопрос о нерациональном использовании грузового транспорта; он рассказал на конкретных примерах, что в стройуправлениях начальник и главный инженер вынуждены из-за отсутствия легковых машин («Жигули», «Москвич» не поставлялись на стройки) ездить по объектам на грузовых 3-5-тонных автомобилях и платить за их прокат, как за перевозку липовых строительных грузов (я ездил на 3-х тонном ГАЗ-53, Бурый – на служебном автобусе); у премьера спросили, когда эта бесхозяйственность кончится? Косыгин немного задумался и ответил, что знает об этой проблеме, её обсуждали, но, по мнению многих ещё не пришло время давать руководителям стройуправлений, служебный автомобиль из-за большого соблазна использовать его в личных целях; можно легко предположить, что руководители крупных строек Красноярского края, присутствующие на совещании, по интонации премьера, бывшего производственника и сторонника реформ в экономике – это было всем достоверно известно – не сомневались, что лично он и ранее был готов решить эту проблему, но… Это пресловутое «НО» заключалось в «…по мнению многих…», а кто эти многие было понятно: члены Политбюро, в первую очередь генсек Брежнев и главный в партии идеолог Суслов; больше вопросов по этой проблеме не было, но неприятный осадок у присутствующих остался. Почему? Все они были интеллигентными и умными людьми, умеющие «читать между строк», и знали, что высшие партийные руководители страны всегда считают наш народ, в том числе и руководителей низшего звена, а так же самих себя, бессовестными и вороватыми, готовыми всегда поживиться за счёт государства; поэтому создан был мощный репрессивный аппарат – ОБХСС, но когда со второй половины 1970-х годов контрольные органы сами стали воровать, в стране началось безбоязненное массовое разорение государственных средств и ресурсов; я это знаю на примере Братскгэсстроя – именно тогда начался бум строительства дач, гаражей и особняков; остановить, или хотя бы затормозить, этот процесс было уже невозможно; пробовали с помощью КПК, но это были лишь единичные случаи – все шло к развалу страны, к «перестройке». Я снова отвлекся.