Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
Тем временем дела у группы «Луганский Резерв» шли очень неплохо, музыканты все чаще и чаще выступали на парковых площадках, на танцевальных вечерах, на студенческих праздниках и в домах культуры. На публике играли приличную романтическую музыку из отечественных исполнителей: «Песняры», «Машина Времени», «Синяя Птица», Магомаев, Ободзинский, Пугачева и др. Но Олеся давно знала, что это только одна сторона медали, это то, что позволяло группе оставаться на плаву и не обращать на себя внимание кое-каких органов, о которых Вася Подпердюльник умалчивал и говорил что Олеся еще слишком молода, чтобы о них знать. Это была безобидная музыка и ей музыканты отдавались лишь между делом, почти не репетируя репертуар и относясь к ней не в серьез. Истинная страсть каждого из участников была в музыке совершенно иного вида и ради исполнения этого стиля коллектив, собственно, и был создан.
Время от времени кто-то из участников (чаще всего Мирослава Перечай у которой были какие-то родственные связи с советским дипломатом в ГДР) приносили в гараж пластинки с надписями на английском языке или вовсе без надписей. Не долго думая пластинка насаживалась на проигрыватель и нажималась кнопка воспроизведения. Тогда-то Олесенька Левит впервые услышала иностранные группы из которых «The Beattles» были самыми мягкими, а «Бонни М» и «АББА» самым романтичным.
«Луганский Резерв» копировал зарубежную эстраду и, разумеется, в свободное время сочинял кое-что свое, не менее веселенькое. Постепенно репертуар «Луганского Резерва» менялся в свою сторону, коллектив вначале стал отказываться от советских песенок, потом от классических произведений и все чаще и чаще выходил на сцену с вещами собственного сочинения, образцом для которых были зарубежные неформальные группы. И все это было на глазах у маленькой девочки Олеси Левит.
Прошла осень, встретили новый 1980 год, страна готовилась к Московской Олимпиаде, а группа «Луганский Резерв» все-таки расслабилась от безнаказанности. Порой некоторых участников задерживала милиция, группа то и дело приостанавливала репетиции (как говорил рыжебородый Ромка Фукс – в целях безопасности), но распадаться пока не собиралась. Однажды Васи Подпердюльнику пришлось уехать на целый месяц из города, а Толю-Колю задержали и отправили в КПЗ на пятнадцать суток. Ромку Фукса уволили с фабрики, где он работал на линии по производству чего-то пластмассового, Мирославу Перечай и Арсения Кукурузу исключили из комсомола, но группа старалась не унывать. С перебоями и трудностями, но коллектив старался выступать. Только теперь уже больше на чьих-то квартирах (хатах, хазах) или прямо в этом гараже, набивая его под завязку и превращая во что-то среднее между сходом тайного общества и очаг массового бескультурья. Водка и портвейн лились рекой, от курева слезились глаза, шум стоял адский.
Десятилетняя девочка быстро приобщилась к подобного рода проведения досуга, ее уже не интересовали ребята ее возраста, что делали попытки все-таки завязать дружбу с ней, ей были скучны школьные уроки, она перестала смотреть мультфильмы и практически забросила игрушки. Зато научилась скрывать от мамы запах перегара и прятать сигареты в кармашек школьного портфеля. В школе начались проблемы, успеваемость упала, поведение стало очень плохим. Мама видела что дочурка меняется не в лучшую сторону, но списывала все на возраст и редко вмешивалась, предоставляя Олеси почти полную свободу. К тому же младший братик стал более активным, с ним приходилось заниматься, а это раздражало Люду Столешникову, до Олеси ей уже и дело не было.
Так было до двадцать восьмого марта 1980 года. Как обычно Олеся Левит, швырнув портфель на кушетку, перекусила чем попало, сказала маме «Я на улицу к подружкам» и направилась в сторону гаража, напевая один свежий шлягер, что уже несколько раз слышала по радио. Было ветрено и холодно, ветер вновь замораживал уже таявший снег, превращая улицу в неровный каток. Олеси хотелось курить, но, естественно, она не могла этого делать, будучи на улице, тем более перед собственным домом, она терпела до гаража. Все было как обычно, девочка, ссутулившись от холодного ветра, прятала руки в кармашках старого серого пальтишки, и перебирала дешевыми валеночками с белыми калошами по обледенелым переулкам и подворотням. Подходя к гаражам она вдруг остановилась и застыла с полуоткрытым ртом.
У их гаража стояли две автомашины «МИЛИЦИЯ» и автофургон «ГАЗ» с зарешеченным оконцем. У Олеси вовремя хватило сообразительности резко скрыться за углом прачечной, но она не убежала, а стала смотреть. На ее глазах из гаража вывели Васю Дюлько-Подпердюльника и со скрученными за спиной руками остановили перед несколькими милиционерами. Видимо, кто-то из них задавал ему вопросы, длинноволосый Вася то кивал, то качал головой, иногда что-то доказывал, но Олеся не слышала что. Допрос занял несколько минут, после чего Подпердюльника заставили забраться в автофургон и за ним закрыли дверцы. По-видимому, больше никого в гараже не было, во всяком случае, больше никого не выводили, но милиционеры еще долго не уезжали. Фотографировали, проводили обыск, разговаривали по рации и между собой.
Только под вечер, когда стало смеркаться, а от ветра и холода Олеся уже дрожала всем телом и шмыгала носом, милиционеры заперли ворота гаража, повесили на створки свой замок, опечатали и уехали. Автофургон с Подпердюльников внутри уехал гораздо раньше. Только тогда Олеся позволила себе справится с дыханием, но она не стала приближаться к гаражу, она вообще не знала что ей теперь делать. Она боялась. Ветер продолжал завывать как ни в чем не бывало, смеркалось.
Девочка прижалась спиной к холодной стене прачечной и села на корточки. Дрожа и думая, она выкурила сигаретку прямо на улице.
Утром следующего дня в почтовом ящике своей квартиры Олеся нашла четвертинку тетрадного листочка, на котором толстым карандашом с мягким грифелем было наспех нацарапано: «Д.29, 3-й подъезд. 10:25 ч». Двадцать девятый дом стоял как раз напротив ее 25-ого дома и был точной его копией, как и еще с полдюжины таких же однотипных пятиэтажек панельного типа на их улице. В десять часов утра у нее были уроки в школе, но не долго раздумывая, девочка их прогуляла и бродила по задворкам больше двух часов, дожидаясь назначенного времени. К двадцати пяти минутам одиннадцатого она, размахивая портфелем вошла в третий подъезд двадцать девятого дома. Мирослава Перечай уже была там и встретила девочку сразу как только она переступила порог подъезда. От нее пахло табаком, но она была кристально трезвой и сосредоточенной.
– Васю повязали, – тихо сказала она маленькой девочке, поднимаясь на последний – пятый – этаж.
– Я видела, – ответила Олеся, поднимаясь за ней. – Что теперь делать?
Они поднялись быстро, Перечай переступала через ступеньку и маленькой Олеси приходилось делать так же. На площадке между четвертым и пятым этажами они остановились возле окна, где меж двух стекол еще с лета сохли дохлые мухи. Олеся с любопытством взглянула на свой двор с непривычного угла, увидела стоящий напротив свою пятиэтажку, без труда нашла окно своей родной квартиры. И увидела как у окна полубоком стояла ее мама с младшим братиком на руках и держала поллитровую бутылку-чебурашку из-под «Ситро», наполненную молоком и с резиновой соской на горлышке.
– Что делать… Что делать… – Перечай посмотрела в окно на старый двор с гуляющим холодным ветром, поднимающим с обледенелой земли мусор. – И Колю-Толю тоже. Прямо из хаты взяли ночью. Фукс умудрился убежать, затаился где-то. Про Кукурузу не знаю.
– О! – маленькая девочка чуть не заплакала.
– Доигрались, Олеська! – заключила Перечай. – А у тебя были проблемы?
– Нет. Все как обычно.
– Хорошо, хоть ты в безопасности. Зря мы тебя… Ну да ладно, чего уж теперь… Главное, что с тобой все обошлось. – Мирослава взглянула на маленькую девочку. У нее были глаза кофейного цвета, Олеся никогда не видала таких глаз. – Слушай, малышка, тебе нужны деньги?
– Деньги?
– У меня есть немного. Хочешь подзаработать?
– Не знаю. А что надо сделать?
Перечай надолго задумалась. Видно было что у нее большие проблемы.
– Я бы сделала это сама, но я не могу светится на улице, – шепотом сказала она Олеси. – Смотри вон туда, – девушка указала пальцем в нужном направлении, – видишь желтый четыреста двенадцатый «Москвич»? Припарковался у мусорных контейнеров. Это меня пасут, я под колпаком у ментов, девочка. Они следят куда я хожу, что делаю, с кем общаюсь. Сейчас они думают, что я зашла к одному своему корешу. Я знаю, что его нет дома и они это знают, поэтому я должна выйти из подъезда через пять минут.
– Но они нас видят в окне.
– Не видят, мы стоим под неудобным углом к ним. С того места не видно верхние этажи.
– А что я могу сделать? – спросила Олеся.
– Могу я попросить тебя кое о чем? Это опасно, но другого шанса спасти Васю мне не видеться. Он в ментовке, ему грозит срок. В гараже провели обыск, кое-что изъяли. Пластинки, инструменты, еще что-то… Но, судя по всему, не трогали тетради.
– Какие тетради?
– С песнями. С нашими и зарубежными. Ты же знаешь, что все песни мы переписывали в тетрадки. Там иностранные тексты с моим переводом и тексты наших композиций, просто стихи. В том числе такие какие никто знать не должен, если они попадут в руки ментам, то у Васи Дюлько будут очень большие проблемы. Пока ему светит только исполнение запрещенных песен, но доказательств недостаточно. Я узнала о том, что завтра менты вернутся в гараж и изымут все что найдут. Все записи. – Девушка расширила глаза и так склонилась к окну, что кончиком носа ткнулась в холодное стекло. На глазах у взрослой девушки и юной девочки из «Москвича-412» вышел мужчина в очках в толстой тяжелой оправе, подняв воротник плаща, он долго и пристально смотрела в то самое окно, в котором стояла парочка заговорщиков. Сняв очки, он протер их и водрузил обратно на нос. Шапку он не одевал, но закурил сигарету и Мирослава заподозрила нехорошее. Она не отрывала взгляда от этого мужчины, а тот, сделал пару затяжек, сказал что-то оставшемуся в «Москвиче» человеку, указал на нужное окно и, сунув руки поглубже в карманы плаща, пошел к подъезду.
На ходу он приветственно махнул рукой подъезжающей к самому подъезду «Волги».
Мирослава Перечай расстегнула свою куртку и достала из внутреннего кармана несколько десятирублевых купюр. Сложив их пополам, она засунула их в кармашек олесиного пальтишка.
– Малышка, вот тебе ключ от гаража, – с деньгами она сунула ключик. – До завтрашнего утра тебе надо войти в гараж и унести тетрадки. Знаешь, где они лежат?
– Знаю. Только милиционеры повесили еще и свой замок и приклеили какую-то ленточку…
– Пустяки. На ленточку не смотри, а замок их легко снять, я видела как он висит. Одна петля на гаражных воротах старая и слабая, ее легко отломить. – Тем временем из подъехавшей «Волги» вышли трое и завели разговор с тем, что подошел к ним из «Москвича». Они то и дело поглядывали на окна подъезда и Мирослава Перечай резко отодвинулась от окна и встала так, чтобы ни ее ни Олесю было не видно. – Это за мной приехали, похоже, сейчас у меня будут неприятности… Ну так что? Могу я на тебя надеяться?
– Я боюсь, – призналась маленькая девочка.
– Ты смелая, малышка, я тебя знаю. Да и чего тебе боятся, боятся надо мне и нашим пацанам. Вот у кого могут быть проблемы! А ты еще несовершеннолетняя, тебе все сойдет с рук. Если конечно что-то пройдет не так, – поспешила сказать женщина, заметив как перепугалась маленькая девочка. – Когда стемнеет подойдешь тихонько к гаражу, откроешь наш замок. Потом любой железякой сломаешь петлю с милицейским замком. Быстренько забегаешь внутрь, хватаешь тетрадки и бегом от туда. Все. Двери можешь не закрывать, это будет уже не важно. Главное что не будет доказательств и Васи дадут минимальный срок. Ты спасешь его, да и нас всех тоже. Без тетрадок мы отделаемся малой кровью, а с тетрадками… – женщина задумчиво пожала плечами. – Всех изловят и посадят…
Они обе вздрогнули когда услышали как распахнулась подъездная дверь. Там внизу быстро зашагали четверо пар мужских ног. Один из мужчин отдал приказания. Перечай запаниковала, но быстро сориентировалась и шепотом велела Олеси прятаться.
– Куда? – не понимала Олеся. Мирослава подсказала ей выход – на площадке последнего этажа стояла старая тумбочка на узких длинных ножках. Маленькая девочка преодолела пролет и распахнула створки тумбочки, внутри лежали всякие бумажки, старые газеты, картонки и коробки. Все это Олеся очень быстро выгребла и сложила на тумбочку, полку выдернула и отставила к стене. Залезла внутрь сама и еле-еле прикрыла створки и то не до конца. Что было в подъезде она теперь могла только слышать.
Она слышала как трое пар ног остановились чуть ниже.
– Перечай Мирослава Родионовна? – задал вопрос один из поднявшихся. Женщина не ответила, но, должно быть, кивнула. – Будьте добры проехать с нами в отделение.
– А вы кто? – спросила девушка.
– Вот мое удостоверение. Скажите, а что вы здесь делаете? Вы живете в этом доме?
– Я зашла к другу, но его нет дома. Решила дождаться. А вот почему вы пришли за мной именно сюда?
– Собственно, это не важно. В какой квартире проживает ваш друг?
– Наверное, вот в этой. В сорок пятой, хотя он мог и обмануть.
– Ладно, это мы проверим. А сейчас – прошу вас пройти с нами.
Дрожа как заяц, Олеся Левит слышала, как несколько пар обуви спустились вниз, но одна пара задержалась и поднялась наверх на площадку последнего этажа. Потоптавшись, пара обуви последовала за остальными.
Олеся вылезла только после того как хлопнула дверь подъезда. Тихонько подкравшись к окну, она видела как Мирославу сажают в «Волгу» и автомобиль уезжает. После уехал и «Москвич-412». Только тогда девочка разжала кулачек с нагретым в нем ключиком от гаража.
Маленькая девочка сделала все как сказала Мирослава Перечай. Под предлогом того, что ей надо сбегать к подружке за домашним заданием по литературе, она, незаметно взяв спички (фонарика у них дома не было), вышла из квартиры и, судорожно сжавшись от продолжающегося ветра, зашагала в сторону гаража. Она, естественно, боялась. Ох, как боялась, но шла вперед, однако поджилки ее тряслись и как говаривал Вася Дюлько-Подпердюльник – «очко играло». Ради Васи Подпердюльника, ради Мирославы Перечай, ради коллектива. К ветру прибавился еще и обильный снегопад с колючими снежинками, залетающими за шиворот и царапающими лицо. И это в конце марта, когда на Украине уже должна была пробивться первая трава! Олеся дрожала.
Подобно хищной кошке она приблизилась к гаражу и украдкой посмотрела по сторонам – нет ли кого постороннего. Уже стемнело, да и погода была плохая. Никого не было видно, только огни окон многоэтажек, располагающихся в разных сторонах горели оранжевыми и голубоватыми лампами. Чуть поодаль – вереница фонарей уличного освещения, там, сутулясь от ледяного ветра, удалялся мужик в телогрейке. Мирослава предупредила девочку, что той не следовало долго стоять у гаражных ворот – если она подошла, то должна действовать быстро. Ее могли заметить из окон домов.
Собравшись, Олеся отомкнула замок ключиком, и заранее взятым дома топориком для отбивания мяса сорвала петельку, на которой висел милицейский замок. Еще раз осмотревшись, девочка приоткрыла створку ворот и шмыгнула внутрь. Тут она зажгла спичку.
Она знала внутреннее убранство гаража, знала что где лежит и в свете спичек без труда нашла несколько тетрадок о которых говорила Перечай. Зажав горящую спичку в губах, она быстро пролистала их, удостоверившись, что это именно то, что она ищет. Ряды ровных строчек. В одной тетрадке тексты песен советской эстрады, ее Олеся отложила обратно, она безвредна и, наоборот, докажет, что «Луганский Резерв» играл идеологически правильную музыку. Во второй и третьей – тексты собственного сочинения. Еще в двух – строчки на английском языке с русской транскрипцией и переводом. Потом еще какая-то тетрадка с текстами, которые она не разобрала, но на всякий случай тоже прихватила с собой…
И тут девочка услышала шорох и, перепугавшись как мышь, подумала что это… мышь. Мышей и крыс она боялась. Тут еще спичка догорела и потухла. А шорох раздавался снаружи, со стороны ворот. Хруст снега под ногами…
Олеся застыла ни жива ни мертва, вспомнила про взятый из дома топорик для мяса, но его не оказалось под рукой. Выломав петлю на воротах, она куда-то его отложила.
– Я тебе говорю, что она тут, – раздался до нее едва слышимый подростковый голос. – Ты же сам видел ее.
– Она точно сюды зайшла? – спросил второй голос. Тоже подростковый с сильным украинским акцентом.
– Да! Мы же видели!
– Почему же свiт выключен?
– Почем я знаю? – обомлевшая Олеся узнала по голосу Жеку Бубуню. – Но она тут, видишь следы на снегу.
– Она ушла, – шептал второй голос.
– А вот это мы сейчас проверим, – произнес Бубуня и дернул створку ворот. Она приоткрылась, впустив внутрь призрачный свет далеких огней и снежные завихрения. В проеме стояли две фигуры. – Слышал? Она здесь!
– Да тут темно, хоть очi выколи, – жаловался второй.
– Эй! – крикнул Бубуня. – Еврейка, ты здесь? Чего прячешься? Мы тебя слышим!
Парни вошли внутрь, оставляя створку ворот приоткрытой, чтобы видеть хоть что-то.
– Держи эту кошку, Матюха, – злорадно зашипел Бубуня. – Раз такое дело, то мы сейчас эту девчонку… Перекрой выход и включи свет. А я ее… Вон ты где, еврейка, ну держись… Сейчас мы тебе темную сделаем, а потом… Порезвимся по-взрослому.
Олеся Левит переметнулась в другой угол гаража, чем создала сильный шум. Ударилась обо что-то, с грохотом уронила синтезатор. В кромешной темноте Бубубя бросился на нее, она увернулась, но паренек вцепился в ее пальтишко. Завязалась потасовка. Матюха безуспешно пытался нащупать выключатель. Бубуня стукнул Олесю по голове, она упала, но так и не выпустила несколько тетрадок. В темноте пацан потерял ее из вида. Матюха оставил попытки включить свет и поспешил на помощь к своему товарищу, в руках у него было что-то похожее на палку. И тут Бубуня крикнул: «Держи ее!!!» и они оба одновременно кинулись на бедную зажатую среди предметов девочку. Олеси некуда было деваться, она не смогла бы выбежать из гаража и она это понимала, а даже если бы и выбежала, то пацаны со двора настигнут ее через несколько метров. Она рванулась назад, уперлась в стену, упала и поднимаясь, нащупала рукой что-то знакомое.
Отложив тетради на сиденье старого дивана, она сжала нащупанное в ладонях, размахнулась с плеча и что было силы ударила, вложив в удар не только громкий вопль, но и всю ненависть к окружающим. Дальше она не помнила.
После, будучи в детской комнате милиции, следователь долго разговаривал с маленькой девочкой со взглядом молодой волчицы. Из его слов она узнала, что разбила о голову Жеки Бубуни акустическую шестиструнную гитару, расщепив ту в хлам и нанеся пацаненку сотрясение мозга. Ни густоволосый кудрявый следователь, ни детский психолог-женщина, тихо и мягко разговаривающая с девочкой на чистейшей украинской мове, которую русскоязычная Олеся понимала очень плохо, ни увидели на лице маленькой Олеси ни грамма раскаяния и сожаления о проделанном, при том что все в один голос пугали ее колонией для несовершеннолетних. Олеся, естественно, боялась жутко. Колония для малолетних преступников казалась ей чем-то средним между интернатом и концлагерем. Но судьба, так вовремя подсунувшего ей в гараж дворового пацана, оказалась, была на стороне маленькой девочки. Категорически отрицая свою причастность к музыкальной группе, репетировавшей в этом гараже, Олеся Левит, пожалуй, впервые в жизни лгала так уверенно и бесстрастно. Мало того, она во всем обвиняла Жеку Бубуню – дескать, это он со своим дружком затащил ее в гараж и попытался сделать с ней что-то нехорошее. А она только защищалась и все! Самозащита! А эти двое всегда недолюбливали ее, всегда косились и преследовали ее и это может подтвердить каждый в их дворе. Сам Бубуня и его дружок Матюха утверждали обратное, но, увы, так и не смогли внятно объяснить, что заставило их проникнуть в опломбированный милицией гараж.
В итоге всех троих поставили на учет в детскую комнату милиции, не приняли в пионеры, а Бубуню перевели в другую школу. Тетрадки с текстами песен группы «Луганский Резерв», которые маленькая Олеся в пылу схватки оставила в гараже, разумеется попали к следователям. Участникам группы досталось по полной, всех исключили из комсомола, кого-то уволили с работы. У Арсения Кукурузы уже были неоднократные приводы в милицию, поэтому ему дали реальный тюремный срок. Та же участь светила и Васи Подпердюльнику. Фукса забрали в армию.
Дальше было хуже. Вся олесина молодость пошла под откос – она стала трудным ребенком, с ней работали детские психологи, она стояла на учете в детской комнате милиции. В начале горбачевской перестройки она на правах автора музыки и клавишницы вошла в созданную одними ребятами музыкальную группу. Коллектив из четырех великовозрастных лоботрясов обоих полов назвавших себя «Флаг» просуществовала ровно до третьего выступления, когда участники пришли к общему мнению, что кроме Олеси никто из них не имеет ни малейшего понятия о том как играть музыку. Левит собрала собственную группу. Потом распустила ее. Собрала другую… Пристрастилась к портвейну и сигаретам.
Чуть ранее, когда Олеси исполнилось двеннадцать лет на реке утонул ее маленький братик, упав за борт прогулочного катера. Потом ее мама Люда Столешникова нашла себе одного чиновника из Киева, уехала к нему, оставив квартиру уже повзрослевшей и автономной дочери, а через несколько лет Олеся получила телеграмму, что ее мама скончалась от быстротечного онкологического заболевания, поразившего мозг.
О Мирославе Перечай она ничего не слышала, так же как и о других участниках коллектива «Луганский Резерв». Олеся Левит пыталась найти Василия Дюлько, известного как Вася Подпердюльник, но безуспешно.
Глава 17
Стены
Пензенская область
28 октября 2017 г.
На сей раз сон отличался от обычных, видимых им почти каждый раз, когда он, прячась куда-нибудь в темное укромное местечко, отдавался кратковременному отдыху, который Андрею было необходим точно так же как любому живому существу. На этот раз в андреевом сне не было Иосифа Эггельса, не было его вечного мяса и не было его татуированных портретов. Сон был совсем другой. Это был чистое умиротворяющее сновидение. Андрюша Яковлевич Вставкин был со своим родным отцом. С живым, молодым, трезвым. Отец улыбался, у него была добрая совсем детская улыбка человека, верующего в сказки и светлое будущее. Они беседовали друг с другом как близкие, но давно не видевшие друг друга люди, папа спрашивал как Андрей поживает, все ли у него в порядке с учебой в школе, исправил ли он двойку за четверть по химии и Андрей понимал, что папа по прежнему остался в прошлом и не знает, что происходило после его кончины. Андрей рассказывал. Оцец звал его к себе, но Андрей отвечал «нет, пап». Но это, казалось, не расстраивало отца и они вдвоем пошли в какой-то не то парк развлечений, не то цирк-шапито. Катались на аттракционах, смеялись, летали над куполом цирка, ели что-то сахарное и много шутили. Папа всегда много шутил, у него было очень хорошее чувство юмора и вообще в молодости когда Андрюша был совсем маленький, отец относился к жизни довольно легко и непринужденно.
Вот и все.
Потом злые люди вырвали Андрея из сна.
Охотники объяснили молчащему и, кстати, ни задающему ни одного вопроса Жую, что сейчас они по приказу некоего Леши Меткого будут мстить ему за поруганную честь одной несовершеннолетней девочки, которую он – фронтмен рок-группы «Толпе» Андрей Жуй – своими грязными соблазнами довел до нарушения этических норм и тем самым унизил честь и достоинство одного очень уважаемого человека из Саратова. Упомянутая девчонка настолько не заинтересовала Жуя, что он даже не попытался вспомнить ее лицо и вообще о ком идет речь. Вроде как это одна из потаскушек-молокососок из «Темного Княжества». Поймавшие Жуя мужчины сказали, что от уважаемого бизнесмена должен последовать адекватный ответ. Мужчины говорили сумбурно и размыто, Жую было так скучно, что он даже не ухмылялся.
Они находились внутри пустого фургона фуры-двадцатитонника. С дальнего конца еще стояло пара поддонов с каким-то товаром (Жуй не поворачивал головы и не видел, что за товар), а сам Андрей находился в самом центре фургона. Он висел на нейлоновых ремнях, предназначенных для фиксации бортов кузова, чтобы они не сильно раскачивались при езде. Ремни держали его запястья и еще два ремня фиксировали его ноги. Он оказывался будто распят поперек фургона, растопырив руки и ноги в виде андреевского креста. Кроме него в кузове фуры было еще трое – двое (крючконосый и бородатый) и еще один – похожий на постриженного под расческу бывшего президента РФ Дмитрия Медведева. Он возился с ноутбуком, поставив его на поддон с упакованным в полиетилен консервированной белой и красной фасолью. Рядом с ноутбуком лежали вещи Жуя, извлеченные из его карманов – ключи от «Ямахи», телефон с зарядным устройством, личный медиатор, гелевая интимная смазка, блокнотик со стихами и всякая мелкая дрянь. Крючконосый пил пиво из бутылки, бородатый настраивал видеокамеру на штативе прямо перед распятым на ремнях Жуем.
Жую было горько, он хотел вернуться в сон, где был его папа, где он был счастлив и радостен и радость его была не такая, что он испытывал в последнее время когда затевал какую-нибудь очередную окаянную мерзость.
У одного борта стоял жуевский байк «Ямаха V MAX», а кроме некоторого барахла на самом видном месте лежало несколько фалоимитаторов разных форм и величин, а кроме них еще несколько предметов для извращенного садистского секса. Кое-чего из этого Андрей еще не использовал и проявил к этим предметом некоторую минутную заинтересованность. Соблазн был велик, Жуй сглотнул и отвел взгляд.
Синий тент фургона светился глубоким морским цветом, через него просвечивали некоторые слова на английском. Уже рассвело, пахло нагревающимся поливинилхлоридом, древесной смолой, мочой и самим Жуем. Андрей молчал. Пока он был в отключке троица похитителей засунула ему в рот маленький резиновый мячик и примотала его к голове упаковочным скотчем. Всех троих мужчин обуревала тревога, они с испугом косились на пойманного им человекообразного звереныша, нервно делали ненужные жесты, переглядывались, перешептывались и то и дело выскакивали курить на свежий воздух. Крючконосый несколько раз разговаривал по телефону с одним и тем же человеком:
– А я тебе говорю, Лехан, что она не снимается! – раздраженно огрызался он в свою телефонную трубку. – Не снимается! Мы все пробовали! Я понимаю, что это невозможно. Да! Мы уже искали и швы, и пуговицы, и молнии и липучки. Да, и клепки искали. Тянули ее, сдирали, а она как приклеенная. Но она не приклеенная! Да я тебе клянусь, Лех! Борян ее ножичком чикнул, надрезал на руке чтобы за край уцепится, а у него из раны кровь потекла. Только какая-то темная. Как нефть! Да я тебе отвечаю, Лех! Век воли не видать! Может ну его на хер, Лех? Давай, мы его просто тебе привезем и делай с ним сам что хочешь! Мы с пацанами посовещались и готовы отказаться от половины бабла, что ты нам отслюнявишь, только бы не трогать этого грязного выродка. Давай, мы его привезем, а? Сам с ним разбирайся или братану своему двоюродному отдай, раз этот урод ему не угодил. А мы с пацанами в отказку идем… Да…
Потом крючконосый, не скрывая разочаровании и презрения, подошел к зафиксированному в распятой позиции Жую и стал царапать ему лицо и шею, тщетно пытаясь ухватить край надетого на артиста сценического костюма, который, кажется, прирос к его телу и заменил рок-звезде кожу, чего быть, конечно, не может. Шкурка под его пальцами оттягивалась, но не снималась. Жую было не очень приятно, крючконосый своими ущипами делал ему одновременно больно и щекотно, особенно когда, оттянув пояс джинсовых бридж, стал с омерзением дергать Жуя за член. Изуродованный природой и судьбой орган, поражающий крючконосого формой и размером, не отрывался, не отстегивался, не отклеивался. Зато наливался кровью и, мужчина выдернув руку, вытер ладонь о какую-то тряпку. Из его перекошенного рта непроизвольно вырвалось ругань. Тогда за дело взялся бородатый, он стал щипать жуевские щеки, дергать козлиную бородку, ощупывать кожу на лбу и висках. И вот толстая рука бородатого дошла до рожек. Те выходили у Жуя надо лбом и шли вдоль черепа над ушами, они не торчали вверх, что для Андрея было в достаточной мере удобно, он мог одеть головной убор и мотоциклетный шлем. Отломить или оторвать рог у бородатого не получалось. Он тоже выругался и закурил.
– У нас все готово, – доложил мужчина похожий на остриженного Дмитрия Медведева. – Начнем?
– Погодь, – остановил его бородатый. – Бл…, пацаны, не нравится мне этот тип. Позырьте на него. Нет, вы только позырьте! Это какой-то мутант…
– Меткий велел изловить именно его, – сказал двойник бывшего президента РФ.
– Пусть он с ним сам разбирается.
– Он велел нам! Он поднял сумму на тридцать процентов.
Но азарт с которым бородатый и крючконосый охотились на Жуя по пензенским улицам выдохся, а вместо него появилась все нарастающая нерешительность и даже страх. Теперь, изучив и рассмотрев свою добычу повнимательней, они оба поняли на какое загадочное существо натравил их Леша Меткий. Аванс за выполненный заказ Меткий уже перечислил каждому из троицы, остальную половину обещанной суммы они получат после исполнения второй части приказания.
– Может кончим его и все? – тихо пробормотал крючконосый. – Скажем, убежать пытался. Мне вообще подходить теперь к нему стремно. Кончим и притараним труп Меткому и пусть сам рассматривает этого парня. Звезда рок-н-ролла, мать его! Пес он какой-то. Обезьяна. Я думал, это просто маскарад, думал, что он натянул на себя костюм…
– А что это по-твоему? – спросил мужчина, похожий на бывшего президента. – Не костюм?
– А по-твоему? Глянь на его ноги! Посмотри где колени, разве такое возможно?
Вся троица переглянулась и не сговариваясь пришла к общему мнению. Бородатый, быстро докурив сигареточку, снял с себя нательный крестик и медленно стал подносить его к Жую на вытянутой вперед руке. Крестик покачивался на посеребренной цепочке, блики сине-голубого света играли на его рифлении. Крючконосый рядом замер.
Жуй сощурился. Бородатый сделал еще шаг и почти коснулся крестиком Жуя. Андрей молча задергался, но ремни надежно фиксировали его на месте, а сунутый в рот резиновый мячик не позволял вырваться никаким звукам кроме мычания.