полная версия

Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя

XX

Иногда нам встречались особо сложные чертежи монолитных бетонных конструкций, и мы хотели разобраться вместе с начальником участка, ведь Корженевский был опытным строителем, но в этом нам было отказано; больше таких попыток мы не предпринимали, разбирались сами, ломали голову по вечерам над расшифровкой некачественных опалубочных чертежей ленинградского ПИ-2 (а часто их вовсе не было), чертили эскизы для рабочих. Особенно мне пришлось повозиться с фундаментом под мощные дробилки, поставляемые из ГДР с завода им. Тельмана; сложность заключалась в том, что в массиве фундамента было много технологических ниш, отверстий, пустот, каналов, а необходимых разрезов в чертежах не было; несколько вечеров мы пытались понять, как надо выполнять опалубку в натуре, но не могли ее точно представить; чтобы не напортачить, я решил сначала изготовить уменьшенную модель опалубки методом постепенного наращивания отдельных ее деталей; мне помогли два опытных плотника из бригады Крылова, которые быстро схватили идею, и через два дня модель была готова – все стало понятно; теперь можно было легко возводить опалубку большого и сложного фундамента и по ходу армировать его. Однажды в составе большой свиты, которая сопровождала приезд на стройку Королева, находился Абовский, и когда начальство от корпуса дробления двинулась дальше, он отстал, вернулся и подошел к нам, единственный из всех начальников поздоровался за руку и поинтересовался делами; мы показали ему некачественный чертеж фундамента под дробилку и рассказали, как удалось решить проблему, показали ему модель; его похвала всегда вдохновляла нас, как стимул, на фоне, в общем-то, безрадостной обстановки на участке. Абовский всегда уважительно и доброжелательно относился к молодым специалистам и, несмотря на свою загруженность работой, уделял внимание их проблемам; мы наблюдали за ним: он отличался от других начальников своим подтянутым, спортивным, внешним видом, ходил в темно-зеленом костюме, не стеснялся модных в те времена узких брюк и больших светло-коричневых ботинок на толстой подошве, удобных для посещения строительных объектов; еще не зная многого о нем, мы чувствовали, что он старается быть современным человеком и настоящим главным инженером; это вызывало наше уважение к нему. Спустя несколько дней случился любопытный эпизод; в летний солнечный день во время обеденного перерыва мы шли вдоль опушки леса от стариков, у которых обедали, к себе на дачу Нестеренко; заметили вдалеке на обочине дороги стоящий «Москвич», а под ним лежала на спине женщина-шофер и что-то ремонтировала; рядом туда-сюда вышагивал нетерпеливый Абовский, который ехал к нам на стройку, но не доехал, мотор заглох; мы стали за деревья и наблюдали; через некоторое время ему надоело ждать, и он зашагал в сторону стройплощадки, вероятно, надеясь на то, что обратно в город поедет на машине; через много лет (в 1990 г.) я беседовал с В.П. в его доме, вспомнил этот эпизод, и рассказал в присутствии его супруги, все вместе с удовольствием посмеялись.

XXI

Вернусь к объектам. Корпус дробления, куда поступала гравийно-песчаная смесь из приемных бункеров для дальнейшей переработки, представлял собой кирпичное здание с многоярусными перекрытиями и фундаментом под мощную дробилку; особенность возведения корпуса состояла в том, что соблюсти правильную технологическую последовательность, т.е. совмещение кладки наружных стен с одновременным бетонированием междуэтажных сборно-монолитных перекрытий, не представлялось возможным из-за отсутствия большого количества сборных железобетонных балок, которые изготовлялись стройбазой треста; если ждать поставки балок, то у большой бригады каменщиков Крылова были бы огромные простои, чего допустить нельзя; приняли решение кладку стен не прерывать и вести ее с наружных лесов, оставляя внутреннее пространство здания свободным для дальнейшего возведения фундамента, монтажа дробилки и устройства перекрытий; это был мой первый в жизни объект, где я встретился с кирпичной кладкой, выполняемой в зимних условиях методом замораживания; вечером я внимательно прочел об этом в учебнике по ТСП, подробном описании в ТУ и СНиП; хотелось, чтобы этот мой первый объект был построен «по науке»; кладку стен выполняли каменщики бригады Крылова, а до начала работы нашего РБУ раствор привозили из города, и как я ни старался – просил Лепнёва, требовал, – чтобы первый самосвал с РБУ стройбазы треста посылали к нам на дальнюю стройку, ничего не получалось, т.к. были более важные объекты на строящемся ЦБК; раствор прибывал только к 9 часам и, конечно, целый час бригада выполняла дополнительную работу, но не основную, и это снижало производительность; когда была сооружена кладка до метровой высоты, я, зная, что выносить отметки снаружи стен не представиться возможным из-за поставленных лесов, установил нивелир внутри здания и четко наметил метровую отметку на стенах во многих местах и по углам; это было важно сделать не только для контроля горизонтальности рядов кладки; в возводимых стенах необходимо было на определенной высоте оставлять ниши для будущей постановки в них концов сборных балок, а на уровне монолитных перекрытий надо было оставлять для их опирания на стены сплошные штрабы; дома я вычертил на миллиметровке полную развертку всех четырёх стен и указал в масштабе расположение на всех ярусах ниш для сборных балок и штраб для плит перекрытий; один экземпляр развертки я оставил себе, а второй вывесил в балке бригады Крылова; это позволило каменщикам вплоть до конца возведения корпуса не сделать ни одной ошибки, что подтвердилось при дальнейшем устройстве перекрытий каждого яруса; да и мне не нужно было каждый раз на высоте все это размечать – большое облегчение. Решил я также, чтобы кладка велась при помощи порядовки, как это рекомендовано в учебнике и ТУ; было это необходимо еще и потому, что в бригаде работал только один каменщик, Гриша, имевший высокий разряд; он точно возводил углы здания и устанавливал вертикально порядовку, а кладку стен вели менее квалифицированные каменщики, поэтому контроль горизонтальности рядов кладки был крайне необходим.

Несколько слов о звеньевом Грише; это был 30-летний спортивного вида мужчина, выше среднего роста, скромный, немногословный, очень добросовестный рабочий; я наблюдал за действиями профессионала, который спокойно руководил каменщиками своего звена; было в нем что-то от интеллигента, очень ценил его Крылов; однажды я с Гришей разговорился, оказалось, что у него уже давно имеется не только собранная им самим библиотечка по каменным работам, но и художественная литература. Обязательное применение порядовки и горизонтальной натянутой струны или шнура – это было мое требование, которое сначала вызвало отторжение у звеньевых, поскольку ранее, хотя они и слышали об этом (в жилой зоне были учебники для каменщиков), но никогда не применяли; когда это дело наладилось, Крылов поддержал меня и кладку стали вести более качественно; вскоре установили башенный кран, работа пошла организованнее: поддоны с кирпичом брали прямо с машины и устанавливали на леса, ящики с раствором выставлялись на леса заранее; но однажды произошел несчастный случай; рабочие в целях экономии времени перегрузили леса, поставив в одном месте сразу два поддона с кирпичом и тяжелый ящик с раствором; настил лесов не выдержал нагрузки, кирпич и раствор рухнули вниз, увлекая за собой каменщика; слава Богу, он остался жив, получив небольшие ушибы; это был у меня первый несчастный случай с рабочим и большой урок на будущее; при восстановлении лесов обнаружилось также плохое их закрепление к стенам, что было тотчас исправлено, и это тоже послужило уроком для меня; после этого случая я вычертил схему правильного расположения груза на лесах и вручил Крылову под роспись, а плохое крепление лесов к возводимым или отделываемым стенам в строительной практике часто имело печальные последствия; помню, как-то в среде красноярских строителей рассказывали, что на жилом 5-ти этажном доме, фасад которого срочно отделывали солдаты стройбата (и как всегда в армии в «пожарном» порядке нагнали много рабочих), все леса, надежно не закрепленные к стене, внезапно рухнули, погибло тогда более десяти рабочих.

XXII

К началу апреля кладку стен почти завершили; я упоминал ранее, что ее вели методом замораживания, это допускали СНиП и ТУ; замороженный раствор в швах не имел реальной прочности (прочность стены обеспечивалась за счет смерзания кирпича с раствором) и только с наступлением положительных температур, когда в растворе таял лед и образовывалась вода, цемент схватывался и раствор постепенно набирал реальную прочность; но это в теории, а на практике весной часто бывают обрушения стен, возведенных зимой; я вспомнил рассказ нашего замечательного институтского преподавателя по технологии строительства Торлецкого Александра Васильевича, который рассказал на лекции о том, что однажды в Ростове один прораб возводил зимой протяженную свободно стоящую, т.е. не раскрепленную поперечными стенами, кирпичную стену цеха высотой шесть метров; в начале марта, когда при ярком солнце температура воздуха достигла +22 градуса, а на прямом солнце еще выше, вся эта стена, к несчастью, обращенная к солнцу, рухнула; материальный ущерб был велик, прораба судили, а Торлецкий выполнял судебную экспертизу по этому случаю. Кладка высокого здания корпуса дробления, да еще с будущими динамическими нагрузками от работы мощной дробилки, была выполнена полностью на морозе, и я задумался о спасении стен, которые были также свободно стоящими и не раскрепленными перекрытиями, ведь их бетонирование мы вынужденно отложили на потом; в ТУ и справочниках предлагались разные способы предохранения стен от разрушения, в основном при помощи временных креплений, но они не подходили для нас; я выбрал устройство завесы из брезента от прямого солнца и посоветовался с Корженевским, который, как опытный строитель объяснил мне, что в Сибири весной не бывает очень жарких дней и не надо никакой завесы; но поскольку я впервые в жизни встретился с зимней кладкой, то беспокоился и каждый день утром наблюдал за ростом прочности швов – выдалбливал кусочки раствора и очень быстро оттаивал их возле печки, чтобы определить хотя бы на глаз нарастающую реальную прочность, и делал это вплоть до начала мая, т.е. до появления устойчивых положительных температур воздуха.

XXIII

С середины мая на объект привезли ж/б балки и мы приступили к их монтажу, подавая их краном через верх в «мертвую зону», не видимую крановщику, которому приходилось исполнять команды сигнальщика, стоящего сверху на лесах; когда балки для первого яруса перекрытий были смонтированы, настало время возводить по ним монолитное перекрытие большой площади; надо было ставить леса, поддерживающие опалубку, и так повторять на каждом ярусе, вплоть до самого верхнего; требовалось большое количество подтоварника для стоек лесов и досок для их креплений, да и работа была объемной и трудоемкой. В одном из киевских справочников я прочел о подвесной опалубке, которая применялась на высотных объектах; появилась идея, а что если опалубку плиты перекрытия подвесить к балкам и не делать дорогостоящих лесов? Но хорошая идея – это та, что сработала; поэтому никогда не скажешь, что хорошо, а что плохо, пока не попробуешь; я стал придумывать конструкцию хомутов, чтобы на них могли опираться деревянные прогоны, по которым настилается палуба ж/б плиты; такой хомут должен устанавливаться сверху на балку, а опорные его части для прогонов должны находиться с двух её сторон; мою конструкцию хомута из 14-мм круглого железа Гена и Корженевский одобрили, и наши рабочие начали сами изготовлять хомуты вручную при помощи примитивного гибочного приспособления; это моё предложение осуществилось и дало возможность к началу июня забетонировать все междуэтажные перекрытия цеха, смонтировать конструкции покрытия и к концу месяца выполнить кровельные работы, т.е. завершить все основные работы по корпусу дробления; и ещё одним важным моментом было то, что мы сэкономили много материалов, сократили сроки, уменьшили трудозатраты; я был горд этим успехом и даже сфотографировался на крыше первого моего объекта – человек, хорошо сделав своё дело, доволен собой, весел, доброжелателен, смело смотрит в будущее.

И еще, когда бригада Крылова летом окончила кирпичную кладку стен наклонной галереи и надо было заказывать ж/б плиты покрытия, предусмотренные проектом, я решил их заменить, согласовав с заказчиком, легким покрытием из спаренных металлических уголков и уложенных по ним листов прочного конструктивного шифера; экономия средств получилась значительной; Гена на корпусе промывки также внедрял свои задумки, которые вместе обсуждали и находили в этом большое удовлетворение, ведь в то время мы еще не знали, что рацпредложения можно было оформлять и получать денежное вознаграждение; учить нас и подсказывать, давать дельные советы никто на участке не собирался, до всего доходили сами; ведь роль Корженевского была никакой, на объекты в зону он почти не ходил, в конце месяца спрашивал нас о выполненных работах и сам оформлял Форму №3 – ведомость выполненных работ за прошедший месяц, предъявляемый заказчику, Шумковскому Карьероуправлению, для оплаты; кстати, за все время работы он не ознакомил нас с оформлением выполненных работ по формам №2 и №3, даже к сметам не допускал, все было у него под замком; но не обходилось у меня без проколов; однажды, получая зарплату, я не обнаружил в ней десяти рублей и в бухгалтерии мне показали четыре неправильно заполненных накладных за доставленный бетон; штраф за каждую такую накладную составлял 2 руб. 50 коп; пришлось тщательно заполнять этот документ.

XXIV

С бригадиром Крыловым у меня сложились хорошие деловые отношения; он был в два раза старше меня, опытный бригадир, имел большой авторитет у зэков, спокойный, основательный, никогда не повышал голоса и работать с ним было комфортно; бригада одновременно вела кладку стен наклонной транспортерной галереи от корпуса дробления до верхнего проема первого узла перегрузки; под этой галереей Крылов построил балок для отдыха и обогрева рабочих; помещение было просторным, топилась большая печь, поскольку с целью экономии электроэнергии обогрев «козлами» был запрещен; каждое утро после прибытия из жилой зоны на работу, в балке проходил обязательный ритуал – распитие чифиря, очень крепкого чая, своих легких зэки не жалели; чай надо было вскипятить, заварить, выпить – на все это требовалось время; сначала я выражал недовольство Крылову, что бригада долго не приступает к работе, но вскоре понял неизбежность этого традиционного ритуала и смирился, поскольку 15-20 минут опоздания погоды не делают. Однажды в морозный день я разговаривал с Крыловым рядом с их балком, неожиданно дверь резко распахнулась, и на мороз вышел голый по пояс молодой парень, кстати, хороший плотник, невысокого роста и очень широкоплечий крепыш; лицо его выражало верх удовольствия, глупая улыбка, от которой исходила радость; от его разгоряченного тела шел легкий пар, и я заметил несколько больших красных пятен на груди и руках; он блаженствовал несколько минут на морозе, затем вернулся в балок, а я спросил у Крылова, что это за концерт, ответил он двумя словами: «Вколол дозу»; позже мы узнали, что зэки колятся разной гадостью, чтобы получить на некоторое время удовольствие (раньше еще не было таких слов, как наркотик, кайф). Как это попадало к зэкам? Очень просто: в зоне, кроме нас, работали вольные рабочие: крановщик, электрик, механик и др.; они брали у зэков деньги и покупали в городе: в аптеках – желудочное лекарство, содержащие эфир, шприцы – на рынке, у узбеков – гашиш (план), в магазинах – водку; все это запрещалось делать, но вольные рабочие попадали в зависимость от зэков и выполняли их заказы, почему? Многие зэки были тонкими психологами и использовали правила «первого шага»; нового рабочего они просили хотя бы один раз что-то купить в городе, и он соглашался, а затем попадал в зависимость, из-за угроз и др., и уже не мог отказываться; когда таких доставщиков разоблачали, поскольку охрана на вахте их обыскивала, то сразу убирали из зоны, поэтому была постоянная текучка этих рабочих кадров.

XXV

Летом ко мне направили новую бригаду, состоящую из неквалифицированных рабочих, а бригадиром был Морозов, невысокого роста мужчина, прибывший с Колымы; работали они на разных работах, как говорят строители, «ни шатко, ни валко», поэтому и заработок был соответственно низким; однажды я пришел в «кабинет» к Морозову – отдельное от бригадного балка небольшое, но чистое помещение со столом и двумя табуретками; бригадир был грамотным, и разбирались мы с нарядами спокойно; Морозов закурил папиросу и предложил мне, я отказался; тогда он пояснил, что эта папироса очень приятная: между мундштуком и табаком вставлен план. «Курите, гражданин прораб, получите удовольствие», – говорил он мне в надежде, что с одурманенным легче будет закрывать наряды в свою пользу; когда мы подвели итог, выяснилось, что нормы выполнены лишь на 92%, а Морозову нужно было 100, чтобы получить бригадирские; начал он меня упрашивать дописать несуществующие работы, но пришлось объяснить ему, что невыполнение слишком большое и надо в следующем месяце работать лучше; тогда он вспылил и разорался на меня, дословно: «Вот таких комсомольцев надо вешать на консолях колонн…!» и далее кричал без остановки, пока не увидел, что я спокоен, не испуган; мы вместе подписали наряды, и я ушел контору; ещё при поступлении на работу Нестеренко предупредил, чтобы мы категорически отказывались выполнять личные просьбы зэков, а также не боялись угроз, тогда они отстанут, что мы и исполнили с первых же дней; до конца работы с зэками наши отношения были лишь только производственными; вообще же, работая с людьми, я в чём-то самом главном определил для себя своё понимание рабочих взаимоотношений.

XXVI

Для возведения корпуса дробления нам привозили из города кирпич, сложенный в кузове машины на деревянных поддонах; до того, как был установлен башенный кран, рабочим приходилось с помощью лома сваливать поддоны с кирпичом на землю, при этом бой кирпича достигал 30-40%., а целый кирпич рабочие уже на земле снова складировали на поддоны; поскольку такое происходило на многих стройках, в целях сохранности кирпича был издан приказ по тресту о прекращении подобной разгрузки машин; но как теперь разгружать? Надо было заказывать автокран, но в тресте их не хватало; приходилось разгружать с машины кирпич (1200 штук) по одному и передавать по цепочке, однако на это тратилось много времени и, главное, для бригады такая работа ничего не стоила, т.к. расценки были ориентированы на механизированную разгрузку. Однажды, несмотря на запрет, в мое отсутствие возле объекта, рабочие бригады Крылова разгрузили машину старым варварским способом; каким-то образом это стало известно в управлении и меня предупредили, что за бой кирпича будут высчитывать из моей зарплаты. И еще, освободившиеся пустые деревянные поддоны необходимо было возвращать обратно на кирпичный завод в хорошем состоянии, иногда их приходилось даже ремонтировать; но рабочие во время сильных морозов, втихоря, подкладывали поддоны в костер, возле которого грелись на рабочем месте; поддонов для возврата стало не хватать и снова меня предупредили о вычетах из зарплаты; пришлось сообщить бригадирам под роспись (чтобы потом не обижались), что при закрытии нарядов буду вычитать денежную сумму за эти прегрешения; только так я смог навести порядок и выполнить требования треста, которые, безусловно, были прогрессивными по сравнению с прежним варварским отношением к материальным ценностям. Работая позже в Братске, я, к сожалению, увидел отставание на несколько лет в этом отношении от Красноярска.

Еще больше меня поразила сцена, которую я наблюдал в Ростове спустя 30 лет; в начале перестройки по известным причинам были разрушены экономические связи между предприятиями, которых государство бросило и они выживали, как могли; расплачиваться со строительными подрядными организациями им было нечем и, приходилось собственными силами (хозспособ) сооружать некоторые объекты; за короткое время был сделан большой шаг назад в созданном за многие послевоенные годы индустриальном строительном производстве, и на стройках возобновилась безалаберность в организации работ, выполняемых слабыми строительными участками, созданными на предприятиях. Например, один из крупнейших строительных трестов Ростова многие годы возводил объекты «Ростсельмаша», но теперь завод сам строил, в частности, 9-ти этажный жилой дом; однажды в 1992 г. я шел из поселка Сельмаш в поселок Орджоникидзе к родственникам; проходя мимо строящегося дома, увидел когда-то давно знакомую картину: большая бортовая машина с прицепом привезла кирпич на поддонах (примерно 2400 штук) и рабочие с помощью ломов сбрасывали его на землю вместе с поддонами; когда пыль стала оседать, я увидел сотни битого кирпича и вспомнил Березовку 1960 года; подошел к каменщикам, они были рабочими заводского стройцеха, сказали мне, что всегда таким образом разгружают кирпич. Слава Богу, что, начиная с 2005 года, в строительном комплексе страны с большим трудом начали создаваться крупные подрядные фирмы, как это было до перестройки в нашей стране и как это всегда было в ведущих мировых державах во второй половине XX века.

И снова о Крылове. После окончания кладки корпуса дробления его бригаду перевели на строительство жилых домов в Красноярске, а вскоре Крылов освободился и уже на воле продолжил работать бригадиром большой бригады каменщиков в тресте «Жилстрой»; в то время в Красноярске был пущен новый кирпичный завод и впервые начали строить много жилья; среди бригад развернулось социалистическое соревнование, и бригада Крылова опережала всех, стала одной из лучших в тресте; об этом я читал в газете «Красноярский рабочий»; шли годы и однажды в преддверии очередного съезда КПСС, я нашел в газете среди награжденных званием Герой социалистического труда (это высшая награда страны – орден Ленина и золотая звезда Героя) фамилию каменщика Крылова; сначала подумал, что, возможно, это другой Крылов, не зэк, но нет, это был именно мой бывший бригадир; через некоторое время крайком КПСС спохватился, ведь это был нонсенс, что такую награду дали маяку, бывшему зэку, сидевшему много лет в тюрьме за тяжкие преступления; но партия назад не отступает, звание Крылову сохранили, однако учитывая его солидный возраст, перевели куда-то, «чтоб не маячил».

XXVII

Начальник СУ-1 Нестеренко Илья Павлович – симпатичный мужчина, был культурным, вежливым и тактичным человеком, мудрым спокойным наставником; относился к нам по-отечески, никогда не ругал, не выговаривал, вероятно, учитывал и то, что мы работали на самом удаленном участке, да еще с заключенными; в голосе, в манере говорить с нами была определённая мягкость; никто не умел так общаться с нами, пошутить, рассказать весёлый анекдот; однажды в июле он приехал на участок и в конце дня повез нас в сосновый бор, в котором находилась его пустующая дача; показал нам домик и разрешил ночевать в нем, когда потребуется, отдал ключи; это было очень удобно, т.к. мы часто задерживались на работе во вторую смену, и тогда приходилось добираться со стройки в город попутным транспортом, а когда таких машин не было, мы шли 4 км до Березовки, а оттуда только поздно вечером добирались домой автобусом; мы стали полными хозяевами на даче, готовили еду на кухне, продукты покупали в ларьке, который был рядом с дачами городского начальства. Вспоминаю еще одну встречу с И.П. Однажды летом мы решили после работы поехать в город за покупками; около семи часов подъехали на автобусе к переправе через Енисей; пришлось ждать, т.к. машины двигались по понтонному мосту только в одну сторону по очереди; к нам подошел И.П. и предложил зайти в шинок, расположенный у переправы, и выпить по стаканчику винца; за столиком поговорили за жизнь; мы знали, что сибиряк И.П. любил выпить, но пьяным его никто никогда не видел; в этот раз был он чем-то расстроен, кажется, говорил о сыне. Значительно позже я узнал, что его назначили директором первого в крае ДСК, на котором выпускались детали для крупнопанельных домов, монтируемых в микрорайоне «Зеленая роща». И.П. прямо в цехе принимал Хрущева (есть фото в газете), который «по-царски» выговаривал ему: «Чтобы твои дома были теплыми и сибирячки, которые любят тепло, не жаловались»; слышал я, что после Красноярска И.П. работал в Кишиневе на ДСК, где одним из первых в стране, осваивал домостроение из объемных блоков.

Мне кажется, к Илье Павловичу можно отнести слова Михаила Сперанского: «Счастлив тот, кто имеет небесное свойство нравиться всем врождённой прекрасной юностью души, врождённым младенческим незлобием и той очаровательной прелестью врождённого миловидного обращения со всеми, которое так близко влечёт к себе сердца всех, что каждому кажется, как бы он всем им родной брат. Но в несколько раз счастливее тот, кто, победив в себе все неудержимые стремления приобрёл эту миловидную детскую простоту и невыразимую прелесть ангельского обращения с людьми, которых не терпела вначале его пред всеми возвышенная природа. Неисчислимо более может он принести добра и счастья в мир, чем тот, кто получил всё это от рожденья, и влияние его на людей неизмеримо могущественней и обширней». Моя память о И.П. Нестеренко, научившему меня многому, трогает мои чувства и заставляет с теплотой вспомнить время общения с ним.

XXVIII

Однажды на работе у меня с охраной зэков произошел неприятный случай; командир дивизиона МВД, майор, очень высокого роста, голубоглазый блондин, относился к нам доброжелательно, чего нельзя сказать о его солдатах; как-то утром я, неся в руках нивелир и рейку, направился как всегда в зону через вахту; неожиданно заднюю дверь закрыли на засов, а переднюю входную не открыли, странно! Ко мне вышел солдат-охранник и попытался обыскать; я остолбенел – в жизни никогда никто меня не смел обыскивать; не помня себя от гнева, я ударил сапогом охранника в пах, ведь руки у меня были заняты, и закричал: «Откройте дверь на выход!», дежурный вытащил засов, и я вышел на свободу; в сильном волнении, я пожаловался Корженевскому, но он промолчал; тогда на попутной машине я сразу поехал в управление к Нестеренко, высказал ему свое возмущение. И.П. заверил меня, что с завтрашнего дня такого больше никогда не повторится; и действительно, за все время нашей работы в зоне, в т.ч. и жилой, где мы часто были по делам, нас не пытались обыскивать; их командир дивизиона по требованию Нестеренко запретил нас обыскивать, но солдаты, дежурившие на вахте, с тех пор смотрели на меня с недовольством, хотя вели себя сдержанно, не отругивались, может быть и потому, что имели дело с Человеком. Однако даже теперь с неприязнью всегда вспоминаю этот случай, когда меня обыскивают в аэропортах.

Солдаты-охранники МВД не имели права заходить в жилую зону; их казарма – двухэтажный кирпичный дом – стоял недалеко от нашей конторы; иногда на стройку из города с опозданием приезжал самосвал с бетоном и рабочие не успевали уложить весь бетон в конструкцию, а съем зэков в 17-00 – это закон, поскольку они должны быть в колонне, иначе организовывался поиск с собаками; нам надо было заканчивать бетонировать, ставить электроды электропрогрева, и я ходил в казарму за солдатами, которые за пять наличных рублей, выдаваемых нам для этого Корженевским, (в СА солдатам на месяц выдавалось три рубля), поработав лопатой и вибратором, завершали бетонирование. Я, слава Богу, не пишу роман, а поэтому мне да будет дозволено отвлечься ради необходимых размышлений. В казарме охранников МВД меня поразил висящий на стене цветной типографский плакат: «Заключенный – это опасный преступник, при попытке побега убей его!»; с зэками, подавляющее большинство которых когда-то оступилось, но которые были нормальными людьми, мы общались на работе каждый день, и вдруг читаю, что их надо убивать, как зверей; и это в 1959 году, т.е. уже после Берии и Абакумова; может быть и сейчас в XXI веке точно так же, не знаю; эти солдаты, отслужив срок, возвращались домой психически другими людьми, а некоторые были уже готовыми постоянными «кадрами» для МВД. Вспоминаю 1973 год, когда я работал в НИИ по строительству, и в моей группе трудилась лаборантом Анна Сальникова, детдомовка, прибывшая в Красноярск по распределению после окончания Орского строительного техникума; Аня отличалась исполнительностью, смекалкой, была доброжелательной, работящей, всем она нравилась; в Орске (Оренбургская область) у нее был парень, которого ждала из армии и, однажды она попросила меня завизировать заявление на трехдневный отпуск, поскольку ее парень демобилизовался и приехал к ней; но уже на другой день она вышла на работу и я спросил, что же произошло? Мне, как старшему и семейному человеку, рыдая, она рассказала, что ее парень за три года стал совершенно другим человеком, каким-то чужим, грубым и просто общаться с ним невозможно; сообщила, что служил он в МВД, охранял заключенных; я вспомнил тех солдат, охранявших зэков 13 лет назад в Березовке; как мог, я утешил девушку и сказал, что она правильно сделала, что отшила его, а через два года Аня вышла замуж за демобилизованного пограничника Володю Гордеева и позже они стали родителями двух прекрасных сыновей.

В составе охранного дивизиона был молодой лейтенант, маленького роста, очень деятельный, живчик, но «без лица»; в общем-то, рутинной работой на далёком объекте он фанатично был увлечен совершенствованием системы охраны зэков, постоянно что-то придумывал новое, например, как совместить применение электрического тока высокого напряжения с ночной охраной собаками периметра жилой зоны, или как улучшить освещенность забора, запретки и предзонника при сильном ночном снегопаде или дожде; ежеминутно работала его рационализаторская мысль, наслаждался ею и, как истаскавшийся в наслаждениях, полинявший патриций времён Римской империи, изобретал для охраны разные утончённые приспособления, чтоб сколько-нибудь расшевелить и приятно пощекотать свою душу; лейтенант был неистощим в изобретениях, а поскольку он часто уезжал с работы домой вместе с нами, то беспрерывно нам рассказывал, ему нужен был собеседник, мы же считали этого фанатика чокнутым.