Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Много позже, уже работая доцентом в РИСИ, Климко в письме сообщил, что планы КРАЗа по экспериментальным газоочисткам оказались нереализованными, и я подумал, сколько огромного труда строителей и миллионов рублей было затрачено бесполезно; однако ничего не проходит бесследно, жизнь учит; к тому же, я никогда не сокрушаюсь, как многие сегодня, о судьбе построенных нами производств – это жизнь и судьба страны, а мы, строители, делали добрые дела. Сомневаться в этом не приходится.
XXXV
Беседой с Мясниковым дело не исчерпывалось, мне всё ещё не выдавали трудовую книжку, а заместитель управляющего по кадрам Рябченко с холодной жестокостью пригрозил забрать квартиру; пришлось обратиться к Абовскому, всё объяснить и решить вопрос о дальнейшей работе; Владимир Петрович был единственным моим (и не только моим) покровителем в разные годы и всегда относился ко мне милостиво; чтобы от волнения мои слова не были бессвязными, я смотрел в свой листок, последовательно излагал суть конфликта с Заславским и причину увольнения; В.П. выслушал внимательно и первым делом сказал: «Насчёт квартиры не беспокойся, её не заберут»; далее он предложил мне работу руководителя стройуправления, несколько вакансий имелись на стройках правого берега Красноярска, я сказал, что подумаю, и когда трудовая книжка будет у меня, приму решение.
Лишь в конце мая после некоторых проволочек мне выдали трудовую книжку; снова явился к Абовскому и сказал: «Владимир Петрович, я очень вам благодарен, но в моей семье сейчас большие сложности в связи с болезнью четырёхмесячного сына, да и мои нервы сильно расстроены, поэтому хочу взять паузу»; В.П. предложил работу в технологическом тресте «Оргтехстрой» и я согласился; выйдя из кабинета, тяжело дыша, я думал о своей семье, жене и сыновьях, готов ради них начать новую жизнь и добиться победы! Ведь только семья поддержала меня в то непростое время; об Абовском подумал: «Вы отнеслись ко мне с пониманием, сердечно, благодарю, помогли мне в трудной жизненной ситуации. Я буду помнить это. О таких вещах не забывают»; теперь, когда я ехал домой, моя мысль начинала снова работать: я вдруг как-то сразу всё понял, словно пламя, меня охватило необузданное честолюбие: «То, к чему я стремился ради работы на стройке, лежит в развалинах. Но из руин можно возвести новое здание. И я возведу его!».
Минуло с той поры немало десятилетий и теперь приходиться лишь удивляться неожиданным капризам памяти, её небескорыстному отбору – приятное, возвышающее нас в собственных глазах, она хранит цепко и охотно, и нужны немалые душевные усилия, чтобы вспоминать и то, что вспоминать не хочется. Оглядываясь на прожитые годы, я хотел быть справедлив и нелицеприятен и к самому себе – что было, то было; за прошлое – ошибки, заблуждения, малодушие – надо рассчитываться; как я старался показать в этом описании, годы и обиды, конечно, сделали своё дело, но обиды и годы так и не превратили бывшее в ничто. После пережитой личной драмы настроение у меня было никудышное; меня спасти могла только работа, минули сутки, и я сразу же поехал в трест «Оргтехстрой», занялся новыми делами; вмиг прекратились мои поездки на работу из Рощи на строительство КРАЗа, теперь я ехал в обратную сторону автобусом, с пересадкой в центре города, до новой работы, расположенной на проспекте Свободном.
Всё в этом мире имеет свой конец, и, подводя итоги, можно сказать, что жизнь – это умение притормаживать на поворотах судьбы; тогда я ещё не знал, что в 1969 году произойдёт значительный перелом в моей жизни.
Красноярск. Работа в тресте «Оргтехстрой», 1969г.
Сердце человека располагает его путь,
но от Господа зависит направить стопы его.
(Соломонова притча)
I
После увольнения из треста КАС я на следующий же день, 26 мая 1969 г., пришёл к управляющему трестом Оргтехстрой Алексееву; это был красивый мужчина, спокойный, элегантный, обладал представительной внешностью, чрезвычайно опрятно одет, тщательно выбрит, немного выше среднего роста и довольно широк в кости, он действительно был сложен замечательно: широкие плечи, сильно развитая грудь, крупные черты его были отмечены тем особенным выражением, какое нередко приходилось мне замечать на лицах людей, привыкших к признанию и авторитету в своей среде, но в то же время, вынужденных постоянно держаться настороже с посторонними. Он определил меня на должность начальника подотдела технологических карт и нормалей с окладом 240 рублей, что меня на первых порах устроило (в СУ-23 я получал 300 рублей); сказать по совести, мне было тогда всё едино. Я начал работать на новом месте, приезжал на работу к 9-00, добирался из Рощи долго: сначала троллейбусом до центра города, затем автобусом до завода телевизоров и шёл в трест. Начальником нашего большого отдела был Павел Фролов, толковый инженер, оптимистичный человек с добрым лицом, который отнёсся ко мне благожелательно. Я руководил небольшой группой инженеров, и мы работали над созданием каталогов технологических карт и кодированием их с целью обработки на табуляторах (предтеча ЭВМ); это новое дело живо увлекло меня. Поработав несколько дней, я увидел в начальнике человека культурного, вежливого, тактичного, уважительного к людям; был он спокойным, терпеливым, бесхитростным, объективным в суждениях, справедливым; в его манерах было нечто для меня абсолютно новое: тёплая неторопливая мягкость улыбки, и душевная лёгкость, которая искала и часто находила лучшее в людях. В отделе ещё работала Елена Третьякова средних лет, спокойная и несколько медлительная; наверное, не в стольещё давние времена своего отрочества она была очаровательной, преобразившейся позже в довольно изысканную черноволосую женщину с очень белой кожей и тёмными глазами, которые оживляли её смуглое и приятное доброе лицо. Через несколько лет, работая в НИИ и будучи в Абакане по вопросам внедрения результатов своих исследований, я познакомился с мужем Елены (он был без одной руки), который работал начальником ДСК – приветливый и доброжелательный человек. Работала в нашем отделе одна молодая женщина, ходила в брюках, которые плотно обтягивали её фигуру, позволяя по достоинству оценить все её анатомические особенности.
Мой рабочий день сильно отличался от прежнего, когда я почти всё время проводил на строительных объектах; в отделе люди работали творчески с документацией, без понуканий, и, главное, в спокойной атмосфере находящихся в одной большой комнате полутора десятков инженеров; обедать приходилось в столовой стройбазы треста «Жилстрой», находящейся рядом, а оканчивалась работа ровно в 18-00, когда все до единого человека в тресте уходили домой. Отработав первую неделю, я вдруг узнал, оказывается, существует совсем другая производственная жизнь, совершенно отличная от деятельности линейных ИТР на стройке; об этой жизни я и мои товарищи, которые все годы ежедневно трудились на «горячих» объектах, да ещё зачастую продлевая свой рабочий день на несколько часов, совершенно понятия не имели; и вот теперь я приезжал домой к семи часам, был совершенно свободен, мог заниматься детьми, помогать жене, смотреть телевизор или читать книгу, когда дети спят; всё это было мне недоступно в течение предыдущих полутора лет и особенно последних пяти месяцев во время строительства газоочисток; однако привыкший всегда искать причину своих неудач, прежде всего в самом себе, в первое время я особенно сильно переживал уход со стройки, считал работу в Оргтехстрое временной; позже, когда изменились мои занятия, я мог посмотреть со стороны на те безрадостные события, в результате которых из-за конфликта с Заславским мне пришлось покинуть стройку, по которой ещё долго продолжал скучать; я отдал ей свои лучшие годы жизни, но я всегда знал, что покинув Заславского, поступил правильно, не смалодушничал, как сейчас говорят, не прогнулся.
Я всегда страдал в жизни оттого, что у меня не хватало времени; я не транжирил время, расходовал его экономно, но день не вмещал всего обилия дел, хлопот и обязанностей, какие приносил с собой; увольнение как бы остановило внезапно меня на быстром бегу; вот так же, когда тормоза с натужным скрипом останавливают на полном ходу мчащийся автомобиль, тот вздрагивает, даже чуть заметно подпрыгивает. Теперь время оказалось у меня в плачевном избытке; обилие того самого времени, какого мне всегда так не хватало, и когда работал в Берёзовке, и когда строил БЛПК, и когда строил объекты Ростсельмаша, и когда работал на строительстве КРАЗа. Казалось бы, наконец, мне представилась возможность отдохнуть от перенапряжения, вызванного постоянной необходимостью работать, думать, говорить… Великое это искусство – отключиться от треволнений, всё равно, что заснуть под шум и адский грохот, при ярком свете, бьющем в глаза; но оказывается, не так-то просто заставить себя не думать, этому тоже нужно учиться и переучиваться; никак не хотела отвязаться профессиональная привычка многое запоминать, хотя сейчас можно было себе позволить разгрузить память; теперь я был вправе забыть многое из того, что не позволял себе забывать, работая на стройке. И тут я убедился, что мне не удаётся забыть ничего из того, что я разрешил себе предать забвению; забывчивость не хотела являться ко мне, и память моя оставалась отягощённой всем, что надлежало помнить строителю, но что совсем не было нужно на новой работе; конечно, память – одно из самых ярких проявлений человеческого интеллекта, и памятливость – клад; но всё-таки страшно было бы сознавать, что мы ничего не в состоянии забыть, что мы всё запоминаем навсегда.
II
Теперь я был свободен после работы и мог больше времени уделять Гале, Кирюше и маленькому Саше, за которым некоторое время ухаживала приехавшая ненадолго тёща; по выходным дням мы ходили на набережную осматривать корабль-музей «Св. Николай», находящийся на вечной стоянке (разве можно было рассказывать при социализме, что Ленин плыл на «Святителе Николае», да ещё и Николе-Угоднике, хотя люди всё это знали).
Весной в КПИ начиналась защита дипломных проектов и кафедра ТСП обратилась к Фролову, чтобы он стал рецензентом, и он привлёк меня к этой хорошо оплачиваемой побочной работе, поскольку я имел опыт рецензирования, полученный в техникуме КРАЗа; так я познакомился с Борисом Прокопьевичем Колупаевым, заведующим кафедрой ТСП; мои рецензии ему нравились, и он предложил мне читать курс ТСП вечерникам и заочникам. Это было хоть и небольшое, но подспорье к заработку, и я согласился; пришлось не только составить объёмный конспект предстоящих лекций, но и научиться их читать студентам; я перенял опыт хороших лекторов, например, американца Терещенко, в частности: в начале каждой лекции, чтобы организовать и настроить слушателей, объявлял им, о чём намерен рассказать и для чего это пригодится строителям в будущем; на первых порах было трудно, но мне нравилась сама возможность преодолевать себя в новом деле.
В наш отдел иногда обращались небольшие строительные организации с просьбой разработать технологические схемы с привязкой монтажных кранов и за эту «халтуру» Фролову и мне платили хорошие деньги.
IV
В конце июня я проводил Галю с детьми, они улетели в Ростов; в самолёте она сидела с шестимесячным Сашей, а Кирюша всю дорогу шастал по проходу и помогал стюардессам, которым он очень нравился; в Ростове Галю встретила вся многочисленная родня, всем хотелось разглядеть Сашу и при этом сильно шумели, неприятно дёргали Галю так, что она до сих пор вспоминает об этом с неудовольствием; через несколько недель Галя и Кирюша, оставив Сашу с бабушкой, поехали на море; прежний руководитель Гали, декан факультета по работе с иностранными студентами, пригласил её за небольшую плату отдохнуть в престижном лагере для иностранных студентов, находящемся в Вардане; Кирюша с удовольствием общался с африканцами. Однажды на пляже Галя случайно встретила семью своей подруги Эли Беляковой и Юры Кувичко, моего однокурсника, которые приехали в отпуск из Казахстана, они отдыхали поблизости в военном санатории. Проводив Галю и Киру в Ростов и на море, я некоторое время стал вести вольную жизнь – свободные вечера, да и два выходных дня были также свободными; иногда я позволял себе поведение плейбоя, это могло плохо кончиться, к счастью, быстро одумался, а о подробностях промолчу.
V
Летом нами была окончена подготовительная работа по каталогам и предстояла командировка в Волгоград с целью изучения методики работы на табуляторах в местном Оргтехстрое; группа в составе шести человек во главе с Фроловым вылетела прямым рейсом в Волгоград; хорошо помню: когда в пять утра самолёт приземлился, мы вышли на лётное поле, то поразились жарой с высокой 30-градусной температурой, т.е. никакой утренней прохлады не было; нас устроили в милицейском общежитии, расположенном очень далеко от центра; кстати, я впервые узнал, что город Волгоград тянется вдоль Волги относительно узкой полосой на протяжении 75 километров – это, наверное, рекорд; общежитие располагалось в цокольном этаже большого жилого дома: длинный коридор с уборной в конце, по его обеим сторонам комнаты; утром из-за скученности людей в умывальной комнате, мы шли к уличной колонке, чистили зубы и умывались по пояс; по вечерам в общежитии стоял гвалт – милиционеры во всю пьянствовали и шумели до полуночи; наше общение с их бытом развеяло положительное представление о полувоенной советской милиции, как образцовой и культурной.
В первый день работы нам предоставили специалиста, молодого мужчину лет тридцати пяти, был он несколько суховатым, жилистым и очень сильным; спокойный, немного медлительный, толковый человек с добрым лицом. Он показал работу машин-табуляторов, а затем перешёл к рассказу о создании перфокарт; к полудню стало настолько жарко в помещении, что заниматься стало трудно; преподаватель предложил со следующего дня перенести занятия на берег Волги, что, по его мнению, будет более продуктивно. Утром мы собрались на набережной, запаслись едой, пивом и на рейсовом катере переплыли реку, устроились на пустынном песчаном пляже; договорились о режиме работы: 40 минут занятий с ведением конспектов, затем 20 минут купание и так до конца дня; свои вещи сложили у деревьев под обрывом в 30 метрах от воды, но вскоре проходивший мимо местный житель предупредил нас, о том, что за деревьями находится село и местные ребята промышляют воровством; мы быстро перенесли вещи ближе к воде; после обеда стало совсем жарко и нам приходилось часто ополаскиваться и продолжать занятия; начиная со второго дня, мы брали на пляж вкусные астраханские арбузы; в такой комфортной обстановке проходили наши занятия. В выходной мы посетили мемориальный комплекс на Мамаевом кургане и пробыли там почти весь день; я много фотографировал, поскольку абсолютно всё оставляло неизгладимое впечатление; побывали также в музее «Сталинградская битва», где увидели знаменитый меч – подарок английского короля городу-герою. Окончилась наша замечательная командировка, и Фролов разрешил мне задержаться на три дня, чтобы посетить родителей в Ростове; перед вылетом в аэропорту я купил изрядное количество клубники и всю её съел; в полёте на ИЛ-14, который часто проваливался в ямы из-за восходящих потоков горячего воздуха, меня стошнило так, что понадобилось несколько гигиенических пакетов – жадность фраера сгубила; дома в Ростове все удивлялись, почему я равнодушен к ягодам и фруктам, но о причине я умолчал.
VI
По возвращении в Красноярск работа в отделе продолжилась; как-то в КПИ на кафедре ТСП Колупаев беседовал со мной наедине, поинтересовался, чем я занимаюсь в Оргтехстрое, а затем объяснил, какая передо мной может раскрыться перспектива, если я не буду терять время даром, и займусь подготовкой диссертации; он сказал, что после защиты моё материальное положение будет устойчиво, а минимальная заработная плата в два раза выше (как показало время. Б.П. оказался прав на 100 и даже на 120 процентов). В Оргтехстрое при такой необременительной работе я не знал, какая будущность стояла при дверях, и теперь мне пришлось крепко задуматься ещё и вот почему: руководство треста притормозило нашу основную работу и стало посылать сотрудников, в т.ч. из нашего отдела в командировки в Ачинск для оказания помощи проектно-технологическому отделу треста «Ачинскалюминстрой». Хочу, чтобы не забыть, отметить один факт; однажды с нами поехал зам управляющего Константин Абрамович, молодой способный инженер, подвижный, спортивный, подтянутый с худощавым воинственным лицом; чёрные выразительные глаза его кидали быстрые, короткие взгляды, нижняя часть лица несколько выдавалась вперёд, обнаруживая пылкость страстной натуры, но он давно уже привык сдерживать эту пылкость. Получилось так, что меня и несколько сотрудников нашего отдела поселили в двухкомнатном номере гостиницы вместе с ним; когда мы зашли в номер, он в дневное время включил свет во всех комнатах, коридоре и пр., а на мой вопрос, зачем днём горят лампочки, я услышал: «Так ведь за всё заплачено»; странно, подумал я, человек вроде бы культурный, а такие у него замашки; воистину, человек воспроизводит себя в своих поступках.
Перспективы для меня в Оргтехстрое не было, поскольку стройка в Ачинске всё более требовала нашего участия, а служба на подхвате меня совершенно не устраивала; я подумал, что работа в строительном управлении, которую мне предлагал Абовский, никуда от меня не уйдёт и решил прислушаться к совету Колупаева, тем более, что уже несколько месяцев подрабатывал в институте, читая лекции по технологии и организации строительства для студентов; зав кафедрой обещал с октября оформить меня на должность и.о. доцента с повышением ставки почасовика и я понял, что кафедра очень заинтересована, чтобы я перешёл туда работать; Колупаев на листе бумаги чётко обозначил финансовую сторону и объяснил, что защитив диссертацию, мой оклад преподавателя составит 384 рубля, плюс 110 рублей даст совместительство от работы по хоздоговору, итого 494 рублей (при том, что оклад главного инженера СМУ составлял 300 рублей); однако это всё возможно лишь после защиты диссертации, а работа над ней займёт годы; после беседы с Колупаевым мне пришлось задуматься; с одной стороны, я больше всего хотел продолжить работу на строительстве, ведь я по натуре строитель, как говорится «до мозга костей» – это моя профессия, которую выбрал и полюбил, да и у меня имелся хороший десятилетний опыт работы, где я был «не последним дворником»; с другой стороны, надо было учесть следующее: 1. После пережившей трагедии в начале 1965 г. и далее в последующие четыре года у меня не было, как говорится честолюбивого настроя стать на ступеньку выше в строительном производстве, а работа в созданном на живую нитку слабом СУ-23 и уход из треста КАС, в определённой мере подавили желание стать руководителем производства; хотя, пересилив себя, я мог бы нормально работать, занимая должность главного инженера СМУ; но учитывая свой характер, работать каким-нибудь замом у посредственного начальника, но это не по мне; 2. В семье росло двое детей, причём восьмимесячный Саша был болезненным, а Кирилл только ходил в детский сад; и я, зная своё отношение к работе, понимал, что даже видеть детей дома после работы буду от силы час-полтора, а с сыновьями надо общаться; 3. Работая в Оргтехстрое, я время не терял, особенно после беседы с Колупаевым; поскольку путь на работу и с работы занимал около двух часов, я имел возможность в дороге, а также дома по вечерам, знакомиться с материалами Всесоюзного совещания по зимнему бетонированию, состоявшегося прошедшей зимой; изданные четыре тома этих материалов, которые я приобрёл тогда же (доклады ведущих учёных и статьи докторов и кандидатов наук), были теперь мною проштудированы; часть исследований мне понравилась и в тоже время я узнал, как много существует ещё нерешённых проблем; именно какая-то из них могла бы стать темой будущей диссертации, учитывая мой десятилетний опыт работы зимой в Красноярске и Братске; 4. Материальный стимул, обрисованный Колупаевым, не имел никакого значения, поскольку это была очень далёкая перспектива, но в КПИ реальная помощь в подработке имела значение, ведь мне нравилась преподавательская работа, небольшой опыт которой у меня уже был; 5. И наконец, я вспомнил, как мой мудрый дядя Давид, один из главных специалистов Минэнерго СССР, а в прошлом энергетик, прошедший войну, как-то в Москве сказал: «Может тебе хватит гайку сосать, работая на производстве, подумай»; да и, откровенно говоря, печальным для меня явилось также и то, что многое в Оргтехстрое приходилось делать вынужденно; со временем, наблюдая за сотрудниками, увидел, что попал в мир с его запахом довольно тусклым и цветом довольно грязным, странно-пошлый мир.
Инженеры отдела (к сожалению, их было большинство), работающие над индивидуальными заданиями, объединились и общались в рабочее время со своим «лидером» Внуковым. Особой отдачи в работе от них не было, а Фролов смотрел на это сквозь пальцы. Внуков был очень маленьким, коротенький человечек с востреньким носиком, родился он где-то на юге; в нём действительно было что-то вострое, заносчивое: «Мала птичка, да ноготок востёр»; он был весь точно начинённый старыми анекдотами; бывало, что-то рассказывая, покрутит перед своим маленьким носиком длинными пальцами, как бы давая понять, что предстоит какой-то жульнический шахермахер. Работником был бестолковым, суетливым, но весёлым парнем, душа компании; ветрен и беспутен до крайности; главною его слабостью была страсть к прекрасному полу, к тому же, не был он (по его выражению) и врагом бутылки, любил хлебнуть лишнее.
Был ещё хромой инвалид в годах, при движении сильно припадал на ногу, как краб; у него было измождённое лицо, заросшее двухдневной щетиной; бросал нескромные взгляды на женщин, выражая дурные помыслы; в его взгляде было что-то тягостное для женщины, точно он раздевает её глазами; даже белки глаз у него были какие-то нечистые, а взгляд напряжённый, бешеный. Остальные работники в этой большой компании были откровенными бездельниками, ленивыми и безответственными, циниками и похабниками, а некоторые – подхалимами и сплетниками, любителями выпить и почти ежедневно заглянуть в рюмку; шуму от них было много, а толку мало; что закономерно: пороки всегда столкуются между собой.
… И надо быть ленивцем и глупцом,
Чтоб от тебя бежать, искать чего-то.
Ты всё: и посох мой, и путь прямой,
С пути сверну я – засосёт болото. (Мирза-Шафи)
В лаборатории треста работал Дмитрий Воронков, человек невысокого роста, плотный, подвижный, оптимист по характеру; он профессионально занимался альпинизмом, имел разряд; правда, высказывал довольно нелестные суждения о некоторых известных покорителях высочайших вершин Памира; это мне не нравилось, поскольку знал о них очень много, следил за их восхождениями; но Диме было до лампочки чужое мнение. Вообще, он был большой говорун, хвастунишка, произносил бездумные речи; через много лет, когда я, работая в Братске и будучи в командировке на КАТЭКе, встретил Диму в управлении комплексом Берёзовской ГРЭС; он работал инженером, нисколько не изменился, остался таким же; разошёлся с женой, покинул Оргтехстрой (думаю, трест не пострадал из-за ухода «ценного» работника) и жил теперь один в общежитии. В Оргтехстрое я также познакомился с Евгением Каминовым, молодым невысокого роста крепким парнем, который начинал заниматься альпинизмом; на этой почве мы и подружились, а когда в 1976 г. я уезжал в Ростов, подарил Жене всю свою альпинистскую библиотеку.
Теперь на свободе я мог тщательно обдумать своё положение, хотелось стать самим собой; как бы я себя не оправдывал, в глубине души я чувствовал недовольство собой; ведь для всякого нормального человека противоестественно работать ниже своих возможностей; начинается потеря самоуважения, которая многих приводит к распаду личности, при этом нередко их внутренняя дисгармония приглушается водкой. Я словно обиделся, и крепко, на так немилосердно умолкнувшую ранее стремительную жизнь; но жизнь на самом деле уже не дремала – в те дни она незаметно трудилась и посылала мне сигналы: мол, надо ждать и надеяться, оглянись вокруг и смекни – события приближаются и вот-вот со мной должно что-то произойти.
С учётом всех этих обстоятельств я решил прозондировать почву в Красноярском НИИ по строительству, который находился недалеко от Оргтехстроя и принадлежал Минтяжстрою СССР; познакомился с руководителем лаборатории долговечности бетонов Петрусевым Борисом Владимировичем, он сказал, что работа в лаборатории интересная, а что касается диссертации, то её можно сделать быстро, поскольку в НИИ это приветствуется; мне в это время стукнуло 33 года, и тогдашняя тревога за будущее чётко жила в моём сознании; но что было, то было, в жизненной истории нет вариантов, варианты возможны только в будущем, в прошлом их не существует. Когда Льву Толстому исполнился 31 год, он записал: «Главное же – жизнь коротка и тратить её во взрослых летах на мелкие дела, совестно. Можно и должно, и хочется заниматься делом». Вскоре я принял окончательное решение: 24 ноября уволился из Оргтехстроя и в тот же день приступил к работе в лаборатории НИИ. Однако я окончательно не сжигал за собой мосты, уходя из Главкрасноярскстроя.
В НИИ ПО СТРОИТЕЛЬСТВУ 24.11.1969 – 19.12.1975
Когда вступаешь ты на путь науки,
Всегда трудись за совесть – не за страх,
Иначе скорчишься, как червь, от скуки
И прослывёшь…в учёных дураках.
(Джами)
I
Зачислили меня старшим инженером сектора тяжёлых бетонов с окладом 156 рублей, мало, конечно, но немного выручала почасовая работа в КПИ. Время на дорогу из дома туда и обратно составляло около 2,5 часов, начало работы было в 9 часов; обедал я, как и многие сотрудники в буфете, куда привозили в термосах очень невкусную еду, качество которой меня до поры до времени мало интересовало – съел, что дали и ладно, надо работать.
Заведующий лабораторией долговечности бетонов был Петрусев Борис Владимирович; высокий темноволосый крепко сбитый мускулистый мужчина лет на шесть старше меня; доброе лицо его было с решительными, крепкими губами; глаза за стёклами очков казались более выразительными и живыми; всегда хорошо одет и тщательно выбрит; вежливый, тактичный, серьёзный и спокойный разумный человек, обладающий правильной речью, не болтливый; беседы в небольшом его кабинете всегда носили научный характер, ничего общего не имеющие с пустой обывательской болтовнёй. Сразу хочу отметить, что Б.В. также пришёл в науку с производства, работая в должности главного инженера Красноярского завода КПД, поэтому понимал мои ощущения на новом месте и относился ко мне крайне доброжелательно; о его работе и судьбе скажу ниже. Он дал мне два годовых научных отчёта по исследованию долговечности ж/б свай в условиях Якутска – вечная мерзлота и низкие отрицательные температуры до минус 65 градусов, просил ознакомиться; сказал, что торопить не будет, поэтому можно спокойно работать и изучать существо дела. Я сидел за письменным столом в большой комнате вместе с инженером Константином Рюминым, химиком-технологом Галиной Александровной Негадовой, молодой выпускницей КПИ Валентиной и двумя девушками-лаборантками, которые недавно окончили школу; в тупиковой маленькой комнате работал с.н.с. Ахмыловский (обо всех расскажу ниже). Я изучал отчёты, иногда заходил в кабинет к Б.В. уточнять некоторые детали; таким образом, осенью 1969 г. начался следующий этап в моей жизни; я вступал в новый мир, но он был мне абсолютно не знаком.
С первых дней заметил странности: с 9 часов никто не приступал к работе, женщины более часа занимались уходом своего лица и ногтей, Костя куда-то уходил и мог не появляться до обеда, а то и весь день; чувствовалось, что заданий людям никто не давал, они не знали, чем себя занять; после обеденного перерыва никого не было на рабочем месте – кто-то уходил потрепаться в другие лаборатории, иные играли в настольный теннис в вестибюле или в пустом помещении буфета, некоторые прогуливались по обширной территории института; заранее в 16-00 начиналась подготовка к завершению рабочего дня: снова макияж, чистка одежды и обуви, а в 17-00 по звонку все уже полностью собранные и одетые по погоде, быстро покидали институт. Первое время я не мог понять, куда я попал, не в сумасшедший ли дом – никто не работает, а деньги людям платят; даже стеснялся дома об этом рассказать; так проходили первые дни, человек, однако, быстро привыкает ко всему на свете, перестал удивляться и обращать на это внимание.
Итак, я попал в другую жизнь: упорно изучал отчёты, брал в библиотеке соответствующую литературу, а также знакомился с материалами НИИЖБа по коррозии бетона; стоимость госбюджетной темы, которой мне предстояло заниматься, составляла 50 тыс. руб., из которых было уже израсходовано 43 т.р., хотя за два предыдущих года ничего конкретного для выработки рекомендаций строителям не было сделано, т.е. деньги съели, а результата нет; даже не были проведены исследования по коррозии бетона и арматуры свай в условиях сезонного промерзания и оттаивания верхних слоёв вечномёрзлого грунта; с Петрусевым обсудил, каким образом будем с нового года «спасать» тему, и я составил план работ; моей первой задачей было закрепиться на новом месте, хорошо проявить себя, изучить возможность работы над будущей диссертацией; эта мысль наполняла всё моё существование; как и любой человек, в разные времена я переживал взлёты и падения, и вот теперь наперекор всему я круто изменил курс своей жизни. Описывая события, ощущения, людей, каждый день пишу, надеясь спасти их от забвения.
II
После новогодних праздников 1970 г. главным стало развернуть работу по якутской теме, в основном, по коррозии бетона и арматуры в сваях; в отношении бетона проблем не было, требовалось лишь подобрать наилучший его состав с применением гидрофобного цемента; а вот коррозию арматуры надо было исследовать, поставив ряд экспериментов, и продолжительное время ждать результатов. Начиная исследовательскую работу в лаборатории бетонов, мне, имевшему специальность ПГС, надо было основательно заняться изучением теории, иными словами – самостоятельно пройти вузовский курс «Строительные материалы» по разделу вяжущих, растворов и бетонов; его в РИСИ изучали студенты по специальности «Строительные изделия и детали», и о нём я понятия не имел; начал с нуля, поскольку в свои тридцать четыре года был только новичком, который должен многое ещё познать и запомнить; набрав в городской библиотеке вузовских учебников, штудировал их тщательно, делая нужные выписки, ибо знал, что каждая минута должна служить делу моего образования; прекрасно понимал, что это было необходимо не только для текущей работы, но и для успешной сдачи экзамена при поступлении в аспирантуру; в результате напряжённой работы (слава Богу, что этим можно было заниматься не только дома по вечерам и в выходные дни, но и в рабочее время), я за год с небольшим изучил весь курс и получил необходимые знания; как говорится: «если ты понял, что знаешь мало, значит, ты уже получил высшее образование». Думаю, есть не так много людей, которые в возрасте 34 лет начнут, не теряя ни минуты времени, самостоятельно изучать учебный курс по новой специальности, отказываясь от наслаждения всеми радостями жизни, и ежедневно, в течение полутора лет работать часто по вечерам за письменным столом не разгибая спины, словно подёнщик, во имя достижения поставленной цели.