Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
В ту же секунду Ламия перегнулась через борт моторной лодки и склонилась над колодцем. С ней же склонился и Жуй. На их глазах, вытаращенных от неожиданного траура, горячая кровь стала быстро уходить вниз, осушая волшебный колодец. Очень быстро, за пять секунд нутро колодца утонуло во мраке, оставив лишь специфический кисловатый запах, от которого у Жуя выделалась слюна. Ламия разразилась рыданиями. Страшно, непримиримо, отчаянно. Закричала прямо в опустевший колодец-цилиндр, и голос ее много раз отразившихся от липких от кровавых разводов, стенок вышел обратно жутким эхом, в котором не оставалось ничего общего не только от красивой девушки, но вообще от человека. Казалось, что это все существа преисподней отзываются ей. А впрочем, может быть это и был подлинный голос четырехсотлетней ведьмы, которой и являлась Ламия, голос не преобразованный вечно молодыми голосовыми связками, а тот внутренний гнойный свищ что более четырех веков нарастал внутри ее никогда не стареющего тела.
Потеряв где-то внизу свою целостность, хрустальный колодец пошел трещинами и тут же в мгновение ока распался на осколки и осыпался вглубь. Ламия едва успела запрыгнуть обратно лодку.
– Вертолеты… – произнес Жуй.
– Что? – до того красивое как цветок розы лицо ведьмы сейчас было страшно.
– Слышишь? Вертолеты. – голос Жуя вообще уже давно не походил на человеческий, но он этого и не скрывал. – Это военные вертолеты.
Ламия прислушалась.
– Стрельбы нет… – проговорила она и резко развернулась в сторону ближайшего берега. Действительно стрельба прекратилась. Прекратился и ураган. – Андрюша… Все кончено… Все кончено… Нет…
– Если бы все кончилось, – тихо ответил Жуй, – я бы не стоял на воде.
Он потопал копытом по успокоившейся глади озера Виви, обрызгав и так мокрую ночнушку своей боевой подруги. Не зная, что думать и что делать, Ламия озлобленно вскинула голову и ненавистным взглядом встретила два приближающихся вертолета Ми-28Н «Ночной охотник».
– Что делать? – прошептал Жуй, поджав хвост.
– Ныряй, – Ламия смахнула налипшие волосы с лица. – Я попробую их остановить.
– Ты не справишься.
– Что-ж… Главное, я отведу внимание на себя, а ты сможешь скрыться.
– Если тебя не прошьют пулями, то разорвет ракетой.
– Не думаю, что они выпустят ракету по безоружной женщине. Ныряй, пока не поздно!
Жуй нырнул в воду, войдя в нее как в масло, не подняв ни капли брызг. Он оказался в воде, среди ничего не понимающих рыб. В воде он чувствовал себя так же свободно, как на суше или в воздухе. Собравшись с мыслями, он приготовил свое тело к преобразованию в рыбу. «Ламия помогает мне, не догадываясь о том, что в алом луче мы видели разные миры, – подумал Жуй. – Дура!»
Олеся Нахимовна Левит плескалась в горячей крови как в бассейне, кровь попала ей в рот, ее вырвало. Кровь залила ей глаза, впиталась в волосы и одежду, ей стоило большого труда не впасть в панику и не выпустить воздух из легких, хотя очень хотелось заорать во всю глотку и тем самым наглотаться алой жидкости. Как щенок она забила руками, стараясь выбраться на поверхность, глаза она держала плотно сомкнутыми и понятия не имела как высоко ей надо подниматься и сможет ли она вообще глотнуть воздуха. Она только предполагала что кровь, заливаемая в зал выходит через тоннель из которого она сюда пришла, она уповала на это, но не знала это точно. Она отказывалась вспоминать, что Василий Подпердюльник запер за ней толстые двери и тем самым, сам того не предвидя, спас жизни тем двум франкоговорящим мужчинам в черных одеяниях, что так и продолжали лежать без чувств за стенами заполняемого кровищей зала со стеклянным сводом-пентаграммой. В считанные мгновенья она вычислила ориентировочный объем колодца, умножив глубину озера на примерно два квадратных метра его диаметра и получив около четырехсот литров. В следующий момент она прикинула площадь зала и прикинула есть ли в нем четыре сотни кубических метров объема. Есть или нет? Естественно этот зал занимает объем значительно больший четырех сотен литров, но кровь заполняет его с такой стремительностью, будто вместе с кровью в зал вливалась озерная вода. Да так оно и есть, колодец лопнул по всей длине, осколки царапали Олесю и рвали одежду.
Проклятье! Она тонет, она захлебывается кровью, но отвлекает мозг на какие-то математические вычисления! Ей надо всплывать! Как жаль, что она не могла открыть глаза, может быть поверхность уже на расстоянии вытянутой руки? Продолжая барахтаться, она ударилась рукой об одну из каменных статуй инфернальных монстров и тут же вцепилась в нее, ибо силы уже истощались. Как кошка она полезла по этой статуи, стараясь цепко хвататься за неподвижный камень и вот ей удалось забраться на уродливую голову. Водовороты не позволяли ей выпрямиться, но из последних сил, она оттолкнулась ногами от камня и еле-еле всплыла на поверхность. С ревом набрала воздуха и, удерживаясь на поверхности, открыла глаза. Кровавая вода была почти под самым прозрачным куполом, Левит могла достать рукой до стекла, отгораживающего зал с кровью от чистой озерной воды. Смешиваясь со звериной кровью, озерная вода продолжала заполнять зал, но, уже ни так быстро как сначала, видимо вода нашла выход. А Левит оказалась в небольшом воздушном мешке под самым хрустальным потолком. Вода водопадом стремилась из круглого отверстия от расколотого колодца, но выше чем сейчас уже почти не поднималась.
– Вася! – закричала Левит, но в ответ слышала лишь шум кубометров крови. –Вася!
Но тут прямо над ее головой что-то глухо упало и она подняла взгляд вверх на стеклянный купол зала, до которого ей было уже рукой подать. Было темно, все лампы погасли, залитые кровью и крохи ночного света с поверхности озера Виви практически не достигали двухсотметровой глубины. Что-то в залитом полусферическом зале еще светилось, и от того кровь казалась еще ярче, Олеся Левит не различала цветов кроме темно-багрового, но прямо над своей головой она увидела что-то золотистое. То был какой-то предмет… Сельские вилы… Нет, это трезубец!
С большим трудом удерживаясь на поверхности теплой крови, Левит смотрела на золотистый трезубец. Должно быть именно о нем говорил Вася Подпердюльник, это его должен был получить Андрей Жуй, что бы стать истинным чертом. Но трезубец утонул, упал на дно озера и как это ни чудно, оказался в метре от женщины. Он лежал на толстом стекле прозрачного купола и манил к себе Олесю, она даже вытянула алую от крови руку и испачкала стекло кровью, пытаясь притронуться к трезубцу. Их разделяло толстое стекло, разбить которое было нереально, а если бы даже оно и разбилось, это ни привело бы ни к чему, кроме олесиной гибели. Левит сжала зубы. Гибели? А сейчас что происходит? Разве она не в жопе? Разве у нее есть какой-то шанс выплыть из этой кровавой ловушке и всплыть на двести метров вверх? Если она и всплывет, то брюхом кверху!
Левит в отчаянии ударила кулаком по стеклу. Она закричала, набрав полный рот крови и ее опять вырвало. Она вспомнила про Васю Подпердюльника, взявшему себе французское имя, ему повезло, он захлебнулся сразу, ему не пришлось бороться за свою жизнь, ясно осознавая, что у него нет ни одного даже теоретического шанса на спасение. У него не было паники, у него не было безнадежных криков, не было горячих слез и истеричных взмахов руками. Его жизнь не проносилась перед глазами, а кровь невинных животных не заливалась ему в гортань. А у Левит все это было!
Женщина ревела и колотила кулаками по стеклу, у нее уже не оставалось сил держаться на кровавой воде, кажется, от ударов она сломала кость на запястье и вдруг сквозь окружающий ее алый ад внизу и черный ад наверху она увидела лицо приближающейся к ней смерти. Мерзость появилась сверху, со стороны озерной воды и, увидев эту тварь прямо над своей головой, Левит закричала и опорожнила мочевой пузырь. Прямо над ее головой из черной озерной воды возникло существо, напоминающее рыбину, только настолько кошмарного вида, что Олеся не поверила своим глазам и истинно уверовала, что это не иначе как сама смерть или, во всяком случае, ее посланник. Наоравшись до хрипоты, Левит захлопнула рот и, трясясь, стала мучительно ожидать, как мерзкое создание будет преодолевать разделяющую их стеклянную стенку. Если рыбина и была посланницей самого Сатаны, то она приняла обличье самки глубоководного удильщика в самом безобразном своем виде. Огромная незакрывающаяся пасть со множеством длинных острых зубищ, ужасные образования на теле, вытаращенные глаза, светящийся нарост на лбу. Крупная голова, заканчивающаяся сразу хвостом. Казалось, что кроме головы у рыбы больше ничего нет, зато пасть на голове была впечатляющая. Рыба-пасть – вот как можно было еще назвать это создание. Левит с трудом могла себе представить, чтобы ее напугало больше этой рыбины, которая, кстати, имеет другое название – рыба-черт.
Рыбина двигалась к трезубцу. У Левит остановилось дыхание. Где-то высоко-высоко вверху что-то загудело.
Уродливый удильщик раскрыл пасть еще шире и Левит, сама того не ожидая, перекрестилась. Рыба была около полутора метров длинной и женщина могла бы сунуть в ее пасть свою голову, а рыбина запросто смогла бы ее откусить. Олеси казалось, что именно так сейчас и случится. Она зажмурилась и приготовилась к самому страшному, хотя понимала, что твари, скорее всего, не удастся пробить толстое стекло.
Через несколько секунд Олеся Нахимовна Левит открыла один глаз. Потом второй.
Рыбины не было.
Не было и золотого трезубца.
Олеся осталась в кромешном одиночестве и безумие начало охватывать ее с полной силой… Что случиться раньше? Она утонет от бессилия или она утонет от нехватки воздуха? Или от страха?
И вдруг сверху раздался гулкий грохот. Вспоминая всех святых, Олеся вновь задрала голову вверх. Она захлебывалась кровью и уже почти ничего не соображала, алый мрак затмил ее сознание. Зная, что все равно умрет с минуты на минуту, она желала только одного – что бы все прошло без мучений, чтобы Сатана не ворвался в ее мозги в момент смерти, чтобы лик старухи с косой не истязал ее душу раньше времени. Но что-то случилось в черной воде озера. Что-то грандиозное, что-то такое от чего стекло завибрировало.
Левит, раскрыв рот, смотрела вверх. Она уже знала что это. Это сила Сатаны! Это всемогущая смерть! Это апокалипсис!!! В ее голове гудело, глаза залило кровью. Звон в ушах сводил с ума.
– Господи!!! – заорала она.
Сквозь черноту озерной воды к ней приближался какой-то огромный объект, имеющий схожесть с драконом. Монстр приближался, пуская миллионы воздушных пузырьков, не позволяющих рассмотреть его в густой черноте. Это было что-то нереальное, что-то такое, что не могло тут быть и разум Олеси отказывался принимать это, списывая все на предсмертную галлюцинацию.
К женщине приближался вертолет.
Левит рассмеялась.
– Нет, – глупо лыбилась она. – Нет… Это бред… Глюки… Такого не бывает… Господи… я же ёб…сь! Сатана, Господь, черт… Я же…
Она не додумала, что-то резко схватило ее за лодыжку и утянуло на глубину.
Через мгновение «Ночной охотник» пробил фюзеляжем толстый стеклянный потолок-пентаграмму…
Глава 26
Музыка из прошлого
Санкт-Петербург
2 июня 2015 г.
Почему-то почти все делали вид, что ничего не слышат, что ничего интересного не происходит в этой электричке, везущие в третьем вагоне двадцать шесть человек. Андрюша Вставкин-Жуй старался не думать о тех, кто хмуро пялился на одуванчиковые поля за окном и лишь изредка косился на музыкантов, при этом во взглядах у них было много общего со взглядами подростков, увидевших голую женщину (или мужчину) и боявшихся вдоволь насмотреться. В этом случае страх боролся с любопытством и Жуй уже не в первый раз выступающий в автобусах, электричках и подземных переходах, знал, что людям, черт возьми, живое исполнение слушать веселее, чем бессмысленный стук колес.
«Толпе» исполняло «Рок-н-ролл этой ночью» группы «ЧайФ». То что многие, притворяясь, надевали на лица маску равнодушия к танцевальному року, ни сколько не смущало ни Андрея Жуя, ни других участников его группы. Жуй знал, что среди этих двух дюжин человек найдутся те, кто ответят на их живое выступление улыбкой. И таких будет не так уж и мало.
Андрею хотелось, чтобы помимо улыбок его одаривали и финансовой составляющей, собственно ради этого четверо молодых людей и бренчали на гитарах в электричке «Санкт-Петербург – Гатчина». Вернее сказать – струны дергали только двое – сам Андрей Жуй и его тезка Андрей Зайцев, по прозвищу Лунный Заяц. Володя Рикардо, прикрыв волосы, выкрашенные в кислотно-морковный цвет, бейсболкой с непонятной иноземной аббревиатурой из четырех латинских букв, отстукивал ритм барабанными палочками по поручням вагона. Четвертым членом группы была девушка, но официально она не числилась в их составе, так как не умела играть ни на одном музыкальном инструменте (не получалось даже на бубне), не владела сольфеджио, ни обладала ни слухом ни голосом. Но у Ульяны Карпаченской было одно преимущество, которого на тот момент не было у других представительниц женского пола – вот уже пятый месяц она была любимой девушкой лидера «Толпе» и ему приходилось куда-то ее пристраивать. (перед Карпаченской были Света Родько, Лера Березова, а потом после Карпаченской были Юля Павлова, Маша Бобрович, Фарида Тамирбаева и, наконец – Надя Грикова). О костюмерах, гримерах, звукорежиссерах, PR-менеджерах молодому коллективу из трех человек думать пока не приходилось, поэтому эти должности Ульяна занять не могла. Общим голосованием участников было решено и постановлено давать Карпаченской «шляпу».
– Благодарим пассажиров этого рейса! – звонко, но не музыкально заговорила Карпаченская на весь вагон. – Нам очень приятно исполнять для вас живую музыку и мы рассчитываем, что вы не останетесь в долгу и поможете скромным музыкантам кто сколько может. Спасибо. Спасибо.
Девушка со «шляпой» (а на самом деле кепка) пошла по салону, деньги ей бросали далеко не все, но кое-кто опускал в кепку даже полтинники. Когда посланница со «шляпой» возвратилась назад, Жуй не без приятного удивления заметил среди мелочи и мелких купюр одну сотенную. Кем бы мог быть этот меценат? Может вон тот мужчина в полосатой футболке? Или вон тот молодой человек в стильных очках и подстриженной бородкой. Ради такого дела Жуй, посоветовавшись с Лунным Зайцем и Рикардо решили исполнить еще одну композицию, хотя они уже собирались переходить в другой вагон.
Володя Рикардо отбил ритм на поручнях и Андрей Лунный Заяц начал вступление композиции «Орбит без сахара» группы «Сплин». С этой композицией молодая группа плавно перешла в соседний вагон, а на станции «Скачки», когда в электричку набилась свежая порция людей, Ульяна вновь пошла со шляпой-кепкой, повторяя прежний текст. Хоть с этим она справлялась «на отлично», отсутствие музыкального слуха компенсировалось отсутствием всякого смущения.
Продолжая петь, Жуй взглядом заметил входящую женщину, решительно отличающуюся от однотипной массы людей. Ее трудно было не заметить, она переключала на себя большую долю пассажирского внимания, Андрюша даже почувствовал легкий укол ревности.
– О! Еще одна неформалка! – сказал кто-то в вагоне. Андрей принципиально не останавливал выступление, и сразу же за «Орбитом без сахара» начал «Анархию» Виктора Цоя.
Вошедшей женщине было около сорока, но по своей сексуальности она могла дать фору любой молодой красотке. Кожа, металл, хром, цепи и кольца. Открытые руки сплошь в тату, черно-красно-зеленые татуировки были на груди. Жгучая брюнетка. Уши увенчаны кольцами, ни гибкой шее пара тяжелых цепей, на запястьях браслеты из кожи и стали. Рваные обтягивающие джинсы. Туфли на высоченных каблуках. На майке – оскаленный череп, под майкой – отсутствие лифчика. В руке бутылка настоящего японского саке. Тетенька вошла в общественный транспорт в сопровождении двух мужиков, тоже из братства тяжелого металла. Один – длинноволосый, обвешанный цепями и с российским монархическим черно-желто-белым флагом в ручище. Второй – коренастый, тоже татуированный парень с поставленным ирокезом и с пятью кольцами в нижней губе. Первый был зверски пьян, его шатало как маятник и он с трудом держал не только флаг, но и свое непослушное туловище. Пьяна была и женщина, иначе как еще можно было объяснить их появление в вагоне пригородной электрички. Люди такой душевной организации всем видам транспорта предпочитают байки, и алкоголь, как правило, не является препятствием к тому, чтобы сесть за руль и дать газку по встречной.
Троица вошла в вагон, но не стала садиться на свободные места. А Жуй со своей командой выступал у противоположного конца вагона. Их разделало двадцать человек, какое-то время женщина не подавала вида, что слушает, она исподлобья смотрела в окно, переговаривалась с «ирокезом», который, нисколько не смущаясь пассажиров, принялся тискать ее грудь под майкой с черепом. Пожилой интеллигентный старичок с двумя плетенными корзинами сделала замечание, но что получила купюру в десять евро, остолбенел, и, будто ничего не случилось, спрятал евро куда-то в область задницы.
Наблюдая все это безобразие, Андрюша Жуй, нагло продолжал петь и играть на гитаре. Рикардо и Лунный Заяц подыгрывали ему и, наконец, женщина отлепила губы от колец «ирокеза» и пристально всмотрелась в молодых людей. «Мама – анархия! – пел Андрюша. – Папа – стакан портвейна!» и, похоже, для тети это оказалось очень в тему. Сделав несколько глотков саке прямо из горла, женщина дослушала припев и достала из кармана сигареты. Дав еще «десятку» подошедшей кондукторше, она щелкнула зажигалкой и закурила прямо в вагоне. Кондукторша будто ничего не заметив, поспешно покинула вагон. «Ирокез» попытался продолжить ласки, но длинноволосая брюнетка мягко его остановила и, пошатываясь толи от выпитого спиртного, толи от железнодорожной качки, стала перемещаться по салону, приближаясь к участникам группы.
– Что вы себе позволяете? – возмутился какой-то человек в клетчатой рубашке и с набитым продуктами пакетом из «Ашана». – Да замолчите же вы, наконец! Женщина, – это уже к кондукторше, – а вы чего молчите? Высадить надо этих…
Но кондукторши и след простыл.
– Не сметь прерывать песню, – приказала хард-рокерша, притормозив у «клетчатой рубашки». – Кто остановит песню Виктора – будет иметь дело со мной!
Жуй допел до конца. Женщина уже стояла перед ним. От нее разило спиртным, табаком, духами и возбуждением. Электричка остановилась у «Красного Села», двери с пыхтением раскрылись и несколько человек из вагона сменились на свежеприбывших. Женщина-неформалка достала из кармана рваных джинс мятые деньги – рубли, доллары и евро. Рубли и доллары она оставила себе, евро положила в кепку Ульяны Карпаченской. На купюре был нарисован какой-то мост (после окажется, что это банкнота в 100 евро).
– Пользуйтесь моментом, пока тетя Олеся пьяненька и не контролирует свои действия, – проговорила она и сделала глубокую затяжку. Электричка тронулась дальше. – Ребята, это вам денюшка на пивко. Помяните Витю. И Юрку Хоя помяните. И Летова Егорку… Миху Горшка… Вообще всех наших не забывайте…
Андрей кивнул.
– А че вы, мальчики, чужие песни-то поете? – спросила женщина. – Че, своих, что-ли, нет? На чужих проверенных песнях любой дурак навариться может, особенно на «Кино», а вы вот попробуйте сами что-нибудь написать и жахнуть!
Вообще-то, это немного задело Андрея и он не постеснялся возразить:
– У нас есть свои песни, – ответил он.
– Сколько? – деловито поинтересовалась женщина.
– Не считали, но достаточно.
Рокерша сделала глоток сакэ.
– Сбацай че-нибудь.
Секунду поколебавшись, Жуй переглянулся с Рикардо и Лунным Зайцем. Рыжеволосый барабанщик, почесав загривок барабанной палочкой, предложил «Облизывая Нож». Лунный Заяц согласно кивнул и начал вступление.
«Тетя Олеся» выслушала. Выслушал и весь салон. Отыграв последние аккорды и допев последние строки песни, Жуй испытал сильную неловкость, схожую с той, которую испытывают впервые обнажающиеся на публике. И в то же время Андрей засвидетельствовал в себе чувство удовлетворения: «Есть! Я все-таки сделал это!» Никогда раньше группа «Толпе» не исполняла песен собственного сочинения в общественных местах, только в крошечных залах, на кухнях и в одном никому не нужном овощном складе, где они арендовали всего лишь двадцать квадратных метров, где они проводили репетиции и записывали себя на музыкальные файлы с помощью пары микрофонов и скаченного из интернета музыкального редактора.
– Вы питерские? – спросил у парней тетя. Рикардо кивнул. Женщина уже докурила сигарету. – Завтра, – заговорила она, затушив бычок острым как гвоздь каблуком, – у моего кореша Димоса Циклопа из «Змеиного Укуса» будет днюха. Заваливайтесь вечерком в «Кляксу» и прихватите с собой свои бренчалки.
– Мы не играем на потеху, – возразил Лунный Заяц. – Цена вопроса?
– О бабле не парьтесь. Не обидим.
– Тогда – лады.
Татуированная женщина удовлетворенно кивнула и направилась обратно к своим сопровождающим, но вдруг развернулась.
– Кстати, вам не помешает клавишник. У вас нет?
– Нету, – ответил Жуй. – Синтезаторы нынче дороговаты.
– У меня есть кое-кто на примете. Одна девица, она со Славиком Фонаревым в «Террариуме» была, но Фонарева закрыли в дурке.
– «Террариум» мы знаем, – улыбнулся Рикардо. – Слышали.
– А с девицей познакомлю, она ништяково играет. У нее есть свой инструмент…
С этими словами женщина со своими компаньонами вышла на станции «Можайская».
– Слышь, – это говорила уже Ульяна Карпаченская. Она потянула Жуя за локоть. – Ты че это пялился на ее сосцы?
– Э… Я?
– Ну не я же! Пялился на сосцы! – в вагон набивалась уйма дачников, толкаясь и ворча. – Пожмахать захотел! Губу раскатал?
– Ань, сколько там в «шляпе»?
– Ты тему-то не переводи! Не переводи тему-то! Глаза вылупил и зырил на ее сосцы!
Группа «Толпе» вышла на следующей станции – на «Тайцах». Погода стояла изумительная, цвели каштаны, порхали бабочки. Группа расправила плечи, зачехлила гитары и завалилась к кассе покупать билеты обратно до Петербурга.
– Ты знаешь кто нас слушал? – спросил Володя Рикардо, беря у кассира билеты. Жуй посмотрел на него с немым вопросом. – Это же из «Лезвия» баба. Их солистка.
– «Лезвие» распалось, – возразил Лунный Заяц, направляясь к аппарату с газировкой.
– Но баба-то не распалась. Это она. Как же ее зовут… Э… Еврейская фамилия…
– Это Левит! – подсказал Лунный Заяц, жадно глотая ледяной «Спрайт». – Точно! Володя, ты в точку попал! Это она!
– Я вас никуда не отпущу! – Ульяна Карпаченская уже прятала заработанные деньги в свой кошелек. – Пялились на сосцы! Все пялились! Все трое!
Андрюша Жуй вежливо отобрал ее кошелек и переложил деньги в свой карман и поинтересовался у друзей – имеет ли практический смысл играть песни на обратном пути, коль скоро у них в «шляпе» завелась стоевровая банкнота?
Красноярский край. Озеро Виви
30 октября 2017 г.
Она совсем не понимала что с ней случилось, помнила что тонула, что захлебывалась и холодная кровавая вода залила ее рот и глаза. Помнила что ничего не видела кроме алого цвета. Тело ее рвалось вверх, но что-то крепкое тянуло ее все глубже и глубже, она не могла вырвать ногу. Потом разум окончательно покинул ее и если бы сейчас, вопреки всякой логики она не обнаружила себя тяжело дышащей и лежащей на чем-то холодном и жестком как камень, то сочла бы что умерла. Сильно сквозило, Олесю знобило и когда она попыталась разогнуться из позы эмбриона и приподняться на ноги у нее закружилась голова и ее вырвало чистейшей кровью. Сфокусировав взгляд на то, чем был наполнен ее желудок, Левит взвыла и, рыдая от отвращения, упала навзничь на холодный камень. По-видимому с того момента, как она, влекомая чьей-то силой, ушла на глубину, прошло не более часа или двух. Все ее тело и одежда оставались в крови, остывшей и липкой, в крови животных было и лицо и волосы. Не смотря на всю свою природную мужественность, Олесю Нахимовну затрясло от омерзения к самой себе и от гадливости. Должны же быть какие-то границы, через которые вменяемый человек никогда не заходит, например: купание в крови. Что дальше? Купание в человеческой крови? Купание в человеческой крови по собственной воли? А где есть хоть одно доказательство, что это кровь животных? Кроме неподтвержденных слов Василия Подпердюльника, который мог это сказать только для того, чтобы у Левит не случилась преждевременная истерика. А что если это человеческие жертвоприношения во имя Сатаны? Левит сжала зубы, очень хотелось ополоснуть рот.
Женщина протерла глаза и кое-как приподнялась. Со всех сторон были ломанные каменные стены, уходящие в темную глубь. Было тесно, если она встанет на ноги, то ей придется сильно нагибаться, но радовало то, что она не торопилась подниматься. Было еще темно, камень стен едва освещался лишь розоватым лунным светом. Луна? Разве луна розовая? Левит обтерла окровавленные ладони о камень и только после этого еще раз вытерла глаза. Она находилась в какой-то неуютной пещере природного происхождения. Снаружи под крутым склоном едва виднелось большое вытянутое озеро, сплошь скрытое в густом розовом тумане. Вот откуда этот цвет. Розовый туман сильно клубился, пах кислым, раздражал слизистую носа, а над ним на совершенно безоблачном освободившемся от грозовых туч звездном небе висела тоскливая ущербная луна. Женщина, вытянув голову попыталась рассмотреть что еще вокруг: камни, много высоких сильных лиственниц, горизонта было не видать. И еще: она не совсем понимала, что это галлюцинация или нет, но она могла слышать стоны.
Проклятье, за что это все ей? За что такие испытания, ведь она всего лишь женщина? Какие за ней грехи? Да, жизнь ее была примером для подражания тем, кто стороной обходит общепринятые нормы и морали, для тех, кто прежде всего думает о собственном сиюминутном удовольствии, для тек кто плевал на всех и каждого и жил по своим правилам. Ось, на которой вращалась жизнь Олеси Нахимовны Левит представляла собой концентрированное до состояние патоки наслаждение, получаемого путем неограниченного потребления алкоголя, секса (с шестнадцати лет госпожа Левит относила себя к фетишистам, с двадцати – к бисексуалам), рока, скорости, бунта, драйва и треша, сдобренный курением табака и марихуаны, а также глотанием запрещенной химии. До добра такая жизнь никого не доводила, и вот сейчас Олеся стала понимать, что настал час расплаты за весь тот кайф, который она получала на протяжении лет тридцати пяти.
Она чуть не отдала концы в замкнутом подводном зале с потолком-пентаграммой, едва не лишилась рассудка (а может процесс уже пошел и она уже не совсем здравомыслящая. Подобное было уже неоднократно, когда она намешивала спиртное, курево, наркотики, а потом друзья ее вызволяли из наркологического отделения, где она рассматривала узоры на линолеуме и представляла, что может летать и метать из запястий паучьи нити), когда смотрела в пасть смерти в виде самки глубоководного удильщика особо уродливой формы и встретила приближающийся многотонный военный вертолет «Ночной Охотник». Если это был бредовый кошмар, то возникает два вопроса: где она успела так надраться и принять в себя наркотики, и почему тогда она в крови и торчит полуживая на краю этой малоприятной пещеры. Бред не кончился? Ее сознание тут на берегу заволоченного розовым туманом озера, а тело лежит в клинике для душевнобольных? Если бы все было так просто, то Левит расслабилась бы и пассивно ожидала логической развязки галлюцинации путем вывода ее – Олеси – в настоящий реальный мир.
Тем не менее женщина была еще в разуме и, хоть и не хотела, но понимала, что никакой это не бред и не глюки. Кровь на ее теле настоящая, розовый туман над озером, которое Вася Подпердюльник называл географическим центром Российской Федерации тоже настоящий и был вызван испарением крови, пещера – точно не театральные декорации, боль в теле реальные, так же как и реальным был Вася Подпердюльник, называемый теперь странным именем Федериком-Этьенном де Монпелье и носящий алый плащ с крупным золотым пентаклем. Неужели и то, о чем пугал де Монпелье-Подпердюльник тоже будет по-настоящему? И про Жуя, который стал чертом и про безвыходные последствия этого перевоплощения. «Горите вы все синим пламенем! – рыдала Левит, лежа на камне, – Будьте вы все прокляты! Ненавижу! Идите все на х…! Все!!! И Жуй и «Толпе», и, сука, Вася Подпердюльник! Вася, тварь, я тебя любила, я тебя искала, а ты! Сраный сатанист! Ладно бы готом стал, или шаманом… Но ты же, сволочь, стал самым главным сосальщиком дьявольского х…!» Едва подавив слезы, Левит разрыдалась по новому. Сил не было, тело ломило, во рту оставался вкус крови и сильно хотелось его прополоскать. В какой-то момент она задела рукой что-то тонкое и почувствовала у себя в ушах вакуумные наушники, те самые, что прикупила в провинциальном привокзальном магазинчике в Рузаевке. А задела она провод, уходящий от них в карман ее обтягивающих джинс. Левит приподнялась и вытянула из кармана свой айфон. Он был липкий от крови, но работал. Кто-то закачал ей через блютус аудиофайл и остановил на нем строку выбора. Файл носил название «dyu4nj0», что по сути ничего не означало и, прежде чем прослушать его, Олеся посмотрела когда именно он был закачан. Девять минут назад! Видимо непосредственно перед ее пробуждением. Смахнув кровь с бровей и ресниц, Олеся Левит нажала на воспроизведение.
Это была старая запись, сделанная допотопным катушечным магнитофоном, и, наверное, только женщина по фамилии Левит могла помнить, что это была «Яуза-206». А она это помнила, потому что эту запись делала она сама, сама ставила бобины, сама накручивала магнитную ленту, сама нажимала на громко щелкающие кнопки. Она научилась это делать в одиннадцать лет. Запись была глухой, с посторонними звуками и помехами, иногда на заднем фоне кто-то что-то говорил, а однажды Олеся Нахимовна услышала свой собственный голос, хотя и не сразу узнала себя тридцатипятилетней давности. Тогда она была маленькой девочкой в коротком платьице, понятия не имела о групповом сексе и передозировки наркотиками. И голос у нее был звонкий, но то что сейчас.
У Олеси изменилось лицо.
После нескольких секунд тишины и глухих переговоров на дальнем плане, вдруг живо зазвучала «Шизгара». Та самая! Если быть точным, то композиция называлась «Venus» и первым ее исполнителем в 1969 году была группа «Shocking Blue», но в СССР того времени она была известна как «Шизгара» и прослушивание ее, а тем более исполнение, было, мягко говоря, не разрешено и даже строго запрещено. Впрочем, в то время было запрещено все, что каким-то боком касалось зарубежья, чья политическая система не отрицала понятие капитализма. Слыша первые гитарные аккорды, исполненные самим Васей Подпердюльником, той, записанной в гараже песни, Левит заставила себя вытереть слезы. Кто-то кто приготовил для нее эту старую запись – знал что делал. Слушая такие родные аккорды и голос, который она не слышала с того дня, как Подпердюльника повязали и запрятали в кутузку, Левит будто заряжалась новой волной энергии, посланной ею же самой из далекого прошлого, где она сидела в гараже, слушала гитару и барабаны, запоминала аккорды, вдыхала дымок сигареток и запах разлитого из бочки «Жигулевского» и наслаждалась таким запретным в СССР музыкальным направлением как рок-н-ролл. А если бы ей дали послушать исполненные Подпердюльником и его группой «Луганский Резерв» композиции «Битлз» или Элвиса Пресли, то она была бы на седьмом небе. Увы, с того времени не сохранилось ни одной записи Васиной группы, да их и не делали. Эта «Шизгара» была редчайшим исключением.