Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
– И все-же…
– Молчи! Молчи, моя любовь!
Жуй замолчал.
– Как бы то ни было, что бы ты не делал, что бы не предпринимал – ничего не поможет! Я вижу будущее, мой дорогой! Я знаю, что будет! Если бы не знала, не ждала бы целых четыре столетия, будь они прокляты! Хочешь узнать, что я вижу впереди? Хочешь услышать? – Ламия на метле подлетела совсем близко к Жую, так что он мог вдохнуть ее дыхание. Жуй не хотел знать, что она видит, хотя бы потому, что она всегда оказывается права на сто процентов. – Я вижу, как мы завтра в это же время летим по звездному небу в санях, запряженными бешенными псами! А с нами летят неупокоенные души грешников! Они уже ждут своего часа и считают минуты до своего выхода на свободу! Мы с тобой, Андрюша, изменим этот чахлый мир! Перевернем его, вывернем его и выеб…! Настанет время ада! Наше время, Андрюшенька! Наше и нашего Сатаны!!!
Жуй молчал. Около часа назад закончился тур «Наяву», отныне он свободен от каких-то обязательств и у него есть несколько совершенно вольготных дней до завершающего выступления в Москве. До тридцатого числа он должен будет как следует подготовиться, отдохнуть и от души поразвлечься, а кроме того завтра его ждет нечто переломное. Ламия сказала, что завтрашняя ночь будет последняя в жизни прежнего Андрея, но подробности не разглашала под предлогом того, что если он будет все знать, то может отчебучить какую-нибудь глупость что бы избежать неизбежного. Возьмет до и исчезнет или опять попытается покончить жизнь самоубийством.
– С нами будут все силы ада! Ты будешь резидентом самого Хозяина! – продолжала неистовствовать Ламия, – Тебе будет доступно все и ты заразишь мир спорами неизбежного апокалипсиса! Ты это уже делаешь, но все основное только впереди. Сейчас – это просто вступление, баловство, озорство! А с завтрашнего дня начнется настоящий ад! Люди будут крошить друг друга! Деградировать! Доводить мир до истинного разрушения, причем не физического, а морального. И вот тогда, мой милый, благодаря тебе, наступит время Дьявола! Тогда начнут действовать его законы! – хохот Ламии слился с ослепительной и оглушительной молнией, попавшей в саму телевышку. На мгновение Жуй почувствовал разряд электрического напряжение от металла, его хорошенько тряхнуло, но, благодаря молниеотводу, разряд мгновенно ушел в землю. Мисс Торсон невидимой волной оттолкнуло от Жуя и она чуть не откусила ему его самую любимую плоть. Повернув таз, он выпустил вперед длинный хвост и словил им улетающую голливудскую кинозвезду. Не дав ей прийти в себя, он заставит продолжать свое дело.
– А кто-нибудь у меня спросил? – произнес Жуй, возобновляя разговор.
– Сомневаешься!!! – Ламия сделал воздушную петлю. – Ну, ничего! Пройдет! Я тоже когда-то сомневалась.
Жуй бы и рад поддаться сладким словам своей хитрой избранницы, но ему приходилось подавлять в себе это желание. Как запойному алкоголику приходиться отказываться от второй рюмки. В подверженной безумию голове молодого человека (человека-ли?) гаснущей индикаторной лампочкой сияла лишь одна мысль – вовсе не о глобальном разрушении мирового порядка и не о падении планеты в бездонный ад, где будут править ненависть, насилие, зло и прочие подобные вещи. Жую этого не хотелось, как не хотелось бы любому адекватному человеку, к которому он себя все еще старался причислить, хотя у него это получалось уже с сильным самовнушением. У него остался всего один день, чтобы предпринять какое-нибудь действие, тормозящее или совсем останавливающее скатывание его личности в пучину кромешного нелюдского состояния.
Пока еще им не было сделано ничего. НИЧЕГО. Разумеется, он сопротивлялся неизбежному, он искал ответы и так или иначе старался что-то изменить. Но пока ему ничего не удавалось, совершенно ничего. Изменения его личности как начались, так и продолжаются. Он не видел и не знал ни одного способа исправить происходящее, даже не догадывался о первопричине, понятия не имел, что можно было бы сделать. Разговор с Константином Владимировичем Евтофьевым не сильно помог, хотя и навел на кое-какую нить, которую Жуй и хотел раскрутить. Однако у него осталось так мало времени! Меньше суток! Хорошо если за это время он приблизиться еще хоть на полшажочка к разгадке своего проклятья!
Ведь если он не сможет исправить ситуацию за оставшиеся сутки… Тогда все!
Громыхнула очередная молния.
Жуй вынул черный член изо рта мисс Торсон, он больше не хотел такой услады. Если бы у него были штаны, он бы подтянул их. Он мысленно повторил адрес, присланный Олесей Нахимовной. Квартира, дом и улица находились в городе Чебоксары, это соседний регион. Здесь в Саранске он все что хотел сделал, запустил цепную реакцию саморазрушения и ему оставалось только смотреть с высоты на дело грязных рук своих или принять личное участие в общественных беспорядках, как он поступал в каждом городе. Но на этот раз не было такого желания, на него вновь напало такое состояние, когда он начинал размышлять и терзаться сомнениями. Глядя вниз у него кольнуло в груди и на миг возникла мысль сорваться с телевышки и упасть, но он догадывался, что его опять откачают темные духи потустороннего мира.
– Мне надо кое-куда, – произнес он и, изменившись в лице, резко поднял вперед обе руки – костлявые, кривые, обтянутые черной кожицей с черной грязной шерстью. Черные когти на длинных худых пальцах будто вонзились во влажный воздух и тот час метла, на которой сидела Ламия, резко остановилась в воздухе, примерно в восьми-девяти метрах от телевышки. От резкого толчка рыжеволосая бестия чуть не перевернулась через голову и истерично взвизгнула.
– Прости, Ламия, – прошуршал голосовыми связками Андрей. – Но я пока еще не могу сдаться…
– Дурак, – Ламию будто огнем обожгло.
– Не мешай мне, – продолжил Жуй и буквально за его спиной полыхнула ослепительная молния на мгновение ослепив Ламию и высветив ее перекошенное в гримасе злобы лицо. Лицо не полной сил рыжеволосой красавицы-соблазнительницы, а морщинистой старухи со скверным характером. – Не мешай мне, Ламия!
– Ты… – плюнула Ламия. – Ничего… не сможешь… сделать! Даже я не знаю способа!
– Тогда тебе не о чем волноваться.
– Нет! – не сдавалась женщина.
– Все-таки у меня есть еще один день…
– Андрюша! – умоляла его невеста на метле. – Перестань!
– Я хочу распорядиться последними сутками как мне угодно! Пока еще я могу это делать! Эти сутки – мои!
Черные веки Андрея дернулись, мышцы груди и шеи напряглись, хвост хлестнул по воздуху со звонким щелчком. Он сжал корявые пальцы и, подождав немного, сделал резкое движение руками, будто ломая палку. С этим движением метла под Ламией с хрустом переломилась пополам и девушка, на секунду зависнув в воздухе, с криком рухнула вниз. Вместе с ней полетела вниз и обнаженная Джулия Торсон. Жуй не терял ни мгновения – движением жилистой руки он послал голливудской суперзвезде невидимую нить и замедлил ее падение. С каждым метром, оставшимся до земли, мисс Торсон падала все медленнее и медленнее, пока, не остановилась прямо над оголенными от листвы кронами растущего под телевышкой ясеня. Мановением руки Андрей отправил мисс Торсон обратно в вагончик на съемочной площадке в Восточном Лос-Анжелесе, дождь смыл всю грязь и вонь, а о промывании памяти Жуй не волновался, мисс Джулия Торсон изначально была с выключенным «запоминающим устройством» и, должно быть, немало удивится, обнаружив себя в вагончики полностью обнаженной, мокрой и с подозрительно знакомым ощущением в полости рта и глотки.
Только Жуй успел вернуть мисс Торсон на противоположную полусферу земного шара, как услышал треск ломающихся ветвей и глухой звук падающего тела. Ламия упала сначала на край крыши небольшого складского помещения под телевышкой, отскочила и свалилась вниз на землю, распластав руки на старом асфальте с выделяющимися камнями гравия. Тут же под ней стала растекаться кровавая лужа. Она не двигалась, но за нее Жуй не беспокоился, за четыреста девятнадцать лет ни у кого так и не получилась лишить ее жизни. В 1690 году в североамериканском городке Брайтенли ее пытали раскаленными до бела стальными щупами, а спустя полтора месяца истязаний привязали к деревянному столбу и облив маслом поленья и еловые ветки пытались сжечь. В 1703 и в 1706 годах ей пытались сначала по приказу прусского короля Фридриха II отрубить голову, а потом по приказу императора Российской Империи Петра I – утопить в омуте близ Чудского озера «упрятав в мешок с каменьями да с черепками глиняными, дабы не могло тело ее, влекомое газами вонючими, наверх воды восплыть». В 1755 году ее отравили неизвестные в швейцарском Берне. В 1768 за двадцать четыре эскудо ее заколол кортиком барселонский пастух овец. В 1811 сам Наполеон Бонапарт распорядился, что бы ее привели ему живой и закованной в кандалы, и после долгого разговора с ней тет-а-тет велел «избавить Французскую Империю от этого змеиного яда раз и навсегда». Но в 1882 году ее пришлось убивать в дилижансе на дороге между американскими городками Батон-Руж и Алегзандрия на этот раз выстрелом из 6-ти линейной винтовки с откидным затвором системы Крнка. В 1936 на окраине Лондона ее задушил конской сбруей карточный должник, а в 1940 по приказу Муссолини ее повесили на одной из площадей Бергамо. Предпоследний раз ее убивали, проломив затылочную кость мраморным бюстиком Гиппократа в 1989 в Братиславе, когда она перешла дорогу местному крупному политику. А последний раз было не далее как вчера – октябрь 2017 года – когда выведенная из себя Олеся Левит голыми ногтями разорвала горло рыжеволосой бестии и скинула труп в канализационный люк. Так что Жуй не переживал.
Андрей закатил глаза и создал вокруг себя воздушные завихрения, дождевые капли, кружась создаваемым торнадо, хлестали его по черной шерсти, нарастающий ветер едва не сбивал его с телевышки, дабы не упасть вслед за Ламией ему пришлось помочь себе хвостом, крепко обхватив им выступающие металлические детали. Чуб на его голове и козлиная бородка трепыхались на ветру но Жуй только зажмурился и заставил воздух двигаться с еще большей скоростью, с такой, что вскоре торнадо поднял с земли сначала простой мусор и опавшие листья под телевышкой, а вскоре и более крупные предметы. Вокруг телевышки начинался самый настоящий природный катаклизм, верхушки близрастущих деревьев трещали и клонились к земле, опавшие листья и ветки кружились вокруг Жуя в бешеном хороводе, вокруг бушевал ураган с молниями и громами. Когда Жуй почувствовал, что от силы торнадо телевышка на которой он стоял весьма заметно зашаталась, заскрипела, завибрировала (многие провода и кабеля уже полопались и пуская трескучие искры хаотичными змеями плясали в непосредственной близости от самого Жуя), Андрей спрыгнул с холодного металла саранской телебашни. Подхваченный сильнейшим порывом ветра он влился в торнадо и закружился вместе с мусором, пылью, грязью и прочими предметами, подхваченными с земли в том числе и с дико кричащей кошкой.
Жуй влился в ветер, Жуй растворился в ветре, Жуй стал ветром и унесся с ним в направлении Чувашии, оставив за собой обуреваемую грехопадением славную Мордовию.
Чувашия. г.Чебоксары
29 октября 2017 г.
Ледяной ветер, срывающий последние листья с деревьев и тревожащий оставшихся на зимовку птиц, преодолев многокилометровое расстояние, достиг чувашской столицы в предутренние часы, когда просыпаются первые дворники, а только что испеченный горячий хлеб томится и остывает в пекарнях перед тем, как будет отправлен в продуктовые магазины. Ветер налетел на западную часть Чебоксар внезапно и без всякого предупреждения метеорологов, подняв на городских улицах грязь, мусор и листья. Было еще темно, небосвод только-только начинал светлеть на востоке и Жуй знал, что в его распоряжении едва ли полчаса до того, как первые лучи солнца вырвутся из-за горизонта. Потом он потеряет почти всю свою силу и вновь станет умирающим от пекла чудищем, почти не обладающим никакими способностями. И тусклое солнышко будет казаться ему ослепительным обжигающим шаром, созданным высшими силами только для одной цели – иссушить Андрюшу Жуя до состояния мумии. Необходимо действовать, пока город окутан предрассветной мглой, пока у него есть силы и возможности.
Сдерживающим фактором в быстром решении задачи было то что Жуй ни одного раза не был в Чебоксарах, в своем ветреном обличье он посетил этот город впервые и совершенно не представлял географию улиц. Зная точный адрес, присланный ему Олесей Нахимовной, он не знал куда именно ему двигаться, где стоит нужный ему дом и где простирается нужная ему улица. Не имея возможности вызвать такси и просто назвать адрес, Жуй стал метаться по городу, со свистом проносясь меж домами и деревьями, пугая сонных животных и птиц. В Чувашии не было дождя, какой был в Мордовии и Пензенской области, тут было тихо и зябко от ночной прохлады. Вихрь, в который превратился Андрюша Жуй едва не выбивал стекла из окон – с такой скоростью он несся по городским закоулкам, ища улицу академика Крылова. Именно эту улицу написала ему Левит. Он не знал, каким способом Олеся выяснила адрес, но испытывал чувство волнительного удовлетворения от того, что не ошибся в своей старшей подруге, которая хоть и была взрослее его лет на двадцать, но никогда не разрешала называть себя по отчеству.
Разбудив стаю голубей, Андрей ветром кружил по чебоксарским улицам, не пропуская ни одну подворотню, ни одного закоулка. Свобода действий ограничивалась временем, поэтому он ни останавливался ни на минуту, да ему это было и не нужно, он не испытывал чувства усталости. Может ли вихрь устать? Какая-то собачонка взвизгнула и залаяла вслед ветру, у какого-то мужчины сорвало шарф и оторвало полиэтиленовый пакет прямо с ручками. Когда он зажмурился и прикрыл лицо локтем, порыв ветра уже унесся на другую улицу, оставив мужчину недоумевать и вращать головой в поисках источника такого порыва. Порция мусора с земли накрыла одиноко движущийся автомобиль «Uber» с молодым бледным от недосыпа водителем. У многих припаркованных автомобилей срабатывали сигнализации.
Так Жуй кружил по городу довольно долго и начинал ощутимо нервничать, необходимой ему улицы он так и не нашел, а ведь облетел, по своим подсчетам, почти все что можно. Неужели Левит ошиблась? Или обманула? Нет, скорее – ошиблась, Жуй не верил в подлость Олеси Нахимовны. А что ежели Андрей просто пропустил искомую улицу и теперь ему придется облетать все заново? Минута шла за минутой, восточная сторона небосвода уже посинела. Улицы постепенно наполнялись автомобильным транспортом, зашуршали по асфальту утренние маршрутки. Движения ветра становились все порывистее и хаотичнее, Жуй не успевал…
Прибавив скорости он метался из одного конца Чебоксар в другой, его движения все более напоминали броуновское. Надежда гасла на глазах, если он сейчас же не найдет улицу академика Крылова, то рассвет не позволит ему действовать дальше, ведь у на самом деле у него в запасе не сутки, а едва ли полчаса. Если он не успеет, то Андрею придется ретироваться ни с чем и, следуя совету Ламии – смириться неизбежному. Должно быть сам Дьявол мешает ему!
На последнем излете удача улыбнулась Жую, он влетел в микрорайон жилой застройки на некоторых домах которого были таблички, говорящие о том, что они расположены на искомой лице. Остальное было для Жуя делом одной минуты – вылетев на улицу академика Крылова, он быстро нашел нужный дом. Это была типичная кирпичная девятиэтажка на три подъезда с видом на внутренние дворы с обоих сторон. По понятной причине, Жуй не мог войти в подъезд и подняться на лифте на седьмой этаж (номер квартиры должен был соответствовать седьмому этажу), поэтому он снизил скорость и начал медленный облет вдоль окон и вскоре остановился у одного из них. Он почувствовал что Элоиза Леоновна Галиева-Петросян именно там, именно за этим пластиковым стеклопакетом.
Окно было приоткрыто в режиме проветривания, за ним было темно и почти ничего не видно. Совершенно беспрепятсвенно Андрей проник в квартиру через щель и только потом материализовался на подоконнике. Остатки ветра вколохнули шторы и быстро развеялись. Жуй присел на корячки на подоконнике между горшками с домашними цветами. Он сидел недвижно, настраивая зрение на темноту и только хвост его делал нервные петли. По счастью он не почувствовал присутствие ни кошек, ни собак. Это радовало, так как звери могли быстро распознать его в темноте, особенно кошки. Эти мерзкие создания чуяли его за версту и принимались шипеть, таращить шерсть и вести себя дико. Тихо и аккуратно Жуй слез с подоконника. Он скорее чуял, чем видел в комнате двоих – молодая женщина на разложенном диване и младенец в кроватке. Значит, он ошибся, ни молодая женщина, ни тем более младенец не могли быть Элоизой Леоновной, которая было подростком уже в шестидесятых годах двадцатого столетия. Тогда почему он чувствует к этим двум притяжение?
Жуй переступил с копыта на копыто, в комнате раздалось два характерных стука, но ничей сон не был потревожен. Андрей приблизился к молодой женщине – та спала, накрывшись хлопковым пододеяльником в зеленый цветок. Отопительный сезон уже начался, в квартире топили от души, батареи были сильно горячими, было душно. Вот почему окно было приоткрыто в режиме проветривания.
Он поднес свою лапу ко лбу спящей девушки – нет, это не та, кто ему нужен… Младенца он тревожить вообще не стал, тем более что тот заворочался, учуяв скверный запах. Молодая женщина тоже шевельнулась и Жуй поспешил отойти, при этом неосторожно поцокав копытами по половым доскам. Женщина заворочалась, Жуй застыл в двух метрах от нее, постаравшись слиться с темнотой. Когда же он шевельнулся, женщина окончательно проснулась и присев на разложенном диване посмотрела на детскую кроватку. Младенец спал и женщина, почесав ногу, тоже легла и накрылась пододеяльником. Но, конечно, она еще не уснула и Жуй не мог сделать и шага, его жесткие копыта цокали при каждом движении. А время шло.
Выждав несколько томительных минут, Жуй прислушался к ровному дыханию женщины и определил, что та, по крайней мере, задремала. Тогда он рискнул осмотреть квартиру дальше. Он, как можно тише выскользнул в прихожую и ступил на ворс паласа. Так-то лучше. Осмотревшись, Андрей очень медленно приоткрыл другую дверь и проник в другую комнату. Помимо обычной мебели из ДСП, тут стояло пианино, целый стеллаж со старыми книжками, источающими кисловатый запах книжного грибка. В комнате тоже была кровать, но другая – большая двуспальная. А на ней мирно спали двое – семейная пара, возрастом за шестьдесят. Жуй махнул длинным ухом. На полусогнутых ногах он приблизился к кровати и застыл прямо над спящими.
Он смотрел на семейную пару. Мужчина лысеющий, усатый, с толстыми губами и волосатыми ключицами. Его очки вместе с утренними лекарствами ждали его на тумбочке по правую руку.
Женщина рядом была не молода и толста. Фигура рыхлая, подбородок тройной. Все признаки сахарного диабета и запущенного варикоза. Вместо тумбочки у нее стоял стул с высокой спинкой, на котором ожидали своего часа вставные зубы, дешевый будильник в виде пингвина, крем для рук и старый сотовый телефон марки «Моторолла». Это и была Элоиза Леоновна Галиева, взявшая себе фамилию лежащего рядом супруга – Петросян. Жуй смотрел на пожилую женщину и не переставал удивляться превратностям судьбы – вот лежит и мирно спит человек, даже не догадывающийся о том, что является единственным носителем информации, которая может навести на какие-то сдвиги в мировом порядке. Андрюша должен был узнать все, что известно Элоизе Леоновне о работах ее отца по исследованию личности самого зверского каннибала Советского Союза – Иосифа Ильича Эггельса. Времени не осталось вообще, Жуй не мог просто так разбудить женщину и, присев рядышком на табуретку, поинтересоваться кое-чем из прошлого. Так можно было бы сделать, если бы у него была целая ночь впереди, а ни как ни считанные минуты. Уже слишком поздно… Точнее – рано, за окном светало.
Потоптавшись и долго всматриваясь в спящее лицо немолодой женщины, Жуй протянул руку и приблизил ее ко лбу Элоизы Леоновны. Ничего не произошло, женщина спала, усатый мужчина тоже. Тогда Жуй очень медленно и осторожно накрыл ее лоб своей жесткой горячей ладонью, стараясь не щекотать жесткими волосками. На минуту дыхание женщины сбилось с ритма, но Жуй направил нужный импульс и Элоиза Леоновна вновь провалилась в сон. Жуй стоял над ней, держа свою когтистую ладонь на ее лбу.
Зрачки под веками у женщины мелко задвигались…
Жуй вернул ее почти на пятьдесят лет назад и замедлил время…
Глава 21
ИППЗТ
Чувашия. Около сорока пяти километров северо-западнее Чебоксар. Около девяти километров южнее села Опарово.
12 мая 1962 г.
Товарищ Сталин принимает букет полевых цветов от молодой и сияющей от счастья девушки-крестьянки с двумя русыми косами с вплетенными в них белыми ленточками. На заднем фоне аплодируют несколько человек разного возраста и социального статуса. Буквы внизу агитплаката гласят: «Великая благодарность от всего советского народа товарищу Сталину за то, что всегда думает о нашей Родине!» Девочка Эля долго и внимательно изучала этот агитплакат, но не потому что прониклась идеей, а просто из-за скуки. Она сидела на подоконнике и у нее была дилемма: смотреть-ли в окно с высоты третьего этажа во двор, где она уже все видела, или же смотреть на агитплакаты, развешанные везде куда не кинь взгляд. Со всех портретов на девочку смотрел вездесущий товарищ Сталин, его было много, быть может чрезмерно много. Так много, что глаз привыкает и продолжает посылать в мозг изображение Иосифа Виссарионовича даже тогда, когда человек закрывает глаза или покидает эти стены. Кроме портретов самого великого вождя народов девочка Элька не могла не видеть и другие символы социализма – серп и молот, всякие колоски, иногда профили Ленина, Маркса, Энгельса и бесчисленное множество пятиконечных звезд, которые из-за легкости изображения были в этом заведении везде и всюду, вплоть до отхожих мест, куда освященные множеством молитв образы товарища Сталина вешать было просто неприлично и непочтительно для его божественной персоны.
Но было одно отличие местных звездочек от принятых в СССР. Они были такие же кроваво-красные, пятиконечные, порой с выступающими гранями, но всегда повернутые лучом не вверх, а вниз. Только перевернутые звезды.
Девочка в пионерском галстуке сидела тут почти одна, если не считать отталкивающего вида главного санитара, стриженного под идеологически выдержанный полубокс. Санитар был молчалив и сух как урюк, кожа обтягивала овальный череп, щеки впалые, вытянутый подбородок чрезвычайно небрит, изо рта пахнет нечищеными зубами. Элька знала что санитара зовут Агахан.
Элька не разговаривала ни с Агаханом ни с кем-то еще. Беседы ей заменяли книги, она любила погружаться в мир книг, в том числе и научных, коих в библиотеке отца было великое множество, главным образом – по психиатрии и психологии. И видя, что Элька листает труды Юнга, Фрейда, Рибо и даже что-то там пытается понять, отец ни сколько не мешал ей и даже подсовывал ей все новые и новые книжки, не такие замысловатые, а чуть попроще, чтобы четырнадцатилетней девочке было понятно хотя бы часть написанного. И, разумеется, профессор Леон Джабирович Галиев отвечал на все вопросы дочери, разъяснял ей что-то, подсказывал и вообще всерьез задумывался над выбором ее будущей профессии в области изучения психиатрии. Его супруга Ольга Романовна то ли в шутку, то ли в серьез обзывала Эльку «яблочком от яблони» и говорила за чашкой смородинового чая на дачной веранде что «видимо, это ей с отцовой кровью передалось». Как бы то ни было, в пятнадцатилетнем возрасте школьница седьмого класса уже могла сама написать многое о стадиях развития шизофрении и знала различие между клоунадой и клоунизмом.
Леон Галиев работал здесь один почти целый месяц, но из-за непредвиденной госпитализации его супруги, пятнадцатилетняя дочь осталась в квартире совсем одна и им было решено, чтобы она приехала к нему сюда. Отец взял ее всего на несколько дней, пока мама проходила курс лечения от язвы желудка и некоторое время находилась на стационарном лечении в Чебоксарской больнице. Эльку можно было бы отправить в пионерлагерь или сослать к родственниками папы на месяцок в Туркменскую ССР, где сахарные дыни пьянят одним своим видом, а от хлопковых полей слепит глаза, но ряд мелких причин не позволили сделать ни то ни другое и отец был вынужден взять ее сюда, куда доступ обычных граждан был строжайше запрещен и куда он сам заходил только после долгой процедуры проверки. Он сказал, что очень сильно удивился когда главврач сам предложил пригласить девочку, при том, что профессор был категорически против и искал другие варианты пристроить дочку на пару недель. Но главврач настоял. Отец признался, что и сам не понял, как добился разрешения на проход дочки, но как бы то ни было Элька стала ходить с отцом сюда почти ежедневно на протяжении двух недель. А послезавтра она вместе с отцом покинут территорию этого ужасного места, сядут на рейсовый автобус и, наконец-то, уедут домой. Дома их встретит выписавшаяся вчера мама, испекет пирог с курагой, а потом они все вместе отправятся в театр. А еще через день профессор Галиев Леон Джабирович улетит на самолете в саму Москву на доклад к самому министру здравоохранения.
Сейчас они с отцом проживали в выделенной коммунальной комнатенке в Опарово и у Эльке сложилось впечатление, что ее отцу – известнейшему в Чувашии профессору психиатрии выделили именно такую комнатенку, чтобы он постарался поскорее убраться обратно в свои Чебоксары и вспоминать об этом месте как о страшном, но закончившемся сне. Но Леон Джабирович стойко терпел и возвращался в комнатенку разве что только для ночевки, проводя почти все светлое время суток в спецучреждении настоящее название которого было засекречено даже для него, но для удобства между собой все называли это закрытую территорию, кишащую самыми скверными убийцами и маньяками Советского Союза – «ИППЗТ» (Исправительно-психиатрическое поселение закрытого типа». Так вот профессор Галиев вот уже несколько дней брал с собой свою дочурку в ИППЗТ и каждый раз не уставал удивляться, почему Элька не испытывает психологический шок и не проситься домой к маме. А шок испытать было от чего и Леон Джабирович не сразу сообразил, что главврач сего чудного дома отдыха Александр Герасимович Кризоцкий специально сделал исключение для его Эльки, чтобы поиздеваться над профессорской фамилией и оставить в психике маленькой девочки неизгладимый след. Кризоцкий сделал это назло Галиеву, ибо между ними была самая откровенная вражда и главврач только и ждал дня когда профессор все бросит и, заботясь о безопасности любимой дочки, убежит прочь обратно домой. Сам убежит! Главврач не терпел Леона Джабировича, не давал ему нормально работать, вредил, мешал, делал все чтобы профессор Галиев покинул это «ИППЗТ» ни с чем, чтобы он вернулся в свой паршивый Чебоксарский институт психиатрии с минимальной информацией. Но профессор Галиев оказался крепким орешком, ни смотря на все препятствия и трудности, умышленно создаваемые главврачом и его подчиненными, он продолжал работать и делать свое дело, ради которого и был послан сюда в эту дыру специальным правительственным указом.
Почти каждый вечер, когда заводской поселок городского типа со смешным названием, в котором профессору выделили временную коммуналку, погружался в рутинные сумерки, Леон Джабирович с Элькой возвращался в свою коммунальную комнатенку с отслаивающимися от влажных стен обоими и раскладывал на кушетке все свои сделанные за день записи и документы, внимательно перечитывал их, пересматривал все, до полуночи анализировал, читал и изучал. Прихлебывая из блюдечка горький чай, заваренный по оригинальному туркменскому рецепту, Леон Джабирович удовлетворенно улыбался в снежно-седые усы и повторял дочке, дремлющей на продавленном и полном бельевых клещей матрасе (другого не выдали, а сам профессор спал на трех слоях гофрокартона на полу): «Я уже почти раскусил Эггельса. Это не человек – это уникум! Ты даже не представляешь, доча, что это за шайка! Тебе пока еще рано это знать, но пока тебя не было, я тут такого накопал! Такого! Еще чуть-чуть и я закончу и сразу же поеду в Москву с докладом! В тот же день! М-м-м… чай остывает… Поставь чайник, дочур и возьми себе там баранки. Н-да… Я догадываюсь, что с Кризоцким сделают в Москве! Только сегодня со мной связывались от самого Хрущева, он ждет доклада и по Эггельсу и по всей тутошней системе. У него последние волосы встанут дыбом. Я на фронте такого повидал, но даже у меня волосы встают, а у него и подавно!»
Отец повторял эти слова каждый вечер, а юная Элька сидела на шатком стуле, грызла баранки и пила туркменский чай, в который она, нарушая священную рецептуру, добавляла варенье, ибо пить такую горечь ее организм категорически не соглашался.
Сейчас Элька сидела на подоконнике коридора первого корпуса «ИППЗТ» и махая сандалиями, поджидала папу, который очень редко впускал в кабинеты дочку. Чаще всего она ждала его на стуле или на подоконнике. Рядом всегда находился безмолвный и хмурый Агахан и охранял ее от воздейсвтия окружающей среды. Внизу на заднем дворе никого не было, только один из обитателей вез тележку с рассадой каких-то похожих на люпины цветов, да электрик, забравшись на стремянке на один прожектор, ковырялся с проводами. Скоро обед и все обитатели были рассажены по своим камерам, ожидая командного звонка.
Элька начинала скучать, папа не выходит из кабинета уже второй час, у нее уже затекла попа. Она изучила каждую черточку на агитплакате, принялась рассматривать еще один, висящий на другой стене, но быстро потеряла к нему интерес. Агиток было слишком много, это уже раздражало. Да еще этот Агахан отягощает пребывание своим присутствием, ей казалось, что он сын вурдалаков и все мысли его вертятся вокруг того, каким образом сподручнее откусить девочке голову. Ну ничего, скоро обед и папа обязательно должен будет выйти, хотя бы для того, чтобы отправится с ней в столовку, чей супный и гречневый запах уже проникает в коридор через приоткрытую форточку. Сколько еще папа будет работать с приведенным в кабинет мужчиной? Мужчину привели в этот кабинет больше полутора часов назад, Леон Джабирович уже давно ждал его, но так как Эльке пока не стоило вникать в нюансы специфики работы ее отца с «клиентами», то он попросил ее подождать в коридоре. Он всегда так делал и она всегда ждала или на этом подоконнике или в другом крыле у ряда процедурных кабинетов. И всегда с ней оставался старший санитар Агахан, сжимающий гиряподобный кулак при появлении кого-нибудь из местных страдальцев, которые пялились на девочку с неприкрытым голодным сладострастием.