Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
Ледяная тоска охватила его. Только сейчас он понял, что, если не считать его жены-ведьмы, он остался абсолютно один. Ни одного друга и ни одного врага. Как это ни странно, всех товарищей, подружек, знакомых, недругов и просто посторонних людей заменила собой одна единственная женщина. Та, с которой он сочетался браком. Теперь она заменит ему всех, и даже маму. А он будет для нее тем единственным и неповторимым, для кого она предназначалась еще в момент зачатия более четырех столетий назад.
Глава 28
Два следователя в палате у Левит
Россия. г.Тура
30 октября – 1 ноября 2017 г.
А дальше все было очень банально – Олеся очнулась в больничной палате на двух человек. Кардиологическое отделение Туринской областной больницы. Почти три дня между жизнью и смертью. У Олеси отказало сердце, она перенесла операцию, но, разумеется, ничего об этом не знала.
Она приходила в себя, но ненадолго, ничего не понимала. Врачи говорили, что у нее случился инфаркт миокарда, она запросто могла бы отдать концы если бы ей не оказали немедленную помощь и не привезли в город Тура. Ее спасли, буквально вытащили с того света. Теперь ей ни в коем случае нельзя волноваться, переживать, исключена физические нагрузки и так далее. Левит лежала на кушетке облепленная разнообразными датчиками, чьи показания в виде неотрывных кардиоритмов передавали на экране стук ее сердца. Поврежденный электрошокером глаз был замотан марлей, врач сообщил, что у нее сильное повреждение роговицы и ожог сетчатки, предстоит операция и существует большая вероятность, что зрение вернется не полностью. Кроме того у нее трещина в черепе и несколько серьезных порезов и ссадин. Женщина слушала докторов и блаженно улыбалась. Ее избавили от болей, лечат раны, ее кормят, ей дают витамины и даже выносят утку.
Она спросила, как долго она тут валяется, ей ответили, что третий день. Она спросила где она вообще, ей ответили что в городе Тура. И тогда врачи в белых халатах тоже задали ей кое-какие вопросы, первым из которых касался ее имени и фамилии. Олеся назвала, врачи записали и тихо так, вежливо улыбаясь, поинтересовались не та ли она женщина, что работает с артистом под псевдонимом «Жуй»? Олеси было так сладостно легко, мысли ее будто вальсировали в каком-то несфокусированном тумане, она не видела причины говорить неправду и она с блаженной улыбочкой подтвердила свою связь с Жуем, но не забыла уточнить, что больше не имеет с ним никаких общих дел. Врачи отошли и долго шептались. Одурманенная анестезией и лекарствами, Олеся улыбалась и помочилась под себя. Просто так. Прибежала санитарка, врачи удалились.
Левит поела рисовую кашку на молоке, откинулась на подушку и вскоре опять уснула. Так прошел еще один день, Олеся набиралась сил, ее отключили от одного из двух кардиоаппаратов. Ее осматривали врачи, делали перевязки и брали анализы, удовлетворительно кивали. Сама Левит старалась помалкивать, ссылаясь на слабость и легкую амнезию, не позволяющую ей вспомнить о том, как она очутилась в этом регионе. Но вечно так продолжаться не могло и второго ноября к ней в палату зашел следователь Павлов Михаил Львович. Это был уже немолодой мужчина с густыми черными бровями и зачесанными назад волосами, поверх гражданской одежды был накинут белый медицинский халат. В руках папка с какими-то документами, в кармане ручка.
– Госпожа Левит, – вежливо, но твердо заговорил Михаил Львович. – Я думаю, нам пора прояснить ситуацию, вы не считаете?
– Пожалуй, – согласилась Олеся, удобнее устраиваясь на подушке.
– У нашего отдела накопились к вам некоторые вопросы, – одевая очечки, сказал следователь. Лизнув кончик пальца, он перелистал несколько листов из папки и воззрился в какой-то текст.
– Задавайте, чего уж там…
– Ну что-ж, начнем с самого начала. Скажите, что вы делали в бытовке лесорубов посреди тайги? – спросил следователь.
– Я попала туда случайно.
– Откуда вы ехали?
– Я… Мне неудобно в этом признаваться… Пообещайте, что вы не станете распространяться об этом. Ну я… Короче, я искала моего подопечного Андрюшу Жуя. Знаете такого?
Следователь Павлов взглянул на нее поверх очечков и женщина заметила в его карих глазах не то испуг не то возмущение тем фактом, что она при нем упомянула псевдоним «Жуй».
– Вы искали его? – переспросил следователь. – Ах, ну да… Вы ведь работали с ним?
– Это долгая история. Случилось так, что мы переругались. Понимаете, Жуй в последнее время стал неуправляем, просто слетел с катушек и с ним стало невозможно работать. Вот мы и психанули. Разошлись как в море корабли. Однако я, подумав немного, решила вернуть его. Он, гаденыш, слишком жирно зарабатывает, что бы я так просто его отпустила. Слышала, что он приехал куда-то в этот район. Я вроде как напала на его след и хотела встретиться с ним. Поговорить.
– Вы с ним встречались? – задавая этот вопрос Михаил Львович посмотрел на Олесю таким взглядом в котором явственно отражалась надежда услышать положительный ответ. Странный взгляд, заставивший Олесю запнуться на несколько секунд и как следует подумать над дальнейшими ответами.
– Нет, я его так и не нашла, – медленно ответила она, не спуская со следователя беспокойный взгляд. Михаил Львович отвел взгляд и попытался собраться, устремив темно карие глаза в бумаги.
– Созванивались по телефону? – почему-то его очень интересовало, поддерживает-ли Левит контакт с Жуем, казалось-бы, причем тут вообще этот маленький засранец.
– Нет.
– Вам не кажется, что позвонить по телефону гораздо проще и быстрее, чем ловить этого человека по Ямало-Ненецкому автономному округу?
– Кажется.
– Но?
– Но он не берет трубку.
Михаил Львович замолчал и долго испытующе смотрел на Левит поверх очечков. Он держал ручку, но пока еще ничего не записал. Потом он опять отвел взгляд и на минуту о чем-то глубоко задумался, казалось в эту минуту он погрузился в свой внутренний мир.
– В каких отношениях вы находитесь с Алексеем Метким? – вдруг спросил он.
– С кем?
– Госпожа Левит, вы знаете о ком я говорю. Так в каких отношением вы с ним находитесь?
Олеся замолчала. Ее единственный глаз нахмурился. Что ответить? Правду или тоже соврать? Что если она скажет, что они с ним любовники? Тогда Павлов примется допытываться при каких обстоятельствах они познакомились, насколько были близки, что она о нем может сказать. Спросит, не вместе ли они искали Жуя. Эти предстоящие вопросы молнией вспыхнули в ее голове и она мгновенно придумала на них ответы, но прежде чем начать говорить она должна сама кое-что узнать.
– Я вам все расскажу, господин следователь, – произнесла она, – но позвольте прежде и вас кое о чем спросить.
– Спрашивайте.
– Что с ним?
– С кем?
– Теперь уже вы начинаете юлить. Мы оба знаем что речь идет о Метком. Вы его поймали, да?
– В том-то и дело, что нет, – после некоторого молчания ответил Павлов, – ему удалось сбежать. Это кажется невероятным, но он умудрился покалечить одного из наших ребят и выпрыгнуть в наручниках прямо из полицейского автомобиля.
– То-есть, он в бегах?
– Поверьте, это вопрос времени, – уверил ее следователь. – А теперь расскажите, какие у вас с ним общие дела.
– Мы с ним ловили Жуя.
Следователь вздрогнул всем телом, даже уронил один лист. Когда речь заходила о Жуе господин Павлов прямо-таки менялся, исчезала официальная строгость лица, а взамен появлялось какое-то нездоровое любопытство, какое Левит могла сравнить с тем, какое бывает у людей, заглядывающих за завесу большой тайны.
– Поподробнее, пожалуйста, – на одном дыхании произнес следователь. Его очечки блеснули в свете ламп.
«Любопытно, – подумала Олеся Нахимовна, – что будет думать обо мне этот следователь, ежели я ему расскажу всю правду? Похоже, за информацию о Жуе этот пожилой коп готов даже деньги приплатить, не стану торопиться…»
– Лучше вы расскажите, зачем вам Меткий? – спросила Левит у горящего нетерпением следователя. – Вы его в чем-то подозреваете?
– Подозреваем? – на лице Михаила Павлова изобразилось истинное удивление. – У нас есть основания полагать, что он непосредственно причастен к вооруженному конфликту на озере Виви. Что вам об этом известно?
– Не понимаю о каком озере вы толкуете. Что еще за озеро такое?
– Могу поспорить, госпожа Левит, что вы уже давно желали поделиться со следователем всем, что накопилось у вас на душе, не так ли? Сейчас самое время.
– Я не понимаю что вы от меня ждете, – Левит посмотрела в потолок.
– Вы обидитесь, если я признаюсь, что с вами трудно разговаривать? – спросил следователь Павлов, снимая очечки и укладывая их в нагрудный карман пиджака под медицинским халатом. – Вы лжете почти во всех ответах, но я не могу понять, что вы скрываете. Хочу сказать вам, что пока вы проходите по этому делу как свидетель, но если вы не станете сотрудничать со следствием, то можете запросто сделаться соучастником. Я сильно сомневаюсь, что вы не знаете, что произошло на озере Виви.
– Почему вы так решили? Я с Метким приехала в этот регион вслед за Жуем и…
Михаил Львович Павлов шумно захлопнул папку с документами. Левит невольно вздрогнула.
– Я хотел по-хорошему, – резко сказал он. – Надеялся, что вы мне поможете. Что мы поможем друг другу. Но вы почему-то упрямитесь, госпожа Левит. Значит есть что скрывать, так? Давайте по порядку: вас с Метким задержали на одной лесопильне…
– Может вы хотите повесить на нас…
– Ничего мы на вас не вешаем. Мы уже знаем, что к зверствам на лесопилке вы не причастны, мы вообще вас случайно задержали и если бы ваш саратовский дружок не драпанул от нас со всех ног, мы бы вероятнее всего отпустили бы его сами… – у следователя зазвонил телефон, он прервался и ответил. Слушая собеседника, Павлов взглянул на Левит и сказал «Э…Нет, я сейчас не могу. Я разговариваю со свидетелем. Да…» Убрав телефон, он продолжил: – А так у нас появился повод для выяснения личности этого человека, им оказался Леша Меткий, криминальный авторитет из Саратова. Какое редкое совпадение, не правда ли?
– О чем вы?
– В ночь с двадцать первого на двадцать второе октября на озере Виви произошло столкновение бандитских банд с Поволжья с военными. Полегло очень много человек с обоих сторон. Кроме того там присутствовали какие-то личности, не принадлежащие ни к военным, ни к бандитам. Некоторые из них выжили, кое-кого удалось поймать и сейчас с ними работают следователи и психологи, только они оказались настолько неординарными личностями, что вообще не идут на контакт. На них ни действует ни гипноз, ни криминалисическая психология, ни даже специальные препараты. Но самое интересное то, что судя по всему на озере Виви был проведен какой-то страшный ритуал с применением многочисленных жертв из числа крупных животных.
– Меня там не было, я ничего не знаю.
– А где вы были в эту ночь?
– Допустим, не помню.
– Госпожа Левит, я с вами не шучу.
– Ни в каких ритуалах я не участвовала, – упрямствовала Левит, отворачивая взгляд и сгорая от стыда. Она чувствовала себя как маленькая не умеющая врать девочка.
– Кто вас избил? – поняв что дальше вытягивать эту тему бессмысленно, следователь Павлов сменил тактику. – Кто нанес вам такие увечья? У вас следы от электрошокера, а они в больших количествах были у тех мутных типов. Поволжские бандиты отвлекали огнем военных от ритуала, который проводился на озере.
– Не понимаю о чем вы говорите, вообще ничего не понимаю… – Олеся принялась теребить повязку на поврежденном глазе, чем сделала себе только больно.
– Вы были полностью в крови, госпожа Левит! В крови животных и в воде с того озера. Словно ныряли в кровь. И следы от электрошокеров. И компания саратовского бандита, который, как я полагаю, принимал непосредственное участие в перестрелке. Вы ведь оттуда ехали такие избитые и покалеченные, не так ли?
– Все, я устала, – женщина отпустила повязку и приложила руку к сердцу. – Я себя плохо чувствую, у меня что-то в груди закололо, мне нужен отдых.
– Аппарат показывает, что с вами все в порядке.
Левит сделала глубокий вдох. Отбрыкиваться от следователя не имело смысла, он прекрасно понимает, что Олеся и Леша имеют к тому шабашу непосредственное отношение. Павлову, разумеется, необходимо знать что там произошло. Левит на минуту задумалась. А что плохого будет, если она все расскажет? Она выложит перед следователем все до капельки, все как есть, снимет с себя весь этот груз и с чистой совестью вернется в Петербург, а уголовный розыск пусть разбирается. Ведь, фактически, она чиста. На ней не висит никакого преступления. Так чего-же она молчит как рыба?
– О-кей, – сказала она, откинувшись на подушку. – Я попробую вам объяснить, но поверьте, эта история изобилует чудесами. Но сейчас я, действительно устала. Честное слово. Приходите завтра утром, я расскажу вам одну повесть о маленьком мерзавце и тетеньке с татуированной кожей.
– Мне бы очень хотелось услышать это сейчас, – потребовал Михаил Павлов.
– Не могу, простите. Я устала.
Михаил Львович долго смотрел на нее и на его лице с нервной быстротой менялись выражения. Озабоченность, нетерпение, измождение. Поднявшись с табурета, он направился к двери, но едва взявшись за ручку, резко обернулся и произнес:
– Хотите сделку?
– Говорите, – заинтересовалась Левит.
– Вы рассказываете мне все сейчас. С самого начала и до самого конца. Всю правду. Ни завтра, ни потом, а сейчас.
– Любопытно. А в чем смысл сделки?
– Это будет единственный раз, – произнес следователь. – Вы должны рассказать все так, чтобы у меня больше не возникало вопросов и тогда я обещаю, что больше не побеспокою вас. Ни я, ни кто-то еще. Все рассказанное вами не будет протоколироваться, у меня хорошая память. Но вы должны пообещать, что не станете врать, как делали это целый час. Ну что? Прежде чем вы ответите, я сразу скажу вам о том, что будет если вы не пойдете на сделку. Я буду мучить вас ежедневно своими вопросами пока не добьюсь более-менее правдивых ответом, при необходимости я могу вколоть вам сыворотку правды или пропустить через полиграф. Я могу. Из разряда свидетелей вы можете перейти в разряд соучастников, а значит – подозреваемых в принадлежности к запрещенным в Российской Федерации диструктивным сектам, в проведении обрядов с массовыми жертвоприношениями, в издевательствах над животными, в убийствах и прочее. Я даже затрудняюсь предположить на сколько лет заключения тянет такой букетик.
– Вы не оставляете мне выбора, – тихо ответила Левит, готовясь к долгому и невероятному повествованию. – А ваш начальник одобряет такой метод ведения дел?
– Это не важно, – уклончиво сказал следователь и тут Олеся поняла, что из-за своей жажды узнать побольше о Жуе, Михаил Львович идет на должностное преступление. Жуй интересен не следователю Павлову а Павлову-человеку. У Павлова-человека была какая-то потребность в Жуе, от его упоминания он словно садился на угли. Его глаза бегали, руки делали ненужные нервные движения, речь становилась быстрой нетерпеливой.
Олеся Левит пошла на сделку с Павловым. Он сидел в ее палате несколько часов, за это время санитарка несколько раз заходила и шепотом ругалась, приходили врачи и тоже ворчали. Левит говорила, что все в порядке, что она чувствует себя сносно и отвечает на вопросы следователя, что это необходимо.
Левит рассказала Михаилу Львовичу практически все, она и сама не могла больше хранить всю эту удивительно-страшную историю в себе одной, удивляясь, что до сих пор пребывает в относительно здравом уме, хотя несколько раз сталкивалась с вещами, воистину умопомрачительными. Она начала с того времени как стала замечать в Андрее Жуе странные волнующие и пугающие изменения. Описывая все в точности так как было Левит дошла до гастролей «Наяву» и много времени отвела описаниям видоизменения Жуя, его повадкам, его настроению и особенно его новому образу, который, по ее словам, просто поглотил прежнего Жуя, оставив от него разве что имя. Рассказывая о Жуе, Левит не забыла упомянуть и его верную подружку Ламию.
Павлов слушал так внимательно и так пристально смотрел в глаза Олеси Нахимовне, что казалось, от услышанного зависит вся его дальнейшая судьба. Он не оспаривал ничего из услышанного, хотя порой Левит говорила вещи не укладывающиеся в голове. Но Михаил Львович верил всему, кивал, задавал уточняющие вопросы и как и обещал, ни записывал ни слова. Все его принесенные бумаги лежали на тумбочке, а сам он дал ей обыскать себя, показывая, что не имеет звукозаписывающей техники.
Олеся продолжала рассказ, однако стала замечать за Павловым все больший интерес к персоне Жуя, просто-таки нездоровое любопытство именно к его личности. Слушая Олесю, он порой словно отключался и глубоко размышлял, кивал сам себе, безмолвно шевелил губами. Порой он опускал голову, задумывался, тяжело вздыхал, но как только повествование вновь затрагивало Жуя, менялся в лице и зажигал в карих глазах огонек душевного порыва.
Стараясь думать, что Павлов так своеобразно переваривает ее историю, Левит продолжала повествование, переходя от города к городу. От Саратова к Пензе, от Пензы к Саранску. Обличье Жуя менялось все сильнее, это страшно интересовало Михаила Львовича Павлова. Следователь сидел бледный как потолок, отвечая на его вопросы об Андрее Жуе Олеся стала понимать, что перед ней сидит не совсем здравомыслящий человек. Михаил Львович был надломлен чем-то. Чем? Жизнью, работой? Может ему изменяет жена, может застукав его за изменой, она отсудила у него особняк и не позволяет детям встречаться со своим отцом? Или у него проблемы с законом? Или с кредитами? Его что-то сильно не устраивало в его жизни и Олеси Нахимовне все сильнее казалось, что ответы на мучавшие его личные вопросы он хочет найти в… Андрее Жуе. Чем больше она говорила об Андрюше, тем чаще видела нездоровый блеск в темных глазах следователя, причем очень похожий огонек она уже видела много раз у жуевских фанатов, вопящих перед сценами и крушащих все вокруг после выступления группы «Толпе».
Левит замолчала. Испытывая голод и усталость она остановилась на том, как села в рейсовый автобус до поселка Быково (где она так и не появилась), повинуясь приказаниям «абонента 0379». Может достаточно на сегодня? Часы показывали третий час ночи, за оконными жалюзи выла вьюга. Под пиратской марлевой повязкой ныл глаз. Олеся попила воды.
– Пожалуйста, продолжайте, – нетерпеливо потребовал следователь.
И она, собравшись с духом, рассказала все до конца. Все как было, ни утаив ничего. И про верховного магистра Федерика-Этьенна де Монпелье, и про озеро Виви, и про Меткого. Так постепенно, она дошла до логического конца, произошедшего на лесопильне.
Выложив эту историю, она будто скинула с себя тяжелый груз. Все, отныне, все что касается Жуя – не ее проблемы, она будет отдыхать, лечиться и вскоре благополучно вернется в родной Санкт-Петербург. Теперь за Жуя вплотную займутся правоохранительные органы, они, в конце концов за это получают зарплаты, премии, должности и санаторно-курортное лечение, а вот этот Павлов готов ринуться на Жуя вообще с голыми руками, подогреваемый одним только желанием.
А под конец разговора следователь долго копался в принесенных бумагах, потом, найдя нужный лист несколько минут потратил на прочтение некоего текста, потом выходил куда-то разговаривать с кем-то по телефону и, вернувшись, спросил у женщины, знает ли она человека по фамилии Стрекачев. Левит знала одного Стрекачева, она училась с ним в школе в параллельных классах, но судя по всему это совсем не тот человек о котором говорит Павлов. Следователь сказал, что гражданин Евгений Стрекачев может быть также известен как Любосвет. Левит хотела не раздумывая ответить отрицательно, но вдруг запнулась и медленно начала вспоминать. Прозвище наводит на воспоминания… В памяти всплыл ни так давно произошедший фрагмент: она в звукозаписывающей студии в Питере, обнимается в Сережей Бизоном и в самый интересный момент натыкается на статью в известной газете «Совершенно Секретно»… Да, там было про какого-то маньяка, его жертву и некоего язычника… Что говорил Бизон про язычника? Левит помнила смутно, в ту минуту ее голова была занята совсем другим, но Павлову она сказала, что прозвище знакомо и что в общих чертах она ознакомлена с учениями этого человека.
– Как думаете, Любосвет сможет утихомирить Жуя? – вдруг неожиданно спросил Михаил Львович и серьезно посмотрел в глаза Левит.
Олеся честно призналась, что понятия не имеет кто может прижучить Жуя. А про язычника по имени Любосвет она, увы, знает так мало, что не имеет своего мнения по поводу его деятельности и его влияния на Жуя. Следователь долго пребывал в задумчивости. Повторно читал тот лист из папки. Хмурил лоб, протирал очечки и разговаривал сам с собой.
Под утро Павлов покинул палату. Он ушел тихо, не попрощавшись, задумавшись, едва не позабыв свои ненужные документы. Как только за ним тихо прикрылась дверь Левит с невероятным облегчением откинулась на подушку и закрыла глаза. Ей было легко как не было легко уже очень давно, она все рассказала, она поделилась, ее услышали, ее поняли, ей поверили. Ей помогут, ей дозволяется умыть руки и обратиться из действующего лица в зрителя с поп-корном.
Она устала от утомительного разговора и провалилась в глубокий оздоровительный сон. Кардиограмма на аппарате отображала ровные, спокойные синусойды.
Во сне Олеся Левит улыбалась.
г.Тура
2 ноября 2017 г.
Она проснулась самостоятельно, ее специально не будили, давали отдохнуть после тяжелой изнуряющей беседы со следователем. В окно кардиологической палаты пробивался неяркий рассеянный свет, был виден занесенный снегом карниз под окном. Снег? Здорово, ночью шел снег. Настроение у Олеси было замечательное, она чувствовала себя вполне здоровой и готовой встать и пойти куда-нибудь, ее даже почти отпустило желание покурить. Она хорошенько от души потянулась, и послушно проглотила все принесенные медсестрой таблеточки. Пришел главврач, осмотрел пациентку, долго и внимательно слушал сердцебиение, изучал кардиограмму и вполне удовлетворенный отпустил несколько шуточек. Не лишенная чувства юмора Левит ответила несколькими остротами и они оба рассмеялись.
Потом был обед (завтрак Олеся проспала), увы, не самый вкусный, так как некоторое время ей предписывалась специальная диета. Когда Левит допивала ягодный кисель в палату вошел человек. Он вошел в палату как к себе в квартиру, не постучавшись, не предупредив. Олеся воззрилась на него, как если бы он проник в ванную, где она принимала душ, но мужчинка нисколько не смутившись, плюхнулся на стоявший табурет и, развалившись по-барски, закинул ногу на ногу. У него были грязные зимние кроссовки, он даже не удосужился одеть бахилы.
Олеся медленно поставила стакан с киселем на поднос. Это что еще за персона?
– Ну и скукотища здесь, – заключил непрошенный гость после оценивающего осмотра палаты. – Хоть бы телек поставили.
– Мне нельзя телевизор, – ответила Левит. – Мне нельзя негативные эмоции. А вы, собственно, кто?
Не меняя позы человек долго искал свое удостоверение, шаря по всем карманам. Он вывалил на тумбочку рядом с недоеденным обедом деньги, презервативы, какие-то бумажки, ключи, и, наконец нашел искомое, вынул из кармана и предъявил Олеси корочку из которой она узнала, что перед ней сидит следователь по особо важным делам капитан Ян Эдвардович Таль. У Олеси сразу испортился аппетит и настроение.
– Что вам нужно? – холодно спросила она.
– Хм… – Таль даже почесал нос. – Что мне нужно? Мне бы хотелось глубокого минета… Но тебе, красава, докторишки не разрешают…
– Что вы себе позволяете?
– А что такого? Только не говори, красава, что ты монашка.
– Молодой человек, покиньте палату!
– Эй, глупенькая, чего ты раскудахталась? Ну пошутил я, пошутил! Правда, ржачно? – Таль резко засмеялся и так же резко замолк. – Выдела бы ты сейчас свои глазенки!
– Главврач знает, что вы здесь?
– Разумеется.
– Странно, и как он вас впустил?
– А как бы он меня не впустил? Я же мент при исполнении!
– Для чего вы явились, мент при исполнении?
Ян Таль с кряхтением приподнялся со стула, пернул и собрал все выложенное из карманов обратно. Он сразу не понравился Олеси, и не только своим вызывающим поведением, непозволительным никому, тем более сотрудникам правопорядка, но еще чем-то неосознанным. Таль излучал негатив как масляный радиатор тепло, как лампочка свет. Да, у него было удостоверение, и нет причин считать его ненастоящим, но все равно следователь Таль был похож не на полицейского, а на выпившего уголовника. Невоспитанный наглец. Олеся чувствовала от него плохую испорченную ауру, с ним было неприятно было находиться в одном помещении, даже если бы он был прилично одет и разговаривал-бы строками из сонэт Шекспира. Еще раз испортив воздух, Ян Таль встал перед Олесей и женщина с омерзением увидела на его джинсах то, что после выхода песни певца Ираклия называла «каплями абсента». Левит судорожно выдохнула и отвернулась, в груди стало тяжело.
– Давай, подружка, рассказывай, – произнес Таль.
– Про что?
– Про Жуя! – следователь вновь уселся на табурет. – Давай, по-порядочку, я слушаю.
– Вот как… – Левит почувствовала словно падение, ее куда-то потянуло. Куда-то вниз, в пропасть. – Я уже все рассказала вашему коллеге.
– Павлову, что-ль? – прыснул Таль.
– Ему. А теперь что, вы мне предлагаете повторять все с начала? Я все ему рассказала и он пообещал мне соблюсти кое-какое условие. Если вы работаете с ним, то должны об этом знать, – Левит все-таки выпила кисель и сурово поставила стакан.
– Этот придурок больше не работает в органах, так что, красава, придется тебе повторить мне то, что базарила ему этой ночью.
– То-есть как это не работает?! – воскликнула Левит и даже приподнялась на локтях.
– Я не знаю что ты ему наговорила, но после того как он провел с тобой интимные беседы в стенах этого чудного госпиталя, он пришел домой, скачал из интернета песни Жуя, прослушал их и… – Таль рассмеялся и развел руками. – Все! Нету больше капитана Павлова! Теперь по нашему городу бегает очередной чудик, пьет водку и поджигает машины! В руки не дается, ругается, кричит, что наконец-то нашел правильный выход!
Левит закрыла глаза. Нет больше того человека которому она выложила все что знала о Жуе. Его нет, он изменился, он поддался творчеству Жуя. Он стал очередной жертвой жуевского образа, он сдался. Вот для чего Михаил Львович так интересовался Андреем, он изначально искал выход из своих проблем и нашел его в песнях Жуя. Левит почувствовала себя виноватой перед Павловым, ведь хороший же мужик был, не то что этот Таль…
Левит открыла глаза.
Новый следователь сидел рядом в грязных кроссовках, с «каплями абсента» на штанах, ухмылялся и она могла бы поклясться, что от него несет перегаром. Нет, она ни за что не станет повторять Талю то, что говорила Павлову, никто (и тем более Таль) не сможет заставить ее пережить все по новому. Она не будет вновь выворачивать душу перед следователем еще и потому, что убеждена в том, что это не нужно никому. Едва только Таль услышит первые фразы из повествования о Жуе, он, наверняка, осмеёт Олесю, выставит ее полной дурочкой. Допрос еще не начался, а он уже оскорбляет ее. Вчера ночью Михаил Львович Павлов выслушал Левит и сорвался, прогнил, изменился в худшую сторону, а вот следователь Ян Эдвардович Таль явился в палату уже морально обезображенным. Он пришел не вести следствие, а насмехаться над Олесей Нахимовной.
Ян Таль ничем никому не поможет.
Левит отвернулась и отчетливо произнесла:
– Уходите, мент при исполнении. Я ничего не знаю.
– Не хочешь сотрудничать со следствием? Подумай хорошенько.
– Я не желаю сотрудничать со следствием! Такой ответ вас устраивает?
– Тогда я…
– Делайте что хотите! А теперь освободите палату!
– Ух какая ты, детка, буйная!
– Идите на х…!!!
Таль некоторое время смотрел на Левит хитрыми лукавыми глазенками, потом встал, подошел к подоконнику и нарисовал маркером на окне то, что рисуют озабоченные подростки. Расхохотавшись в полный голос, он ушел, сказав на прощанье, что еще вернется и Олеся пожалеет, что не хочет быть послушной малышкой.
Оставшись в одиночестве, женщина прислушалась к своему сердцу, которое не нравилось ей вновь возникающей тяжестью и неритмичным тактом. Ей нельзя волноваться, врачи строго запретили любые эмоции, даже положительные. Как минимум несколько дней полного спокойствия, для сохранения которого в палате отсутствовал телевизор и радиоприемник, ни планшета ни айфона у нее не было, интернет отсутствовал. Не разрешались даже газеты, а лишь разные легкие на прочтение книжонки или журнальчики, которые женщину ну ни сколько не интересовали. Олеся Левит вообще медленно читала и терпеть не могла этого делать. Одним словом – связи с внешним миром в больничной палате не было. Левит хотела позвать медсестру и пожаловаться на вновь появившуюся боль под ребрами, отзывающуюся в локте и плече, но вместо этого поудобнее легла на кушетке, закрыла глаза и постаралась успокоиться. Проклятье, да как тут успокоишься? Наглый следователь Таль теперь не слезет с нее, пока не истреплет ей все нервы, он всерьез намерен испортить ей жизнь, при том, что, как ей показалось, не собирается всерьез относиться к этому делу. Что будет если он узнает всю правду как Павлов? Организует масштабную ловлю черта Жуя? Левит даже фыркнула. Ян Таль не ударит пальцем об палец. Если бы он действительно стремился разобраться в деле о Жуе, он бы подошел к допросу посерьезней и ни ушел бы от Левит, не получив от нее ни одного ответа. Вот Павлов поднапрягся, пошевелил мозгами и нашел устраивающий всех безболезненный способ вытянуть из Олеси информацию. А что сделал Таль? Только нахамил и ушел.
Пока Левит думала что делать дальше, она незаметно для себя уснула и проснулась только под вечер от шума в коридоре. На прикроватной тумбочке стоял стакан сока и булочка, Левит поела и прислушалась. Из коридора слышалась громкая развязная речь, смех и звон стекла. Недоуменная Олеся взглянула на часы. Вечер, полчаса назад прошло время процедур, ей должны были снять кардиограмму и осмотреть глаз. Но ничего не сделано, ее даже не разбудили и она проспала не только процедуры но и ужин. Если отсчитывать время от того момента когда ей оставили на тумбочке полдник, то в ее палату никто не заходил больше пяти часов.
Судя по шумовым эффектам, раздававшимся из коридора было бесспорно, что медперсонал больницы пьет спиртное. Пили шумно, не стесняясь пациентов, неприлично веселились, пели песни из нового репертуара группы «Толпе». Олеся помассировала веки, стараясь снять вспыхивающее раздражение и приняла сидячее положение. Отлепив несколько датчиков со своего тела, она нащупала тапки и встала с кровати, ее сразу зашатало, в ушах загудело, ноги чуть тряслись. Кардиологический аппарат тревожно запиликал, по правилам к ней в палату немедленно должна была ворваться как минимум медсестра, но никого не было. Аппарат пищал впустую. Опираясь на стенку, Левит сделал два шага, приоткрыла дверь палаты и заглянула наружу одним глазом (второй пока еще был перевязан бинтами и заклеен пластырем). Коридор был почти пуст, только у процедурной лежал пьяный интерн. Пили в перевязочной, от туда раздавались радостные крики, шум, звон посуды и кажется, томные стоны занимающихся любовью. И все это на фоне песен Жуя, раздававшихся эхом по коридору. Мимо Олеси Нахимовны пошатываясь передвигались две пациентки из травматологии, у одной шея была в специальном гипсовом воротнике, вторая стучала костылями и едва не падала от алкогольного опьянения. Обе были пьяны и веселы, при том, что первой было далеко за восемьдесят.