Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт

Бог?

Да не может этого быть! Жуй пошел дальше и заглянул в какой-то кабинет, где еще болталась на одной петле дверь. А ней даже сохранилась табличка: «Процедурная №5». От прикосновения дверь грохнулась на пол, подняв многократное эхо, за которым последовал писк и скрежет потревоженных мышей. Здесь еще валялась на боку трубчатая кушетка, рыжая от ржавчины, какие-то железяки, обрывки проводов, свисающих будто ото всюду. Железный шкафчик, пустой и сломанный, гнилые доски и всякий хлам, залетевший с улицы. Под расщепляющимся подоконником на полу было несколько птичьих гнезд. Тоже пустых. Еще некий тяжелый прибор, имеющий сходство с первым видеомагнитофоном Александра Понятова. Он был вскрыт. Внутри останки чего-то допотопно-электронного. Прибор был тяжел и привинчен к полу болтами, потому его и не унесли, но зато безжалостно распотрошили.

Андрей резко оглянулся, ему померещилось движение. Потом он прошел еще несколько метров и остановился у еще одной двери, прислоненной к стене. Табличка болталась на одном винтике: «Гл.врач Рыбачников П.О.». Жуй оторвал эту табличку и прочитал следующую: «Гл.врач Данилкин И.И.». Но и под второй табличкой было что-то написано, на этот раз полустертой синей краской «Гл.врач Кризоцкий А.Г.»

Кризоцкий? Главный врач? Жуй чуть не подскочил, найдя хоть какую-то жилу в этом пустом месте. Теперь было бы не плохо найти кабинет главврача, ведь снятая с петель дверь стояла отдельно. Кое-что отвлекло Жуя, он повернул голову в пустой коридор, не проявляя никакого интереса, зная что не увидит ничего помимо колышущихся паутин. Однако Андрей увидел на одной стене – между двумя дверными проемами – какое-то блеклое пятно. И все было бы ничего, если бы оно не двигалось. Жуй нахмурился, а где-то в глубине здания, как будто откуда-то с нижних этажей что-то зашуршало и многократным эхом раздалось от стен. Мышь? У Жуя возникло острое желание ее поймать и съесть, и не только потому, что она пугала его неожиданными звуковым сопровождением, но еще и потому, что вновь пробуждающийся голод начинал давать о себе знать. Он вновь переключил фокус зрения на движущееся светлое пятно, которое было похоже совсем не на лучик света, а на сгусток тумана. Сердце заколотилось и пот выступил на лбу. Опять какой-то нечеткий звук, то ли скрежет, то ли звон цепей, доносящихся до жуевских ушей словно бы из далекого прошлого. И вдруг почти у самого лица – звуковые колебания, сильно напоминающие приглушенную речь. Жуй непроизвольно вздрогнул. Ему становилось невесело, он чувствовал людей или по крайней мере – живых существ, но не видел никого кроме редких замерзающих на октябрьском сквозняке насекомых. Его охватило гадливое чувство, что кто-то прячется от него, но при этом следит за ним. На всякий случай Жуй заглянул в ближайший кабинет – кучки гниющего мусора, остатки чего-то дощатого. И ни души.

Нет! Как раз были какие-то глазом не видимые концентрации биополя, которые Жуй стал чувствовать и все больше пялился на туманные сгустки, которых становилось все больше и больше. У Андрея Жуя начала просыпаться его второе «я». Почувствовав начало душевной метаморфозы, молодой человек воскресил мысленный образ Нади Гриковой, но это уже не помогало. Второе «я» непреодолимо лезло наружу как подступающая тошнота. Его лицо перекосилось злобой и страхом.

Средства, которыми молодой человек рассчитывал сохранять свою человеческую сущность, не действовали и виной тому была, по-видимому, обстановка этого старого пустующего комплекса. У Андрея начиналась паника, он заметался по коридору, глотая неприятный на вкус воздух и ища спасения. Белесых пятен становилось все больше и прямо на глазах они принимали очертания прямоходящих существ. Трясясь от озноба, Жуй начинал тянуться к белым фигурам, они приманивали его чем-то очень для него близким и даже родным. Цвет и вибрация их ауры совпадал или, по крайней мере, был очень близки биополю Андрея, наверное поэтому он вдруг истово захотел остаться здесь с ними, хотя разумом он не мог испытывать к фантомам ничего кроме оторопи. Когда-то тут было что-то, чья аура так сильно впиталась в эти умершие стены, что при появлении здесь гостя-катализатора, произошел резонанс и образы стали пробуждаться, выходить подобно призракам из стен и потолков в виде все отчетливее воспринимаемых Жуем галлюцинаций былого. Сначала Андрей стал слышать отзвуки чего-то унылого и мрачного, вздохи, бормотания, иногда даже отдельные слова и фразы. Что-то про «силу», про «бессмертие» и еще что-то. Потом на фоне давно облупившихся заплесневелых стен мутные туманные сгустки стали фокусироваться в фигуры. Жуй вытаращил глаза, он вжался спиной в стену. Он мог вот-вот завопить от ужаса или, наоборот, разразиться безудержным смехом, характерным для его второй половинки, которая практически уже не сдерживаемая усилием андреевой воли брала верх над его телом. Пока еще нет, но уже…

Туманные фигуры плавно двигались вдоль стен по коридору, дышали, передвигали ногами, стонали и ругались. От них веяло ледяным злом. Чистым, кристально трезвым злом, возведенным в абсолют и очищенным от шелухи нравственности. Движущиеся концентрации агрессии. Теперь же Андрей мог различить лица фантомов. Все разные, но объединенные выбритыми головами и подбородками. У некоторых были круглые очки. Одеждой им были больничные робы специального покроя и шапочки. Лица – уголовников, безумцев, маньяков, дикарей. Многочисленная община из самых озверелых выродков СССР, свезенных сюда со всей огромной страны. Почему их не расстреляли, как того требовали суды и конституция? Почему не заключили в колонию смертников или не превратили в пускающих говенные пузыри болванов в застенках психиатрических больниц? Нет, их привозили сюда и будто целенаправленно культивировали в них жестокость и бессердечие, накапливая и аккумулируя весь их негатив для какой-то цели, ради выполнения которой предполагалось выплеснуть взращенную и приумноженную агрессию.

Жуй не задавался вопросом, откуда он все это взял. Откуда в его мозгах появилось знание о том, кто пребывал здесь? Он просто это чувствовал. Призрачный негатив был так плотен и силен, что навсегда впитался в атмосферу, сросся с ней, изменил ее, изуродовал энергетический заряд. Из недр полуразрушенного здания раздавался вой и крики. Шепот и угрозы.

Один фантом что-то говорил прямо в лицо Жуя, у него были очень плохие зубы, впалые щеки и обвислая кожа. Уголки губ тянулись вниз. Один глаз отсутствовал, шрам от него разрезал лоб и уходил под шапочку.

Андрей подбежал к окну с намерением выпрыгнуть и тем самым разорвать невидимую пуповину, связывающую его с этим зданием и подпитывающим его просыпающейся черной натурой здешнее биополе, хранившее в своей памяти весь кошмар здешней обстановки. Чем четче и явственнее становились призрачные фантомы, тем сильнее грязное «я» Андрея Яковлевича Вставкина вырывалось наружу, и, наоборот – с каждой минутой выковыривания темной сущности из скорлупы морали ярче и реалистичней виделись белесые привидения заключенных в эти стены пациентов-извергов. Однако высота четвертого этажа охладила его пыл. Что было опасней – падение и неизбежное ломание костей или окружение призраками убийц? Честно говоря, маньяки были Андрею ближе, точнее сказать – ближе тому гаденышу, что уже практически охватил все тело Жуя. Оторвавшись от подоконника, молодой человек побежал в противоположную сторону от лестницы, по которой поднимался. Сам себе он говорил, что другой лестничный пролет ближе, но на самом деле его просто как магнитом потянуло за угол коридора. Его манило что-то душещипательно горячее, чем-то очень близкое ему по духу (злом?), но одновременно отталкивающее и ужасное для пока еще положительного Андрея Жуя. Чувствуя, что практически потерял над собой контроль, Жуй побежал сквозь полупрозрачные фигуры. Пустой дверной проем, мусор, кирпичи, еще один проем, доски, рулон древнего линолеума, лужи грязи, стеклянное крошево, грязь, паутина, палки, сухая гниющая листва, насекомые. Поворот в коридор, под ногами хрустят пустые багетные рамы из-под картин или фотографий. В паре рам сохранились тлеющие обрывки чьи-то черно-белых портретов. В конце коридора проемы двух дверей. Тут-же на полу лежала одна из дверей – толстенная, стальная, заклепанная, с ручкой-вентилем. Дверь была тяжела и неподъемна, такие могли бы ставить в банковском хранилище. Жуй заглянул в кабинет, который когда-то эта дверь прикрывала, увидел гниющий хлам и остатки древней мебели. Например, старый диван, лишенный обивки и лежащий на спинке. Ржавые пружины торчали во все стороны как инопланетные растения. На пороге валялись доски, а под ними на полу Жуй заметил почти целую картину в раме и с целым стеклом. Жуй вытащил ее из-под досок и увидел на ней пожелтевшую размокшую фотографию нескольких мертвых обнаженных детишек на деревянном столе. У всех были вздуты животы, а сими тела были настолько тощи, что могло показаться что это просто скелетики обтянутые стрейчем. Задержавшись на минуту на пороге, Андрей отбросил неприятную картину и развернулся к другому проему и вошел в него. И тут Жуй резко остановился. Он стоял в некогда большом помещении без колонн. В бывшем спортивном или актовом зале. Потолка не было. От трех стен остались лишь руины из крошащегося кирпича, на останках одной стены угадывались оконные проемы. Прохладный осенний ветерок обдул Жуя и его легкое прикосновение на миг привело его в чувство. Стоны и надсадное бормотание ушли на второй план, остались в коридорах. Он оказался в том самом полуразрушенном крыле на которое смотрел некогда массивный и грозный, а ныне – такой-же разрушенный как этот зал товарищ Сталин. Солнце над головой Жуя заслонилось небольшим лиловым облачком, которое было предвестником надвигающегося стада таких же темнеющих в небе тучек. Андрей не мог не порадоваться отсутствию прямого солнечного света, без него молодому человеку было легче. Парень медленно и осторожно двинулся от проема широкой двери к центру зала, переступая по толстому ковру гнилой листвы, накопившейся здесь за многие-многие годы. Нижний слой листвы перегнил, образовав компост из которого с удовольствием прорастали не только травянистые растения, но и небольшие деревья. Одно дерево лежало горизонтально и неприкаянно сохло, оно упало зимой или весной, бетонная плита перекрытия не позволило дереву углубиться корнями и сопротивляться сильному ветру. Из-под ног Жуя разбегались целые полчища потревоженных от зимнего анабиоза насекомых и даже, кажется, змея.

На Андрея опять накатило. Он закрыл глаза, концентрируясь на самоуспокоении и мысленно твердя словно мантру, что он всего лишь в разрушенном помещении, которое и залом-то назвать нельзя. Лишенный свода, это место скорее напоминало амфитеатр, а по степени разрушения – Коллизей. Тут давно ничего нет, здесь не осталось камня на камне, еще несколько лет и начнется саморазрушения всего корпуса. Жуй уже видел несколько больших трещин, прорезавших фасад и несущие стены. Так чего он так разволновался? Почему его сердце готово выпрыгнуть изо рта, а самому парню не хватало воздуха. Казалось бы причин для панического состояния не было – белесые галлюцинации остались в коридоре, но Андрей догадывался, что поводом является само место в котором он сейчас стоял. Вот этот просторный зал с осыпавшимися стенами и отсутствующей кровлей. Это необыкновенное место, недаром в эти бывшие окна, от которых остались частично прямые проемы, смотрели гранитные очи Иосифа Виссарионовича. Зачем он смотрел сюда? Почему сюда? Андрей осторожно перешагнул через моховую кочку с бледными поганками, подошел к краю и вытянул шею вниз. От сюда хорошо был виден одинокий постамент, уже зарастающий со всех сторон кустами и высокой травой, но много лет назад на месте зарослей были ухоженные клумбы, подстриженные газоны, аллейки и аккуратные асфальтированные тротуары с выкрашенными белой краской бордюрным камнем.

Почему же Сталин смотрел сюда? Что он видел в окнах? Жуй прошел весь зал вдоль и поперек, копаясь в траве, вороша пожухлую листву, ковыряя мох, пиная попадающиеся кирпичи, тревожа насекомых и, кажется, змею. Но он не нашел ничего полезного. Какая-то ржавая жестяная звезда с погнутыми лучами, вроде как набалдашник от скипетра или просто дверная ручка… Тоже, разумеется, испорченная временем. Понимая бессмысленность своих действий, Жуй, все-же пребывал в уверенности, что он чувствует что-то колоссальное, сильное, довлеющее. То, что на территории он принимал за атмосферную аномалию, тут казалась особенно интенсивной, у Жуя даже кровь пошла носом. Андрей терялся в догадках. И тогда, отчаявшись разгадать тревожащий секрет этих стен и найти во мхе и подножном гнилье золотые крошки потерянной истины, Жуй решил прибегнуть к самому крайнему плану, от которого он всеми силами отбрыкивался.

Его изуродованное каким-то проклятьем тело обладало некоторыми способностями, которых у Андрея раньше не было, но чтобы они проявились он должен снять душевное сопротивление и поддаться порывам своей безобразной личины. И тотчас, как только молодой человек подумал об этом, он ощутил, как прежняя скованность мирского бытия будто спала с него бесполезным грузом. Он расправил плечи, но сразу ссутулился, подогнул ноги в коленях, уверенней встал на копыта. Улыбнулся.

Так-то! Так гораздо лучше, значительно легче, весьма свободней! Зачем он сдерживался? Перед кем показывал свою глупую стойкость, характерную для тупого зомбированного солдата, не ведающего всех прелестей вражеской стороны? Для кого он хранит свою никчемную совесть? Для Надьки Гриковой? Да катись она кубарем! Он давно бы мог перевернуть вокруг себя все и всех! Ведь он такой необузданный, так почему продолжает нести на своем хребте горб мирских сует, тащить унылое и неправильное прошлое как телегу без колес? Все суета! Гори все огнем! Чего он испугался? Пятен тумана? Старый кирпич?

Жуй радостно рассмеялся. Но тут в него проник сильнейший энергетический заряд, все еще тлеющий в стенах этого комплекса. Сбросив с себя доспехи человеческого, Жуй в полной мере вошел в резонанс с ореолом этого места. Он стал видеть нечто, чего не было. Или есть? Или было? Он ощутил.

Люди. Много людей. Большой зал, наполненный живыми организмами.