Анна Владимировна Носова
Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера
И все-таки оставаться на посту в ночь, когда на его семью ложилась еще одна тяжелая печать неискупимого греха, Умм просто не мог. Стоять закованным в нарядные доспехи истуканом у дверей королевской опочивальни, зная, что, возможно, в этот самый миг вершится страшное преступление?.. Нет, лучше уж переступить черту самому. Ведь только ему, Умму, и отвечать теперь за все, на что толкнули его самонадеянность и дерзкие притязания. И он ответит! Лишь бы остановить эту адскую колесницу злодеяний, пока она окончательно не переломила жизни тех немногих, кого Умм мог называть своей семьей.
Остановить ее – значит не дать свершиться мести отца.
Огни родного Овиона в эту ночь блестели куда ярче обычного, выписывая огненное кольцо вокруг недремлющей деревни. Это кольцо напомнило Умму Перстень – как же страстно он желал раньше туда попасть, и как теперь вся его душа рвется обратно! Лесную тишину сменили обрывки песен, визг и нестройный присвист дудок. Еще бы! Горидукх воцарился и здесь – не менее властно, чем в городе.
«Как в этом безумии отыскать свадьбу купцова сына?» – недоумевал Умм, спешиваясь с обессиленной лошади. Он и не заметил, как оказался на окраине деревни.
– Свадьба! Купеческая свадьба! Вы не знаете, где тут сегодня женятся? – кричал юноша в уши ничего не понимающих, осоловевших от маруги и буйных плясок крестьян.
Лишь один не по-горидукхски печальный дед, заприметив мечущегося Умма, схватил его за локоть и прошамкал, с трудом перекрикивая гром хоровых песнопений:
– Так у святилища, внучек, на том краю, поди. – И махнул рукой в противоположную сторону деревни, где одинокий треугольный купол сливался с темнотой ночного неба.
«Стало быть, святилище…»
Умм опрометью бросился в указанном направлении. Мысль о том, что он может опоздать, хлестала его куда безжалостней, чем опасения за последствия побега из караула. «Все это потом», – отмахивался он от любых мыслей, не связанных со свадьбой и отцом.
Старик и правда не обманул: пара молодых – жених в расшитом белом хитоне, невеста в красном платье с открытыми плечами и лилиями в волосах – уже возносили жертвы к алтарной чаше. Пока живые и невредимые. Их окружали родные, друзья и просто уличные зеваки, охочие до дармового угощения. Круг то смыкался, то размыкался, на головы новобрачных сыпался дождь из цитриновой крошки – на счастье и защиту от Скарабея.
«Ох, не Скарабея следует вам опасаться!..» – покачал головой юноша, высматривая в толпе фигуру отца. И – чтоб его! – никак не находил. Богатое свадебное гуляние, да еще и приуроченное к разудалому Горидукху, собрало здесь по меньшей мере пол-Овиона. Поди разыщи кого-нибудь в этом приплясывающем хороводе!
Круг меж тем замкнулся. Он бешено закружился под ритм скачущей галопом мелодии – значит, жертвы вознесены, клятвы верности даны, а в центре круга уже стоят новоиспеченные муж и жена. Радостные крики и возгласы чествования, заглушаемые пуще прежнего распалившейся музыкой, лишь подтвердили Уммово предположение.
«Неужели передумал? – пронеслось в голове юноши, когда он глядел на веселящихся гостей и все еще взлетающие к небу желтые искорки цитринов. – У отца ведь всегда было доброе сердце… По крайней мере, раньше».
Вдруг в движении хоровода что-то нарушилось. Какой-то едва заметный, скорее даже просто осязаемый сбой. Где же, в какой его части это случилось? Умм никак не мог разобрать, ибо вразнобой пляшущее кольцо продолжало свое ритуальное вращение вокруг молодых, увлекая «ошибку» за собой.
Один участник хоровода перестал танцевать. Другой начал с обреченной монотонностью двигаться вслед за ним, словно сломавшаяся деталь все еще работающего механизма.
Уже не думая о предосторожностях и маскировке, Умм бросился по следам «ошибки». Он чувствовал, что ею был отец, и этого вполне достаточно, чтобы бешеный ритм пульса опередил хороводное кружение.
Пульс-то, может, и опережал, да вот только ноги начали от волнения подгибаться. Юноша знал, прекрасно знал, что отец здесь – где-то буквально на полшага опережает его. Всего на полшага. В какой момент он подкрадется к сыну купца с мясницким тесаком в руках? Или навалится на дочку Сунха и в один миг придушит ее своими лапищами?
Умм понятия не имел. Он что было сил старался держать в поле зрения весь хоровод, а главное – тех, кто безмятежно целовался в его центре под одобрительные возгласы пляшущих.
И не зря старался. Только благодаря этому успел выхватить взглядом знакомый коренастый силуэт, резко выскочивший из набирающего обороты танца. Отец и вправду смахивал на сломанное колесо, отскочившее от телеги на полном ходу. Видимо, он был на этот раз трезвым, ибо действовал спланированно, а не по наитию: он решился на бросок мести именно тогда, когда кольцо хоровода в очередной раз сжалось вокруг венчающихся.
Чтобы не тратить времени на преодоление расстояния, а значит, не дать разгадать свой замысел раньше положенного.
Умм метнулся вслед за отцом, вкладывая в каждое движение больше силы и стремительности, чем было отмерено ему природой. Он кого-то толкнул, пробил в живом кольце брешь, кого-то случайно повалил.
Танец остановился, хоровод распался. Начались неразбериха и сумятица: крики, отчаянные жесты, вопли. Музыка, хоть и с небольшим опозданием, утихла, уступив гулу взволнованной, перепуганной толпы.
Главное – другое. Главное, что не опоздал Умм. Теперь, в отличие от того безумия в амбаре, он точно знал, что ему делать. Мощным ударом промеж лопаток – тренировки на Ладони пригодились! – юноша сбил уже замахнувшегося отца с ног, всем своим весом придавил к земле, одновременно борясь с его сопротивлением и пытаясь укрыть плащом.
– Лежи! Лежи тихо – и никто ни о чем не догадается! – шептал Умм, выкручивая отцовы руки так, чтобы тот уже не мог навредить ни ему, ни себе. – Это я, Умм! Твой сын! – И, чувствуя уже слабеющее сопротивление и успокаивающееся дыхание отца, сквозь слезы проговорил: – Я вернулся, отец. Теперь я никогда тебя не брошу. Все закончилось.
Не дожидаясь ни слов благодарности, ни прощения, Умм помог Бехиму подняться, набросил ему на голову свой плащ и, воспользовавшись занявшейся у святилища суматохой, обнял его ссутуленные плечи и повел окраиной деревни к коновязи. Отец шел покорно. Всю дорогу он, словно не веря, что Умм – настоящий, искоса поглядывал на него слезящимися явно не от дыма глазами и что-то бормотал себе под нос.
Уже подъезжая к Перстню, юноша разобрал в этом бормотании слова молитвы – благодарности Огненному богу за то, что уберег сына от гибели. А еще Умм заметил, что отец несколько раз задержал взгляд на его эмблеме стражника, которую он впопыхах забыл снять. От затаенной гордости, блеснувшей во влажных глазах отца, в сердце юноши разом расцвели все цветы огненной земли.
Расцвели – и так же быстро пожухли, оставив лишь горький привкус пепла и крови, когда у входа в замок Рубб резко схватил его за предплечье и наотмашь ударил по лицу. Отчаянно зазвенело в ушах – от боли и обиды. Не столько за саму пощечину, сколько за то, что получить ее пришлось на глазах отца.
Это был именно тот выбор и та жертва, на которую он сознательно решился, прекрасно зная, какой может быть расплата.
Именно поэтому Умм почти не удивился, когда Рубб сдернул с него эмблему королевского стражника и швырнул ее юноше под ноги. Все его крики о нарушении клятвы и священного долга, переходящие в отборную солдафонскую брань, доносились до Умма так, как будто он их уже слышал. А он действительно слышал – тысячи тысяч раз, когда готовил себя к событиям этой жуткой ночи. Слышал в голове, во сне, иногда даже сам высказывал их себе. Он был готов.
Но только не к тому, что все это произойдет перед отцом.
И уж тем более не к тому, что из-за его отчаянного, но благородного поступка этой ночью погибнет другой.
Подлинный король острова Харх.
Сквозь проемы складчатых гобеленов королевских покоев пробивались первые нежно-розовые лучи рассвета. Смешиваясь с кровью в чашах иссякших фонтанов, они создавали зловещую игру света, скользящую по комнате. Тела уже убрали, чтобы должным образом подготовить их к Пепелищу.
Снизу вместо песнопений и музыки доносился взволнованный гул толпы: словоохотливые хархи подхватили новую весть, словно голуби – хлебные крошки.
– Кафф умер!
– Подлинного короля больше нет с нами! – то тут, то там взрывалось отчаянными возгласами хархское стадо, столпившееся у подножия замка.
Закрыв глаза, Йанги полной грудью приняла тревожное дыхание нового дня. Дала ему пройти через легкие, заполнить себя до краев. Рядом ей что-то восторженно тараторил Бадирт, без конца пытаясь поймать ее взгляд.
Жрица выпустила воздух из легких – обратно он вышел не так легко, как ей бы хотелось, – и шагнула на террасу. Бадирт в окровавленном венце Каффа встал чуть поодаль, по правую руку от нее. Йанги неторопливо огляделась.
На мгновение ее черты дрогнули, по ним скользнуло смятение. Она еще раз глубоко вдохнула утренний, но уже нестерпимо жаркий воздух, призывая себя к хладнокровию. И, вопреки увиденному, выдержала удар.
Жрица вознесла руки высоко над головой и, сложив пальцы ритуальным треугольником, в полном молчании торжественно осенила этим знаком толпу. Бадирт, отозвавшись на чуть заметный кивок головы, подошел ближе и встал за левым плечом Йанги. Толпа – один хархи за другим – рухнула на колени, слившись от скорби и осознания величия момента в единое море преклоненных рыжих голов.
Над этими головами в посветлевшем нежно-голубом небе прямо из-за моря ползло исполинских размеров созвездие. В своих ворсистых лапах, похожих на шесть смертоносных молний, оно несло Харх дары – подрагивающие далекими вспышками спирали слепящих смерчей.
Звездный Ящер исчез, словно его никогда и не было.
От Перстня до самого Яшмового леса – ни клочка свободной земли. Замок-гору плотным кольцом окружила дикая армия врахайи, расчерчивая утренний воздух огромными полотнами с профилем Окайры.
И Шагг, Огненный его побери, оказался прав: кочевникам не было числа.
Их – тьмы.
