Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
Еще черт отрицательно относился к сильным наркотикам, считая их явлением, полностью затмевающим сознание личности на которую черт не мог повлиять. Сильные наркотики есть медленное самоубийство, совершенно не радостное, не веселое и не потешное, как бы черт не старался. Наркотики, по мнению Жуя, есть искусственное счастье, а он предпочитал натуральное, осмысленное.
Андрею нельзя было допустить повторения мартовской истории 53-его года, его интересовало только живое мясо, не дохлое, по-этому, дабы избежать человеческих жертв Жуй приказал Ламии, чтобы ее люди в черных одеяниях (после предательства верховного магистра Федерика-Этьена де Монпелье, «черные одежды» перешли под ведьмино руководство) обеспечивали безопасность сегодняшнего мероприятия. Этих мутных личностей действительно было много, численно гораздо больше полицейских. Жуй определял их моментально, стоило им попасть в поле его зрения и он как зоркий орел с высоты птичьего полета мог разглядеть каждого. Они, удивительным образом оставаясь в тени незаметности, затирались в толпу, шныряли между людей, передвигались быстро и скрытно как тараканы, и, стараясь быть обезличенными манекенами, спасали людей от трагедий, организовывали толпу, направляли группы, оказывали помощь, помогали встать на ноги упавшим, кололи медикаменты и сразу же исчезали, чтобы появиться из ниоткуда в другом месте, где требовалось разрулить ситуацию. Они знали, что за каждого мертвого они станут отвечать перед самим чертом, а так как Жуй палачом не являлся, то его наказание будет отличаться своеобразием и большой долей извращенности, столкнувшись с которой провинившийся захлебнется в мольбах о смерти. Облетая улицы, Андрей признавал, что «черные одежды» пока хорошо справляются, но ни о какой благодарности и поощрении он и не помышлял. С каких это пор черти проявляют благодарность! Жуй гад и с удовольствием соответствовал своему статусу. Никаких пряников! Только кнут! Ухмыльнувшись, и нажав на акселератор, Андрюша Жуй посчитал, что извращения ожидают «черные одежды» в любом случае. Просто потому, что ему так заблагорассудиться!
Высшая глубоко историческая негативная сила набирала обороты многие тысячи лет и, наконец, попробовала начать с малого, но бессмертного. Не с конкретной смертной личностью, как это несколько раз было до этого, а с общечеловеческой гнильцой. Ведь каждый человек в какой-то мере с гнильцой. Как поется в одной милой песенке: «Частичка черта в нас заключена подчас». Поколения сменяются, проходят годы и тысячелетия, но человеческие пороки только ширятся и эволюционирую, особенно, в эпоху современности когда каждый малограмотный молокосос, едва приподнявшись с трехколесного велосипедика может ввести в любом поисковике слово «бульбулятор» или «трахать кур видео». Когда при запросе: «мультики для четырехлетних» или «онлайн игры для маленьких» со всех сторон всплывают окна с трясущимися сиськами, увеличенными членами и рекламой самогонных аппаратов нового типа.
Люди умирают, даже гранитные горы стираются, звезды гаснут.
Пороки вечны.
Андрей рванул «Ямаху» на очередном вираже и, пронесясь над Москвой-рекой, над собором Василия Блаженного, над ГУМом, над Историческим Музеем, над Александровским садом и над самим Кремлем по дуге зарулил к Красной Площади, где многотысячная толпа, завидев его в черной атмосфере единоголосно возликовала, засигналили автомобильные клаксоны, завспыхивали салюты-фейерверки. Жуй опустил байк прямо на выстроенную на Мавзолее сцену и слез с седла. Подоспевшие «черные одежды» поспешно отволокли транспортное средство в сторону, а Жуй подошел на копытах к микрофону и громко поприветствовал собравшихся. Толпа, конца и края которой не было, отозвалась громоподобным апокалиптическим ревом тысяч и тысяч глоток.
– Ну что, ребятишки! – крикнул в микрофон Андрюша и его повизгивающий баритон многоголосым хором повторился в тысячах гаджетах и с помощью средств современной связи моментально распространился по всей планете Земля, включая вахтовые поселения на Южном полюсе и необитаемые архипелаги в Тихом океане. – Поозоруем?
Если бы Жуй захотел услышать каждого ответившего ему – он услышал бы, но специально отказался от такой возможности, чтобы избежать шока, вызванного оглушением. Для получения удовлетворительного результата, ему вполне достаточно было тех, кто собрался перед ним, крик многотысячной толпы на Красной площади взорвал его сердце-уголь. Под визги и вопли фанатов на сцене, возведенную прямо на мавзолее Ленина, где с двадцатых годов двадцатого века выходили советские и российские правители, появилась Ламия. Толпа вмиг умолкла, погрузив центр столицы в звенящую тишину, даже взволнованные автомобильные сигнализации резко смолкли. Четырехсотлетний опыт применения черной магии научили ведьму управлять не только одушевленными людьми, но и неодушевленными предметами. С конца девятнадцатого века она научилась работать с потоками электрической энергии, а спустя сто лет освоила глобализацию Земли посредством всемирной сети Интернет. Женщина была умопомрачительно красива, прекрасна как никогда и даже самые привлекательные девушки, отдавшие десятки тысяч долларов за пластические операции и сотни тысяч на наряды и украшения, увидевшие взошедшую на сцену Ламию воочию или с телеэкранов, завистливо морщили носогубные треугольники и ставили на себе клеймо – «безвкусное страшило». Ламия была в восхитительном вечернем платье, огненно-красном, будто скроенном не из ткани, а из всполохов пламени. Золото во всех видах и драгоценные камни в изумительных окладах дополняли ее красоту, добавляя ей непревзойденного престижа.
Сегодня ее глаза были особенно зелеными.
Плавно двигаясь по сцене, женщина двумя руками протягивала Жую инструмент. Золотой инструмент, который Андрей принял из ее сверкающих от перстней, колец и браслетов ладоней с большим почтением. Это был его золотой трезубец, полученный им на озере Виви. Это был символ его новой натуры, нового времени и нового мира. Ламия создала из трезубца струнный музыкальный инструмент, сходный с современной электрогитарой. Он уже был настроен как надо и подключен к усилителям. Ремешок, сшитый из волос правителей главенствующих держав начиная с шестнадцатого столетия, мягко лег на узкое костлявое плечо человека-черта. Струны были как раз под рукой, Жуй погладил их когтистыми перстами и принял от Ламии еще один предмет. На сей раз крохотный, сделанный из золотой монеты с пентаграммой и рогатым Люцифером отлитой лондонскими еретиками-богохульниками в разгар чумы 1666 год. Монета, заточенная под медиатор. Повертев медиатор, Жуй ухмыльнулся. Щелчком пальцев он отправил его в толпу, ему не нужны были подобные фетишистские атрибуты, он вполне мог обходиться собственными черными когтями. Не ожидавши того, что ее суженый так бесцеремонно отречется от ее подарка, который она берегла для него больше трехсот пятидесяти лет (он даже не поблагодарил, а только выбросил монету-медиатор словно козявку), Ламия удивленно-возмущенно вскинула брови, но резким жестов Жуй призвал ее утихомирить свой пыл. Он знает что делать и не терпит ничьих возражений. С трудом подавив вспышку раздражения, Ламия предпочла смириться и кротко потупила взор. «Как тебе будет угодно, любовь моя», – промолвила она и зафиксировав на морщинистых губах Жуя крепкий поцелуй, удалилась со сцены. А Андрей, поправив ремешок трезубца-гитары, взглянул на свою группу, как теперь оказалось, преданную ему на вечно. Все участники были на своих местах и со своими музыкальными инструментами. Ближе всего к Андрюше стоял Таймураз Ярмагаев, он держал скрипку, а к его поясу ремешочком были пристегнуты рожок и еще какой-то инструмент, очень походивший на старославянскую свистульку или дудочку. Следующим стоял Игорь Артамонов, по прозвищу Пистон. В его руках уже грелась бас-гитара. С готовностью подкручивая на синтезаторе ревербератор топталась Марина Евсеенкова, за ней Володя Рикардо сидел за барабанами, завлекая на себя внимание рыже-красными волосами. И еще один соло-гитарист Юрка Коромыслин которого все называли просто Коромысло слюнявил свои ногти и нетерпеливо царапал ими что-то на лакированной поверхности своего инструмента. Все участники группы «Толпы» находились в невменяемом состоянии, они были в трансе и выглядели так, будто умерли ни одну неделю назад, а после смерти яростно боролись против великой помойной ямы, которая жаждала поглотить их в себя.
Готовы были все. И участники, и организаторы, и зрители. Не тратя времени Жуй, набрав полную грудь заряженного общей истерией воздуха, почувствовал что тоже готов. Ухмыляясь, он окинул взором толпу перед ним и убедившись что бесчисленное количество глаз с вибрирующим нетерпением ждут от него плотного потока концентрированной отрицательной энергетики, освобождающей их от оков тысячелетнего страха и осточертевших клеток моральных тюрем, в которых люди сами себя загнали и опасались даже носа высунуть в свободную жизнь. Черт поправил перед собой микрофон на стойке, стукнул копытцем и дал сигнал барабанщику. Володя отбил ритм и после пятого удара палочками друг о друга Жуй дернул первую струну. Пронзительная нота раскатилась по площади и Андрей почувствовал как шерсть его встает дыбом.
Он начал первую песню. Жгучую, драйвовую, бессовестную, сокрушительную как падающий астероид и сильную как гидроэлектростанция. Искрящийся трэш от которого в толпе появились первые признаки массового безумия. Не успев приступить к третьему куплету, в котором речь шла о тяжести мощи человеческой агрессии, Жуй заметил в толпе уже обнажившихся. За первой песней последовала вторая, а затем третья. Каждая последующая композиция насыщала как дождем протуберанцами безумия, заряжала людей неистощимым потоком собственной воли, исходящим не сколько от выступающего на Мавзолее черта, сколько от своих сокрытых где-то в глубине души низменных инстинктах.
Во время концерта Ламия покинула площадку и незаметно от Жуя воспарила в воздух. Не переставая играть на трезубце-гитаре Андрей случайно заметил ее наверху, он не мог сказать когда она это сделала, но в тот момент, когда ведьма появилась в поле его зрения, она стояла на звезде кремлевской башни, а сама звезда теперь была установлена вершиной вниз, а не вверх, тем самым символизируя не советский союз, а кое-что иное. Жую не надо было объяснять значение пентаграммы, он сам мог объяснить этот символ любому сатанисту, однако только сейчас задался вопросом, случайно ли Владимир Ленин выбрал именно пятиконечную звезду в качестве символа, или это было сделано специально. Впрочем ведьма без особого труда исправила несущественное различие между двумя звездами и своей силой наклонила все звезды на тридцать шесть градусов. Надо отдать должное ее чувству юмора. Все правильно: коммунисты сняли с кремлевских башен православные кресты, а Ламия просто сделал последний штрих. Какая же она глупенькая, эта его Ламия… Больше четыресхот лет своей жизни она прожила под цветом черного картонного квадратика, а с приходом к власти социалистов ровно столетие назад в спектре ее души появился еще и красный, а чуть позже – коричевый. Она, также как и доктор Кризоцкий смешала все в одной палитре, только в отличии от Александра Герасимовича, выделяющего все-таки цвет красный, ведьма оставалась верна своему любимому черному цвету, но не отказывалась придавать ему кровавый оттенок.
И мужа своего все еще пытается выкрасить в черный цвет, не желая смириться с тем, что дальше серого он не окрашивается.
Стоя на шпиле Спасской башни ведьма продолжала следить за толпой внизу и управлять «людьми в черном». Народ в городе разогревался не по детски, сдерживать его в организованном состоянии становилось трудно, но, Ламия, похоже справлялась со своей задачей. Нельзя давать волю человеческим особям, иначе не избежать катастрофы, и как следствие – преждевременного прекращения шоу. Выступление должно пройти до концы, шоу обязано продолжиться, а ежели толпа станет неуправляемой, то выплеск сгенерированной внутри каждого фаната энергии произойдет не в том направлении. Толпа пережует сама себя, сама себя изнасилует, убьет и растопчет. Если что-то пойдет ни так и Ламия ослабит контроль, то неизбежен ядерный взрыв, только вместо атомов в реакции будут принимать участие человеческие души. Взрыв не нужен, нужна эпидемия.
В самый разгар пятой композиции в руках у ведьмы появилась метла и лихо прыгнув на нее, она сорвалась с кремлевской звезды и быстро исчезла в темном небе. Она увидела что-то на северо-северо-востоке и увиденное ею было поважнее управление много-многотысячной толпой. Черт Жуй молниеносно ухватил ее удаляющуюся фигуру за пульсирующую ауру и во время исполнения соло на гитаре с легкостью определил причину по которой его жена оставила свой пост. Определил и усмехнулся. Кажется у них еще одни гости…
Проводив ее взглядом, Андрей Жуй начал следующую песню.
Глава 33
Пляшем-пляшем!
Москва. Красная площадь
Ночь с 6 на 7 ноября 2017 г.
Через толпу им было не пробиться. Людей было слишком много, они стояли очень плотно друг другу, составляли единый организм, где каждый являлся будто ворсинкой одного безграничного ковра. А Олеся Левит словно клоп пыталась протиснуться между этими ворсинками, которые колыхались, шевелились, толкались и не давали протиснуться вперед. Каждый метр давался с боем, с криком и нервами. Часто ей приходилось применять кулаки, на что она справедливо получала ответную реакцию. Люди не позволяли никому пробиться ближе них, они сами боролись за свое место. Женщина еще могла бы протиснуться ближе, может ей и удалось бы пробраться ближе к Красной площади или даже попасть на нее, но у нее были якоря – слепой пожилой старец Любосвет, зажмурившаяся и перепуганная до смерти его двоюродная сестра Чаруша и хромой бандит Леша Меткий. Все трое были в Москве впервые в жизни, да она и сама-то не сильно разбиралась в столичной географии.
По настоящему закружившись в обезумевшей толпе и совершенно потеряв всякую ориентацию в пространстве и во времени Олеся Нахимовна проклинала весь этот гребанный концерт. Шоу уже давно началось и было в самом разгаре, со всех больших телеэкранов она могла наблюдать беснующегося на сцене Андрюшу Жуя. Впрочем, от ее молодого любимца у существа на сцене осталось разве что только псевдоним. Когда существо на сцене увидела Чаруша, она испустила визг и едва не упала в обморок. Главный любославльский язычник попросил описать черта словами и когда Чаруша, с трудом сдерживаясь от истерики, попыталась на словах передать образ твари на экранах, старик Стрекачев горестно поморщился и закивал. Должно быть монстрик на сцене совпал с чем-то уже виденным им где-то. По крайней мере, Левит не заметила, чтобы старик выразил удивление или недоумение. Скорее – утверждение.
Пробираясь через спины и бока людей, Олеся напоролась на кого-то в черной кожанке и уже привычным движением оттолкнула встречного в сторону. Но человек почти не сдвинулся с места, зато прямо перед глазами рокерши протрещала электрическая дуга. Это заставило ее остановиться и поднять глаза. На человеке в черной кожаной куртке не было никаких нашивок и знаков различия, но женщине не стоило объяснять кто был перед ней.
– Пропусти! – приказала она настолько грубо насколько у нее получилось, но человек не сдвинулся ни на шаг, а только поднял электрошокер выше. У него было серое гипсовое лицо и бездушный взгляд. – Ты понимаешь по-русски?
– Он понимает, – ответил за человека другой голос. Женский. Один за одним из толпы появлялись люди в черном, почти у каждого был электрошокер. У кого-то компактный, у кого-то дистанционный. У двух наготове были шокеры-дубинки. Никто из них пока не применял ток по отношению к Олеси, но она уже почувствовала жгучую боль в лице, испытанную ею несколько дней назад. А голос принадлежал выступившей вперед Ламии.
– Почему я тебе не удивляюсь? – змеей прошептала Левит, сжимая ладони в кулаки.
– Кто это? – спросил Меткий, на всякий случай приподняв полу зимней куртки и притронулся к кожаным ножнам на поясе.
Мановением руки Ламия сделал так, что бы саратовский мафиози передумал.
– Ребятки, – мило проговорила ведьма-красавица. – Добро пожаловать на наше шоу!
– Только не говори, что ты ждала нас! – крикнула Олеся.
– Конечно, ждала! – Ламия рассмеялась. – Я знала, как все будет еще четыреста лет назад и пока все идет именно так как я предвидела.
– Что-же ты еще видишь? Может быть, свой розовый язычок у меня в клиторе?
– Ты проиграешь, – совершенно спокойно ответила Ламия. – Ни у кого ничего не получиться, как не получалось до сего момента. Такой ответ тебя воодушевляет?
– А кто выиграет? Ты?
Ламия запнулась и на секунду переменилась в лице. Похоже, рокерша задела ее за живое.
– Не думай, что я отступлю! – твердо сказала Олеся Нахимовна. – Если надо будет, я пойду по головам, но…
– Знаешь такую мудрость: «Не строй себе иллюзий – не будет разочарований»?
– Если ты видишь будущее, то должна знать, что я все равно доберусь до Андрюши!
– Я это прекрасно знаю. Разумеется, доберешься. Прямо сейчас, потому, что я вас к нему доставлю!
– Чего?
– Все должно идти своим чередом, – ответила Ламия, – по сценарию вы будете иметь разговор с Жуем. Последний разговор, потому что после этого ваша четырехголовая компания недоносков покатится кубарем. И дальше вы вообще перестанете что-либо значить, особенно ты, о, великая рокерша! Мир станет нашим. Но для начала мы готовим сюрприз и я хочу его вам показать, чтобы тебе жилось веселее! Ха-ха-ха.
По приказу Ламии люди в черных одеждах взяли компанию из четырех человек под подмышки и с помощью ведьминых чар вознеслись в воздух.
Время для подготовленного сюрприза наступило, Жуй перевел дыхание после очередной сверхпошлой песенки, сделал несколько глотков молока, промокая горло и собрался для следующего шага. В мавзолей уже вошли несколько людей из числа «черноодежников», с ними должен был быть верховный магистр Федерик-Этьенн де Монпелье, но хмурые личности, тщательно скрывая от посторонних не только лица, но и половую принадлежность, справлялись в мавзолее одни без де Монпелье и даже без Ламии. Жуй знал какой сюрприз они готовят. Срывая горло он ревел крайне суровую психоделическую песню, в которой речь шла о восстании из мертвых, его группа подыгрывала ее с особенным энтузиазмом, должно быть эта тема им была ближе остальных. Москва погрузилась в мрачные ритмы, казалось даже неоновый свет померк, а накрывшаяся саваном тьмы толпа напоминала воинство мертвых, лица посерели, глаза казались впалыми, хотя еще несколько минут назад многотысячное людское море кривлялось в безумных плясках.
В самой середине песни, во время душещипательных высоких нот синтезатора и барабанного бита двери мавзолея медленно приоткрылись и на освободившийся пятачок у входа вышла группа из «черных одежд», ведя под руки еще одного. Невысокий, лысеющий с аккуратно подстриженной бородкой и усами. «Черные одежды» вели его под руки, а тот будто потерял все силы, с трудом волоча ноги, одетые в черные брюки покроя по моде двадцатых годов двадцатого века. Высоколобая голова его падала на грудь, а когда он вскидывал ее и вращал глазами, взгляд его был нечеловеческий.
Песня Жуя продолжалась, группа играла суровый психоделик, а толпа затаила дыхание. Мужчину по лестнице подняли на сцену, где Жуй, не отрываясь от микрофона, кивком поприветствовал нового гостя. «Черные одеяния» скрылись внизу, оставив будто засыпающего человека с Жуем.
– Дамы и господа! – взревел человек-черт после того, как последние аккорды ледяной волной прокатились по площади. – Поприветствуем нашего почетного гостя, изволившего потешить нас своим присутствием! Скажу я вам, это не многим дано, но наш товарищ и не на такое способен! Поприветствуем! – Красная площадь разорвало от всеобщего приветственного рева. – Товарищ Ульянов-Ленин!!! Владимир Ильич, будьте любезны, скажите собравшимся несколько слов!
Мужчина в костюме с минуту пошатываясь стоял на одном месте и походил на выпившего, однако вскоре по его телу прошли судороги и он неловко взял протянутый Жуем микрофон. Андрей смотрел в его фосфоресцирующие глаза, зная, что его настоящие глаза давно извлечены из глазниц, а то, что видели все вокруг, в том числе и сам Андрей была иллюзия, сотворенная определенными силами, ибо с психологической точки зрения лучше смотреть в искусственно созданные очи, нежели в пустые высушенные и вычищенные глазницы. Что касается черепной коробки товарища гостя, то она была такой же пустой и полой как и глазные впадины. Ленин молчал, судороги пошли по его лицу, он вдруг начал гримасничать. Потом все-таки произнес что-то гортанное, эхом пронесшееся по всей столицыи за ее пределами.
Жуй не торопил его.
– Хай, пипл! – наконец выкрикнул Владимир Ильич. – Забахаем пати на полную катушку, челы! Соединим пыолетаий всех стыан в одну сыаную электыификацию!!! Чуауа, дыужбанчики!!! Пляшем-пляшем!!!
И с этими словами Владимир Ильич Ленин сорвал с себя брюки и опустил их до щиколоток, выставив напоказ меж голых желтых ляжек небольшой разрез в области напрочь отсутствующих чресел. Со следующей исполняемой чертом песней, когда восставшее забальзамированное тело товарища Ленина начало остервенело дрыгаться и выплясывать на сцене, его костюм разошелся на спине и то и дело задирался до груди, выставляя напоказ длинный разрез от шеи до паха. У мумий, как известно, удаляют внутренности и тщательно все вычищают внутри.
А хохочущий Жуй, дергая когтями гитарные струны, уже видел как к мавзолею подъезжают три компактных экскаватора. Первый гость уже присоединился к их компании, настал черед остальных.
Да! Веселье сегодня удается на славу!
Ламия опустила гостей на мраморную плитку прямо за мавзолеем, тут территория была оцеплена плотным кольцом вооруженных электрошокерами «черных одежд». Выступая в качестве охранников, они плотным рядом стояли у металлического ограждения, отделяющего территорию самой набитой людьми Красной площади от некрополя. Время от времени пуская в ход электрошокеры «черные охранники» не позволяли особо ярым зрителям перелезть или обойти заграждения. Между собой «чернорубашечники» не разговаривали вообще, лица их сохраняли боевую твердость, они будто чувствовали друг друга на каком-то общем телепатическом уровне и понимали друг друга не то чтобы без слов, но даже без проявления эмоций. Несколько охранников внутреннего периметра молча покинули свои места и, не убирая электрошокеры, взяли спустившихся с неба в окружение. Уже поимев отвратительный опыт разряда электротоком, Олеся Левит не рыпалась, не без стыда она признавалась сама себе, что пребывала в тесных оковах не только страха физической боли, но и страха психологического. Она оказалась там, куда стремилась – в самой гуще. В самом центре. Андрюша Жуй был совсем рядом, в нескольких метрах над ее головой – на трибуне мавзолея, время от времени она даже видела его рогатую макушку, когда он подпрыгивал особенно высоко. Он кричал и пел свои гадкие песни пока никак не показывая того, знает ли он о присутствии Олеси Нахимовны.
Рядом, упав на колени и закрыв лицо ладонями, дрожала Чаруша.
Дальше стоял побелевший старец Евгений Стрекачев, стойко держа заросший негустой бородой подбородок. Ему, наверное, повезло больше других – он не лишался слуха и мог слышать происходящее вокруг, но из-за зашитых глазниц мог только догадываться что перед ним случается.
Крайним находился Алеша Меткий. Тот вообще никак не реагировал, лицо его было деревянным, замерзающие на осеннем морозе капли пота стекали по коже, а губы были плотно сомкнуты.
– Я не верю! – отрицательно покачала головой неформалка, на что прекрасноликая Ламия в пламенном платье рассмеялась.
За мавзолеем был некрополь, где нашли свой последний приют некоторые из верхушки ЦК СССР. К этим поставленным в ряд могилам с гранитными бюстами приехали три миниэкскаватора и, поломав пару посаженых елей, уже вонзили свои ковши в те места, где под слоем земли покоились тела товарищей Ворошилова и Свердлова, остальные были следующими.
Что могла сделать Левит? Броситься под экскаватор? Остановит ли этот богохульный праздник ее выдавленные на мерзлую травку кишки? Захватить в заложники Ламию? Совершенно невозможно, ведьма была неуязвимой. У нее еще свежи были в памяти моменты, когда ее пальцы вонзались в горло этой женщины, а потом скидывали мертвое тело в люк пензенской канализации. Олеся Нахимовна дернулась, чтобы, хотя бы выцарапать ведьме глаз, но электрошокер-дубинка в руке одного из «чернорубашечников» немного утихомирил ее пыл. Надеяться на помощь Леши Меткого было бессмысленно, он вел себя подозрительно безмятежно, а о Чаруши и Любосвете вообще говорить не приходилось. Олесе оставалось подчиниться ведьминой воли и смиренно превратившись в безучастного зрителя, наблюдать как экскаваторные ковши снимают землю с могил, все глубже и глубже погружая железо в грунт и вываливая землю в сторону.
– Чуауа, фраерочки! – гремел в динамиках голос, Жую не принадлежащий. – Пляшем-пляшем, не ссым!!! Долой стеснения! Долой оковы моыали!!!
На смену экскаваторам пришли «чернорубашечники» с лопатами. А освободившаяся техника, чуть подвинувшись и развернув ковши принялась за могилы Брежнева и Кирова. Вот уже подъехал манипулятор и откуда-то появились синтетические чалки с крюками.
Первая лопата со стуком напоролась на преграду и Ламия послала в яму еще двоих людей в черном. Через несколько минут первая могила была вырыта полностью, обнажив крышку гроба.
Левит сглотнула, она специально игнорировала гранитный бюст, поставленный над первой вырытой могилой, что бы не знать чье тело сейчас будет эксгумировано. Совсем не хотела этого знать. Она не могла на это смотреть, но в силу сложившихся обстоятельств у нее не оставалось выбора. Единственное, что удерживало ее от необдуманных поступков и сохраняло трезвый ум, это надежда на то, что если она стойко вытерпит сие безобразие, то у нее будет возможность иметь разговор с Андрюшей. Надежда, надо признать, была небольшая, Жуй ни на минуту не собирался останавливать шоу, если он преждевременно покинет сцену, толпа этого не поймет и может отреагировать неадекватно. По-этому, свистопляски должны дойти но своего логического конца, а Левит на этом празднике было место разве что только тут, за мавзолеем.
– Смотри, – злорадствовала Ламия, сверкая зелеными глазами, – смотри, старая свинья! Я хочу чтобы ты все видела!
Несколько раз Олеся звала черта по имени, но из-за шума едва ли слышала саму себя. Ей надо подняться на мавзолей и выбежать на сцену, пусть его охраняют две дюжины «людей в черном»! Скольких она успеет вырубить? Может Андрюша заметит потасовку под мавзолеем и увидит ее? Ее руки и ноги не были связаны, ее никто не фиксировал на месте, она могла бы вырваться, но ее сдерживал возникших панический страх перед электрическими дугами шокеров, которые то и дело предупреждающе потрескивали перед ее грудью. Странно, что «черные одежды» держат электрошокеры только перед Олесей Нахимовной, но совсем не опасаются действий Алеши Меткого, остающегося совсем свободным. Если бы он захотел, он мог бы что-то предпринять, хотя бы просто вмазать кому-нибудь по челюсти или метнуть один из своих коллекционных ножей в чье-нибудь туловище. У него такое отлично получается, пожалуй лучше чем что-либо еще, но бандит ничего не делал. Стоял и наблюдал. Или под маской спокойствия прятался страх не меньший, чем у Левит?
Тем временем, пока Олеся то краснела то бледнела от злобы и отчаяния, темные люди подцепили первый гроб и с помощью манипулятора извлекли его на поверхность земли. Тут же к грязному гробу подошли следующие «черные одежды», в руках у них в свете неона посверкивали обычные топорики и гвоздодеры. Треск, хруст – крышка поддалась без труда, Олеся Нахимовна Левит закрыла глаза руками и попробовала мысленно покинуть это место, попробовала закачать в голову что-то умиротворяющее. Это было сложно, можно сказать – практически невыполнимо. Какофония вокруг была чересчур сильной, а стиль музыки был так близок к ее предпочтениям, что она не могла противиться ее силе. Это как раз то, что ей нравилось и как бы плохо она не относилась к Андрюше Жую, но будь она проклята, если его музон не крут! Да, он хватает за живое! Олеся мотнула головой, прогоняя соблазны. Где вы, о радостные дни? В жизни знаменитой хард-рокерши было не так уж много моментов, которые можно было наречь тихими. Чтобы выдавить хоть что-то сладенькое и приятное из своей жизни Левит пришлось хорошенько напрячься. Даже сморщиться. Не получалось, ничего спокойнее «Лакримозы» в голову не лезло, это плохо. Неужели кроме раскурки толстого косяка на берегу Невы, секса с тремя сомалийцами и соло на электрогитаре в Тюмени в 1993 году ей нечего вспомнить? Где же ты, радужное небо и детский смех? Где вы, ангелочки с ангельскими щечками, ангельскими глазками и ангельскими крылышками? Сорок лет Олеся плевала на сахарную жизнь, так как она хочет вспомнить то, чего, по сути, толком и не было?
Всю свою сознательную жизнь она была в гуще событий, она боролась с реальностью, бунтовала против своего времени и шла наперекор судьбе. Она была непокорной, она не слушала никого кроме себя, и, конечно, никогда никому не подчинялась и делала все что душе заблагорассудиться. В душе ее жил только рок. Тяжелый, ядовитый, жесткий, острый и беспощадный! Именно такой, какой в эти страшные минуты в исполнении Андрея Жуя звучит со сцены-мавзолея. Она часто укоряла его за, порой, слишком мягкий стих и простую музыку, она буквально требовала от него заточить углы, дать жесткача, надрыва, и пожалуйста – извольте получить! Куда уж жёстче?
Тридцать пять лет она стремилась в эту точку! В эпицентр концентрированного бунта, в середину урагана, в жерло вулкана и вот она тут. Куда не повернись – везде и всюду треш! Она среди бесчисленной толпы таких же необузданных бунтарей как она, среди своих вдруг приобретенных собратьев, коим не было числа. Ее мечта сбылась! Цель ее жизни осуществилась!
Рок, мертвяки, садизм, неукротимость, скверна, визионизм, мат, анархия!
Так что же ей не нравится? Не этого ли она хотела? Не этого ли добивалась, когда, например, в конце горбачевской перестройки в составе панк-группы «Лезвие», выступала в питерских ДК, в результате чего дома культуры громились толпами пьяных, обкуренных и нисколько не культурных панков и металлистов, а ее саму то и дело задерживали за хулиганство, пропаганду антисоветского образа жизни и аморальное поведение. Раза два-три ей всерьез угрожали женской колонией и изоляцией от общества в застенках психиатрических больниц. Уберегло ее от этого лишь известное имя и кое-какие связи определенного характера с должностными лицами.