Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
– Все с вами понятно, – заключил профессор. – Сядьте и послушайте меня. Вы организовали в стенах этой больницы деструктивную секту поклоняющуюся Сталину как посланнику самого Дьявола. Фактически это поселение есть ни что иное как самый натуральный монастырь с храмом Сталину. Следовательно, вы дьяволопоклонники. Вы ставите знак равенства между адом и сталинским социализмом. Так? Ад в Стране Советов! СССР – это ад! Я вас правильно понимаю?
– В точку! – согласился Кризоцкий и даже немного обрадовался.
– Я знаю, что тут есть… во всяком случае – должен быть молельный зал, где совершаются богослужения и проводят различные религиозные обряды. Я ошибался, думая, что этот зал где-то под землей. Нет. Мне так и не удалось осмотреть весь комплекс зданий, а на мои запросы полистать общий план территории вы отказали. Следовательно, вам есть что скрывать. Я думаю, раз уж я и так раскрыл ваш маленький секрет, то утаивать и дальше месторасположение ваших молельных залов бессмысленно. Где этот зал, Александр Герасимович? Ну-же, смелее! Во всех храмах есть такие залы и здесь должен быть. Молчите? Что-ж… Продолжу. Лично вы, Александр Герасимович, исполняете роль какого-то главного жреца. Больные – ваши приспешники.
– Я не исполняю роль! – грубо возразил Кризоцкий. – Я был избран! Еще в сорок четвертом! Самим товарищем Сталиным!
– Ну да… ну да… – Галиев, сложив руки за спиной, медленно подошел к окну и взглянул в каменные очи генералиссимуса. – Можете не продолжать. Советую вам подготовить все документы для передачи своих полномочий. Бухгалтерия, расходы, выписки, все-все… Это облегчит работу тому кто придет сюда после вас. Не смотрите на меня так, я сюда не вернусь. У меня много научной работы, я не умею заниматься организаторством и не смогу быть главврачом. Тем более в этом рассаднике сатанизма. Будет кто-то другой. А вы готовьтесь к большой чистке, потому что товарищ Никита Сергеевич не станет терпеть процветание такого опасного осиного гнезда.
– Я никуда от сюда не уйду! – четко произнес Кризоцкий. – Я был назначен сюда самим товарищем Сталиным и буду продолжать его дело до конца!
– Иосиф Виссарионович скончался в пятьдесят третьем году.
– Он есть!!! Пусть тело его бренно, но дух вечен!
– Перестаньте, Александр Герасимович, это глупо. Взращивать социозверей… Для чего?
– Для чего? Вы спрашиваете – для чего? – Кризоцкий плотоядно оскалил крупные вставные зубы, способные перекусить проволоку. – Не боитесь услышать ответ?
– Не боюсь.
– Это племя истинных социалистов вскоре придет к власти в нашей стране. Есть секретный указ за подписью товарища Сталина…
– Этому не бывать! – воскликнул Галиев. – Сейчас другое время, а вы со своими зверскими убеждениями продолжаете жить в тридцатых годах! Я сейчас же возвращаюсь в Чебоксары и телеграфирую оттуда в Москву. Оттуда же почтой отправлю результаты моей ревизии, а после доложу обо всем лично министру здравоохранения.
– Вы… Вы… Зря вы тут появились! Зря! Иосиф! – вдруг позвал Александр Герасимович и из неприметной двери в кабинет вошел Эггельс. Худой, жилистый, лысый, в одних трусах. Тело его сплошь было татуировано и даже Элька знала что на коже каннибала было изображено тридцать шесть портретов самых значимых эссеров в истории Красной Революции. Самых кровавых расстрельщиков, самых бесчеловечных палачей и самых бессовестных людоедов. Всех тех, кто был на портретах в коридорчике.
– Салют, профессура! – крякнул он Галиеву.
– Я так и думал, что это твои папиросы пахли, – ответил Леон Джабирович.
– Иосиф, – обратился к нему главврач, – надо что-то делать с профессором. Он представляет угрозу нашему счастью. Ведь мы с тобой это уже много раз обсуждали.
– А что тут можно сделать? – пожал плечами Эггельс и, взяв со стола пачку «Памира», присел на краешек стола. Чиркнул спичками. Выпустил дымок. – Одно лишь…
– Откуда вы вышли? – тихо спросил профессор и тот час догадался, что искомый ритуальный зал, который он пытался обнаружить под землей, располагался как раз за этой неприметной дверцей. И Элька вспомнила, что в страшном коридоре, по которому они с папой сюда шли было две двери. Две.
Элька взглянула на отца, ища в нем спасения. Она знала, что Эггельс является самым опасным человеком в этом ИППЗТ, и если он так спокойно и свободно покуривает в кабинете главврача, да еще сидя в трусах на его столе и стряхивая пепел прямо на дощатый пол, это вызывает дополнительную тревогу. Но уверенность профессора Галиева дала трещину, он, прищурившись, наблюдал за курящим людоедом. Перед ним на уголке стола курил объект его изучения, которого он наблюдал не одну неделю, из-за которого он и приехал сюда из Чебоксар. За это время Леон Джабирович усердно работал с Эггельсом, разговаривал с ним часами, ковырялся в душе, анатомировал его память. Использовал психологические приемы, специальные медикаменты, гипноз и просто разговоры по душам. Все записывал на бумаге и виниловых пластинках. Весь материал тщательно и бережно хранил в каком-то секретном месте, о котором Элька не знала. В саквояже была только часть документов.
Галиев как никто знал Эггельса.
– Ты знаешь, профессура, что наш, как ты выразился, «монастырь» очень слабо финансируется. Мы изгои. Убийцы и маньяки. По нам виселицы плачут, – Эггельс сделал глубокую затяжку и ощерил рот в гнилозубой ухмылке. – Жрачки не хватает. Одна картошка, капуста да брюква! Из мяса – одни кишки да жилы, и то по праздникам!
Галиев промолчал.
На протяжении последующего полувека, Элька была уверена, что ее отец мгновенно понял к чему клонит Эггельс, ведь он слишком хорошо знал людоеда. И на протяжении пятидесяти последующих лет перед сном Элоиза Леоновна нередко видела померкнувший взгляд своего отца. Он все понял сразу, но ни сказал ничего. Даже ей. Конечно профессор догадался почему Кризоцкий вызвал его именно сюда в свою комнату. Потому что главврачу уже нечего было опасаться. Потому что он не намеревался выпускать Галиева от сюда живым…
Элька не запомнила что было дальше. Вдруг не сговариваясь Эггельс и Кризоцкий налетели на Галиевых. Пока людоед боролся с профессором, главврач вывернул девочке руку и ввел какое-то лекарство. Свет померк перед глазами пятнадцатилетней девочки, а очнулась она уже в Чебоксарах у себя дома лежа одетая в своей кровати. Через десять минут, в дверь позвонили. На пороге стоял веснушчатый почтальон с конвертом, ему открыла сама Элька.
Письмо было без обратного адреса.
"Я отделил мясо от костей кусками по 1-1,5 кг, зачистил от сухожилий и нашпиговал брусочками морковь, петрушку и сельдерей. Положил мясо в неокисляющуюся посуду, залил холодным маринадом и выдержу в холодном помещении в течении 2,5-3 суток. Через это время письмо как раз должно дойти до Чебоксар. И вот когда ты, Элоиза, читаешь эти строки (почтальон приходит около девяти утра) я уже подготовил мясо. Этим утром я обжарю маринованное мясо на свином жире, затем положу в глубокий сотейник (у меня есть подходящий), залью на половину высоты кусков бульоном, сваренным из мясных костей, волью красное сухое вино, добавлю нарезанный дольками репчатый лук и буду тушить до готовности. Посмотри на часы, Элоиза, у вас висят в прихожей. Сейчас начало десятого. Значит, я уже готовлю дальше. Мясо стало мягким. Я перекладываю его из бульона на противень, поливаю красным соусом и ставлю в жарочный шкаф. Должно быть, сейчас я поливаю мясо этим же соусом, это надо делать каждые 3-5 минут, пока на мясе не образуется корочка. В бульон я добавляю подсушенную пшеничную муку и кипячу (или начну кипятить с минуты на минуту) в течении 15-20 минут. Солю. Процеживаю. Мясо я нарежу широкими ломтями поперек волокон по 1 куску на порцию и залью соусом (порций много, но должно хватить всем). Капусты у нас много, блюдо подам с ней, хотя можно и с картошкой или макаронами, у нас и этого навалом. Впрочем, я слышал, должны подвезти консервированную фасоль.
Пожелай нам всем приятного аппетита.
И продолжай молчать, потому что в противном случае, ты внезапно пропадешь из дома, а я пришлю твоей маме по почте кулинарную книгу. У меня есть отличное издание, там на восемьдесят первой странице есть изумительнейший рецепт вареной телячьей головки, а на девяностой – рубец запеченный в сметане. Думаю, я даже угощу твою маму, почему нет?
P.S. Почтальон не ушел, он ждет на лестничной площадке. Сейчас же верни ему это письмо и скажи, что он ошибся адресом. Будет скверно, если это письмо прочтет кто-нибудь еще, например милиционер.
Никогда не забывающий о тебе И.И.Э."
Глава 22
Абонент 0379
Чувашия. Чебоксары
29 октября 2017 г.
Андрей Жуй отдернул лапу со лба спящей женщины.
Теперь он знает тайну «ИППЗТ», где содержался его дальний родственник Иосиф Ильич Эггельс. Секта. Деструктивный культ на основе социалистической тотальной диктатуры. А Александр Герасимович Кризоцкий основатель этой общины. Андрей сделал еще шаг к разгадке своего чертового уродства, только еще не понял, в какую сторону сделан этот шаг. Да, теперь он узнал то что искал в развалинах лечебницы, когда встретил там бывшего электрика Елтофьева. Страшная тайна открылась Жую, но как она объясняет то, какое отношение Андрей имеет ко всей этой чертовщине? Родственные связи? Эггельс был одержим каким-то демоном и теперь, спустя пять десятилетий в этого демона превращается родственник Иосифа Ильича – Андрюша Вставкин-Жуй? Нет, из того, чему была свидетельницей юная Элоиза Леоновна вытекает, что демоном был одержим не Эггельс, а Кризоцкий. А главврач вообще ни как не связан с Жуем.
Можно сколько угодно мусолить демонизм в «Сталинском Монастыре», но увиденное Андреем все равно никак не помогает. Он стал свидетелем сценки, он узнал тайну, но не получил даже намека на какой-бы то ни было алгоритм действий для исправления неизбежного. Что ему нужно делать дальше?
Рядом с Элоизой Леоновной заворочался ее супруг и Жуй поспешил убраться, тем более, что за окном занимался рассвет. Небо было ярко синее, но окно оставалось еще в тени, ибо выходило на западную сторону. Раздраженно вильнув хвостом, Жуй выскочил в коридор, а от туда, едва не задев копытом махровый палас, проскочил в ту первую комнатку со спящей девушкой и младенцем, которые он идентифицировал как дочь Галиевой-Петросян и ее внучку (или внука). Комната пребывала в тишине и Жуй, оставаясь мыслями в воспоминаниях Элоизы Леоновны, посчитал, что сможет выпрыгнуть в окно так же легко как проник сюда. Прошмыгнув в комнату, он чуть не упал, так как оказалось, что женщина не спит, а сидит на краю кровати и кормит маленькую девочку (девочку!) грудью.
Девушка повернулась.
Жуй ни жив ни мертв прижался к стене и постарался слиться с темнотой.
– Пап, ты? – позвала девушка и, не дождавшись ответа, склонилась над младенцем.
У Жуя разрывалось сердце. Он не мог двинуться с места, если девушка еще раз повернется в его сторону, она неизбежно увидит его. А она повернется.
Крохотная девочка отстала от сиськи и девушка положила ребенка на плечо. Тогда-то малышка и увидела Андрея Жуя. Естественно, она ничего не поняла, но сильно разревелась. Мама стала укачивать ее, успокаивать, петь колыбельные. Девочка плакала. Жую это показалось забавным и он стал корчить рожи и пугать девочку намеренно. Малышка захлебывался ревом, а Жуй едва сдерживался чтобы не расхохотаться.
– Да что же с тобой, Зуля? – шептала девушка не прекращая качать ребенка и пихать девочке соску, но та ее выплевывала. – Ты кушать хочешь? Животик болит? Зубки?
Но тут Жуй резко прекратил корчить рожицы и изменился в лице. Девушка в ночной сорочке вдруг на минуту застыла в неподвижности, а потом, поморгав, медленно повернулась в его сторону и взглянула прямо в его желтые глаза. Ни грамма испуга не было на ее спокойном и каком-то неживом лице, она просто смотрела на Андрея. Юная рок-звезда застыл не в силах отлепиться от стены, сердце заколотилось в предчувствии чего-то неправильного. Не нравилось ему как на него смотрит эта девушка, так на чудищ не смотрят. Слишком спокойно и отрешенно, словно слепая… Слепая? Она смотрит на источник подозрительного шума и запаха, но на самом деле ни черта не видит. Ни черта? Жуй хмыкнул от такого каламбура. Неужели, девушка слепая? Но ведь она же видит своего ребенка, определенно видит. Так почему образ черта, появившегося в ее комнате среди ночи не производит на нее эффекта. По правде сказать, Жуй желал бы, что бы она завизжала, закричала, зарыдала на манер своей дочери. Это было бы забавно и потешно. Андрюшу повеселило бы, как девушка начнет креститься, в панике бормотать молитвы, кричать: «Изыди! Изыди!» Но ни чего этого не было.
Не отрывая глаз от Андрея, девушка посадила дочку на руку и та замолчала. Теперь они обе смотрели на Жуя. Крохотная девочка помахала Жую ладошкой с одним лишним пальчиком.
Андрея растерялся, даже хвост замер.
Вдруг девушка приоткрыла рот и монотонно заговорила:
– Дорогой мой Андрюшенька, я же тебе говорила, что все напрасно. Я знала, что ты будешь здесь, ведь я же все знаю. Я позволила тебе улететь, потому что знаю, что ты все равно ничего не изменишь. Ты еще сопротивляешься, ты бесишься, но это пройдет. Ты переболеешь и переродишься, моя любовь. А сейчас возвращайся, пока лучи солнца не изжарили тебя и учитывай один факт: неужели наш Сатана не продумал все до мелочей, неужели он мог оставить тебе хоть крохотный шанс. Нет, любовь моя. Шансов нет, ничего не поможет, сопротивляться воли Сатаны невозможно! Смирись и возвращайся, мой хороший. Жду тебя. И Сатана ждет…
Девушка на кровати замолчала, монотонный поток слов прервался. А у Жуя затряслась бородка. Он смотрел на мать и дитя, а перед глазами возник образ Матери Божьей на заштукатуренной стене репетиционного помещения. И младенца Иисуса.
Жуй остолбенел и долго-долго смотрел на девушку с младенцем. Наконец опомнился от наваждения, влез на подоконник и приоткрыл штору, чтобы, став ветром покинуть это место… Но солнечный луч, отраженный от окна стоявшего напротив девятиэтажного жилого дома, как копье пронзил молодого парня. Жуй взвыл, от шерсти на плече и боку с шипением распространился зловонный дым. Но деваться было некуда, если он не выскочит в окно сейчас же, то останется в квартире до следующего заката, а это чревато последствиями прежде всего для самого Жуя. Конечно, он доведет семейство Галиевых-Петросян до религиозного безумия, он поиздевается над ними от души, а соседи или кто-то еще рано или поздно догадаются вызвать в квартиру священнослужителя. Вот тогда то начнется настоящее веселье – Жуй повыдергивает поповскую бороду и сплетет из нее себе перчаточки, а святую воду…
Отгоняя мысли, Андрей мотнул головой. Никаких перчаточек не будет, ему нельзя оставаться тут ни минуты. Осеннее солнышко продолжало хоть и медленно, но верно подниматься над горизонтом, а хоть рассвет происходил по другую сторону дома, но солнечные лучи отражались от стекол противоположного здания. Холодное октябрьское солнце жарило Жуя, ему надо убираться пока не поздно. Кривляясь от внутренних судорог, Андрюша распахнул створку окна и выпрыгнул. Даже не выпрыгнул, а вывалился. Стать ветром он не успел. Не получилось, и он шваркнулся плашмя на парковку, промяв головой капот темно-синей «Киа Спектра» и оставив в металле округлую вмятину и два неровных отверстия от рогов.
Выдернув рога, Жуй подскочил и запрыгал по земле. Завертелся волчком, заголосил противнейшим визгом. Остолбеневшая дворничиха упала в обморок, какая-то девица в зимней куртке и шерстяном шарфе, бросила рюкзак и с криком побежала куда глаза глядят. Залаяла чья-то собака.
Жую было больно и горячо. Став-таки зловонным ветром он поспешил из города вон, мечтая о давешней грозе с громами и молниями. Выбирая теневые проулки, куда солнечный свет пока не успел заглянуть, Жуй несся прочь, пугая ранних прохожих. Животные и птицы разбегались и разлетались в стороны. Влекомый лишь одним желанием – поскорее убраться из Чебоксар, Андрей дезориентировался и в панике заметался меж домами и улицами, чувствуя что нарастающий жар уже лишает его сил. Вдруг, неожиданно для самого себя он влетел на территорию какой-то церкви и не смог вовремя затормозить, ведь ветры не останавливаются пока не налетят на преграду. Преградой оказался фасад церкви, Жуй расшибся об него, налетев на трехсотлетнюю стену красного кирпича. Разбив себе голову и переломав все кости, Жуй грохнулся на земь в грязь. Скуля и поджав хвост, он, волоча правое копыто, захромал подальше от ненавистного церковного здания. Упал. Подняться не смог. Сил не было.
Кашляя, шипя и вывертываясь наизнанку он ползком еле-еле прополз к каким-то чахлым лысым кустам, оставляя после себя черные ручьи кровавой жижи, слизь и вонь. Спасения тут не было. Церковь его неминуемо убивала, он выгорал изнутри. В кишках будто угли кипели, черный зловонный дым выходил у него из пасти, пятака, ушей, а особенно – из под хвоста. Жуй заколотился в судорогах, казалось его сейчас разорвет на ошметки. Как-то он подпрыгнул, потом против своей воли его швырнуло о ствол старого каштана и он почувствовал как с хрустом размололись позвонки. Его опять подняло, теперь уже на высоту в метров десять, а потом что-то отпустило его и он, оставив в воздухе клубы черного дыма, как горящий самолет упал на грязный асфальт. Брызги кипящей черной крови! Жуй уже не мог подняться.
Вдруг он вновь вознесся в воздух и, пролетев метров сто, тряпичной куклой ударился о фонарный столб, падая, зацепился за провода и получил сильнейший разряд электричества. Ужасающий вопль пронзил атмосферу. Истерзанное тело Андрея Яковлевича Вставкина-Жуя с горящей шерстью и переломанными костями опять упало на холодную землю Но он был еще жив и кое-как зашевелил одной рукой. Он лежал на животе совсем рядом с крышкой канализационного люка а к нему с перепуганным волением подбегали две женщины в черных рясах. Его вырвало желто-бурой бурлящей пеной, шерсть тлела и воняла. Оскалившись и собрав остатки сил, он притянул себя к люку и отшвырнул чугунную крышку. Увидев, кого принес ветер на их территорию две послушницы, заголосив, принялись взывать к Боженьке всемилостивейшему. Неведомая сила вновь подняла полумертвое тельце в воздух, однако Жуй все же успел уцепиться когтями за край люка и на последнем издыхании упасть туда. Свалиться вниз, ударившись еще много раз о стальные скобы и кирпичные края. Упасть изуродованной мордой в грязь и помои.
Опять! Опять это самовнушение! Ведь он не должен опасаться религии, ведь он уже доказал самому себе, что ему не страшны ни какие кресты, полумесяцы и прочие религиозные символы. Так почему православная церковь так негативно влияет на него. Если он не возьмет себя в руки и не отбросит страх перед выдуманными богами, они в конце концов убьют его!
Выругавшись, Жуй обратился в крысу и исчез под землей.
Мордовия. Поселок городского типа Рузаевка
29 октября 2017 г.
Рассвет застал ее в малюсеньком, словно игрушечном городке с домиками, редко поднимающимися выше третьего этажа. Рассвет был ранним, хмурым, ветреным. Проезжая указательный знак с названием поселка городского типа (п.г.с. Рузаевка), Олеся Левит исподлобья наблюдала как несколько полицейских заталкивали в салон полицейского микроавтобуса сразу пятерых правонарушителей. Стоило ли говорить, что все пятеро были из разряда тех, что толпились на бывшем танковом полигоне под Саранском, все пятеро были пьяны, очень буйны, у одного в крови были руки и куртка, еще у одного разбитая голова была обмотана промокшей от крови сине-белой кофтой. Чтобы затолкать буянов в микроавтобус, полицейским приходилось бить их дубинками по лопаткам и икрам, но даже этого было недостаточно. Ублюдочного вида парни сопротивлялись, матерились, плевались и если бы не наручники, сковывающие им руки за спинами, они бы могли натворить много бед, за которые им пришлось бы горько расплачиваться в КПЗ. Воспользовавшись тем, что полицейские были отвлечены на пятерых парней, Левит, не снижая скорости, прошмыгнула по трассе. К счастью на нее не обратили внимания, иначе пришлось придумывать какие-то объяснения тому, что бывшая финансовая директриса виновной во всем группы «Толпе», очутилась именно в Рузаевке, при этом двигаясь в похищенном автомобиле, да еще и без водительских прав (Олеся так и не смогла вспомнить, где умудрилась их потерять). Левит усмехнулась, и, поглядывая на полицейский микроавтобус в зеркальце заднего вида, подумала, чтобы ей пришлось сочинять по поводу того, чья именно это машина, при каких обстоятельствах она попала в ее распоряжение, и где остался ее истинный водитель.
Изначально, Олеся Нахимовна хотела остановиться на какой-нибудь парковочке и, для начала, от души выспаться, а потом посетить магазин нижнего белья, верхней одежды и обязательно – продуктовый. После собраться с мыслями и выстроить план дальнейшего движения, конечной точкой которого должен быть город-герой Ленинград, он же Петроград, он же Санкт-Петербург, он же Питер, он же СПб. Деньги у нее имелись, как наличные, так и на банковской карточке, потому, если не возникнет непредвиденных ситуаций в лице воров или грабителей, то у нее не должно возникнуть трудностей. Кстати, для перемещения в одного города в другой прекрасно подходит воздушный транспорт, нужно только узнать из какого ближайшего города есть авиарейсы до Питера.
Но удача улыбнулась ей вторично, почти сразу же как она благополучно миновала полицейских, она неожиданно для себя заметила на фасаде одного из зданий едва виднеющуюся в густых предрассветных сумерках табличку «Гостиница». И здание и табличка были столь неприметны и тоскливы, что Олеся несказанно обрадовалась – тут ее точно не станут искать, а «Форд», на котором она приехала, будет оставлен где-нибудь подальше от этого места, хотя Левит сомневалась, что люди Ламии будут писать заявление об угоне. Но лучше перестраховаться.
Оставив машину совсем в другом квартале, Олеся Левит чуть пошатываясь от усталости, пешком преодолела расстояние до гостиницы и, пытаясь пробить взглядом матовое стекло во входной двери, дернула за ручку. Заперто. Никаких кнопок звонка не было и Олеся разочарованно постучалась. Ей пришлось стучаться несколько раз и она даже намеревалась развернуться и вернуться к автомобилю, но, наконец, в дверном замке заворочался ключ и на пороге возник парень, недовольно всматриваясь в женщину.
– У вас возможно выспаться? – спросила она у парня, плюя на его прерванную дрему.
– А? Да, конечно. Заходите, – пропуская Левит в гостиничное фойе, парень-охранник включил настенные бра и после некоторого мигания, фойе осветилось мягким оранжевым светом. Подходя в стойке, Левит обратила внимание на мягкое кожаное, но очевидно совершенно неудобное, кресло, в котором, судя по всему, дремал парнишка. На кронштейне что-то бормотал небольшой телевизор.
Предъявив паспорт, Левит получила ключ от номера 1. Цена за койку оказалась смехотворной – 350 руб. Шлепая задниками тапочек, парень проводил Олесю по длинному узкому как тонкий кишечник коридору, заученно ставя в известность постоялицу, что «Туалет общий, в конце коридора. Душевые кабинки общие, в конце коридора. Кухня общая, в конце коридора».
– Скажите, много ли сейчас здесь постояльцев? – поинтересовалась Левит, цокая длинными гвоздеобразными каблуками по кускам ломанного мрамора и разглядывая дешевые обои, наклеенные на гипсокартонные перегородки, заменяющие тут стены.
– Баба одна.
– Это я, что ли?
– Не, другая. Та пьет во втором номере. Да циркачи еще жили, но они съехали вчера вечером, – с этими словами парень остановился перед одной из дверей и крутанул ключом. Номер был четырехместный, это значило, что тут стояло четыре койки. А кроме них, было еще два самых простых шкафчика, три тумбочки, два стула. – Если надо телек, то за кабель еще сотку доплатить надо.
– Здесь у вас чем-то пахнет.
– Циркачи были с животными. Собачки, попугайчики, козочка и медведица.
– Медведица?
– Ну маленький медвежонок. В клетке. Они ее из клетки выпускали только что бы та сходила по нужде.
– И она сюда, – Левит распростертыми руками указала на пол перед собой, – ходила по нужде?
– На улицу.
– Но пахнет-то здесь!
– Ну не знаю… окно откройте.
Левит захлопнула дверь и заперла ее на ключ, потолкала с виду хлипкую дверь и разделась до гола. «Твою мать! Душевая же в конце коридора!» Ей пришлось потерять еще час, пока она смывая грязь и пот в общей душевой, похожей на провинциальную баню, пока она там же надевая чистые трусики (купленные по пути), пока она прямо в этих трусиках и без лифчика вернулась в номер, опять закрылась и нырнула под одеяло выбранной наугад кушетки. Как она и предполагала, матрас был дешевый и промятый. Ну и хрен с ним! Она слишком устала и это, как ни крути, лучше автомобильного сиденья или дощатых нар в КПЗ.
В десять часов сорок две минуты ее крепкий как зоновский чифирь сон прервал телефонный звонок. Звонившей личности она дала имя по последним цифрам номера, с которого он звонил – «Абонент 0379».
Она проспала два часа двадцать шесть минут.
Где-то под землей
Крыс запрятался в глубь земли настолько насколько позволяли его крысиные возможности. Его горячий мозг, обуреваемый пылающими вихрями, тянул уродливое, но необычайно сильное для крысы тело все глубже и глубже. Морда с выпирающими желтыми резцами почти не тыкалась носом в землю, зверек чувствовал куда ему двигаться, в какие норки залезть, какие промоины использовать. Зарывшись туда, куда никогда не проникало солнце, да и воздуха было едва ли на один вдох, крыс на минуту остановился, понюхал затхлую атмосферу, поводил мордой и каким-то необъяснимым чутьем определил следующее направление, куда ему сунуться, где разворошить землю, какой корешок перегрызть, какой камень перелезть. Крыс забирался в очередную кротовую норку или подземную пустоту. Выпуклые розовые глаза были почти не нужны, крыс все равно не пользовался ими, определяя направление на неосознанном уровне, при этом совершенно не представляя себе куда приведет его интуиция. Где он был? Куда роет землю и где в итоге окажется? Эти вопросы не посещали крысиную голову. Он просто полз.
Когда ему попадались корни, он мог приостановиться и погрызть их, но горько-кислый сок не нравился ему. Крысу больше импонировал животный мир – в частности насекомые. С удовольствием пожирал личинки, червей, всяких многоногих тварей, впавших в анабиоз по случаю приближения зимы. В какой-то момент он влез в кротовую норку с четырьмя крохотными белесыми кротенками. Расправа была быстрой и, выражаясь человеческим языком – оперативной. Крыс сожрал крохотных кротят один за одним, те не понимали что умирают, так же как они не понимали, что рождались.
Облизавшись, крыс повел носом и вытянул длинный лысый хвост. Тут было свежее, если ползти по кротовой норе в направлении едва уловимого лысым хвостом сквознячка, то можно было бы подняться на поверхность. Почесав желтые резцы о камушек, крыс опорожнил кишечник и сунулся в кротовую норку, но не стал двигаться наверх, а выбрал совершенно другие пути. Потом замысловатыми движениями уродливый грызун очутился в канализационном коллекторе. Тут было жутко холодно и сквозило просто ледяным ветрюгой, аж в ушах гудело. Довольно долго крыс бежал по краю коллектора, стараясь не сорваться в зловонное течение. Тут оказывались другие крысы, но при появлении незваного чужака, они с пронзительным писком скрывались в укромной черноте.
Потом крыс проник в какую-то узкую ржавую трубу. В ней он напоролся на целые выводки пауков, пожирающих, казалось, друг друга. Паутина липла к шерсти, лезла в пасть, путалась в лапах и крыс постарался преодолеть эту трубу побыстрее. Крыс перекусил одной из многоножек… немного жирновато, хотя на вкус неплохо, в меру солоновато…
Крыс бежал уже не один час, иногда ощущая гудение сверху, вибрацию, стук. Однажды он пробежал совсем близко от железнодорожных рельс и даже остановился когда прямо над ним с апокалиптичным грохотом промчался железнодорожный состав. Уродливое создание постаралось поскорее преодолеть это место и зарыться еще глубже в глинистую почву. Тут стало мокрее и холоднее, чернозем и песок сменился глинистыми комками и камнями. На минуту крысу очень захотелось на поверхность, там был день, там должно быть светло. Но он знал, что стоит ему уловить шкуркой хоть крохотный луч солнца, как он потеряет способность к перевоплощению и примет свой прежний облик – не то козла, не то обезьяны, не то человека, не то потустороннего монстра непередаваемого словами вида. На свету он потеряет все способности, и, поджав хвост, запрячется куда-нибудь в тень, в сырость, во мрак. И будет сидеть там скукожившись, дрожать, поскуливать, чувствовать себя неуютно с нетерпением поджидать милостивого заката.
А ему надо двигаться дальше.
Сырая холодная земля, сырость, камни, корни, глина, кости, черви, всякий мусор. Мрак.
Мордовия. Поселок городского типа Рузаевка
29 октября 2017 г.
Карие глаза исподлобья стрельнули вверх, где на фасаде автовокзала равнодушно висели стрелочные часы. Часы докладывали, что до отправки автобуса «Рузаевка – Нижний Урледим» оставалось меньше двадцати минут. Автобус уже стоял на паркинге и минут через десять он подъедет к платформе и распахнет дверцы. Сей автобус, водитель которого кушал чебурек с кофе, помимо Олеси Левит поджидало еще с дюжину пассажиров, но только она так резко выделалась среди этой группы. Еще бы! Утром она переоделась в свежее, выбросив старую одежду в мусорку. Теперь на ней были обтягивающие джинсы, розово-алая майка без рукавов и с глубоким декольте и косуха (редкостная удача случайно найти ее в одном из местных «Секонд Хендов»). Длинные черные волосы собраны в хвост, глаза закрыты за неподходящими для этого времени года темными очками. На плече висел полупустой спортивный рюкзачок. «Форд» она оставила потомкам на парковке. Левит сидела на лавочке на перроне п.г.с. Рузаевка, сидела и изнывала от нетерпения и усталости. Не смотря на осеннюю погоду Олеся начинала потеть, а это для нее было решительно недопустимо. Если она сейчас вспотеет, то будет трястись многие часы в автобусе и раздражать своим запахом соседей по креслам.
Боясь представить себе предстоящую утомительную поездку до города Быково, Олеся Нахимовна делала уверенные предположения, что это будет невыносимо скучно. Но есть и положительный момент – она постарается поспать.
– Девушка, – услышала она слева от себя и, приподняв темные очки, взглянула на подсевшего к ней молодого человека. Типичный мужчинка. В старых толстых спортивных штанах на байке, свитер, куртка, черная шапочка-пидорка, В руке полиэтиленовый пакет, набитым уже подмерзающими капустными качанчиками. – А вы не подскажите с какой платформы отходит автобус до Болдово.