Сергей Николаевич Огольцов
Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…
Потом я проводил Ирину в Юный Химик. Она зашла и заперла ворота, но я окликнул. Мы взобрались на решётку ворот с обеих сторон и поцеловались. Лагерный поцелуй поверх железа. Прости-прощай, утрата…
~ ~ ~
С городом Прилуки я знаком был давно, но заочно. Печатный текст на обороте каждой пачки Примы извещал «сигаретна ф-ка м. Прилуки». За время Немецкой оккупации, город Прилуки подвергся радикальной перестройке, его улицы стали строго параллельны либо же перпендикулярны одна другой. Кроме окраины, где в 60-е построили автовокзал…
Командиром студенческого строительного отряда, он же ССО, был Владимир Майба с отделения Физики и Математики. Отрядный Комиссар Игорь с ФилФака, Украинский националист, подозревал Майбу в секретном сотрудничестве с КГБ и за это постоянно над ним насмехался, дискредитировал в глазах бойцов и подрывал авторитет при всяком удобном случае. А я оказался Ведущим Специалистом, потому что мой военный билет упорно продолжал рекламировать меня как «каменщика».
Помимо вышеизложенного командного звена, отряд насчитывал двух девушек и пятнадцать парней. В городе мы остановились в общежитии «химиков», но только на одну ночь, а утром уезжали в АвтоБазу № 4, расположенную между селом Ивковцы и городом Ладан.
«Химики» это заключённые, которых за примерное поведение выпускают из зоны доматывать свой срок «на химии». Какой-нибудь завод, или фабрика с вредным для здоровья производством, шахта, стройка – всё годится, чтобы стать «химией» для примерных зэков. Режим у «химиков» довольно строгий, они должны являться в общагу не позже установленного часа, не попадаться выпившими, на приводить блядей и много всяких прочих «не». Однако уже не под конвоем вертухаев, и спать не в общей камере. И даже какую-никакую зарплату получают, доля которой идёт смотрящему менту, он же воспитатель, чтоб не в обиде был, чтобы не отвезли опять на Зону…
После душа, мы с Игорем, который несмотря на свой Украинский национализм, говорил на весьма хорошем Русском и лелеял мечту переселится в Ленинград, нашу культурную столицу, вышли убедиться в геометрической правильности Прилук.
– Катраниха! Ты ли это?!
– Не ори! Мои ученики могут услышать. Я ж тут учительница.
Ну да, конечно, извини, как я мог запамятовать… Она уж год как сеет тут разумное, доброе вечное…
4-я автобаза была ни в селе, ни в городе, а сама по себе – за деревьями лесополосы вдоль обочины. Первым стояло старое здание из двух этажей. На первом какие-то запертые склады, а на втором пространный зал с койками для бойцов ССО и с небольшой комнатой для двух отрядных девушек. Затем шла одноэтажная кочегарка, а уж за ней, за высоким забором красного кирпича, раскинулась обширная территория АвтоБазы № 4. Кроме гаражей и столовой, там было много и других строений, по большей части незавершённых, а середину территории занимал широченно глубоченный котлован с натянутой над ним проволочной разметкой по воздуху – вдоль и поперёк. На дне котлована, под точками пересечения проволок, нашему отряду предстояло забетонировать армированные площадки, собрать на них опалубки форм из дощатых щитов и залить их бетоном, чтоб получились «стаканы», куда в дальнейшем вмонтируются опорные колонны. Но это потом, а для начала есть лопаты, есть в котловане недорытые места и – «бери больше—кидай дальше». Всё так ностальгически знакомо, только форма не хаки.
После рабочего дня, кочегары-«химики», Юра и Помидор, открывают водную задвижку и из трубы—высоко в стене их здания—бьёт широкая брандспойтная струя, горизонтально улетая метров за двадцать. Становись у неё на излёте и – купайся. Вода, конечно же, холодная, но ведь вокруг лето.
Через неделю Командир Майба созвал общее собрание отряда. На повестке один вопрос – питание личного состава, потому что в столовой не еда, а…
(…ну не знаю, хавка как хавка…)
Постановили: питаться собственными силами, используя аванс, который Командир возьмёт у автобазы в счёт наших будущих трудовых побед, а девушки отныне не только санитарки, но и поварихи тоже…
Ежевечерне, с наступлением темноты, отряжаем двух-трёх фуражиров в рейд на картофельное поле близлежащего колхоза, ну и что там ещё съедобного подвернётся.
"Яростный стройотряд,
Словно степной пожар!."
Студенты нахваливают кулинарную одарённость девушек ФизМатовок. Ну не знаю, да, в целом, горячéе, чем в столовой, а в остальном такая же хавка как и везде…
Пару раз ездили на танцы в село Ивковцы на водовозке молодого водителя. Девушки в кабине, остальные – кто во что вцепится вокруг цистерны, чтоб в клубе поплясать под хиты Лещенко:
"Из полей уносится печаль,
Из души уходит прочь тревога,
Впереди у жизни только даль…"
После танцев, сквозь ночь, с ветерком на цистерне. Холодна, однако, железяка…
Один раз поехали обедать в Ладан. Многосмысленное имя носит этот населённый пункт. Но и Ведущий Специалист отряда не лыком шит, бородушка кудрява и волосы до плеч, а поперёк лба жгутом грязного бинта обмотаны, чтоб в глаза не падали. Призадумался тут Ладан – ужли поп-расстрига? аль Рембо с чёрно-белых фоток? Но как возжелал Рэмбо в центральной забегаловке подать ему бутылку белого в един пивной бокал влитою, утешился люд Ладанский разгадкою – алкаш с АвтоБазы!
Возвращаюсь из Ладана в состоянии приятно утолённой жажды, глядь – знакомое лицо в нашем спальном зале, Саша Чалов, АнглоФаковец с третьего курса. Приехал из Прилук, места своего постоянного жительства, а при нём ещё какой-то прилучанин и обширный портфелем, что аж бугрится амуницией.
Солнце в Бокале
Ай, люли!. А и научились-таки на нашей одной шестой планеты продуцировать поэтичные наклейки для бормотухи!. Но как расталдыкнулось поэтическое Солнце по прозе Ладанского плодово-ягодного, почуял я потребность отдышаться и хотел залечь в кустах лесополосы для сна богатырского, но разве с такими друзьями надышишься? Саша совместно с его кентом оторвали меня, усталого Антея, от общей нам всем Земли-Матушки, на второй этаж откантовали да на койку сверзили. «Медвежья услуга» в действии! Пришлось блевать из окна второго этажа как та труба из стены кочегарки…
А приезжали они по поводу, что бас-гитарист импонадобился для свадебных «халтур» в городе Прилуки. За субботу с воскресеньем мы отхалтурили две свадьбы, но забесплатно, потому что брачующиеся родственниками Сашиного напарника оказались. Короче, отпахали за харчи.
К воскресенью я поумнел и привёз с собою трёх ФизМатовцев типа как бы незаменимо необходимые звукооператоры…
~ ~ ~
Кликуха «Помидор» сидела на кочегаре-«химике» как влитая, ни одна любящая мать не дала б ему более подходящего имени, благодаря празднично красной коже лица и волосам натурально оранжевого цвета. Он был самым жизнерадостным «химиком» на свете. И я бы шагал по жизни счастливо улыбаясь всей розе ветров с его даром заряжать колоду. Совсем недолго потасует, сдаст и – у него на руках восьмерная в чирве. И даже зная, что ведёт перезагрузку, не уследишь как…
Во глубине подпроволочного котлована работали мы неумело, но с энтузиазмом, пока не ознакомились с нарядами прораба в конце месяца, за исполнение работ. Его расчёты уравнивали среднемесячный заработок бойца студенческого отряда (после вычета аванса на провизию) с ежемесячной студенческой стипендии в 45 руб. А тут ещё на складе АвтоБазы гвозди кончились и нечем стало сколачивать опалубку под «стаканы». Энтузиазм усох до нулевой отметки, поскольку за оставшиеся отряду 10 дней мы проедим всё нарисованное прорабом.
Для переговоров с директором АвтоБазы № 4, ССО направил делегацию из меня и одной девушки. Санитарка-повариха ни черта не смыслила в строительстве, ещё меньше в гвоздях для плотницких работ, но она была блондинка, что придаёт правильный импульс течению любых переговоров… Главный инженер, которого мы встретили в конторе АвтоБазы, сказал, что директора нет, вторую неделю жнёт урожай на подшефных колхозных полях. Но скоро на полевой стан отправится машина с запчастями, может и нас отвезти. Без наличия блондинки в делегации, он вряд бы вспомнил про попутный грузовик, за рулём которого сам же и сидел, рядом с блондинкой, а я с краю возле двери в кабине.
Меня удивила его способность распознавать машины АвтоБазы № 4 среди встречного транспорта прежде, чем различатся их номерные знаки. Главный инженер ответил, что своих он узнаёт по рогам, и спросил знаю ли я Чомбе. Конечно да, я знал Чомбе, который расстрелял Патриса Лулумбу из пулемёта, когда я ещё был пионером. Однако я не мог уловить связи между грузовиками, мчавшимися в противоположном направлении по залитому солнцем шоссе и диктатором из не помню уж какой страны в Африке, потому что тогда я ещё пионером был. Поэтому, я предпочёл скрыть знакомство и сказал, что нет, не знаю.
Главный инженер объяснил, что Чомбе – это директор АвтоБазы № 4, к которому мы как раз едем. И этот местный Чомбе приказал нарисовать на радиаторах машин АвтоБазы римскую цифру V, на всех поголовно, белой краской. Отметина видна издалека и, по мнению водителей, смахивает на рога, по которым сразу же опознают своих, вот они (водители) и кроют Чомбе по матери, потому что теперь трудней делать левые ходки. Впрочем, его и раньше Чомбе звали, ещё до всех этих рогов…
На полевом стане из четырёх больших вагончиков на колёсах, директора не оказалось, сказали, что он жнёт другое поле. Главный инженер, запчасти и блондинка остались на стане, а я поехал к Чомбе. Новенький, с иголочки, УАЗ-66 с цистерной для воды вёл десятилетний мальчик, сын директора.
По жёлтому жаркому полю в облаке густой пыли кружил коричневый комбайн с белой надписью НИВА на боку. Я вышел навстречу, махнул, но комбайн проехал мимо и мне пришлось побежать следом и вспрыгнуть на короткую лесенку, что вела к склонённой вперёд кабине машины. С рычаньем и грохотом комбайн катил дальше сквозь пыль. Первый раз в жизни попал я на борт такой громадины, но всё друг за друга цеплялось – вот лесенка, вот дверь…
В тесной кабине человек в кепке рабочего сидел спиной ко мне и смотрел через наклонное стекло передней стенки как его комбайн валит и втягивает неровные ряды скошенных колосьев. Я захлопнул дверь, отсекая грохотанье в бункере у меня за спиной, и тоже уставился на жмутья ползущих колосьев, по ходу своего доклада пуговице на макушке кепки, что наш студенческий отряд сидит без дела, гвозди кончились и мы ничего не заработаем. Под грохот мотора колосья дёргались, падали на широкий вращающийся вал и всклоченными пучками плыли вверх по ленте транспортёра. Директор не оборачиваясь сказал, что посмотрит, что можно сделать, и пусть к нему приедет главный инженер.
Я выбрался из кабинки в пылевое облако вокруг громыхающего бункера, слез по лесенке и спрыгнул. Ни лица, ни цвета кожи человека, с которым только что говорил, я так и не увидел, но чувствовал, что некоторые диктаторы достойны уважения…
На полевом стане делегацию пригласили в вагончик с длинным столом, пообедать. Такой обед не получится назвать хавкой, это уже харч взвеселяющий сердце. Повар в своей белой, с камуфляжными пятнами жира, курточке, плеснул полчерпака сметаны в громадную эмалевую миску и залил борщом, но не до краёв, чтобы осталось место мослу с мясом, венчающе-торчащему из обжигающей глади красного моря. Съев всё, за исключением кости, я переполнился до краёв.
На второе, он подал золотисто обжаренные шарики молодой картошки под тонкой вуалью укропа и покрыл их густым соусом с кусочками мяса. Вкусно до беспредела, но некуда и я съел уже просто из принципа.
Для компота категорически не оставалось места, но, постепенно, я вцедил и его.
С благодарностью за хлеб-соль, я осторожно встал и с крайней осмотрительностью спустился по ступеням приставного крыльца. Достигнув земной поверхности, я расстегнул пряжку ремня и походкой полураздвинутого циркуля направился в сад на краю поля. Там, сдержанно и чинно, я опустил себя на охапку сухого сена под Яблоней, в надежде, что вдруг не лопну, а отлежусь. Может быть.
А таки, попустило! К моменту, когда в сад пришла блондинка, я себя чувствовал в норме. Она села под ту же Яблоню, опёрлась спиною о ствол и улыбнулась мне своей милой, ожидающей улыбкой. Меня изумило настолько точное стечение обстоятельств – она и я под Яблоней, вокруг сад и только Змий чуть-чуть запаздывал. И тогда, с тёплой нежностью и умилением, я начал думать об Ире и гордиться до чего я ей верный. Сдержался вот, не впал в наезженную колею, не клюнул на благоприятность момента – сено, райский сад, блондинка…
На следующее утро, главный инженер, я и рулетка делали разметку будущих стен в двух смотровых ямах строящихся боксов. Чомбе придумал чем нас занять…
За пару дней до окончания ССО срока, Саша Чалов заявился под вечер без особой причины, просто позагорать под солнцем из бокала. Чуть призвякнув обширным портфелем, он выдал свою традиционную речёвку:
" Одна звенеть не будет,
А две звенят не так,
Когда такие люди
В стране Советской есть!"
С оглядкой на правила стихосложения, стишок ни в какие ворота не лезет, но вселяет, своим жизнеутверждающим посылом, оптимизм и воодушевление. Кочегары-«химики» оказали содействие в экспертной оценке портфолио, вышло по бутылке на рыло. Когда повестка дня симпозиума исчерпалась, Саша ушёл, уже стемнело, а ему ещё в Прилуки добираться.
Помидор с Юрой тоже порулили было в кочегарку, но по дороге постучали в дверь комнаты девушек. Та оказалась запертой. Они постучали настойчивее, а затем, по волне воспоминаний подросткового прошлого и себя, юных хулиганов, затеяли озорничать вокруг высокомерной двери. Зажигали бумажки, совали их в щель под дверью. Девушки внутри держали оборону водой из чайника. Звуковой фон безобразию обеспечивал валявшийся на своей койке я. Во мне зачем-то вспенилась злость на весь женский род как вроде из-за них всё мне так нудно и наперекосяк, и не понять чё мне ващще нада. Вот потому я там валялся и подстрекательски орал в потолок:
– Ату их!
Если бы дверь была открыта с самого начала, «химики» зашли бы, потрандели и вышли, но теперь в них играл охотничий азарт. Оно и ежу понятно, что под висячим над ними Дамокловым мечом обратной отправки на Зону, они никак не собирались усугублять ситуацию, им просто развлечение подвернулось.
Однако девушки в осаждённой комнате не поднимались до всех этих логических выкладок, их не забавляли зэки с горящими бумажками и вопли гугнявого придурка в зале спальни: —«Суки поганые! Пидараски!»
Лишь когда один из ФизМатовцев подошёл ко мне и сказал, что так нельзя, я покричал кочегарам, что хватит уже, и Помидор с Юрой тут же умотали, у «химиков» с логикой полный порядок.
На следующее утро я постучал в дверь комнаты девушек. Он была открыта. Я зашёл и попросил прощения за минувший вечер. «Боишься вылететь из института?»– спросила та, которая шатенка.
Вряд ли бы она поверила, что мне просто стыдно. Ещё меньше сумел бы я ей объяснить, что и сам уже толком не врубаюсь – боюсь или хочу, чтоб меня выгнали.
(…подводить итоги негигиенично, слишком часто тянет плюнуть себе в морду. Но правда остаётся правдой лишь когда её не педикюрят и вся эта мерзость – тоже я…)
~ ~ ~
На гроши́ ССО заработка, я решил купить куклу Леночке. Конечно, сам бы и не догадался, но Всесоюзная радиостанция «Маяк» не менее трёх раз за день крутила самый популярный хит сезона:
"Папа, подари,
Папа, подари,
Папа, подари,
Мне куклу!."
И на протяжении дня, если не там, то где-нибудь ещё она тебя непременно догонит или же сама по себе начинает крутиться в мозгах, даже без всякого радио рядом, покуда вдруг—цок! – эй, так это ж идея! Вот я и поехал в Универмаг за куклой, но их там не оказалось… И нечего всё валить на эпоху дефицитов. Эпоха ни при чём, если хорошая мысль некоторым тормозам доходит слишком поздно… Поэтому мне не оставалось другого выбора, кроме как купить собаку. Самого крупного размера, ну и цена соответственная. Зверюга был не меньше метра ростом, в штанах и рубашке. Та же, практически, кукла только голова собачья…
Леночка росла здоровым ребёнком, она ходила в детсад-комбинат «Солнышко» недалеко от конечной трамвая, в Яблоневом саду между Первомайской и улицей Сосновской. Весь сентябрь я водил её в «Солнышко» и обратно, потому что кто работал в студенческом строительном отряде освобождался от шефской помощи колхозам.
Бороду я сбрил, но волосы оставил. Один раз мы с братом пошли на танцы вместе. К тому времени Саша Баша уже сменил Шпицов на танцплощадке Лунатика. А мой брат отбыл срок службы на космодроме Байконур и за это ему пришлось дать подписку о невыезде из страны в дальнейшие 20 лет. Даже на курорты социалистической Болгарии никак нельзя. А ну как там, на Золотых Песках, будет загорать агент из ЦРУ, а брат возьмёт и проболтается, что на Байконуре помимо космонавтов, еженедельно ведут пуски всякой баллистической херни, втайне от спутников-шпионов, которые над нами уже в три слоя витают по орбите…
Плюс к патлам, я в Лунатик пододел свои тёмные очки, Мона-Лиза. Хоть вечером тёмные очки и ни к чему, Мона-Лиза своей тонкой золотистой оправой это – попсóвый символ модного чувака, как и потёртые джинсы. Такие джинсы идут по 120–150 руб., выше среднемесячной зарплаты рабочего, неслабый навар. Доставка джинсов в Конотоп забота смуглокожих Алжирцев, которые учатся в Строительном техникуме на Проспекте Мира. Эти Алжирцы до того наивные. «Он моя сказаль пойдём говориль. Я пойдём он моя удариль. Зачему?» Но при всей наивности, цену на джинсы они не спускают.
А моя джиннота всего за 30 руб., на столько и смотрятся. Какая-то Бразильская хрень, не трётся вовсе, не то, что Лялькины "Levi's". Поэтому хотя вечером через тёмные стёкла плохо видно, на танцах они себя оправдывают, прикрывая нищету в джинсах…
На танцплощадку мы с братом подошли после перерыва, когда толпа уже в полном наплыве. Саша пошёл высматривать свою девушку, а я тормознул у сцены и там торчал, слушал Марика, он у Баши соло гитарист, классные брейки выдаёт.
Потом какой-то салабон подваливает и вылупился на меня. Ну ещё бы – патлы хипповские, Мона-Лиза, видуха столичная, в общем. Полюбовался и свалил в толкучку.
Я дальше стою и минуты через две—добрый вечер ваше хате! – тот же резак выныривает уже с кентом. Подходят и, синхронно так, назад откачнулись да и—гугух! – летят в меня два кулака за раз. Плечом отгородился, но общая масса двойного удара меня смела, и я скопытился в типа как вроде параллельное пространство.
Без балды, совсем иное измерение, как на морском дне. Звук танцев моментально отключился и я качусь, точнее, верчусь по бетонному полу. Со всех сторон немого пространства ко мне ноги ломятся, приложиться. Причём не цельные, а как бы обрезки, от ступни до колена, не выше. Так и просвистывают, отсюда-оттуда, только беззвучно, но мажут. Промах за промахом.
Я взвился аж на скамейку под круговой оградой, спиной к трубам. Тут и звук вернулся, девушки визжат, Баша микрофону проповедует: —«Дорогие друзья, соблюдайте…» А вокруг скамейки несколько хлопцев ко мне лицом обёрнуты, а один, здоровый такой жлоб, кричит: —«Ты кто? Ты кто? Очки сними!»
Мону-Лизу скидываю и кто-то сбоку крикнул: —«Из Орфеев!» Хлопцы явно с Посёлка, только никого не знаю.
В общем, сдёрнули меня со скамьи в свой тесный круг и вывели с танцплощадки, а сами назад подались, где уже общая разборка полным ходом. В тот раз новое поколение Деповской хотели застолбить Лунатик как свою территорию.
На выходе из парка я брата встретил, у него бровь разбита. Пришлось идти на вокзал и кровь замывать под краном в мужском туалете.
Труднее всего найти рукавицы, которые сам же заткнул себе за пояс. Я грабил плантации конопли аж у Кандыбино, а в соседском огороде, за забором, густая рощица произрастает. Вот что значит ограниченный кругозор. Смотрю за горизонты, под носом не вижу. Баланс справедливости восстанавливался ночью, а для сокрытия следов коноплю срубленную у соседа в огороде, перебросил через следующий забор, на улицу, а уже оттуда оттуда угол обогнул, допёр к нашей калитке и – в сарай на чердак… Проба показала, что у соседа качество ништяк и я отнёс малость Ляльке, чтоб и ему запушистилось, не зря же он меня эти два года подогревал…
Подвалила удача – растворяй ворота́. В Нежине, на участке неприметной хаты в Графском парке, через дорогу от кинотеатра Ленинского Комсомола, стояли пять объёмистых кустов и абсолютно без всякого забора вообще. Тут и святой не устоял бы шефскую помощь оказать… Но потом во весь рост встала проблема – как сохранить собранное без потерь? Под койкой в Общаге? Ага, очень смешно.
Я все этажи обошёл, закуток высматривал, всё без толку. Но потом в умывальнике, на четвёртом, приметил стол. Не такой, как в комнатах студентов, а с ящиком под столешницей. Кто его туда притаскал и на как долго, я понятия не имел, но проблема складирования уже вконец зашкаливала (не в парке же под куст в дожди). Вынужденно загрузил дурь в ящик стола. В виде предосторожности, стол вокруг его же оси обернул и ящиком в стену упёр, чтоб кто попало не открывал бы от нечего делать. Потом, по мере надобности, заглядывал в умывальник отщипнуть головку-две для текущего потребления…
Из подшефного колхоза мои однокурсницы вернулись в полном шоке, без дара речи и в глубокой задумчивости насчёт смысла жизни. Ну то есть, смыслят ли они в ней вообще? Оказывается, во время шефской помощи два хлопца в том селе подрались на ножах. Из-за кого? Из-за Тани, что учится в моей группе.
Год назад, эти сучки безжалостные, мои однокурсницы, меня попросили изобразить будто я в неё влюбился. Просто для смеху, раз она такая тихоня и невзрачная. Ну а меня—тупого лосяру—долго подбивать не надо. «Таня! Я люблю тебя всей глубиной. Какое твоё взаимное влечение?» Два дня донимал её на переменах, пока не попросила меня отстать. Смотрю, вот-вот расплачется, ну стыдно ж стало, я и заткнулся.
Ну что? Съели, стервы? Кого хлопцы избрали до беспамятства? И теперь девушки на неё исподтишка и уважительно с завистью косятся. А она по коридорам ходит такая вся задумчиво торжественная, будто что-то такое про себя узнала, чего узнать никак не ожидала вообще. И на меня уже не так враждебно смотрит. Что если я взаправду тогда к ней приставал? Спасибо фехтовальщикам за алиби…
Но меня продолжала долбить мысль про настолько неправильный способ хранения дури. Ящик стола в умывальнике, это уму непостижимо, это пускает под откос всякий здравый смысл. Любой чувак с элементарным уровнем грамотности и понятиями в области, о которой речь, враз унюшит её влекущий аромат и вычислит источник, потому что тумбовый стол как-то не вписывался в интерьер стен из голого кафеля. А и если у ФизМатовцев зародится ненужный вопрос: с чего это я зачастил в умывальник на их этаже? Своего мало?
И вот по первому ноябрьскому снежку, как стемнело, я понёс запас к новому месту хранения. Планировалось спрятать её на чердаке Старого здания через слуховое окно, потому что в его заднем дворе я приметил мощную приставную лестницу из железа, до самой крыши.
Славик, Двойка и Ира сопроводили меня в задний двор Старого здания типа государственной комиссии при запуске космонавта в орбитальный полёт с площадки Байконура.
Пальто и шапку я отдал Ире, сунул пакет с дурью под рубашку и двинулся… Первые минуты после старта проходили в штатном режиме, вибрация лестницы не превышала нормы, вот только железяка оказалась жутко холодной и очень длинной – во времена Гоголя этажи строили в два-три раза выше нынешних.
В момент выхода на крышу возникли непредвиденные затруднения. Лестница не доставала до само́й крыши, а заканчивалась под нависающим карнизом. Пришлось цепляться за жесть жёлоба и переваливать через него. Из этого момента помню лишь беспросветную темень ночи, нас осталось только трое – жесть, я и тьма…
Крыша оказалась довольно скользкой, хоть и не слишком крутой, пришлось передвигаться наступая на гребешки соединения листов жести. Добравшись до слухового окна, я обнаружил, что оно наглухо заколочено толстыми досками изнутри. Спасибо за посещение! Нас порадовал ваш визит!
На обратном пути я вдруг оскользнулся на подходе к месту, где надо переваливать с жести на лестницу, но не упал. Я выпрямился, стиснул зубы, ощерился и, обращаясь сам к себе, проговорил в темноту:
– На публику работаешь, падла? – Потом я опустился на четвереньки, свесил ноги через край и нашарил ногами верхнюю перекладину лестницы.
На полпути вниз меня догнала и пронзила ужасом запоздалая мысль, что падение с крыши ничто по сравнению с приземлением на кого-нибудь из комиссии на стартовой площадке.
(…некоторые мысли лучше и думать не начинать…)
И снова я высадил дверь. Что примечательно – ту же самую, хотя Илья Липес больше уже там не жил. Комнату населяли текущие четверокурсники и среди них Витя Кононевич, который неосмотрительно взял у Жоры Ильченко роман М. Пьюзо The Godfather, и Англо-Английский словарь А. С. Хорнби A Learner's Dictionary of Current English, две книги из Индийского привоза.
Какие незначительные, на первый взгляд, мелочи могут привести к резким всплескам в спокойном течении жизни. Допустим, ты сказал: «Жора, дай Годфазерa почитать», потом приходишь в общагу, а у твоей комнаты дверь выбита. Самым брутальным образом.
Кстати, на этот раз ни какого дрожания пальцев не наблюдалось. Как, всё-таки, быстро формируются основополагающие навыки. Возможно, сказалось и то, что в этом случае я работал не на Вирича, а на себя.
Криминальный роман Марио Пьюзо, Крёстный Отец, украден был не из праздного любопытства (задрожат ли пальцы?) и не ради повышения двероломной квалификации, но для перевода его на Русский. Роман, как и сам автор, оказался довольно толстым, около 400 страниц. С учётом образа каким он раздобывался, работу над переводом пришлось вести исключительно в Конотопе.
Потребовалось несколько месяцев напряжённой работы, чтобы превратить книгу напечатанную Издательством Пингвин в кипу толстых пронумерованных тетрадей, исписанных моим почерком на Русском языке, синей пастой шариковых ручек, различных оттенков. Эту кипу я передал затем Ляльке и его жене Валентине для прочтения, предположительно. О дальнейших передвижениях и общей судьбе этих килограммов исписанной бумаги мне известно не больше, чем куда заплыла и чем промышляла людоедка акула из Челюстей, тоже в исполнении моим почерком, на Русском.
По ходу исполнения второго из переводов, где-то на полпути до его завершению, мой отец поделился со мной своими критическими замечаниями…
У Пьюзо там шла речь о вечерах отдыха голливудских кинозвёзд в специально оборудованном для этого клубе и мне никак не удавалось подобрать Русский эквивалент Англо-Американскому термину «blow job». Описательные вариации казались мне чересчур длинными, а опции покороче явной нецензурщиной. При этом слово «минет» я отметал с порога за его излишнюю Французистость. Одну из неудачных проб, в порыве творческих мук, я выдрал из тетради и сунул в печь-плиту для утилизации в предстоящей растопке.
Вечером мой отец открыл чугунную дверцу, чтобы положить дрова в топку, достал скомканный тетрадный листок, расправил и внимательно ознакомился с его содержимым, а затем задал вопрос: —«Что это за херню ты тут понаписывал?»
Я не стал оспаривать его мгновенно сложившееся мнение по двум причинам. Во-1-х, то, что в печатном тексте воспринимается как эротика, в переписанном от руки виде смотрится как пошлая порнуха… Достаточно вспомнить тонкую тетрадку рукописного рассказа, ходившую по рукам среди старшеклассников Конотопской средней школы № 13, где имелся такой пассаж: «…она забросила свои ажурные ножки ему на плечи…» Трудно определить почему, но эти ажурные ножки вызвали у меня стойкую ассоциацию с Эйфелевой башней в Париже, сразу же и неразрывно. Спрашивается: какая может быть эротика с Эйфелевой башней на плечах? С другой стороны, вовсе неизвестно как на меня подействовали бы те же самые ножки, попадись они в ровной строке типографского набора. По одёжке встречают, сам знайиш…
Во-2-х, я всегда с уважением относился к тонкому литературному чутью моего отца. Так например, из центральной газеты ТРУД он читал лишь последнюю страницу с программой телепередач на неделю и ему хватало беглого взгляда на заголовки, чтобы дать определение всему прочему: —«Ни в склад, ни в лад – поцелуй блоха кирпич». Точнее не скажешь.
Помимо этого, он обладал поистине изумительной лингвистическая изобретательностью. Вероятно, из-за своих Рязанских корней. Рязанщина всегда лежала на перепутье языковых контактов…
Ну например. За кухонным столом мастерит какую-то «железку», напряжённо сдвинув поседелые брови над пластмассой оправы очков, вправляет «энту» в «энту». Я резко прохожу мимо, между столом и печкой к окну, лишь только за тем, чтобы развернуться и пройти обратно. Не отрывая внимательных глаз от «энтих» у себя руках, отец мой вопрошает: —«Чё вздыркался?»
Ни в одном словаре не найти этого слова. Но до чего сочный глагол! Сколько в нём упругой пластики, как точно ухвачена суть действия и внутреннее состояние производящего это действие задрота! И—самое главное—слово это родилось спонтанно, только что, пока эта поебень никак, сука, не влазит.
– А как не вздыркаться, если сикулька запенькала?
Он роняет «железку» на стол. Долгий взгляд поверх оправы сдвинутых на нос очков. Потом произносит:
– Тьфу!
И в этом, кстати, ключ к периодически модной теме «отцов и детей» – наплодят себе подобных, а потом сами же тюкают-тьфукают.
(…возвращаясь к Крёстному Отцу…
К сожалению, в Американской литературе почти не осталось писателей – Пирсон, Сэлинджер, Пинчон и… обчёлся. Остальные превратились в сценаристов кропающих мультяшные сюжеты и мыльно-оперные диалоги для сбыта в Голливуд.
Конечно нет! У меня и в мыслях нет кого-то упрекать! Ни-ни! Все мы одним миром мазаны, разнимся лишь в умении скрывать и глубже прятать наше стремление продать себя—да, подороже—той или иной модной индустрии. Вот почему, при всех моих персональных расхождениях с доктринами и практикой Христианства, я не могу не восхититься инструкцией М-ра И. Я. Христа: «Пусть кто ни разу не ходил налево станет зачинщиком убийства этой бляди». Так весь сброд рода человеческого, оптом, получил отпущение грехов на множество грядущих тысячелетий.
Но существует ли альтернатива? Конечно и абсолютно – да. Она вся выразима словами похвалы самому себе за результат приложенных усилий: —«А чё, так, в общем, вроде как ничё. Местами. Кой-де до хохота вставляло. И лет двенадцать срока скоротал». Но каши, безусловно, из этой альтернативы не сварганишь. А насчёт нагреть руки, то и совсем не сюда. Так что – ну их, заоблачные материи, идём на мягкую посадку, пристегните ремни безопасности – под крылом литература.
Оглянёмтесь-ка на Британца Моэма. У него первый абзац рассказа как аккорд, вступление к фуге. В нём, среди случайных, якобы, деталей, рассыпаны узелки-зёрнышки, что вырастут в дальнейшее повествование и в развязку с далёкими отголосками нот первого абзаца. Вот где мастерство ремесла! А а у подёнщиков-голливудистов ремесло без мастерства. Отец мой сказал бы «тьфу!»
Пьюзо – ролевая модель для всё тех же и таких же как он голливудописцев. Он стал первым, кто отшматовал шестизначную сумму долларов за выстаранное изделие. Честь, хвала и зависть бухгалтерному первопроходцу! Однако, Крёстный Отец страдает немочью общей всем боевичным бестселлерам: покуда герой борется за выживаниие в неблагоприятной среде из враждебных мафиозных кланов, читать ещё можно, но как только начинается раздача слоников, то есть, планомерное истребление плохих парней, вся вина которых лишь в том, что не менее плохие парни оказаться хитрожопее (так не честно! автор подсуживает!), интерес сникает, иссякает, испаряется. И, при всём респекте к мистеру Линкольну впортреченному в зелень купюр, зево́та нападает.
Та же херня, что и с 19-й песней Одиссеи Гомера (?), где герой возвращается из долгих скитаний и мочит претендентов на его жену, одного за другим, с эстетически анатомическими подробностями о растекании мозгов из проломленных черепных коробок и расползании потрохов из вспоротых брюх. Мне так и удалось дочитать эту песнь даже в добротном Украинском переводе, не из брезгливости, нет, просто скучно стало…)
~ ~ ~
