Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Пайков отправил меня к рецензенту, который жил в известном всем ростовчанам 8-этажном доме на углу проспекта Кировского и ул. Энгельса; я поднялся на лифте и мне открыл дверь пожилой мужчина, который пригласил зайти; это был полковник авиации в отставке, я передал ему листы и пояснительную записку, через три дня пришёл за рецензией; он усадил меня за стол и попросил читать вслух написанную на двух страницах рецензию. Когда я увидел на первой странице много пунктов с замечаниями, то настроение упало; начал читать и после каждого замечания он спрашивал: «Правильно?» и я соглашался; почти все замечания были справедливыми, но связаны с «мелочами», например, в душевых я не облицевал стены плиткой, а применил масляную окраску. Когда я открыл вторую страницу, то быстро посмотрел оценку за проект – отлично, и немного успокоился; всего было 18 замечаний, но два принципиальных я не принял, ссылаясь на СНиП; он согласился, но исправлять рецензию не стал, а я и не настаивал – подумаешь два замечания из 18-ти, какое это имеет значение? К Пайкову я пришёл расстроенный из-за множества замечаний, а ведь на защите на каждое надо дать свой ответ. М.М. сказал: «Главное – оценка отлично, а как отвечать на замечание, подумай дома, а потом обсудим; так я и сделал, а в беседе накануне защиты он сказал: «Отвечать на конкретные замечания вообще не следует, надо сказать, что «с замечаниями согласен, благодарен рецензенту, а в своей дальнейшей работе учту эти ценные замечания». Так я в дальнейшем советовал поступать своим дипломникам, когда позже работал в вузе.
Наступило время защиты. Накануне десять человек, которые должны были защищаться в первый день, собрались в институте на последний инструктаж; май в Ростове был очень жаркий, трудно было дышать, все потели; мы договорились, что все будем без пиджаков и в белых рубашках; ребята согласились и дали слово друг друга не подводить; утром я встал, по традиции принял душ, побрился, позавтракал, хотя от волнения есть не хотелось, но мама настояла; одежда с вечера была наглажена и приготовлена, мама меня поцеловала и я поехал трамваем в институт; к моему удивлению, половина ребят пришли в пиджаках, несмотря на жару; подумал, вот гады, слово не держат, однако не расстроился, отступать некуда, хорошо, что вызовут меня только пятым. Началась защита, вёл её Пайков; когда вызвали меня, я поставил планшет на стул и начал прикреплять свои десять листов ватмана; двое членов ГЭК заинтересовались, подошли и стали внимательно рассматривать красивый фасад ангара; начал доклад, заметил, что несколько членов комиссии одобрительно кивают; после доклада Пайков зачитывал рецензию, но поступил хитро: перечислил только несколько замечаний, после чего я сказал заученную фразу о своём согласии с рецензентом; это членам комиссии явно понравилось, поскольку до меня ребята долго и нудно старались отвечать на замечания, что утомляло членов ГЭК. Тем не менее, посыпались вопросы, чувствовалось, что проект заинтересовал, особенно производственников, присутствующих в комиссии; я отвечал нормально, но не совсем чётко объяснил, как буду измерять натяжение затяжки, поэтому пришлось показать подробное описание в записке и вопрос был исчерпан. Последний вопрос, традиционный в те времена, был по марксизму-ленинизму, чтобы определить идеологическую подкованность будущих инженеров: «В каком году Ленин написал статью «Что делать?». Я знал, что это было после 1895 года, когда точно не помнил и подумал, если не угадаю, ну и пусть, ответил: «В 1902 году», и совершенно случайно угадал. Кстати, во время перерыва, когда я снимал листы, заметил, что члены ГЭК начали снимать пиджаки и вешать их на спинки стула, наверное, и это было в мою пользу; в конце всех пригласили и зачитали оценки, у меня – отлично; сразу поехал домой, обрадовать родных.
После защиты дипломных проектов ребят отправили поездом на Украину в г. Каменец-Подольск, где базировался понтонно-переправочный полк; жили мы в большой казарме с двухэтажными кроватями; все студенты были в звании старших сержантов, и в должности заместителя командира отделения; в моём было всего шесть солдат (вместо десяти по штату), включая командира, молодого хорошего русского парня; в отделении были также четыре узбека с плохим знания русского языка. Первое время проводились занятия: строевая подготовка, сборка понтонов, кросс, изучение матчасти ППП (понтонно-переправочного парка), состоящего из 96 больших понтонов на автомобилях ЗИС-151, политзанятия, упражнения с оружием (автомат); учить солдат этим упражнениям командир поручил мне; узбеки были хилыми и низкорослыми, плохо исполняли команды, ссылаясь на непонимание русского языка, что было неправдой, т.к. команду «На обед в столовую, стройся!» выполняли быстро и бежали в строй раньше всех; всё-таки позже перед выездом в полевой лагерь, расположенный на Днестре, они научились всему, хотя заметно ленились.
Однажды вечером прошёл слух, что ночью будет тревога, поэтому спать легли в одежде; в три часа полк подняли и длиннющая автоколонна из 130 машин ППП двинулась к Днестру; на небе ни луны, ни звёзд, полная темнота, а на фарах машин лишь узкая светлая синяя полоска; впереди на командирском МПА (малый плавающий автомобиль) ехал начальник штаба полка, майор, который вёл колонну; далее шёл грузовик взвода регулировщиков, куда определили и меня; прошло около часа, мы стали замечать, что майор часто останавливает машину и, подсвечивая фонариком, рассматривает карту; наконец, колонна остановилась надолго, нам было ясно, что майор, возможно, сбился с маршрута; я и несколько ребят спрыгнули на землю, и подошли к командирской машине, сразу увидели, что майор смотрит на карту с растерянным лицом; он нас не прогнал, дал посмотреть карту и мы, помня редкие повороты при движении колонны, стали сличать их с поворотами на карте; кто-то заметил в одном месте несоответствие, обменялись мнениями между собой и показали растерявшемуся майору место, где колонна повернула неправильно, требовалось вернуться к этому месту и оттуда ехать правильным маршрутом; не сразу, но командир всё-таки согласился с нами; слава Богу, короткая июльская ночь была на исходе, уже светало, мы выставили регулировочные посты и развернули колонну; приехали к нужному повороту и теперь уже двигались в правильном направлении; часам к шести вдали показался Днестр; через полчаса прибыли на пустынный протяжённый пляж левого берега; разбили палаточный лагерь, отоспались и с радостью встретили полевую кухню. Туалет наш был в песчаных зарослях вдалеке от палаток: присыпка песком и всё выгорает на солнце.
Начались ежедневные занятия по сборке понтонов и соединению их в паромы, из которых будет собираться мост через Днестр; отрабатывалось сбрасывание понтона с автомобиля в воду и обратная его погрузка на автомобиль с помощью лебёдки; при сборке парома студенты работали вместе с солдатами и те постепенно осваивали все сложности и увеличивали темп работ; жара стояла страшная, работали в одних плавках, и всё равно сильно потели, но прыгать с понтонов в воду, чтобы искупаться, категорически запрещалось, т.к. пришёл приказ, в котором сообщалось, что в Киевском военном округе один солдат утонул; разрешалось только в обеденный перерыв зайти с берега в воду по колено и поплескаться. Однако студенты народ ушлый: большой моток толстой верёвки, который лежал на понтоне, сталкивали в воду, когда старшина стоял к нам спиной, и кричали: «Верёвка упала в воду!», а эта верёвка является инвентарной матчастью (святое дело в армии!), за утерю которой строго наказывают старшину. «Прыгайте за верёвкой!» – кричит старшина и мы уже в воде долго «ищем» верёвку и наслаждаемся купанием; вскоре начштаба разгадал эти трюки, последовало предупреждение о наказании; наш старшина был очень вредным: утром проверял, как застелена постель, до отбоя не разрешал не только лежать на ней, но и сидеть; поэтому сидели всегда только на земле.
Начали готовиться к завершающему мероприятию – наводке моста через Днестр под танковую нагрузку в 60 тонн; мост должен был принимать командир полка; по тревоге нас подняли в четыре утра; Днестр. …в тумане стремительно неслись чёрные струи вздувшегося Днестра. Машины с понтонами подъезжали к урезу воды задом и сбрасывали понтоны в воду; вдоль береговой линии началась сборка паромов на скорость, чтобы уложиться в норматив; при стыковке двух соседних паромов, я из-за собственной неосторожности поранился: кожа на указательном пальце левой руки была срезана швеллером до самой кости, хлынула кровь, я позвал санинструктора, у которого была сумка с бинтами; санинструктор – это простой солдат, которого никто не обучал, просто повесили ему на плечо сумку; увидев, как кровь хлещет из пальца, парень чуть не упал в обморок; мои солдаты быстро достали из его сумки иод, вату, бинт, перевязали рану и работа продолжилась; через некоторое время все паромы были соединены воедино и предстояло мост развернуть на 90 градусов и перекрыть реку. Днестр – река горная с очень быстрым течением – это на тихие Дон, Волга, Днепр; три катера БМК-90 с большим трудом развернули мост против течения; срочно были сделаны береговые части моста, поставлены ограждения и подвешены на них спасательные круги; автоколонна из 150 наших большегрузных машин проехала по мосту на противоположный берег; командир полка остался доволен быстрой и хорошей работой, поздравил всех, а мы ответили: «Служу Советскому Союзу!». Был дан отбой, мы усталые повалились на пляжный песок и попытались спать; примерно через час по пляжу разнёсся приятный запах – это прибыла полевая кухня с горячим завтраком, но сил подняться не было; проснулись, немного ещё повалялись, стали умываться в реке, поели каши и снова легли досыпать, но уже в палатках; командир полка распорядился нас не будить. На следующий день было приказано привести свой внешний вид в порядок, пришить подворотнички, начистить сапоги и прочее – предстояло посещение деревни на противоположном берегу, знакомство с жителями и дать концерт силами воинов Советской Армии; деревня эта совсем недавно была румынской, а теперь – советской; жителей собрали на площади, они поднесли нам угощение: спелую вкусную вишню, лежащую горкой на больших тарелках; смотрели люди на нас как-то не особенно приветливо, исподлобья.
Через несколько дней мы возвращались в часть; наш взвод регулировщиков ехал впереди и на поворотах каждый из нас, выпрыгнув на землю, поочерёдно занимал своё место; меня высадили возле старого, теперь уже бесхозного большого сада, оставшегося от румын, на краю колхозного поля, на котором выращивали овощи; колонна машин двигались медленно из-за огромной пыли, застилающей видимость, поэтому дистанция между машинами была большая; мне удавалось полакомиться и вкусными огурцами и помидорами, и спелыми сливами и вишней; когда мы проводили последнюю машину, нас забирал свой грузовик, и я с трудом перелез через борт, поскольку мешала тяжёлая ноша овощей и ягод, сохранённых за пазухой.
В воинской части потекли однообразные дни: каждый занимался, чем хотел; некоторые просто лежали в траве и спали или читали книги, играли в шахматы, в карты, а часть ребят играли с офицерами полка в преферанс. Меня поразил один случай: мы вместе с шоферами автороты отдыхали, лёжа на траве и я попросил сесть в кабину; шофёр, не спрашивая, умею ли я водить машину, отдал ключи и сказал: «Можете прокатиться по территории»; я посидел в кабине, затем вернул ему ключи, сказав, что кататься расхотелось (я совсем не умел водить машину). Однажды командир полка, Герой Советского Союза (получил награду за «решительные» действия во время венгерских событий 1956 г.), который относился к студентам очень хорошо, собрал всех, поблагодарил за отличную наводку мостовой переправы, затем попросил нас задержаться на полмесяца, чтобы полк, в котором имелся большой некомплект солдат, удачно выступил на Киевских учениях; но эту просьбу встретили гулом, всем хотелось побольше побыть дома перед отъездом на работу; далее он пожурил преферансистов, чтобы они не разлагали его офицеров, поскольку жёны пожаловались, что мужья стали приходить домой поздно. Пять студентов были задержаны на неделю в полку; это наказание они заслужили за двухдневную самоволку с ночёвкой у местных девушек; пришлось им вкалывать на разгрузке угля для котельной – зимний запас.
Ехали мы через Киев, где была пересадка, весь день был свободным; я погулял по центру, а вечером с сестрой Зоей пошли в парк на Владимирскую горку и случайно попали на бесплатный концерт (открытая эстрада) оркестра под управлением всемирно известного дирижёра Натана Рахлина; незабываемое впечатление произвело на меня исполнение «Болеро» Равеля, и вот почему; эту «восточную» музыку, которая сначала тихо, а затем всё громче и громче звучала в полной тишине открытого «зала», окружённого высокими тополями, я слушал впервые; через некоторое время среди ясного неба над нами оказалась большая чёрная туча и внезапно разразилась гроза, пошёл ливень; бежать из зала было бесполезно, можно промокнуть до нитки; мы с Зоей стояли под большим деревом в обнимку и не двигались; и что интересно – оркестр, который размещался на эстраде под шатровой крышей, продолжал играть, наращивая звук; мощное звучание в продолжительном финале сочеталось с раскатами грома и всё это усиливало эффект исполнения; в конце, с последними аккордами Болеро, звук достиг максимальных высот (кто слушал, тот знает), ветер отнёс тучу и брызнуло яркое июльское солнце – это был апофеоз исполнения классического произведения! Мы шли домой немного промокшие, а в голове звучала изумительная музыка; на меня эта музыка произвела потрясающее впечатление; мне казалось, что меня подхватило что-то и несёт в вышине, баюкая и навевая странные видения…
В Ростов из Киева я поехал прямым поездом самостоятельно, на вокзале меня провожала Зоя. Возвратившись из лагерей в институт, мы получили военные билеты, в которых было указано звание «младший лейтенант инженерных войск» и номер военной специальности; личное дело с большой фотографией хранилось в Кировском райвоенкомате г. Ростова; нам вручили дипломы о высшем образовании, в отделе кадров получили подъёмные для проезда к месту работы, символически попрощались с институтом, который в дальнейшем часто посещали приезжая в отпуск.
Теперь у меня оставался месяц свободного времени до отъезда на работу в Красноярский край и я решил последний раз пойти в поход по Кавказу с целью хорошего отдыха; в Доме профсоюзов на проспекте Ворошиловском выбрал путёвку с маршрутом, в котором не было больших пеших переходов, группа в основном передвигалась на машинах, в т.ч. и через перевал из Осетии в Грузию; я прикинулся новичком, попавшим на Кавказ впервые; фотоаппарат с собой не брал, просто любовался природой Кавказа; группа, как всегда, была молодёжной, только Алексей Полозов, красивый мужчина, хирург из Волгограда был в возрасте 40 лет; особых воспоминаний о походе не осталось, лишь некоторые моменты помню; ведь по земле, если хочешь на ней что-нибудь увидеть, куда лучше ходить пешком; эту истину хорошо усваиваешь в путешествиях.
Во время тропического ливня проезжали мы в «торпеде», укрытые от дождя брезентом, мимо колхозных фруктовых садов, расположенных в грузинской гористой местности; наша машина остановилась, т.к. впереди стояли десятки машин, ожидавших пока бульдозером расчистят дорогу, заваленную селем; стояли долго, дождь прошёл, выглянуло солнце, мы вылезли из-под брезента и вышли на обочину размяться; увидели созревшие груши, персики, сливы и самым бессовестным образом стали поедать эти вкусные фрукты.
В одном маленьком грузинском городке нам организовали экскурсию на винзавод, который выпускал столовое вино № 12, я видел его в магазинах Ростова. Этот заводик имел несколько небольших одноэтажных цехов, в одном из них нам показали, как разливается вино в бутылки 0,7л. Установка розлива допотопная, пыль с неё не очищали, пол в цехе был покрыт скользкой грязью, рабочие в замусоленных тёмных халатах; они лепили этикетки прямо на мокрые бутылки, которые укладывали вручную в деревянные ящики; в этой антисанитарии пробовать вино я не захотел, отказался; всё это произвело на меня такое неприятное впечатление, что в Ростове и до сих пор не могу без отвращения смотреть на «Столовое вино № 12». Наш поход окончился в Сухуми, где я вдоволь накупался в море.
Вернувшись из похода, я решил поехать в Краматорск и попрощаться с Виктором, Тоней и маленьким Серёжей; там же посетил Гену Ковалёва и хорошо пообщался с его родителями; договорились ехать в Сибирь вместе. Отец Гены был высоким крепким мужчиной, фронтовиком; когда после ужина с обильной выпивкой, мы с Геной, захмелев, легли спать вместе на большую кровать, я перед тем, как закрыть глаза и провалиться в сон, увидел отца Гены, который как ни в чём не бывало, работает за столом, освещённым настольной лампой, с бумагами и подсчитывает что-то на больших счётах; да, подумал я, слабаки мы ещё против закалённых фронтовиков. Вернулся я домой, собрался в дальнюю дорогу и попрощался с Ростовым. Итак, в 23 года я покинул родовое гнездо, всех нас ждало будущее; «у будущего несколько имён; для слабого человека имя будущего – невозможность; для малодушного – неизвестность; для глубокомысленного и доблестного – идеал. Потребность безотлагательна, задача велика, время пришло. Вперёд, вперёд!» (Виктор Гюго).
Студенческое братство.
Окончилась пятилетняя студенческая жизнь, но свой институт я не забывал; каждый из нас многие годы работал на строительстве в разных местах большой страны, а некоторые – за рубежом; подошёл юбилейный 1979 год – 20-летие со дня окончания института студентами нашего курса, и возникла идея провести в Ростове юбилейную встречу; я уже работал в РИСИ доцентом на кафедре ТСП, когда инициативная однокурсница Галя Болотникова собрала нескольких ростовчан обсудить идею и создать оргкомитет. Выбрали меня председателем и определили дату встречи – 6 октября. Я предложил включить в состав оргкомитета 13 представителей от каждой студенческой группы, которым поручалось составить списки и быстро разослать приглашения с программой трёхдневной юбилейной встречи. В июне оргкомитет впервые собрался на заседание и интересно было всем нам 43-х летним увидится через 20 лет; представители групп входили в аудиторию, некоторых узнавали, другие, чтобы не было вопросов, сразу называли себя и номер своей учебной группы; нашу красавицу Аллу Седун узнали все, а одна «студентка» с очень загорелым лицом вошла и кокетливо спросила: «Не узнаёте меня?», на что кто-то из ребят заметил: «Меньше надо загорать на юге, тогда может и узнают тебя»; когда эмоции улеглись, обговорили все организационные вопросы, наметили срок встречи и началась подготовка, которая продолжалась до сентября; не буду подробно останавливаться на самой двухдневной встрече 112-ти выпускников, которая прошла очень хорошо. На меня и Галю Болотникову взвалили все организационные вопросы, я также пригласил профессионального фотографа. С утра 6 октября к главному входу в институт стали прибывать великовозрастные «студенты», брататься, обниматься и целоваться; все были возбуждены, ведь многие не виделись 20 лет. Посетили музей института, заглядывали в аудитории, вспоминали былое. Затем более ста студентов и около пятнадцати наших преподавателей собрались в новом актовом зале, где прошла торжественная встреча с дорогими наставниками, которым вручили цветы. Выступившие делились воспоминаниями, благодарили наших корифеев. Все были приглашены на банкет в новую институтскую столовую. За длинным столом расселись, но начать никак не могли, остановить свои эмоции: стоял шум, гам. Тогда один «студент» встал на стул и громко крикнул: «Строители, мать вашу!», сразу стало тихо; выслушали тост старейшего преподавателя, началось взаимное общение, многочисленные тосты и танцы до позднего вечера.
Утром 7 октября было холодно и ветрено, но все собрались на набережной, сели в специально зафрахтованный нами теплоход «Танаис» и поплыли в круиз по Дону до 29-й линии и обратно и снова повторили круиз. В буфете разобрали всё спиртное и закуску, хорошо согрелись, пели песни и фотографировались на память. На берегу стали прощаться, но наша «ударная» 54-я группа поехала на троллейбусе в дом всегда гостеприимной Ольги Ерканян (Берберян), не забыв загрузиться всем необходимым в магазине. В своём узком кругу мы продолжили общение и вечером прощаясь, каждый думал: «Когда ещё придётся увидится?». Большие красивые фотографии я переслал каждому домой. Так окончилась эта юбилейная встреча, которая подтвердила, что наш курс был особым явлением в истории РИСИ. Я исполнил свой долг перед преподавателями, которые сделали нас теми, кто мы есть, а также перед моими соучениками, однокашниками. Я счастлив, Бог наградил меня друзьями и их отношением ко мне.
Первый год работы на строительстве
Наука различать характеры и приспособляться
к ним, не теряя своего, есть самая труднейшая
и полезнейшая в свете. Тут нет ни книг, ни
учителей; природный здравый смысл, некоторая
тонкость вкуса и опыт – одни наши наставники.
Михаил Сперанский
I
Часто людей спрашивают: «Вы помните первый год своей самостоятельной работы?»; ведь у всех был такой год и у меня он был с сентября 1959 г. по сентябрь 1960. Окончен институт и двухмесячная служба в понтонно-переправочном полку в Каменец-Подольске, военных лагерях на Днестре, получен военный билет офицера запаса, выданы подъемные на проезд к месту работы; отгулял полмесяца в Ростове и побывал в последнем походе по Кавказу (Осетия – Грузия), съездил в Краматорск попрощаться с семьей старшего брата Виктора. Все, пора и честь знать, надо ехать на работу по распределению в Сибирь; дома уложил в большой чемодан вещи, а папа, несмотря на мой протест, привязал к чемодану валенки, ранее привезенные из Рубцовска, мама проверила все теплые вещи, собрала еду в дорогу; решил взять с собой книги: справочник по расчету конструкций, хороший киевский справочник мастера-строителя, учебник по ТСП, сборник технических условий на производство строительных работ, некоторые конспекты за 4 и 5 курс, несколько художественных книг (Пушкин, Драйзер, Ильф и Петров и др.) – получилась солидная связка; проводили меня на вокзале, мама дала последние ЦУ, в т.ч. просьбу писать почаще.
В Краматорске ко мне присоединился друг Гена Ковалев, вместе с которым получил направление, я – в Абакан, он – в Канск; в дальнейшем описании слова в тексте «мы, нам» будут означать: я и Гена). В Москве рано утром нас встретил мой любимый двоюродный брат и ровесник Эрик, повез на метро домой; имея целый свободный день до вечернего поезда, мы отправились на Красную площадь, посетили ГУМ, а затем двинулись на ВДНХ, где с большим интересом осмотрели павильоны союзных республик, также впервые посетили круговую кинопанораму; в павильоне Узбекистана купили большой арбуз; не удержались от соблазна и тайно наломали несколько элитных початков кукурузы, растущей около павильона Украины. Мама Эрика сварила нам в дорогу кукурузу, все вместе пообедали, арбуз оказался отличным, выпили по рюмочке за отъезд; дядя Давид ударился в воспоминания, как он воевал в империалистическую в Польше, восхищался любвеобильными польками. Проводили нас до метро, и мы приехали на Казанский вокзал; поезд уже стоял, мы заняли места, и вышли на перрон, купили свежий батон хлеба и две бутылки чешского пива «Портер»; поезд тронулся, в вагоне было очень душно и мы стали пить незнакомое ранее пиво этой марки; оно было темно-коричневого цвета, очень вкусное и отдавало запахом корочки ржаного хлеба; бутылки быстро опустели, и мы очень пожалели, что так мало купили; второй раз с пивом «Портер» я встретился через 22 года в Киеве на Крещатике, но оно уже было другим, хуже. Ехали, смотрели в окно на российские просторы, и чем дальше на восток, тем было заметнее наступление осени: разноцветная уральская тайга, выжженная тюменская степь с обилием птиц на озерах; после Новосибирска и особенно Ачинска нам встретились густые леса необыкновенной осенней красоты; на пятый день проехали Ачинск, а через час поезд надолго остановился посреди хвойного леса, люди вышли из вагонов размяться, а мы подошли к электровозу и спросили машиниста: «Далеко до Красноярска?», он ответил: «Мы не доехали даже до Козульки, а до Красноярска еще чапать и чапать». Так мы впервые услышали сибирское слово «чапать» и своеобразное название станции; значительно позже, в 1970-е годы, я купил 30-ти томное собрание сочинений А.П.Чехова и прочел «Путешествие на остров Сахалин», где писатель, проезжая после Ачинска деревню Козульку, отметил такую непролазную грязь, что колеса его брички тонули в ней полностью, и приходилось идти пешком, чтобы оказывать помощь измученным лошадям. Наконец поезд прибыл в Красноярск и нас встречали Валя Пилипенко, Неля Овсянкина и Юля Филимонова – девушки из нашей студенческой группы, которые приехали ранее, пока мы служили в армии; они уже месяц работали на стройках города. В переполненном автобусе приехали в Покровку к Вале, которая работала прорабом на строительстве фабрики фотобумаги, и жила в коттедже, выделенном ей руководством фабрики; уже был накрыт богатый стол, выпивка, а мы угостили девушек сохранившимися на третьей полке вагона виноградом, грушами и сливами, которые специально для них купили на ВДНХ; утром все вместе подошли к полуразрушенной часовне, расположенной на Караульной горе, которую спустя 40 лет отреставрировали, и она в настоящее время стала символом города Красноярска, даже изображена на 10-рублевой денежной купюре; с высоты птичьего полета мы смотрели на огромный город, который залёг внизу в широкой котловине среди живописных гор и только дымное облако поднималось снизу; еще не зная Красноярска, который раскинулся по обоим берегам могучего Енисея, мы почувствовали размах его; девушки давали пояснения и указывали на расположение своих строек.
Мы спустились с горы и прибыли в Совнархоз, расположенный на ул. Мира, чтобы отметить прибытие в край; из канцелярии нас отправили к какому-то начальнику, он посмотрел направления в Абакан и Канск и сказал: «Поедите на правый берег в трест «Красноярскпромхимстрой» (КПХС); наши направления забрал и выписал новые; сообщил, что с Абаканом и Канском все будет улажено. Побывав в Совнархозе, мы вышли на улицу немного растерянные, не знали, что нас ждет, плохое или хорошее; подошли к Енисею, по понтонному мосту переехали на автобусе реку и трамваем доехали до треста КПХС; принял нас главный инженер Владимир Петрович Абовский, посмотрел наши дипломы с выписками, в которых указаны все оценки по предметам за годы учебы, и спросил: «Где хотите работать, на стройплощадке или в отделах?», на что мы оба ответили, что хотим работать на линии; дело в том, что еще в Ростове папа, также начинавший работать мастером цеха
на ХТЗ после окончания Одесского политехнического института, советовал мне начинать с работы на стройучастке, чтобы приобрести опыт и многому научиться; я был с ним согласен, поскольку во время производственных практик мне нравилось работать с рабочими бригадами; была единственная наша просьба к Абовскому, чтобы мы работали и жили вместе. Нас направили в строительное управление № 1(СУ1), которое находилось в двух остановках трамвая от треста; сначала устроились с жильем – нам дали направление в общежитие для молодых специалистов в поселке Зерногородок; названиеэто, вероятно, связано с расположенными здесь крупными, хорошо охраняемыми, складами Госрезерва СССР. Вернулись мы на Покровку за вещами, затем добрались до общежития, которое представляло собой две квартиры в первом этаже жилого только что построенного 2-х этажного кирпичного дома; в небольшой комнате нас поселили, а к вечеру пришли с работы ребята, которые прибыли в Красноярск немного ранее; всего было 13 человек, в основном выпускников строительных вузов Харькова, Новосибирска, Краснодара, Ростова; мы познакомились, в комнате ребят перекусили, попили чаю и отправились к себе спать. Утром прибыли в СУ1, начальник управления Илья Павлович Нестеренко принял нас тепло, по-отечески, спросил, как устроились с жильем, есть ли какие просьбы? Конечно, принимая нас на работу, он не мог в одной беседе с каждым определить не ленив ли выпускник вуза, обладает ли он элементарным здравым смыслом, любит ли упорно трудиться или хватит ли у него ума – или хотя бы смекалки. – когда дело дойдёт до принятия решения; всё это должна выявить работа в течение первых нескольких месяцев. И.П. сказал нам: «Есть у нас очень важная стройка за городом, работают там заключенные, но мастера, прорабы и другие ИТР вольные, которых на работу возят на машине; завтра поезжайте на стройку, посмотрите – понравится или нет». Мы вышли из здания управления, в магазинах купили электроплитку, чайник, посуду и кое-какие продукты на первое время; когда шли домой, увидели, что рядом с нашим домом находится продуктовый магазин, очень удобно; теперь мы могли наладить в комнате быт: установили печку, между рамами окна положили продукты, повесили бельевую веревку под потолком, привели в порядок шкаф, тумбочки и т.п.
III
Утром следующего дня в 7-30 подъехала за нами машина, грузовое такси – будка с окошками, крытая брезентом, на боковых лавках уже сидели прораб, механик, электрик и нормировщик, в кабине с водителем – начальник участка; проехали поселок Базаиха (восточная), затем по асфальтированному шоссе мимо Шумковского карьера песка и гравия – деревню Березовку, свернули налево и ещё проехали 4 км вдоль живописного соснового бора к строительному участку, вышли из машины и сразу вошли в дощатый домик, прорабскую (контору), хорошо протопленную сторожем; там уже находился главный инженер СУ-1 Синегин Иван Ерофеевич, красивый 40-летний мужчина, спокойный, нам понравился; он представил нас ИТР участка, пожелал успехов и отбыл в город; мы познакомились: начальник участка Корженевский, примерно 50 лет, грузный с тёмным мясистым лицом, не улыбчивый, «сурьёзный»; прораб Владимиров, 35 лет, красивый, высокий, стройный, сибиряк с открытым лицом, молчаливый, не разговорчивый; нормировщик Тихон Матвеевич (в дальнейшем мы между собой стали звать его просто Тихон), фронтовик 55 лет, постоянно одет в один и тот же старый (14 лет прошло после войны) поношенный и засаленный военный френч; всегда приезжал с узелком еды «тормозок» – приготовленной дома; оглядел он нас пристально, с головы до ног, точно в самую душу впиться хотел, потом не торопясь проговорил: «Можете садиться на ту скамейку»; мы попросили начальника участка показать чертежи и отложили их для дальнейшего просмотра, а затем вместе с прорабом вышли из конторы и осмотрелись вокруг: голая степь, за которой в 3-х км находился берег Енисея; справа – обнесенная высоким забором с колючей проволокой жилая зона заключенных, будущих наших рабочих; позади конторы, через дорогу, ухоженный хвойный лес, в котором неподалеку находился пионерлагерь и дачи городского начальства; в 60 м от прорабской заметили маленький домик – жилье сторожа, а вдали виднелось недостроенное промышленное здание; но главное – ни звука, полная тишина, которая усиливала наше неопределенное состояние. Прораб показал единственный объект, расположенный рядом с конторой – котлован под здание материального склада будущей фабрики; до конца рабочего дня мы знакомились с чертежами объектов, производственных корпусов и транспортерных галерей между ними, открывали объемистые папки и смотрели чертежи; объекты нам понравились, сложные и интересные, много монолитных и сборных железобетонных конструкций, часть оборудования из Германии; после изучения чертежей, нам стало понятно: на голом месте предстояло построить крупную, высокопроизводительную вторую в СССР (первая была построена в Ленинградской области) автоматизированную обогатительную фабрику мытых заполнителей (песок, щебень и гравий) для высокопрочных бетонов марок 500 и 600 строящейся в это время Красноярской ГЭС; общая стоимость фабрики 33 млн. рублей (около 50 млн. долларов США в ценах 1959 г.). Изучая чертежи, мы пытались задавать вопросы Корженевскому, но отвечал неохотно, был хмурым; нас это не смущало, поскольку были поглощены знакомством с чертежами; естественно, мы не могли предугадать технических и организационных проблем, с которыми позже пришлось встретиться; в 17-00 рабочий день был окончен, приехали домой, молча приготовили ужин из гречневой каши, заправленной мясной тушонкой, поели, каждый думал о решении, которое должны принять; легли на кровати и начали взвешивать за и против; сошлись на том, что объекты интересные, немного смущало, что рабочие зэки и удаленность от города; но мы уже знали, что все наши товарищи, с которыми мы жили в этой коммунальной квартире, работают в городе тоже с зэками, а некоторые ребята строят достаточно удаленные городские объекты; в итоге, решили работать «на Березовке». Гена сел на кровать, взял свой баян, открыл ноты и начал наигрывать какую-то унылую мелодию; я попросил сыграть что-нибудь повеселее, и он заиграл свой любимый чардаш Монти; затем затянули Сулико и что-то еще; пришли в комнату ребят (в основном харьковчан), которые работали мастерами с зарплатой 115 рублей на промышленных объектах треста; посидели в компании, было весело, немного выпили, рассказали им о своей разведывательной поездке на строительство Березовской фабрики, но ни о какой Березовке они слыхом ни слышали; вернулись к себе и легли спать, думая о том, что нас ждет впереди; я вспомнил, что еще в Ростове, когда нас распределили в Абакан и Канск, была информация, что там строят в основном заключенные и это несколько смущало нас, «домашних ребят»; но с другой стороны, на производственной практике после 4-го курса на строительстве крупного завода на Кубани, я работал с бригадой бывших заключенных, недавно освободившихся, и понял, что, несмотря на их бравый вид и многочисленные татуировки на теле, это обычные люди, с которыми можно нормально работать. Утром мы пришли к Нестеренко и дали согласие; оклад назначили нам 120 руб., все-таки не 115, как получали наши ребята; начальник отдела кадров Фадеев оформил нас мастерами, завел трудовые книжки, издал приказ; стали мы на комсомольский учет; зашли к Нестеренко и выслушали последнее напутствие.