Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Эта проблема слабой организации строительства, к которой относится и материально-техническое обеспечение, была всеобщей для советского строительного производства, и мы, инженеры, линейные работники, вдоволь хлебнули негатива; но если отвлечься от этой глобальной проблемы, то на примере строительного треста, его строительных управлений и специализированных служб, можно увидеть неумение работать единой командой; если строительное управление в напряжённой работе своих ИТР стремится всеми способами повысить выработку, то ИТР и многочисленных служащих конторы треста выполнение этих конкретных задач, которые решают стройуправления, мало интересует, поэтому и напряжённая работа здесь отсутствует; особенно негативно всё это сказывается на работе треста-площадки, каким был наш трест на строительстве гиганта КРАЗа. Правда, в моей практике есть исключение, к сожалению, только одно – это строительство цеха М 8 в тресте «Красноярскпромхимстрой»; конечно, пример этот не типичный, ввиду важности объекта для обороны страны и давления Москвы на местных руководителей. В течение целого года (1961) наше СУ-1 и трест работали единой командой; любые потребности стройки (лучшие кадры ИТР и рабочих, материалы, механизмы и инструмент, работа субподрядчиков и многое другое) оперативно удовлетворялись; нам на участке не надо было заниматься снабжением, это делали другие и делали хорошо, а работать непосредственно на объекте нам было приятно; в результате работа бригад оказывалась высокопродуктивной, а сверхнапряжение, которое испытывали ИТР, компенсировалось ясно видимыми ежедневными успехами; по-моему, это был случай идеальной организации строительства: я ещё только успевал дать заказ, как тут же службы треста всё исполняли, ведь действительно, чтобы преуспеть в сооружении сложного объекта, необходимо действовать сплочённой командой «СМУ+ТРЕСТ», выступающей единым фронтом; позже, работая на других объектах, я вспоминал свою работу на строительстве цеха М8, назвал её «коммунизмом на стройке»; в дальнейшем, общаясь на протяжении многих лет с коллегами и знакомыми строителями, узнал, что никому из них, хотя бы один раз в жизни, не удалось, к сожалению, поработать при таком «коммунизме» так, как это повезло мне на М8. Этот пример работы единой командой очень показательный, ведь и в других областях деятельности напряжённая работа команды даёт отличный результат, но такой работы единой командой не было в тресте КАС даже при сдаче корпусов электролиза; то же происходило и в Братске во время сдачи в эксплуатацию крупнейшей в Сибири районной ТЭЦ-1 в составе комплекса первой очереди БЛПК.
Слабость нашей организации труда мы особенно поняли, прочитав книгу «Деловая Америка», появившуюся в СССР как раз в это время (1969 г.). Отмечу также, что она стала для производственников настоящим бестселлером и была вмиг снесена с полок книжных магазинов страны; инженер Николай Смеляков, работавший в то время в министерстве внешней торговли СССР (будущий замминистра), в США собрал такой богатый материал по организации производства, что мы зачитывались книгой, которая дала нам пищу для размышлений и сравнений, а они были не в нашу пользу; именно там красной нитью утверждается мысль о работе единой командой, чего у нас в строительстве не было; Абовский в своих воспоминаниях на старости лет, с излишним пафосом пишет о работе единой командой, выдавая желаемое за действительное.
XX
Душа одного человека – это целый мир.
В. Короленко
Я думаю, что именно здесь уместно сказать о моём друге, начальнике управления Сергее Семёновиче Климко именно потому, что за время моего годового пребывания в Ростове, он проявил себя хорошим руководителем большого коллектива; конечно, этому способствовала школа работы в СУ-49, которое возглавлял Иванов, а Климко хорошо действовал как главный инженер, за что и был удостоен высоких правительственных наград; правда, я не видел, чтобы он цеплял их на пиджак, у людей отношение к наградам разное; например, мой коллега по работе на кафедре в РИСИ подполковник- ракетчик Пётр Васильевич Зорин, имея много военных орденов и медалей, вообще считал знаки отличия чепухой, недостойной уважающего себя человека, который трудится на благо общества не ради наград, а бескорыстно.
Но не только это вызывает интерес к личности Климко. Вступив в должность начальника управления, не лучшего в тресте, он задумал превратить его в передовое, и добился этой цели; собственно говоря, мне всегда импонирует в руководителях не «общее руководство», а личные инициативы, личные заслуги, т.е. то, чего отнять у человека никак нельзя; у Климко рождались смелые планы и в этом смысле, по моим наблюдениям, освоение в СУ-22 нового вида работ, свайных, – это большая его заслуга. Весьма вероятно, выполняя нулевые циклы корпусов электролиза и намучившись с часто неуправляемым субподрядчиком «Гидроспецфундаментстрой», особенно при сооружении небольших объектов, Климко решил отказаться от услуг этого субподрядчика и забрать их работу себе; освоение в СУ-22 свайных работ было сложным, но в итоге успешным; экономические показатели работы управления улучшились, появилась возможность компенсировать убыточность некоторых общестроительных работ. Другой его крупной инициативой было приобретение собственного автотранспорта и механизмов, позволяющих не зависеть от городских автоколонн и управлений механизации; впрочем, не только этим он мог гордиться; я восхищался в душе успехами Сергея и по-хорошему завидовал другу.
Начальником СУ-22 Климко проработал 10 лет, т.е. полностью завершив строительство КРАЗа; в эти годы его избрали членом Советского райкома партии и настойчиво предлагали разные варианты работы с большим повышением (зам управляющего треста, главным инженером треста и др.); как он мне сообщил, даже было предложение стать секретарём парткома треста. «Это целая эпоха, как я открутился от этой должности, которая для меня чуть не стоила отъездом в родной Харьков, чего я, конечно, очень не хотел. Душа не лежала к этим должностям. Мне очень нравилась работа в СУ-22, люди, тот достаток, который мне приносила работа, и была мечта построить все 24 корпуса КРАЗа, что я и сделал». Вот и вспоминается, сказанное Джозефом Эпштейном: «Мечта – вечный двигатель свершений»; добавлю от себя: «для него строить, сдавать объекты было так же естественно, как яблоне приносить яблоки».
Климко работал в СУ-22 до марта 1977 г. и затем, по рекомендации крайкома партии, начал работать главным инженером объединения «Красноярсккрайсельстрой» Минсельстроя РСФСР; с 1980 г. он стал начальником этого объединения, в составе которого было пять генподрядных трестов (красноярский, канский, назаровский, минусинский, абаканский) и три специализированных треста: автомобильный, механизации и промышленных предприятий, 26 механизированных колонн во всех южных районах края, всего 12 тысяч рабочих; эти годы по его признанию были самыми напряжёнными и интересными; это основное достижение, вершина его карьеры, к которой, что характерно, поднимался он последовательно.
В дальнейшем Климко работал до выхода на пенсию управляющим треста «Красноярскпромстрой», а будучи на пенсии – трудился в ОКСе КРАМЗа; его жена, Алёна, защитив диссертацию, успешно работала в исследовательской лаборатории металлургического завода; их дочь, Александра, окончила университет по специальности историк и работает преподавателем; после ухода из жизни Алёны, Сергей с дочерью живут в небольшой квартире, заботливо относятся друг к другу; в 1980-х годах бывая в командировках проездом из Братска на КАТЭК в Шарыпово, я заезжал к Климко повидаться; помню, когда я их, сидящих втроём на диване, фотографировал, Алёна улыбнувшись и сказала: «Смотри, Толя, какие мы две толстушки!». Наши дружеские отношения продолжались всю жизнь, несмотря на то, что судьба носила меня по разным городам; для меня Сергей был дорогим, незабвенным, замечательным человеком, я всегда питал к нему самое глубокое уважение; хорошо сказал В. Высоцкий: «Дружба – это не значит, каждый день друг другу звонить, здороваться и занимать рубли. Это просто желание узнавать друг о друге новое, слышать и удовольствоваться хотя бы тем, что вот мой друг здоров, пускай ещё здравствует». В 2010 г. Сергей прибыл в Харьков на встречу однокурсников ХИСИ и был счастлив общением с друзьями; счастье ведь бывает редко – минуты, часы и иногда дни; счастье – это молодость, спасибо Богу, что она была; воспоминания – это тоже счастье и встреча со старыми друзьями, которые делятся с тобой воспоминаниями – тоже счастье.
XXI
Помните, господа, что ваше слово,
пока вы живы, много, много значит.
А.С. Пушкин.
Говоря о таких строителях, как Сергей Климко, мне кажется уместно обратиться к словам знаменитого на весь мир Генриха Шлимана: «История сохранила имена фараонов, многих жрецов и высших сановников, но она не сохранила нам ни одного имени из миллионов людей, составляющих народ. А ведь они, а не фараон при всём его великолепии, – настоящий Египет. Фараон – вершина пирамиды. Но что такое один каменный блок без двух миллионов трёхсот тысяч блоков, на которые он опирается? Я думаю, что у современных греческих историков не всё благополучно. Гомер, писавший три тысячелетия назад, был не таков: он сообщает нам о речах и деяниях простых людей. Но потом об этом забыли, да и мы ещё не научились этому снова». От себя добавлю: дай Бог российским историкам теперь и в будущем не забывать писать о простых людях, составляющих народ.
Начав с этого, пойдём дальше. После того, как я начал писать воспоминания, и после того, как друзья сочли их пригодными для молодых начинающих инженеров, мотивы мои несколько изменились; какое-то время я сомневался, но вот теперь стараюсь сообщить что-то о людях, таких, как Климко, которые возвели гиганты мирового значения: КРАЗ, ЦБК, БЛПК, БРАЗ и другие пусть менее значимые предприятия; строители оставили свой след – он воплощён в построенных объектах, это не автомобиль, который быстро отжил свой короткий век, и был отправлен на металлолом. Вероятно, осознавая скоротечность времени и бренность собственного существования – представители моего поколения стремительно уходят в небытие – мне вдруг страстно захотелось сообщить потомкам о себе и своих поступках с тем, чтобы предостеречь их от неприятностей, пережить которых выпало на мою долю; не менее важно и то, над чем временами я задумываюсь: какую неоценимую помощь оказали бы современным историкам мемуары каких-нибудь безвестных инженеров строительного управления, сподобившихся на основе кратких дневниковых записей воссоздать картину тех лет.
Воспоминания есть у всех, но у большинства они только в голове; у некоторых – в лекциях, выступлениях, беседах, разговорах; и очень немногие решаются написать свои воспоминания, которые читает молодое поколение в семье и остальные люди – в библиотеках. Но вспомним слова поэта:
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся….
XXII
Но я снова отклонился в сторону. Не буду подробно описывать трудности, возникавшие в работе, дам лишь краткий очерк. Технической проблемой на газоочистках было сооружение бетонных стен подвалов дымососных; сваи под стены работники СУ-22 забивали мобильным копром долго, сдерживая ход наших работ: то они не могли подвести свай, то ломался копёр и его отправляли на ремонт, да и забивали сваи только в одну смену; когда их работа с грехом пополам была окончена, выяснилось, что по разным причинам многие сваи забиты неправильно: наклонно или с недопустимыми трещинами, или вообще недобитыми до проектной отметки, или сломанными и приходилось вместо них бить дублёры; неубранных крупных остатков свай было много, их надо было вытаскивать краном и увозить на свалку; прораб Саша Пустошилов кормил обещаниями и ничего не делал, позднее пришлось нам самим срубать высокие оголовки бракованных свай, заказывать транспорт, кран, грузить эти остатки свай и увозить с объекта; компенсировать свои затраты за счёт СУ-22 нам не удалось; всё это сильно задерживало бетонирование стен подвалов.
На газоочистках была ещё одна проблема, которую мы удачно решили, используя опыт сооружения подземной части большой насосной глубокого заложения в Братске на строительстве РОЦ; ещё до начала работы СУ-23 на газоочистках, в ненужной спешке строителями были возведены монолитные стены подвала одной из двух дымососных; не удивляйтесь, но из-за этого не представлялось возможным подъехать и установить мобильный кран близко к месту бетонирования верхней плиты и опор для 80-метровой дымовой трубы; нам удалось с помощью лёгкого автокрана в течение лишь одной рабочей смены заложить весь подвал брёвнами, присыпать их небольшим слоем грунта и, таким образом, получить надёжную площадку для установки на неё 10-тонного крана, что решило проблему сооружения монолитных конструкций; в последующем убрать брёвна из подвала и забетонировать над ним перекрытие не было проблемой.
Существовали также трудности при монтаже конструкций в отделениях электрофильтров; нами была заблаговременно заказана крайне необходимая монтажная оснастка: металлические лестницы, прикрепляемые к плоскости 6-метровой колонны, и две «люльки», которые надеваются сверху на колонну, с них монтажник и сварщик должны осуществлять установку ригелей; однако, к окончанию монтажа колонн оснастка не была изготовлена, да её и не приступали делать в слабеньком ОГМ нашего управления; я запретил бригадиру Беляевасу пользоваться приставной 6-метровой лестницей при монтаже ригелей и производить с неё сварку – это было опасно, не хватало нам ещё несчастного случая; оснастку пришлось делать силами монтажников участка, что сдерживало общий ход работ (в Братске оснастку изготавливали по моей заявке в хорошо оснащённом ОГМ управления строительства БЛПК). К тому же, м̀астера на газоочистках не было, выручал неутомимый бригадир Вацлав Беляевас, хорошо владевший нивелиром и теодолитом; к нему точно подходит определение из «Фауста» Гёте: «В неутомимости всечасной себя находит человек». Я же в течение марта и апреля
80% времени почти постоянно находился на этом объекте и решал возникающие ежечасно проблемы наши и субподрядчиков, в т.ч., как об этом было сказано ранее, ежедневно находился три-четыре часа в вечернюю смену. В общем, можно устать от перечисления всех проблем.
И ещё. Хорошо всем запомнился день ленинского субботника 20 апреля; было тепло и солнечно, все без исключения служащие отделов управления в рабочей одежде вместе с бригадами рабочих выполняли на объектах конкретные задания, сделано было очень много полезного и на газоочистках: полностью убрана территории между корпусами, очищены помещения дымососных, снята опалубка с бетонных конструкций…; работать стало приятнее и комфортнее, именно в этот день были установлены огромные анкерные болты в опалубку опор 80-метровой трубы по специально сделанному нами шаблону, обеспечивающему точность установки болтов; это позволило успешно забетонировать, прогреть бетон, прочность которого за несколько дней достигла 70% проектной, и сдать участку «Стальконструкции» опоры под монтаж. Наша напряжённая работа давала результат – все видели, как росли ввысь конструкции отделений газоочисток; мой рабочий день, проводимый на объектах, был насыщенным и в конторе я почти не появлялся; по ночам во сне голова работала и не отключалась от строительных проблем, Галя жаловалось, что ночью по нескольку раз вздрагивал во сне. Мне казалось, что делаю всё, «от меня зависящее», хотя я не люблю эту фразу и стараюсь не употреблять её, не люблю, когда говорят: «Я сделал всё, что мог», поскольку это означает, что человек не смог сделать «как надо, а только то, что смог»; конечно, мои нервы были напряжены, но чувствовал себя нормально, как и любой строитель, который каждый день видит осязаемые результаты своего труда.
XXIII
В это же время были подведены неутешительные итоги работы СУ-23 за первый квартал 1969 г. с большим перерасходом заработной платы; предстояло разработать мероприятия по перекрытию допущенного перерасхода в следующем квартале; я проанализировал все причины и сделал вывод, что полностью его перекрыть за три летних месяца не удастся, а мероприятия, хотя и липовые, надо оформлять и подписывать у Заславского; но самое главное – утвердить их должен был заместитель начальника главка Абовский, и Заславский велел ехать в главк мне; с тяжёлым чувством я впервые шёл к Абовскому, которому был многим обязан, с мероприятиями, полными туфты; но он их даже не стал смотреть, сразу утвердил; для него, видимо, это было обычным делом («ведь из пушки по воробьям не стреляют»), тем более в это время главной его заботой была Ачинская стройка; а я, неопытный в таких делах, чуть не сгорел от стыда перед Владимиром Петровичем; для себя сделал вывод, что буду жёстко контролировать выполнение тех работ, которые более всего влекут перерасход зарплаты; тогда я ещё не мог знать, что это моё решение обернётся конфликтом с Заславским; переговорил я с Бурым, попросил, чтобы мы обязательно советовались в случаях выдачи им лично некоторых нарядов, и он согласился со мной в этом вопросе.
XXIV
На строительстве коммуникационного тоннеля, расположенного между новыми строящимися корпусами КРАЗа, земляные работы вёл субподрядчик – управление механизации №2 (УМ-2), а вслед за ним рабочие СУ-23 выполняли бетонную подготовку и монтировали ж/б конструкции тоннеля; механизаторы работали по нашему наряду, в котором были указаны допуски недобора грунта экскаватором и бульдозером в основании широкой траншеи, которые по нормам СНиП составляли 5-7 см; однако выкопана была траншея с большим недобором грунта, порядка 15-30 см; мы никак не могли заставить УМ-2 доработать грунт до нужных отметок и сдать нам работу по акту; я ставил этот вопрос на трестовской планёрке, записывали в протокол, начальник УМ-2 Боровлёв обещал исполнить, но ничего не делалось.
Первую захватку длиной 40м с большим количеством разработанного вручную грунта и двойным выбросом его наверх на бровку, чтобы не задерживать монтаж конструкций, мы подготовили сами; монтажные работы на захватке велись нормально, а я несколько раз ездил в УМ-2, и просил Боровлёва поставить механизмы, но свои обещания он не выполнял; мне никак не удавалось решить этот вопрос. Вернувшись из главка от Абовского, к которому ездил подписывать перерасход зарплаты, я запретил прорабу разрабатывать грунт вручную, а сам настойчиво на планёрке просил трест помочь решить этот вопрос с УМ-2.
В один из дней мне сообщили, что Заславский пошёл к тоннелю, и я поспешил туда; описываю это подробно, в том числе и для того, чтобы мне самому кое-что прояснить, я решил писать об этом – в упор, вплотную. Стоя на высоком откосе, главный инженер и я смотрели вниз, где рабочие монтировали ж/б конструкции тоннеля, сваривали выпуска арматуры в стыках и бетонировали подготовленные стыки; я вынул из кармана пиджака сложенную книжечкой-развёрткой миллиметровку, на которой был вычерчен мною план 600-метрового тоннеля, разбитого на 40-метровые захватки, стал объяснять Заславскому ход работ по захваткам; он, увидев подготовленное 10-метровоой длины грунтовое основание следующей захватки, спросил, почему дальше не делается бетонная подготовка, поскольку может остановиться монтаж; я ответил, что монтаж не остановится, но недоработанного грунта очень много, УМ-2 обещает, но не ставит механизмы, несмотря на решение трестовской планёрки, записанное в протоколе; сообщил, что мои встречи с начальником УМ-2 Боровлёвым результатов не дают, и в этом вопросе просил Заславского помочь; правда, добавил, что разрабатывать большой объём грунта вручную я запретил, ввиду ожидаемого явного перерасхода зарплаты; сказал: «надеюсь, что всё-таки УМ-2 выполнит механизированную доработку грунта».
Заславский выслушал, не поворачиваясь ко мне, сказал, как отрезал: «Ни хера ты не разбираешься в строительстве!», повернулся и ушёл; помню, как меня поразило тогда то, что он это сказал, не столько сами слова, сколько тон, которым он проговорил их. Когда главный инженер ушёл, я подумал, что он просто недоволен и, как это часто ведётся на производстве (всякие ситуации бывают), не придал этим словам особого значения; но немного погодя вспомнил, что когда излагал Заславскому ход работ, он мельком взглянул на мою схему-развёртку, где были нанесены захватки и указаны процессы (разработка грунта – бетонная подготовка – монтаж конструкций – изоляция – обратная засыпка); он слушал, глядя в сторону, явно не одобряя моих пояснений, а может, не понимая их.
Ну, и инженер, подумал я позже, ведь ещё с институтских времён в РИСИ, когда наш преподаватель по организации строительства Станислав Николаевич Сабанеев (будущий председатель Госстроя РСФСР) впервые изложил в своей лекции теорию ритмичности потока на объекте, я сразу понял преимущество в сроках работ, которое может дать разделение строительных процессов по захваткам; С.Н. создание потока объяснял и на простом примере бетонирования монолитных конструкций (процессы: бетонная подготовка – опалубка – армирование – укладка бетонной смеси – выдерживание бетона – распалубка), и даже на более сложном примере – поточном возведении крупных жилых массивов в Харькове 5-этажными кирпичными зданиями с передвижкой башенных кранов без их демонтажа-монтажа; во времена учёбы эти понятия были наивны и несложны, но они глубоко запали в душу и навсегда остались в ней, как первые семена будущих мыслей, как исходные принципы строителя.
Усвоенные знания я успешно применял везде: в дипломном проекте, на Берёзовке (монолитный бетон и кирпичная кладка), на М 8 (кладка), на объектах Братска, в СУ-49 (монтаж ж/б конструкций эстакады на отметке + 4м корпуса электролиза); я не собирался отказываться от этого опыта при возведении коммуникационного тоннеля; это было бы для меня предательством убеждений и принципов, которых я придерживался всю жизнь; где-то я прочитал о том, что «у каждого есть известные врождённые и приобретённые конкретные принципы, вошедшие ему в кровь и в плоть, так как это результат всего его мышления, чувствования и волнения; большей частью он не знает их абстрактно и лишь при ретроспективном взгляде на своё прошлое замечает, что он постоянно их держался, что они влекли его, подобно какой-то невидимой нити. Сообразно своим свойствам они направляют его к счастью или к несчастью».
XXV
Почему сейчас, когда пишу спустя 46 лет, я помню так много мелких деталей? Дело в том, что из-за сильного потрясения, стресса, который я пережил после смерти Светы, моя психика претерпела изменение, в частности, я стал чрезмерно эмоционален, раним, хотя тщательно скрывал это своим поведением; всё запечатлела память, сохранила жизненные события и повороты в судьбе с фотографической точностью; и с той поры вижу всё чётко до мельчайших подробностей и хорошо слышу голоса людей. Скажу сразу, что тогда, уходя с объекта, я с недоумением подумал о том, что может Заславскому не понравилась моя длинная развёртка, к которой я привлёк его внимание; или его желание за счёт монтажа всего лишь десятка ж/б конструкций поправить выполнение месячного плана треста; не знаю, что конкретно вынудило его обозвать меня. Занимаясь вечером в своём кабинете, я вспомнил (об этом писал ранее) на Берёзовке Абовского, которому показал развёртку кирпичных стен корпуса дробления, и пояснил, что не стал дожидаться изготовления на стройбазе треста КПХС сборных ж/б балок и ригелей, и решил не останавливать зимнюю кладку высоких стен, но каменщикам велел оставлять гнёзда с опорами для сборных балок, а также устраивать штрабы для опоры монолитных перекрытий, пользуясь разметкой, указанной в моей развёртке; помню, что В.П., выслушал меня, сказал «хорошо» и пошёл догонять группу работников треста и субподрядчиков, возглавляемую управляющим Королёвым; с получением весной балок и ригелей, рабочие монтировали их, устанавливая на опоры в подготовленные заранее гнёзда; этим мы избежали простоя большой бригады каменщиков и выиграли время.
Точно так же Абовский, посещая цех М8, одобрительно отзывался о моих развёртках стен многочисленных помещений, а также протяжённых технологических коридоров, и я часто пояснял ему ход работ, показывая эти развёртки; вспомнил я также строительство длинного здания водородной станции на заводе п/я 121(аффинажный завод): там я решил вместо 12-ти монолитных перекрытий трансформаторных подстанций изготовить на стройбазе треста сборные плиты; кирпичную кладку стены по этой оси мы остановили, переставив каменщиков на другую захватку – кладку внутренних стен; даже при задержке с поставкой плит, ни Нестеренко, ни Синегин меня не торопили с кладкой на этой захватке, зато все плиты были смонтированы в течение одного дня, сэкономив при этом значительные материальные и, главное, трудовые затраты.
Дома весь вечер мне было не по себе; как я не старался заглушить то неприятное чувство, вызванное реакцией Заславского, оно шевелилось у меня на сердце, и всё не унималось. То есть, эта ругательная фраза моего начальника не выходила у меня из головы; я нисколько не обиделся на главного инженера, ведь человек дела не обижается – он делает выводы. Но какой вывод я должен был сделать? Тем более, я не злился на Заславского – это было бы всё равно, что злиться на стул, о который ушибся, натолкнувшись на него. Я был огорчён, хотел понять, что же я сделал не так; почему от меня хотят чего-то другого, чем я сам хотел и смог сделать как инженер, как человек, уверенный в своей правоте; и в то же время, как человек, не могущий и не желающий внутренне поставить под сомнение авторитет своих руководителей в строительных вопросах. Вспомнилось также несколько случаев недовольства Заславского мною. Ещё, работая в СУ-49, я отказался монтировать искривлённые стеновые панели, что вызвало скандал с КЗСК; Заславский, которому вероятно звонил Куклин, был недоволен, однако в отличие от Заславского Иванов поддержал меня и в итоге после принятых мер на комбинате мы стали получать качественные панели. Достаточно вспомнить ещё один случай. Однажды по данным бухгалтерии СУ-23 обнаружился большой перерасход товарного бетона; решили проверить количество бетонной смеси, поставляемой из КЗСК в самосвалах на объекты, изготовили металлический щуп с делениями и убедились в большим недогрузе, стали замерять объём бетона в каждом самосвале и исправлять привозимые накладные за каждый рейс; съездил я на бетонный завод КЗСК к начальнику, но опять, как и на моих предыдущих стройках, скандал дошёл до главного инженера треста: «как это, всем возят бетон нормально, никто не жалуется, а одному Модылевскому возят с недогрузом?»; зато в дальнейшем привозимого бетона было немного больше, чем указано в накладной, вероятно, отыгрываться стали на других. К слову, что касается недовольства начальника, вспомнил, не мною сказанное: «Делай, что д̀олжно, и пусть будет, что будет».
XXVI
Простил, но не забыл.
На следующий день я хотел зайти к Заславскому и поговорить, но потом подумал: то, что я хотел ему сказать, я всё сказал, и он тоже сказал в ответ, зачем идти, о чём говорить? Работал, как всегда, но в обеденный перерыв позвонила трестовский секретарь и сказала, чтобы я пришёл и ознакомился с приказом; в приёмной треста показали приказ, в котором мне объявлен выговор и удержание одной трети зарплаты, т.е. 100 рублей, за нанесённый ущерб, выражавшийся в порче пиломатериала; этот вычет был существенным, ведь на мою зарплату в 300 рублей жила семья из четырёх человек, жена не работала, выхаживала четырёхмесячного Сашу после болезни, да и частично, были на иждивении старики, родители Гали. Что-то поднялось во мне неопределённое, но тяжёлое – это было сожаление к себе, точно к кому-то другому, но такое острое и жгучие, соединённое с таким сознанием несправедливости, что я был готов ругаться и сопротивляться; но это было только мгновение, темперамент у меня несколько иронический, кроме того, во многих подобных случаях меня спасало любопытство: что если я сразу проявлю возмущение, то ведь неизвестно как отреагирует начальство и отреагирует ли вообще. Несправедливым вычетом из зарплаты я внутренне возмутился, а дело обстояло следующим образом: в протоколе совещания, которое вёл Мясников, мне было поручено соорудить леса на смонтированном скруббере и сдать их субподрядчику «Теплоизоляция»; когда на участок завезли пиломатериал, я распорядился возвести леса, и за два дня это было сделано, изолировщики приступили к работе, никакой порчи пиломатериала не было, и отходов не было; решение планёрки о возведении нужных и полезных для изолировщиков лесов было выполнено, а большой объём теплоизоляции давал приличную прибавку к выполнению плана по генподряду. На оборотной стороне незаслуженного и напрасно обидевшего меня приказа написал: «С приказом не согласен, поскольку исполнил поручение, записанное в протоколе трестовской планёрки. Порчи пиломатериала не было»; вернулся я после работы домой расстроенным и некоторое время находился в отвратительном душевном неспокойствии, твёрдо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силу воли, как бы ни было тяжело.
XXVII
Я понимал, что приказ несправедливый и на следующий день после работы пришёл к Мясникову, с которым у меня никогда не было конфликтов, а только доброжелательные отношения; он не мог сам написать приказ о наказании без моей объяснительной записки, т.е. предварительно не учтя моего мнения; в кабинете я изложил суть дела и спросил, кто готовил приказ, оказалось – его заместитель Нелипа; я сказал управляющему: «Никифор Дмитриевич, объяснения с меня не потребовали, приказ несправедливый и я прошу его отменить». Н.Д. задумался, и мне стало ясно, что он совсем не был в курсе дела, а просто подписал подготовленный исполнителями и завизированный Заславским, приказ; управляющий, не посмотрев на меня, ответил, что приказ уже вышел и развёл руками, из его слов следовало, что своей вины он не видит; «Но ведь Вы подписали приказ?» – мой вопрос требовал прямого ответа, но он не прозвучал; зная себе цену, я молча попрощался, наклонив голову, вышел из кабинета и пошёл на газоочистки, где начинала работу вторая смена; урок безжалостный и более чем несправедливый, всё это окончилось, как и следовало ожидать, моим fiasco’м. Я считал, что эта встреча с управляющим была последней, но оказалось, что нет.