полная версия

Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт

Уже через минуту над телом Пистона склонялись человек десять, в том числе и Олеся Нахимовна Левит. И ротозеи все прибывали и прибывали, вереницами выходя из запасного выхода.

Кто-то перевернул Пистона на спину и сразу стало видно что череп парня был пробит повыше лба, почти на макушке. Кровь залила всю его голову, будто Пистона просто окунули в нее.

– Это конец, – вслух произнесла Левит, мгновенно протрезвев. Потрогав запястье и сонную артерию несчастного, она так и не смогла почувствовать пульс. Впрочем это и неудивительно – у нее сильно тряслись руки, а собственное сердце готово было выскочить из груди. Кто-то поднес к губам бесполезное зеркальце из косметички, оно не запотевало. – Скорую! Скорую вызвали?

– Вызвали, – ответили ей из толпы зевак. – Только тут не скорую надо, а катафалку…

– Да он жив, – сказал еще кто-то.

– Да нет… Смотри какая рана.

– Ничего не трогайте! Отойдите!

– Ну надо же помочь.

– Такой молодой…

– Ну точно живой! Смотри, пальцы дергаются!

– Тебе показалось.

– Смотри сама!

– Это вон та деваха его шарахнула! Она! Она сама призналась!

– Ведь надо же что-то делать! Мы что так и будем стоять и зырить как он подыхает!

– Да убери ты свой телефон! Ты что снимаешь?

– У него агония.

– Сука, я в кровь наступил!

– Почему скорой так долго нет?

– Кто это сделал? У девчонки столько сил нету, чтобы башку проломить.

– Он живой! У него пальцы дергаются!

– Он из «Толпе». Басист!

– Он точно не дышит?

– Накройте его чем-нибудь! Надо накрыть!

– Он живой!

– Бл…! Бл…!

– Это конец, – повторила Левит, выходя из толпы. – Конец всему. Группе, мне, Евсеенковой, Жую. Артамонов не выживет. Конец всему! Доигрались! Я же за них отвечала. Я! Не уберегла. Ведь догадывалась, что этим дело кончится! Но почему столько крови? Как много крови…

– Да живой он, – равнодушно сплюнул стоявший рядом Андрей Жуй. Он стоял с легкой брезгливостью на лице и с руками засунутыми в карманы джинс. Ему предстояло «беседовать» со многими лицами, а ему было не до того. Руки чесались взять гитару и подойти к микрофону. Участь Пистона его не волновала, равно как и доля Евсеенковой. Группа, конечно, на грани развала, но не беда – не в группе соль, а в нем самом, а он никакой ответственности за убийство Пистона нести не собирается. Ламия подыщет ему нового басиста, а потом обновит весь коллектив, заменив каждого участника на людей из секты «черных рубашек». – Живой пока, но вот-вот коня двинет.

– Как ты можешь так говорить? – огрызнулась на него Левит.

– А как лучше сказать? Дуба даст, коньки откинет, ласты склеит, преставится. Одним словом – подохнет, как до него подохло миллиарды людей, а после – еще миллиард миллиардов. И из-за каждого слезы пускать? Я что – христианин?

– Откуда тебе известно что Игорек живой?

– Что-ж я, мертвяка от живчика не отличу?

– Но по какому признаку? Потому что у него пальцы дрожат?

– По наличию души, по какому же еще. Он еще жив, – невинно ответствовал Жуй и закурил сигаретку, прикрыв ее от ветра ладонью. Все это время у него была своя зажигался в кармане джинс, но Маринке Евсеенковой он об этом, естественно, не сказал. – Но рано радуетесь, господа студенты, ему едва ли осталась минута. «Скорая» не помогла бы даже если была бы уже тут.

От жуевских слов по толпе прошла волна новых возмущений, Левит плюнула на Андрея и бросилась к умирающему Пистону. Жуй, усмехаясь, выпустил струйку дыма, от этой бестолковой суеты у него появлялось ироничное настроение. Хотелось улыбаться и он это делал. Один человек отделился от собирающейся вокруг Пистона толпы и приблизился к Жую. Встал напротив. Это была Марина Евсеенкова. Не переставая ухмыляться, Андрей выпустил дым ей в лицо и пристально следил за ее реакцией.

– Если ты говоришь, что он, – сказала Марина, указывая пальцем на лежащего бас-гитариста, – живой, то я думаю, что ты в состоянии ему помочь, как бы ты не отнекивался. Я права?

Не переставая улыбаться, Жуй приблизил уста к ее, украшенному тремя колечками уху и нежно пропел:

– Милочка, мне насрать на вас всех. На тебя, на группу и на этого бледнолицего бедолагу, которому ты разбила черепушку. Еще вопросы будут?

– Но ты можешь? – настаивала на ответе девушка. Голос ее был так же тих как у собеседника.

– Не знаю, – ответил Жуй, чуть прищурившись.

– Знаешь. И можешь!

– Пусть так, – улыбка Жуя растянулась чуть ли не до ушей. – Но никому никогда не помогаю. Я бессовестная скотина, сволочь и бездушная мразь.

– Но мне ты помог!

– Что-то не припомню.

– Все ты помнишь.

– Это было… временное помешательство.

– Тебя посадят.

– Меня? Лапуля, я выступлю свидетелем, а обвиняемой будешь ты.

– И тебе все равно?

– Не совсем, – признался Андрей Жуй. – Я предвкушаю какую-нибудь потеху на суде. Чего бы такого придумать, чтобы СМИ запомнили это заседание надолго… Может заставить тебя, курочка, наглотаться спайса прямо в зале суда? О, нет! Я поработаю с судьей! С судьей прикольней.

– Какая же ты сволочь, Андрюша!

– О да! Та еще!

Но тут Евсеенкова, не замечая никого, вцепилась Жую в грудки и прошептала ему в морду:

– Ты ничего не сделаешь просто так, верно? Но на сделку можешь пойти?

– Могу, но к чему скрывать, ты и сама догадываешься, что я ее нарушу.

– И все же чего бы ты хотел взамен? Ты скажи, а уж я подумаю, соглашаться ли?

Жуй выплюнул сигаретку. Он смотрел на Маринку Евсеенкову, а видел… опять Надю Грикову. И тогда он, собрав в себе последнюю решимость, взял Маринку за затылок своей черной кривопалой ладонью и приблизил ее своим губам.

– Позвони… – Жуй не мог продолжить. Страшные судороги пошли по лицу.

– Кому?

– Надьке, – выдохнул он, обрызгав Евсеенкову едкой слюной. – Гриковой. Скажи, чтобы она позвонила мне.

– А сам?

Ненависть и душевная боль превратили его лицо в озверелую маску и он с рычанием оттолкнул Евсеенкову. Она упала. Он тяжело дышал, у него стучали зубы. Сидя на земле, Евсеенкова едва заметно кивнула.

Жуй сделал несколько глубоких вдохов и растолкав собравшихся зевак, склонился над уже холодным телом Игоря Артамонова по прозвищу Пистон. Пошли томительные секунды, Жуй двумя руками раскрыл закатившиеся глаза Пистона и смотрел в них не отрываясь. Больше он ничего не делал.

Олеся Левит нервно курила, она стояла среди собравшихся и прислушивалась, не приближается ли сирена «Скорой Помощи». Ей было холодно и она вышла из окружения. Она села на бордюр, ее трясло. Прошло еще пара минут, ничего не менялось. «Прости меня, Игорек, – думала она, опустив голову, – Ты умер. Наверняка уже умер. Смотришь на нас, да? С какой ты стороны? Сделай знак, чтобы я повернулась и ты заглянул бы в мои глаза».

Левит заплакала.

И тут она услышала оживленный гомон, вытерев слезы, она подняла голову и убрала волосы с глаз. В центре толпы стоял Пистон и протирал залитые кровью глаза. Кто-то протянул ему бутылку с минералкой, но он выбрал баночку с энергетиком, которую выпил большими глотками, выдернув у ближайшего зеваки изо рта сигарету, закурил ее сам. Вскоре толпа рассосалась, скрывшись в нутре «Темного Княжества». У Левит отвисла челюсть. Она вскочила с бордюра и подбежала к тому месту где только что в собственной крови агонизировал Пистон. Место опустело, только пропитанный кровью пляжный песок.

– Мать, где моя гитара? – спросил Жуй и Левит обернулась. – Где она? Коллективу пора выходить на сцену, а в гримерке ее нет. Коромысло сказал, что она у тебя.

Остолбеневшая Олеся спросила, неужели он собирается выходить на сцену. Жуй безразлично пожав плечами встал прямо над лужицей крови Пистона, расстегнул ширинку помочился.

– Ты… – прежде чем отвернуться Левит бросила взгляд на его орган и подивилась его размерам и уродливости. – Я скажу тебе где гитара, а ты скажи-ка мне, дорогуша, что ты сделал с Пистоном.

– Не, не скажу. А гитару ты уже приготовила на сцене, сам возьму. Оривидерчи, мать.

– И все-же, Андрей. Ты понимаешь всю серьезность положения. Две минуты назад Пистон был практически мертв. Ответь пожалуйста.

– Просто я показал ему что он теряет, – не переставая мочиться, Жуй подмигнул женщине. – показал ему все прелести этой жизни. Весь ее кайф, весь блуд, распутство и веселье, которое он может потерять. И это мобилизовало его спящие резервы организма, дало ему силы воскреснуть. Все очень просто!

– Это я должна буду сказать врачам из «Скорой»?

– Никакой «Скорой» не будет. Это я сказал что «Скорую» вызвали, но я немножко обманул. Ты же знаешь как я люблю шутки.

Подтянув джинсы, он ушел, оставив Левит в одиночном размышлении. А над ней на крыше «Темного Княжества» четыре разгоряченные девочки и Персик в полном изнеможении лежали на кровле и отдыхали.

Утром следующего дня на месте нового ночного клуба «Темное Княжество», который строили несколько долгих и мучительных лет, в который было вложено несколько десятков миллионов живых денег и еще в два раза больше кредитных – были руины. Нет, не землетрясение разрушило клуб до основания и не попадание ракеты с ядерной боеголовкой. Все гораздо проще – среди ночи после двухчасового концерта группы «Толпе», когда массовое безумие в зале достигло кульминации и готово было растечься огненной магмой по всему Саратову, на сцену вышел человек, представившийся соучредителем этого клуба и, подбадриваемый Жуем заявил в микрофон, что дирекция фирмы, которой принадлежит клуб приняло решение о ликвидации «Темного Княжества». Дескать, зачем им этот геморрой с клубом, эти обязательства с кредиторами и прочая финансовая суета, забирающая у них все свободное и не свободное время, которое можно было бы отдать на получения от этой жизни истинных удовольствий и радостей. И потому сейчас в зал пустят газ, а публику просят организованно покинуть клуб и собраться на саратовском мосту или на противоположном берегу Волги. Там всем будет место и оттуда будет потрясающий вид на предстоящий взрыв.

Так и сделали.

Взрыв прозвучал в 02:28 по местному времени, пострадавших не было, праздник продолжился на улицах Саратова и Энгельса, а разрушенный клуб горел до утра.

Жуй покинул город на рассвете, но прежде чем сесть на свою «Ямаху» и дать по газам, он увидел как к нему медленно приблизилась совершенно трезвая Олеся Левит и спросила зачем он это сделал. Жуй ответил, что клуб ему сразу не понравился.

– Отвратительное место! Впрочем, как и все, созданное человечеством, – ответил он. – Меня взбесил такой очевидный намек на мое демоническое начало. Почему-то все полагают, что я сосу у Сатаны и должен всячески восхвалять его и петь дифирамбы! Ха-ха-ха! Теперь ты, мать, видишь, что в грош не ценю ни Дьяволов ваших, ни Богов. Не мое это. Не мое! Никому я не поклоняюсь и никому жопы не целую! – Жуй фыркнул выхлопным газом. – Жопу целуют мне!

Глава 14

Пензенский мрак

Саратов

24 октября 2017 г.

В послеобеденное время, когда стрелки часов перевалили два часа дня, а за окном шел красивый живописный листопад, Олеся стояла у гостиничной стойки на ресепшене и подписывала последние бумаги, касающиеся оплаты за проживание. Она с группой выезжают из номеров, чем вызывают благоговейную радость у администраторши, считающей их чем-то вроде особо опасного цыганского табора. Их хотели выгнать еще ранним утром, когда они всей толпой вернулись с выступления в «Темном Княжестве» и принялись продолжать вымещения переизбыток внутренней энергии на этой ни в чем не повинной гостинице, где проживали. Конфликт каким-то чудом удалось урегулировать вовремя появившимся из ниоткуда «чернорубашечникам» и администраторша, приняв значительную сумму денежной компенсации, сменила гнев на милость. Однако пришло время «бешеному цирку шапито» двигаться дальше и так или иначе, коллективу пришлось просыпаться, приводить себя в относительный порядок и собираться на поезд. Коллектив в полном составе был на улице под листопадом и ждал микроавтобуса, который должен был довезти «Толпе» до железнодорожного вокзала. К аромату сухих листьев ветром с острова Покровские Пески примешивался сильный запах гари и паленого пластика – последствия сожжения «Темного Княжества». Ребят тут же окружили фанаты, защелкали фотовспышки, заверещали поклонницы, чья прошедшая ночь в «Темном Княжестве» перетекла в утро и в день, многие еще и не просыхали. Но по просьбе Левит были приняты некоторые меры – коллектив «Толпе» сопровождал отряд полиции, не позволяющие участникам разбежаться в разные стороны и организованно проследовать до места посадки на поезд.

Этой ночью «Толпе» устроил в Саратове тот еще праздник, теперь город долго будет зализывать раны и вспоминать группу бранным словом – были (и все еще продолжаются) массовые хулиганства, порча имущества, бесчинство и многое другое. Помимо «Темного Княжества» сгорело еще два автомобиля, два пришвартованных катерка и несколько деревьев. Никто из участников не был задержан или оштрафован, ни к кому не было претензий, а Андрей Жуй вообще покинул город десять часов назад и ни один человек не обратился к Левит с вопросом о его возможном местоположении.

Закрыв глаза большими темными очками от «Гуччи» Олеся Нахимовна заполняла бланки, вписывая куда требовалось свои паспортные данные и реквизиты специально созданной фирмы с неинтересным названием, которой с юридической точки зрения принадлежит бренд «Толпе» и все что с этим связано. За спиной терпеливо ждал полицейский, не сводящий с нее взгляда. Она вела себя мирно, не нарывалась и у нее сложилось впечатление, что полицейскому просто интересно смотреть на нее и на ее татуировки и он ждет минутки уединения, чтобы попросить автограф. По другую сторону стойки сидела на дорогом кожаном вращающемся кресле миловидная девушка с ресепшена, а также еще двое – охранник гостиницы с лицом солдатов терракотовой армии китайского императора Цинь Шихуанди и плотно сбитая администраторша в дымчатых очках и ярко накрашенными губами.

Игнорируя их пристальные взгляды Олеся Левит сделала последнюю подпись, воткнула шариковую ручку на проволочке в держатель для шариковых ручек и подвинула документацию к миловидной девушке. Все, теперь она может идти и садится в микроавтобус, который (она видела его в окно) уже подъехал. И тут в фойе гостиницы буквально влетел запыхавшийся мужчина с толстым дорогим дипломатом и чемоданом на колесиках. Поздоровавшись с администраторшей, он привычным жестом дал свой паспорт. Обладательница дымчатых очков улыбнулась новому гостю поздоровалась, назвав его по имени-отчеству – Вениамин Германович. Судя по всему, мужчина был тут постоянным постояльцем, он знал администраторшу (назвал ее Еленой) и попросил «мой обычный номер на двое суток как всегда». А когда девочка на ресепшене стала заполнять журнал и аккуратно вписывать туда паспортные данные Вениамина Германовича, мужчина промочил взмокший лоб платком и поведал чему стал свидетелем несколько часов назад, когда ехал на своем «Круизере» по трассе из Пензы.

Услышав название города куда ей предстоял путь на поезде и где должно состояться очередное выступление группы «Толпе», Олеся Левит притормозила у стойки и расстегнула сумочку. Она принялась якобы что-то искать в ней.

Не поворачиваясь к Олесе Нахимовне Вениамин Германович рассказывал администраторше Елене, что на границе Саратовской и Пензенской области было обнаружен какой-то монстр, со слов очевидцев очень сильно походящий на популярного сейчас лидера какой-то молодежной рок-группы название которой он не помнил, но знал, что этот самый молодой человек носит странный наряд и ведет себя в высшей мере непотребно.

На это администраторша Елена многозначительно посмотрела на Левит, но промолчала. А Вениамин Германович продолжал – монстрик несся на мотоцикле в сторону Пензы. Буквально летел со скоростью пули, опасно маневрировал и не соблюдал правила дорожного движения. Вениамин Германович поделился мнением, что долго такая езда продлиться не может, рано или поздно гонщик расшибеться. И хорошо если он просто слетит в кювет или даже попадет под колеса большегруза – тогда несчастье постигнет только его одного. Так ведь из-за него могут пострадать невинные водители. Вениамин Германович долго упрекал лихого молодого человека и сетовал на неоперативность полиции.

Олеся Левит вышла на улицу и прежде чем сесть в микроавтобус к коллективу и обслуживающему персоналу, набрала номер Андрея. Она знала, что он не расстается с телефоном, держа его в кармане или привязав зарядником в плечу и она знала, что он всегда прислушивается к телефонным звонкам, ожидая вызова от Нади Гриковой. Но Олеси Нахимовне он не отвечал и она оставила попытки связаться с ним. Решила не отвекать от дороги иначе Вениамин Германович окажется прав, предугадывая аварию со смертельным исходом.

Госпожа Левит села в микроавтобус и сильно хлопнула дверцей. За рулем сидел человек в черном, Левит неприязнено взглянула тому в непроницаемое бледное лицо и села на свое место. До отправки поезда до Пензы оставалось чуть меньше получаса.

Пенза

24 октября 2017 г.

Город Пенза медленно утопал во влажном мраке. Почему-то Андрею казалось, что по мере приближения к Пензе ему встречалось все меньше и меньше автомобилей и причина была не только в позднем времени суток. Создавалось впечатление, что город предупрежден о неминуемом появлении страшной сущности в не менее страшном обличии и как муравейник захлопывает все входы-выходы, так и люди попрятались в квартирах, накрылись одеялами и занавесили окна шторами, пугаясь даже мысли выглянуть в окно. Так ли это было на самом деле или мчащийся по трассе Андрей Жуй выдавал желаемое за действительное, но факт оставался фактом – когда он въехал в город, он несколько минут не встречал ни одного прохожего. Да, было поздно и сыро, но Жуй хоть и не знал города, но выбрал далеко не второстепенную улицу и на ней, как и любом другом городе всегда встречались любители вечерних прогулок, подвыпившие, бомжи, просто задержавшиеся на работе или еще где-то. Жуй проехал несколько кварталов по семирядной улице, прежде чем увидел первого (и пока единственного) прохожего – молодого мужчину в осенней ветровке, который при виде движущегося мотоцикла с темным седоком весь как-то сжался и втянул голову в плечи.

Очень мало было и движущегося автомобильного транспорта. Город казался пустым. «В целях предотвращения массовых беспорядков власти сделали комендантский час, – думал Жуй, – иначе как еще объяснить отсутствия жизни на пензенских улицах? Окна домов горят, но бары и магазины не работают. Но и патрулей нет…».

А может быть Жуй не видел никого, потому что следил за дорогой и пребывал в какой-то прострации. Он устал ехать, он проголодался, но в голове работало нечто похожее на внутренний компас. Жуй был в Пензе впервые и даже приблизительно не представлял никаких ориентиров, не знал тут ничего и даже не догадывался в какую сторону сворачивать и по какой улице ехать. Мало того, он понятия не имел куда едет, но ни на минуту не сомневался, что его путь единственно верный. Внутренний компас работал, поворачивая его голову туда или сюда, словно кто-то вел его вперед, указывал дорогу, которая должна была уткнуться во что-то конкретное. Только во что? По плану, согласованному с Олесей Левит, он должен был приехать в одну гостиницу на берегу реки Суры, где на его имя заказан номер и где он должен будет отдыхать, но он не удержал в голове ее название, поэтому найти ее в темнеющем городе было чересчур затруднительно. Он и реку-то не видел, какая она – Сура? Меньше Невы? Если только ловить такси и объезжать все прибрежные гостиницы? Но Жуй ехал, давил на газ, смотрел вперед, а когда интуитивно чувствовал, что тут или там надо свернуть – сворачивал не задумываясь.

Двигатель его «Ямахи» равномерно гудел, колеса шуршали по асфальту, мимо проплывали незнакомые здания, скверы, магазины, заборы и не работающие увеселительные заведения. Многоэтажные районы вдруг менялись частными застройками, которые, обрываясь, давали место другому району, еще более многоэтажному чем предыдущий. Было очень много магазинов и ни у кого не горели вывески.

Жуй свернул налево, потом направо и внезапно оказался в полном отсутствии уличного освещения. Другой бы на его месте трижды подумал бы прежде чем углубляться в незнакомую улицу, лишенную света, но парень даже не сбавил скорость. Вообще все это казалось ему довольно странным. Нет, не город. А то, как он ориентировался на его улицах, выбирая повороты с такой необъяснимой уверенностью, как если бы он ездил этим маршрутом не один раз. При том, что он видел окружающие его пейзажи впервые в жизни. Он переключил скорость с третьей передач на вторую, он взволновался, что просто-напросто заблудиться в незнакомом городе, если будет продолжать лихо и беспечно полагаться на интуицию. А на небольшой скорости он хотя бы сможет запомнить путь и вернуться по нему назад, если почувствует, что заехал в тупик.

Куда он вообще двигается? Где его гостиница?

Между тем вокруг него уже сгустилась кромешная темнота, нарушаемая очень редкими лучами света далеких окон, да грустной луной, то и дело скрываемой за размазанными по черному небу облаками. Черные силуэты деревьев, домов, еще чего-то на не менее черном небе. Андрей остановился и отпил воды из бутылочки. И тут боковым зрением заметил промелькнувшую справа тень. Черное на черном. Закрутив крышечку, он убрал бутылку в рюкзак. Напрягая зрение, он смотрел на то место. Ничего. Он возобновил движение, проезжая мимо одноэтажек, школы или интерната, автосервиса, еще какого-то дома, мимо длинного кованного забора, все казалось вымершим, нелюдимым.

И вдруг опять тень, на этот раз Жуй успел определить ее очертания – кто-то или что-то человекообразное, но пронесшееся с невероятной скоростью. Показалось? Жуй мотнул головой – он просто устал, он в незнакомом месте, вот фантазия и распустила свои нездоровые руки. Продолжая двигаться на второй скорости, он минул неработающий светофор и свернул налево, через пару кварталов после очередного светофора опять налево. Тут он резко вдавил на тормоз, так как прямо перед его колесом кто-то прошмыгнул. Будто очень огромная крыса с длинным хвостом и это была не галлюцинация.

И опять тень, на этот раз на небе. Как брошенная кем-то тряпка.

Жуй выехал на склон и непонятное чутье велело ему выбрать дорогу направо – вниз по склону. Замечательно! Почти сразу после стоящий по обеим сторонам хрущевских пятиэтажек с обоих же сторон Андрея окружили старые кладбища. За оградами и заборами он не видел могил, он их чуял. В другое бы время Жуй почувствовал кладбище за километр и, оказавшись поблизости, не упустил бы возможности вдоволь поразвлечься на могилках, устроить свистопляски с осквернением и даже с эксгумацией, как это было, например, в Петербурге. С некоторых пор Андрюша обожал кладбища, особенно старые заброшенные, а небольшой погост мимо которого он проезжал был именно таким. Спускающаяся по склону широкая улица будто разделяла одно кладбище на две части, слева над старыми деревьями во мраке можно было обнаружить верхушку церковного купола. Справа же было кладбище иудейское, а это придало бы жуевским похабствам особый флер.

Короче говоря – искушение было велико. И преодолеть его помогала сильная физическая слабость Жуя и та магнитная тяга, что вела его вперед, не позволяя отвлекаться. Съезжая с холма, пуская слюнки и глядя по сторонам (слева православные кресты, справа – шестиконечные звезды Давида), он, тем не менее не останавливался. Вскоре Жуй свернул налево и притормозил у арочных ворот, ведущих на кладбище православное. Ему туда. Значит все-таки на кладбище. В горле пересохло и, допив воду из бутылочки, он въехал в ворота и стал медленно двигаться по широкой асфальтированной дороге, петляя меж давних могил и не менее старых деревьев, превратившим кладбище в мрачный лес. Желание спрыгнуть с «Ямахи» и броситься к могилам было зудяще-непроходящим, Жуй даже не знал, что, собственно его сдерживает. Может для этого он сюда и приехал? Это и есть его конечная цель – давным-давно упокоенные позвали его к себе! Растормошить их, развлечь своим концертом! Только у юноши не было с собой гитары, но это не беда, он может устроить праздник и без музыкальных инструментов – дай только ему волю!

Ему стали встречаться люди. Они были одеты во все черное, они пропускали его вперед и с каждым метром их становилось больше и больше. Все молчали, приветствуя Жуя бледными невыразительными лицами и легкими поклонами головы. Жуй не отвечал, по большому счету он плевать хотел на этих типов и на их приветствия. Игнорируя «людей в черном», Андрей двигался дальше, углубляясь в темное кладбище. И вдруг перед ним возник величественным собор из красного кирпича. С фасадов стен на него смотрели лики святых, верх венчали тяжелые приземистые купола с золотыми крестами. Жуй содрогнулся всем телом. Как он мог не почувствовать этот собор? Он был вынужден остановиться и ненавистно прищуриться, так как вид святых на фасаде ослеплял его и, проникая внутрь тела, заставлял болеть все суставы и органы. В животе сжался комок, голова заболела, затошнило. Жую стало очень тяжело дышать. А у главного входа в собор его поджидала целая толпа чернорубашечников. Многие были с горящими факелами, со знаменами, среди них было много животных – коз, собак, свиней, домашних птиц, один теленок и даже молодая лосиха, сильно хромающая на заднюю ногу. Все молчали.

Сдерживая головокружение и тошноту, Жуй въехал в толпу и остановился, осматриваясь. Люди в черном выжидающе смотрели на него блеклыми глазами, а он смотрел на них и раздумывал, что за игру они затеяли. Они определенно хотели чтобы он вошел в храм, именно для этого они (или кто-то) заманили его в это место. Только была одна маленькая загвоздка – у него не было ни малейшего желания входить внутрь, церковь, как и все религиозные вещи и атрибуты вызывали у него приступ сильнейшей ненависти от которой он не мог избавиться. Ничто не могло заставить его войти, люди в черных одеяния сильно ошиблись если полагали, что он вот так свободно прошествует внутрь. Нет-нет-нет! Ни за что! Он поставил ногу на педаль газа и, плюнув на всех, выплюнул из выхлопной трубы порцию газа.

– Não vá para longe dela, você precisa fazer o login para dentro. Você lá esperando.² – произнесла одна из женщин, стоящий рядом. Это была молодая черноволосая девушка, очень симпатичная, но с вампирской бледностью лица. Жуй ответил ей тоже по-португальски:

– Eu não posso entrar. Não sei o que teria inventado, as crianças, mas eu não chegar mais perto. Perdoai!

– Pode e deve! Não tenha medo, este é o lugar para você com segurança.

– Eu não quero!

– Você está aqui para isso. Você lá esperando para entrar.³

Жуй отвернулся от португалки и еще раз взглянул на фасад торжественного и монументального собора в псевдовизантийском стиле, девчонка сказала, что церковь для него безопасна. Что она имела в виду? Его тошнит! Ему хочется скорее уехать! Однако… Пересиливая фобию, Жуй остановил свой взгляд на одной из картин – портрет в полный рост одного из святых, Жуй не знал и не хотел знать которого именно. Только сейчас он увидел, что лицо святого было обезображено.

Почти всю дорогу до Пензы он думал о Нади Гриковой. Он старался не думать, но думал. Вспоминал, как они были вместе, как любили друг друга, как спали в одной постели. Она готовила ему завтраки, гладила сценические костюмы, советовала как выглядеть перед публикой. Она заботилась о нем как о родном, а он отвечал ей взаимностью, хотя из-за плотного графика выступлений и репетиций у него не всегда хватало для нее времени. Надя понимала, что любит артиста и живет с человеком который частично принадлежит не себе и не ей, а публике. Вот у его друга Володи Рикардо бывшая жена наотрез отказывалась смиряться с тем, что барабанщик «Толпе» зачастую предпочитает общество фанаток. Потому недолговечный Володин брак распался менее чем через два года, зато у барабанщика остался маленький сынок, о котором, впрочем Рикардо вспоминал лишь когда речь заходила об алиментах. Это было не очень хорошо, Жуй упрекал Рикардо, но с радостью понимал, что такая фигня их с Гриковой отношениям не грозит. Но все пошло прахом!

Где теперь Надя? Где теперь он сам?

Он отвел взгляд от оскверненного образа святого на фасаде собора. «Она позвонит, – думал Жуй, слезая с седла «Ямахи», – конечно позвонит! И тогда я плюну на вас на всех!» С этими мыслями он вошел в собор через высокие приоткрытые врата и почувствовал неожиданную легкостью и радость. Тошнота и ненависть прошла как только он попал под высокий расписанный соборный свод.

Собор был осквернен. Все иконы сорваны со стен, разбиты и замазаны, церковный инвентарь тоже разбит и раскидан по мраморному полу, везде был мусор и отходы жизнедеятельности. На стенах всякие гадости, плохие слова, символы пентаграммы и другие. Короче говоря: все что можно было уничтожить, изувечить, опаскудить и смешать с грязью – все это и было сделано. Осквернители даже забирались под свод и замазывали святые лики там наверху. В центре у бывшего церковного алтаря стояли двое – один в алом плаще до пола, вторая – непревзойденно прекрасная женщина, красивее которой Андрей не встречал. Это была его женщина – Ламия. Она была в пурпурном королевском платье времен средневековья, бесчисленные украшения из золота, серебра и драгоценных камней сверкали на всех участках ее тела, огненно-рыжие волосы, украшенные изумительной по своей красоте диадемой легким пламенем ниспадали на спину. Все в ней было прекрасно. Жуй не мог отвести взгляда, он приблизился к ней и она заключила его в объятия, принялась жарко целовать, а он, конечно, не мог не ответить и на какое-то время в центре оскверненного храма возникла не свойственный для этого места легкий разврат. У Жуя появилась эрекция и он не скрывал этого, благо, что все иконы были либо замалеваны либо перевернуты и не могли осудить его своими упрекающими взглядами.

– Дорогой, милый, – шептала Ламия, захлебываясь от возникшей между ними страсти, – любимый, любимый. Подожди… Постой… После. После, любовь моя… Терпение. Позволь представить тебе человека…

Жуй оторвался от Ламии, а она, поправив декольте представила ему молчаливого свидетеля их сцены – человека, укутанного в алый плащ с надвинутом капюшоном. На шее у него висела большая золотая пентаграмма в центре которой была голова козла. Ламия назвала человека Верховным Магистром – Федериком-Этьенном де Монпелье. После этих слов человек снял капюшон и сделал шаг к Жую. Это был плотный мужчина с волевым лицом, некогда красивым да и сейчас вполне приятным. Синие живые глаза в обрамлении мелких возрастных морщин, шелковистые пряди каштановых волос зачесаны назад. Изгиб губ и морщинки носогубного треугольника говорили о достаточно добродушном характере. Не агрессор. Но диктатор – глаза сканировали каждый квадратный сантиметр Жуя, так делают профессиональные переговорщики, выискивая в собеседнике говорящие детали личности. Жуй давно не смотрел на себя в зеркало, но догадывался кто предстал перед Федериком-Этьенном де Монпелье – помесь человека с тварью из самого гнилого болота. Андрей же смотрел на золотую пентаграмму на груди у де Монпелье, а вернее – на козлиную голову в ее центре. Кого-то она ему напоминала, и намек на сходство козла с его собственным портретом взбесили молодую рок-звезду. Внутри у него стал распускаться бутон неудовольства, раскрывающийся в цветок недоброжелательности и вражды.