banner
banner
banner
полная версия«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Игорь Юрьевич Додонов
«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

23 ноября (6 декабря) 1917 года сейм провозгласил Финляндию независимой, а 18 (31) декабря независимость Финляндии признало советское правительство.

В январе 1918 года в Финляндии началась революция, переросшая в гражданскую войну. При посредстве немецких интервентов белофиннам удалось нанести поражение революционным войскам, после чего в стране был развязан жесточайший террор не только против революционеров и им сочувствующих, но и против всех русских, оказавшихся на тот момент в Финляндии. Причём, русское население в прямом смысле слова истреблялось без различия пола, возраста, рода занятий и социального положения [63; 208-209].

Подобно получившей независимость Польше, новоиспечённое финское государство свои отношения с Россией начало с того, что развязало против неё войну. Ещё 23 февраля 1918 года генерал К. Г. Маннергейм (бывший генерал царской армии) заявил, что «не вложит меч в ножны, пока не будет освобождена от большевиков Восточная Карелия» [63; 210].

15 марта Маннергейм утвердил так называемый «план Валлениуса», план войны против Советской России. Он предусматривал захват российской территории до линии Белое море – Онежское озеро – река Свирь – Ладожское озеро. При этом Финляндии отходили также область Печенги и Кольский полуостров, а Петроград должен был получить статус «вольного города» наподобие Данцига [63; 210]. В тот же день финский главнокомандующий отдал приказ добровольческим отрядам выступить на завоевание Восточной Карелии [63; 210].

15 мая 1918 года правительство Финляндии официально объявило войну Советской России [63; 210].

Активные боевые действия в Карелии велись, начиная с октября 1918, в течении всего 1919 года, до июля 1920 года. В их ходе финские войска несколько раз переходили в наступление, доходили даже до Петрозаводска, но неизменно отбрасывались в ходе контрнаступательных операций Красной Армии. Наконец, в июле 1920 года финны были выбиты с территории Карелии за исключением Ребольской и Поросозёрской волостей [63; 210-211]. Финское правительство село за стол переговоров, завершившихся 14 октября 1920 года заключением Юрьевского мирного договора, по которому Финляндии передавалась никогда не принадлежавшая ей область Печенги (Петсамо) [63; 211].

Но на этом финны не успокоились. Правящие круги в Хельсинки «бредили» идеей создания «Великой Финляндии». Разумеется, за счет земель Советской России. Уже в октябре 1921 года финны вновь вторглись в Карелию, на этот раз без всякого объявления войны. Формально в Карелии действовала не финская регулярная армия, а добровольческие отряды. Освобождала Карелию от этих «добровольцев» Красная Армия до февраля 1922 года. [63; 212-213].

После событий 1918-1922 годов отношения между СССР и Финляндией можно охарактеризовать, как очень прохладный мир. Финны, не отказавшись от мысли создать «Великую Финляндию» путем отторжения территорий у Советского Союза, занимали по отношению к СССР весьма враждебную позицию.

В «демократическую» эпоху искатели «исторической истины» запустили ставший очень расхожим миф о «маленькой безобидной Финляндии», которая только и делала, что боялась «советского тоталитарного монстра». Этот-то «монстр», в конечном итоге, её сильно обидел и толкнул в гитлеровский лагерь.

Уже «первые шаги» независимого финского государства должны были убедить читателя, что Финляндия, будучи и в самом деле небольшой, очень хотела стать больше. А посему вовсе не была безобидной. «Любой враг России должен всегда быть другом Финляндии», – эти слова, сказанные первым финским премьер-министром Пером Эвиндом Свинхувудом, стали принципом, которого правящие круги в Хельсинки придерживались в отношении Советской России [63; 214]. Руководствуясь этим принципом, Финляндия пошла на сближение с Японией, когда в 1933 году советско-японские отношения резко обострились. По дипломатическим каналам советское правительство получало информацию, что финские лидеры, так же как и польские, очень рассчитывают на крупномасштабную советско-японскую войну, чтобы самим поживиться за счет СССР [63; 215-216].

И финско-германское сближение, и военное сотрудничество начались, отнюдь, не после советско-финской войны 1939-1940 гг., а задолго до этого.

После поражения в Первой мировой войне Германия не могла иметь подводный флот. Для сохранения и развития научно-технического потенциала в строительстве подводных лодок в июле 1922 года в Гааге было основано конструкторское бюро ИВС (Ingenieurs kantoor voor scheepsbouw). Формально являясь частной фирмой, фактически оно принадлежало германским ВМС. На предприятии работало около 30 немецких инженеров и конструкторов, в целях конспирации уволенных с военно-морской службы [63; 227].

В 1930 году ИВС начало разработку подводных лодок для финского военного флота (причем, из германского бюджета для этой цели было отпущено 1,5 млн. рейхсмарок) [63; 227]. Построенные лодки («Ветихинен», «Весихииси» и «Ику-Турсо») после испытаний, проведенных немецкими экипажами, были включены в состав ВМС Финляндии. Эти субмарины стали прототипами для немецких лодок II серии И-1 – И-24 [63; 227].

В обмен на поставки меди и никеля финны получили от немцев 20-мм зенитные орудия и снаряды, договаривались о закупке боевых самолетов, осуществляли взаимные обмены визитами высокопоставленных генералов и офицеров, а в августе 1937 года даже принимали у себя эскадру из 11 германских подводных лодок [63; 228].

В середине 1939 года на территории Финляндии был создан германский разведывательный и контрразведывательный орган «Кригсорганизацьон Финляндия», условно именовавшийся «Бюро Целлариуса». Его основной задачей было проведение разведывательной работы против Советского Союза, в частности, сбор данных о Балтийском флоте, частях Ленинградского военного округа, промышленности северных областей европейской части Советского Союза [63; 228].

Шеф абвера адмирал В. Канарис и его ближайшие помощники генерал-лейтенанты Г. Пиккенброк и Ф. Бентивеньи, начиная с 1936 года, неоднократно встречались в Финляндии и Германии с руководителями финской разведки полковниками Свенсоном и Меландером, обменивались информацией о СССР и разрабатывали совместные планы [63; 228-229].

К началу 1939 года с помощью германских специалистов в «миролюбивой» Финляндии была зачем-то построена сеть военных аэродромов, способная принять в 10 раз больше самолетов, чем их имелось в финских ВВС [63; 229-230]. Кстати, любопытная деталь: эмблемой военно-воздушных сил Финляндии, так же как и танковых войск, была … свастика. Да, да, свастика, только не черного, как у немцев, а синего цвета. Случайно ли это?

Впрочем, справедливости ради, надо отметить, что Финляндия готова была воевать с СССР не только в союзе с Германией и Японией, но и в союзе с Англией и Францией. В принципе, с кем угодно, хоть с самим дьяволом. Но «карты легли» так, что Германия с Японией стали «ближе и родней».

Чтобы у читателя не сложилось впечатление, что мы тут излагаем исключительно содержание «изделий» сталинского агитпропа, приведем выдержки из донесений иностранных дипломатов (причем, особых симпатий к СССР не питавших). Так, польский посланник в Хельсинки Ф. Харват сообщал в Варшаву, что политика Финляндии характеризуется «агрессивностью против России… В позиции Финляндии к СССР доминирует вопрос о присоединении к Финляндии Карелии» [63; 219]. Ф Харват назвал Финляндию «наиболее воинственным государством в Европе» [63; 219].

Латвийский посланник в Финляндии, в свою очередь писал, что «в головах финских активистов… глубоко укоренился карельский вопрос. Эти круги с нетерпением ждут конфликта России с какой-либо великой державой, раньше с Польшей, а теперь с Германией или Японией, чтобы реализовать свою программу. Это движение… может когда-то послужить искрой, от которой загорится пороховая бочка». [63; 219].

Американский военный атташе в СССР полковник Ф. Феймонвилл докладывал 23 сентября 1937 года в Вашингтон:

«Самой крупной военной проблемой Советского Союза является подготовка к отражению одновременного нападения Японии на Востоке и Германии совместно с Финляндией на Западе» [63; 219-220].

Финны вовсе не боялись «тоталитарного советского монстра», как нас старательно пытаются убедить современные российские «демократы». Более того, они очень даже рассчитывали, что от этого «монстра» удастся «оттяпать» солидный кусочек земли для удовлетворения их, финнов, великодержавных амбиций. «Как же так? – спросит читатель – Финляндия, и впрямь, мала по сравнению с СССР. Как же она может не бояться его? Наверное, и союзов с его врагами она искала из страха перед ним? Пожалуй, правы исследователи, «стенающие» по Финляндии».

Во всех этих рассуждениях есть одна большая неточность. Они основаны на знании свершившихся фактов. Финляндия потерпела поражения от СССР в войне 1939-1940 гг. и войне 1941-1944 гг. Советский Союз показал финнам наглядно, что уж кому-кому, а не Финляндии с ним тягаться. Уж больно неравны силы. Но самим финнам это стало ясно только после двух проигранных ими войн. Однако отсюда не следует, что они понимали это до этого. Иначе войн бы просто не было. Современные исследователи, которые утверждают, что Финляндия, мол, не могла, смотрят на события тех дней сегодняшними глазами, демонстрируя полное нарушение принципа историзма. Они должны нам поведать, как финны в 20-х – 30-х годах оценивали СССР, а не излагать свои умозаключения, к которым они пришли, зная, чем все дело кончилось.

Вот что сказал еще в 1946 году президент Финляндии Ю. Паасикиви:

«В 20-х – 30-х годах Советская Россия была слаба и в Финляндии полагали, что она будет находиться в таком состоянии и должна быть оттеснена в восточный угол Финского залива, который настолько узок, что, как нам говорили русские в Тарту, в нем крупный корабль вряд ли может повернуться. Но в 1939 г. дело обстояло иначе» [73; 102].

Словом, «ошибка вышла».

 

Но ошибался в оценке СССР не один Ю. Паасикиви. Мнение этого политика совпадало с мнением финского правительства, а мнение правительства формировалось благодаря донесениям финской разведки. Разведка докладывала руководству Финляндии накануне советско-финской войны 1939-1940 гг., что в СССР 75 % населения ненавидит режим [56; 13]. Из этого вполне естественно следовало, что нужно только войти в СССР, а население само уничтожит большевиков и встретит «армию-освободительницу» хлебом-солью.

В свою очередь, генштаб Финляндии был уверен, что Красная Армия не способна не только на наступление, но и на оборону. К такому выводу финские генштабисты пришли, проанализировав действия Красной Армии в районе озера Хасан в 1938 году. Правда, разгром японцев на реке Халхин-Гол несколько омрачил радужное настроение финских военных, но, тем не менее, в их среде господствовало убеждение, что даже один на один Финляндия способна не менее шести месяцев вести успешную войну с СССР. Убедили они в этом и своих политиков. Те же не сомневались, что за такой срок сумеют привлечь на свою сторону какую-либо из великих стран в союзники [56; 13].

Поэтому планы войны с большим соседом у маленькой Финляндии были, как ни странно, наступательные. По этим планам, линия Маннергейма отражала удар русских с юга, а финская армия наступала по всему фронту на восток, в Карелию [56; 13]. Так же, как в 1918 году, финны рассчитывали в ходе боевых действий отодвинуть границу с Советской Россией на линию Нева – южный берег Ладожского озера – восточный берег Онежского озера – Белое море. Новая территория включала Кольский полуостров, при этом площадь Финляндии увеличивалась вдвое, а сухопутная граница с СССР сокращалась более чем вдвое. Она начинала проходить сплошь по глубоким рекам и мореподобным озерам [56; 14].

Для иллюстрации военных планов Финляндии очень показателен тот факт, что финны укрепили линией Маннергейма небольшой отрезок (около 100 км) границы с СССР на Карельском перешейке, практически в том месте, где по планам и должна была проходить их постоянная граница. А тысяча километров остальной границы даже эпизодически не укреплялась. Почему? Ведь если бы СССР хотел захватить Финляндию, то основной удар Красная Армия наносила бы из Карелии. Конечно, можно сказать, что у маленькой Финляндии просто средств не хватало, чтобы укреплять границу на таком огромном протяжении. Отчасти это верно. Но главное все же не в этом. Не имеет смысла укреплять границу с СССР в Карелии, если ты эту границу так и жаждешь перенести. Если ты строишь наступательные планы для осуществления на всем её протяжении. Вот тогда укреплять данные рубежи, и впрямь, «деньги на ветер бросать», ибо им уготована судьба – стать глубоким тылом.

Финны не только строили агрессивные планы в отношении Советского Союза, но столь же агрессивно и вызывающе вели себя. Много и возмущенно «правдоискатели» пишут о советской провокации в районе деревни Майнила, которая послужила официальным поводом для объявления Советским Союзом войны Финляндии. Напомним, что 26 ноября 1939 года у деревни Майнила был произведен артиллерийский обстрел советской территории, в результате которого было убито 4 и ранено 9 советских военнослужащих. Сейчас это событие безапелляционно трактуется, как дело рук НКВД. Мол, советской стороне нужен был casus belli («повод к войне»). В общем, дело темное и никаких документальных свидетельств на сей счет не имеется. «Обличители» СССР исходят из принципа «ищи того, кому выгодно преступление». Объективно оно было выгодно СССР. Один маленький нюанс: финны в ноябре 1939 года «с пеной у рта» доказывали, что никакой артиллерии у них на данном участке советско-финской границы не дислоцировалось. Но вот по данным советской разведки, полученным еще до инцидента (и на то есть документальные подтверждения) у финнов в 5 км от Майнилы (деревня находилась в 800 м от границы на советской стороне [73; 81]) в районе Яаккинен располагалась батарея, которая вполне могла накрыть своим огнем советские войска у Майнилы [63; 240].

Мы не беремся ни опровергать нынешнюю официальную версию данной провокации, ни подтверждать её. Речь сейчас о другом. Дело в том, что майнильская провокация не выглядела, в принципе, чем-то совсем необычным. На протяжении 30-х годов финны на границе с Советским Союзом провокации

устраивал неоднократно.

Так, 7 октября 1936 в 12:00 на Карельском перешейке в районе пограничного столба № 162 совершавший обход границы советский пограничник, командир отделения Спирин, был тяжело ранен выстрелом с финской стороны и вскоре скончался. Перед смертью он сообщил, что стрелявшие в него лица были в военной форме установленного в Финляндии образца. Переговоры по поводу урегулирования этого инцидента завершились лишь в ноябре 1937 года. Первоначально финские власти пытались отрицать свою причастность к убийству, но затем вынуждены были признать свою вину и выплатить компенсацию семье убитого [63; 220].

27 октября 1936 года в 10 часов двумя выстрелами с финской стороны был обстрелян председатель колхоза Вайда-Губа Колихманен [63; 220]. 30 октября 1936 года финские пограничники четырьмя винтовочными выстрелами обстреляли жилой дом и свинарник, расположенные на северной окраине Вайда-Губы. В памятной записке МИД Финляндии, переданной временному поверенному в делах СССР в Финляндии А.А. Аустрину 10 ноября 1936 года в ответ на советский протест, все эти случаи стрельбы отрицались [63; 221].

9 декабря 1936 года в 15 часов на участке петрозаводского погранотряда в районе погранзнаков № 439-440 с территории Финляндии из автоматического оружия был обстрелян наш сторожевой наряд [63; 221-222]. 12 декабря на участке заставы Майнила (!) сестрорецкого погранотряда в районе погранзнака № 66 был произведен выстрел по нашему пограннаряду [63; 222].

Последние 2 случая финны признали, объяснив первый тем, что «на расстоянии 300 м от границы стрелял финский крестьянин», причем, «вдоль границы, а не в направлении границы», второй тем, что «в 400 м от границы стрелял в птицу солдат финской пограничной охраны» [63; 222].

17 декабря 1937 года в 12:30 наш пограничный наряд заставы Тернаволок калевальского погранотряда подвергся в районе погранзнака № 690 обстрелу со стороны двух финских солдат, расположившихся на финской территории недалеко от границы [63; 222].

21 января 1938 года в 9:20 на участке шестой заставы Сестрорецкого района у погранстолба № 91 два финских пограничника нарушили советскую границу. При попытке нашего наряда задержать нарушителей, они оказали вооруженное сопротивление. В результате перестрелки один из финских пограничников был тяжело ранен [63; 222-223].

Неоднократны были случаи нарушения финскими самолетами воздушных рубежей СССР и проникновения финских судов в советские территориальные воды [63; 223-225].

Итак, Финляндия вовсе не трепетала перед Советским Союзом, вела себя в отношении него напористо и нагло и строила против него агрессивные планы. При этом она была готова на союз с любым противником Советского Союза, но к концу 30-х годов все больше стала ориентироваться на Германию.

В СССР прекрасно понимали, насколько уязвимы северо-западные рубежи страны. Особое беспокойство вызывал в этом отношении Ленинград. Прежде всего, сухопутная граница с недружественной Финляндией проходила всего в 32 км от города, делая возможным его обстрел дальнобойной артиллерией [63; 231]. Кроме того, по существу, Ленинград был практически беззащитен с моря. Для главных калибров артиллерии вражеских линкоров Кронштадт не был большой помехой (эта крепость к ХХ-му столетию практически утратила свое оборонительное значение). При захвате ленинградских гаваней подвоз войск морем превращал Ленинградскую область в район, из которого вражеская армия легко могла наносить удары в сердце СССР.

В Российской империи уделялось большое внимание обороне морских подступов к Петербургу. Финский залив и все подходы к нему в случае начала войны должны были перекрываться минными заграждениями, а задачей кораблей Балтфлота было уничтожение кораблей противника, пытающихся произвести разминирование. В период Первой мировой войны морская оборона Петрограда строилась именно по этому принципу.

Но царскому флоту защищать столицу империи было легче, чем советскому флоту защищать Ленинград. Дело в том, что Россия до революции контролировала и северный берег Финского залива (это как раз побережье Финляндии), и южный (это имперская Прибалтика). По обоим берегам залива стояли русские береговые батареи, прикрывавшие минные поля и не дававшие вражеским кораблям пройти мимо них к Петербургу, корабли Балтфлота базировались также на обоих берегах залива.

У ВМФ СССР подобных «шикарных» возможностей не было. Южный берег Финского залива почти весь принадлежал Эстонии, а северный – Финляндии. Мины, конечно, можно было поставить, но не защищенные с берега, они были бы моментально сняты.

Когда Гитлер в 1938 году начал реализацию своих агрессивных замыслов, Советский Союз, несмотря на довольно сложные отношения с Финляндией, просил финское правительство гарантировать, что оно окажет сопротивление немцам в случае их нападения на Финляндию. Для чего Советский Союз предлагал свои войска, флот и оружие. Финны отвергли это предложение. Произошло это в апреле 1938 года (т.е. после аншлюса Австрии) [56; 9], [73; 74].

СССР искал варианты. К осени 1938 года он уже не предлагал прямого договора, не предлагал войск, а лишь просил договор о защите берегов Финляндии Балтфлотом, если Финляндия подвергнется нападению немцев. Финны снова отказались [56; 9-10].

В октябре 1938 года, после Мюнхенского сговора, СССР предложил финнам помощь в постройке военно-морской базы на финском острове Гогланд (Суурсаари) в Финском заливе, а так же в обороне этого острова, если Финляндия сама не сможет её обеспечить. Вновь последовал отказ [56; 10], [73; 74-75].

Тогда Советский Союз попросил у Финляндии в аренду на 30 лет четыре маленьких острова в Финском заливе. Последовал отрицательный ответ [56; 10].

СССР выступил с предложением обменять эти острова на свою территорию. Разумеется, финны отказались [56; 10], [73; 75]. Но что интересно: как раз после последних советских предложений о переговорах, бывших тайными, узнал маршал Маннергейм. И он немедленно предложил финскому правительству … обменять не только запрошенные острова, но и территорию Карельского перешейка, о которой советская сторона даже не упоминала [56; 10]. Маннергейма не послушались. Видимо, и в военном ведомстве, и в правительстве Финляндии сидели «горячие финские парни» погорячее бывшего генерала русской императорской армии, а в тот момент маршала и главнокомандующего армии Финляндии. Конечно, Маннергейм внес свое предложение правительству не из-за больших симпатий к Советской России. Просто он, как грамотный в своем деле военный, не мог не признать военную обоснованность просьб Советского Союза. В то же время он понимал, что безопасность Финляндии от предложенного обмена территориями вовсе не пострадает. Наконец, в руки к финнам без войны попадала часть той самой Карелии, которую они так старались захватить, начиная с 1918 года. И тем не менее, доводы Маннергейма не убедили финское правительство.

В марте 1939 года, после того, как немцы поставили точку в самостоятельном существовании Чехословацкого государства и захватили у Литвы Мемель, Советский Союз ещё раз сформулировал предложения Финляндии: СССР гарантирует неприкосновенность Финляндии, предоставляет ей необходимую помощь против возможной агрессии, поддержит ходатайство относительно пересмотра статуса Аландских островов. Но, в порядке встречных мер, Финляндия должна будет сопротивляться любой агрессии, оказывать Советскому Союзу содействие в укреплении безопасности Ленинграда и с этой целью предоставить Советскому Союзу в аренду на 30 лет остров Гогланд и несколько других мелких островов в Финском заливе, на которых будут созданы не базы, а лишь наблюдательные посты. Ответ финской стороны был отрицательным со ссылкой на то, что принятие этих предложений нарушало бы суверенитет Финляндии и её нейтралитет [73; 75].

В конце марта – начале апреля 1939 года Советский Союз повторил свои предложения, дополнив их предложением об уступке финнами опрделенной территории на Карельском перешейке (разумеется, в обмен на большую территорию в Советской Карелии) [73; 75]. Маннергейм вновь высказался за принятие советских предложений, но его мнение финские лидеры не учли [73; 75], [63; 234].

Заметим, что описываемые события происходили ещё до заключения пакта Молотова-Риббентропа.

Так же вспомним, что, ведя переговоры с англичанами и французами с апреля 1939 года, Советский Союз постоянно выдвигал в список гарантируемых стран Финляндию.

Всё это с неоспоримой ясностью свидетельствует о том, что СССР заботился об обеспечении безопасности своих северо-западных рубежей, а вовсе не хотел захватить Финляндию, как ныне нас стараются убедить.

 

Но переговоры с англичанами и французами зашли в тупик. Советский Союз подписал договор о ненападении с Германией, а к нему – секретный дополнительный протокол, по которому Финляндия, наряду с республиками Прибалтики, оказывались в советской сфере интересов.

Как уже говорилось, 28 сентября 1939 года между СССР и Эстонией был заключен договор о взаимопомощи, в соответствии с которым на территорию республики вводились советские войска. Советскому Союзу так же предоставлялось право на размещение гарнизонов и сооружение военно-морских баз в Палдиски, Хаапсалу, на островах Эзель (Сааремаа) и Даго (Хийумаа) [63; 231]. Южный берег Финского залива стал более-менее защищен. Оставалась проблема северного берега.

5 октября 1939 года Молотов сделал предложение финнам прислать в Москву делегацию для переговоров. Переговоры намеревался вести лично Сталин. Это говорит о той значимости, которую придавали в советском правительстве «финскому вопросу». Ведь даже с немцами в августе и сентябре 1939 года переговоры вел Молотов.

Финны весьма своеобразно отреагировали на советское приглашение. 6 октября финская армия начала выдвигаться к границе с СССР. 10 октября началась эвакуация жителей из приграничных районов. 11 октября, в день, когда финская делегация прибыла в Москву, в Финляндии была объявлена мобилизация резервистов. За тот месяц, что шли переговоры, Хельсинки увеличили свою армию до 500 тыс. человек [56; 16].

Переговоры начались 12 октября. Советская сторона сформулировала свои предложения: СССР и Финляндия заключают локальный договор о взаимопомощи в деле совместной обороны Финского залива. Финляндия сдает в аренду СССР сроком на 30 лет часть мыса Ханко для организации на ней советской военно-морской базы, уступает принадлежащую ей часть полуострова Рыбачий и ряд островов в Финском заливе, а так же отодвигает границу на Карельском перешейке до линии Маннергейма с тем, чтобы расстояние от советско-финской границы до Ленинграда увеличилось до 70 км. В качестве компенсации Советский Союз предлагал гораздо большие по площади районы в Восточной Карелии (возле Реболы и Порос-озера; это как раз часть тех земель, которые финны так старались захватить в 1918-1922 гг.) [63; 231-233]. Общая площадь территорий, переходящих от Финляндии к СССР, составила бы 2761 кв. км, а от СССР к Финляндии – 5529 кв. км, т.е. в два раза больше [63; 233].

Переговоры шли довольно тяжело. Дважды они прерывались: 14 октября (с возобновлением 23 октября) и 24 октября (с возобновлением 3 ноября). Закончились они безрезультатно 9 ноября, а 13 ноября финская делегация покинула Москву. Советская сторона проявила в ходе переговоров достаточную гибкость, продемонстрировала свое желание идти на компромисс (до определенных пределов, конечно). Финны же заняли позицию жёсткую. Как верно заметил Ю.И. Мухин, именно финская сторона «вела переговоры с позиции силы». [56; 12].

В самом начале переговоров Советский Союз снял свое предложение о заключении договора о взаимопомощи, т.к. финны заявили о категорическом отказе от этого договора. По сути, в повестке дня оставались вопросы мыса Ханко и границы на Карельском перешейке. Надо заметить, что мысу Ханко, а точнее – защищенности северного берега Финского залива, советское правительство уделяло внимание даже большее, чем защищенности собственно Ленинграда. Сталин, оставив в стороне издевательское согласие финнов о «передвижке» границы на перешейке всего на 10 км вместо запрашиваемых Советским Союзом примерно 40 км (т.е. наша сторона готова была в этом вопросе к обсуждению и принятию взаимоприемлемого решения), сосредоточился именно на мысе Ханко. И уж чего он только финнам не предлагал! И разнообразные компенсации, и наивыгоднейшие для Финляндии торговые договоры [56; 11]. В ответ на категорическое заявление финнов, что чужую военную базу они на своей территории не потерпят, предложил выкопать поперек мыса Ханко канал, и сделать базу островом, предлагал купить на мысе кусок земли и этим сделать территорию советской. Наконец, получив отказ, предложил финнам купить несколько мелких необитаемых островов у мыса Ханко, о которых многие политики в Хельсинки даже не слышали. Все тщетно [56; 11].

Член финской делегации В. Таннер так вспоминал последний день переговоров (9 ноября 1939 года):

«Сталин указал на карте остров Руссарё: «Может быть, вы уступите хотя бы его?»

Как предписывали наши инструкции, мы ответили отрицательно.

«Тогда, похоже, ничего не выйдет. Ничего не выйдет», – сказал Сталин» [63; 237].

Т.е. советская сторона в конце переговоров ограничивала свои требования передачей всего одного (!) острова в Финском заливе и готова была обсуждать место прохождения границы на Карельском перешейке. Вот и обвиняй после этого Советский Союз в том, что он выдвигал Финляндии абсолютно неприемлемые требования, наносящие «страшнейший» ущерб её безопасности и суверенитету. С другой стороны, видно, что войны с финнами в Москве не хотели. Пойди Хельсинки навстречу минимальным предложениям Советского Союза, и никакой войны и не было бы. А это, в свою очередь, развенчивает миф об агрессивных русских устремлениях в отношении Финляндии.

Справедливости ради надо заметить, что не все финские политики проявляли чрезмерную «горячность» в отрицании советских предложений.

В принципе, склонен к компромиссу с СССР был глава финской делегации на переговорах Ю. Паасикиви, но его ограничивали жесточайшие инструкции, данные правительством Финляндии [63; 234-235].

Ещё 16 октября, во время совещания в Государственном совете, посол в СССР Ирьё-Коскинен высказал мнение, что если удовлетворить разумные оборонные требования правительства СССР, то война не вспыхнет [63; 235]. Его поддержал Маннергейм, заметив, что если Россия удовлетворится границей в 70 км от Ленинграда, то военные смогут разработать соответствующие предложения [63; 235]. Высказавшись против сдачи в аренду Ханко, маршал предложил альтернативный вариант. Сам Маннергейм позже написал в своих мемуарах об этом своем предложении следующее:

«Компромисса, пожалуй, и добились бы, пожертвовав некоторыми островами. В этой связи я назвал в качестве возможного объекта переговоров остров Юссарё, расположение которого предлагало русским хорошие условия к взаимодействию с фортами острова Найссаар (в 10 км к северу от Таллина – И.Д., В.С.), прилегающего к южному побережью Финского залива» [63; 235].

Позже Маннергейм высказался за передачу Советскому Союзу островов у мыса Ханко, о чем Сталин просил финнов на заключительной стадии переговоров. Причем, Маннергейм охарактеризовал это предложение русских, как значительную уступку с их стороны [63; 236].

Финского главнокомандующего трудно назвать другом Советского Союза, но ни он, ни другие здравомыслящие политики в Хельсинки не склонны были видеть в требованиях СССР предлог для развязывания агрессивной войны с Финляндией. Напротив, они признавали разумность советских предложений с оборонной точки зрения и отмечали готовность русских идти в переговорах на компромисс.

Увы, к компромиссам было не готово руководство Финляндии, и дело закончилось войной.

Примечательно, что после того, как финская делегация, покидая СССР, пересекла границу, финские пограничники устроили ещё одну вооруженную провокацию, обстреляв советский пограничный пост [63; 238].

Мы не будем описывать ход финской кампании Красной Армии. Сейчас стали выходить хорошие работы, освещающие этот вопрос (например, из последних – книга Б. Иринчеева «Оболганная победа Сталина. Штурм линии Маннергейма», М., 2010). Интересующихся отсылаем к ним. Здесь лишь заметим, что война для нас была хоть и короткой (30 ноября 1939 г. – 12 марта 1940 г.), но довольно тяжелой. Время было зимнее, местность благоприятна для обороны и очень проблемна с точки зрения наступления, финская оборона – подготовлена. Финны были мужественными воинами и дрались жестоко, упорно и умело. Маннергейм командовал своей армией довольно искусно. Тем не менее, после того как Красная Армия в конце февраля 1940 года, прорвала линию Маннергейма, финны запросили мира. 12 марта в Москве был подписан мирный договор на советских условиях. СССР получил право строительства военно-морской базы на полуострове Ханко. Вместо территории до линии Маннергейма на Карельском перешейке у финнов забрали весь перешеек с городом Випури (Выборгом). Границу почти на всем протяжении двинули в глубь Финляндии. В целом, к СССР отошли территории площадью около 40 тысяч кв. км [56; 16], [63; 250]. Это вместо менее 3 тыс. кв. км, которые Советский Союз просил на переговорах. Причем, естественно, что на этот раз Финляндии никто никаких территориальных и денежных компенсаций не предлагал. Когда Ю. Паасикиви завел речь насчет компенсации за передаваемую территорию, вспомнив, что Петр I заплатил Швеции по Ништадскому миру 2 млн. талеров, Молотов иронично заметил: «Пишите письмо Петру Великому. Если он прикажет, то мы заплатим компенсацию» [63; 251]. Да, Молотов был не только «железным» наркомом, но и человеком с хорошим чувством юмора.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43 
Рейтинг@Mail.ru