Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
II
Из ИТР со мной работал мастер Холодов и ещё один, имя которого не помню; знаниями и рвением в работе они не отличались – обычные «ростовские мастера» и в 17-00 их следов на объекте уже не было; как говаривал когда-то на строительстве цеха М8 в Красноярске мой начальник участка Давыдов: «День до вечера и – к телевизору!». Низкорослый и худощавый Холодов, не горел на работе, был довольно безразличен; имел некультурный вид, но считал себя красавцем; он плохо знал чертежи, часто ошибался, выдавая задания бригадирам, и мнеприходилось поправлять его, подсказывать, а за серьёзные промахи, и ругать; не помню, что он оканчивал, но знаний явно не хватало: Imperitia pro culpa habetur («незнание вменяется в вину», формула римского права). В контексте сложившихся на стройке обстоятельств, перевоспитывать его было уже совсем‑совсем поздно; через месяц его перевели на строительство жилых домов, со мной остался на объекте один мастер, что было достаточно, т.к. работали в одну смену.
Зато трудились прекрасные опытные бригадиры, крепкие мужчины, хорошо знающие строительное производство. Бригадир арматурщиков – высокой, худощавый, 50-летний украинец Бегун; его острый нос с сильной горбинкой напоминал клюв ястреба; был он немногословный, хорошо разбирался в сложных чертежах густоармированных фундаментов под компрессоры.
Бригадир плотников 40-летний Вепринцев посещал нас редко, доверив работу звеньевому; хотя его большая комплексная бригада трудилась на многих объектах УНР-106, но при срочной подготовке опалубки к бетонированию он по моей просьбе добавлял рабочих, которые хорошо трудились и всегда укладывались в сроки; поскольку Вепринцеву приходилось в течение дня посещать разные объекты на пос. Сельмаш, одевался он не в спецовку, а носил пиджак и рубашку с галстуком; я заметил, что начальство относилось к нему по-особому уважительно, как и положено относиться к руководителю коллектива, «делающему» основной план управления.
О начальстве. Руководил УНР-106 Павленко, среднего роста 40-летний мужчина, чуть седоватый с приятным лицом, опытный и доброжелательный строитель; еженедельные планёрки вёл умно и деловито, не забывая кого-то ругнуть или похвалить, мог разрядить напряжённую обстановку шуткой и посмеяться вместе со всеми, безусловно, пользовался всеобщим уважением. Бывая значительно позже в Ростове, когда посещал родителей, я узнал, что Павленко, выйдя на пенсию, работал до самой смерти в ОКСе на оборонном предприятии, его ценили; да и вообще в Ростове среди строителей он хорошо известен, ибо был из тех, кто всю жизнь исполнял долг и честно служил; Бог признает это, – и, конечно, ему теперь хорошо.
Главный инженер Драпкин Леонид Михайлович, небольшого роста, худощавый, черноволосый еврей с большими красивыми глазами; в отличие от Павленко, был суховат, одевался с иголочки, что подчёркивало интеллигентность. Кстати, его маленькая дочка была в одной группе с Кирюшей; на пенсии Драпкин работал в ОКСе завода РСМ, но умер рано.
Мне была ново хорошо поставленная в УНР-106 диспетчерская служба и отношение к ответственной работе сменных диспетчеров, ведущих ежедневный учёт всех выполненных работ; чтобы не случилось, я, как и другие, обязаны были к 17-30 по телефону подробно доложить диспетчеру результаты дня в физических объёмах; в дни планёрок передавал эти сведения, придя в контору сам; выйдя с территории завода, я проходил мимо нашего дома (контора была недалеко), напротив которого с противоположной стороны трамвайных путей располагались разные ларьки. В одном из них Лазарь продавал водку на разлив; его имя и этот ларёк были на посёлке известны всем; Лазарь – легендарная личность – рабочие завода, идя со смены, заходили «до Лазаря», выпивали по стаканчику водки и расходились по домам; но, как всегда бывает, некоторые не торопились и пили (особенно в день получки и аванса) так много, что могли только лежать – летом их оттаскивали отсыпаться за ларьки: «пей водку – и умирай!».
Главным диспетчером управления работала Жанна, 30-летняя красивая, умная и по признанию всех, симпатичная женщина; в первый день оформления на работу, увидев её мельком в коридоре управления, обратил своё внимание; тогда подумал без усмешки, даже без намёка на что-либо, просто, как это иногда бывает, засёк глазами, а оказалось, что навсегда. Со временем у меня с Жанной возникли хорошие взаимоотношения, возможно, ещё и потому, что её сынишка в детском саду стал дружить с Кирюшей; мне было приятно, посещая контору, заходить в диспетчерскую, передавать дневную сводку, заявку и перекинуться несколькими словами с Жанной, которая всегда была приветлива и доброжелательна со мной.
III
Должен обрести успокоение тот,
у кого хватило мужества
признатся в своих поступках.
На объекте главной заботой стало возведение фундаментов под компрессоры. Помимо рабочих УНР-106 в моём подчинении были также заводские рабочие, командированные к нам на весь период времени, пока строители УНР-106 возводили для завода, в т.ч. для этих рабочих, многоэтажный жилой дом; они добросовестно выполняли самые различные работы, в том числе бетонирование; зарплата им начислялась по нарядам, как и рабочим УНР-106; я сразу выделил двоих, 30-летнох друзей, Николая и Ивана.
Большие котлованы под фундаменты были выкопаны до моего прихода, но объём доработки грунта вручную был значительным; выручал работавший в здании мостовой кран; большое металлическое корыто, гружённое грунтом, подавали краном к торцу здания и выгружали в самосвал; крановщиком работал заводчанин Жора, высокий и худой мужчина, безропотно выполнявший команды крикливого Николая; тот без всякой причины орал часто матом на Жору, а я удивлялся, поскольку привык к тому, что у нас в Красноярске и Братске к механизатором относятся уважительно; но, очевидно, на РСМ особое к ним отношение, а может Жора просто не умел осадить Николая. Когда котлованы были готовы и выполнена бетонная подготовка под основание фундаментов, началась установка опалубки и их армирование. Сложность этой работы, как и в выполненных ранее фундаментах под мощные дробилки на Берёзовской фабрике в Красноярске, заключалась в наличии многих отверстий, ниш, закладных трубах в теле фундамента; поэтому работа растянулась до декабря, когда уже наступили морозы.
IV
… И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живёт,
Не всё, что здесь цвело, увянет,
Не всё, что было здесь, пройдёт!
(Ф. Тютчев)
А что же личная жизнь? Переезд в Ростов из ставшего мне родным Красноярска, стоил мне ужасно, но у меня было лучшее утешение в жизни – знать, что рядом есть сын, сестра и родители. Дома в свободное время, а чаще в выходные дни, я общался с Кирюшей, гуляли, разбирались с конструктором, снимал родных на кинокамеру, купленную в Красноярске. Обычно вечером в постели, когда дневные дела уже отошли, а сновидения ещё не приблизились, я вспоминал события своей юности, и воспоминания эти были теплы; часто отчётливо видел Свету во время нашего пребывания здесь 1962 и 64 году: передо мной проплывало её лицо, одежда, движения по комнате, разные эпизоды во время наших визитов в Ростов… Лёжа в своей постели я вдыхал запах её волос, всегда напоминавший мне запах свежего сена; на миг пробегут по душе, ласково, печально и неясно тронув её, тогдашние, забытые, волнующие и теперь неуловимые чувства; ведь только самые близкие родственники знали, что творится в моей душе. Я слышал шаги прохожих за окном и обрывки их бесед, видел Светины жесты, оказавшиеся моими собственными жестами; становилось спокойно, и я засыпал.
7 ноября на Театральной площади состоялся военный парад; я, Кирюша и сосед Толя, сын соседки тёти Маруси, отслуживший в армии и работавший на РСМ, отправились смотреть парад, который сыну очень понравился, а я запечатлел многое на киноплёнку. В ноябре к нам в гости приехал на несколько дней Алексей Сергеевич Максатов, который во время своего отпуска гостил у брата в Белоруссии, и на обратном пути в Иркутск заехал в Ростов посетить внука; я был очень рад его приезду, в один из дней вместе с Кирюшей показал ему Ростов. Погода стояла по-осеннему прохладная, но светило яркое солнце и настроение у всех было хорошее; спустились мы с Будёновского проспекта на набережную, и пошли в сторону Ворошиловского моста; Кирюша и я присели на скамейку, а дед Алексей подошёл к киоску и выпил рюмку водки; затем вернулся к нам, закурил и довольный сообщил мне: «Как здорово у вас, к водочке подают солёный огурчик!».
Однажды я был приглашён посетить семью Либановых, которую очень любил, особенно красавицу Неллу, по которой вздыхали парни в институте. Ведь это именно эта семья приютила меня, когда в 1954 г. пришлось готовиться к поступлению в РИСИ. Торжественно отмечалось важное событие – недавнее бракосочетание младшей дочери Виктории и Пети, одноклассников моей Ольги; теперь уже Петя учился в РАУ, а Виктория и Оля – в университете. Из гостей были родители Юры Пискунова, мужа Неллы Либановой, и родственник из Киева – работник киностудии. В небольшой комнате за праздничным столом разместилось десять человек; Вениамин Наумович разделал на куски жареного гуся, а Агнесса Михайловна стала раскладывать всем на тарелки; когда очередь дошла до меня, то мне, как близкому знакомому, но не родственнику, досталось несколько косточек без мяса. Особого веселья не было, но хорошо пошло вкусное вино, на которое больше всех налегал Петя; и замечу, что в дальнейшем болезненное пристрастие к вину сыграло свою роковую роль в жизни офицера: он совершенно измучил семью, так и не справившись с вредной привычкой.
V
Когда тебе придётся туго,
Найдёшь и сто рублей и друга,
Себя найти куда трудней,
Чем друга или сто рублей.
(Арсений Тарковский)
Дождливая ростовская осень неприятно действовала на меня, и выходные дни были безрадостны или почти безрадостны; слава Богу, ноябрь выдался необычайно тёплым и безветренным. Вскоре я познакомился с выпускником РИСИ – Жорой Борисовым, который когда-то учился на курс ниже меня, проживал он с матерью в соседнем доме, а работал инженером в строительном главке в старинном большом здании, расположенном на Будённовском проспекте. Сначала я подумал, что говорить ему со мной будет неохота, но вышло наоборот – доброжелательный, умный и серьёзный парень был рад знакомству, и мы договорились иногда проводить время вместе. Вскоре я почувствовал, что во многом мрачному настроению одинокого тридцатилетнего Жоры соответствовало моё унылое настроение; стали два холостяка проводить время вместе, совершая по выходным дням поездки на электричке в окрестности Ростова на природу. Готовились солидно, брали с собой продукты и немного выпивки; приходили на вокзал «Сельмаш» и садились в электричку – ещё минута и мы уже за городом. Разводили в посадках лесополосы костерок, обедали, увлекались чтением стихов и юмористических рассказов – хорошо проводили время: дышали чудным осенним воздухом и даже немного загорали. Мы хорошо понимали друг друга и нам было комфортно; как говорит латинская пословица: Intelligenti pauca (для понимающего достаточно и немногого). О личной жизни не распространялись – это был молчаливый уговор. Конечно, я чувствовал, что парень одинок; рассказывал ему о своих многочисленных путешествиях, он дал мне дружеское прозвище «Бродяга». Через некоторое время пошли дожди, и наши поездки прекратились, но я вспоминаю об этом непродолжительном досуге с тёплым чувством.
Вот недавно прочёл у Шопенгауэра: «Подлинное счастье состоит в возможности беспрепятственного применения наших совершенств, в чём бы они не заключались, и, следовательно, согласуется со словами Гёте: «Кто от рождения обладает даром быть даровитым, обретает в досуге радость бытия». Но обладание досугом не только не свойственно обыкновенной судьбе, но и чуждо натуре обыкновенного человека, ибо его естественное назначение – в том, чтобы тратить своё время на добывание необходимых средств для существования его самого и его семьи. Это сын нужды, а не свободный интеллект. Вот почему досуг скоро становится обыкновенному человеку в тягость, наконец, даже в муку, если он не в состоянии заполнить его с помощью разного рода искусственных и выдуманных целей и всяческих игр, забав и слабостей, мало того, досуг этот, по той же самой причине, сопряжён для него даже с опасностью, т.к. справедливо говорится: «Difficilis in otio quies» (опасен при досуге покой, лат.). С другой стороны, однако, далеко выходящий за нормальные пределы интеллект тоже будет ненормальным, т.е. неестественным. Но уж если он всё-таки имеется, то для счастья лица, им одарённого, как раз нужен этот досуг, который другим, то в тягость, то на пагубу: без него человек будет несчастным». Значительно позже в конце 1970-х годов я узнал, что у Жоры хорошая жена, две дочки, а сам он уже работает в строительном главке каким-то начальником; порадовался я за него.
VI
За мгновеньем мгновенье и жизнь промелькнёт…
Пусть весельем мгновение это блеснёт!
Берегись, ибо жизнь – это сущность творенья,
Как её проведёшь, так она и пройдёт.
(Омар Хайям)
На стройке стабильно шла работа, и по причине односменной работы я с шести часов вечера был свободен, да и в выходные было много свободного времени. Однажды возле ДК строителей, который находился на ул. Энгельса между гастрономом «Три поросёнка» и фирменным рыбным магазином, я увидел объявление о наборе желающих заниматься бесплатно в киностудии и решил попробовать; пришёл на первое занятие, собралось человек десять разного народа от 20 до 30 лет со своими узкоплёночными кинокамерами; руководитель сообщил, что цель занятий – научиться разыгрывать и снимать короткие игровые эпизоды; это мне показалось полезным, поскольку я с детства любил фотографировать, а последние два года снимал на кинокамеру родных и знакомых; комната для съёмок была оборудована софитами и пробные кадры дали хороший результат.
Я стал посещать студию вовсе не потому, что хотел делать фильмы – мне надо было найти занятие, чтобы было с кем-то общение; занятия проходили по вечерам несколько раз в неделю и в воскресенье. Начали снимать мизансцены с участием желающих, но меня не оставляло ощущения напряжённой неловкости; после нескольких недель занятий я понял, что это не моё и оставил студию. Дальнейшие ощущения от моей работы были несколько разочаровывающими.
В декабре по радио объявили, что на площади перед зданием заводского ДК состоится парад комбайнов, старых и новых, в т.ч. выпускаемых на экспорт. Я, мама и Кирюша, несмотря на морозную погоду, пошли смотреть парад; собралось много народу, пришли заводские ветераны, в 1920-х годах работающие на заводе. Мы немного припоздали, но бабушка, энергично расталкивая толпу, выдвинула внука в первый ряд, а я стоя невдалеке, фотографировал и снимал парад на кинокамеру.
Перед новым годом нас посетила семья моего брата Виктора, приехавшая в Ростов на пару дней из Краматорска; я радовался, что Виктор в то время был уже кандидат наук и работал заведующим крупной лабораторией при заводе НКМЗ; впрочем, не только этим он мог гордиться, поскольку был автором многих изобретений в области теплотехники. В моём фильме хорошо видно, как Кира и Боря дерутся на шпагах, а Виктор с Сергеем-школьником дурачатся с Кирюшей; в соревновании на чтение стихов Боря опередил Кирюшу, продекламировав очень длинное стихотворение. В эти радостные дни в квартире не прекращалось веселье, шум и смех, затевались разные игры; обедали за большим столом, а приготовленная женщинами вкусная еда поглощалась с аппетитом; папа выставлял на стол наливки собственного приготовления и соки для детей. Я подумал тогда: «Жизнь продолжается, и в ней, чёрт побери, бывают-таки «счастливейшие минуты». Для деда Бориса и бабы Вари радостно было увидеть сразу всех: Виктора, его жену Тоню, внуков Серёжу, Борю и Кирюшу. Приходили в эти дни моя сестра Оля с мужем Аликом Климовым. Всё это мною запечатлено в фильме «Модылевские».
Судьба Алика печальная: у него вскоре обнаружился рак, лечился в Ленинграде, но безрезультатно; перевезли его в Ростов, Ольга стала за больным ухаживать; вся измучилась, бегая по городу, чтобы достать у частников мумиё; однако и оно не помогало, болезнь прогрессировала, Алик скончался. Их маленький сын Дениска был под присмотром бабушек – Варей и Ларисой; Ольга всю жизнь работала учителем в школе и ещё прирабатывала – занималась со старшеклассниками, готовя их к поступлению в институт. В общем, работая, как лошадь, она зарабатывала на две семьи – Модылевских и Климовых. Времени для знакомств не было совершенно, замуж не вышла; после смерти родителей она до конца жизни жила одна с сыном.
VII
Ещё в ноябре на участке началось строительство насосной глубокого заложения, для которой был выкопан котлован 12 х 30 метров и глубиной около шести метров, но поскольку уровень грунтовых вод был высоким, пришлось организовывать открытый водоотлив с помощью мощного насоса; четверо мотористок посменно дежурили круглые сутки, включая выходные и праздничные дни, чтобы в сухом котловане можно было работать. Заканчивался 1966 год и 31 декабря мы всей семьёй отметили встречу нового 1967 года за праздничным столом; украшенная игрушками ёлка стояла в углу большой комнаты, как когда-то в моё студенческое время.
Утром 1 января во время завтрака к нам позвонили в дверь, и, вошедшая мотористка сказала, что ночью сгорел мотор насоса, весь котлован залило водой; пришлось мне одеться и срочно идти на участок; мороз стоял градусов 15, вода в котловане покрылась коркой льда. В первый рабочий день я попросил главного механика поставить основной и резервный насосы, и это было сделано, воду откачали. Бетон был уложен в армированную плиту днища и началось возведение по периметру ж/б стен высотой 6метров. Вот так начался 1967 год, который принёс много нового в мою судьбу.
Одновременно шло бетонирование первого фундамента под компрессор; его нижняя массивная часть выполнялась без прогрева методом термоса с утеплением опилками; остальные части фундамента возводили с электропрогревом бетона, для чего использовали три станции прогрева бетона УПБ-60. Теперь вспомнил, что однажды на планёрке Павленко спросил начальника участка Крикина, почему не принимают бетон на модельный цех? Здесь надо отметить, что в Ростове строители, чтобы не рисковать, всегда делали паузу в холодную погоду, ожидая потепления зимой до нуля градусов и выше. Павленко отметил, что бетон хорошо идёт на компрессорную, на что Крикин, имевший некультурный вид, но считавший себя красавцем, под общий хохот, ответил: «Так ведь Модылевский захватил все установки прогрева бетона, которые имеются в управлении». Этот прораб, и по внешнему виду, и по громкому голосу, и особенно, как любитель выпить, мне напомнил начальника участка Николенко из Братского СМУ ТЭЦ. Он также, как и Николенко, всегда старался выглядеть величаво, но ведь известно, что «Величавость – это непостижимая уловка тела, изобретённая для того, чтобы скрыть недостатки ума».
VIII
Хотелось бы, чтобы читатель
почерпнул в написанном здесь
пищу для ума. И определённый
заряд оптимизма.
Подошло время бетонировать верхнюю часть фундамента под компрессор, куда необходимо было установить очень тяжёлую закладную деталь – большой площади стальную плиту, на которую крепится электромотор и редуктор компрессора; эта плита снизу имела мощные анкера, заглублённые в бетон. Так было красиво изображено на чертеже, но когда нам привезли эту закладную деталь с мощными анкерами в виде приваренных снизу к плите двутавров, то выяснилось, что их невозможно точно установить между стержнями смонтированной по проекту арматуры. Раздвигать или резать стержни мы не имели право, и я понёс чертежи Драпкину, изложил проблему, главный инженер УНР согласился, что плиту установить без нарушения проекта невозможно; советую читателю обратить особое внимание на это важное обстоятельство. Мы договорились, что я попробую рассчитать и изменить схему армирования, чтобы всё-таки появилась возможность установить плиту, одновременно усилив армирование дополнительными стержнями. Не один раз на стройках я это проделывал, поскольку это просто, как дважды два; дома вечерами всё рассчитал, вычертил на миллиметровке в увеличенном масштабе новый арматурный чертёж с расположением анкеров плиты и представил главному инженеру, который чертёж одобрил. Однако без согласования с авторами проекта бетонировать верхнюю часть такого ответственного фундамента нельзя, главный инженер не решался подписать мой чертёж «в производство»; я попробовал действовать более решительно, уж очень хотелось съездить в мой родной Харьков.
Не возникало сомнений, что это брак в работе проектировщиков; нечто похожее уже имело место на ТЭС-2 в Братске (я писал об этом ранее), но там под боком постоянно находился Стеценко – полномочный представитель авторского надзора Харьковского ТЭПа. Решили меня отправить в командировку в проектный институт, а поскольку ранее в Харьков из Рубцовска переехали многие семьи, я по приезде остановился у Аркадьевых, проживающих в пос. ХТЗ. Хозяйка Ася Борисовна была подругой моей мамы ещё даже с довоенного времени.
На следующий день поехал в проектный институт; метро только строилось, давка в транспорте была неимоверная; в институте мне указали авторов проекта, я зашёл в огромный уставленный кульманами зал, где работало более пятидесяти проектировщиков. Начальник отдела высокий худощавый, статный, с седыми усами и седыми же волосами, пенсионного возраста солидный мужчина; он попросил меня присесть и подождать. Когда стали беседовать, я показал ему их рабочие чертежи и сказал, что закладную деталь установить невозможно, не меняя армирования; он мельком взглянул на чертёж, потом посмотрел на меня и, явно с издёвкой, сказал: «Подумаешь проблема, отдайте своему бригадиру чертёж, и он сделает всё в лучшем виде!». Вот тебе и раз! Услышав это, я сказал, что динамические нагрузки на фундамент большие, ответственность несу я, а не бригадир и спросил проектировщика: «Вы сами смогли бы установить плиту с этими анкерами? Покажите, пожалуйста, на чертеже, как это можно сделать». Вопрос требовал прямого ответа, ведь как бы то ни было, акты подобного рода могут иметь принципиальное значение; тогда он внимательно стал рассматривать чертёж и задумался; я, имея к тому времени семилетний опыт с недоработками проектировщиков (Московский «Гиредмет», Ленинградский «Промстройпроект», Московский ПИ-1 и др.), понимал, о чём он думает: проект типовой, как-то случилось, что конструктор не увязал в чертеже анкера плиты и армирование, и теперь приходиться это признать. Начальника куда-то позвали, а когда он вернулся, я вынул из кармана пиджака свой заготовленный чертёж и сказал: «Может разрезать несколько стержней, приварить их концы к анкерам, а арматуру усилить дополнительными стержнями?». Он посмотрел мой чертёж и с облегчением промолвил: «Вот это то, что надо!». Я решил довести дело до точки и попросил согласовать мой чертёж, подписать, поставить штамп института, что сразу было исполнено. Когда прощались, он, всё же желая уколоть меня, сказал, что никто ещё в стране на чертежи их типового проекта не жаловался, мысленно намекнув – зачем это я из-за пустяка приехал? Но я помнил слова начальника Братского СМУ ТЭЦ Медведева, когда начал строить ТЭС-2 БЛПК: «Анатолий, на серьёзном объекте ничего нельзя изменять без согласования с авторами проекта!». Тем не менее, я знал, что часто на стройках без всякого согласования изменяли армирование и усиливали его дополнительными стержнями; экономили время и к авторам проекта не обращались, а главные инженеры смело утверждали изменения.
Дело было сделано, я отметил командировку, и у меня оказалась целая свободная неделя. Итак, я жил у гостеприимных Аркадьекых, которые приняли меня как родного. Их старший сын Борис, стройный и красивый смуглый мужчина, был старше меня на три года; ещё в Рубцовске в нашей школе № 9 он был отличником в учёбе и не только; прекрасный пловец (я писал, как однажды в детстве он спас меня, когда я, не умея ещё хорошо плавать, попал в водоворот и тонул в Алее), отлично выступал на всех гимнастических снарядах, хорошо играл в волейбол… Окончил политехнический институт в Харькове, работал конструктором, защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, стал главным конструктором завода «Электротяжмаш». Посмотрел я родной Харьков, по пути в Ростов заехал на несколько дней к брату в Краматорск.
IX
Теперь, имея согласование на изменение армирования, ничего не мешало нам завершить зимнее бетонирование первого фундамента под компрессор; возводить остальные фундаменты в летнее время было несравненно легче. В связи с большими динамическими нагрузками требовалось организовать непрерывную укладку бетона, о чём было указано в проекте; но «гладко было на бумаге», а стройка есть стройка: часто мне приходилось «воевать» с мастерами трестовского РБУ, чтобы бетон шёл непрерывно, особенно во вторую смену; однажды, когда оканчивали бетонировать самую ответственную верхнюю часть фундамента, пришлось мне, всего лишь прорабу, звонить вечером домой главному диспетчеру и главному инженеру треста, просить воздействовать на РБУ; я понимал, что, возможно, для ростовских начальников это нонсенс, однако помогло и мы получали бетон вне очереди за счёт других трестовских объектов. Конечно, моя деятельность в строительстве – это бесконечно малая величина на фоне огромных строек большой страны, но всё-таки частица жизни общества.
X
Наступила весна, после очень снежной зимы в самом начале марта солнце начало палить, температура поднялась до 20 градусов и сугробы снега стали быстро таять, весь город покрылся лужами. Я пошёл на старый базар покупать мимозу; толпы людей атаковывали кавказцов, которые продавали веточки; я стал свидетелем колоритной сцены: усатый грузин доставал из большого чемодана мимозу, брал из протянутых к нему рук деньги, вручал цветы и громко приговаривал: «Сегодня все женщины наверху!». Мы отпраздновали дома 8 марта, посетили родственников на ул. Леваневского, где Ольга любила возиться с Кирюшей: читала ему купленные ею книжки, баловала сладостями. Много я там снимал на киноплёнку.
Постепенно освобождался от болевого шока, связанного с угнетающими меня воспоминаниями; конечно, настроение временами менялось, приходили мысли, что, возможно, придётся жить в Ростове; были мечты купить моторную лодку-казанку (лодки были в продаже всегда и стоили недорого, и мотор можно было выбрать подходящий), чтобы проводить время с Кирюшей на Дону; с этой целью побывал я в местах стоянок лодок и приценивался к будкам, в которых хранились моторы, рыболовные снасти и др. Как-то рабочие сказали мне, что за городом в «садах» очень дёшево продаются пустующие дачи с плодовыми деревьями, и я несколько раз ездил смотреть. Но эти мои действия оказались бесплодными – ведь мы редко до конца понимаем, чего мы в действительности хотим.
XII
Разумеется, я не жил затворником и однажды в конце рабочего дня по телефону на участок сообщили, чтобы я после работы сразу явился в контору; оказалось, что Павленко предложил ИТР (только мужчинам!) сесть в автобус и поехать на базу отдыха УНР-106, расположенную на Левбердоне (так сокращённо именовался в народе левый берег Дона); я успел позвонить домой, что задержусь, хотя не знал для чего и куда мы едем. Нас тридцать человек прибыло в живописное место, где на берегу Дона среди тополей и акаций был установлен длинный стол с многочисленной выпивкой и богатой донской закуской. Началось застолье, поднимали тосты за строителей; после трудового дня все с аппетитом навалились на вкуснятину, Павленко был в ударе, весело руководил процессом, выпивал со всеми, нo, est modus in rebus (знал меру). Он на равных общался со всеми и люди сразу оценили дружеское между собой общение, чего не бывает на работе, ведь работают на разных объектах и не видят друг друга. Был тёплый вечер, с Дона тянуло лёгкой прохладой; приподнятое настроение охватило всех, водки было выпито много и пошли анекдоты, шутки-прибаутки, да порой такие, что бумага не выдержит, и в этом тоже отличился Павленко. Всем было весело, а ведь хорошее не забывается, не так уж много его в жизни строителя, чтобы можно было забывать. Начальник распорядился, чтобы автобус довёз каждого до дома.
VIII
В погожие дни мама и Кирюша ходили в Рощу (парк им. Николая Островского), где было много детворы разных возрастов. Однажды я снял на кинокамеру один сюжет: за длинным столом в окружении ребят Кирюша играл в детский баскетбол – нажимал пружинку и забрасывал шарик в корзину; ребята постарше стали пытаться тоже играть, но бдительная баба Варя быстро их утихомирила, чтобы не мешали внуку. Как-то на аллее мы встретили знакомого мне Мишу, который гулял со своими мальчиками-двойняшками одинакового с Кирюшей возраста; Миша окончил РИИЖТ и ещё во время учёбы хорошо судил волейбол, стал судьёй республиканской категории. В Роще мы усадили своих чад на карусели, я снимал на камеру, ребята накатались вдоволь.
Оставив маму и Кирюшу, я удалился вглубь парка, сел на траву и задумался о своём житье, как когда-то поэт, написавший:
Не пойму, кого с тоской люблю я,
Кто мне дорог… Иль не всё ль равно?
Счастья жду я, мучась и тоскуя,
Но не верю в счастье уж давно!
XIV
На объекте стены насосной были возведены, теперь требовалось приступать к их торкретированию, чтобы они стали водонепроницаемыми; только после этого можно было прекратить откачку грунтовой воды. Прибыло к нам звено рабочих с торкрет-пушкой, мы завезли цемент и мелкий песок, началось нанесение слоёв торкрет-штукатурки, с чем я познакомился впервые; также производились работы по сооружению градирни, и однажды в начале второй смены произошёл неприятный случай: рабочий отрезал ножовкой металлический уголок и стал смахивать пыль, я стоял рядом и мне в глаз попала мелкая стружка – дикая боль, полились слёзы, заводчане показали мне направление, куда надо идти в медпункт, находящийся недалеко; я шёл с почти закрытыми глазами и не знал, помогут ли там мне; врач очень ловко, вероятно, магнитным щупом, удалил металл из глаза, боль стала утихать и всё обошлось; несколько дней я закапывал в глаз лекарство, нехороших последствий не было, а урок запомнил на всю жизнь и в подобных ситуациях всегда надевал очки.
Мы приступили к рытью траншей для прокладки коммуникаций и однажды бульдозер, предварительно убиравший грунт и расчищавший трассу для работы экскаватора, обнажил край огромного пакета тонкого листового металла, явно кем-то спрятанного и предназначенного для вывоза с завода. Наши рабочие с любопытством осматривали этот схрон, а я позвонил диспетчеру завода и найденный металл перевезли в цех комбайнов. Да, воровство по-крупному на РСМ процветало.