banner
banner
banner
полная версия«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Игорь Юрьевич Додонов
«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Кстати, из общего количества БТ в РККА только примерно половина находилась в западных приграничных военных округах (около 3 800 машин). Вторая половина была разбросана по другим округам и входила в состав войск Дальневосточного фронта. На Дальнем Востоке – 465 танков БТ, т.е. там, где им, казалось бы, не место [38; 147]. Возникает логичный вопрос: почему советское командование не постаралось сконцентрировать все танки БТ в составе мехкорпусов западных приграничных округов?

Более того, складывается впечатление, что войска данных округов оно старалось укомплектовать танками новых моделей – КВ и Т-34, оказывая при этом предпочтение округам, призванным осуществлять главный удар: больше всего КВ и Т-34 мы видим в механизированных корпусах Киевского Особого военного округа. Здесь 4-й мк даже имеет количество КВ, близкое к штатному: 121 танк КВ при 126 по штату.

Оснащенность новыми танками в ЗапОВО гораздо хуже, чем в КОВО, но при этом общее количество Т-34 и КВ в ЗапОВО значительно превышает количество этих танков в трёх других приграничных округах (ЛВО, ПрибОВО и ОдВО).

Не вяжется всё это с построениями автора «Ледокола».

И вообще, представляется, что приводить фактическую укомплектованность мехкорпусов значительным количеством БТ в качестве аргумента в пользу резуновских писаний неправомерно. И дело тут даже не в том, что эта самая фактическая укомплектованность очень редко превышала штатную, а в том, что подобная аргументация предполагает какую-то «вывихнутую» логику советского военного и политического руководства. А «вывихнутость» логических построений – она для Резуна вполне нормальна. Но приписывать ее Сталину, Молотову, Тимошенко, Жукову, Шапошникову, Василевскому, Павлову и Мерецкову мы не склонны. Люди были очень здравомыслящие.

Судите сами. В июне 1940 года принимается решение о создании 8 мехкорпусов «новой организации» (т.е. тех, в которых 1031 танк). В октябре – ноябре 1940 года без всяких планов сформировали девятый мехкорпус (его создание «задним числом» внесли в коррективы к моблану на 1940 год). В феврале 1941 года началось формирование еще 21 мехкорпуса. Таким образом, общее их количество достигало 30. В них танков БТ было менее трети. Т.е., судя по всему, роль им отводилась скромная. Да и эти БТ предполагалось заменить на Т-34 в перспективе. К этому надо добавить, что заменять их пришлось бы волей-неволей, т.к. еще в начале 1940 года танк БТ был снят с производства, а заодно прекращено производство запчастей к нему. Производство это затем не возобновлялось. А посему где-то к середине-концу 1942 года почти все танки БТ должны были покинуть мехкорпуса по причине своего износа, ибо ремонтировать их было нечем.

Как в такой ситуации должно было рассуждать советское командование и лидеры страны, если бы они, и впрямь, задумывали агрессию против Германии по резуновскому сценарию? А вот как: «Пока наши новые мехкорпуса еще слабо укомплектованы и в них остается много танков БТ, и эти БТ еще на ходу, а на складах есть еще остатки запчастей к ним, то надо быстренько, не позднее 1941 года, устроить пиф-паф с Германией. А то уже в 1942 году агрессивность наших танковых соединений значительно упадет, и гонять по немецким автострадам со скоростью гоночной машины будет практически не на чем».

Другими словами, новые мехкорпуса при их полной штатной комплектации – помеха агрессии против Германии. Зачем их только создавали тогда?

Тут мы вплотную подходим к вопросу – какова была «старая организация» советских танковых войск?

Посмотрим.

На 1 сентября 1939 года в Красной Армии было четыре танковых корпуса. В состав каждого из них входили две танковые и одна мотострелковая бригады [13;367]. Общее количество танков в корпусе – 560 [47;373].

В то время в РККА имелись танковые бригады четырех типов: легко-танковая бригада – 278 танков БТ; танковая бригада – 267 Т-26; тяжело-танковая бригада – 136 Т-28, 37 БТ, 10 огнеметных танков (ОТ); бригада Т-35-94 Т-35, 44 БТ и 10 ОТ [13; 367].

Так вот. В состав танковых корпусов входили именно легкотанковые бригады, т.е. вооруженные танками БТ [13;367]. Остальные типы танковых бригад были отдельными.

У вас, уважаемые читатели, не складывается впечатление, что перед нами великолепнейший инструмент агрессии, который как нельзя лучше подходит к ведению той войны, страстное желание которой Резун приписывает советскому политическому и военному руководству? У нас складывается.

Смотрите, как могли бы действовать танковые войска РККА при такой своей структуре. Пехота при поддержке приданных ей танковых соединений (т.е. танковых и тяжелотанковых отдельных бригад) прорывает оборону противника. В прорыв входит танковый корпус. Короли скорости БТ сбрасывают гусеницы и мчатся вперед, полностью дезорганизуя тылы противника.

И, тем не менее, 21 ноября 1939 года, после детального изучения опыта действий танковых войск во время освободительного похода в Западную Белоруссию и Западную Украину, Главный Военный Совет принял решение об их реорганизации [5; 217]. Танковые корпуса были признаны громоздкими и трудноуправляемыми и подлежали расформированию. Организация танковых войск унифицировалась: в РККА оставались однотипные танковые соединения – бригады. Бригады, вооруженные танками БТ и Т-26 (в перспективе и те, и другие планировалось заменить на Т-34), состояли из четырех батальонов и имели в своем составе по 258 машин [5; 217]. Бригады средних (Т-28) и тяжелых (Т-35) танков намечалось в последующем перевооружить танками КВ, по 156 машин в бригаде [5; 217].

Этим же решением Главного Военного Совета в организацию сухопутных войск вводится новый тип соединения – моторизованная дивизия. По штату дивизия состояла из двух мотострелковых, танкового и артиллерийского полков, а также подразделений боевого и материально-технического обеспечения. Дивизии полагалось иметь 257 танков и 73 бронемашины [13; 217].

К маю 1940 года реорганизация советских танковых войск в основном была завершена: в составе сухопутных войск Красной Армии имелись четыре моторизованные дивизии и 39 отдельных танковых бригад (32 легкотанковых, вооруженных либо танками Т-26, либо БТ; три тяжелых, оснащенных танками Т-28, одна тяжелая с танками Т-28 и Т-35 и три бригады химических (или огнеметных) танков ОТ) [5; 217-218]. Это были полностью сформированные моторизованные и танковые соединения, обеспеченные материальной частью и подготовленными кадрами. Они могли быть использованы как для совместных действий с пехотой, так и для решения самостоятельных задач.

Кроме указанных соединений, имелись танковые полки, входившие в состав 20 кавалерийских дивизий, и танковые батальоны в 98 стрелковых дивизиях [5; 218]. И полки в кавдивизиях, и танковые батальоны в дивизиях стрелковых комплектовались легкими танками (БТ и Т-26).

Нелишне будет отметить, что советские моторизованные дивизии и танковые бригады 1940 года по числу боевых машин были равны немецкой танковой дивизии того же периода [5;218].

Итак, что мы видим? Во-первых, танковые корпуса, вооруженные только легкими танками прекратили свое существование в РККА в конце 1939 года. Т.е. Резун в своей зарисовке «войны, которой не было», вполне сознательно ошибается на полтора года, говоря «о целых корпусах, вооружённых быстроходными танками» [82;332]. Во-вторых, та организация танковых войск, которая предусматривалась решениями Главного Военного Совета от 21 ноября 1939 года, всё-таки оставляла в руках советских военных «инструмент агрессии» против Германии.

Танковые бригады, число танков, в которых равнялось количеству танков в немецких танковых дивизиях, бригады, в которых танки были собраны по принципу «специализации», если можно так выразиться (т.е. легкие танки с легкими (причем, однотипные), средние со средними, тяжелые с тяжелыми), были соединениями, вполне способными действовать в войне так, как они должны были действовать, по мнению Резуна (см.сценарий выше). Правда, есть одно обстоятельство: почему-то БТ и Т-26 планировали все-таки заменить на Т-34.

Но и этот «инструмент агрессии» с июня 1940 года начали ломать, создавая механизированные корпуса. На сей раз причиной ломки послужили впечатляющие действия немецких моторизованных корпусов, состоящих из танковых и моторизованных дивизий, в ходе кампании с Францией. Сталин посчитал нужным иметь подобные немецким механизированные соединения.

Первый раз «инструмент агрессии» устранили из-за его громоздкости и трудноупарвляемости. Но его хоть заменили другим вполне подходящим «механизмом агрессии». Второй слом ликвидировал и этот «механизм агрессии». Но на сей раз он заменялся тем, что на это «высокое звание», как мы видели, совсем не подходит – механизированным корпусом «новой организации».

В общем, эволюция структуры советских танковых войск идет в сторону, совершенно противоположную той, которая отвечала интересам войны с Германией по резуновскому сценарию. Надо было укреплять танковые корпуса и учиться ими управлять, а их расформировывают. Надо было увеличивать количество отдельных бригад, а их заменили мехкорпусами, которые еще более громоздки, чем «старые» танковые, а значит, надо полагать, еще более трудноуправляемы.

Тут сам собой напрашивается вывод, что мыслило советское военное и политическое руководство совсем не категориями грядущего нападения на рейх, а другими категориями. Оно заботилось не о подготовке агрессии против Германии, а об укреплении обороноспособности своей страны. Вполне возможно, что при этом принимались и ошибочные решения. Так, большинство исследователей считает ошибкой даже самоё создание мехкорпусов, а уж решение о доведении их количества до 30 иначе и не трактуется, как одна из причин, обусловивших наши поражения в 1941 году. Кто-то полагает, что просчет заключался в расформировании «старых» танковых корпусов. Но как бы там не было, ни одно из решений Сталина и высших советских военных, на наш взгляд, не говорит о том, что принималось оно с целью подготовки агрессивной войны против Германского рейха.

 

И еще одного вопроса нам бы хотелось коснуться, ведя разговор о советских «танках-агрессорах». Это вопрос о танке А-20. Скорее всего, большинство читателей, и не слыхало о такой машине. И ничего удивительного в этом нет. Танка с таким индексом на вооружении Красной Армии никогда не было. Дело не пошло далее опытного образца. Резун об этом танке пишет немного, но вкладывает в эти немногочисленные строки большой смысл:

«…Главное в другом (выделено нами – И.Д., В.С.). В 1938 году в Советском Союзе начаты интенсивные работы по созданию танка с совершенно необычным индексом «А-20». Что есть «А»? Ни один советский учебник на этот вопрос не отвечает. Возможно, после публикации моей книги коммунисты задним числом придумают некое толкование этого индекса, но пока для многих экспертов мира индекс остается нерасшифрованным. Я долго искал ответ на вопрос и нашел его на заводе №183. Это … локомотивный завод, который… кроме локомотивов, дает побочную продукцию. Не знаю, правильно ли объяснение, но ветераны говорят, что изначальный смысл индекса «А» – автострадный. Объяснение лично мне кажется убедительным. Танк А-20 – это дальнейшее развитие семейства БТ. Если у БТ главная характеристика вынесена в название, почему у А-20 главная характеристика не может быть вынесена в название? Главное назначение А-20 – на гусеницах добраться до автострад, а там, сбросив гусеницы, превратиться в короля скорости.

А теперь вспомним, что и в конце XX века Советский Союз не имеет ни одного километра дороги, которую можно было бы определить термином – автострада. 50 лет назад автострад на советской территории и подавно не было. И ни одно сопредельное государство не имело в 1938 году автострад. А вот в следующем,1939 году, Сталин пактом Молотова- Риббентропа расколол Польшу и установил общие границы с государством, которое имело автострады. Это государство называлось Германия.

Говорят, сталинские танки были не готовы к войне. Это не так. Они были не готовы к оборонительной войне на своей территории. Их просто готовили для войны на других территориях» [82;30-31].

Вот, собственно, и все, что поведал Резун об истории создания танка А-20. Информации практически никакой, зато опять комментарии в излюбленном им ключе: мол, танк для автострад, автострад в СССР не было и нет; следовательно, СССР хотел напасть на «бедненькую» Германию, где автострады есть. Словом, «песня новая, сказка старая». Что говорилось о БТ, то сказано и об А-20. Причём, интересно построено изложение: у читателя вполне может сложиться впечатление, что танки А-20 начали выпускать серийно. У того же из читателей, кто дочитал до данного места нашу книгу, вероятно, появится ответ на вопрос, почему с начала 1940 года прекратили выпуск БТ и запчастей к ним14: БТ подлежали замене на более совершенный скоростной танк А-20. Правда, то обстоятельство, что до 22 июня 1941 года в РККА так и не появилось на вооружении ни одного А-20, уже является вполне убедительным доказательством и того, что подобный вывод нашего читателя ошибочен, и того, что хитрое (иначе и не скажешь) построение изложения Резуном (напрямую не говорим, но создаём впечатление, что А-20 были приняты на вооружение Красной Армией) – не более, чем очередная его фальсификация.

После этого разговор об А-20 уже можно было бы и прекратить. Но чрезвычайно показательна история создания этого танка с позиций доказательства неправоты автора «Ледокола». Потому изложим эту историю несколько подробнее, чем в своем произведении делает Резун.

В октябре 1937 года (а не в 1938 году, как повествуется в «Ледоколе») заводу №183 было выдано задание на разработку совершенно новой колёсно-гусеничной машины. Первоначально она именовалась БТ-20, но позднее получила название А-20 [13; 349-350].

Что представляла из себя эта машина?

А-20 имел ту же самую 45-мм пушку, что и БТ, и не намного более тол-

__________________________________

14 Кстати, в строках, предшествующих процитированным нами абзацам из главы №3 «Ледокола», Резун допускает очередное искажение фактов (мы не сомневаемся, что делает он это абсолютно намеренно, ибо исказить и в данном случае ему очень выгодно): по его утверждению, с началом Великой Отечественной войны в СССР были сняты с производства плавающие танки (с чем мы не спорим) и, как это не удивительно звучит, танки БТ [82;30].

стую броню. Приходится полагать, что главное преимущество этой машины перед БТ заключалось в более высокой скорости. Но со скоростью у А-20 дело обстояло совсем плохо: все отечественные и зарубежные источники дружно указывают скорость танка А-20 как на колёсах, так и на гусеницах равной 65 км/ч [13;350]. Так какой же А-20 – «король скорости»? Танк, «выжимающий» 65 км/ч, на «короля скорости» никак не тянет. Да и вообще, зачем делать колёсно-гусеничный танк, который на колёсах передвигается с той же скоростью, что и на гусеницах? Противоречие для теории Резуна просто-таки убийственное.

Впрочем, данное противоречие можно снять, хотя и отчасти, и к тому же – с натяжкой. Для этого вернемся немного назад, к танку БТ. Вот что в «Ледоколе» пишется о его скоростных характеристиках:

«Первые БТ имели скорость 100 км в час… Советские источники дают цифру 86 км/час, иногда даже 70. Объяснение простое: на советских дорогах слишком мощный двигатель рвал силовую передачу, поэтому приходилось ставить ограничитель мощности. При действии на автострадах ограничитель можно было просто снять… Лучшие западные эксперты считают, что максимальная скорость танков БТ была не 70 км/час, а 70 миль/час (в одной сухопутной миле 1,609 км; получается, максимальная скорость БТ равнялась примерно 110-112 км/час – И.Д., В.С.)» [82;27].

Можно предположить, что и на А-20 стоял тот же ограничитель мощности, без которого скорость его на колесах была значительно выше. Каковы ее показатели без применения ограничителя, сказать трудно, т.к. испытания А-20 на западных автострадах не проводились. Однако поскольку самые скромные показатели скорости для БТ, которые дают советские источники (70 км/ч), все же выше показателей для А-20 (65 км/ч), то надо полагать, что без ограничителя мощности А-20 все же быстрее БТ по автострадам «гонять» не смог бы.

Конечно, с определенной долей условности, возможно произвести и следующие вычисления, взяв за основу резуновские 100 км/ч для БТ на колесах. На гусеницах скорость БТ составляла 52 км/ч, т.е. была практически в два раза ниже скорости этого танка на колесах. Если коэффициент 2 приложить к А-20 (65 км/ч на гусеницах), то выходим примерно на 130 км/ч на колесах. Вот это действительно король скорости! Ну, да и бог с ними, с этими километрами в час. Пусть их будет 130. Здесь мы готовы уступить Резуну, потому что дело-то, собственно, вовсе не в них, а в том, что танк А-20 не пошел в серию.

Продолжим рассмотрение истории создания этой машины.

К маю 1939 года был готов опытный образец танка, а к августу окончены его заводские испытания. Надо сказать, что танк полностью удовлетворял требованиям военных, а кое в чем даже превосходил их: первоначальное задание предусматривало установку 45-мм пушки, а на опытном образце стояло 76-мм орудие. Просто прекрасно! И начался серийный выпуск … танка Т-34. А-20 же «почил в бозе».

Что такое? Что произошло? И откуда этот Т-34 вообще взялся?

Дело в том, что, получив задание на разработку танка А-20, конструкторский коллектив завода № 183 в инициативном порядке решил параллельно разработать другую, чисто гусеничную машину. Видимо, подобная инициатива была одобрена сверху, т.е. самим Сталиным. Иначе такие работы вряд ли стали бы возможны.

Новый танк в документах значился под индексом «А-32».

В августе 1938 года на рассмотрение Главного Военного Совета РККА поступили проекты двух танков – А-20 и А-32. Военный Совет единодушно высказался за А-20, но Сталин предложил воплотить в металле и испытать оба варианта [13;353]. Принято считать, что Сталин прислушался к мнению танкистов, только что вернувшихся из Испании и утверждавших, что чисто гусеничный танк предпочтительнее колесно-гусеничного.

В сентябре 1939 года на полигон под Москвой прибыли колесно-гусеничный А-20 и чисто гусеничный А-32. Комиссию по приемке возглавлял сам нарком обороны К.Е. Ворошилов. После проведения испытания обоих танков на подмосковном полигоне комиссия отдала предпочтение А-32. По её представлению все работы по автострадному танку А-20 были свернуты, а гусеничный А-32 было решено доработать и запустить в серию. Серийно А-32 выпускался под другим именем – Т-34. 31 марта 1940 года знаменитая «тридцатьчетверка» была принята на вооружение РККА [13;354].

Обратим внимание на последовательность событий. Работы по А-20 свернули в сентябре 1939 года, т.е. до того, как прекратился выпуск БТ и запчастей к ним (начало 1940 года). Другими словами, схема «БТ снимали с производства, потому что предполагали заменить его А-20, но последний не пошел в серию» не работает. Зато явственно видна другая связь: БТ сняли с производства, потому что начался серийный выпуск Т-34.

Есть все основания говорить, что советские военные пересмотрели свои взгляды на танковую войну. Отныне в танке ценились не скорость, а защищенность, манёвренность (проходимость) и, конечно же, вооруженность. При этом скоростные показатели могли быть довольно скромными (максимальная скорость Т-34 – 51,2 км/ч [13; 349]).

Таким образом, история танка А-20 вовсе не подтверждает, а, как раз наоборот, опровергает теорию Резуна. Продолжатель семейства БТ, каковым являлся А-20 (тут Резун абсолютно прав), оказался, если можно так выразиться, «мёртворожденным ребенком». Семейство БТ было лишено возможности своего развития в сентябре 1939 года. А вскоре и всему семейству БТ была уготована участь превращения в большую груду металлолома. Краткость рассказа Резуна о танке А-20 совершенно понятна.

Подытожим.

1) 

Совершенно очевидно, что взгляд советских военных 30-х годов на

роль и назначение танков БТ отличался от взглядов Резуна на данный предмет. Да, БТ рассчитывали использовать в наступательной войне. Ничего удивительного в этом нет, если учитывать наступательную доктрину Красной Армии. Но наступательная не значит агрессивная. Хотеть наступать в войне, не значит – желать развязать эту войну.

Однако, как мы постарались показать, БТ мог быть использован и для обороны, а его применение на колесном ходу возможно было и на территории СССР, и на территориях сопредельных государств (Монголия, Польша), а не только на автострадах западных стран (прежде всего, Германии).

2) 

В конце 30-х – первой половине 1941 года структура советских

танковых войск претерпела изменения, которые сделали советские танковые войска менее всего пригодными для агрессии против Германии по сценарию, начертанному Резуном.

3) 

В том же направлении, что и эволюция танковых соединений, шла и

эволюция взглядов на танк, как боевую машину, на те характеристики, которыми должен он обладать. Направление этой эволюции – «от Резуна». Скорость перестали рассматривать, как главное достоинство танка. Предпочтение было отдано защищенности, манёвренности и вооружённости. История А-20 -убедительнейшее тому доказательство.

Что же остается от доказательной базы автора «Ледокола» по данному вопросу? На наш взгляд, абсолютно ничего.

Теперь с «грешной земли» «унесёмся в поднебесье» и поговорим о советском «самолете-агрессоре» – Су-2. Ему Резун также посвятил много вдохновенных строк в своем «Дне М» (глава 3 «Про Иванова», глава 11 «Крылатый Чингисхан», глава 18 «Невольники поднебесные»).

Поясним, причем тут некий Иванов. Вообще, это был один из псевдонимов Сталина. Но этим именем был назван, по утверждению Резуна, и проект разработки легкого фронтового бомбардировщика (проект «Иванов»).

«Однажды, в 1936 году, Сталин собрал авиационных конструкторов у себя на ближней даче, угостил со всем кавказским гостеприимством, а потом поставил задачу: построить самолет (лучший в мире, этого пояснять не надо) под названием «Иванов» », – так описывает Резун возникновение этого проекта [80; 367-368].

«Работы над проектом «Иванов» вели одновременно многие коллективы, в том числе под руководством Туполева, Немана, Поликарпова, Григоровича… Любой справочник по истории авиации дает исчерпывающий материал о том, что из проекта «Иванов» в конечном итоге получилось, и коммунистические исторки упирают на конечный результат, – продолжает Резун. – А я зову своих читателей разобраться в другом вопросе: не что получилось, а ЧТО ЗАМЫШЛЯЛОСЬ (выделено автором – И.Д., В.С.)» [80; 368].

Что же замышлялось? А вот что:

 

«Каким же рисовался Сталину идеальный боевой самолет, на разработку которого он отвлекает своих лучших конструкторов, как создателей бомбардировщиков, так и создателей истребителей? Сам Сталин объяснил своё требование в трёх словах – самолёт чистого неба. Если это не до конца ясно, я объясню в двух словах – крылатый шакал» [80; 369-370].

Резун сравнивает нашего «Иванова» с японскими бомбардировщиками и торпедоносцами Накадзима Б-5H1 и Б-5H2, большие массы которых 7 декабря 1941 года нанесли внезапный удар по американской военно-морской базе Пёрл-Харбор:

«В их конструкции и характеристиках нет ничего выдающегося, но во внезапном ударе они великолепны. По виду, размерам, летным характеристикам Накадзима Б-5H больше похож на истребитель, чем на бомбардировщик. Это дает возможность проноситься над целью так низко.., что промах при сбросе смертоносного груза почти исключен… самолеты используются плотными группами, как рои разъяренных ос… Бомбовая нагрузка самолета – меньше тонны, но каждый удар – в упор. Оборонительное вооружение самолета Б-5H относительно слабое – один–два пулемета для защиты задней полусферы. Оборонительного вооружения на ударных самолетах много не надо по той же причине, по которой не требуется сильного истребительного прикрытия: американские самолеты не имеют времени и возможности подняться в небо и отразить японское нападение. Б-5H – самолёт чистого неба, в котором самолётов противника или очень мало, или совсем нет…

А причем тут наш родной советский «Иванов»?

А при том, что он почти точная копия японского воздушного агрессора» [80; 370-371].

Но речь идет, «не о копировании, а о двух самостоятельных процессах развития… Если всем ученикам в классе задать одну задачу, то все правильные ответы будут одинаковы» [80; 372]. По этой причине «Ивановы» разных советских конструкторов (Немана, Поликарпова, Сухого) походили не только на Накадзиму, но и друг на друга. Все правильно, ничего удивительного в этом нет: «просто всем конструкторам поставили задачу создать инструмент для определенного вида работы, для той самой работы, которую через несколько лет будут делать японские самолеты в небе Пёрл-Харбора. А раз работа предстоит та же самая, то и инструмент для её выполнения каждый конструктор создает примерно одинаковый» [80; 372].

Однако, из всех «Ивановых» Сталин выбирает «Иванова» Павла Сухого, тот самый знаменитый Су-2.

Самолет этот ничем не блещет, по мнению Резуна, ни дальностью, ни защищенностью, ни высотностью, ни скоростью, ни бомбовой нагрузкой [80; 424;372-373]. «Странный вкус у товарища Сталина?» – вопрошает автор нашумевших псевдоисторических бестселлеров [80; 372]. И сам же отвечает: «Нет. Это стальная логика…» [80; 372].

В чем же эта «стальная логика» Сталина заключалась? Резун продолжает:

«Название самолета «Иванов» имело и еще одно значение.

«Сталин сформулировал задачу так: самолет должен быть очень простым в изготовлении, чтобы можно было сделать столько экземпляров его, сколько у нас в стране людей с фамилией Иванов» (Л. Кузьмина. Генеральный Конструктор Павел Сухой. С 57)…

Сталинский замысел: создать самолёт, который можно выпускать в количествах, превосходящих все боевые самолеты всех типов во всех странах мира вместе взятых. Основная серия «Иванова» планировалась в 100 000 – 150 000 самолетов.

Вот мы и подошли к главному.

Сталин планирует выпустить самолёт самой большой в истории человечества серией. Но это не истребитель. Это не самолёт для оборонительной войны. Это самолёт-агрессор»[80; 424-425].

«Сталинская логика проста и понятна: если внезапным ударом мы накроем вражеские аэродромы и тем очистим небо от его самолётов, то нам потребуется самолёт простой и массовый с мощным вооружением, главное его назначение – поддержка наших наступающих танковых лавин и воздушных десантов, воздушный террор над беззащитными территориями»[80; 426-427].

«Бомбардировщик в бою, особенно ближний бомбардировщик, действующий над полем боя и в ближайшем тылу противника, должен быть прикрыт истребителями. Если бы вместе с Су-2 было заказано соответствующее количество истребителей прикрытия, то Су-2 можно было использовать в любых ситуациях, например, для нанесения контрударов по агрессору, напавшему на Советский Союз. Но истребители в таких количествах не были заказаны, поэтому была только одна возможность использовать Су-2 в войне – напасть первыми на противника и нейтрализовать его авиацию. Без этого применять беззащитные Су-2 невозможно. Вот почему решение о выпуске минимум СТА ТЫСЯЧ (выделено автором – И.Д., В.С.) легких бомбардировщиков СУ-2 было равносильно решению НАЧИНАТЬ ВОЙНУ ВНЕЗАПНЫМ УДАРОМ ПО АЭРОДРОМАМ ПРОТИВНИКА (выделено автором – И.Д., В.С.) »[80; 428].

«Для удара по аэродромам у Гитлера были Ю-87 – это символ блицкрига. Советский аналог – Су-2» [80; 429].

100 000-150 000 Су-2! Да где же на такое количество самолетов летчиков-то набраться? Задавая подобный вопрос, Резун сам же на него и отвечает:

«Лётчиков Сталин подготовил в избытке. Правда, это были лётчики, которых учили летать в чистом небе…»[80; 433].

Глава 12 «Инкубатор» и глава 18 «Невольники поднебесные» «Дня М» как раз и повествуют о том, как этих «лётчиков-недоучек» готовили.

Для этого использовались, во-первых, аэроклубы ОСОАВИАХИМа. «К началу 1941 года,– утверждает Резун, – было подготовлено 121 000 лётчиков»[80; 437].

Во-вторых, лётчиков выпускали учебные заведения РККА, РККФ и ГВФ.

Количество учебных заведений ВВС с начала 1941 года как раз увеличивалось. Кроме того, сроки обучения в этих военных учебных заведениях сокращались. Как пишет Резун:

«Было решено оставить только четыре лётных училища с полным сроком обучения, но полный срок сократить до двух лет в мирное время, одного года –в военное.

55 лётных училищ – преобразовать в летные школы с короткой программой: в мирное время девять месяцев, в военное – шесть.

29 лётных школ – с предельно короткой программой: четыре месяца – в мирное время, три – в военное» [80; 443].

Все эти учебные заведения с учетом проведенных преобразований давали в год свыше 150 000 пилотов. «Годовая производительность выше 150 000»,– отмечает автор «Дня М» [80;445].

Конечно, подготовка основной массы наших лётчиков оставляет желать много лучшего, но:

«… высший пилотаж им был не нужен. Их же не готовили к войне оборонительной. Их же не готовили к отражению агрессии и ведению воздушных боёв. Их готовили на самолёт «Иванов», специально для такого случая разработанный. Их готовили к ситуации: взлетаем на рассвете, идем плотной группой за лидером, по его команде сбрасываем бомбы на спящие аэродромы, плавно разворачиваемся и возвращаемся. Этому можно было научить за три-четыре месяца даже невольника, тем паче, что «Иванов» Су-2 именно на таких лётчиков и рассчитывался. И если кто при посадке врубится в дерево – не беда: сержантов-лётчиков у товарища Сталина в достатке. И самолётов «Иванов» советская промышленность готовилась дать в достатке. Так что решили обойтись без высшего пилотажа и без воздушных боёв» [80; 492].

Легко заметить в рассуждениях Резуна о Су-2 противоречие: то самолёт «Иванов» предназначен для внезапной штурмовки немецких аэродромов и уничтожения на них основной массы немецкой авиации (т.е. он должен действовать так, как действовали японские бомбардировщики Накадзима при нападении на Пёрл-Харбор); то эту работу должны будут проделать в основном другие самолеты, а Су-2 будет потом уничтожать беззащитные с воздуха войска противника и терроризировать столь же беззащитные с воздуха территории вражеской страны.

Видел ли Резун подобное противоречие? Да, безусловно. Но поделать с ним он ничего не мог, поскольку причина его возникновения была объективна. Резуну оставалось только максимально закамуфлировать данное противоречие в словесном «болоте». Недаром повествование о Су-2 он «разбросал» по трем главам: глава 3 «Про Иванова», глава 11 «Крылатый Чингисхан» и глава 18 «Невольники поднебесные», – так легче «замаскироваться».

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43 
Рейтинг@Mail.ru