Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
Считал: «А сколько будет нам
В двухтысячном году?»
С кем в стужу грелся при огне,
Пил воду в летний зной.
Они живут ещё во мне.
Они умрут – со мной.
(И. Фоняков)
Своего друга Геннадия Ковалёва я не раз вспоминал, описывая студенческие годы, а на Берёзовской стройке мы вообще работали вместе, да и жили в одной комнате, где всё было общим; оба были искренни и полностью откровенны, вместе проводили свободное время, пока я не переехал на Шёлковую и стал работать на новой стройке – цехе М8; тем не менее именно теперь я хочу написать о Гене, поскольку, уезжая из Красноярска в Братск, мы не встретились и я не простился с ним; он жил по-прежнему в Зерногородке и продолжал работать на Берёзовке, а после своего первого отпуска работал в СУ1 на строительстве завода Сибтяжмаш, строил огромный термообрубной цех.
Геннадий был среднего роста парнем, коренастым, широкоплечим, с крупным лицом, глаза с прищуром, почему-то рано, ещё в институте, начала седеть его густая шевелюра; жил в частном доме на окраине Старого Краматорска и родом был из хорошей украинской семьи: отец фронтовик, работал в сфере кооперации, мать домохозяйка, росла в семье и младшая сестрёнка Танюшка; я, бывая в гостях у своего старшего брата, заходил к ним повидаться.
Гена – культурный, вежливый, тактичный, уважительный, доброжелательный, спокойный, немного молчаливый и упрямый, терпеливый, разумный и честный; серьёзный и справедливый, в институте был старостой группы. Общаясь с ним в Красноярске на работе и в быту, я больше узнавал друга, рассудительного и осторожного, не любившего зря рисковать, трудолюбивого, волевого и ответственного, отзывчивого, готового всегда помочь; его правильная речь помогала устанавливать хороший контакт с рабочими, и в отличие от меня он неплохо разбирался в людях; любил вкусно и много поесть, подшучивал над моим несерьёзным отношением к питанию. Гена ценил талант и успехи творческих людей и особенно людей искусства; порой поддавался плохому настроению, и тогда начинал играть на баяне – любил музыку, играл по нотам, которые вместе с баяном привёз в Красноярск; играл весёлые и грустные песни – русские, украинские, грузинские и много других, а также очень любил классику – Моцарта, Чайковского, Шопена, Баха и других; его коронным номером был, часто по моей просьбе, чтобы сбить наше плохое настроение, «Чардаш Монти», и исполнял его всегда вдохновенно.
После Красноярска Гена работал в Ачинске замначальника СМУ, женился довольно поздно (возможно, был осторожен после случая с женщиной в 1960 г., с которой «согрешил по принуждению» – хотела женить на себе и после шантажировала) на разведённой Людмиле, инженере ПТО, у которой был ребёнок Саша от первого брака; после Ачинска семья переехала на большую стройку в Старый Оскол, где Гена работал также замначальника СМУ; я, преподавая в РИСИ и будучи в командировке, посетил Ковалёвых; теперь у них рос общий сын Вова, копия Гены, названный в честь дедушки, отца Гены; Саша отслужил в армии, прекрасный парень. В 1970-х годах на юбилее в РИСИ я встречался с Геной, но после не виделись и не общались, надо бы написать.
XVI
И где ж вы, резвые друзья,
Вы, кем жила душа моя!
Разлучены судьбою строгой, -
И каждый с ропотом вздохнул,
И брату руку протянул,
И вдаль побрёл своей дорогой…
(Е. Баратынский)
Астраханцев Александр, выпускник НИСИ, жил в Новосибирской области, где учился в сельской школе и имел гуманитарные наклонности, увлекался как многие сочинением стихов и небольшой прозы, хотя выбрал и поступил в строительный институт. Саша – красивый блондин с открытым лицом русского сибиряка; впервые его увидел в квартире-общежитии, расположенной в Зерногородке; я уже отмечал, что в те первые дни я и Гена Ковалёв почти всегда поздно приезжали с Берёзовской стройки, замёрзшие в брезентовом кузове грузотакси и пока варилась наша еда на электроплитке, заходили в комнату к ребятам выпить чаю и согреться; из всех ребят, которые там жили до переезда на Шёлковую, я запомнил тогда только Сашу, наверное, потому, что этот симпатичный парень выделялся в компании; его излишне эмоциональная речь была громкой (может после выпитого вина), но связной и правильной, хотя немного торопливой; с кем-то он страстно спорил, аргументировал, говорил о своей работе, был весел, любил шутки и вместе со всеми пел песни; ещё я несколько раз замечал, как он искренне смеялся над собой, а это мне в людях всегда нравится; парень оказался увлекающимся, влюбчивым; женился раньше нас всех на харьковчанке, которая родила двоих детей; Саша тогда откололся от нашей компании и жил с семьёй, но связи с ним мы не теряли.
Работал Саша в СУ21 треста КАС на строительстве стройбазы, и как он мне написал «работать приходилось с утра до ночи и без выходных, но работал с упоением, и то время вспоминаю с удовольствием», т.е. как многие из нас, на работе мы не жалели себя, отдавались ей полностью – будущие настоящие строители. «… Но тут на меня свалилась одна напасть: в 1964 году я поступил учиться заочно в Московский литературный институт им. М. Горького, была у меня с ранней юности такая страстишка – пописывать» – это характеризует его как независимого человека; одновременно учиться и работать начальником участка Саше было трудно, он стал работать в разных отделах Главка и ДСК. Гуманитарий победил в нём технаря: окончил заочное отделение литинститута и стал профессиональным писателем, единственным из нашей когорты строителей; а ведь начиналось всё, можно сказать, почти безобидно – со стройки, которой он отдал свои лучшие годы; воистину: «Наделяет нас достоинствами природа, а помогает их проявить судьба» (Ларошфуко); постепенно начали выходить из печати сборники его рассказов, а со временем и другие произведения Александра Астраханцева узнали, и стали с удовольствием читать сибиряки и не только; сегодня он среди Красноярской писательской организации один из патриархов, передаёт свои знания молодым.
С началом перестройки, когда надо было зарабатывать на жизнь, трудолюбивый, энергичный и волевой Саша организовал бригаду, которая по договорам с колхозами и совхозами строила небольшие объекты в пределах края – это называлось в те времена «шабашка»; ещё был социализм, действовали советские законы, многие подобные инициативы запрещались, поэтому требовалась смелость, чтобы делать такую рискованную работу; к счастью, оптимистичный Саша имел образование, опыт и строительную закалку, а рабочие уважали его за серьёзность, честность и справедливость, умение решительно действовать в любых условиях.
В 1990-е годы, находясь в Академгородке, я посетил Сашу в его недавно полученной и ещё не обжитой квартире; к этому времени он давно был в разводе, познакомил меня с молодой женой, поговорили немного, попили чайку; культурный Саша был со мной вежлив, доброжелателен, как и ранее при других коротких встречах в Главке и ДСК – отзывчивый хороший друг, готовый всегда выслушать и помочь; я был доволен, что через много лет снова увидел его в полном здравии и творческом настрое; к этому времени он уже получил признание у своих коллег, красноярских писателей, и у народа – многочисленных читателей; я уверен, что мы обязательно встретимся хорошими друзьями и останемся таковыми, покуда Бог продлит наши жизни. Поворот в судьбе Саши от работы в строительстве к писательской деятельности – это была победа гуманитария над технарём; однако большую роль в дальнейших успехах сыграло то, что «на заре туманной юности» Саша прошёл жёсткую школу в строительстве, выработав в себе необходимые качества: отсутствие лени, сосредоточенность в работе, оптимизм, наблюдение за окружающими людьми и, вообще, остроту взгляда; однако кто-то тонко подметил (про меня): «Преувеличивая чужие добродетели, мы отдаём дань не столько им, сколько нашим собственным чувствам; мы ищем похвал себе, делая вид, что хвалим других».
Судьба Саши Астраханцева, когда производственник становится писателем, немного сходна с тем, что произошло со мной (хотя причины разные); я с производства пришёл в науку и добился некоторого успеха; всегда вспоминал слова моего научного руководителя в НИИЖБе, д.т.н., профессора и признанного всем строительным миром корифея в области теории и практики зимнего бетонирования, Сергея Андреевича Миронова; он однажды на собрании в своей лаборатории, где присутствовали доктора и кандидаты наук, и, главное, молодые аспиранты, сказал следующее: «Совершенно правильно, когда такие, как Модылевский, имеющие знание проблем и получившие закалку на производстве, приходят в науку и вносят свой вклад в решение строительных проблем»; ведь и сам Миронов когда-то в 1930-х годах пришёл с производства в науку; а в военные годы в Челябинске, будучи уже маститым учёным–бетонщиком, «засучив рукава» и не считаясь со временем, помогал практически строителям, возводившим новые цеха в зиму 1941-42 годов, успешно решать проблемы бетонирования при отрицательных температурах.
XVII
Смотри, мой друг, нам выпал жребий –
Идти дорогою любой.
И где бы на земле я не был,
Не сомневайся, я с тобой.
Когда друг рядом – прочь усталость,
И свет в глазах – не потушить.
Как рад тому, что нам досталось
Движенье щедрое души.
Немало было с нами рядом
Друзей с пожатьем крепким рук.
И близость душ была отрадой,
Паролем было слово «друг»
Близка нам музыка в мажоре,
И слышим мы минора боль.
В сердец союзе отражёны,
Мы снова видимся с тобой.
И мы верны той давней вере,
Нам никакой не страшен срок.
Я всё могу тебе доверить,
И эти двадцать быстрых строк.
(автор стихов неизвестен)
Климко Сергей, выпускник ХИСИ с красным дипломом, рос в семье кадрового военного; внешность его неброская, невысокого роста, фигура спортивная, достаточно подвижен, улыбчив, взгляд почти всегда сосредоточенный, бывает излишне серьёзен; умный, культурный, вежливый, тактичный и симпатичный парень, уважительный и доброжелательный в общении, обладающий правильной речью и хорошим чувством юмора; весьма начитан и часто восхищается талантом, мужеством и достижениями людей; не жалея денег, собрал обширную библиотеку, в которой помимо художественной литературы, много книг по истории, в т.ч. военной; всю жизнь увлекается филателией – это его страсть; отличается скромностью, отзывчивостью, готовностью помочь друзьям и коллегам. В студенческие годы Сергей много раз бывал в горах Кавказа – альплагерь, походы… И хотя он был в а/л «Домбай, а я в а/л «Алибек», но программа закалки, воспитания упорства в достижении цели и приобретения навыков, была одна, да и песни были одни; из «Баксанской»:
… Шуткам не учат в наших лагерях,
Многим придётся воевать в горах.
Вместо ледоруба возьмёшь ты автомат,
И как на страховке прижмёшь его приклад…
Прибыв в Красноярск, он работал неделю в техотделе треста КПХС и как мне однажды сообщил: «рассчитал и законструировал ж/б ферму пролётом 20 м для отбельного цеха ЦБК; ферму изготовили и смонтировали – это моя единственная серьёзная конструкция, воплощённая в жизнь»; далее он трудился мастером на строительстве шинного завода в пусковой период, руководя зэками, а когда их сняли с объекта, принял большую бригаду девушек-лаборантов завода, которые готовили помещения новой и большой ЦЗЛ; их бригадиром была Альбина Господарева, с которой Сергей тогда познакомился впервые, а впоследствии она стала его женой; «намаялся я с этими "кадрами" сильно, но к 1 января 1960 года ЦЗЛ сдал под установку мебели и оборудования»; а уже с 15 января началась настоящая производственная жизнь, и Сергей стал работать прорабом на строительстве завода синтетического каучука – Всесоюзная ударная комсомольская стройка; в августе 1960 г. стал и.о. начальника участка; в 1961 г. был послан в составе 25 человек от Красноярского края в Москву для участия в совещании молодых строителей в Кремле, все мы на Шёлковой ему завидовали белой завистью и поздравляли; поездка свидетельствовала о признании его успехов в строительстве, но Сергей, возвратившись, совсем не возгордился – до пика его карьеры было ещё очень далеко. С 1962 г. по январь 1963 г. в должности начальника участка Сергей возводил корпуса и сдавал новые мощности на заводе СК; именно в этот период проявились лучшие качества молодого специалиста. Я обратил своё внимание на приведенные даты только потому, чтобы сравнить со своими датами, которые почти все совпали.
В августе 1961 г. Сергей и Алёна сыграли свадьбу и совершили поездку в Ленинград и Харьков. Алёна после окончания техникума в Норильске работала в Красноярске; это была красивая сибирская русская девушка с миловидным лицом и спортивной фигурой (гимнастка), умная, спокойная, доброжелательная; обладала хорошей речью и чувством юмора; была трудолюбивой и волевой, и это в полной мере проявилось во время учёбы в институте цветных металлов и, особенно, во время работы над диссертацией, которая была посвящена решению ряда производственных проблем на Красноярском металлургическом заводе, где работала; среди подруг она выделялась не только своей красивой внешностью, но и образованностью, серьёзностью и критическим взглядом, иногда даже излишним; а какой она умела приготовить на обед свой фирменный бигус – это наслаждение!
Как-то родители Сергея сделали ему подарок – прислали деньги, он купил мотоцикл и научился ездить; однажды в период ухаживания за Алёной поехал к ней домой в посёлок при ЦБК и согласился подвести меня на Канифольный к знакомым; накануне ночью прошёл дождь, грунтовая дорога была размыта; Сергея это не испугало, и мы отправились, но, отъехав от дома меньше километра, встретили на дороге большую лужу, мотоцикл стал вилять, Сергей сбросил скорость, и машина свалилась на бок; мы вымазались в грязи, я поплёлся обратно домой, а Сергей поехал к Алёне, надеясь там привести себя в порядок, но больше я с ним на мотоцикле не путешествовал. Бывало Сергей, по его рассказам, в тёплые летние вечера проводил время, прогуливаясь с Алёной на берегу Енисея в течение почти всей ночи, затем она шла домой, а он, поскольку транспорт не работал, а идти домой было очень далеко и не было смысла, примостившись на складе брёвен, до утра немного кемарил, потом отправлялся прямо на работу – любовь, однако. Я как-то прочёл в письмах Л.Н.Толстого строчку, которая очень подходит ко мне, Сергею и Алёне: «Я уверен, что если мы проживём Мафусаиловы года, то, встретившись через сотню лет, мы просияем от удовольствия и встретимся всегда как близкие люди».
Зимой 1967 г., я уже работал в Ростове и был командирован в Харьков для согласовывая с проектировщиками изменений в проекте большой компрессорной завода «Ростсельмаш»; посетил живших на улице Данилевского родителей Сергея, которые отнеслись ко мне доброжелательно; вместе мы пообедали, мама вкусно всех накормила; отец Серёжи фронтовик, полковник дорожных войск в отставке; в 1937 году он окончил в Москве военно-транспортную академию, в армии с 1940 г.; после войны преподавал на военной кафедре института. Я обратил внимание на большую картину, изображавшую эпизод войны, на которой запечатлён момент восстановления моста через реку Северный Донец под Белгородом в августе 1943 года. Сергей позже рассказал: «Отец командовал дорожной службой Степного фронта, в задачу которой входило восстановление постоянных мостов в тылах дивизий; этот деревянный мост был построен, но налёт немецкой авиации его сразу разрушил; на картине момент осмотра после налёта». Рассказ фронтовика я слушал с большим вниманием, поскольку моя военная специальность также инженерная; в свою очередь, поведал ему о нашем преподавателе, архитекторе Григоре Владимире Ивановиче, фронтовике, главном архитекторе Ростова; в войну он во время краткой передышки прямо в окопе делал зарисовки виднеющихся вдали городков с постройками необычной архитектуры; после войны рисунки эти раскрасил и на занятиях показывал студентам. Жила с Серёжиными родителями приемная девочка-школьница, немного с дефектом, но со временем поправилась. Приятно мне было с ними, добрыми и интеллигентными людьми, провести время; ловлю себя на том, что жизнь Сергея, непонятным образом связалась с тем, что я пишу; когда я работаю, то всегда думаю о людях, ради которых пишу. И теперь среди этих людей – Сергей. Хорошо, что нас свела судьба. На заводе СК у него было по горло интересной и очень значимой работы: мощности по негорючему каучуку (авиация), маслонаполненный каучук (подводный флот), первая в крае реконструкция большого химзавода по переводу управления всеми процессами через систему КИП с пультов управления. С 1963 года Сергей уже работал на строительстве Красноярского алюминиевого завода-гиганта, а я – в Братске, и временно наши пути разошлись; но в следующих главах ещё неоднократно напишу о Сергее, Алёне и их дочери Саше.
Вспоминая о таких друзьях, как Климко, Кравченко, Стысин, Ковалёв, Рыхальский, Астраханцев, Каганский и других я хочу привести золотые слова Пушкина, с которыми я полностью согласен, насчёт существующих и принятых многими правил о дружеских отношениях: «Все заботливо исполняют требования общежития в отношении посторонних, т.е. к людям, которых мы не любим, а чаще и не уважаем, и это единственно потому, что они для нас ничто. С друзьями же не церемонятся, оставляют без внимания обязанности свои к ним, как к порядочным людям, хотя они для нас – всё. Нет, я так не хочу действовать. Я хочу доказывать моим друзьям, что не только их люблю и верую в них, но признаю за долг и им, и себе, и посторонним показывать, что они для меня первые из порядочных людей».
XVIII
Борис Стысин, харьковчанин, жил на улице Балакирева; видный, симпатичный и серьёзный парень; не очень высокого роста, коренастый, и я как-то подумал: не занимался ли он ранее боксом или борьбой, но спрашивать его об этом постеснялся; обладал хорошо поставленной речью и прекрасным чувством юмора; умный, доброжелательный, энергичный, трудолюбивый и ответственный, отдавался работе полностью, и, придя домой, любил интересно рассказывать о своей стройке и рабочих-зэках, с которыми, как и всем нам, пришлось работать на первых порах; ещё он часто восхищался своими товарищами, с которыми работал, – опытными бригадирами и прорабами. Работал Борис на строительстве бумажной фабрики Красноярского ЦБК – Всесоюзная ударная комсомольская стройка – был горд, что и его трудом была введена в эксплуатацию фабрика, на которой 29 августа 1960 г. получена первая красноярская бумага; а фотография (сохранилась в моём архиве) Бори в группе строителей была помещена в газете «Красноярский рабочий» на первой странице – и это было признанием его заслуг.
Борис порой был резок и несколько циничен, самолюбив; отличался излишне критическим взглядом на многое и был иногда хвастлив; мне кажется, что попав из добропорядочной семейной обстановки, где его все домашние любили, на сибирскую стройку, Борис, по причине близкого общения с зэками, стал увлекаться лагерным жаргоном (« кем поведёшься, от того и наберёшься» Сенека.), не без юмора говорил он о своей работе с зэками; а разные возникающие на производстве нелицеприятные ситуации, с которыми, возможно, он встретился впервые в жизни, сделали его несколько грубоватым. Вот написал это и подумал: если кто-то напишет о моих недостатках, проявленных в разное время, – нисколько не удивлюсь и не обижусь, знаю: у меня их много; да, недостатки ли это? Некоторое время назад я поменял своё отношение к этому слову «недостатки»; например, если человек подлец, лицемер, предатель или обманщик – это действительно абсолютные недостатки в общественном понимании; а если глупый, бездельник, вспыльчивый или подхалим, то это не недостатки, а просто определённые черты, характеризующие человека, т.е. он такой, какой есть; для него самого и для многих они совсем не недостатки (ведь как на них посмотреть?). И ещё, кто-то интересно сказал: «Наши недостатки – это продолжение наших достоинств».
К нам в гости часто приходила Элла Шидловская, харьковчанка, которая приехала в Красноярск вместе со всеми и работала в проектном институте (см. фото № 17). Элла – черноволосая красивая девушка, скромная и вежливая, была она спокойной и несколько молчаливой, серьёзной, довольно привлекательной; любила только Серёжу Климко, но безответно и, возможно, приехала в Красноярск из-за него; многие из нас, в т.ч. и я, были неравнодушны и заглядывались на Эллу, но мне кажется Боря Кравченко, хорошо зная о взаимоотношениях ребят, «оберегал» девушку; на меня она не обращала внимания, я понимал, что шансов нет, но часто на вечеринках мы танцевали вместе. Как-то при всех Борис Стысин сказал что-то оскорбительное Элле, и она заплакала; Боря Кравченко не стерпел и дал ему в морду, началась драка, их разняли, харьковчане ушли в свою комнату, какой там у них был разговор, не знаю, а Эллу мы успокоили, она ушла.
В дальнейшем Борис Стысин работал в Ачинске на строительстве АГК, женился на Элле и они уехали в Харьков, где он стал работать на жилищном строительстве; жили они на улице Пятигорской, родилась дочь Лена, но что-то в семье не заладилось, развелись; позже Боря работал преподавателем вуза (я думаю, имея хорошие задатки и сибирскую закалку, работал доцентом успешно); в настоящее время живёт с новой семьёй в Берлине, экскурсовод, обслуживает российских туристов; на встречу однокурсников в 2010 году Борис прилетал из Берлина в Харьков, Сергей Климко виделся с ним; я общаюсь с Борей по Интернету. Элла с дочкой живут в Харькове.
XIX
Взвейтесь соколы орлами,
Полно горе горевать,
То ли дело под шатрами,
В поле лагерем стоять…
Вспоминая каждого, я словно переношусь в то время и эти мои впечатления именно впечатления того времени; сегодня с учётом прожитой жизни своей и каждого из друзей это может быть по-другому, но «что было, то было».
Кравченко Борис, выпускник ХИСИ, эмоциональный, доброжелательный, разумный и оптимистичный парень, всегда настроенный на позитив; мне он был очень симпатичен и привлекал, несмотря на небольшие изъяны во внешности; жизнерадостный, часто был весел, понимал шутки и смеялся от души; был энергичным, принципиальным, правда, часто бескомпромиссным; трудолюбивый и ответственный на производстве; выделялся открытостью, врождённым чувством справедливости и свободолюбием; восхищался талантом и успехами людей; отличный певец с красивым голосом, собственно, с песен и началось моё знакомство с Борей, когда зимой у печки на кухне он запевал, и мы подхватывали любимые песни; иногда по нашей просьбе он соло исполнял украинские песни, слов которых никто, кроме него не знал, и, я это хорошо помню, мы зачарованно слушали и восхищались его талантом; особенно много пели в электричках, на природе и во время застолий; Боря был душой и заводилой в компании; я сразу заметил его непосредственность и простоту в общении, любил общаться с ним, весёлым и честным парнем; как-то мы вдвоём гуляли по берегу Енисея, Боря просил меня рассказать о Берёзовской стройке, о возведении зэками корпуса дробления, который как раз к тому моменту был мною построен; а как раз накануне показывал я ребятам фотографию, где сидел на кровле этого корпуса; во время довольно частых поездок на отдых в Маганск, мы вместе бродили, разговаривали, собирая букеты цветов, дарили их девушкам; трудился Борис на стройках треста самоотверженно, полностью отдавался работе. Был он влюбчивым и, познакомившись с Ниной, девушкой из института цветных металлов, быстро женился на ней, родилась дочь; мне показалась Нина несколько рыхлой и пессимистичной, несимпатичной; в душе я желал другу лучшего выбора. Я уже ранее писал о праздновании 8 марта всей нашей коммуной в 1961 году и об общей поздравительной фотографии, посланной всем нашим мамам; мы хотели, чтобы наши успехи в начале пути согрели исстрадавшиеся души дорогих отцов и матерей; сфотографировались, приступили к застолью и вспоминаю теперь словами поэта:
Пускай на век исчезла младость –
Пируйте, други: стуком чаш,
Авось приманенная радость
Ещё заглянет в угол наш.
В застолье, поднимая бокал, Боря сказал проникновенные слова о дружбе, и теперь, вспоминая душевное общение с ним, могу лишь привести строчки, написанные поэтом Е.Баратынским: «Теперь былое пролетает, / Или за трапезой чужой / Свои пиры воспоминаем». После Красноярска Борис два года работал на Украине в Ужгороде, где жил его отец; затем 15 лет – в Нефтеюганске; в 1967 г. приезжал оттуда на несколько дней в командировку в Красноярск, я поразился его худобой и изменившимся лицом. Сергей Климко не теряет с ним связь и сообщил мне, что Борис в середине 1980-х годов переехал в Днепропетровск на родину Нины, работал ГИПом в институте «Металлургпроект», получил хорошую квартиру, а в конце 1990-х годов ушёл на пенсию, продал квартиру и купил дом, в котором уже прадедушка благополучно проживает с семьёй; в 2010 г. приезжал в Харьков на встречу однокурсников и общался с Сергеем.
XX
За мгновеньем мгновенье и жизнь промелькнёт…
Пусть весельем мгновение это блеснёт!
Берегись, ибо жизнь – это сущность творенья,
Как её проведёшь, так она и пройдёт.
(Омар Хайям)
Гайворонский Леонард, выпускник ХИСИ, высокого роста, всегда со стриженой под ноль головой; имел некультурный вид, но считал себя красавцем; был очень подвижны, никогда не унывающим, умным и оптимистичным парнем; Лёня обладал быстрой реакцией, прекрасным чувством юмора, может быть излишним самолюбием; достаточно хвастливый и в меру нахальный, а его эмоции и болтовня часто били через край, доставляя неудобства товарищам, но он сознавался в своих грехах и его всегда прощали; ведь с самого рождения человека природа, видимо, предопределяет меру его добродетелей и пороков; мне он казался беззлобным, любвеобильным, компанейским, но иногда был нервным, проявлял нетерпение, однако быстро соображал и в некоторых житейских вопросах был лидером; например, всегда брал на себя организацию наших праздничных застольев: «Так пей, покуда пьётся, / Покуда льётся – лей, / Нам во хмелю поётся, / Живётся веселей. (Мирза-Шафи). Я уже ранее отмечал его уникальную память – знал наизусть много поговорок, стихов, песен (в т.ч. блатных) и арий из опер, мог часами декламировать или петь классические произведения – в общем, оживлял наш холостяцкий быт. Работал Лёня в СУ4 мастером, к делам относился не серьёзно; хвастался нам, что быстро научился водить участковый самосвал-газик и катался на нём в рабочее время за пределами участка, за что имел порицание от начальства, но «я плевал на это». Однажды трест направил к нам на Шёлковую командировочного мужчину на постой, чего раньше никогда не было; мы все притихли от неожиданности, поскольку жили одной дружной семьёй без чужаков; и тогда Лёня разыграл сцену, притворившись буйным шизофреником: выбежал в прихожую навстречу «гостю», ноги нараскоряку, что-то громко бормотал, рукой чесал свою обстриженную голову – в общем, та ещё ужасная картина; что оставалось делать приезжему, видя своего будущего соседа; он быстро надел пальто и покинул квартиру, а мы подумали о Лёне: какой талант артиста пропадает; больше трест никого к нам не направлял, даже если одна или две кровати были временно свободными. После Красноярска Лёня работал в Новосибирске, женился и стал отцом троих детей.
XXI
Тищенко Володя, родом из Ставрополья, выпускник ХИСИ, черноволосый красивый и разумный южанин, на вид худой, хотя ел много, но видно «не в коня корм»; тонко чувствовал юмор и ценил шутку, оптимист, иногда в разговоре бывал несколько резким и даже желчным, в компании – весёлым, любил петь и танцевать; о своей работе не рассказывал, но мы знали, что трудился он хорошо на городских объектах и в командировках – Козулька и другие места.
Тишка лучше всех танцевал модный рок-энд-ролл; но однажды в нашей комнате в присутствии всех ребят он исполнял танец с девушкой под громкую и классную музыку с только недавно купленной пластинки; он умел ловко дёргать партнёршу за руку, переворачивать её в воздухе, ставить на ноги и продолжать быстрый танец; однако на этот раз случился сбой: он не успел схватить её за руку, и она со всего размаха приземлилась, больно ударившись попой об пол, а мы, идиоты, зааплодировали, вместо того, чтобы помочь девушке подняться; в общем, конфуз и стыдоба, но что было то было. Однажды его мама, жившая в станице, чтобы подкормить сыночка, прислала большую вкусную посылку – смалец со шкварками, и Володя, чтобы еда не испортилась, вывесил авоську наружу за форточку. Несколько раз я и Сергей, придя голодные с работы раньше Тишки, не удержавшись, шли на преступление, как шкодливые коты: аккуратно ложкой доставали небольшие и незаметные порции смальца со шкварками, намазывали на кусок ржаного хлеба и лопали; Сергей называл это «пищей богов»; стыдно, конечно, но соблазн велик, «оправданием» было то, что смальца за окном оставалось ещё много.
Володя был влюбчивым и с некоторого времени к нему стала приходить в гости совсем молоденькая маленького роста девушка; они тихонько в одежде залезали под одеяло и молча отдыхали, никому не мешая; и хотя в нашей коммуне секс был запрещён, но здесь его не было (может и имел место, когда все были на работе; я думаю, что не он, а она его совратила, как говорится «грешил по принуждению»); я и Юра были равнодушны, не обращали на это внимания, наш «тонус» не поднимался; но однажды Боря Стысин зашёл в комнату и остановился посередине, уставившись на отдыхающих под одеялом; девушка сказала ему, что ей хочется бывать здесь, на что Боря в своей манере громко промолвил: «Мы знаем, что тебе хочется только одного – большого х…»; после этого она не появлялась, а Володя написал матери, что хочет жениться на девушке, с которой «дружил под одеялом»; однако, когда мама срочно приехала в Красноярск и увидела невесту, то вмиг было покончено с увлечением сына; сосватала ему девушку из родных мест, красивую молоденькую чернобровую казачку (Володя показывал мне её фото), на которой и женился; в дальнейшем он работал в Краснодарском крае.
Мне нравилось жить с ребятами в одной комнате; и хотя мы были совершенно разными по характеру и бывали разногласия, но особых споров и тем более конфликтов не было; друг к другу относились с уважением, не злословили, не мешали работать и отдыхать – в этом отношении мне очень повезло; а к Юре Каганскому я вообще относился участливо и часто старался развеять его негативное настроение; конечно, это только мои личные наблюдения, и в ряде случаев я могу ошибаться с оценками, но тогда мне все наши ребята на ул. Шёлковой казались именно такими, но, возможно, я совсем неправ в оценках.