Олег Поляков
Дефицит Высоты. Человек между разрушением и созиданием
Большие деньги, большая власть лишают человека разума. Как говорил Валери, «власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». Выросшие в состоятельных семьях с глубокими корнями, получают соответствующую прививку, у выросших в низких слоях населения её нет. Достаточно высокий уровень, полученный в дар от природы, может заменить эту прививку, но есть он у немногих. У внука, видящего, как по крупицам упорным трудом дед и отец увеличивают состояние (как это зачастую было в дореволюционной Руси), отношение к деньгам будет иным, чем у внука того, кто только что вылез из грязи в олигархи.
В России за годы советской власти перестала работать «прививка достоинства». Поэтому смешанное с удивлением недоумение автора статьи по поводу того, что у его героев, швыряющих деньгами, совести нет, выглядит по меньшей мере странно. Их состояния ворованные! И что, так мы и будем удивляться до тех пор, пока они всё не разворуют и не разрушат?
Серьёзным толчком к осознанию разрушительности послужила пандемия коронавируса. В погоне за прибылью западные страны отказывались делиться технологиями, регистрировать чужие разработки. К удивлению властей одна часть населения проявила сознательность, другая упорно не желала следовать установленным правилам. Более того, со всей определённостью выяснилось, что разрушителями могут быть не только представители криминального мира, и всякие там изгои, но и вполне респектабельные представители власти. Так два «министра здравоохранения», и не просто поселкового совета, а Ставропольского и Краснодарского краёв, приехав из Европы, охваченной эпидемией, и, не помышляя о самоизоляции, сразу вышли на работу. Ну ещё бы, «министры» такого масштаба какому-то вирусу не по зубам. Более того, именно сфера здравоохранения явилась убедительным свидетельством общего низкого уровня. В стране явно не хватает ни больниц, ни инфекционной квалификации медперсонала. В результате как раз больницы в Петербурге, только что занявшем первое место в стране по уровню медицинского обслуживания, стали очагами заражения. И только тут до власть предержащих доходит (впрочем, это только предположение автора), что оптимизация здравоохранения, которой они занимались, была на самом деле разрушением.
2.14. Гениальность
Но разнообразие человеческого столь велико, что существует явление, которое, строго говоря, не укладывается в схему с двумя знаками – это гениальность. Созданное гениями необъятно по своим размерам и непостижимо нашим умом. Как «это» написал Пушкин, спрашиваем мы себя, и не находим ответа. Гениальность – это крайне редкое и чрезвычайно сложное явление. Среди гениев есть в чистом виде люди высоты – это Леонардо да Винчи (3,4,5), Сергий Радонежский (4,6), А. Швейцер (4,5,6). Они выделяются из общей массы масштабом своей личности и масштабом влияния на умы и дела людей. Леонардо является одной из самых творческих натур за всю историю человечества. Это загадка, которая всегда будет интриговать людей, и мир никогда не перестанет «сходить с ума» по Леонардо. Подлинный гений – это экстраординарная созидательность, порыв в недостижимое, то есть в Высоту. Высота или очевидные её признаки есть в любой гениальности. Но сверходарённость порой может быть почти непреодолимым препятствием на пути достижения внутренней гармонии. В совершенно неординарном даровании может быть примесь отрицательного, а кто то даже усматривает и нечто дьявольское. Но это другая отрицательность, о которой хорошо было сказано Пушкиным, и одни современники её видят, порой только её и видят, другие её прощают, ценя огромность таланта. Таково было отношение к Пушкину В. Жуковского и А. Тургенева. А примеры счастливого соединения гармонии и Высоты, хотя и редки, но они есть. Таким примером может служить маршал К. К. Рокоссовский. При его уме и совершенно незаурядном полководческом таланте он обладал огромным естественным обаянием, которое безотказно действовало на всех (кроме палачей, сломавших ему в застенках несколько рёбер), даже на Джугашвили.
Качество гениальности принципиально отличается от всего остального, чем природа одарила человека, при этом оно обладает свойством подчинять себе всё остальное в человеке. Даже элементы разрушительности. Как это формально отразить? Возможно, присвоив деятельности гения третий знак. Гениальность – это одна из самых больших загадок Природы и безусловное доказательство существования Высоты.
Явление гениальности – одно из самых убедительных свидетельств того, что Природа, при помощи созданного ею орудия – человека, стремится реализовать максимальную Высоту. Каждый новый родившийся гений – это новая попытка Природы достичь ещё большей Высоты. Да, за очень редким исключением она не является удачной на все 100 %, но в каждом из гениев Природа достигает что-то небывалого. И подаёт знак всем нам: возможно и в вас есть крупица гениальности, попробуйте её отыскать – это то настоящее, чем действительно стоит жить.
Но поднимаясь намного выше остальных, ты попадаешь в группу риска. За всё надо платить, и если ты хочешь сделать что то настоящее, будь готов заплатить за это большую цену. Кто то платит отказом от простых радостей, кто то семейным счастьем, кто то жизнью. В группе риска находятся все гении. Среди них есть такие, кто не слишком тактичен, заботлив и гармоничен. Порой они говорят и делают не слишком приятные для нас вещи, доставляют близким массу хлопот, не испытывая при этом особого чувства благодарности. Среди самых выдающихся немало людей деспотичных (Диккенс, Эдисон), вспыльчивых (Бах, Бетховен), несдержанных на язык (Моцарт, Брамс), подверженных резким перепадам настроения (Ньютон, Л. Ландау), озлобленных на весь белый свет (Байрон, Рембо). «В наружности Михаила Лермонтова было что то зловещее и трагическое, какой – то недоброй силой и презрительностью веяло от его сумрачного лица…» (И. Тургенев, другой выдающийся литератор, и тоже очень непростой человек). И. Брамс (вспомним его фортепианный концерт и четвёртую симфонию), покидая гостеприимных хозяев, обратился к присутствующим: «Если я не успел сегодня кому то сказать какой-нибудь гадости, прошу извинить меня, ради Бога!». Ну, не прелесть ли? Такое чувство юмора у автора такой серьёзной и глубокой музыки!
Конечно, не все выдающиеся люди мизантропы с преувеличенным мнением о своих заслугах. Немало было и таких, кто любил своё дело, кроме него никого и ничего не желал знать, а к славе относился едва ли не пренебрежительно. Выдающийся химик С. Лебедев искренне утверждал, что химия одна «даёт счастье, мне вполне достаточно любить процесс полимеризации непредельных соединений». Его однофамилец П. Лебедев писал матери: «С каждым днём я влюбляюсь в физику всё более и более, я уже перестал понимать, как можно существовать без неё… Лучшего увеселения, чем физика и лаборатория я не знаю». Кажется, им больше повезло, и их жизнь была более счастливой. Но это не совсем так. История знает немало случаев, когда лишённые внутренней гармонии, чувства меры и способности видеть смертельную опасность, учёные, литераторы, художники, «впадая» в состояние полной погружённости, буквально «загоняли» себя на каторге творческого труда. Среди них М. Фарадей, Г. Дэви, М. Склодовская-Кюри, С. Ковалевская, уже упомянутый П. Лебедев, Г. Флобер, Ф. Достоевский, К. Брюллов, И. Крамской.
Среди гениев встречаются все возможные типы характеров. И. Павлов был холериком, но немало было и сангвиников, и меланхоликов. Но у всех из них есть нечто, отличающее их от просто креативных людей. Отличие в том, что в них не просто борются противоположные идеи и устремления, а что поле битвы противоречивых и ярко выраженных сторон их натуры находится вне правил и норм большинства. И они таковы от рождения. М. Цветаева родилась в очень традиционной и культурной семье: отец профессор, основатель Московского музея изящных искусств, мать прекрасно образованный человек, владеющий несколькими иностранными языками, хорошая пианистка. И в результате две такие незаурядные дочки, одна «просто» талантливая (Анастасия), а другая – гениальная. В представлении Марины – жизнь несовершенна со своим отупляющим бытом, «со своей бесполезной повторяемостью ежедневных забот, которые пожирают время, необходимое для основного», (А. Эфрон, дочь). Для неё всё не так, потому что она родилась и живёт в другом, более высоком мире. Правила этого мира «там» не действуют, потому что они не верны. В одном из писем она писала: «Я не люблю земной жизни, никогда её не любила, в особенности – людей. Я люблю небо и ангелов: там с ними я бы сумела». Но она, несмотря на свою неприспособленность к жизни, «сумела» и здесь, причём как редко кто сумел. Да, можно считать её изломанной от рождения, дисгармоничной личностью, как это делают некоторые, если бы… не её стихи. «Словно божия слеза,/ Капля капнула в глаза;/ Там, в небесной вышине/ Кто то плачет обо мне».
Эта отрешённость от жизни вместе с её нормами и правилами свойственна не только экзальтированным поэтам, но и учёным (А. Эйнштейн, Н. Тесла, Т. Эдисон, С. Джобс, Н. Лобачевский, Л. Ландау). Причуды характера таковы, что гениальный человек может страдать от недостатка ощущения опоры в себе. Провал оперы «Кармен» на премьере произвёл на Бизе тяжелейшее впечатление, сильно сократив его жизнь. Неужели выдающийся композитор не мог хоть самую малость предвидеть, что спустя столетие его «Кармен» станет самой репертуарной оперой в лучших театрах мира? Очень страдал от неуверенности в себе Чайковский, и, что кажется совсем невероятным, нерешительным, неуверенным в себе был Л. Толстой. Он был крайне суеверен, полон сомнений, страхов, тревог, опасений. Будучи ещё совсем молодым человеком Н. Гоголь пишет Максимовичу: «Я теперь остыл, сделался такой прозой, что не узнаю себя. Вот скоро будет год, как я ни строчки». Данилевскому: «Тупеет моё вдохновение, голова часто покрывается тяжёлыми облаками…».
Да, гениям свойственно пренебрегать правилами, но нарушают они эти правила больше в науке, чем в повседневной жизни, где дальше измятых брюк и поношенного свитера они, как правило, не идут. Второе обязательное качество, без которого не может быть гения: гений живёт в мире за пределами общепринятых норм и представлений; решения в его голове рождаются уже в готовом виде. У всех гениев так, или почти так. Хрестоматийный пример – периодическая система элементов, которую Менделеев увидел во сне. Лучшие свои стихи гениальный поэт пишет одним махом. Исследователи его творчества, пытаясь создать положительный образ этакой трудолюбивой пчелы, находят в его черновиках зачёркнутые слова, какие-то незначительные исправления, но это не идёт ни в какое сравнение с тем, сколько бумаги переводим мы, простые смертные, в тщетной надежде удачно выразить свою мысль.
Для гения является естественным восприятие себя, как чего то принципиально отличного от всех других. Так относились к себе Леонардо, И. Ньютон, Л. Бетховен, А. Пушкин, Э. Галуа. «Гении обладают одной привилегией – для них жизнь никогда не становится будничной, как она бывает для всех нас», (Лоуэлл). Их нестандартность и энтузиазм находятся в вечном конфликте с однообразными привычками окружающих. «Гений с непоколебимой твёрдостью высказывает убеждения, не сходные с общепринятыми», (Ч. Ломброзо). Естественно, что его непонимание того, как важно быть таким, как все, вызывает отторжение у заурядного человека, порой даже подозрение в идиотизме. Объяснение этому мы находим в наблюдениях Д. Ранка за Н. Бором в пору научного расцвета последнего: «Порой он усаживался неподвижно с выражением совершеннейшего и безнадёжного идиотизма. Глаза его становились бессмысленными, безвольно повисали руки… Впору было решить, что перед вами клинический недоумок. Но вдруг он весь озарялся изнутри и произносил; «Так, теперь я это понимаю…». Как то И. Ньютон присел к столу на полчаса перед сном, чтобы обдумать внезапно мелькнувшую идею, и очнулся, когда полуденное солнце ярко светило в окно. Г. Лейбниц в задумчивости мог просидеть в кресле без движения три дня (по свидетельству одного из современников).
С ростом уровня деятель начинает воспринимать высший мир, как совершенно реальный. Д. Кардано, математик, философ и врач, писал: «Природа моя выше обыкновенной человеческой субстанции и приближается к бессмертным духам». В этом высказывании присутствует в явном виде позиционирование по высоте, но, насколько известно автору, шкалы высот человеческой деятельности Кардано не разработал. Но на карданном валу сегодня «ездит» всё человечество. И что особенно интересно с точки зрения предыстории отрицательной деятельности, Кардано был первым европейским математиком, который систематически использовал отрицательные числа.
В гуманистических рассуждениях вопрос о связи человеческой деятельности с Дьяволом предпочитают обходить стороной, тем не менее есть люди, которые не считают зазорным для себя признавать его участие в их деятельности. Порой даже всячески акцентируют этот момент. Другое дело, что среди них почти исключительно деятели искусства, да ещё представители специфических сект. Невольно приходит на ум средневековый посыл «искусство – дьявольское наваждение». Ван Гог уверял, что при приближении к мольберту в него вселяется бес. Русский художник М. Врубель, по глубине своего мистического духа и величине дарования не имеющий подобий в мире живописи, был одержим образом Демона. Осталось три картины, изображающих Демона сидящего, летящего и поверженного, и все они производят потрясающее впечатление. Но по воспоминаниям современников, всех их превосходило изображающее Демона полотно, которое художник уничтожил. Искусствовед А. Бенуа писал: «Верится, что Князь Мира позировал ему. Есть что то глубоко правдивое в этих ужасных и прекрасных, до слёз волнующих картинах…». К силам зла склонялись в своём творчестве маркиз де Сад, Ш. Бодлер, Р. М. Рильке. Последний, согласившись на сеансы психотерапии, быстро бросил их, говоря: «Если дьявол оставит меня, то боюсь, мои ангелы тоже улетят от меня». Одно из лучших своих произведений «Дьявольские трели» Д. Тартини написал после того, как ему пригрезилось, что он слышит виртуозную игру самого Дьявола. Ассоциации с Дьяволом возникают, когда зритель встречается с непостижимым для него мастерством художника, которое проще всего объяснить дьявольским наваждением. Но в этих произведениях, как правило, нет разрушительности.
Вследствие отсутствия определённости с этим «третьим знаком», люди, когда говорят о гениальности, большей частью имеют в виду гениальность со знаком «плюс». Именно её подразумевал А. Пушкин в трагедии «Моцарт и Сальери»: «Гений и злодейство – две вещи несовместные». Собственный опыт ему подсказывал, что разрушительность в сверходарённом человеке попросту «съест» его гениальность. Однако люди склонны порой экстраординарную разрушительность принимать за гениальность. А отрицательная незаурядность им представляется более интересной, чем «скучная» положительность. Их неразличение (как и других явлений, имеющих два знака) вызывает путаницу, которую философская мысль не в состоянии преодолеть.
Гениальность неподлинная, то есть со знаком «– », является плодом изощрённости ума, лишённого созидательного порыва. Она, как правило, разрушительна. Деятель достаточно высокого уровня, исходя из своего жизненного опыта, осознаёт эту разницу. Об этом говорит последняя фраза воспоминаний дочери Пикассо о своём отце: «Если он и был гением, то гением зла». То есть это ур. (–5). Приведенный пример один из многих, показывающих, каким образом обращение к уровневой модели вносит ясность в наши представления.
2.15. На кого мы делим, и что ценим
На бедных и на богатых. А ценим преуспевающих. О способах, которыми это достигнуто, мы предпочитаем не задумываться. Победителей не судят – это весьма прочно укоренено в сознании большинства. Власть в целом кто-то может не уважать, но всё равно будет относиться к стоящему выше на властно-социальной лестнице с почтением, и обращаться к нему будет в той или иной мере просительно и подобострастно. Это уже в нас воспроизводится генетически, по крайней мере у большинства.
А вот уровневые представления у большинства отсутствуют. И это при том, что уровневость имеет фундаментальный характер. Случай может буквально любого вознести на вершину властной пирамиды, было бы только гипертрофированное тщеславие. А вот поднять на уровневую вершину он не в состоянии. Уровневое ничто навсегда обречено оставаться ничем, какие бы кульбиты и пируэты случай ни выделывал. Заманчивое обещание из «Интернационала» «кто был ничем, тот станет всем» – это про таких, как Н. Хрущёв. Действительно, это энергичное ничто формально стало всем, но так по существу и осталось «ничем». И когда это ничто отправили на пенсию, оно ходило с бидончиком (тогда молоко продавали преимущественно в разлив) в соседний магазин, и было неотличимо от других пенсионеров, для которых вместе с рабочей лямкой исчез смысл жизни.
Социология делит общество на группы семейно-родственные, государственные, расовые, языковые, профессиональные, имущественные, религиозные, партийные, привилегированные. Принято считать, что деятели внутри групп обладают целым рядом сходных качеств, что даёт им возможность образовывать целостность. «Сходство профессии, обеспеченности и прав ведёт за собой сходство образовательного уровня, вкусов, интересов, убеждений, симпатий, поведения и всего образа жизни одноклассовых лиц» [18]. Но это не так. О степени несходства в семейных группах можно судить по порой ужасающей картине раздела наследства между братьями и сёстрами. А в классовых группах – по крайне пёстрому составу лучшей из лучших групп, интеллигенции, чьи деятели перед роковым 1917 годом занимали широчайший диапазон от Ульянова до Бунина. Среди них был председатель партии конституционных демократов профессор Милюков, который по разрушительности своей деятельности входит не в элиту профессуры, преимущественно созидательную, а составляет одно целое с группой разрушителей во главе с маргиналами Ульяновым и Бронштейном. Он был провокатором, на просьбу Столыпина выступить с осуждением террористов, ответил отказом. Одного Милюкова достаточно, чтобы поставить крест на социологии, как науке. Не то, господа социологи, изучаете!
Древнеиндийская традиция оказалась в чём-то умнее социологии. В Индии ещё до недавнего времени сохранялось деление населения на варны, являющиеся по сути уровнями, зафиксированными в виде сословий. Брахман – ведающий, то есть наделённый всеведением, всевидением, проникающий в суть и поэтому в совершенстве умеющий отличать подлинное от подделок (6). Кштарий – благородный, превыше всего ставящий честь, долг, ответственность (4). Шудры – низкие, малодуховные, боятся только боли наказания (1). Считалось, что качества человека в течение жизни остаются неизменными, и это не позволяло переходить из одной варны в другую. Но последнее уже вредная крайность, те, кто реально повышает свой уровень, должны иметь возможность переходить в более высокую варну.
Две группы, которые делают историю и определяют судьбу систем, – созидатели и разрушители – являются не классами, а двумя сверхгруппами, образованными делением не по социальному, а деятельностному признаку. Если психология и социология делят людей на группы одна по характеру поведения, другая по роду занятий, то пока ещё не оформившаяся в научную дисциплину общая теория делит на уровни, исходя из результатов деятельности.
Каково численное соотношение этих сверхгрупп во всём человечестве? Некоторые авторы, без обиняков определяющие наиболее несозидательную категорию граждан, как мусор, отбросы, называют цифру 20 %. Мы будем применять более нейтральный термин – деятели отрицательных уровней или, в соответствии с результатами их деятельности, – разрушители. Но надо понимать, что категория разрушителей по численности во всяком случае больше указанной цифры, потому что в неё кроме крайне разрушительных персонажей, входит ещё многочисленная армия разрушителей «по мелочи».
Ю. Шушкевич [19] называет недоброкачественную категорию населения помойкой и полагает её численность в России не менее 30 %. К ней он относит мелких и средних чиновников, служащих исключительно за привилегии и мзду, и значительную часть правоохранителей. В самом её низу находятся «гопники», большая прослойка, отделившаяся от шпаны и бандитов, и ставшая массовым явлением, «позорным символом страны, типажом, по которому Россию сегодня узнают в любой точке планеты. Здесь же, не побоимся это признать, и значительная часть нынешней «кавказской молодёжи». Шушкевич полагает, что снизить эту цифру ниже 15 % нереально, но чтобы у страны было будущее надо хотя бы приблизиться к ней. Но, как отмечалось выше, численность разрушителей в целом больше этой «помойки».
В противоположность «помойке», сведений о деятельности представителей самых высоких уровней, их роли, численности в научной литературе крайне мало. Эти сведения сводятся преимущественно к биографиям выдающихся людей. Судить об их значимости исследователям не позволяет собственный относительно невысокий уровень. А основная масса населения слишком нуждается в различного рода звёздах, кумирах, предметом её восхищения становятся, как правило, весьма сомнительные личности, причисляющие себя к певцам, артистам, юмористам. Но со временем шелуха осыпается и остаётся действительно достойное и великое. Происходит это потому, что в оценках текущего преобладает мнение толпы, а в оценках прошлого мнение деятелей, принадлежащих к особой категории философов, историков, ценителей искусства, чей уровень выше среднего.
Одно обстоятельство, связанное с процедурой оценки, автор хотел бы особо выделить. Оно связано с фактором, влияние которого помимо нашей воли зачастую оказывается решающим. Слава Леонардо да Винчи связана преимущественно с тем, что он сделал в живописи. В частности в связи с изобретением манеры живописи, которая называется «сфумато». Сам Леонардо ценил больше свои научные исследования, решения инженерных задач. Мы сегодня плохо представляем эту область его творчества. Многое он сам скрывал в своих дневниках от посторонних взглядов. Он слишком опережал своё время, а это было тогда небезопасно. Но даже если бы его открытия стали известны при его жизни, всё равно Леонардо остался в истории в первую очередь не как инженер и мыслитель, а как художник.
Современники были очарованы мягкостью и нежностью, которые он привнёс в живопись. Это не просто технология – это новый взгляд на человека. Это загадочность, но не средневековая мистическая, а совершенно по новому обаятельная. Это новый образ красоты. А красота обладает способностью покорять человеческие сердца. Об этом феномене многие писали, но почему «завитушки» обладают такой властью над человеком, никто объяснить не мог. Но факт остаётся фактом: красота не просто поражает человека, порой она его сражает. Кроме того, она привносит в жизнь смысл и обладает способностью примирять с её ужасами. Каким образом это делают рифмованные строчки, определённые сочетания звуков, линий – неизвестно. Как возникает деятельность на пятом уровне, едва ли не самая большая загадка человека. Ведь результатом является не утоление голода, не спасение жизни, а что тогда? Почему красота так привлекательна? Д. Рэй это объяснить не объяснил, но верно подметил: «Рядом с красотой (5) ум (3) и сердце (4) всегда производят впечатление бедных родственников».
Об этом феномене хорошо написал Э. Фромантен, французской художник и искусствовед [20]. Прогуливаясь после посещения музея голландской живописи Маурицхейс («дом Морица», то есть Морица Нассауского), рядом с которым находится Бинненхоф, дворец штатгальтеров, здания, где происходили важнейшие события обретения Голландией своей независимости, он размышляет о том, что остаётся в памяти людей, и что предаётся забвению. Почему интерес к общественной жизни гораздо меньше, чем к картинам? Или применительно к данной ситуации: почему Бинненхоф в гораздо меньшей степени возбуждает воображение, чем превращённый в музей Маурицхейс? И даёт такой ответ: «К чему мы питаем особую признательность? К тому, что более достойно и истинно? Нет. К тому, что более всего велико? Иногда. К самому прекрасному? Всегда. Что же такое это прекрасное, этот великий магнит, пожалуй единственное, привлекательное в истории? А великое? Не потому ли оно столь заманчиво, что его легко принять за прекрасное?.. В сущности мы любим только то, что красиво, и к нему обращаем наше воображение; им взволнованы наши чувства, оно покоряет наши сердца. Если внимательно посмотреть, за чем охотнее идёт человечество в своей массе, то мы увидим, что оно идёт не за тем, что его трогает, что его убеждает, или что его воспитывает, а за тем, что его чарует и восхищает». Замечательно, и очень убедительно сказано. Но всё равно для нас остаётся непостижимым, почему загадочная улыбка «Моны Лизы» притягивает людей больше, чем совершенство самолётов и вертолётов, на разработку идей которых Леонардо потратил больше времени, чем на эту, безусловно, замечательную картину.
Выдающийся естествоиспытатель А. Левенгук, изготовив линзы с увеличением до 300 крат, впервые увидел и зарисовал ряд простейших, сперматозоиды, бактерии, эритроциты и движение последних в капиллярах. Он был другом Вермеера Дельфтского, его душеприказчиком, изображён художником на картине «Астроном». И кто же из них более известен сегодня? Автору посчастливилось попасть в 1996 году на выставку в Гааге, где впервые были экспонированы все работы Вермеера (их не так много, порядка четырёх десятков, но из за большой их ценности владельцы крайне неохотно расстаются с ними). Попасть на неё было практически невозможно. Билеты были распроданы задолго до выставки, дни работы выставки были распределены по странам, в свободной продаже в дни выставки билетов не было. Понятно, что выставка с рисунками Левенгука и другими результатами работ основателя научной микроскопии и микробиологии, не вызвала бы даже отдалённого подобия того интереса, который граждане всех стран и континентов проявили к работам Вермеера.
Автору так же довелось побывать в замке Кло де Люсе, подаренном Леонардо Франциском I, где Леонардо провёл последние годы жизни. Там в первозданном виде сохранился кабинет Леонардо, там автор сфотографировался – это одна из самых любимых его фотографий. А в небольшом парке, прилегающем к замку, устроена интересная выставка тонко сделанных, изящных и загадочных объектов, связанных с инженерными идеями Леонардо. Но в замке тихо, посетителей практически нет. Зато в Лувре перед Джокондой стоит огромная толпа с поднятыми вверх фотоаппаратами, и от непрерывных вспышек начинают болеть глаза. Поразительно, но один портрет в мнении далёких потомков перевешивает всё остальное, что создал Леонардо.
Об особой, привилегированной роли красоты в нашей жизни говорили многие художники. В меньшей мере мыслители вообще. Лопе де Вега: «Сила побеждает силу, красота побеждает всё». И в том числе время. Сколько империй, созданных силой, просуществовали считанные столетия, а обаяние и сила воздействия выдающихся произведений искусства вечны. Наполеон пришёл в Египет, ушёл из него, по своему обыкновению прихватив с собой всё, что смог, а пирамиды и сфинксы как были до него несколько тысячелетий, так и остались навсегда поражать наше воображение. Отношение к Наполеону и оценка, сделанного им, ещё будут меняться, а нашим отношением к выдающимся произведениям древнеегипетского искусства навсегда останется восхищение.
Когда Э. Фромантен в вышеприведенном отрывке говорит «мы», понятно, что он подразумевает людей своего уровня. Когда он говорит, что «человечество в своей массе» идёт за тем, что его чарует и восхищает, понятно, что он имеет ввиду всё-таки не большую часть человечества. Когда он говорит: «В сущности, мы любим только то, что красиво…» – надо понимать, что кроме чисто внешней есть красота внутренняя. Но при всём этом мысль его замечательно выражена и вполне понятна: красота имеет особый статус. Это и послужило одним из оснований выделения тех, кто красоту в превосходной степени понимает, в высшей степени её ценит и реально творит, в деятелей пятого уровня.
Вопрос, почему роль красоты так велика в нашей жизни, был предметом множества рассуждений и споров, но внятного ответа до сих пор не получено. Красота не просто симпатичнее уродства, наша интуиция угадывает в ней нечто большее. «Я считаю, как и Вы, – писал В. Гейзенберг А. Эйнштейну, – что простота природных законов носит объективный характер, что дело не только в экономии мышления. Когда сама природа подсказывает математические формы большой красоты и простоты, – под формами я подразумеваю здесь замкнутые системы основополагающих постулатов, аксиом и т. п., – формы, о существовании которых никто ещё не подозревал, то поневоле начинаешь верить, что они «истинны», т. е. что они выражают реальные черты природы».
Действительно, в нашем сознании красота связана с подлинностью и истиной. И не только в мире математических форм и произведений искусства. Существует ещё внутренняя красота человека, а это совершенно особая статья. Она гораздо менее видна, чем внешние проявления красоты, и поэтому наши представления о ней так неопределённы, а мы очень далеки от познания её закономерностей. Она проявляется в поступках человека, и это одна из самых сокровенных и таинственных вещей, существующих на этом свете. Способность её видеть, тем более ею обладать – это высший дар, а те, кого природа этим наделила, принадлежат к особой категории людей.