Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
Сорокапятилетняя женщина открыла глаза.
На промерзлой осенней земле на разном расстоянии лежали гробы со снятыми крышками, у гробов суетились «черные одежды». Вокруг всего этого чудовищного видения громыхали инфернальные раскаты хард-рока, кричал Жуй и ревела многотысячная толпа, уже готовая разнести по кирпичику весь Кремль, стоило только натолкнуть ее на этот не самый миролюбивый шаг.
Внешне останки трупов были схожи между собой, Левит переводила взгляд с одного черепа на другой. В гробах покоились скелеты, только одеждами можно было как-то причислить останки людей к тому или иному поколению. Кто-то был в военной форме образца двадцатых-тридцатых годов двадцатого века. Кто-то был к строгих костюмах развитого социализма.
Перед Левит оставался последний гроб, чья крышка еще не была беспощадно вскрыта топориками.
– Сейчас мы посмотрим… – услышала рокерша ведьму.
– Чего там смотреть? – буркнула Левит.
– Ты, наверное, не помнишь, но Коба сразу после своей смерти был точно так же забальзамирован как картавый товарищ, выплясывающий кренделя на собственном саркофаге, – сказала Ламия, проводя ладонью по совершенно чистой крышки извлечённого из могилы гроба.
– Я знаю об этом.
– А знаешь ли ты, что это специальная древесина, очень крепкая, почти не подвержена разложению. А саму могилу изнутри обложили бетонными плитами, – ведьма плотоядно облизала алые губки. – Les gars, auvrez!!!
В щель под крышкой тут же вонзились острия топориков, раздался хруст и скрип выдираемых гвоздей. Крышка чуть поддалась. Под аккомпанемент особо страшной песни черта, несколько бледных рук аккуратно подняли крышку и убрали ее в сторону, уложив на холодный грунт. В нос ударил кисло-сладкий запах, для Олеси Нахимовны тошнотворный, но любопытство пересилило страх и рокерша вместе с ведьмой вытянули шеи, заглядывая внутрь.
– Боже праведный, где ты? – Левит закрыла рот рукой.
– О, да! – с восхищением произнесла Ламия, склонившись над телом в военном френче. – Да… Не напрасно… Все было не напрасно…
Глава 34
Праздник смерти
Москва. Красная площадь
Ночь с 6 на 7 ноября 2017 г.
Праздник был в самом разгаре, Жуй был на высоте, на гребне волны. Все шло по плану и даже лучше! Разбуженный Ленин выплясывал бесстыдные па и тряс ляжками, почти не уступая Андрею в резвости и гнусности. Вспоротое и выпотрошенное брюхо вождя мирового пролетариата колыхалось краями белой кожи, это было одновременно очень эффектно и до жути противно. Толпа неистовствовала.
Вдруг на первом куплете песни, в котором речь шла о крайних степенях всего разнообразия парафилии и активной пропаганде ее в жизни и после смерти, когда Жуй рвал струны в замысловатых аккордах, акустической волной проникающей во всех и каждого по отдельности, Андрей почувствовал головокружение. Его дернуло в сторону и он ошибся в нотах, но постарался сразу же исправить возникшую смешанность. Люди не заметили, но человек-черт насторожился, потому что его начинало шатать как пьяного, мир вокруг поплыл… Петь песню становилось трудно, язык немел, голова кружилась. Все чаще он сбивался с ритма и заикался. Даже упал один раз и почувствовал укол стыда за испорченную песню. Стыд? С каких это пор он, истинный черт, испытывает чувство стыда?
Черт не смог закончить песню, он только хлопал глазами и хватал ртом влажный воздух, а козлиное рыло исказилось в гримасе удивления. Музыкальный коллектив спас композицию и пусть, без слов, но доиграла трек без изъянов, только Жуй уже не мог продолжать выступление, у него не получалось произнести ничего кроме нечленораздельного шипения и воя. Гитара-трезубец повисла на сутулых плечах, кисточка чертового хвоста нервно дергалась.
Он замолчал.
Медленно-медленно поворачивал голову в сторону… Назад. За спину. Оттуда угроза. Совсем близко.
Сердце ее замерло. И неудивительно – безумие происходящего не укладывалось в ее голове. Такое иногда бывает с людьми. Человек цепенеет. Чтобы избавиться от общей статичности которую ей не удавалось перебороть, Олеся отключила функцию мозга.
Некрополь у Кремлевской стены был вырыт весь. Двенадцать вскрытых гробов с останками выдающихся в социалистическом плане людей. Одиннадцать скелетов и один не скелет. И вот вокруг этого нескелета собрались почти все «черные одежды», включая ведьму Ламию.
– Ну уж хрена вам в рот!!! – выкрикнула Левит и, воспользовавшись моментом, когда многие отвернулись от нее, думая, что она пребывает в безвредном для них шоковом состоянии, выбрала ближайшего мужчину в черном кожаном плаще и с размаху ударила его кулаком в шею. Никто не успел ее остановить. Кулак попал точно в мужской кадык, человек повалился на траву, хватая ртом воздух и с хрипом пуская розовую пену. В тот же миг Олеся Нахимовна оттолкнула приблизившийся электрошокер и, метнувшись к земле, прихватила выпавший из рук поверженного топорик. Следующим ударом она перерубила чью-то голенную кость и ударила следующего, по сдавленному стону оказавшемуся женщиной или девушкой. Кто-то ударил ее в спину, потом еще, а потом коснулся электрошокером. Левит опять упала, свалив на землю гроб с прахом Константина Устиновича Черненко. Одетый в костюм скелет выпал из гроба.
По счастью Левит не выронила топорик. Чувствуя дикую боль в обоих ногах и между лопатками, женщина все-таки каким-то образом умудрилась вскочить, кого-то оттолкнуть и ударить еще кого-то. Топорик в ее руках окрасился кровью. Рядом с останками Черненко упало тело в черном. Выбросив из головы такое человечное понятие как жалость, Левит два или три раза ударила обухом топора по пальцам упавшего. Они разжались и когда Олеся схватила долгожданный электрический аппарат дистанционного типа, ее тело содрогнулось от электроразряда в спину. Топорик выпал. Кто-то влепил ей такой удар в живот, что ее мгновенно вырвало на грудь. Острота боли в пахе заставила женщину сложиться пополам и упасть на траву, поджав ноги.
– Поднять ее! – приказала ведьма, за все время ни на шаг ни приблизившись к драке, оставаясь стоять подле последнего вскрытого гроба. Несколько рук грубо схватили кашляющую Левит. – В яму ее!
Но когда кто-то толкнул Олесю Нахимовну в сторону ямы из-под могилы Михаила Васильевича Фрунзе, превозмогая боль и рвотные спазмы, Левит вскинула руку и, прицелившись, нажала на спусковой крючок электрошокера «Тэйзер-М26». Два вырвавшихся провода, проделав расстояние в три метра достигли своей цели. Одна игла впилась Ламии в живот, вторая – в ключицу около шеи. Затрещал электрический разряд и Ламия, лишившись возможности сопротивляться и вообще двигаться, упала на спину. «Черные одежды», растерявшись, мысленно заметались между своей атаманшей-волшебницей и слишком резвой для обычного человека тетеньки с татуированными руками. Почти не справляясь с болью в животе, Левит отбросила электрошокер и подняла с земли крышку одного из гробов. С краев крышки продолжали торчать здоровые ржавые гвозди.
Чувствуя, как от напряжения у нее в животе что-то рвется, Олеся Нахимовна размахнулась гробовой крышкой и приложила ею лежащую ведьму. Эта была очень качественная древесина, к тому же покрытая специальным лаком, на членах ЦК в этом деле не экономили. От удара, она не распалась в труху, она просто переломилась пополам, при этом как минимум один торчащий гвоздь полностью вошел в голову или плечо ведьмы. Отдача от удара была таковой, что выпустив расколотые доски, Левит заорала от боли в пальцах. Отчаяние от боли в животе, ногах и возможных переломах костей запястий на обоих руках сглаживалось тем, что череп ведьмы никак не должен быть крепче высококачественного лакированного дерева. От такого удара ее мозги просто обязаны образовать массу, схожую с той, что вырвалась из желудка Олеси Нахимовны, когда чья-то сильная рука ударом в живот, возможно, разорвала женскую печень. Да еще гвоздь! Левит видела его, она специально сделала такую траекторию размаха, чтобы гвоздь был на самом острие удара!
Рыжеволосая Ламия стояла перед Олесей как ни в чем не бывало.
Левит опешила.
Ведьма вскинула руку в сторону и усилием воли подняла в воздух гранитный бюст Буденного. Мановением ладошки она заставила холодный камень метнуться по воздуху и ударить Олесю. Женщина вместе с каменным Семеном Михайловичем закувыркалась по траве и мраморным плиткам, достигнув края чьей-то могилы, упала в нее ногами. Но успела вовремя уцепиться за край. Ведьма приблизилась к женщине. Платье ее алыми всполохами трепетало на ветру. Острие взятого ею топорика было нацелено на олесины пальцы.
Однако вдруг топор упал на землю, а сама Ламия взметнулась в воздух как поднятая ураганом тряпичная кукла. Сломав спиной молодую ель, ведьма ударилась о кремлевскую стену.
– Я же приказал! – прорычал черт, возникнув будто из ниоткуда. – Ее не трогать!
Олеся Нахимовна села на землю и ее снова вырвало. Встать она уже не могла, боль в животе заглушила и подавила все силы…
– Она… – ведьма пыталась спуститься на землю, но оказалась «приклеенной» к красному кирпичу на высоте около четырех метров. – Она…
– Она моя! – рявкнул черт и одним прыжком оказался прямо перед Олесей Нахимовной. «Черные одежды» покорно отстранились в тень, ввязываться в отношения черта со своими женщинами никому из них было не желательно.
Левит подняла голову.
– Андрюша… – проговорила она, заливаясь слезами. Перед ней был не молодой рок исполнитель Андрей Жуй, и не парень из пригорода Петербурга Андрюша Вставкин. Перед ней стояло что-то совершенно чудовищное.
И оглушительного рока больше не было.
– Мать… – черт подергал пятачком и чуть оскалил клыки. – Прости… Я не хочу этого делать… Не хочу, но больше не могу сопротивляться… Это сильнее меня… – Тот кого она знала как Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин провел заскорузлым пальцем по ее горячей щеке. – Сильнее меня…
– О чем ты говоришь. Андрюша?
– Ты… – черт высунул длинный остроконечный язык и слизнул женскую слезу. – Ничего личного, мать… Ничего личного…
Левит поняла, что все кончено. Она улыбнулась и закрыла глаз.
– Можно тебя попросить? – спросила она у черта.
– О чем?
– Избавишь меня от боли?
– Да.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Словам черта нельзя верить.
– Не беспокойся. Я все сделаю чисто. Ты даже не заметишь.
– И еще…
– Да?
– Ты… ты видел там Васю Подпердюльника?
– Где?
– Там. Понимаешь где.
– Да, я видел его.
– А маму мою?
– Я видел их обоих. Они оба в чане с кипяткой и будут в нем вечно…
– Врешь, – Левит чуть улыбнулась. – Черти всегда врут.
– Всегда, – подтвердил Жуй.
– Но это значит… что ты их не видел… там… а аду? Жаль, а я надеялась что хоть там их обниму…
Закрытые глаза не позволяли Левит видеть кривую но беззлобную ухмылку человека-черта.
– Я вообще ни от туда, Олесь.
Андрюша Жуй подошел к Левит сзади и присел на корячки подле левого плеча. Сначала он вдыхал исходящий от Олеси аромат животного страха, потом лизнул ее пот и от удовольствия заставил член выпрямиться. Он исполнил последнее желание своей бывшей подруги – избавил ее от боли.
Она его! Хочет он этого или продолжает сопротивляться неизбежному, но всему есть логическое завершение, Олеся Нахимовна Левит просто обязана пополнить ряды его безбашенного анархического войска. Куда уж без нее!
Для начала Жуй, как обычно, замедлил движение времени, а потом беспрепятственно проник в Олесю. Не торопясь, растягивая удовольствие, смакуя сам процесс, впитывая колебание и сияние ее биополя.
Но что-то пошло не так…
Андрей остановился и попробовал снова. Он свободно проникал в женщину на подсознательном уровне, беспрепятственно проходил все внутренние заслоны, перелистывал ее прошлое и настоящее и просто купался в ее низменности. Она была как на ладони, Жуй знал о ней все и даже то, чего она сама о себе не знала и знать не могла, но почему-то у черта ничего не получалось дальше. Краски его пороков не ложились на холст ее души, ибо душа ее уже была вся исписана такими красками, и Жуй почти ничего нового добавить не мог. Новый узор не получался, а изменения, вносимые чертом практически ничего не меняли. Олеся Нахимовна Левит оставалась Олесей Нахимовной Левит.
– Ты ничего не сможешь в ней изменить, черт, – Жуй услышал незнакомый голос. Точнее сказать – прочувствовал его в своей голове, будучи, при этом в голове у женщины. Это было так неджанно-негаданно, что на мгновение застал черта врасплох.
– Кто ты, выпердыш этого розового мира? – огрызнулся черт.
– Я? – голос был слишком спокойным для данной обстановке. – Я – Добро!
– Исчезни, кем бы ты ни был! – приказал Жуй. – Не мешай.
– Черт…
– Я доберусь и до тебя после, человечишка! Сейчас исчезни!
– Отпусти ее, черт, – голос был чист и звучал будто в самом Жуе.
– Не отпущу! Она моя!
– Она не будет твоей. Даже не пытайся.
Огрызнувшись, Андрюша сделал еще пару попыток переиначить сущность женщины, с которой его связывала не только дружба, но, что еще главнее – доверие. Только все прежние отношения остались в прошлом, теперь Олеся Левит для черта лишь долгожданный подарок, вишенка на торте. До последней минуты остатки человеческого боролись в Андрее с расширяющейся черной чертовой сущностью, но отныне все позади и сейчас Жуй лишь хохотал над самим собой и над своими жалкими попытками что-то исправить. Каким он был глупеньким и несмышленым, все на что-то надеялся, верил в лучшее, в светлое…
– Черт… Брось… Оставь ее, она не твоя…
Обуреваемый яростью и досадой черт вцепился в душу Олеси Нахимовны, влез в нее и разместился в ней на правах хозяина. И, фигурально выражаясь, стал «переставлять мебель» на свой лад. Впереди на самое видное место он ставил все плохое и гадкое, что было в женщине, всю мерзость и грязь, пряча в дальние темные углы или вовсе уничтожая то, что принято называть моральными качествами. Копошась в женщине, Жуй, однако часто останавливался в совершенной растерянности. У него почти ничего не получалось. Левит не менялась. Кто-то когда-то уже поработал над ней, крепко прибив всю мебель на определенные места. Места странные, не всегда объяснимые и не подвластные нормальной человеческой логике, но не меняемые. А ежели у черта и получалось что-то изменить в женской душе, то к своему ужасу он осознавал, что его попытки реформирование трансформирует Олесю не в худшую сторону, а наоборот – в лучшую сторону.
Жуй не мог научить Олесю ничему новому, чего бы она уже не знала. К примеру о половом мазохизме она узнала на опыте в семнадцать лет и регулярно обращалась к нему в добровольном порядке. И плевать она хотела на тех, кто имеет на это отрицательное мнение. И черт здесь вообще ни при чем.
– Видишь? – вновь услышал он незнакомый голос. – Она не твоя.
– А ты? – вдруг рявкнул черт. – Ты чей?
– Я-то? А то ты не понимаешь?
– Ну так ты будешь моим, кусок старого дерьма!
Черт нехотя вышел из Левит. Нет, он не вышел – он выпрыгнул. Теперь он находился в материальном мире, где правили физико-химические законы, объяснимые и зафиксированные учеными. Время еще не двигалось, черт еще не запускал его ход. Все действующие персонажи оставались на своих местах в статическом положении. Тяжело дыша и пуская пену из приоткрытой пасти, Жуй искал взглядом нахала, осмелившегося умудриться мешать ему. Учить его! Перечить самому черту!
Он должен быть тут! Теперь Жуй понимал, что это он ему мешал выступать на сцене, портил песни… Но кто это и где он? Среди вырытых могил стояли вскрытые гробы со скелетами. Горки земли, чьи-то кости на грунте, застывший человек в черных одеждах, держащийся на шею и пугающий черта выпученными глазами, ряд молодых елей вдоль кремлевской стены, сама кремлевская стена с рядом вделанных в нее ячеек с прахом многих героев советского социализма и примагниченной над ними ведьмой. По другую сторону – задний фасад мавзолея Ленина, на верхней площадке которой замерла на одной ноте группа «Толпе», где-то там на сцене завис в прыжке товарищ Ленин, чье опустошенное брюхо и пустая черепная коробка способны были вместить в себя сложенный шерстяной плед и около полутора килограммов гречневой крупы соответственно. «Черные одежды», очень сильно напоминающие манекенов, замерли на безопасном расстоянии с бледными неживыми лицами. Экскаватор и манипулятор стояли чуть поодаль, освещая фарами и прожектором место событий.
Его благоверная жена, прикованная его чарами к кирпичу кремлевской стены, окаменела с выражением нескрываемой агрессии, ее лицо имело сильное сходство с ликом медузы Горгоны.
Рядом с Жуем сидела на коленях бледная как фарфор Олеся Левит. Ее глаза оставались закрытыми, лицо хмуро, застывший ветер заставил ее черные волосы остановиться в положении колыхания. Андрей сглотнул. Какая доступная женщина и в то же время совершенно неподатливая…
Чуть дальше от нее безучастно стоял Алеша Меткий, представляя собой не больше чем задний фон к общей фотографии, наравне с елями, поваленными гранитными бюстами усопших социалистов и висящими на крюке манипулятора чалками. Где-то среди гробовых крышек скинутых на землю лежала бесчувственная женщина в косынке, Жую незнакомая. Пока не ясно какую роль она играет, но если учесть что сознание она потеряла от страха и шока, то можно прийти к выводу, что она не участница массового безумия, творящегося на улицах Москвы, она не из толпы и попала сюда против своей воли. Ладно, сейчас она не имеет значения, черт обязательно вернется к ней позже и превратит ее в какую-нибудь алчную сребролюбивую скупердяйку, готовую за сотню рублей торговать своей тепленькой чернобурочкой. Сейчас Жуй ищет не ее.
В тени, опираясь на кривой посох, стоял пожилой человек в какой-то древней шапке и, заметив его, человек-черт молниеносно подскочил к нему.
– Ты! – громко прошипел он старику, обдав того зловоньем. Мужчина не мог ответить. И дело было не только в том, что он застыл так же как и остальные, а еще и в том, что его губы были давно сшиты между собой и намертво срослись, оставив только маленькую щель для соломенной трубочки. Старик ответил безмолвием, но Андрей, конечно-же, сразу определил его как персону, которая наравне с ним способна копошиться в человеческих душах. – Ты кто? Отвечай! Я могу тебя слышать!
– Я – Перунов сын! Я – добро человеческое! – ответил старик, используя не акустические волны речи, а мысленные посылы конкретно черту.
– Как ты сказал? Чей ты сын? Припугнуть меня решился, старикашка? Перуном пужаешь? Сам-то не стращаешься?
Неожидано все замелькало перед чертом, попрыгало все в глазах его, завертелось и вдруг он увидел как в панике мелькают мимо него чудища несусветные, те, что приходили у нему в моменты его смерти и своими чарами воскресали его. Нечеловеческие крики и визги оглушили черта, заставили его самого перепугаться до оторопи. Что делает этот плешивый слепец? Как он умудрился распугать всех его покровителей? Возникшие будто из ниоткуда монстры метались и искали потаенное место, куда бы можно было укрыться. Кикимора, подпрыгивая на птичьих ногах, повизгивала и убегала. В гримасе неподдельного ужаса расползались в разные стороны русалки, лешии прятались куда попало, полевые дико вопили и спотыкаясь, путались убежать подальше.
– Как ты это делаешь? – спросил Жуй у старца.
– Зла силы уж побояться сил добрых! – телепатически ответил слепой. – Да разгоню я нечисть поганую во имя добра и любви всеохватывающей! Всех разгоню до единого, да и тебя, черт лохматый, не позабуду!
И язычник Любосвет вновь ударил черта лавиной жара нестерпимого. Жаркой, страстной, энергичной. Жуй даже упал на хвост и засеменил назад. Ни с чем подобным он еще не сталкивался, хотя пережевал и выплюнул ни одну сотню священнослужителей разных культов и разного статуса. Мало того – играть со служителями церквей было для черта настоящим удовольствием, он развлекался с ними как кот с мышатами, насиловал их души, перетряхивал их нутро и превращал прежде скованных страхом перед высшим судом рабов целомудрия и смирения в редкостных извращенцев и богохульников. Жую нравилось как они возносили смехотворные молитвы к выдуманным ими же божкам, как они пытались защищаться от монстра с помощью ничего для него не значащих крестообразных движений правой руки, три пальца которой были соединены (было много и таких, кто делал то же самое, но двумя пальцами), как они орошали его какой-то водой, которую путем самовнушения наделяли чудодейственной силой, как они басили «Изыди! Изыди!», как прятались за досками с нарисованными лицами давно ушедших в мир иной людьми с лицами максимально несчастными. Другие падали и стучались лбом о пол, третьи взывали к спасению вообще экзотических существ. Все эти перфомансы лишь смешили и подзадоривали Жуя. Никакого вреда они давно не наносили, эффект от религиозных фетишей были у Андрея лишь поначалу, когда он был неопытен и молод. Возможно ранняя боязнь и отвращение Жуя к религиям была вызвана таким же самовнушением каким наделяли представители тех или иных вероисповеданий свои амулеты, обереги, талисманы и другой бессмысленный мусор.
Лично Андрей Жуй успешно преодолел этот первичный страх.
А теперь дело было в чем-то другом. Заговоры, возносимые языческим волхвом действовали на черта пагубно, они давили на него и представляли реальную угрозу. Почти вся нечисть вокруг Жуя либо разбежалась куда подальше, либо стонала, не в силах подняться и последовать вслед за своими собратьями. Жуй остался без помощников, без покровителей, без семьи, без родни и тогда он понял, что вот сейчас он стал уязвим.
– Что за сила в тебе, слепец? – телепатически спросил Жуй.
– Сила древних предков во мне! – мысленно торжествовал язычник Любосвет. – Перуна сила! Хорса да Семаргла! Макоши да Даждьбога! Сварожича да Велеса! Да Матери – сырой земли! Сила света! Сила любви! Сила добра!
И не успел черт шмыгнуть пятачком перед атакой, как его обдуло волной светлой и чистой энергетики, будто солнечными лучами невероятного жара. Слепой старик почти сразу лишил Жуя возможности не просто приблизится к себе, он высосал из черта его силы. Сковал его. Черт, разумеется принялся сопротивляться и пошел в контратаку на дерзкого старикашку, но не тут то было. Язычник оказался сильнее и чем черт Жуй яростнее бросался на пожилого человека, тем больнее ударялся о преграду из такого жаркого биополя старика, что никак не мог пробить себе путь. Черт слабел, но не сдавался. Евгений Стрекачев тоже не сдавался, от напряжения он побледнел, вспотел. На его висках и шее вздулись и пульсировали артерии. А у черта вздыбилась шерсть, на уголках сухих губ пузырилась слюна, сквернословия вырывались из его пасти.
В какой-то момент черт почувствовал, что почему-то стал больше времени уделять защите, нежели натиску. Неужели старпер побеждает? Жуй недовольно фыркнул и цокнул копытом. Происходило невероятное! После еще нескольких невидимых и неощущаемых посторонними людьми атак у старого язычника посинели губы, что говорило о возникших проблем с сердцем, а черт ослаб настолько что лишился власти над временем. Мир вокруг постепенно задвигался в привычном режиме, статичные фигуры людей в толпе задрыгались и задергались в плясках, атмосфера вздрогнула от раскатов рока и несдерживаемых воплей собравшихся на площади. Затем черт вовсе утратил возможность влиять на людей, проникать в них. Попробовав превратиться в вихрь или в зверя, Жуй заскулил. Не получалось! Он подпрыгнул, намереваясь напасть на старика с левого плеча или из-за спины, где слепой человек не смог бы его застать, но и это ему не удалось. Черт упал и распластался прямо перед ногами пожилого человека.
Он позвал на помощь своих братьев и сестер из числа нечистой силы, но никого не осталось. Никого.
Откровенно говоря, черт впервые растерялся. Потеряв все свои способности, Жуй стал просто мерзким уродом. Наверно, его сейчас и убить можно!
Радовало лишь то, что и сам язычник Любосвет выглядел скверно. На долго его не хватит, рано или поздно он тоже обессилит. И тогда черт быстро вернет себе прежние способности, а вот старик оклемается не скоро! Ха-ха! Давай же, пенсионер, опускай руки! Сердечко-то, поди, слабенькое. И давление сейчас скакнет!
Стоявшая между вырытых могил женщина с рокерскими тату на коже всерьез забеспокоилась за здоровье пожилого человека, выглядел он плохо. Но у него получилось справиться с заданием, он оправдывал ее надежды и Олеся Левит начала действовать с заранее разработанным планом. Сейчас напротив нее в нескольких метрах брыкалось существо уже не человеческое, но и не инфернальное. Рогатая мерзость, не обладающая никакими качествами, помимо скверного запаха из пасти и козлиной вони от шерсти. Пока Любосвет сдерживает страшные чертовые силы, Жуй пребывает в беспомощном состоянии, он бессилен и может только молоть гнилым языком. На минуту Олеси пришла в голову шальная мысль поднять с травы топорик, которым «черные одежды» вскрывали гробы и которым она нанесла некоторые опасные травмы кое-каким представителям этих типов. Черт был маленького роста, едва ли достающим среднему человеку до локтей, у него были тонкие жилистые конечности, говорящие о хрупкости костей. У черта почти не было мышечной массы и ни грамма лишнего жира. Одним словом – достаточно подбежать к Андрюше и жахнуть острием по макушке или позвоночнику. Ведь черт выглядит очень уязвимым, почти беззащитным, он не может даже резко двигаться. Какая заманчивая идея… От этого шага женщину останавливало только одно предупреждение старика Стрекачева, данное им в пути – черт не убиваем, он воскреснет. Влияние старика рано или поздно закончится и быстро оживший черт рассвирепеет и обрушит на своих обидчиков всю чернь, и тогда Левит может сильно пожалеть о том, Жуй не убивает людей. Иногда быстрая кончина бывает желательнее безудержного разврата, доходящего до сумасшествия и в конце концов Олеся Нахимовна помрет от собственного непрекращающегося хохота.
Нет, не это входило в женские планы. Рокерша приготовила нечто совершенно иное для своего бывшего подопечного. У Левит была спортивная сумка с вещами, она осталась где-то тут рядом, а в ней покоился планшет. Олеся быстро нашла сумку, рывком расстегнула замок-молнию и извлекла на свет планшетный компьютер. Несколькими быстрыми нажатиями определенных команд, Олеся Нахимовна включила скайп и кое-кого вызвала. Абонент ответил моментально, этот человек был предупрежден заранее о звонке и не заставил себя долго ждать.
– Надя! – Левит была полна сосредоточенности. – Сейчас ты увидишь Андрея. Самое главное – не пугайся. Не бойся, он ничего тебе не сделает. Ты готова?
– Да, – ответила Надя Грикова. Она находилась в какой-то комнате, обставленной полками с сувенирами и несколькими фотографиями, ни на одной из которых, впрочем, ее не было. Был виден край стола, бокал с дымящимся чаем, какая-то плюшевая игрушка (собачка или кошечка). Свет от желтой люстры с лампами накаливания падал справа. Обои были хоть и качественные, но старые. Шелкографичные. Надя сидела перед столом на стуле с высокой спинкой, на которой висела красно-оранжевая женская бейсболка с названием одной популярной спортивной фирмы. На девушке была блузка цвета морской волны, свободного покроя. Если присматриваться, то можно было разглядеть чашечки лифчика.
– Повторяю, Надя, зрелище не для слабонервных.
– Я уже видела Андрея, – ответила Грикова. Ее и без того раскосые глаза сузились еще больше, превратившись в почти закрытые щелочки. – Он вещает из каждого утюга!
Убедившись, что Надя Грикова психологически готова увидеть своего бывшего друга, Олеся Левит кивнула и позвала черта, а когда тот обернулся, она с криком «Лови!», бросила планшет в его лапы. Тот неловко поймал, еще ничего не понимая. Черт поймал планшет оборотной стороной к себе и с подозрительным прищуром, повернул его как надо. С экрана на него смотрела не Матерь Божья, ни сам Иисус Христос, ни Аллах, ни Будда, ни Люцифер, ни бог Ра, ни Зевс, ни многорукая Кали и ни кто-то подобный. Это была молодая девушка, самая обычная, у нее даже грудь меньше второго размера. Но от этого лица с заполярным разрезом глаз, с маленьким носом, с низкой челкой, доходящей до черных бровей и с кожей, чистой как попа новорожденного Жуй заплакал.
– Надя… – и больше он ничего не мог произнести, язык прилип к нёбу.
Заговорила Олеся Нахимовна Левит. Громко, четко. Чтобы микрофон планшета улавливал и передавал каждое ее слово, не смотря на посторонний шум рока и толпы:
– Надя, посмотри на Андрюшу. Ты видишь его? Он черт! Не стану рассказывать, как это случилось, история невероятная и я сама ее не знаю. И не буду тратить на это время, это не суть. Взгляни на него! Это не маска и не грим. Андрей стал монстром, его натура изменилась и невероятная сила двигает им и заставляет совершать дурные поступки. Не он сам!
Жуй смотрел на Надю и плакал, а Левит продолжала:
– Перевоплощение было не быстрым, Андрей всячески сопротивлялся. Я знаю, он не хотел становиться тем, кого ты видишь перед собой. И, пожалуй, единственное, что его сдерживало и давало силы к сопротивлению – это ты, Надя. Ты! Ради тебя он не поддавался. Из-за тебя боролся с непреодолимой силой. Он хотел к тебе! Надя, это существо, что ты видишь на экране – любит тебя! Любит и не переставал любить ни на минуту! А теперь посмотри на него внимательнее, Надя. Кто перед тобой? Черт ли? Или Андрюша?
Жуй рыдал навзрыд.
– Только ты, Надя можешь что-то изменить, – продолжала Олеся. – Я уверена, что в этом существе еще не все прогнило, еще осталось хоть один атом человеческого, а раз так, то есть крохотный шанс. Я думаю если кто-то и может изменить его, то только ты. Ты, ты и еще раз ты!
– Что я должна сделать? – услышала женщина из динамика планшета.
– Повторяю, что Андрей тебя любил. По-настоящему. Да и сейчас любит…
– Подождите-ка… – перебила ее Грикова. – Уж не хотите ли вы сказать, что бы я… Я что, должна сказать, что я… люблю этого… это чудовище?
Олеся заткнулась. Жуй перестал рыдать. Надя Грикова молчала.
То, что она произносила, было слышно Олеси Нахимовне, хотя рокерша не могла видеть ее лица, оно было повернуто к черту.
– Я должна растаять? – слышала Левит голос той, на кого возлагала последние надежды. – Я должна признаться в любви к этому… к этому…? Невероятно! Между мной и тобой, Андрей, – теперь уже Грикова обращалась непосредственно к тому, чья козлобородая морда тряслась перед ней, – все закончилось! Поезд уехал! Я не планировала возвращаться к тебе, старалась не вспоминать о тебе, Андрюшенька… или кто ты там теперь… Я нашла себе другого и мне с ним прекрасно! Он теннисист, кандидат в мастера спорта! С тобой и рядом не стоял. А теперь, когда я вижу твое рыло вблизи, меня трясет от отвращения! Я не знаю, что ты теперь за тварь и во что ты превращаешь наш мир, но прежде всего ты – гадина! Исчадье ада! К тебе даже приближаться противно, ты черт! Да будь я полоумной, если вернусь к тебе! Как это возможно? Вы за кого меня принимаете? Меня сейчас вырвет от…