Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
– Знаешь… – Жуй отпустил букву «М» и нагнулся, чтобы поднять оброненный Персиком планшетный компьютер. – Я тебя обманул. Пошел ты в жопу, пассивный гей! Если бы захотел, давно бы сам оторвал своему Виктору Павловичу тестикулы и затолкал бы их в жопу коту! Ты просто половой извращенец и все на что ты соглашаешься – добровольно и обдуманно. Оставайся содомитом, крошка! А совет мой таков – не верь незнакомцам!
И с этими словами Жуй дал мысленную команду четырем девушкам и те налетели на бедного Персика начав делать с ним то, что Андрей Жуй собирался сделать с ними в приватной комнате клуба «Темное Княжество». Снимая весь процесс на камеру планшетника, Жуй передавал все в интернет. Девочки глумились и потешались над молодым корреспондентом. Поначалу Персик сопротивлялся, вздрагивал, отбрыкивался и кричал, но вскоре смирился и стал получать непередаваемое удовольствие. Никакой Виктор Павлович не давал ему ничего подобного.
Андрей же, аккуратно поставив планшет на большую многоцветно сияющую букву «Е» так, что бы он не падал, а глазок камеры был направлен точно на групповое порно, сам принял в этом бесчинстве непосредственное участие. Он смеялся и говорил о нравственности и морально-этических нормах. Это было достаточно долго, Жуй даже притомился физически. Снизу, со сторону главного входа в клуб свистели и шумели, показывая пальцем вверх и сами снимая все на свои видеокамеры. Взобравшись на крышу и вытворяя разврат между сияющими буквами «ТЕМНОЕ КНЯЖЕСТВО», группа во главе с Андреем Жуем оказалась у всех на виду, к тому же их прекрасно освещали огни вывески. На глазах у всех Жуй поимел не только Персика, но и всех четырех девушек по очереди и одновременно, а когда изнеможенным от боли, стыда и непередаваемого наслаждения (которое он без всякого стеснения отныне будет повторять как можно чаще, привлекая не только Виктора Павловича со своим длинношерстным Плутархом, но и Дениса Васильевича из отдела развития и Римму Николаевну из отдела кадров и даже сидящую за соседним офисным столиком жирную репортершу Машу Тихорецкую, которого на дух не переносил), Персик стонал и благодарил небесных ангелов, подаривших ему такое блаженство.
Глава 13
Грязное счастье Марины Евсеенковой
Саратов.
23 октября 2017 г.
Жуй отвлекся. Он почувствовал где-то неподалеку энергетический сгусток чужого гнева. Естественно, Жуй отреагировал и повернулся в ту сторону откуда исходил этот энергетический луч. Это был совсем иной тип энергетики, не тот что сейчас испытывает Персик или девочки и не тот что источает взбудораженная толпа внизу у главного входа. Тут было нечто совершенно иное, никак не связанное с групповым половым актом на крыше ночного клуба под яркими вечерними созвездиями. Чей-то неконтролируемый порыв ярости – такой когда человек размахивается ножом, нажимает на курок пистолета или сжимает пальцы на шее жертвы. Помешательство. Ослепление. Бешенство.
Андрюша не мог такое пропустить. Как бы не весело он проводил тут время в компании пятерых скромняг, но он был вынужден быстро натянуть джинсы и двумя прыжками покинуть площадку, где на высоте третьего этажа фиолетовый, бардовый, белый и голубые цвета гигантских букв освещали групповое распутство и блуд, которое он сотворил и в котором принимал непосредственное участие. Оставив продолжащих порно-потеху ребятишек, Жуй последовал на источник энергетики, который по его предположению находился где-то недалеко. С другой стороны клуба. Вон там, где нет фонарей и стоят какие-то груды чего-то. Спрыгнув с верхней крыши на кровлю второго этажа, Жуй поцокал копытцами по новой жести, перемахнул через вентиляционную трубу и, щелкнув хвостом, спрыгнул вниз. Меньше чем за семь секунд он был уже на земле. Там куда он приземлился не было ничего кроме пары лишенных листвы кустиков. Вскоре здесь, с этой стороны клубного фасада должна быть парковка, но рабочие успели выложить только брусчатку под автомобили, а плитку для тротуаров оставили на потом. Тут же стояла тележка с гравием, несколько накрытых полиэтиленом мешков с цементом, кое-какой хлам, стопка уложенных друг на друга пустых деревянных поддонов и два поддона с приготовленной под укладку тротуарной плиткой.
Все-таки Андрей опоздал. Во время прыжков он на несколько мгновений выпустил энергетический луч из вида, а когда его копыта коснулись холодного пляжного песка, он обнаружил, что не может найти то к чему бежал. Чужая ярость не чувствуется. А вместо нее только отчаяние и разочарование. Тоже чужие.
Андрей выпрямился. Жаль. Как жаль, он мог бы продолжить веселье, используя и приумножив чужой гнев, повернув его в ту сторону в которую посчитает нужным, предварительно, конечно, ворвавшись в душу объекта и хорошенько в ней покопавшись. А тут только тлеющее биополе разочарования, и биополе это другого характера нежели то, которое он почувствовал там на крыше. То-есть речь идет не об одном, а о двух людях, один из которых (тот что злой) исчез, возможно зайдя в клуб. Второй – разочарованный и опустошенный остался здесь. Взглядом Жуй нашел в темноте искомую личность и не торопясь приблизился к ней. Бесспорно сейчас он развлечется с этим отчаявшимся бедняжкой, что сидит на корточках у поддона с тротуарной плиткой, сжавшись как дрожащий крольчонок перед волчьей пастью. «Что-ж… это другой тип настроения, – подумал Жуй, щелкнув хвостом, – Ну раз уж я покинул праздник на крыше и потрудился спуститься сюда, то не буду же я уходить как следует не поработав с этим клиентом. Не взять ли его на крышу?»
Человек, сидящий у поддона сдавленно поскуливал и шмыгал носом, у него были недлинные светло-желтые волосы, подстриженные под каре, но грязные и висящие непослушными мокрыми патлами, и Жуй сообразил что перед ним девчонка. Не стесняясь своей внешности, он подошел и встал вплотную. Но девочка не отреагировала, она сидела прямо на песке, который еще только должны были утрамбовать и положить тротуарную плитку и прижималась к поддону с плиткой. Жуй присел на корточки и нежно взял девочку за влажный от слез подбородок. Повернул ее лицо.
И чуть не упал назад от неожиданности. Девушка нисколько не испугалась Жуя, она смотрела на него так как если бы видела его минуту назад, а он только отходил по нужде. Но не это поразило Андрея и заставило его черное сердце остановиться а рот раскрыться так, что в него можно было засунуть кулак. Было очень темно и лицо девочки продолжало оставаться во мраке, лишь некоторые черты едва виднелись во тьме, но Жуй мог бы поклясться, что перед ним была Надя Грикова. Такой же восточный разрез глаз! Точно такие же щеки! Фигура очень похожа, только волосы перекрасила.
Только вот эта девочка плакала, а Надя не плакала никогда, она не умела это делать физически, а то, что происходило с ней в горькие моменты она называла «плакать внутрь». Но если это не Грикова, то кто тогда? Девочка отвернулась. Жуй продолжал неотрывно смотреть на нее, он ее знал! Знал, но не мог понять кто же она, не мог узнать ее. Кого он знал в Саратове? Никого кроме осчастливленного им Персика. Неужели этот сидящий на земле человеческий комок, вздрагивающий от обиты и унижения – Олеся Левит?
– Явился? – язвительно произнесла сидящая у поддона и шмыгнула носом. Из носа у нее текло, но она не поднимала руки, чтобы утереться. – Курить есть?
Манера произношения и просьба дать закурить типична для Левит, но внешне девочка не походила на взрослую женщину, да и увидеть Олесю Нахимовну в таком униженном положении казалось близким к невероятности.
– Че таращишься? – у девочки был сдавленный голос. – Тоже пришел поиздеваться, да? Ну давай, начинай! Это ведь в твоем духе! Скажи, что это ты надоумил его так со мной сделать!
– Что сделать? – спросил Жуй, хотя одним только мановением девчоночьих ресниц мог бы проникнуть к ней в душу и сразу получить всю интересующую его информацию. Но откровенно говоря, он на минуту растерялся, ведь сидящая у его копыт девчонка своим внешним сходством с Гриковой настолько взволновала его, что он почему-то позабыл о всех своих сверхспособностях. – О ком ты говоришь?
– Ой, только не притворяйся невинностью. – Девочка движением головы смахнула упавшие на глаза волосы. – Конечно это ты, кто же еще! Ты ему нашептал! Ты всем нашептываешь. И мне тоже. А мы как куклы на ниточках пляшем перед тобой и… Эх, да что я с тобой разговариваю, ты же только и ждешь когда кто-нибудь раскроет рот и развесит уши.
Андрей был поражен. Еще не поняв с кем беседует он не переставал думать о Наде Гриковой и прикладывать ее образ к скрючившейся девочке. Когда он на секунду увидел часть ее лица в его мозгу тут же вспыхнул портрет Гриковой и уже не гас. Девочки были похожи и теперь Надя, оставшись на сетчатке жуевских глаз, накладывалась на ту, что сидела на земле. Жуй ссутулился и опустил хвост.
Надя… Надя Грикова. Где ты? Как ты?
Жуя начало отпускать. Что-то похожее на совесть начало просыпаться в глубине его черного тела. Он вновь присел к девочке, попробовав узнать ее по запаху, но снова повернуть ее голову к себе не решился. Чувствуя себя неловко перед его взглядом девочка попробовала приподняться, но ничего не вышло. Она дернула обеими руками и в отчаянии разрыдалась. Только тогда Жуй увидел, что ее запястья были неестественно вытянуты вниз, он подумал что тот о ком она говорила (что, дескать, это он – Жуй – его надоумил) сломал их или вывихнул. И тогда у него в голове возник образ плачущей внутрь себя Нади Гриковой, плачущей от боли в переломанных костях, от того, что неизвестный тип сломал ей обе руки и убежал, оставив после себя только боль и увечья. Жуй готов был отомстить ему за принесенные девочке страдания, растерзать его, обглодать лицо, придумать и воплотить в жизнь нечто совершенно немилосердное. Сжав зубки и кулаки Жуй поморгал… Но возле него не Грикова!
– Тебе больно? – спросил он у надиного двойника.
– Что? – грубо ответила она не поворачиваясь и Андрей повторил вопрос. – С какого это времени тебя заботят чьи-то страдания? Зачем пришел? Поиздеваться? Поржать, как всегда? Уходи или действуй! Оставь меня или вознеси на вершину наслаждения, как ты это умеешь! О, проклятье, от наслаждения я бы сейчас не отказалась! Ну же, сволочь, давай! Я готова! Готова! Впрысни в меня свой ядовитый наркотик. А потом вместе повеселимся. Я хочу веселиться, а не сидеть здесь и ждать чего-то ужасного! Мне страшно. Ну пожалуйста, Андрюша, помоги мне. Поделись со мной запретным кайфом.
Могло показаться, что девочка говорит о наркотиках. На минуту Жуй изменился в лице. Его физиономию исказило злорадство и готовность к нападению. Но когда он высунул длинный язык и облизал пересохшие губы, он опять подумал о Наде. Что если это она? Приехала в Саратов, чтобы попасть на концерт «Толпе», чтобы увидеть Андрея и поговорить с ним. Глупые мечты! Это не она, конечно, это другая девочка, но… Надя…
Внутренний голос толкал его к проникновению в девичью душу, но ее слова ставили его в странное положение. Будто они уже знакомы друг с другом и Андрюша регулярно влезает в ее душу, накладывает на нее свои грязные лапы, она знакома с его методами, с его новым безобразным характером. Короче говоря, им – Жуем Андреем Яковлевичем – эту девочку не запугать. Она знает с кем имеет дело, а вот он еще не понял.
– Подними руки, – приказал он сидящей.
– Не могу, болван! – резко ответила девчонка. Да, несомненно, она уже морально изнасилована Жуем.
– Почему?
– Они привязаны, неужели не видишь! – негодование переполняло девчонку. – Привязаны!
Молодой человек дернул одну из женских ручек и обнаружил, что они действительно привязаны внизу к чему-то у самой земли. Он вытянул худую шею и увидел в слабых отблесках далеких огоньков, что запястья девчонки были крепко стянуты и привязаны к деревянным доскам поддона, на которых лежали бетонные плитки для тротуара. Жуй принялся глумиться над девчонкой, давать ей подзатыльники, корчить рожи и делать нос. Он ее дразнил как цепного пса, а она только отворачивалась и отпускала в его сторону сквернословия.
– Что это? – веселился он. – Ремешки твоей сумочки? Или поводок, на котором тебя выгуливают? А писаешь ты под дерево или приседая?
– Пошел ты!
– Это кожзам? Конечно кожзам, ведь у тебя не хватает ни ума, ни желания зарабатывать на сумочку из натуральной кожи! – глумился Андрей. – Ты лентяйка и дети твои будут недоразвитыми, потому что тебе будет неохота с ними заниматься!
– Ты повторяешься. Это ты уже говорил.
– Когда?
– Подойди поближе, чего ты отпрыгиваешь. – Жуй приблизился и девочка дала ему ногой по яйцам. Жуй отлетел и с гомерическим хохотом грохнулся на спину. – Сказать почему ты ржешь? Почему веселишься? Это нервный смех, дружочек! Ты чего-то боишься. И зубы ты мне заговариваешь от безысходности, от того что хочешь чтобы я сама над тобой не смеялась. Лучшее средство защиты, как известно – нападение. Вот ты и нападаешь. А у самого зубы стучат. – Девочка шмыгнула носом и продолжала: – Что ты со мной сделал, Андрюша? – сказала она, не догадываясь, что Жуй все еще не знает кто сидит перед ним. В этом месте было очень мало света, чтобы Жуй даже со своим острым ночным зрением мог разглядеть черты ее лица, тем более что она все время отворачивается. И конечно она не могла знать что перед его взором мелькают образы Олеси Левит, Ламии, Нади Гриковой, но он не мог остановиться ни на одной. Образ Гриковой стоял перед ним яснее всех и вот это-то его и обессиливало, и как следствие – сердило.
«Как же она похожа на Надьку! – думал он, а привязанная девушка продолжала:
– Это ты во всем виноват! Все из-за тебя! Кем я была – вспомни – и кем я стала благодаря твоему сладкому яду, что ты влил мне в уши. Доволен? Смеешься? Ты всегда всем доволен! В мире бомбы взрывают, самолеты падают, головы отрезают – а тебе все нипочем. Тебе все смешно и весело! И с каждым днем твоя странная радость приумножается и распространяется на всех кто вокруг. Вирус, самый настоящий вирус! А ты нацепил на себя этот твой мерзкий костюмчик и как неудержимый волчок скачешь по сценам, поешь всякую гадость и просто утопаешь с головой во грехе и разврате! А мы? Те кто вокруг тебя? Те кто рядом с тобой? Мы же попали под твое влияние, мы стали такими же бессовестными скотами как ты. Чему ты нас научил? Чему? – девочка разрыдалась. – Давай! Давай! Снимай портки и попрыгай на мне! Попрыгай! Я буду только счастлива забыться, я сама хочу тебя и ничего не могу с собой поделать! Хочу слышать твои слова, твой смех, хочу чувствовать твою близость! Хочу быть сволочью, такой же как ты! Грязной шалавой, какой ты меня сделал! Шлюхой на ментовском «субботнике». Хочу чтобы мне как и тебе все мирские проблемы были до лампочки! Ну-же, трахни меня пока его нет. Потом он трахнет, потом вы оба трахнете меня и друг друга и мы все будем счастливы!!!
По правде сказать ее предложение понравилось Андрею и, собственно, примерно за чем-то подобным он сюда и спустился, но… Теперь после слов девочки он ни на что не решался, он совсем растерялся. Его голова слегка закружилась и он оперся на поддон с тротуарной плиткой, хвост его повис и не слушался хозяина. Долго думая, Жуй молчал и, наконец, повернул девчонку так чтобы мелькающий дальний свет хоть чуть-чуть касался ее лица.
– Ты всегда нравился мне, – тихо говорила Марина Евсеенкова – клавишница группы «Толпе». – С самого первой встречи. С того дня как Нахимовна пригласила меня в твой коллектив. В то время от вас ушел клавишник, ты искал другого. Нас с тобой познакомили в одном репетиционном гараже. Помнишь? Нахимовна меня привела, указала пальцем мне между грудей и сказал, что такую пианистку как я еще надо поискать. Она потом тебе призналась, что позвала меня в «Толпе» потому что сама строила на меня планы? Она же бисексуальна. А мне понравился ты, Андрей. Только… Наверное я слишком робкая и мне не хватало смелости проявить свои чувства так, чтобы это было очевидно. Ты встречался с другими, потом за мной стал увиливать Игорек Пистон. У нас с ним… Ну ты это… ты понимаешь. А в твоей жизни появилась Грикова и я оставила все как было. Ты любил Надьку, я была с Игорьком и все было хорошо. Но все изменилось с появлением этой мигеры Ламии. Скажи, что это она тебя испортила.
– Нет, не она.
– Не верю. Почему ты превращаешься в какого-то звереныша и сбиваешь с пути праведного и меня и всех, кто с тобой и вообще всех вокруг? Ты уже врос в свой волосатый костюм? Мне кажется ты его даже в ванной не снимаешь, так от тебя смердит.
«Хороший вопрос, – подумал Жуй, отворачивая взгляд, – очень хороший вопрос! Кто бы мог на него ответить? Во всяком случае – не я». Вслух он ничего не сказал.
– Андрюш, мне неудобно. Сделай что-нибудь, сверкни своими глазенками, нашепчи свои чудесные слова, но сделай так, чтобы я получила удовольствие когда будешь трахать меня в рот. Прошу тебя.
– Я не буду тебя трахать.
– Отчего-же? Трахни! Ведь я согласна! Я готова! Умоляю, трахни как раньше! Как всегда! Только сделай, чтобы я смеялась!
– Кто тебя привязал? – спросил Жуй, которому становилось не по себе.
– Игорек, кто же еще!
– Пистон? Для чего он привязал тебя?
– Андрюша, – вздохнула Евсеенкова и движением головы смахнула со лба челку, – какая тебе разница? Мы играли.
– Во что это вы играли? Да он тебя бил! – у Маринки были разбиты обе губы, ссадина под носом и сильно заплыл один глаз, от чего в ее лице появилась некая раскосость из-за которой Жуй и перепутал ее с Надей Гриковой. – Бил, да?
– Ну и что? Допустим! Только я не думаю, что ты сейчас пойдешь и набьешь ему за это харизму!
– Почему это?
– Потому что в тебе сдохло такое понятие как честь и достоинство. И в нем умерло. И во мне. Никто из нас не будет никого защищать. Ведь я права? Почему, скажи на милость, если ты не хочешь меня трахнуть – ты до сих пор не развязал меня? Почему вместо того, чтобы освободить меня, найти Пистона и поговорить с ним по-мужски, ты стоишь тут надо мной, ковыряешь в носу и ищешь истину?
Что тут скажешь? Марина Евсеенкова права во всем и впервые за последнее время Андрей Жуй почувствовал в себе какое-то давно убитое чувство, которое он охарактеризовал как… стыд. Он смутился и немедленно протянул руки к ремешкам из кожзаменителя, которыми были привязаны запястья Евсеенковой и из-за которых она не могла даже прямо сесть. Пистон постарался – ремешки были затянуты сильно, узел не поддавался и жуевские длинные когти не помогали. Разрезать было нечем и тогда Евсеенкова вспомнила, что где-то тут валяется выроненная Пистоном зажигалка, которой можно было бы пережечь ремешки. Жуй принялся шарить вокруг, темнота было густая, а Маринка просила трахнуть ее в попу.
– Что у вас произошло? – спросил Андрей меняя начатую Маринкой тему насчет совокупления.
– Он в неадеквате. Там в гримерке была драка и Пистон вообще с катушек слетел. Бросался на всех, орал. Угрожал всем. А я смеялась над ним, мне почему-то было весело и я не могла угомониться. Он орал, я хохотала. Там все орали и смеялись. Все! Но у Пистона кукушка совсем двинулась, ты бы его видел. У него начался настоящий припадок какого-то необъяснимого зверства. – Евсеенкова шмыгнула носом. – Потом он схватил меня и хотел изнасиловать прямо в зале среди толпы народа. Я, кстати, была не против. Я была очень даже «за», собственно я сама это и предложила, но Тайм Ярмагаев оказался категорически не согласен и полагал, что прежде всего я должна отдаться ему, а уже потом Пистону. Опять началась драка. Теперь уже в зале. Под ремикс «Нирваны». Короче, не дали нам с Пистоном потрахаться и мы вышли сюда, где нам никто не помешал бы. Но тут… то ли всеобщий скандал в зале на меня так подействовал, то ли свежий воздух… Не знаю… Но я передумала. Пистон вдруг стал мне противен и я ему намекнула, что мол… Что бы он умыл харизму от крови и слюней. Он опять взбесился и тогда уже драка развязалась между нами.
Жуй нашел зажигалку и чиркнул ею. Вспыхнул огонек, но Андрей немедленно погасил его. Евсеенкова этого не видела, а Андрей продолжал делать вид, что шарит ладонями по песку.
– Короче, я дернула за его сломанную руку. Он ушел за льдом, но обещал вернуться.
Найденная зажигалка скрылась обратно в холодном песке, Жуй прекратил поиски и, вздохнув, покачал головой. Его покидала, как пар покидает увлажнитель воздуха, его черная сущность, возвращая ему что-то человеческое, что еще не окончательно сгнило в его новой мохнатой оболочке, увенчанной двумя прижатыми к вискам рожками. Он вспомнил какой раньше была Евсеенкова и какой она стала теперь. Кто бы мог подумать, что сила его грязного внушения настолько радикально меняет человека в плохую сторону. А Пистон? То, что рассказала о нем клавишница не укладывалось в его голове. Игорь Артамонов по прозвищу Пистон хоть и был в коллективе относительно независимым бас-гитаристом и порой не всегда во всем слушал лидера и мог по своему усмотрению менять звучание басов, но он никогда ни с кем открыто не конфликтовал, оставался спокойным и уравновешенным. У него было открытое лицо и чистая улыбка маленького рта. В целом Пистон всегда оставался миролюбивым парнем, он даже почти не матерился. И никогда не курил.
– Ну что ты там копаешься? – рявкнула Евсеенкова.
– Вообще-то, я тебя спасти хочу, – солгал Жуй. – могла бы и повежливей.
– Так спасай, спасатель хренов! Пока ты ничего не сделал, супермен!
– Потише, милочка.
– Соси, клоун рогатый!
– Да что с тобой?
– Тоже самое, что и с тобой. Твоя школа!
Андрей распрямился. Перед ним сидела его подружка и хамила ему, а его это нисколько не раздражало, а наоборот – веселило. Евсеенкова права – его все веселит, даже, наверное собственная смерть. Он не мог объяснить откуда в нем это чувство, но он испытывал гордость за Маринку, как учитель за послушного ученика, победившего на школьной олимпиаде по алгебре. Жуй махнул головой. Он не должен так думать, это не нормально. А если он еще не совсем сволочь, коим его считает Евсеенкова, он должен достать из песка зажигалку и немедленно поднести огонек к ремешкам из кожзама.
Но это значит – помочь ей. Помочь?! Он никогда ни кому не помогает!
Он вспоминал как некоторое время назад близко дружил с клавишницей Мариной Евсеенковой и считал ее очень-очень милой и интересной девчонкой. Однажды он спросил какую музыку она зачастую слушает в своем плейере и удивился, услышав, что музыка для нее ничего нового не дает, а это она – Марина Евсеенкова – должна дать музыке.
– Что же тогда ты слушаешь? – спросил он у нее в тот день.
– Аудиокниги, – ответила она.
– Да? Какие?
– Всякие разные. В детстве у меня была куча виниловых грампластинок и проигрыватель, доставшихся мне от двоюродного брата, который старше меня на тринадцать лет. Много детских песен, радиоспектакли для школьников, но я всегда включала сказки: «Алиса в стране чудес», «Бременские Музыканты», «Приключения кузнечика Кузи», «Барон Мюнхаузен», «Аленький Цветочек» и другие. Мне нравилось слушать проигрыватель и эта любовь вернулась ко мне когда я научилась качать аудиокниги из интернета. Читать я не люблю, я постоянно отвлекаюсь, а вот плейер можно включить в любое время.
– А что ты сейчас слушаешь? – любопытствовал Андрей.
– «Общага-на-Крови» Алексея Иванова, до этого был «Темные Аллеи» Бунина, потом я хочу ознакомиться с Ирвином Во и Тургеневым или с «Седьмым Лимузином»… Не помню кто автор… «Множественные умы Билли Миллигана», «Мы», «Игольное Ушко»…
Она поделилась с Жуем «Фламандским Секретом» Федерико Андахази и «Активной Стороной Бесконечности» и старательно прослушав вторую аудиокнигу да самого конца, он искренне зауважал Маринку Евсеенкову, хоть и пришел к выводу, что Карлосу Кастанелле следовало бы воздерживаться от пейотля и вовремя перескочить на обычный канабис. А кроме аудиокниг клавишница любила взлахматить светлое каре, прокалывать уши во многих непривычных местах и порассуждать о северокорейской геополитике и масонской ложи иллюминатов.
Теперь от прежней Евсеенковой осталась изгаженная и выпачканная скверной оболочка, внутри которой все почерпнутое из аудиокниг сгнило, пожрато червями пошлости, переваренное ими и заполненное черным дерьмом.
– Не успел! – услышал он ее голос. – Он вернулся.
Она не могла иметь в виду никого кроме возвращающегося бас-гитариста группы «Толпе» Игоря Артамонова по прозвищу Пистон. Он так же изменился в худшую сторону как и Евсеенкова, от его прежнего вида тоже мало что сохранилось – теперь одежду бывшего Игорька носил на себе грязный грубый озабоченный придурок с озверелым оскалом, зубами с налетом, небритостью и похотливым взглядом чуть выпученных от алкоголя глаз. Он вышел из какой-то двери, ранее Жуем не замеченной и оказавшейся запасным выходом «Темного Княжества», и направил свои стопы ко все еще сидящей у поддонов Евсеенковой. Он чуть прихрамывал, правая рука в крови и стянута у локтя какой-то тряпкой на манер жгута. На нем была красная футболка с принтом из одного популярного фантастического фильма, тертые джинсы и шипованый ремень. Светлые давно не ухоженные волосы торчали во все стороны.
– Ну что, курочка, дожидаешься своего петушка, – проворковал он, пока еще не замечая таившегося в тени Андрея Жуя. – Успокоилась?
– Главное, чтобы ты успокоился, – ответила девушка.
– Я спокоен, – ухмыльнулся Пистон. – Давай сделаем это по-шустрому, я не могу долго со жгутом на клешне. Немеет.
– Иди нормально бинтуйся, а меня развяжи. Я не буду трахаться.
– Чего это?
– Настроение пропало. Не буду. Не хочу.
– Ну уж нет! Давай, не ломайся. Для начала открой ротик, папочка протрет своего слоника.
Жуй оставался в тени и помалкивал. Пистон не смотрел в его сторону, а Маринка… Андрей тяжело задышал прислушиваясь к своему колотящемуся сердечку. Сердечко приказывало не вмешиваться и не помогать Маринке. Теперь он не такой как все, не обычный человек, он вообще уже мало походит на человека и совершенно не обязан подчиняться каким-то общепринятым в людском мире нормам, у него теперь совсем другие понятия и внутренние законы, где такое качество как благородство стоит не просто на последнем месте, его уже вообще нет. Пустой звук. Даже тени не осталось, стирались даже воспоминания о той теперь уже далекой жизни, когда он – Андрей Жуй – делал что-то хорошее, правильное, благородное. Фу! Сейчас его тошнило только от одних фонетических звучаний.
Посему он останется в тени и будет подсматривать, хихикать, потом выскочит из укрытия и раззадорит и Пистона и Евсеенкову и заставит повторить все на бис, да и сам присоединиться. Больно уж он люб до разного рода половых извращений.
И все-таки он колебался и как бы он не старался откинуть в сторону воспоминания о Нади Гриковой, но они продолжали лезть в его башку все настойчивей и не позволяли до конца расслабиться и насладиться предстоящим зрелищем. Он видел сидящую на земле Евсеенкову, а представлял себе Грикову.
Тем временем, не замечая стороннего наблюдателя, Пистон расстегнул молнию на ширинке и стал принуждать клавишницу группы к оральному сексу, та мычала, отворачивалась. За что и получала тумаки.
Жуй терзался. Он метался, не зная как поступить. Евсеенкова закричала и это вывело Андрея из душевного оцепенения, ведь и голос ее сильно напоминал Надин. Жую показалось, что он услышал Надю, что это она позвала его, что это над ней склонился рычащий Пистон. Белобрысый ублюдок уже размахнулся кулаком целясь в висок Маринке. С кошачьим шипеньем Андрей выпрыгнул из тени и подлетев к Евсеенковой, вцепился в ремешки из кожзама. Он мог бы наброситься на Пистона, но его подлая низкая натура не позволяла ему совершить такой поступок по отношению к человеку, которого сам же и довел до такого бешенства. И вырвать Евсеенкову из рук насильника он тоже не мог. Все-же основной цвет его натуры оставался кромешно черным, а этот порыв был секундный и вызванный лишь сильным влиянием образа Гриковой. Клацнув зубами, Жуй перекусил ремешки и, не веря в совершенное, отскочил обратно.
Пистон отпрянул назад и возмущенно закричал. Он набросился на неподдающуюся ему жертву, нацелив кулак на девчоночье лицо, но Евсеенкова уже развернулась за поддон с тротуарной плиткой. Еще мгновение и костяшки его сжатых в кулак пальцев обрушатся на девочку, но Маринка среагировала моментально. Отклонившись от траектории удара, она схватила с поддона одну из верхних плиток и обрушила ее на темя своего коллеги по коллективу.
Трехсантиметровая толщина бетонной тротуарной плитки распалась на три куска, два остались в руках у девушке, третий упал за землю. Евсеенкова зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела перед собой Жуя, смотрящего под ноги.
– Ты перестаралась, – проговорил он, ткнув ногой мужское тело в тертых джинсах и как назло в этот самый неподходящий момент из запасного выхода вышел парень в белом халате, местами уже в пятнах и в поварском колпаке удивительной высоты. Он нес две картонных коробке из-под фруктов, прихватив в одну руку еще и пластиковый пакет с мусором.
Он был не слепым и не мог не увидеть.
Жуй не успел смыться и оставить Маринку один на один с трупом, и естественно, повесить все на нее одну. Андрей хотел так сделать, собственно это была первая мысль, пришедшая в голову когда тело Пистона грохнулось на песок как срубленное дерево. Но что-то или кто-то снова заставил его душевно засуетиться, то ли это были полные отчаяния глаза Евсеенковой Маринки, то ли ее очень сильное сходство с Надькой Гриковой, от чего Андрею померещилось, что это именно Надя взглядом умоляет его остаться и у него снова произошел «сбой в программе». Выражаясь современным языком – новая прошивка заглючила. Жуй потратил несколько драгоценных секунд, а когда все-таки навострил нос в темноту под длинным саратовским мостом куда хотел юркнуть и припрятаться – стало поздно, он попался на глаза пареньку в поварском колпаке и с коробками из-под фруктов. Паренек опешил и тут же был взят на прицел Андреем. Жуй подскочил к нему и пристально заглянул тому в светло-голубые глаза, чуть расширенные из-за стекол очков в металлической оправе. Обладатель поварского колпака не успел и рта раскрыть как Жуй уже влез в его душу, поковырялся в ней и отдал повеление – помалкивать… Бросать коробки из-под фруктов, разворачиваться, возвращаться на кухню и побросать в приготавливаемые блюда каких-нибудь безвкусных мерзостей, типа слюны, сопли или еще чего подобного. Парень повиновался и пошел совершать гнусности, но работая с голубоглазым очкариком, Жуй не следил за Евсеенковой, которая, улучив момент просто убежала и скрылась за дверью запасного выхода раньше поваренка.