Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
– Совершенно верно, – тихо согласился де Монпелье. – Именно шута! Он, разумеется, перевернет мир с ног на голову, превратит его в свой ад, но ад этот будет другого рода. Не тот, который ждем мы. И самое главное – Жуй не подвластен ни Сатане, ни Богу. Он вообще смутно представляет кто это такие. Он действует от лица совершенно другой силы о которой нам ничего не известно. – де Монпелье тихо вздохнул. – А наша организация продолжает прислуживать ему… Мы думали, что Жуй заблуждается, а оказывается – ошибались мы. Теперь все зашло слишком далеко, Жуй стал совершенно необузданным и неуправляемым, наши понятия о добре и зле для него пустой звук. Он занимается только своим делом – сталкивает мир в разврат. Надо это останавливать, иначе будет что-то… Я не знаю, что будет, Олеся, даже не представляю.
– Вы же сказали, что ничего не можете сделать.
– Не могу. Но может только сам Андрей. Однако у него ничего не получается, у него не хватает сил и возможностей. А совсем скоро будет поздно вообще что-либо предпринимать. Остается последний крохотный шансик. Жуй может все изменить. Indépendamment24.
– Как?
– Нужен сильный толчок. Пока это не удавалось. Ламия ему мешает.
– Убрать Ламию?
– Нельзя, – покачал головой магистр. – Она слишком крепко в него вцепилась. Избавиться от нее не представляется возможным.
– Она ведьма?
– Vraie sorcière!25 Но она так же как и члены нашей общины пребывает в заблуждении по поводу Андрея. Она истинно верует в демоническом происхождении Жуя и о его предназначении.
– Что же делать?
– Жуй продолжает сопротивляться. Он догадывается, что происходит и не хочет этого. Душа его мечется. Пока еще она человеческая, но уже этой ночью, когда перевоплощение в черта завершится и он получит свой трезубец, он сдастся. Окончательно. Тогда уже ни Бог ни Дьявол, если они есть, не смогут на него повлиять. Но есть человек, оказывающий на его душу больше влияния чем Ламия. Есть крохотная почти несуществующая вероятность, что и после полного перевоплощения в душе Андрея останется белая точка. И в этой точке останется место для этого человека…
Левит будто пришла в себя, она мотнула головой и сделал большой вдох. Де Монпелье еще что-то говорил, но Олеся будто отключилась от темы разговора. Поток странной информации застрял где-то между ушами и здравым рассудком. Она поморгала и остановила свой задумчивый взгляд на одной из скульптур, изображающих демонического вида монстра с распростертыми перепончатыми крыльями и бараньими рогами на уродливой морде. У демона было три глаза и кривой нос, кончик которого почти касался выпяченного подбородка.
Для удобоворимости полученной информации Олеся постаралась разложить все по полочкам и объяснить самой себе все услышанное немного другим более упрощенным и более понятным языком. Итак, со слов стоящего перед ней гражданина в алом плаще с брошью-пентаклем выходит, что он является руководителем какой-то древней как говно мамонта секты дьяволопоклонников, которые воображают из себя самых правильных и самых значительных сатанистов, которых только рожала матушка-земля. Из неких источников эти сатанисты узнали, что в определенное время и в определенном месте из глубин ада появится настоящий бес и устроит всем хана. Он появился, сатанисты кружатся вокруг него как пчелки, сдувают с него пылинки, всячески угождают и прислуживают. Но, оказывается, почитаемый ими демон вовсе не тем, кого они ждали. Высшие силы обломали дьяволистов и возникший на земле монстр не принадлежит ни к армии сатаны, ни тем более к воинству Господа Бога. Он вообще ни кому не подчиняется, он не управляем и не контролируем. Оказывается на него нет управы и способов борьбы с ним, а между тем все зашло настолько далеко, что обратного пути нет. Сатанисты ждали антихриста, а получили какого-то шута, джокера, но пока еще не хотят это понимать, отказываются в это верить и продолжают пресмыкаться перед странным появившимся созданием, которых их в грош не ценит. А Ламия? Кто она такая и что она знает о Жуе? Догадывается ли она о том, что ее милый и дорогой Андрюшенька в глубине души клал с высокой колокольни на того, от чьего имени она выступает.
Похоже это понимает только верховный магистр.
Де Монпелье продолжал что-то говорить, иногда вставляя в речь французские слова, но Олеся Левит вдруг резко перебила его.
– Послушайте, господин Монпельяк… Монбельё… или как вас там, а вам не кажется, что вы еб…ый? Я думаю, что если вы мне не покажите где здесь выход, я откручу вам яички и заставлю сожрать их. Вы полоумный сатанист, которого надо лечить и пудрите мне голову своей шизойдной галиматьей. Трезубцы, Виви, черти и бесы, всякие шайтаны… Вы просто запутались в своей религии! Вам надо пить лекарства!
– Понимаю… Только мне нет повода играть с тобой, Олеся. Когда-то ты помогла мне и я перед тобой в долгу…
– Когда это я вам помогала? Дядя, вы точно двинутый! Я вас знать не знаю и ничего для вас не делала!
Федерик-Этьенн де Монпелье твердым шагом приблизился к Олеси Левит. На губах его играла улыбка и губы его растягивались все шире с каждым шагом. Полы длинного плаща поднимали пыль с пола, обувь на жесткой подошве глухо топала по земле. В олесиной голове зазвучала угрожающая оркестровая музыка, такая какая бывает в фильмах ужасов перед самым душераздирающим моментом. Она сощурилась, готовая к самому нехорошему. Верховный магистр остановился на расстоянии вытянутой руки.
Не переставая улыбаться, он снял капюшон.
И Левит побледнела.
Глава 25
Перекресток России
Красноярский край. Озеро Виви.
Ночь с 29 на 30 октября 2017 г.
К нему опять явились потусторонние нечистые силы в самых разнообразнейших формах. Русалка вновь целовала его и нежно шептала ему прекрасные слова, обласкивая его нежными переливами своего очаровательного голоса. Старуха на птичьих лапах давала ему пить и есть, бормотала какие-то заклятья и делала разные жесты. Косматый нелюдь с выпученными глазищами размял Жую кости. Каждый из представителей потустороннего мира старался как-то помочь несчастному своему собрату, каждый передал Андрею Жую частичку себя, своей энергетики. Кикимора сказала Жую, что он должен на время подчиниться своей ведьме, она хоть и дура-дурой, но кое-чего смыслит и только благодаря ее способностям он сможет стать тем кем становится. А без нее, увы, никак. Еще один длиннорогий упырь объяснил, что Андрюшеньке осталось потерпеть совсем чуть-чуть, а потом без зазрения совести отмахнуться от всех и каждого, предать называемую себя ведьмой женщину, предать женщину, называемую себя скоморошечкой, предать девушку из заснеженного края, где песпрерывные метели и вьюги.
Честно говоря, он и сам сильно устал от Эггельса и от Ламии, он очень хотел избавиться от их нравоучений, делать то что велит ему его душа, веселиться и озорничать. А братья из рода нечистой силы, являющиеся Жую в моменты его физической смерти (в отличии от Иосифа Эггельса, приходящего к нему только во снах), желали, чтобы Жуй потерпел еще немного и хочет он того или нет, но ему следует идти на поводу у людоеда и ведьмы. Бородатый гном-домовой с носом-картошкой и короткими кривыми ногами, например, утверждал, что другого способа не существует и Андрею придется вступить во временный союз с дальним умершим родственничком и с ведьмой и ее чернорубашечной армией.
Андрей понуро кивнул своим братьям. Жуй проснулся из мертвых уже не в крысином облике и долго носился среди леса, ища хоть какого-нибудь человека. Выбежал на трассу, набросился на проезжавший автомобиль, морально выпотрошил водителя и удовлетворенный уснул в кабине. Его заморило. А во сне ему опять приснился его дальний родственник Иосиф Эггельс, как обычно внушавший ему всякое о величии Дьявола. В этот раз Андрей не стал даже смотреть на людоеда, он куда-то брел, погруженный в воспоминания, а худосочный Эггельс едва поспевал за ним, пока Жуй просто не дал ему пинка под зад и не проснулся. Жуй выкарабкался из чужого автомобиля и побрел куда-то уже в мире реальном.
Потом в небе появилась Ламия на метле, она расцеловала необычно молчаливого Жуя, усадила его на метлу и унеслась с ним прочь. Они долго летали в ночи над лесами и, в конце концов, опустились тут на этом озере.
– Милый-милый дурачок, – промурлыкала она, нежно поглаживая его по щеке. Он не отвечал, он вообще старался не двигаться, захлопнув створки своей раковины от всего внешнего мира, а в особенности от Ламии. Ничего не делая, он оставался лишь наблюдателем и не собирался и пальцем шевелить. В его душе все заморозилось, окостенело, он боялся даже рот раскрыть, чтобы оцепеневшая душа не вырвалась наружу в виде крика или другого звукового эффекта. Поделать он ни чего не мог, изменить не получалось, оставалось только плыть по течению или лететь по ветру. Но ни грести веслами, ни расправлять крылья он не намеревался.
Была ночь. Они с Ламией сидели в моторной лодочке старой конструкции, но прекрасно сохранившейся. Чтобы не смотреть по сторонам, Андрей Жуй заострил внимание на крошечной металлической табличке, привинченной к борту изнутри: «Сибирячка 1990». Он не хотел смотреть по сторонам, потому что ему было страшно. А смотреть было на что.
Ведьма объяснила,что они прилетели в Красноярский край на озеро Виви. Казалось, они качались на волнах в самом центре урагана, ветер дул с силой, способной сбить человека с ног, поэтому и Жуй и Ламия сидели в лодке, крепко держась за борта. Волны хлестали о борта, вода уже плескалась под ногами. Вся одежда Ламии – а это была черная ночная рубашка средневековья с узким пояском – вымокла под проливным дождем. На Жуе одежды не было, лишь набедренная повязка, а о сырости своей шерсти он вообще не беспокоился. По правде сказать, он бы не отреагировал даже если на него опрокинуть ушат мазута, безразличие охватило его целиком и полностью. Глубокое пессимистическое безразличие ко всему.
– Выпей это, – приказала Ламия, поднося к его черным заскорузлым губам глиняную мисочку с чем-то густым. Не ощущая вкуса, Жуй выпил. Потом не пережевывая проглотил кусок чего-то мягкого и жилистого, поднесенного ему Ламией. От очередного порыва ветра лодку «Сибирячка 1990» тряхнуло так, что Жуй подпрыгнул на деревянной перекладине-скамейке.
Ведьма забормотала какую-то неразборчивую молитву, глаза ее на минуту закрылись, полные красные губы шевелились произнося слова, предназначенные Сатане, Жуй не слушал. Сплюнув кислую черную слюну, он все-таки осмотрелся, потому что набираемые обороты чего-то грандиозного начали выводить его из оцепенения. Поначалу он думал, что это всего лишь маленький безобидный ритуал, значение которого его не интересовало, но теперь он стал замечать, что это совсем не шутки. На крутых скалистых берегах большого озера, сквозь едва просматриваемую мглу и ураган то тут то там вспыхивали рыжие искорки. Спустя несколько мгновений за огоньками следовали звуковое сопровождение в виде треска.
«Стреляют», – подумал Андрей.
– Почему именно это озеро? – впервые Жуй произнес несколько слов в одном предложении, до этого он ограничивался молчанием или одиночными словами. Зеленые как изумруды глаза Ламии открылись. Как бы противоречиво Жуй не относился к своей подруге, но он не мог не признать истинную красоту этой женщины, у нее были правильные черты лица, полные губы, прямой нос и четко очерченные темные брови. Щеки именно того легкого румянца, каким и должны обладать щеки здоровой девушки. При всем том кожа Ламии была слишком бела из-за того, что она старалась избегать открытых лучей солнца.
– Много тысяч лет назад, – заговорила она, – Сатана предвидел, что на момент твоего появления на этом свете, территория Руси будет именно в таких границах, как сейчас. И это озеро, которое сейчас называю Виви, будет географическим центром Руси. Ну тогда еще ни какой Российской Федерации и в помине не было, да и Руси тоже. Но Сатана уже все знал.
Жуй не отводил от нее глаз. После минутного молчания, Ламия продолжила:
– Ритуал, как ты видишь, уже идет и до полуночи остается менее десяти минут.
– Какой ритуал?
– Наша свадьба, мой любимый! – рассмеялась Ламия слишком звонким для обстановки смехом. – Мы женимся! Черт может жениться только на ведьме! Когда обряд завершиться, мы навеки свяжемся с тобой, я стану истинной ведьмой! А ты истинным чертом!!! Ты научишь меня тому, что я еще не знаю, а я буду твоей верной спутницей навеки! И вот тогда… Тогда… – Ламия распростерла руки к черным тучам, ливень хлестал ее по лицу, волосы трепал ураган.
– Я не хочу свадьбы! – перебил ее Андрей.
– Ха-ха-ха!!! Поздно! Против Сатаны не пойдешь! Ты будешь чертом, хочешь ты того или нет! Ты уже практически черт, осталось самое малое – получить трезубец Сатаны!
– Ламия, послушай… Все что ты говоришь… Мне кажется, все это не правильно. Я не такой каким ты меня представляешь. Ты называешь меня чертом, но я думаю, что ты вкладываешь в это понятие не тот смысл. Как будто ты меня с кем-то путаешь. С демоном каким-то… С бесом? Но… Я не бес!!! Как ты не поймешь! Мне вообще глубоко противен твой этот Сатана! Я его даже знать не желаю!
– Ох, любимый мой… У тебя в голове каша…
– Ошибаешься, Ламия. Каша как раз у тебя…
– Ты меня любишь? – напрямую спросила Ламия, глядя Жую в глаза и, околдованный ее взглядом, он не смог ответить честно. – Тогда ради нас, ради нашей любви и ради нашего будущего закрой ротик. Просто доверься мне. Я знаю что делать, любимый.
Жуй с тревожной тоской перевел взгляд на озеро Виви. Из-за урагана и темноты берега были почти не видны, лишь смутные очертания прибрежных утесов и гор. Стрельба продолжалась, но стреляющих было не видно. Что-то горело. Помимо «Сибирячки 1990» на беспокойной поверхности озера находились еще не менее сотни различных моторных лодок (плыть на веслах в такую погоду было невозможно) с людьми в черных одеяниях. Жуй идентифицировал их как прислужников магистра Федерика-Этьенна де Монпелье. В другой бы раз Жуй шутки ради запрыгнул бы в одну из лодок, для начала бы потряс перед «черными одеждами» своими тестикулами, а потом нашептал бы им в левое ухо какую-нибудь гадость. Жуй чувствовал непреодолимое желание именно так и сделать, он ощущал сильнейшую внутреннее потребность совершить что-то гаденькое, какую-то пакость. Ему не интересны были никакие ритуалы, он не чувствовал тяги к свадьбе, тем более к свадьбе с Ламией, и имя Сатаны совсем не действовало на него так как оно действовало, к примеру, на Ламию или де Монпелье. Андрей Жуй хотел только одного – озоровать.
Их лодку опять качнула и на дно плеснулось сразу полведра воды, но Жуй встал на копыта. Ураган хлестал его по шерсти брызгами дождя, но Андрей смотрел только на людей в черном и на их лодки. Он мог заострять зрение на любом предмете и он сделал это на одной из лодок – широкой баржи для перевозки древесины. Однако вместо бревен и досок на барже стояли привязанный крупный рогатый скот – две коровы, две лошади и множество коз. На других катерах помимо самих «черных одежд» тоже были различные животные: овцы, собаки, куры, много свиней, индюки, были кошки, гуси. Все покорно ждали своей участи, почти никто (кроме посаженных в клетки кошек) не рыпались, не дергались и не кричали.
Особо заметная автоматная очередь протрещала с правого берега.
– Черти и ведьмы устраивают шабаши и игрища на перекрестках дорог, мой милый, – улыбалась Ламия и гладила Жуя по жесткой как у мумии щеке, заросшей черной щетиной переходящей в козлиную бородку. – А это озеро фактически является перекрестком всех дорог в Руси, это географический центр, тут все сходиться. Это центр Руси и где еще, как ни здесь проводить наш обряд бракосочетания, где как ни здесь начинать бесновать Россию! Все от сюда, мой любимый!
Тем временем Жуй наблюдал за одним из катеров, на борту которого был барашек или овечка. Катер, не без труда преодолевая волнующуюся поверхность озера Виви, приблизился к выступающему над гладью колодцу, сооруженному из толстого стекла и уходящему куда-то вглубь озера. Катер пришвартовал к колодцу, человек в черном привязал трос, чтобы ураган не унес катер в сторону. Двое других подвели барашка к борту и вонзили в шею животного металлическую трубочку с заточенным концом. Барашек задергался, но веревки крепко фиксировали его к бортам катера. Кровь животного забилась из противоположного конца трубочки и один из людей вовремя направил его в колодец. Катер стоял пришвартованный к колодцу до тех пор, пока барашек не умер и не обмяк на веревках. Вся кровь стекла в колодец и только после этого люди в черном отчалили от каменных стенок и дали пришвартоваться следующему катеру с несколькими собаками. И таких лодок Жуй насчитал не менее сотни и это только те, что были в поле его видимости. Если он напряжется и обострит зрение, то сможет сосчитать все, но он не стал этого делать из опасения за свою психику. По той же причине он не горел желанием вглядываться в высокие ломанные берега озера Виви где продолжали стрелять из огнестрельного оружие. Если стреляют не «черные одежды», то кто? И в кого? Андрей Жуй не был жаден до крови, он был всего лишь редкостным пакостником, шалуном, озорным отродьем – грязным, вонючим, страшным и уродливым. Но он не был убийцей и душегубом. Это было не его сфера деятельности и смотреть на убийства, пусть даже животных, ему было очень неприятно.
Все вокруг было жутко, пахло кровью.
Жуй пожевал губы. Желание напакостить становилось болезненным. Непокорство горячей души требовало испортить этот скверный ритуал, обратив все в грандиозный групповой зооразврат.
– Потерпи, – сказала ему Ламия. – Вижу, что не вмоготу… Еще пять минут и тогда никто не сможет тебя сдержать. Потерпи, мой хороший.
Андрюша передернулся и ощетинился. Внутри него что-то забурлило. Ему становилось горячо.
– Еще чуть-чуть, – успокаивала его Ламия, а он уже возбужденно дрыгался на лодке, раскачивая и без того неустойчивое судно. – Потерпи, милый… Мы все терпели. Я четыреста лет терпела, люди де Монпелье терпели еще дольше, а Сатана терпел с самого дня сотворения… Еще минута, мой любимый, еще чуть-чуть… Мой хороший, мой сладенький… Сейчас…
– Сатана? – флегматично переспросил Жуй и прыснул. Какое ему дело до Сатаны? При чем тут Сатана?
Мимо них проплыла резиновая моторная лодка с поросятами. Будучи уже не в себе, Жуй перепрыгнул на эту лодку и когтями разорвал резину. Под звук спускаемого воздуха, он уже перепрыгивал на следующую – катер с теленком. Хихикая, он внушил двум людям в черном, что они должны мастурбировать. Следующим он нашептал, что между ними и везенным ими козлом обязательно и немедленно должны случиться интимная связь орального характера.
– Андрюша! – кричала ему Ламия. – Рано! Еще рано! Вернись, моя любовь!
Прямо возле «Сибирячки 1990» в воду вонзился салют автоматных пуль, выпущенных кем-то с берега. Почти все вошли в воду, но три или четыре прошили борт лодки. Одна ранила Ламию в кисть, девушка резко вскрикнула и отдернула руку. Кровь забилась из ладони, и, смешиваясь с дождем запачкало ее ночнушку. На минуту Ламию исказила гримаса ненависти и боли, она оскалилась и сжала запястье раненой руки, пережав артерии.
– Андрюша! – крикнула она своему суженному и Жую, преодолев почти нестерпимое желание продолжать беситься и озоровать, пришлось вернуться на «Сибирячку 1990». Дрожа всем телом, он осторожно взял ее кровоточащую ладонь в свои руки-крюки и, набрав полный рот кислой слюны, харкнул ей прямо на рану. Ее кровь зашипела, вспенилась. Рана зажила прямо на глазах и смеющаяся Ламия ополоснула руку в воде и благодарно ответила своему страшному жениху страстным поцелуем в губы.
После этого Жуй ощетинился острыми зубами и вновь покинул лодку, большими прыжками перепрыгивая с одного катера на другой.
Тем временем причаливающих к колодцу катеров становилось меньше, зато все больше отчаливающих. Животные кончались и когда последний катер отплыл от центра урагана, наступила тишина. Постепенно весь водный транспорт скрылись в темноте за завесой дождя и ночной черноты.
Андрюша Жуй бегал по воде и верещал. На берегах продолжалась стрельба.
Ламия завела мотор «Сибирячки 1990» и подплыла к колодцу.
– Все!!! – закричала она. Жуй замер, стоя на беспокойной воде. – Андрюша, иди ко мне.
Ссутулившись и опасливо поджав хвост, Жуй подоспел к колодцу, к которому уже пришвартовалась Ламия. У нее в руке был нож. Нож казался старым, грубым, тупым и с потрепанным временем деревянной рукояткой. Стоя в лодке Ламия громко произнесла слова на мертвом языке и подняла нож вверх. В ту же секунду в него ударила молния, хотя до этого их не было ни одной. Когда искры рассеялись, над катером парила светящаяся от всполохов статического электричества женщина. Нож по-прежнему был в ее руке.
Андрюша Жуй сжался.
Ликуя, вечно молодая девушка бросила нож вверх и, подхваченный вихрем он закружился в водовороте, центром являлся наполненный до краев кровью колодец.
– Я не хочу… – пропищал Жуй. – Я передумал.
Но ответом ему был лишь слабый плеск, когда нож нырнул в густую колодезную кровь умерщвленных животных.
– Я… не хочу… – слабо повторил он.
Смех Ламии вознесся к самым небесам.
Лицо его мало изменилось, только морщины состарили его на тридцать пять лет. Оно стало резче, жестче, но оставалось таким же привлекательным, особенно когда он улыбался. Тридцать пять лет назад от этой улыбки все девчонки в Луганском ДК тряслись от возбуждения. Но теперь через все лицо проходило пять совсем свежих порезов с рваными краями. Левит хотела прикоснуться к ранам, помазать их заживляющей мазью, заклеить пластырем или перемотать бинтом, сделать что-нибудь, чтобы они скорее зажили, не оставив следов на таком родном для нее лице.
– Ты… – выдохнула она. Он кивнул. – Но как?
– Долго объяснять, Олесь.
– Но я думала, ты…
– Est mort?26
– Я не знала что думать… Ты пропал тогда… Я тебя потом искала, спрашивала всех кто с тобой общался, кто мог что-то о тебе знать. Но ты как сквозь землю провалился, пропал без вести! Тебя посадили?
– Шесть месяцев исправительных работ, – улыбнулся немолодой мужчина. – Красил заборы, работал подсобником в утильсырье, подметал дорожки и убирал кирпич со стройки. Вот и все мое наказание. Зато в отделении милиции я познакомился с одним одноруким полковником… Петров… Хотя, зачем тебе это? На пересказ историй у нас нет времени. – Мужчина взглянул на наполняющийся красным колодец. Крови в нем было уже очень много, он был почти полон, алая жидкость уходила через прозрачный пентакль свода вверх, проходила через озерную воду и почти достигала поверхности. На полминуты мужчина нахмурился, заложив руки за спину, сделал несколько шагов по залу и вернулся на прежнее место перед Левит. – У нас есть минут пять, не больше. Проведу их с тобой, Олесь. Я следил за тобой, ты молодец! Как сказали бы французы – forte fille!27
– Следил?
– За всеми твоими взлетами и падениями. За каждым твоим шагом. У меня есть такие возможности. А как же мне не следить за тобой, девочка моя? Ведь, как мне кажется, ты такая какая есть – благодаря мне. Я чувствую ответственность за тебя и, признаюсь, в самых опасных для тебя моментах я немного вмешивался. Так чтобы это было незаметно. А иначе, ты бы сейчас сидела бы на шконке где-нибудь в Мудозвонске или отдыхало под могильной плитой. Votre mode de vie est très risqué28, ты всю жизнь ходишь по краю, Олесь.
Левит почувствовала себя маленькой девочкой, играющей в куклы на скамейке перед подъездом. Ее мать круглосуточно щелкала печатной машинкой, летая в собственных драматических мирах, а отец шагал по жизни своей дорогой и девочки приходилось заниматься самовоспитанием, и, благодаря тому, что однажды она натолкнулась на одного гаражного музыканта, это дало свои плоды. Слишком сладкие и слишком горькие.
А потом случилось то, что случилось. Наряд милиции забрал Его и увез в неизвестном направлении. В тот же вечер Олеся разбила Его гитару о голову местного хулигана. И потом пошло-поехало, понеслось!
– А где Мирослава? – спросила Левит.
– Перечай? Je ne sais pas29. Я не поддерживаю связи ни с кем из прошлой жизни.
– Вася… – прошептала Олеся и бросилась в его объятья. – Вася…
Они обнялись. Левит даже пустила слезу, чего она не делала очень давно.
– Ты рисковала ради меня, – сказал Василий Дюлько, известный в свое время как Вася Подпердюльник. – Ты пошла в тот гараж за тетрадями с текстами. Не побоялась.
– Я не боялась? Да я тряслась как осиновый листочек. У меня едва не случился микроинфаркт.
– Но ты не отступила, Олесь!
– Я любила тебя, Вась. Ради тебя я готова была на все. И сейчас я тебя… люблю. И прости меня, Вась, в тот раз я не справилась, только испортила нам обоим жизнь. Ничего не получилось, все пошло не так как обещала Мирослава… Она должна было стоять на шухере…
– Я знаю. Je sais tout.30 План провалился с самого начала, но у Мирославы не было возможности тебе это передать. Но ты выполнила поручение Мирославы. Ты спасала мою шкуру, мне грозил немалый срок и я горжусь тобой, моя девочка. Ты сильная и такой останешься. Поэтому я позвал тебя. В свое время ты почти помогла мне и всей нашей группе, теперь я возвращаю этот долг.
Василий Дюлько, именуемый ныне верховным магистром Федериком-Этьенном де Монпелье, освободил объятия и отступил на шаг. Олеся Нахимовна вытерла глаза и шмыгнула носом. Постаревший кумир стоял перед ней, покрытый алым плащом и молчал. Он опять печально наблюдал как заполняется колодец. Плечи его повисли, из него будто вывернули стержень. Он сгорбился, а лицо приобрело скорбное выражение.
– Вот и все, – проговорил он. – Колодец заполнен. Миссия нашей организации выполнена. А дальше начнется… настоящая чертовшина. Чертовщина!
Две пары глаз – одна сильной женщины, другая – постаревшего стиляги-гитариста наблюдали как в колодце, наполненном кровью тонет нож.
Когда нож преодолел двести метров глубины озера, достиг подводного зала и оказался на уровне человеческого лица, верховный магистр резко простер руки и обхватил стеклянный колодец. Нож остановил падение на уровне его рук.
– Сейчас начнется! – дрожащим голосом произнес он.
– Вася! – закричала в ответ Левит. – Ты не сказал мне способ!
– Quoi?31 – не понимал вопроса Федерик-Этьенн. Стены зала с гулом задрожали.
– КАК ВСЕ ИЗМЕНИТЬ?
– Да… Но уже поздно… Я должен… – отрывисто говорил де Монпелье. – Я не могу… Я… А ты, Олесь, можешь… Жуй из прошлого… Из прошлого, из дохристианства… найди там… в прошлом… в язычестве… он оттуда и там… в то время знали как…
Де Монпелье что-то сказа по-французски, но Левит не знала этого языка. Она опять переспросила, но мужчина ответил то же самое: «Лямур» или что-то похожее. Вокруг стало громко гудеть и грохотать, Олеся перестала слышать Федерика-Этьенна.
Собрав себя воедино, Левит сплюнула на земляной пол.
Нож в цилиндре-колодце, наполненном свежей кровью, сиял золотом, от этого свечения краснота заливала глаза насыщенным цветом. Никогда еще Левит не видела такую яркую кровь. Женщина еще раз громко позвала де Монпелье-Подпердюльника, называя его по настоящему имени. Бесполезно. Немолодой мужчина уже не реагировал на присутствующую даму, он зачарованно смотрел на сверкающую алым кровь. Пока Олеся решала что делать, нож в крови засиял так, что ослеплял ее и заливал весь зал красно-золотым светом. Раскрыв рот, женщина смотрела на эту картину, чувствуя как вместе с красным сиянием в нее вонзаются лучи ужаса и адского гнева. «Это что-то нереальное…», – успела подумать она, отступая все дальше и дальше от инфернального колодца и того человека, которого она любила в детстве и за кого в тайне ото всех грезила выйти замуж. Левит отступила, будучи уверенна, что мужчина все-таки оторвет загипнотизированный взгляд от колодца, но Василий Дюлько уже не владел собой, он впал в религиозное исступление.
Что-то чуть бряцнуло за ее спиной, она повернулась и увидела упавший с тяжелой каменной столешницы ноутбук. Не долгое думая Олеся швырнула его в цилиндр. Колодец остался цел. Тогда женщина с размаху бросила в цилиндр снятую со стены каменную дощечку с письменами. Тоже не помогло.
И тогда она разулась, освободив стопы от эффектных но жутко неудобных туфлях на высоченных каблуках, выдохнула и, морщась от боли в спине и мышцах подняла на руки каменную столешницу, чего не смог бы сделать даже далеко не всякий мужчина. Швырнуть столешницу у нее не было сил. Она просто пошла с ней в руках на колодец-цилиндр, с каждым шагом разгоняясь, а потом просто падая на стеклянную стенку, держа перед собой ребром вперед неподъемную для нее каменную плиту.
Раздался сильнейший гул и треск. И цилиндр лопнул.
– Tard… – прохрипел человек, известный как верховный гроссмейстер Федерик-Этьен де Монпелье, он же Василий Дюлько, он же Вася Подпердюльник, он же «Абонент 0379» и обессилено упал на колени. – Trident Satan a déjà été fai. Amour! Seulement, elle a la possibilité! L'amour sauvera le monde32.
В то же мгновение их обоих окатило кубометрами горячей крови…
Широкий луч ярко-алого цвета вырвался из колодца, прошил мрак сырой ночи и вонзился в низкую тяжелую тучу. Андрей Жуй едва устоял на копытах у края хрустального окровавленного колодца, его козлиные ноги с трудом держали поджарое тельце на воде озера. Зрелище алой вспышки завораживало его, он смотрел неотрывно на луч и прям-таки чувствовал как у него меняются глаза, как они насыщаются именно этим кровавым цветом.
В этом алом луче он видел будущее, свет крови показал ему все прелести ада… Стоп! Никакого ни ада! Нет, нет, как Андрей ни старался внушить себе, что замечает в алом свете рожи демонов и стоящих за их спинами огромного крылатого Сатаны, но почти сразу перестал верить самообману. Ламия хотела чтобы он увидел в алом свете то во что сама истово веровала, но возможно, она это и видела, возможно демоны и подмигивали ей из алого луча, однако, приглядевшись расширенными глазищами в глубину света Жуй увидел нечто иное. Не демонов, нет. И наличие Сатаны он бы поставил под сомнение. Он видел другой потусторонний мир, точно такой же как земной, только наводненный близкой по крови ему нечистой силой. Он видел домовых, леших, полевых. Прекрасноголосые русалки простирали к нему нежные руки, кикиморы на птичьих ногах разевали в улыбке свои редкозубые рты.
Андрей видел их зависть.
Жуй ощетинился, обнажил клычки, высунул длинный язык, которым он мог облизать брови. Он чувствовал, что должен шагнуть в луч, войти к своим. Но когда он приблизился вплотную к яркому свету и уже почти дотронулся до него костлявой лапой с длинными черными когтями, луч внезапно погас…