Игорь Юрьевич Додонов
«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн
Также хотелось бы обратить внимание на ещё один нюанс. Расхваливая «линию Сталина» в сравнении с «линией Мажино», Резун бесспорным минусом последней считает её придвинутость к французской границе [82;88]. Но при этом он всё-таки не упрекает французов в агрессивных намерениях в отношении Германии, т.е. не приходит к тому выводу, который он делает из размещения у самой границы укреплений советской «линии Молотова». Получается, что расположение оборонительных полос УРов в непосредственной близости от государственной границы само по себе подготовку к нападению не означает. У такого расположения могут быть и другие причины (политические, идеологические). В принципе, мы готовы согласиться с Резуном, что послевоенные мемуары советских военачальников (Г. К. Жукова, И. Х. Баграмяна, Л. М. Сандалова и других), в которых они приводят примеры дискуссий и обсуждений вопроса невыгодной оперативной конфигурации укрепрайонов по новой границе, могут быть попыткой замаскировать истинные цели такого строительства этих УРов. Все эти мемуары, строго говоря, аргументом против доводов Резуна быть не могут. Однако тот факт, что не одни русские «страдали грехом приграничного строительства укреплённых районов», а «страдали» этим и неагрессивные французы, свидетельством против резуновских построений очень даже может являться.
Продолжая разговор о «бутафорском» характере строительства «линии Молотова», снова обратимся к таблице №10.
Что сразу бросается в глаза? То, что утверждение Резуна относительно меньшей глубины УРов по новой границе в сравнении с УРами по старой, является искажением фактов. На самом деле всё было как раз наоборот: укрепрайоны «линии Молотова» имели большую глубину, чем укрепрайоны «линии Сталина». Если для последних глубина в 5 километров была в общем-то исключением (она была далеко не у всех УРов, а у тех, у которых была, существовала не по всему фронту), то для первых она становится нормой (5-6 км). Более того, укреплённые районы в Прибалтике имеют на некоторых участках глубину до 16 километров. Такого на старой границе и близко не наблюдалось.
Между прочим, в новых УРах начинают создаваться узлы обороны, т.е. те самые «фортификационные ансамбли», которые Резун «разместил» в «старых» УРах, хотя их там не было в реальности [38;152-153], [82;87]. Причём, создание узлов обороны происходило во всех без исключения укрепрайонах на новой границе. Их количество в укреплённых районах было различным (варьировалось от 1 до 17) [38;152-153].
Если подсчитать по таблице № 10 количество созданных и строящихся ДОСов на «линии Молотова», то оно окажется равным 5807.
Вот теперь сложите всё в голове (большую глубину новых УРов, создание в них узлов обороны, которых не было в УРах «старых», приближающееся к 6 тысячам количество ДОСов) и представьте, какую дорогостоящую, трудо- и ресурсоёмкую демонстрацию затеяли советское правительство и советские военные на рубежах СССР. Даже не зная уже цитировавшихся документов, можно сказать, что военное и политическое руководство страны Советов чрезвычайно серьёзно относилось к затеянной им на границе «акции маскировки своих намерений». И серьёзность эта заставляет усомниться в том, что перед нами всего лишь «отвлекающий маневр».
Любопытны документы, о которых мы ещё не говорили (или говорили не в связи с вопросом об УРах). Сама частота обращения на высшем военном и правительственном уровне к проблеме строительства и приведения в боевую готовность УРов говорит о многом. В феврале-марте 1941 года Главный военный совет дважды обсуждал вопрос о быстрейшем завершении строительства новых укреплённых районов. Чтобы как-то компенсировать недостающее в них вооружение, решили демонтировать часть артиллерийского вооружения со старых УРов и переместить его на западное и юго-западное направления, временно приспособив орудия под новые сооружения. В то же время на разоружённых участках было решено сохранить часть вооружения, так как старые укреплённые районы предполагалось использовать в военное время [14;86-87], [29; 214-215]. Причём, соответствующий приказ родился, как утверждает в своих мемуарах Г. К. Жуков, после острейшей дискуссии между высшими военными, в которую вынужден был вмешаться Сталин: против демонтажа вооружения в «старых» УРах выступали С. К. Тимошенко и он, Г. К. Жуков, за демонтаж – Г. И. Кулик и Б. М. Шапошников. Сталин поддержал последних [29; 214].
14 апреля 1941 года Генеральный штаб издаёт директиву следующего содержания:
«Несмотря на ряд указаний Генерального штаба Красной Армии, монтаж казематного вооружения в долговременные боевые сооружения и приведение сооружений в боевую готовность производится недопустимо медленными темпами.
Народный комиссар обороны приказал:
1. Всё имеющееся в округах вооружение для укреплённых районов срочно смонтировать в боевые сооружения и последние привести в боевую готовность.
2. При отсутствии специального вооружения установить временно (с простой заделкой) в амбразурные проёмы и короба пулемёты на полевых станках и, где возможно, орудия.
3. Приведение сооружений в боевую готовность производить, несмотря на отсутствие остального табельного оборудования сооружений, но при обязательной установке броневых, металлических и решётчатых дверей.
4. Организовать надлежащий уход и сохранность вооружения, установленного в сооружениях.
5. Начальнику Управления оборонного строительства Красной Армии немедленно отправить в округа технические указания по установке временного вооружения в железобетонные сооружения.
О принятых мерах донести к 25.4. 41 в Генеральный штаб Красной Армии.
Начальник Генштаба Красной Армии
генерал-армии – Г. Жуков
Начальник отдела укрепрайонов
Генштаба Красной Армии
генерал-майор – С. Ширяев»
[29; 215-216].
Во второй половине мая 1941 года были созданы «Соображения по плану стратегического развёртывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками». Так вот, этот «самый агрессивный» советский военный план в шестом своём разделе содержит следующие предложения:
«Одновременно необходимо всемерно форсировать строительство и вооружение укрепрайонов, начать строительство укрепрайонов на тыловом рубеже Осташков, Почеп и предусмотреть строительство новых укрепрайонов в 1942 году на границе с Венгрией, а также продолжать строительство укрепрайонов по линии старой госграницы» [72; 471].
То есть даже в плане нападения на Германию, каковым майские «Соображения…» и считает основная масса исследователей, советское командование никак не может отвлечь своих мыслей от укрепрайонов («старых», новых и даже ещё не запланированных к строительству).
21 мая Главный военный совет принимает постановление, по которому для обеспечения боевой готовности построенных и строящихся укреплённых районов должны быть сформированы в период с 1 июля по 10 октября 1941 года 110 артиллерийско-пулемётных батальонов, 6 артиллерийских дивизионов и 16 отдельных артиллерийских батарей [14; 87].
О том, насколько руководство страны придавало большое значение означенным мероприятиям, говорит факт дублирования постановления Главного военного совета от 21 мая 1941 года постановлением СНК СССР № 1468-598сс от 4 июня 1941 года: «Об укреплённых районах». В нём, в частности, утверждались сроки создания воинских формирований для вновь строящихся укреплённых районов:
«[…] 2. Формирование частей закончить к 1 октября 1941 года, проведя его в две очереди:
1-я очередь – на 45 000 человек к 1 июля 1941 года;
2-я очередь – на 75 000 человек к 1 октября 1941 года» [28;289], [72; 128]
Кстати, обратим внимание на дату « 1 октября». Российский исследователь Ю. Житорчук по поводу постановления от 4 июня 1941 года задаёт «резунистам» и сторонникам теории «превентивного удара по Германии» вполне обоснованный вопрос:
«Только зачем же нужно было тратить колоссальные материальные и людские резервы на окончание строительства оборонительных сооружений, если, как утверждает Резун, СССР уже через месяц собирался напасть на Германию? После чего все эти сооружения должны были бы стать абсолютно бессмысленными с военной точки зрения» [28; 289-290].
Мы немножко скорректировали бы вопрос Ю. Житорчука. Какие-то мероприятия в отношении подготовки УРов со сроком «1 июля 1941 года» ещё можно объяснить с позиций гипотезы о подготовке советского нападения на Германию в июле 1941 года (в данном случае, не суть важно какого нападения: агрессивного или превентивного). В конце концов, УРы на новой границе могли служить плацдармом для наступления. Находясь у самой границы, могли обеспечить мощную огневую поддержку в начальный момент этого самого наступления. Должны были прикрыть отмобилизование и развёртывание основных сил РККА, которые устремились бы на вражескую территорию вслед за силами Первого стратегического эшелона. Наконец, по большому счёту, нельзя совершенно исключить неблагоприятный сценарий развития событий: наш удар может быть отбит противником, противник может контратаковать, и тогда укрепрайоны выполнят свою непосредственную миссию, т.е. задержат вражеское наступление на границах страны, пока Красная Армия готовит второй удар.
Но вот что делать с датой « 1 октября», фигурирующей в постановлении? Немногим меньше половины новых артпульбатов формировались к этому числу. Причём, численность их должна была быть больше, чем артпульбатов, формируемых к 1 июля (75 000 человек против 45 000). Зачем они нужны к 1 октября, если с июля мы ведём наступательную войну? Для какой цели они будут сидеть в укрепрайонах? Это же натуральное распыление сил и средств.
Примечательно, что Резун «с сотоварищи» вообще не упоминает о постановлении от 4 июня, а упоминающие его сторонники теории «советского превентивного удара» говорят только о дате «1 июля», «скромно умалчивая» про 1 октября (см., например, Н. Савин «Разгадка 1941. Причины катастрофы», М., 2010, стр. 128).
16 июня 1941 года ЦК ВКП (б) и СНК СССР «в догонку» постановлению от 4 июня принимают специальное постановление «Об ускорении приведения в боевую готовность укреплённых районов» [14;87]. Последним постановлением партийное руководство и правительство страны стремились ускорить установку артиллерии и оборудования укрепрайонов. Для вооружения вновь создаваемых артиллерийско-пулемётных батальонов решено было взять:
а) за счёт «НЗ» тыловых частей – 2700 пулемётов Дегтярёва (ДП);
б) из мобзапаса Дальневосточного фронта – 3000 ДП и 2000 пулемётов «Максим» [72; 128].
Все эти приказы, постановления и планы, в купе с огромными масштабами строительных работ по линии новой границы, неоспоримо свидетельствуют о том, что УРы на новой границе создавались не «маскировки ради». Если «суету» непосредственно на месте работ ещё можно назвать демонстрацией, не учитывая больших средств, в данную «суету» вкладываемых, то появление важнейших документов, в том числе и совершенно секретных, демонстрацией никак быть не может.
Обращает внимание, что в своих произведениях Резун не упоминает ни один из вышеперечисленных документов. Понятно, почему: заведи разговор о всех этих приказах, постановлениях, планах, и тезис о «строительстве второй очереди», главная цель которого – усыпить внимание немцев, тут же, сам собой, выявит свою несостоятельность.
Впрочем, факты – вещь упрямая. И под их напором даже Резун в одной из своих последних книг («Беру свои слова обратно») вынужден признать, что укрепрайоны «линии Молотова» не были демонстрацией, а были вполне полноценными с технической точки зрения фортификационными сооружениями. Вот, например, что он пишет:
«Не в том беда, что ДОТы были непрочными или слабо вооружёнными, а в том, что гарнизоны не успели их занять. Вот пример из обороны УР № 6 (Рава-Русского) соседнего Юго-Западного фронта. Двухэтажный ДОТ «Медведь». В двух орудийных амбразурах – 76-мм пушки со спаренными пулемётами, кроме того, две пулемётные амбразуры со станковыми пулемётами. 22 июня 1941 года в этом ДОТе на два орудия и четыре пулемёта было три человека…Представим, что в этом ДОТе не два подзенмных этажа, а четыре, не два орудия, а пять, не четыре пулемёта, а десять. От этого вам легче будет, если вместо положенных по штату десятков людей в ДОТе три бойца. Если вместо взвода полевого усиления вокруг ДОТа в траншеях ни души? Если и траншей рядом нет?» [34; 163-164].
Одним словом, у прекрасной техники не оказалось вовремя людей, способных эту технику использовать, а сами по себе укрепления «линии Молотова» были совсем неплохи.
Что же касается судьбы «линии Сталина», то побасенка, подхваченная Резуном у П. Г. Григоренко, о том, что УРы этой линии якобы повзрывали и позасыпали землёй, никакой реальной основы под собой не имеет. Сам П. Г. Григоренко, хоть он и принимал участие в строительстве «линии Сталина» и дослужился до звания генерал-майора, на Советскую власть оказался очень обижен. Дело в том, что за свои преждевременные поиски исторической «правды» П. Г. Григоренко угодил в спецклинику МВД (попросту говоря, в «психушку»). Его бы и рады были выслать, как выслали другого историка-«правдоискателя» Некрича, да генеральские погоны мешали это сделать. Нетрудно себе представить, что начал писать «подлечившийся» бывший генерал после прихода «свободы» и «демократии» о той власти, которая его «лечила».
Тем не менее, П. Г. Григоренко затрудняется назвать причину, по которой «линию Сталина» «уничтожили»:
«Я не знаю, как будущие историки объяснят это злодеяние против нашего народа. Нынешние обходят это событие полным молчанием, а я не знаю, как объяснить» [82;91].
Фантазия у Резуна оказалась ещё более бурной, чем у П. Г. Григоренко. И причина «уничтожения» была найдена. Оказывается, «линия Сталина» мешала транспортировке войск и грузов в случае похода (т.е. агрессии) Красной Армии в Европу. Проходы, мол, между УРами были узковаты [82;103]. Давая такое объяснение, Резун совершенно не смущается даже тем обстоятельством, что сам же несколькими страницами ранее пишет о довольно широких промежутках между УРами, а на той же самой странице, на которой предлагает своё смешное объяснение, говорит, что эти промежутки-проходы вполне могли пропустить массу наступающих войск на запад. И вдруг они становятся узки! Причём, происходит это вследствие того, что планируется вторжение в Европу. А раньше, когда наступление, очевидно, планировали только до границы, то ширина проходов всех устраивала.
Не смущает Резуна и то, что пресловутые проходы между УРами были ведь не по нескольку сот метров, а достигали десятков километров. Изначально укрепрайоны прикрывали наиболее вероятные направления наступления противника, в частности, танкоопасные направления [14; 55]. Новые УРы в 1938-1939 и строились с целью сузить промежутки между укреплёнными районами. Но, опять-таки, до сотен метров их никто не сужал.
Потом. Уничтожить УР взрывами – это ещё не значит сделать местность, которую он занимал легкопроходимой. А куда денутся тысячи и тысячи тонн железобетона и искорёженной стали? Они ведь после взрыва в пыль не обратятся и по ветру не развеются. Их ведь нужно вывезти или закопать. Закопать нужно и воронки. Засыпка землёй тех сооружений, которые можно было не взрывать, тоже, как вы понимаете, требует определённых усилий. Но и это ещё не всё. Ведь железные и обычные дороги проходили как раз в проходах между УРами. По самим УРам ничего, кроме УРовских путей сообщения, не могло проходить. Так вот, чтобы местность, освобождённая от укрепрайонов и их обломков, могла послужить увеличению грузопотока в западном направлении на случай войны, на ней надо дороги-то ещё построить, проложить.
Словом, сказал «А», скажи и «Б»: просто взорвав укрепления «линии Сталина», транспортные коридоры не расширить. Нужны ещё кое-какие мероприятия, чтобы коридоры сначала, и впрямь, расширились, а потом стали в полном смысле транспортными. И понятно, что для всего этого нужны средства, люди, техника, время. Т.е. всё то, чего катастрофически не хватало для строительства оборонительной линии по новой границе. А здесь пришлось бы значительную часть ресурсов потратить на уничтожение «старых» укреплённых районов. Если вспомнить, что по утверждению П. Г. Григоренко и Резуна, взрывы на «линии Сталина» загремели только весной 1941 года, то вообще непонятно, как до 6 июля Сталин рассчитывал превратить территории, ранее перекрытые УРами в полноценные транспортные артерии? И чем этот Сталин только думал?
Но это всё соображения общего порядка. Теперь ещё немного фактов и документов.
Вернёмся к таблице №10. Мы специально ввели в неё столбец «Продолжительность обороны УР». Нетрудно заметить, что УРы по новой границе либо совсем не оборонялись, либо оборонялись недолго: как правило, день-два (исключение составляют новые УРы в КОВО, наиболее подготовленные к боевым действиям: они защищались от двух до шести дней).
Совсем другая картина с УРами по старой границе. Несмотря на то, что ни один из них к обороне толком подготовлен не был, почти все они дрались, минимум, по нескольку дней. Быстрее всего было сломлено сопротивление в полосе Новоград-Волынского УРа – через три дня. Защищались «старые» укрепрайоны и по десять дней (Полоцкий), и по две недели (Кингисеппский, Псковский, Летичевский, Коростеньский). А Киевский УР продержался с 11 июля по 18 сентября 1941 года, т.е. более двух месяцев.
Возникает вполне логичный вопрос: если «линию Сталина» всю взорвали, засыпали, «развеяли по ветру», то каким образом войска Красной Армии защищались в полосах её укрепрайонов? Ведь там ничего, кроме чистого поля или груды обломков, не должно было остаться. И заметьте, оборона «старых» УРов была не исключением, а правилом.
Ответ возможен только один: сооружения укрепрайонов «линии Сталина» стояли целёхонькие. Да, они были в основном разоружены, не имели специального оборудования. В УРах на старой границе практически не было гарнизонов. Но наличие фортификационных сооружений позволило «зацепиться» за них полевым войскам РККА и удерживать их до последней возможности.
По утверждению Резуна, укрепрайоны «линии Сталина» начали уничтожать ещё с осени 1939 года. Первоначально под этим уничтожением Резун понимает расформирование гарнизонов укрепрайонов, разоружение оборонительных сооружений, сдачу вооружения и оборудования на склады, консервацию. Такое понимание, в сущности, не противоречит тому, что происходило в действительности. Конечно, неплохо было рассказать и про директиву Генштаба, отданную ещё в начале 1940 года, которая предусматривала не единовременное упразднение и консервацию всех укрепрайонов на старой границе, а постепенное (по мере строительства УРов на новых рубежах), и сохранение Карельского, Каменец-Подольского и Могилёв-Ямпольского УРов в любом случае [14; 71-72]. Неплохо было бы поведать читателю об упразднении Полоцкого УРа только к июлю 1940 года (обратите внимание на дату – от осени 1939 года прошёл почти год) и новом его создании уже в октябре 1940 (под именем Полоцко-Себежского укреплённого района) [14; 77-81]. Не помешало бы упомянуть и о дискуссиях в Главном военном совете по поводу разоружения «старых» УРов, шедших ещё в начале 1941 года (см. выше). Картина получилась бы более объективная. Ясно бы стало, что укрепрайоны на старых границах не законсервировали все в раз. И более того, некоторые из них даже подвергали расконсервации.
Но Резун «идёт другим путём». Начинается рассказ про засыпку большинства оборонительных сооружений землёй и последующих их взрывах [82; 90-91].
Между тем, мы хотим обратить внимание на ещё один документ. 8 апреля 1941 года, когда, по мнению Резуна, укрепления «линии Сталина» на всём её протяжении «взлетают на воздух», Генштаб РККА отправляет командующим Западным и Киевским Особыми военными округами странно выглядящую на фоне взметающихся в небо столбов из земли, бетона и стали директиву:
«Впредь до особых указаний Слуцкий, Себежский, Шепетовский, Изяславский, Староконстантиновский, Остропольский укреплённые районы содержать в состоянии консервации.
Для использования указанных укреплённых районов в военное время подготовить и провести следующие мероприятия:
-создать кадры управлений укрепрайонов;
– для завершения системы артиллерийско-пулемётного огня в каждом узле обороны и опорном пункте создать площадки для дерево-земляных или бутобетонных сооружений, которые необходимо будет построить в первые десять дней с начала войны силами полевых войск;
– на основании проектов и технических указаний Управления оборонительного строительства Красной Армии рассчитать потребность вооружения и простейшего внутреннего оборудования;
– в расчёте сил, средств и планов работ учесть железобетонные сооружения, построенные в 1938-1939 гг. в Летичевском, Могилёв-Ямпольском, Новоград-Волынском, Минском, Полоцком и Мозырском укрепрайонах.
Начальнику Управления оборонительного строительства разработать и к 1.5.41 направить в округа технические указания по установке вооружения и простейшего внутреннего оборудования в сооружениях 1938-1939 гг.» [29;214-215].
Итак, перед нами очень интересный документ. Прежде всего, бросается в глаза, что в течение первых десяти дней войны должны делать полевые войска РККА, находящиеся к началу войны на линии старой границы: если не все они, то, во всяком случае, значительная их часть, не выдвигаться к новой границе, чтобы усиливать удар приграничных советских армий, а начинает усиленно возводить полевые укрепления в полосе недостроенных УРов 1938-1939 годов. Согласитесь, какая-то странная агрессия против Германии.
Далее. Совершенно очевидно, что УРы, строившиеся по старой границе в 1938-1939 годах, никто не взорвал. Они так и стояли недостроенные. И чтобы в мирное время ресурсы, которых остро не хватало, на них не тратить, их предполагалось быстро (за 10 дней) усилить полевыми укреплениями (дзотами и лёгкими дотами) силами тех же полевых войск после начала войны. Но при этом кадры управлений в этих укрепрайонах должны были быть воссозданы ещё в мирное время.
Кстати, у читателя может возникнуть вопрос: почему в директиве не упоминается Каменец-Подольский УР Киевского Особого военного округа? Он ведь тоже 1938-1939 годов постройки. Наверное, его-то и взорвали? Нет. Причина неупоминания Каменец-Подольского укреплённого района в директиве Генштаба от 8 апреля 1941 года – в другом. Этот укрепрайон не упразднялся. Свой статус укрепрайона он сохранил. Ни консервировать, ни тем более взрывать его никто не собирался.
По этой же директиве видно, что, по крайне мере, шесть из восьми УРов до 1938 года постройки, находившихся в ЗапОВО и КОВО, также пребывали в абсолютно «невзорванном» состоянии.
В мае 1941 года появляется сразу два документа, которые свидетельствуют о полном незнании высшим военным и политическим руководством СССР событий, происходящих на «линии Сталина»:
В «Соображениях…» от 15 мая 1941 года генштабисты предлагают «продолжать (выделено нами – И. Д., В. С.) строительство укрепрайонов по линии старой границы» [72;471].
А 25 мая 1941 года вышло постановление правительства о мерах по реконструкции укрепрайонов на старой границе [76;119].
И невдомёк было А. М. Василевскому, Н. Ф. Ватутину, Г. К. Жукову, С. К. Тимошенко, Молотову и Сталину, что на старой границе уже нечего продолжать строить и реконструировать, ибо там всё «взлетело на воздуси».
Принимая во внимание уровень неосведомлённых лиц, неосведомлённость эта выглядит всё-таки несколько странно.
Если же серьёзно, то, после всего вышесказанного, в качестве вывода рассмотрения вопроса об УРах «линии Сталина» хотелось бы использовать слова современного российского историка, который чрезвычайно точно и лаконично высказался по этой проблеме:
«…ДОТы «линии Сталина» никто перед войной не взрывал и землёй не засыпал» [76;119].
Эти слова дорогого стоят, ибо сказаны ни кем-нибудь, а М. Солониным, который чрезвычайно симпатизирует построениям Резуна и подобно ему во всех действиях советской стороны накануне и в начале войны ищет следы пресловутого плана «Гроза», называя его Большим Планом. Ищет в действиях, потому что в документах ничего найти так и не получается.
Но М. Солонин не был бы М. Солониным, если бы такое своё «признание» не сопроводил критикой в адрес…нет, нет, не Резуна, а советской историографии: «Вопреки легенде, тиражировавшейся многие десятилетия…» [76;119].
Ясно, что «тиражировать легенду многие десятилетия» Резун не мог. Это могли делать только советские историки и военные.
Но, объективно говоря, в советской исторической науке, тезис об уничтожении «линии Сталина» распространения не получил. Некоторые авторы, писавшие об этом на волне хрущёвской критики сталинизма, были справедливо раскритикованы. То же, что стало говориться в период перестроечного разгула «правдоискательства» уже никто не критиковал, но относиться ко всей этой «правде» надо крайне осторожно, ибо на 90% представляет она собой «бред сивой кобылы в морозную январскую ночь». И назвать её «советской историографией» уже нельзя.
Резун же, который из рассказов о взрывах «линии Сталина» сделал один из основных аргументов в пользу своей теории, и слова критики от М. Солонина за эти «взрывы» не дождался. Что поделаешь? «Рыбак рыбака видит издалека». Особенно, если это касается рыбаков, любящих половить рыбку в мутной водичке.
* * *
Аргумент третий. Сталин создал самые мощные воздушно-десантные войска в мире. Поскольку «воздушно-десантные войска предназначены для наступления» [82;111], то страна, которая имеет эти войска в значительном количестве, планирует вести агрессивные войны. И не иначе [82;111-118].
Однако сколько десантников было в РККА? По мнению Резуна, «к началу Второй мировой войны Советский Союз имел БОЛЕЕ ОДНОГО МИЛЛИОНА (выделено автором – И.Д., В.С) отлично подготовленных десантников-парашютистов» [82;111].
Для усиления впечатления Резун приводит следующие данные: у немцев численность ВДВ к 1 сентября 1939 года была 4000 человек, а «если подсчитать всех военных парашютистов мира на момент начала Второй мировой войны, то получается, что Советский Союз имел подготовленных десантников примерно В ДВЕСТИ РАЗ БОЛЬШЕ (выделено автором – И.Д., В.С), чем все страны мира вместе взятые, включая и Германию» [82;111].
В дальнейшем Резун излагает, как крепчала мощь сталинских ВДВ:
«Он (Сталин- И.Д, В.С) создал воздушно-десантные войска в 1930 году» [82;111].
«В 1938 году, предвидя «освободительные походы»,Сталин создает дополнительно шесть воздушно-десантных бригад численностью 18 000 парашютистов» [82;113].
«…создаются новые десантные подразделения: полки и отдельные батальоны.
В Московском военном округе, например, создавалось три полка трехбатальонного состава и несколько отдельных батальонов по 500-700 парашютистов в каждом батальоне» [82;114].
«… в апреле 1941 года в Советском Союзе тайно развернуто ПЯТЬ ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНЫХ КОРПУСОВ (выделено автором – И.Д., В.С). Все корпуса создаются в западных районах Советского Союза» [82;114].
Далее Резун повествует, против кого эти корпуса могли быть использованы: против Германии, Румынии, Чехословакии и Австрии [82;114].
«12 июня 1941 года в Красной Армии создается Управление воздушно-десантных войск, а в августе – еще пять воздушно-десантных корпусов» [82;114].
«Помимо воздушно-десантных корпусов, бригад и полков в составе обычной советской пехоты формировалось довольно значительное число отдельных парашютно-десантных батальонов» [82;115].
«Воздушно-десантные корпуса помимо обычной десантной пехоты имели мощную артиллерию и даже батальоны легких плавающих танков» [82;114].
«… с весны 1941 года … начали массовый выпуск десантных планеров» [82;120].
«…С-47 (военно-транспортный самолет, выпускавшийся в СССР по американской лицензии под именем Ли-2 – И.Д., В.С) выпускали в СССР настолько большими сериями, что некоторые американские эксперты считают, что в начале войны СССР имел этих самолетов больше, чем США.
Кроме С-47 Советский Союз имел несколько сотен устаревших стратегических бомбардировщиков ТБ-3, переквалифицированных в военно-транспортные самолеты … Их было достаточно много, чтобы поднимать одновременно несколько тысяч парашютистов и тяжелое оружие, включая легкие танки, бронеавтомобили и артиллерию» [82;121].
Подобные описания, конечно, завораживают. Но не может не насторожить одно обстоятельство: слов о мощи советских воздушно-десантных войск много, а вот конкретных цифр и данных мало. Сразу же возникают вопросы. Какова была численность созданных в 1930 году ВДВ? Неужто сразу миллион? Если в 1938 году создано дополнительно шесть воздушно-десантных бригад, то сколько их было до этого? Каков был численный состав, уровень подготовки и степень боеготовности 5 воздушно-десантных корпусов, созданных в апреле 1941 г., и других 5, созданных в августе 1941г. (если говорить более точно, то в сентябре [39; 83])? Десантных самолетов и планеров было много. А сколько конкретно?
Единственная конкретика, которую можно вынести из всех описаний Резуна, заключается в том, что численность воздушно-десантной бригады была около 3 000 человек, а отдельного парашютно-десантного батальона от 500 до 700 человек.
Попытаемся дополнить Резуна более точной информацией.
Прежде всего, скажем, откуда взялась цифра «более одного миллиона десантников-парашютистов». Оказывается, это все те, кто посещал ОСОАВИАХИМ (предшественник ДОСААФ) и совершил хотя бы один прыжок с парашютом. Нам абсолютно неизвестно, каким образом Резун произвел свой подсчет, но примем его на веру. Пусть более миллиона. Но разве следует из этого, что у нас есть ВДВ такой численности? Хочется спросить Резуна, а свято ли он уверен в том, что, скажем, в той же Германии, прыгали с парашютом только те 4 000 человек, которые оказались в воздушно-десантных частях вермахта к началу Второй мировой войны? Наверняка, таковых было больше. Так что же Резун не увеличит численность немецких десантников? Вообще, надо заметить, логика странная. Следуя ей, можно и всех трактористов, подготовленных в СССР «автоматом» объявить танкистами. И единственной причиной их подготовки считать планирование захватнической войны против Германии.
Правда заключается в том, что прыгать с парашютом в Советском Союзе стали, наверное, действительно в 1930 году, но воздушно-десантные войска были созданы только 12 июня 1941 года, то есть на пять лет позже, чем у немцев (у них они появились в 1936 году), а не раньше на шесть лет, как пытается нас убедить Резун. Десантные формирования в Красной Армии были, но, как войска, ВДВ оформились именно 12 июня 1941 года, когда приказом Народного Комиссариата обороны № 0202 было создано то самое Управление воздушно-десантных войск, о котором вскользь упоминает Резун [38; 16]. Акцентировать на этом событии внимание ему, конечно же, не с руки, так как, по его утверждению, воздушно-десантные войска существуют в СССР с 1930 года.
