banner
banner
banner
полная версия«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Игорь Юрьевич Додонов
«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

«Я просмотрел недавно книгу Иссерсона «Новые формы борьбы». Там даются поспешные выводы, базируясь на войне немцев с Польшей, что начального периода войны не будет, что война на сегодня разрешается просто – вторжением готовых сил, как это было проделано немцами в Польше, развернувшими полтора миллиона людей.

Я считаю подобный вывод преждевременным. Он может быть допущен для такого государства, как Польша, которая, зазнавшись, потеряла всякую бдительность, и у которой не было никакой разведки того, что делалось у немцев в период многомесячного сосредоточения войск. Каждое уважающее себя государство, конечно, постарается этот начальный период использовать в своих интересах для того, чтобы разведать, что делает противник, как он группируется, каковы его намерения, и помешать ему в этом…

Вопрос о начальном периоде войны должен быть поставлен для организации особого рода наступательных операций. Это будут операции начального периода, когда армии противника не закончили ещё сосредоточение и не готовы для развёртывания. Это операции вторжения для решения целого ряда задач… Это воздействие крупными авиационными и, может быть, механизированными силами, пока противник не подготовился к решительным действиям, на его отмобилизование, сосредоточение и развёртывание для того, чтобы сорвать их, отнести сосредоточение вглубь территории, оттянуть время (выделено нами – И.Д., В.С.). Этот вид операций будет, конечно, носить особый характер.

Вопрос выполнения этих особых операций очень сложный… И в связи с этим же вопросом связаны операции первоначального периода, которые ведутся в интересах захвата рубежей для принятия выгодного положения для развёртывания (выделено нами – И.Д., В.С.).

Для выполнения подобных операций мы будем иметь дело с частями прикрытия (выделено нами – И.Д., В.С.). Но я не исключаю такого положения, что в этот период… механизированные части придётся использовать самостоятельно» [72; 186-187].

В вышеприведённых словах, как в зеркале, отражаются все воззрения наших военных-практиков на начальный период войны. Разбор их, в том числе и выступления П.С. Клёнова, будет произведён далее (а именно там, где речь пойдёт об «интересной» трактовке документов советского военного планирования некоторыми историками).

Сейчас же продолжим разговор о проблемах, связанных со сосредоточением армии у границы.

Процесс этот сложен, как с технической, так и с политической точки зрения.

Технические сложности заключаются, во-первых, в том, что переброска войск ближе к границе – это огромнейшая нагрузка на транспортные магистрали, и прежде всего, железные дороги. Только часть войск приграничных военных округов может подойти непосредственно к границе своим ходом. Другая часть войск даже этих округов должна перевозиться железнодорожным транспортом. О внутренних округах и говорить не приходится. Чтобы вы могли представить себе объём перевозок, обратимся ещё раз к уже упоминавшейся «Справке о развёртывании Вооружённых Сил СССР на случай войны на Западе» от 13 июня 1941 года, составленной Н.Ф. Ватутиным. Согласно «Справке…», чтобы перевезти из внутренних военных округов к западным границам СССР 33 дивизии (это 4 армейских управления и 9 управлений стрелковых корпусов) потребуется 1700 эшелонов! При этом переброску планировалось осуществить за 13 дней, из расчёта 130 эшелонов в сутки [72; 474]!

Но главное даже не нагрузка на транспортные артерии. Главная проблема, чтобы все эти перевозки не запоздали. Т.е. мы должны вовремя сосредоточить и развернуть армию у границы, не проиграть в этом противнику. Иначе наши армии прикрытия могут оказаться под ударом полностью отмобилизованных, сосредоточенных и развёрнутых в боевые порядки сил противника. И тогда судьба армий прикрытия незавидна. Они будут раздавлены превосходящими силами врага. Так и произошло в реальной истории. 22 июня немцы нанесли мощный удар собранными в ударные группы, полностью изготовившимися к нападению войсками. Советская же армия находилась ещё в состоянии сосредоточения и оказалась разделённой на три части, которые немцы получили возможность бить по отдельности.

Первая часть советских войск – силы прикрытия. Мало того, что сил войск прикрытия не хватило бы, чтобы сдержать удар немцев, даже при условии, будь эти войска приведены в состояние полной боевой готовности и заняли бы приграничные УРы и полевые оборонительные рубежи, так ещё и директива о приведении приграничных войск в состояние полной боевой готовности (Директива № 1) запоздала, и они встретили войну, большей частью находясь в военных городках и полевых лагерях.

Вторя часть – это войска, находившиеся в глубине территории приграничных военных округов. К началу вторжения их удалённость от границы составляла от 50 до 400 километров [35; 330]. Втягивались они в бой по плану прикрытия госграницы по частям, под сильными ударами немецкой авиации. В итоге, они разделили судьбу сил прикрытии, т.е. были разбиты.

Наконец, третья часть – это войска Второго стратегического эшелона, т.е. силы, перебрасываемые из внутренних военных округов СССР. Они были сведены в пять армий (16, 19, 20, 21, 22-ю)6 и начало войны встретили, находясь примерно по линии Днепра и Западной Двины, где и были развёрнуты от Полоцка до Кременчуга. Армии Второго стратегического эшелона сыграли огромную роль в Смоленском сражении, остановившем на время наступление немцев на Западном направлении, т.е. на Москву.

Таким образом, в реальной истории мы проиграли немцам «гонку» мобилизации, сосредоточения и развёртывания войск, «гонку по железным дорогам», как назвал её А. Исаев [34; 91]. Именно об этом проигрыше и говорил в своей книге «Начальный период войны (по опыту первых кампаний и операций Второй мировой войны)» генерал С.П. Иванов, а вовсе не о том, что немцы на две недели упредили нас с ударом. То есть главная техническая проблема сосредоточения и развёртывания основных сил армии у границы – проблема времени, решена советской стороной не была. Понятно, что переиграть немцев в этом вопросе, и впрямь, было непросто, учитывая значительно большие расстояния, на которые приходилось перебрасывать свои войска советской сторо-

__________________________________

6 Когда разговор заходит о Втором стратегическом эшелоне, то среди исследователей появляется некая странная разноголосица. Прежде всего, обнаруживаются расхождения в вопросе о том, сколько армий было в нём: пять или семь? Смуту внёс опять-таки Резун. В своём «Ледоколе» он в одном месте, со ссылкой на генерала армии С.М. Штеменко, говорит о пяти армиях Второго стратегического эшелона. Правда, по номеру называет всего одну – 22-ю армию [82; 193]. В другом месте того же «Ледокола» Резун, не употребляя термин «Второй стратегический эшелон», повествует о формировании на территории внутренних военных округов СССР семи новых армий [82; 223-226]. Т.е. разговор идёт, казалось бы, именно об армиях Второго стратегического эшелона. В своей манере Резун не только ставит в тупик тем, что речь ведёт теперь не о пяти, а о семи армиях, но и тем, что, говоря о семи, фактически перечисляет восемь армий: 16, 18, 19, 20, 21, 22, 24 и 28-я [82; 223-226]. В «Дне «М»» он снова говорит о «7 недавно сформированных» армиях Второго стратегического эшелона, не уточняя при этом их номера [80; 542].

Вслед за Резуном и некоторые отечественные историки заговорили, что Второй стратегический эшелон включал семь армий (16, 19, 20, 21, 22, 24 и 28-ю) [72; 199].

Скажем сразу, что если под армиями Второго стратегического эшелона понимать армии резерва Главного Командования, то ни в планах, ни в реальности 1941 года больше пяти армий там не было. О пяти армиях РГК говорят «Соображения…» от 15 мая 1941 года (без обозначения номеров, но с указанием районов их сосредоточения) и «Справка о развёртывании…» от 13 июня того же года (с указанием номеров этих армий) [72; 200, 470, 473].

Разноголосица же в вопросе того, какие конкретно пять армий входили в РГК, вызвана тем, что планово туда включались одни армии, а обстоятельства начавшейся войны привели к тому, что список армий, включённых в резерв Главного Командования, оказался несколько отличным. По «Справке…» от 13 июня, армиями резерва Главного Командования были: 22, 16, 19, 28 и 24-я [72; 473]. По мнению В. Савина, районы сосредоточения армий РГК, указанные в «Соображениях…» от 15 мая, также говорят, что этими армиями должны были быть 16, 19, 22, 24 и 28-я [72; 200]. На деле ими оказались 16, 19, 20, 21 и 22-я.

не, и меньшую, чем в Европе, пропускную способность железных дорог в СССР.

Говоря об этом проигрыше, надо учитывать не только чисто технические проблемы, но и то, какие осложнения в процесс сосредоточения и развёртывания РККА вносила международная ситуация. Другими словами, отношения, складывающиеся между Германией и СССР весной – в начале лета 1941 года.

Позволим себе процитировать мемуары Г.К. Жукова:

«13 июня (1941 года – И.Д., В.С.) С.К. Тимошенко в моём присутствии позвонил И.В. Сталину и просил разрешения дать указание о приведении войск приграничных округов в боевую готовность и развёртывании первых эшелонов по планам прикрытия.

– Подумаем,– ответил И.В. Сталин.

На другой день мы были у И.В. Сталина и доложили ему о тревожных настроениях и необходимости приведения войск в полную боевую готовность.

– Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы это оба или нет?!

Затем И.В. Сталин всё же спросил:

– Сколько дивизий расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?

Мы доложили, что всего в составе четырёх западных приграничных военных округов к 1 июля будет 149 дивизий и 1 отдельная бригада…

-Ну вот, разве этого мало? Немцы, по нашим данным, не имеют такого количества войск, – сказал И.В. Сталин.

 

Я доложил, что, по разведывательным сведениям, немецкие дивизии укомплектованы и вооружены по штатам военного времени. В каждой их дивизии имеется от 14 до 16 тысяч человек. Наши же дивизии даже 8-тысячного состава практически в два раза слабее немецких.

И.В. Сталин заметил:

– Не во всём можно верить разведке…» [29; 234-235].

Очень показательный отрывок: хорошо видно, как советское политическое руководство, в частности, И.В. Сталин, боялось дать гитлеровцам повод к войне, начав проводить мобилизационные мероприятия.

Георгию Константиновичу Жукову в «славную» «демократическую» эпоху не раз «перемыли кости», упрекая его в том, что мемуары его лживы, что в них он старается обелить себя, оправдать свои просчёты и ошибки. Мы не знаем, состоялся ли в точности такой разговор между Сталиным, Жуковым и Тимошенко 14 июня. Но все ныне известные нам события говорят за то, что нечто подобное описываемому Г.К. Жуковым разговору могло быть, да и наверняка было.

Ещё ранее, чем Г.К Жукову, досталось «на орехи» Сталину. Ведь это именно он мешал приведению войск приграничных военных округов в состояние полной боевой готовности, не разрешил своевременно провести мобилизацию и строго на строго запретил поддаваться на немецкие провокации! И вообще, он поставил своё видение событий выше объективных данных, которые у него были (ему их предоставляла наша разведка). Потому и не верил он в то, что Германия на нас нападёт. И потому и не давал нашим военным провести все те толковые мероприятия, которые они предлагали.

В подобных обвинениях глупость и надуманность переплетены с определённой толикой правды. Только и правде даётся такая трактовка, что сразу становится ясно, что Сталин-то во всём и виноват.

Сразу скажем, что Сталин был хорошим политиком. А хороший политик никогда не поставит своё видение реальности выше фактов, эту реальность характеризующих. Если же поставит, то, как политик, он никуда не годится. Другое дело, что даже хороший политик и мудрый государственный деятель может неверно оценить факты в случае какой-нибудь запутанной ситуации и потому принять неверное, ошибочное решение. Но, как известно, «людям свойственно ошибаться», всем, даже политикам, даже талантам и гениям.

Что же до того, что Сталин «не давал и тормозил», то как раз это и есть толика правды. Но делал так Сталин не потому, что поставил своё видение реальности выше фактов, а потому, что очевидными факты не были, положение было очень запутанным.

Вопреки утверждениям, что советская разведка всё точнёхонько докладывала Сталину (вплоть до того, что уже через несколько дней после его утверждения, т.е ещё в декабре 1940 года, у Сталина на столе лежал полный текст плана «Барбаросса», и что дата «22 июня» однозначно называлась нашими разведчиками, как дата нападения Германии на СССР), положение в данном вопросе таковым не являлось. Все серьёзные современные исследователи сейчас сходятся во мнении, что имеющиеся в распоряжении советского руководства разведданные в сочетании с данными, поступающими по дипломатическим каналам, буквально, до начала германского вторжения не давали уверенности, что Германия начнёт войну с Советским Союзом. Тем более, что она нападёт так вероломно.

В частности, о существовании у Германии плана войны против СССР советскому руководству, в самом деле, стало известно ещё в конце декабря 1940 года [15; 7], [82; 305], [88; 163-164], [52; 323-324, 373-374]. Правда, исследователи по сей день расходятся в конкретной дате этого события: одни говорят о том, что это произошло через 11 дней (О. Вишлёв, М. Мельтюхов, П. Ивашутин), другие – через неделю (А. Уткин, Г. Розанов) после подписания плана «Барбаросса» Гитлером, т.е. 29 или 25 декабря. Но сути дела это не меняет. Главное заключается в том, что никаким полным текстом «Барбароссы» советское политическое и военное руководство не располагало [15; 7], и в том, каким путём попала к нему эта информация.

29 декабря 1940 года советский военный атташе в Берлине генерал-майор В.И. Тупиков доложил в Москву о том, что «Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года. Дано задание о проверке и уточнении этих сведений» [52; 323]. Вот вам и полный текст «Барбароссы» на столе у Сталина через 11 дней!

Естественно, что, получив это донесение, Москва потребовала «более внятного освещения вопроса» [52; 323]. Только 4 января 1941 года из Берлина пришло подтверждение достоверности этой информации, основанной «не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам» [52; 323]. Однако сам источник этого документа не видел, и в его сообщении содержались следующие сведения:

«Подготовка наступления против СССР началась много раньше, но одно время была несколько приостановлена, так как немцы просчитались с сопротивлением Англии. Немцы рассчитывают весной Англию поставить на колени и освободить себе руки на востоке» [52; 323-324].

К тому же в повторном сообщении сроком начала войны назывался не март, а весна 1941 года [52; 324].

То, что информация о наличии у Германии плана войны с СССР стала достоянием советской стороны, является безусловным успехом нашей разведки. Но нельзя не отметить и тот факт, что информация эта носила всё-таки приблизительный, а то и просто неточный характер. Так, 18 декабря Гитлер не отдавал приказа о начале подготовки войны с СССР, а уже подписал готовый план этой войны. Были ошибочными и сведения о начале войны в марте 1941 года (даже изначально датой окончания приготовлений к войне с СССР в «Барбароссе» значилось 15 мая); и информация о том, что война с Россией начнётся только после того, как из войны будет выведена Англия (план «Барбаросса» исходил как раз из положения, что Советский Союз будет разгромлен ещё до завершения войны против Англии) [52; 324], [47; 697]. И это могло быть не только ошибкой, но и намеренной дезинформацией. Источник, от которого генерал В.И. Тупиков получал сведения, так и остался анонимным [88; 163-164].

Таким образом, точное содержание плана «Барбаросса» осталось для советской разведки неизвестным, кстати, как и само это наименование.

Очень характерным штрихом, подтверждающим указанное положение, является то, что решение о выдвижении войск внутренних военных округов ближе к западным границам СССР было принято только 13 мая 1941 года! Это при том, что первоначальной датой окончания приготовлений к войне с Советским Союзом в плане «Барбаросса» значилось 15 мая. Т.е. война могла начаться и в этот день и всего несколькими днями позже. Перенос удара на 22 июня был связан с Балканской кампанией гитлеровцев, которая была импровизацией. Возникает логичный вопрос: если советское политическое и военное руководство знало подробности плана «Барбаросса», то не поздно ли оно начало принимать меры к отражению агрессии?

На самом деле с «Барбароссой» выдвижение войск внутренних военных округов на запад и не было связано. Оно явилось реакцией на визит заместителя Гитлера по партии Р. Гесса в Лондон в мае 1941 года. 12 мая германское правительство официально объявило о том, что 10 мая Гесс тайно вылетел в Англию. В Москве визит Гесса был воспринят как очень тревожный сигнал. Его расценили, как попытку определённых кругов в нацистском руководстве добиться примирения с Англией и тем самым обеспечить Германии тыл для войны против СССР [15; 18]. Таким образом, возникла необходимость в усилении советских войск в западных районах страны.

Если же говорить о сроках нападения Германии на СССР, то нашей разведкой назывались самые различные даты. Вот их список: «после войны с Англией», «март 1941 года», «весна 1941 года», «15 апреля 1941 года», «конец апреля 1941 года», «1 мая», «4 мая», «начало мая», «14-15 мая», «20 мая», «конец мая», «начало июня», «15 июня», «середина июня», «около 15 июня», «во второй половине июня», «22 июня», «конец июня», «24 июня», «29 июня», «июль- август» [46; 62], [15; 24]. Впечатляет? Нас тоже.

Теперь поставьте себя на место советского руководства того времени. Такое обилие сроков, многие из которых прошли, и ничего не случилось. Так были ли у Сталина, Наркомата обороны и Генштаба «точнёхонькие» данные разведки? Мог ли Сталин безоговорочно им верить? Думается, что на оба вопроса ответом будет однозначное «нет». Отсюда и брошенная Сталиным фраза из процитированного нами отрывка из «Воспоминаний и размышлений» Г.К Жукова: «Не во всём можно верить разведке…».

Просим понять нас правильно. Мы не хотим принижать подвиг советских разведчиков и объявлять их работу неудовлетворительной. Нет. Мы преклоняемся перед мужеством этих людей и отлично понимаем, что они делали всё, что могли. Но, как представляется, возводить напраслину на советских лидеров и высших военных тоже несправедливо (мол, им точные данные предоставили, а они не отреагировали). Как это не прискорбно, не было никаких точных, однозначных данных. Не только не знали в точности планов войны Германии с СССР, не только была чехарда с датами нападения, но и само это нападение зачастую в сообщениях разведки ставилось под сомнение. Так, знаменитый Рихард Зорге 11 марта 1941 года сообщал, что война с СССР будет начата Германией только по окончании англо-германской войны, а 21 мая он передал в Москву, что «война между Германией и СССР может начаться в конце мая», но «в этом году опасность может и миновать [52; 357]. 17 июня Зорге доложил, что «война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе (германского посольства в Японии – И.Д., В.С.) не знает – будет война или нет» [52; 357]. До войны оставалось пять дней. И только 20 июня Зорге сообщил, что, по мнению германского посла в Токио, «война между Германией и СССР неизбежна» [52; 357].

А вот что сообщали агенты «Корсиканец» и «Старшина», служившие в Берлине в штабе немецкой авиации. 20 марта 1941 года «Старшина», сообщая о подготовке к войне с СССР, отмечал, что «имеется лишь 50% шансов за то, что это выступление произойдёт, всё это вообще может оказаться блефом» [52; 347]. 24 апреля «Старшина» и «Корсиканец» сообщили, что акция против СССР уступила место удару на Ближнем Востоке. После ряда сообщений о том, что война с СССР всё-таки состоится, 14 мая было сообщено, что нападение на СССР отложено. И только 16 июня сообщалось, что всё уже готово к нападению [52; 348].

По разведывательным и дипломатическим каналам в Москву широким потоком поступала информация о том, что Гитлер намерен продолжать войну с Англией и готовится нанести ей удар на Ближнем Востоке или предпринять высадку на Британские острова, что в нацистском правительстве идёт ожесточённая борьба между сторонниками войны с Британией и сторонниками войны с Советами, что позиция Гитлера в «русском вопросе» неопределённа, что, скорее всего, войны не будет, а будут германо-советские переговоры, к которым стремится Гитлер, что накапливание сил у советской границы – это всего лишь метод давления на СССР, чтобы сделать его на переговорах более уступчивым, что, наконец, если война и начнётся, то ей будет предшествовать нормальная дипломатическая процедура: жалоба, реплика, ультиматум и только потом –война [15; 19-23].

Сейчас известно, что все эти данные были результатом дезинформационных операций, проводимых германскими спецслужбами с целью маскировки агрессивных планов в отношении СССР. Дезинформация активно распространялась нацистами вплоть до 22 июня [15; 20]. Надо признать, что дезинформационные акции были проведены весьма успешно. Многие наши разведчики и дипломаты «попались на удочку» и «гнали» в Москву «дезу». Так что ошибки советской разведки вызывались не тем, что она была столь уж плоха, а тем, что германские спецслужбы в данной ситуации оказались «совсем недурны».

Итог всего этого для Советского Союза был очень печален: советское руководство было дезориентировано в отношении намерений Германии. Как сообщалось в МИД Германии из Хельсинки со ссылкой на дипломатический источник в Москве 17 июня 1941 года (!):

«В советской столице нет абсолютно никакой ясности относительно того, как будет дальше развиваться ситуация, но, в общем, там не верят в изменение германской «восточной политики»» [15; 22].

Т.е. в Москве не знали, что Гитлер не испытывает никаких колебаний в «русском вопросе», что война с СССР решена почти год назад. Не знали, а потому надеялись, что войны с немцами может и не быть, по крайней мере, в ближайшее время, в 1941 году. Полагали, что войну можно оттянуть дипломатическими манёврами. Отсюда и боязнь дать немцам малейший повод к развязыванию войны, опасения, что мобилизация и сосредоточение РККА в западных районах страны может спровоцировать немцев к удару по СССР. Вот потому-то Сталин и «притормаживал» военных.

 

Да, сейчас мы знаем, что советское правительство ошибалось, и ошибка эта сыграла роковую роль. Можно за данную ошибку упрекать Сталина и других членов правительства. Но, представляется, будет это упрёком из сегодняшнего дня.

Тут уместно сказать о том, что дезинформационная акция, предпринятая нацистами, запутала не только Москву, но дезориентировала правительства, дипломатов и спецслужбы многих стран. Господствующим стало мнение, что подготовка Германией нападения на СССР – это блеф. Мирное урегулирование германо-советских противоречий неизбежно. Оно является само собой разумеющимся. Со дня на день немцы пригласят Сталина или Молотова с визитом в Берлин и подпишут с ними в обмен на определённые уступки новое соглашение о мире и сотрудничестве [15; 23]. Любопытно, что в последние предвоенные месяцы даже союзники Германии по Тройственному пакту (Италия и Япония) не располагали точной информацией о намерениях фюрера [15; 20]. Исключение составляли лишь узкие группы лиц в политических и военных кругах Финляндии, Румынии и Венгрии, стран, которые должны были с самого начала принять участие в войне на стороне Германии. Но и для них германские планы в полном объёме, а также точная дата выступления вермахта против Советского Союза оставались тайной за семью печатями [15; 20].

Подобная ситуация запутанности в отношении намерений Гитлера в «русском вопросе» (когда «никто в мире,– как отмечал в своих воспоминаниях министр иностранных дел, а затем посол Румынии в СССР Г. Гафенка, – не мог дать ясный ответ на вопрос, чего же хочет Гитлер от России» [15; 28] ) продолжалась, буквально, до самого начала немецкого вторжения. В отчёте «бюро Риббентропа» (своеобразного «личного штаба» министра иностранных дел Германии) подчёркивалось, что иностранные дипломаты и журналисты, аккредитованные в германской столице, вплоть до ночи с 21 на 22 июня 1941 года «не решались давать твёрдый прогноз» относительно дальнейшего развития германо-советских отношений [15; 29].

Стали жертвой ошибки и британские спецслужбы и правительство. Об англичанах хочется упомянуть отдельно в связи с тем, что с конца 80-х годов ХХ века в отечественной (т.е. сначала советской, а затем российской) историографии укоренилось мнение, согласно которому, Черчилль ещё в апреле 1941 года предупреждал Сталина о нападении Германии на СССР. Отсюда делался вывод о прозорливости Черчилля и великолепной работе британских спецслужб (не в пример Сталину и спецслужбам советским, конечно).

Что ж? Посмотрим, о чём предупреждал британский премьер Москву в апреле 1941 года (письмо, написанное им 3 апреля, было предано Сталину 21 апреля):

«Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, то есть после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трёх из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это продвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов» [52; 355].

И, собственно, какое действие на Сталина должно было возыметь подобное предупреждение? О чём оно говорило? О трёх бронетанковых дивизиях, которые немцы хотели перебросить в Южную Польшу, да не перебросили. О том, что немцы сосредотачивают войска у советских границ, Сталин прекрасно знал и без Черчилля (ему об этом регулярно докладывали Г.К. Жуков и глава Разведывательного управления генерал-лейтенант Ф.И. Голиков). К тому же к 21 апреля, когда Сталин читал письмо Черчилля, на Балканы для войны с Югославией и Грецией немцы перебросили не только дивизии из Румынии, но из Польши, т.е. от границ СССР. Одним словом, ни о чём предупредить Сталина письмо английского премьера не могло. Более того, ряд современных исследователей (Г. Городецкий, М.Мельтюхов и даже Резун) расценивают данное послание не как предупреждение, а как попытку втянуть СССР в войну с Германией и получить от него помощь во время боёв на Балканах [52; 355]. Основания у учёных для этого имеются. Прежде всего, таким основанием являются мемуары самого Черчилля, где он честно признаётся, что буквально до середины июня 1941 года ни он, ни правительство, ни английская разведка не верили в возможность войны между Германией и Советским Союзом. Вот что он пишет:

«Сведения, которыми мы располагали относительно отправки из России в Германию больших и ценных грузов, очевидная заинтересованность обеих сторон в завоевании и разделе Британской империи на Востоке – всё это делало более вероятным, что Гитлер и Сталин скорее заключат сделку, чем будут воевать друг с другом. Наше объединённое разведывательное управление разделяло это мнение…23 мая это управление сообщило, что слухи о предстоящем нападении на Россию утихли и имеются сведения, что эти страны намерены заключить новое соглашение. Управление считало это вероятным, поскольку нужды затяжной войны требовали укрепления германской экономики. Германия могла получить от России необходимую помощь либо силой, либо в результате соглашения. Управление считало, что Германия предпочтёт последнее, хотя, чтобы облегчить достижение этого будет пущена в ход угроза применения силы. Сейчас эта сила накапливалась» [15; 23].

Сходное мнение, по свидетельству Черчилля, высказывали и начальники штабов британских вооружённых сил [15; 23]. « « У нас имеются ясные указания, – предупреждали они 31 мая командование на Среднем Востоке, – что немцы сосредотачивают сейчас против России огромные сухопутные и военно-воздушные силы. Используя их в качестве угрозы, они, вероятно, потребуют уступок, могущих оказаться весьма опасными для нас. Если русские откажутся, то немцы выступят»» [15; 23].

Далее Черчилль свидетельствует, что 5 и 10 июня английская разведка, отмечая военные приготовления немцев в Восточной Европе, затруднялась дать им определённую оценку, полагая, что они могут проводиться с целью добиться большей уступчивости Москвы в отношении германских требований [15; 23].

«И лишь 12 июня, – пишет Черчилль, – она (т.е. разведка – И.Д., В.С.) сообщила правительству: «Сейчас имеются новые данные, свидетельствующие о том, что Гитлер решил покончить с помехами, чинимыми Советами, и напасть»» [15; 23].

Данные утверждения Черчилля вполне подтверждаются документами английской разведки, с которыми в архиве работал Г. Городецкий [52; 355].

Как видим, британские правительство во главе со своим прозорливым премьером, разведчики и военные допускали те же ошибки, что и советские правительство, разведчики и военные. Правда, английское объединённое разведывательное управление, в конечном итоге, сработало эффективнее Разведуправления РККА и разведки НКГБ СССР, которые до самого вторжения так и не разгадали намерений немцев [52; 349]. Английские разведчики «раскусили» германцев за десять дней до начала войны.

Итак, мероприятия по мобилизации РККА, её сосредоточению и развёртыванию в западных районах СССР были сложны из-за больших расстояний, на которые надо было перебрасывать войска, уступающей европейской пропускной способности советских железных дорог, времени, которое требовалось на отмобилизование резервистов и средств транспорта (автомашин, тракторов, лошадей) (это всё технические сложности, создающие опасность проиграть мобилизационную гонку противнику), а также из-за того, что самоё проведение этих мероприятий могло, по мнению политического руководства страны, спровоцировать войну с Германией (политические сложности). В силу последнего обстоятельства проводить мобилизацию, сосредоточение и развёртывание надо было как можно более скрытно.

Собственно, в разделе IV своих «Соображений…» от 15 мая советские генштабисты и предлагали способ решения технических и политических проблем мобилизации: провести мобилизацию и сосредоточение войск у границы заранее под видом учебных сборов и выхода войск в летние лагеря (последнее обеспечивало маскировку этих мероприятий).

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43 
Рейтинг@Mail.ru