Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
XIX
В мае на участок стали поступать с КЗСК ж/б шестиметровые толщиной 6см стеновые панели для корпуса № 2; мы сразу заметили, что многие из них были бракованными (изогнутыми из плоскости). Я и Вася имели «богатый» опыт монтажа панелей на ТЭС-2 в Братске: при установке «кривых» панелей приходилось делать много лишней работы с приваркой подкладок, потерей времени и перерасходом зарплаты; была целая эпопея с возвратом брака на КБЖБ, скандалы, дошедшие даже до Наймушина, но в итоге качество панелей улучшили. Теперь всё повторилось на КРАЗе; я срочно известил Иванова и Климко, показал на месте недопустимые отклонения размеров, кривизну, но по каким-то «политическим» соображениям моё начальство не стало портить отношение с начальником КЗСК Куклиным. Тогда мы на участке стали брать привозимые панели на ответственное хранение и вызывать комиссию; она не приезжала; несколько машин с браком даже были отправлены обратно на комбинат. Назревал скандал, главный инженер треста Заславский велел Климко разобраться, но мы убедили его, что убытки будут большими, да и потеря времени монтажа, особенно кранового, будут приличные, поскольку башенный кран нужен бригадам других участков. У объекта скопилось много бракованных панелей; мы понимали, что нас могут просто заставить монтировать брак; пришёл я к Иванову и сказал, что сам поеду на КЗСК, возьму с собой нормы СНиП и всё заводчанам объясню; Л.Я. сказал: «Поезжай!» и дал команду своему шофёру Коле отвезти меня. Впервые я оказался в кабинете директора КЗСК Куклина, где присутствовал и главный инженер Козяривский Анатолий Антонович; наверное, я очень эмоционально объяснил им суть проблемы и твёрдо заявил, что несмотря на давление на нас, бракованные панели принимать не будем; они выслушали молча и я покинул кабинет; теперь панели не поступали к нам почти месяц (Заславский был недоволен – не выполнялся план по тресту), а затем проблема исчезла – панели стали делать качественными. Как этого добились на КЗСК, меня в то время совершенно не интересовало, не моё дело; но когда в 1977г. я работал главным инженером завода ЖБИ в Ростове и мы осваивали точно такие же панели для облицовки оросительных каналов, я вспомнил эпопею с КЗСК и причину брака: некачественные формы, имевшую недостаточную жёсткость; поэтому при снятии свежеотформованной панели и постановке её краном в пропарочную камеру, происходила деформация (изгиб плоскости); теперь, когда на КЗСК изготовили новые жёсткие формы (или усилили старые ?), панели стали получаться качественными.
Всё лето мы работали на корпусе № 2, а поскольку стояла сильная жара, ходили в действующий корпус завода пить бесплатную газированную воду и хоть на время утолять жажду; но я заметил, что чем больше пьёшь, тем больше потеешь, голова перестаёт «варить»; именно тогда я переборол себя и через некоторое время вообще перестал пить в течение всего дня, в т.ч. и дома, а чувствовал себя комфортно. Эта, по мнению медиков, которые утверждают, что пить надо не менее 2,5-3-х литров в день, нехорошая привычка, она осталась у меня на всю жизнь, но что поделаешь.
Наступило время передачи корпуса № 2 монтажным организациям для завершения всех работ, в том числе пусконаладочных; отмечу, что качество работ и готовность к эксплуатации здесь были выше и современнее по сравнению с мощностями, вводимые в предыдущие годы.
XX
Поскольку Васе было поручено заниматься монтажом наклонного каркаса экспериментального вантового гаража и в дальнейшем устанавливать сплошное остекление из армированного стекла, на корпусе КРАЗа остался я и Николай Попов.
К нам на участок прибыл молодой мастер Валерий Ласкаржевский, окончивший КПИ; начал работать, но через некоторое время мы заметили, что он пунктуально, несмотря ни на что, ровно в 17-00, не заходя в прорабскую, покидал объект и уезжал домой; это было ново не только для меня, Попова и Василия, но и для бригадиров Зубова, Мальцева, Ерёменко, которые уходили домой лишь после того, как начинала нормально работать вторая смена. Часто рабочие Ласкаржевского, работавшие во вторую смену, обращались к ИТР по нерешённым вопросам; и мне пришлось в деликатной форме объяснить новому мастеру, что необходимо хорошо готовить вторую смену и проверять перед уходом домой, как налажена работа, т.к. остаётся один сменный мастер на весь большой участок; Валерий обещал контролировать, но его хватило ненадолго; он называл разные причины срывов, но, как известно, кто хочет что-то сделать, ищет средства, а кто не хочет, ищет причину. Его рабочие часто, в начале второй смены, обращались к ИТР с просьбами вынести отметки, сделать разметку и пр., но ведь прямая обязанность мастера сделать это в дневную смену; я стал проверять исполнение дневных заданий и обнаружил, что Валерий не прилагает усилий, чтобы их выполнить полностью; поговорил с ним откровенно и предупредил, что так работать нельзя; а в апреле его люди просидели без работы только потому, что он их не обеспечил всем необходимым, и, вообще, среди дня ушёл с объекта; на другой день отказался написать объяснительную, сказать в своё оправдание ничего не мог; я его предупредил о последствиях, заявил, что такой мастер нам не нужен. И надо же было такому случиться, именно в этот день по его личной вине была сорвана вторая смена; я был возмущён, ибо понял, что Ласкаржевский на участке – это пустое место, если не хуже; сказал ему, чтобы на участок больше не появлялся и может идти на все четыре стороны, а по телефону сообщил об этом главному инженеру и сказал, что лучше я сам возьму на себя заботы о подготовке вторых смен.
Этот конфликт случился в последних числах апреля, а в первый майский рабочий день на участке произошёл серьёзный несчастный случай; бригада монтажников, с которой ранее работал отстранённый мною от работы Ласкаржевский, нормально утром приступила к работе по рихтовке металлических подкрановых балок корпуса № 1; до 10-00 всё шло нормально, когда мне сказали, что монтажник Володя Калантырь упал с высоты и сильно ушибся; срочно на машине Иванова Володю быстро отвезли в больницу пос. Индустриального. Началось расследование, врачи сообщили, что у рабочего было алкогольное отравление, а работая на высоте, не пристегнувшись к страховочному тросу, он, вероятно, оступился и упал вниз; нарушение техники безопасности было налицо и некоторые мои коллеги-прорабы упрекали меня за то, что я выгнал с участка Ласкаржевского, намекая, что вина за несчастный случай пала бы на него. Для меня слушать эту чушь было противно, и главная надежда была на врачей; я, естественно, переживал за судьбу рабочего, но врачи за десять дней вылечили Володю и сообщили Иванову, что парень поправился, лечение отменено и скоро он будет выписан; а через два дня ранним утром позвонил Иванову дежурный врач и сообщил, что Калантырь умер; в этой ситуации Л.Я. проявил находчивость и быстро прибыл в больницу (он жил в этом же посёлке неподалеку), потребовал врачебный журнал, в котором было записано, что лечение отменено, и забрал журнал с собой; позвонил в центральную городскую больницу и попросил, чтобы при вскрытии присутствовали и другие врачи, поскольку причина смерти не ясна; было установлено, что врач, который лечил Володю, не полностью откачал скопившуюся жидкость из желудка, что стало истинной причиной смерти; она наступила не из-за полученной травмы, а по вине врача. Это было важно, поскольку факт несчастного случая со смертельным исходом, мог отрицательно повлиять на производственные показатели СУ-49, в том числе и на размер заслуженных премиальных. Чтобы отвести от меня наказание за несчастный случай, 5 мая вышел приказ, я был освобождён от работы на участке и переведён на должность главного технолога треста.
XXI
Теперь я работал начальником большого отдела, ОГТ, в котором трудились женщины и только один мужчина – механик Георгий Охотников; задания отделу давал главный инженер треста Заславский Марк Владимирович, непосредственный мой начальник. В основном, исполнители занимались проектированием объектов собственной стройбазы треста и частично небольшими объектами КРАЗа; впервые я стал руководителем женского коллектива и, естественно, приняли меня настороженно, наблюдали за мной. Конечно, контора – это не производство на стройплощадке: дисциплина слабее, хотя у каждого исполнителя были сроки выполнения конкретных чертежей, но работу проектировщиков контролировать и учитывать сложно; для начала я ознакомился с заданиями и одновременно поближе узнал людей, а они были совершенно разными – от трудяг до бездельников; например, жена Загробчука, считавшая себя писаной рыжей красавицей; она, вероятно, и до моего прихода выработала привычку прекращать работу в конце дня на полчаса раньше, демонстративно всё это время красилась, причёсывалась, занималась своим туалетом на виду у всех; через несколько лет я узнал, что она развелась, оставив бывшему мужу двоих детей, и со своим любовником, бригадиром плотников, уехала жить в Алма-Ату; полной противоположностью была женщина средних лет Тоня Ус, чёткая, толковая, говорила всегда по делу, а занималась она подземными сантехническими коммуникациями; после проверки готовых чертежей я их подписывал и шёл к Заславскому утверждать «в производство»; ни разу за время моей работы он не завернул ни одного чертежа на доработку; через месяц, предварительно согласовав с Заславским, я объявил каждую среду днём посещения объекта, для которого выполнялась конкретная работа, а кроме этого, по моему заданию люди для расширения кругозора знакомились со всей стройплощадкой КРАЗа, после чего излагали мне своё видение; это им нравилось, оживило свою работу по проектированию и они больше узнали о её актуальности. Все задания Заславского выполнялись в срок, работой отдела он был доволен.
В составе исполнителей работала Шенина Тамара Александровна, жена начальника СУ-21 Шенина Олега Семёновича; тогда впервые я познакомился с этой красивой русской женщиной, привлекательной и тактичной. Позже я узнал от Иванова, что он и Шенин друзья; было заметно также, что между Л.Я. и Т.А. был лёгкий флирт, и это было даже хорошо – оживляло напряжённую производственную деятельность, Иванова на всё хватало. У меня с Тамарой Александровной сохранились тёплые приятельские отношения на годы в течение всего пребывания в Красноярске, и даже, приезжая из Братска в командировку, я старался навестить её на работе и поговорить о многом, да ведь эта улыбчивая и приятная женщина явно нравилась мне; в Красноярске она расспрашивала меня о работе в КПИ, а когда я сообщил, что создал небольшую исследовательскую группу студентов-старшекурсников во главе с серьёзным и работящим Сашей Маханько; она неожиданно для меня сказала, что Саша – это её любимый зять, вот такое открытие; и ещё с радостью поведала мне об успехах в танцах своей маленькой дочери, выступившей на конкурсе.
Работала в отделе Надя (фамилию не помню), которая воспитывала сынишку от внебрачной связи с Шениным; красивая, улыбчивая, симпатичная и немного полноватая женщина, всегда приветливая и отзывчивая
XXII
На новой работе мне приходилось первое время усиленно изучать чертежи всех объектов, которыми занимались проектировщики в отделе, и поэтому часто задерживался на работе допоздна, а в выходные работал с чертежами дома. Тем не менее, я не терял связи с СУ-49, часто посещал объекты, скучал по работе, беседовал с людьми; в то время в нашей стране, как это всегда имеет место, проводилась очередная компания по внедрению в производство НОТ – научной организации труда, с целью увеличения производительности труда, главного показателя эффективности экономики, по которому мы отставали от США в 5 – 10 раз; когда-то, ещё работая в СУ-49, на столе у Иванова я увидел книгу «Как надо работать» российского поэта Гастева, разносторонне образованного человека, знающего иностранные языки, которого Ленин поставил директором созданного в СССР «Института труда»; я попросил книгу почитать и дома проштудировал её с карандашом в руках; понравился язык автора, а также многочисленные подробные ссылки на труды американских экономистов начала XX века, которые уже в те времена разрабатывали методики НОТ; в частности, в книге Гастева подробно было написано о труде Эмерсона «Двенадцать принципов производительности труда». Теперь я договорился с Ивановым об изготовлении большого стенда, на котором художник крупными буквами написал перечень главных принципов «Как надо работать», взятых из книги; поскольку стенд был одним из элементов НОТ, его установили прямо у здания СУ-49, чтобы каждый мог прочитать и ознакомиться. Кроме этого, Заславский разрешил использовать машбюро треста для распечатки листовок с текстом Эмерсона «12 принципов…», и листовки были розданы всем ИТР и бригадирам. По инициативе ОГТ в тресте появился стенд с интересными фотографиями, которые отражали качество работ на объектах КРАЗа; стенд был разделен надвое: справа – плохо, слева – хорошо, и указывались ИТР – авторы выполняемых работ; в общем, работать на новом месте я старался и связи с производством не терял. Тем временем началась защита дипломных проектов студентами строительного отделения техникума КРАЗа и по распоряжению Заславского меня и Юру Ковалёва ввели в состав государственной экзаменационной комиссии, где я приобрёл хороший опыт на будущее.
Лето было в разгаре, порою – увы, ненадолго – меня отвлекали поездки с друзьями на природу; несколько раз мы выезжали с друзьями в Маганск, а как-то в выходной день я по приглашению Сергея присоединился к компании, состоящей из четы Климко и нескольких подруг Алёны; отдыхали мы на берегу выше по течению реки недалеко от Усть-Маны; купались, загорали, немного выпивали – настроение у всех было хорошее; под видом сбора веток для костра, я и одна миловидная девушка, которая мне понравилась, углубились в лес, разговаривали, собирали ветки; увлёкся я подругой Алёны, не скрою, было, было искушение, но, видимо, Бог пожалел меня, охладил; хотя я был рад всем этим новым ощущениям и испытаниям, но устыдился своего мимолётного порыва: не нужно вводить судьбу в соблазн – она и так была рада повредить мне на каждом шагу.
XXIII
В июне я взял небольшой отпуск и уехал в Иркутск; это было замечательное время общения с Кирюшей; в основном проводили время на даче, расположенной возле залива Иркутского водохранилища. Каждый день все работали или на огороде, или выполняли разные хозяйственные работы, и всё это отражено на фотографиях; по вечерам я читал книжки Кирюше и его двоюродной сестричке Людочке, которая была немного старше; у детей быстро нашлись друзья в соседних дачах, я с ними ходил в чащу или к малому заливу, где было мелко, катал детей в надувной лодке, купленной мною заранее в Красноярске; на короткое время приезжала в отпуск моя сестра Ольга, работавшая на станции Зима в районной газете; это было кстати: она проводила время с детьми, а я мог больше помогать Матрёне Сергеевне и Алексею Сергеевичу. Прекрасное было время ежедневного и ежечасного общения с сыном; удовлетворённый я вернулся в Красноярск на работу.
XXIV
Я часто посещал объекты, был в курсе хода работ, беседовал с людьми на участках, ведь многих я знал, и они меня знали. Монтаж основных конструкций на корпусах КРАЗа вела бригада Николая Васильевича Пименова, Героя Социалистического труда; ранее, работая на участке, мне взаимодействовать с этим бригадиром было легко, т.к. человек он был спокойным и во многих спорных вопросах мы оба всегда находили компромисс; общаться с ним было очень приятно; помню, что однажды я одолжил у него на время нивелир для контроля при укладке рельс для крана, которым бригада Пименова монтировала ж/б конструкции; я хотел написать расписку, но Н.В. махнул рукой, зачем; тогда я ему напомнил интересный случай, который произошёл с А.С. Пушкиным: как-то, проигравшись в карты, ему захотелось выпить вина в лавке, но денег не было; в разговоре с купцом, который знал поэта и верил ему на слово, А.С. напомнил одно народное правило «почитай всех честными и живи с ними со всеми как с плутами»; затем, угостившись вином, оставил купцу в залог свою фуражку и сказал, что деньги ему пришлёт. Пименов посмеялся, так что мне оставлять фуражку не пришлось; кстати, позже его сын Геннадий, окончив КПИ, поступил работать технологом в отдел, которым я руководил в тресте КАС; это был скромный и стеснительный парень, он всегда добросовестно относился к работе.
Помню также, на монтаже корпуса № 2 с бригадой Пименова работал прораб, 30-летний симпатичный мужчина невысокого роста, имени его я не помню, но отношения наши были дружескими; его куда-то перевели, а ровно через год, когда я однажды на объекте разговаривал с Пименовым, к нам подошёл неизвестный мне мужчина и спросил: «Толя, ты не узнаешь меня?». Боже мой, передо мной стоял настолько внешне изменившийся мой приятель-прораб, что я никогда бы его не узнал: почти весь седой, худой, лицо в морщинах; мы отошли в сторону, и он рассказал, что работал в Индии на строительстве Бхилайского металлургического комбината, заработал «Волгу», а здоровье потерял; климат влажный, ужасный, спали в домиках, а под кроватью ползали всякие гады; еда тоже своеобразная, заработал язву; днём круглый год жара, трудно дышать, хорошо ещё, что не заболел, как некоторые; не скрою, жалко мне стало его, пожелал ему поправиться, набраться сил и вернуть хорошее здоровье.
XXV
Монтаж тяжелых ж/б конструкций, колонн, ферм, плит покрытия и металлоконструкций вело субподрядное управление «Стальконструкция»; в частности, монтаж металлического каркаса дымовых труб производила бригада Копылова. В 1966 году при подготовке к 50-летнему юбилею Октябрьской революции в Красноярск из Ленинграда доставили отлитую в бронзе большую статую Ленина; бригаде Копылова было поручено установить её на постамент в центре города; монтажники подогнали гусеничный кран и накинули Ленину петлю из троса на шею; наблюдавший за работой сотрудник крайкома КПСС категорически возражал, чтобы вождя поднимали, подвешенного за шею (зевак собралось много, были и с фотоаппаратами); пришлось рабочим обвязывать трос за туловище и мучиться с деревянными подкладками под трос, чтобы не допустить вмятин, но все обошлось хорошо. Я безошибочно устанавливаю время этого эпизода по совершенно достоверному хронологическому сопоставлению с другими памятными событиями.
В это же время, как рассказывал мне позже старший брат Виктор, в Краматорске также готовились к установке скульптуры вождя; в большом цехе НКМЗ её мостовым краном положили на пол и, как это было принято, стали протравливать бронзу; весть о том, что Ильича начали «травить», быстро разнеслась по заводу и множество людей из цехов пришли посмотреть на это необычное и пикантное зрелище.
XXVI
В начале августа возникла идея День Строителя отметить на Байкале, а мне очень хотелось повидать Кирюшу; желающих в отделе оказалось четыре человека: Охотников, Надя, жена Загробчука, о которых я упоминал, Василий Аксёненко и я; все написали заявления на три дня отпуска за свой счет, взяли с собой провизию, палатки и поехали в Иркутск. Я вылетел раньше, чтобы пообщаться с Кирюшей, а утром следующего дня встретил группу и на теплоходе все отправились в бухту Песчаную. Было тепло, купались, загорали, поставили палатку и спали в ней все вместе прямо на берегу Байкала. Утром двинулись по лесной тропе в бухту Сенную, до которой было семь километров; возле дома рыбака сидело много туристов, мы выяснили, что омуля купить не получится, рыбаки не продают; в те времена был запрет на ловлю рыбы на Байкале и строгое уголовное наказание за браконьерство; существовало постановление правительства о восстановлении популяции омуля, заключён контракт с чехами на разведение мальков, ловить рыбу разрешалось по квоте только чехам. Однако ещё в Красноярске опытные люди посоветовали нам взять с собой водку и попытаться обменять на рыбу; купили тогда три бутылки и теперь вместе с туристами мы сидели на берегу; когда я увидел мужчину, который вышел из дома, подошёл к нему и сказал, что у нас есть водка; он велел принести её в сарай, я взял у ребят рюкзак с двумя бутылками и пришёл туда; увидел большую бочку, высотой 2,5м; рыбак поднялся по лесенке, достал четырёх омулей трёхдневного посола и передал мне, но последняя большая рыба не была похожа на омуля, и я сказал об этом; рыбак ответил, что это байкальский хариус, очень вкусная рыба, не пожалеете. Я вышел из сарая и сразу свернул на тропу, ведущую в лес, ребята – за мной; углубившись в чащу и расположились на месте, где до нас была прежняя стоянка туристов, столик и брёвна, чтобы сесть; разделали рыбу вдоль и нарезали куски, положили их на припасённый нами белый хлеб и с удовольствием закусывали. Одной бутылки водки хватило, чтобы отметить День Строителя; омуль оказался жирным и очень вкусным, но его превзошёл байкальский крупный хариус – жир обильно стекал на хлеб, только успевай слизывать, вкус необыкновенный! При такой закуске никто не захмелел, и мы шли обратно в бухту Песчаную довольные прогулкой. Теперь, когда при мне кто-то хвалит омуля, всегда говорю: «Вы ещё не ели байкальского хариуса
В Иркутск возвращались довольные отдыхом, купанием в относительно тёплой прибрежной воде и вспоминали байкальскую рыбу; я задержался у Максатовых на один день, всё было хорошо, но в иные минуты я ужасался: а вдруг сын навсегда останется в Иркутске; более полутора лет я крепился изо всех сил, но нет такой жертвы, которой не принёс бы, чтобы быть вместе с сыном; сказал Матрёне Сергеевне, что хочу жить с Кирюшей и увезу его к своим родителям в Ростов, где буду работать, поскольку в Красноярске не смог бы жить без сына, – это было бы невыносимо; очевидно, это решение было правильным, единственно возможным для меня тогда; любимая тёща всё понимала и не могла возразить отцу ребёнка. Я вернулся в Красноярск и только мысль, что теперь ничто не будет мешать мне быть с сыном, утешала меня; сказал Сергею о своём решении; как дальше сложится моя судьба, мы не ведали, но в любом случае связь терять не хотели.
XXVII
Прошедшего нельзя нам воротить,
Грядущее и на день неизвестно.
Хоть смерть в виду; а всё же нужно жить,
Рыдать умно и улыбаться честно.
(Афанасий Фет)
Завершая описание этого периода моей жизни, хочу выразить благодарность упомянутым в тексте друзьям, коллегам и знакомым, которые приняли прямое или косвенное участие в моей судьбе; и уже, если я не ошибаюсь, покинувшие наш мир. Ведь как устроена человеческая жизнь: Проведение соединило меня с теперь уже умершими лучшими людьми, и заставляет сожалеть о них.
Нет, мёртвые не умерли для нас!
Есть старое шотландское преданье,
Что тени их, незримые для глаз,
В полночный час к нам ходят на свиданье.
(Иван Бунин)
Если говорить только об этом почти двухлетнем периоде моей жизни, то особую благодарность и признание выражаю Сергею Климко, в котором я видел единственного друга в среде строителей; никогда не завидовал ему чёрной завистью, наоборот, всегда гордился его успехами и не скрывал этого перед людьми.
Я давно ещё, когда мне было чуть более двадцати лет, на вопрос «какие самые лучшие качества я ценю в человеке?», отвечал сам себе: «чувство благодарности»; тогда я не мог чётко сформулировать себе, почему это качество превыше других; позже прочитав «Дон Кихот» Сервантеса, написанного в XVI веке, я нашёл ответ на это «почему»: … «Хотя иные утверждают, что величайший из всех человеческих грехов есть гордыня, я же лично считаю таковым неблагодарность, ибо придерживаюсь общепринятого мнения, что неблагодарными полон ад. Греха этого я, сколько мог, старался избегать, как скоро достигнул разумного возраста; и если я не в силах за благодарения, мне оказанные, отплатить тем же, то, по крайней мере, изъявляю желание отплатить благодетелю, а когда мне это представляется недостаточным, я всем об его услуге рассказываю, ибо, если человек всем сообщает и рассказывает о милости, ему сделанной, значит, он бы в долгу не остался, будь у него, хоть какая-нибудь для этого возможность, а ведь известно, что в большинстве случаев дающие по своему положению выше приемлющих: потому – то и господь Бог – над всеми, что он есть верховный податель всякого блага, и с дарами божьими не могут сравняться дары человеческие, – их разделяет расстояние бесконечное, скудость же наших средств и ограниченность наших возможностей отчасти восполняются благодарностью…».
И последнее: «благодарность была фундаментом учений всех великих мудрецов и лидеров в истории человечества».
XXVIII
1 сентября переговорил с Заславским, объяснил свою ситуацию, он всё понял, не стал возражать против моего увольнения и подписал заявление; и теперь, во избежание невиданных осложнений, мне надо было торопиться с отъездом ещё сильнее, чтобы забрать сына; снялся с воинского учёта, сдал квартиру, оформил необходимые бумаг и отправил в Ростов медленной скоростью фанерный ящик с вещами, а остальное не жалея, оставил Василию, ведь когда ничего не имеешь, тогда ничего и не жалко.
В двадцатых числах сентября на вокзале мои друзья проводили меня в Иркутск; простившись с ними, и покинув КРАЗ и двинулся в дорогу; сел в поезд и нахлынули воспоминания, сам не знаю почему. Вспомнил эпизод из романа «Война и мир» Л.Н.Толстого. В 1809 г. Андрей Болконский после излечения от ранений, полученных в Аустерлицком сражении, ехал ранней весной в своё имение и по дороге ему встретился «огромный, в два обхвата, дуб, с обломанными давно, видно, суками и с обломанной корой, заросший старыми болячками. С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися берёзами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца». В таком мрачном настроении ехал князь Андрей, так много за короткое время переживший и войну, и смерть жены, и разлуку с маленьким сыном, оставленным на попечение нянькам. «Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, – подумал князь Андрей, – пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман. А мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!».
В своём имении князь Андрей прожил до лета, а в один из жарких дней поехал к местному предводителю графу Ростову переговорить по хозяйственным делам; возвращаясь на другой день в свою деревню, он по дороге повстречал старого знакомого – столетнего дуба, но теперь уже не корявого с обломанной корой и заросшего старыми болячками; теперь дуб был «весь преображённый, раскинувшись шатром сочной, тёмной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах весеннего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия – ничего не было видно… Да, это тот самый дуб, – подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему…
Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, – вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. – Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это …, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они… независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась, чтобы все они жили со мною вместе!».
Когда-то давно, перечитывая роман Толстого, мне почему-то почти дословно запомнился этот последний абзац, и теперь в поезде именно в год своего тридцатилетия, вспомнил и почувствовал всю глубину этого толстовского послания именно ко мне. Душевная рана, нанесённая судьбой, за прошедшие полтора года несколько излечилась, и я с большой радостью ехал в Иркутск на встречу с трёхлетним сыном. Мне повезло, что рядом были люди, с которыми работал и со многими подружился; было у меня много лишений, труда и всякого горя, зато много было и отрадного; в нашем кругу друзей всё было общее – печали и радости, всё разделялось, во всём друг другу сочувствовали, связывали нас дружеские отношения.
Я согласен с Л.Н. Толстым (его письмо к Боткину): «Мне только одного хочется, когда я пишу, чтоб другой человек, и близкий мне по сердцу человек, порадовался бы тому, чему я радуюсь, позлился бы тому, что меня злит, или поплакал теми же слезами, которыми я плачу».
Из Иркутска прямым авиарейсом на ТУ-104 мы летели в Москву; в течении всего полёта стюардессы забавляли маленького Кирюшу, не отпускали от себя; из Внуково на такси мы приехали к моей сестре Елене на Песчаную улицу, я дал симпатичному молодому таксисту деньги, попросил отвезти нас завтра утром в аэропорт; однако он обманул, не приехал, а сестра мне сказала: «Эх, ты – провинция!». Благополучно прилетели мы в Ростов и поселились в квартире моих родителей; сестра Ольга была замужем за Аликом Климовым и жила на ул. Леваневского в пос. Орджоникидзе-2.
Начиналась новая жизнь, какой она будет, я не знал.
В Ростове
(октябрь 1966 по ноябрь 1967)
Мой дар убог, и голос мой не громок,
Но я живу, и на земле моё,
Кому-нибудь любезно бытиё.
(Евгений Баратынский)
I
С первых дней октября 1966 г. я начал работать в УНР-106 – одного из управлений крупного ростовского треста, который строил завод Ростсельмаш (РСМ), а также соцкультбыт и жильё большого Пролетарского (бывш. Сталинского) района города. Кирюшу сразу же устроили в хороший детский сад, принадлежащий УНР.
У меня было отдельное прорабство на участке, располагавшемся на территории завода РСМ; начальник участка Ашрафян, невысокого роста, средних лет мужчина, грамотный, доброжелательный, с хорошим чувством юмора, опытный ростовский строитель; это был человек с живописной наружностью: широкоплечий, с тонкой талией, с прямым носом и бородкой; чёрные выразительные глаза его кидали быстрые, короткие взгляды; нижняя часть лица несколько выдавалась вперёд, обнаруживая пылкость страстной натуры; тёмные глаза глядели по временам задумчиво и умно, все черты выражали энергию; обращение его было свободно, в тоне слышалось удовлетворённое самолюбие гордой натуры. С ним сложились нормальные деловые взаимоотношения; забот у него на участке было невпроворот, поэтому в мою работу он не вмешивался, и это устраивало нас обоих.
Возводил я комплекс большой компрессорной, рассчитанной на обеспечение строящегося нового производства высокопроизводительных комбайнов «Нива», которые должны были заменить устаревшие «С-6» («Сталинец-6»). Объекты комплекса: основное здание с тремя мощными компрессорами, большая насосная станция, градирня, электроподстанция, подземные, наземные и воздушные коммуникации и другие небольшие объекты. Детально ознакомившись, я, как всегда, взялся за работу серьёзно без каких-либо задних мыслей, помня: «Делай, что д́олжно, и пусть будет, что будет».