Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел
– Ничего, – улыбнулась Женя. – Это можно и сейчас сделать.
– И в справочной надо будет посмотреть, – кивнул Тим. – Там есть что на английском или только по-русски?
– Я не посмотрела, – смутилась Женя.
Тим кивнул и улыбнулся.
– Спросим у библиотекаря. Её Алёной зовут, так?
– Да, – кивнула Женя. – А пожилую – Нина Алексеевна.
Тим шевельнул губами, повторяя про себя имя.
– А что, – сказал Эркин, – до ужина погуляют, а мы посмотрим. Может, – он поглядел на Женю, – и решим сегодня.
– А чего ж нет, – поддержал его Тим. – Фрукты получили, можно ехать.
Все рассмеялись. Да и во всём лагере сегодня царило веселье. День Благодарения здесь никто не праздновал, но настроение – то ли из-за солнечной погоды, то ли из-за фруктов – было праздничным. Даже то, что дети сегодня с молока вышли перемазанными как никогда, не уменьшило общего веселья.
– Господи, – Женя носовым платком вытирала Алисе щёки, – ты что, умывалась бананом, что ли?
– Ну-у, – неопределённо протянула Алиса, косясь на Дима, с которым проделывала ту же операцию Зина.
– Понятно, – вздохнула Женя. – Пошли мыться.
Зина кивнула.
– Да уж. Это надо уметь так вымазаться. Катя, не трогай платок, его ж не отстираешь потом.
Зина решительно взяла детей за руки и повела к бараку. Тим и Эркин переглянулись, и оба улыбнулись.
– В библиотеку? – спросил Эркин.
Тим кивнул.
– Попробую. Может, и узнаю чего. Пошли?
– Пошли, – согласился Эркин.
Вдвоём они направились к административному корпусу.
– Загорье – так Загорье, – негромко говорил Тим. – Будет жильё, я и думать не стану больше. Рвать надо отсюда. Я два раза в город выходил, дважды и… встретил.
Эркин зло усмехнулся.
– Я тоже. Как вышел, так и встретил. Тебя часто продавали?
– Меня в аренду сдавали, – угрюмо ответил Тим.
Эркин понимающе кивнул.
– Ясно. Плюнь и разотри. Уедем и всё, и оборвано.
– Да. Только на это и рассчитываю. Понимаешь, – Тим судорожно сглотнул, – понимаешь, я сегодня не просто так, я не трус, не думай, просто…
Но они уже вошли в корпус, и Тим замолчал. Эркин ни о чём его не спрашивал. Захочет Тим, так сам и скажет.
Увидев их, Алёна улыбнулась.
– Здравствуйте, что вы хотите узнать?
– Здравствуйте, – Эркин слегка выдвинулся вперёд и улыбнулся. – Мы бы хотели узнать про Загорье. Город в Ижорском Поясе.
– Пожалуйста-пожалуйста, – она пошла к стеллажам с книгами.
– Если можно, на английском, – попросил Тим.
Алёна полуобернулась к нему.
– Справочная литература только на русском. Но я вам всё расскажу.
– Будем вам премного обязаны, – сказал по-английски, склонив голову, Эркин.
И сам удивился, что ему удалось закончить эту фразу без положенного и, казалось, навечно вбитого в него обращения: «Мэм». Тим ткнул его в бок и подмигнул, когда он обернулся. Алёна тоже улыбнулась, вытаскивая с полки несколько брошюр.
Когда Женя и Зина, умыв детей и отправив их гулять, пришли в библиотеку, Алёна уже заканчивала рассказ про Загорье. Зина и Женя тихонько подсели рядом с мужьями и молча дослушали.
– Ну вот, – Алёна улыбнулась и обвела взглядом своих слушателей. – Вот такой это город.
– Большое спасибо, – поблагодарил Тим и встал, а за ним вскочила и Зина.
Встал и Эркин, вежливо помог встать Алёне и Жене.
Когда все четверо попрощались и вышли, Алёна, ставя на место брошюры, тихо, как про себя, сказала:
– Ну, до чего же красив.
Слышавшая это Нина Алексеевна молча кивнула и вздохнула.
В коридоре Эркин посмотрел на часы.
– Успеем запрос сдать?
– Успеем, – решительно сказала Женя. – Так что, Эркин, Загорье?
– Выбирай, не выбирай, а ехать надо, – Эркин улыбнулся. – Загорье не хуже, а будет ли лучше… там увидим.
– Согласен, – кивнул Тим. – Зина, как?
– Куда ты, туда и я, Тимочка, – засмеялась Зина.
– Ну всё, решили – так пошли, – сказал Эркин, беря Женю под руку.
– Пошли, – улыбнулся и тут же стал серьёзным Тим.
Времени у них оставалось уже в обрез. Из комнат выходили люди. До ужина всего ничего. А ещё найти и умыть к ужину детей. Так что надо спешить. И нечего – резину или чего там ещё говорят – тянуть. Решили? Так решили.
Атланта
Особняк Говардов
Вечер Дня Благодарения. Традиционный семейный ужин с традиционным главным блюдом – традиционной индейкой. В традиционном благопристойном молчании. Вот только в огромной столовой в огромной люстре светятся лишь две лампочки, так что не только углы, но и стены неразличимы в сумраке, почти темноте, а за огромным столом сидят три человека.
Говард привычно, не задумываясь над совершаемыми действиями и произносимыми словами, прочитал молитву и нарезал индейку. Сидящих с обеих сторон от него внучек он словно не замечал. Как и всего остального.
Маргарет вертела в руках бокал с соком – старый дурак решил: до совершеннолетия никакого алкоголя! – и насмешливо поглядывала на сестру. Вот дура, нос распух, глаза красные, опять ревела. Как же, ни мамочки, ни папочки, ни братика, ни дядюшек за столом нет, и никогда не будет. Никак не поймёт, что только потому у них теперь есть шанс: они единственные наследницы. Всего. И пусть не понимает. Тогда наследница будет одна, единственная. Что и требовалось. Если удастся сбагрить сестрицу в психушку, то и без проблем. Но старик упрётся. Ему нужны мы обе. Чтобы рвали друг другу глотки под его присмотром. Ну ничего, старый пердун тоже не вечен, придёт и её час. Вот тогда… а пока пускай сестричка хнычет.
Как по заказу Мирабелла слишком громко всхлипнула, и Говард недовольно посмотрел на неё. Мирабелла судорожно сглотнула и пролепетала:
– Прости, дедушка, я просто вспомнила…
– Это твои проблемы, – холодно ответил Говард.
– Да-да, я понимаю…
Маргарет удовлетворённо улыбнулась, но промолчала. Старик быстро и очень внимательно посмотрел на неё. Да, эта – Говард. И своего не упустит, и чужое прихватит. Пожалуй,… нет, пока лучше придержать. Пока… Проклятье, как всё сегодня одно к одному… Сначала эти скоты у склада. Мелочь, пустяк, но именно такие мелочи потом оборачиваются… нет, не неприятностями, а трудностями. Хантер, конечно, будет молчать. Но только пока его не спросят. Проклятье! Этот ублюдок, разумеется, понял главное: можно больше не бояться. Держать можно любого. Либо страхом, либо деньгами, главное не перепутать кого чем. Но денег нет, и тратить их, даже если бы были, на поддержание страха нерационально. А страх… без частого и наглядного подкрепления условный рефлекс угасает. Бледные губы старика шевельнулись в угрожающей улыбке, и на этот раз даже Маргарет всё поняла и сделала лицо «очень послушной девочки».
Старик этого не заметил, и ужин закончился в чинном и благопристойном молчании. Девочки сразу попрощались, пожелали спокойной ночи и ушли к себе. В столовую вошёл Джейкоб убрать со стола и получить инструкции на следующий день. Из многочисленной прислуги – рабов и наёмных – остались трое. Джейкоб – раньше дворецкий, а теперь всё и про всё, и двое его подчинённых. Кухарка Глория, а теперь экономка, горничная и так далее, и Стенли – шофёр, автомеханик, садовник, электрик и тоже так далее. Почему остались именно они, или почему Джейкоб оставил именно их, и кому они – все трое – теперь служат, куда отправляют собранную информацию… Конечно, это надо выяснить, но не сейчас. Чтобы спрашивать, надо быть уверенным, что ответят. Чтобы ответили… опять же нужны деньги или страх. Так что пока надо просто учитывать это в своих раскладах. На завтра? Всё как обычно.
– Можете отдыхать, Джейкоб.
– Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи.
В кабинете – святая святых дома Говардов – всё как обычно, по заведённому много лет назад порядку. «Не ложись спать, не закончив дневных дел. Бодрствуй в труде», – усвоенная в детстве фамильная заповедь. Письменный стол пуст. Тоже давнее правило: «Ничего лишнего». И личного. Там, куда могут заглянуть чужие глаза.
Говард сел за стол, развернул свежий лист биржевых котировок и невидяще уставился в ряды столбцов и строчек. Это всё мишура, шелупонь, как любят говорить аризонские ковбои. «Главного глазами не увидишь». Итак, мысленно расчертим лист на две колонки. Плюс и минус. И внесём события дня.
Минусов больше чем плюсов. Опять расходы превышают приход, и, следовательно, прибыль стала убытком. По деньгам. Деньги за фрукты ушли официальному владельцу. А это… нет, раньше никаких проблем не было: автоматический перевод на другой счёт, оттуда дальше и через несколько стадий аккумулировались на одном из безымянных. А теперь вся автоматика полетела к чертям, русские сволочи подгребли всё безымянное как бесхозное, а офисные крысы без приказа не шевельнутся. Вернее, выполнят любой приказ. Своего начальства. А оно теперь боится русских. Проклятье. Сколько труда, времени и денег ушло на то, чтобы в банках остались только послушные. Они и остались. И послушно подчинились русским. «Ночной урожай» лежит и ждёт своего часа. Он даст живые наличные деньги. Но реализация через аукционы опять же требует посредников. Один уже отказался. Видите ли, боится «Лиги ювелиров». Год назад и намёков бы себе никто не позволил, а теперь чуть ли не впрямую и открытым текстом. Видите ли, он не «барыга» и краденым не торгует…
Говард нервно сглотнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Надо успокоиться. Раньше… раньше под рукой была… да, целая армия. И не те недоумки, которых удалось загнать на фронт, чтобы не путались под ногами и не лезли, куда не надо, а настоящая, его собственная армия. Готовая выполнить любой приказ, не подозревая об истинном командующем. Была… да, была власть. Власть и деньги неразрывны. Деньги дают власть, власть охраняет деньги. Убери одно, исчезнет и другое. И восстанавливать утраченное надо тоже по обоим направлениям. Одно без другого невозможно, затраты превысят результат. Так и надо восстанавливать. Одновременно. На чём остановился? Барыга… Да, надо задействовать Систему. Прежние связи… кое-что осталось. Слишком многое делалось через Ротбуса. Но этот дурак дал себя убить. Хорошо, что хотя бы вовремя: перед русским арестом и ничего не успел наболтать. Из его контингента… Всё под контролем у русских: этот идиот возил с собой все карты. Но кое-что… да, этот сумасшедший уорринговец, как его, да, Найф, Джимми Найф. С ним уже начали работу… какие-то внутренние разборки. Комбинация пробная, но изящная. Если псих справится, то через него можно будет пойти дальше, войти в Ансамбль и… местная полиция – не русская контрразведка, с ней вполне можно – Говард усмехнулся – договориться. Хотя и там многие связи утрачены и оборваны.
Большие стоячие часы звучно отбили время отхода ко сну. Порядок незыблем! Говард встал из-за стола и пошёл в спальню. Что ещё… Да, молчание Правления «Старого Охотничьего Клуба»… Но об этом можно будет подумать и завтра.
Россия
Царьград
ВЧ № 4712
Докладывавший о работе со Старым Охотничьим Клубом и другими, выявленными в ходе работы, организациями и группировками собрал вывешенные на демонстрационной доске схемы взаимосвязей и вернулся на своё место.
– На этом закончим, – Михаил Аркадьевич обвёл взглядом собиравших свои бумаги людей. – Майор Арсеньев, майор Гольцев, майор Золотарёв, майор Милютина, майор Новиков… останьтесь. Остальные свободны. До свидания.
Кабинет стремительно опустел. Когда большая двухстворчатая дверь закрылась, отрезая шум голосов, Михаил Аркадьевич улыбнулся.
– Пересаживайтесь поближе.
Быстрый обмен взглядами.
– Заштормило, – шепнул Гольцев Золотарёву.
– Точно, – кивнул тот и так же тихо: – При северном ветре бывает.
Спиноза плотно сжал губы, чтобы не рассмеяться. Никлас, казалось, не слышал реплики. Его не назвали, но он не покинул своего места за столом справа от Михаила Аркадьевича.
– А теперь поговорим ещё об одном деле. Вы создали его сами. Разумеется, – Михаил Аркадьевич улыбнулся, – вашу инициативу никто не думает ограничивать, но я бы хотел узнать о результатах. Поглядеть, как я догадываюсь, не на что, но я с удовольствием выслушаю вас. Итак, по порядку. С чего всё началось?
После секундной паузы Золотарёв хмуро сказал.
– С меня.
– Я спросил: «С чего?», – мягко поправил его Михаил Аркадьевич.
Гольцев под столом пнул Спинозу, получив тут же ответный пинок.
– Итак, Николай Алексеевич.
Золотарёв медленно вдохнул, выдохнул и начал. Он старался говорить чётко, как при обычном разборе, но то и дело срывался. И Михаил Аркадьевич не поправлял и не останавливал его, а когда Золотарёв закончил, кивком попросил продолжить Новикова, Спинозу, Гольцева, вопросительно посмотрел на Шурочку, выслушал и её.
– Ну, что же… Трудно сказать, кто из вас совершил больше ошибок, – Михаил Аркадьевич говорил мягко и очень спокойно, – но главная ваша ошибка общая. Вы нечётко определили цель операции. Нужен был лагерник, а вы занялись Бредли и Трейси. И, разумеется, увязли.
– Разумеется? – переспросила Шурочка.
– Да. Вы подошли к ним с упрощёнными мерками. А они сложны, гораздо сложнее. Потому что оба уникальны. Но целью был лагерник. Зачем?
– Но это элементарно! – не выдержал Золотарёв.
– А именно, Николай Алексеевич?
– Это свидетель.
– Чего? Обвинения? Защиты? – Михаил Аркадьевич переглянулся с Никласом, кивнул и продолжил: – Почему никто из вас не задал следующих вопросов. Как он выжил во время массовой ликвидации лагерей? И какую роль в его спасении сыграли Бредли и Трейси? И индеец-спальник? Каковы истинные отношения внутри этой четвёрки?
– Не квартет. Два тандема, – сразу ответил Спиноза. – Притом, если первый тандем, Бредли и Трейси, Джонни-Счастливчик и Фредди-Ковбой, хорошо известны, то о втором в уголовной Системе никто не знает. Небезызвестный Рип Уолтер, он же Колченогий, лагерника ищет с зимы.
– Значит, Трейси утаил лагерника от Системы, – Новиков пожал плечами. – Нелепо. Это же его козырь.
– Либо он его приберегает для более высоких ставок, – начал Золотарёв.
– Приберегал, – тихо поправил его Никлас. – Лагерник мёртв, и Трейси это знает. Но я вас перебил, извините.
– Да, – Спиноза улыбнулся. – Кстати Уолтер, по некоторым данным, предлагал это и Трейси.
– Искать лагерника? – весело удивилась Шурочка. – И тот согласился?
– Не отказался. Что вполне логично. Но…
– Но мы не даём говорить, – остановил начавшийся общий шум Михаил Аркадьевич. – Пожалуйста, Николай Алексеевич, закончите свою мысль. Второй вариант.
Золотарёв молчал, прикусив губу, и за него неожиданно для всех ответил Никлас.
– Либо Трейси оберегал парней от Системы.
– Почему?! – вырвалось у Золотарёва. И тут же поправил себя: – Нет, зачем?
Никлас пожал плечами.
– Предполагать можно разное. Но… есть ещё одно предположение. Парни относились друг к другу по-братски. Почему бы не предположить у Трейси отцовское отношение? Кстати, по возрасту он им как раз годится в отцы. И по жизненному опыту тоже. Трейси одинок, ни семьи, ни родных, ни дома. Его богатство официально принадлежит другому, его счетами имеет право распоряжаться Бредли. Трейси зависим от него. Он нужен Бредли, пока у того не хватает средств и веса в легальном мире. А потом? Отношение Трейси к парням бескорыстно, – Никлас говорил тихо и словно извиняясь.
– Это только допущение, – ответил Золотарёв.
– Да, вы правы, одно из многих. Но оно многое объясняет. Трейси отказывается давать информацию о парнях. Но и они, во всяком случае, один из них поступает так же.
Золотарёв невольно покраснел и попытался перейти в наступление.
– Этот чёртов индеец вообще не даёт информации. Ни о ком! И никому!!!
– Зачем же столько экспрессии, – покачал головой Михаил Аркадьевич.
– Вы не совсем правы, – Никлас улыбнулся. – На следствии по делу о резне в Джексонвилле он очень охотно сотрудничал. И потом… Мне пришлось беседовать с ним. Не скажу, чтобы он охотно пошёл на контакт, он недоверчив, озлоблен. Как все бывшие рабы, кстати. Но сотрудничать с ним можно.
– Вы спрашивали его о Трейси? – быстро спросил Золотарёв.
– Нет, это не относилось к делу, по которому я обратился к нему за помощью. Его брат, лагерник, чего он не отрицает, убит, его смерть он переживает очень тяжело, – Никлас посмотрел на Золотарёва, понимающе улыбнулся. – Да, вы правы, на этом можно сыграть, попытаться сыграть. Но зачем?
– Так что? – Гольцев запнулся, будто в последний момент передумал. – В архив, значит?
– В архив сдавать нечего, – покачал головой Михаил Аркадьевич. – Дела не было.
– Просто двойной разрыв, – усмехнулся Новиков.
Михаил Аркадьевич кивнул. На коробке селектора мигнула лампочка. Он тронул клавишу, и голос дежурного безучастно сообщил:
– К вам профессор Бурлаков. От «Комитета защиты прав узников и жертв Империи».
– Попросите его подождать, – Михаил Аркадьевич щёлкнул переключателем, оглядел сидящих. – Да, операция провалена, в архив сдать нечего. Извинитесь пред привлечёнными экспертами. Я имею в виду доктора Аристова, капитана Старцева и профессора Бурлакова, – понимающие кивки. – Тогда благодарю вас, все свободны.
На этот раз Никлас встал и, обменявшись быстрым взглядом с Михаилом Аркадьевичем, вышел со всеми. Когда за ними закрылась дверь, Михаил Аркадьевич снова щёлкнул клавишей.
– Приглашайте, – и выключил селектор.
В просторном «предбаннике» Бурлакова не было. Видимо, он прошёл в кабинет через другую дверь. Все дружно вытащили сигареты и закурили.
– Ну, что ж, – философски заметил Спиноза, – могло быть и хуже.
Новиков согласно кивнул.
– Да, напортачили, конечно, изрядно, что и говорить. Но кто же предполагал, что так повернётся. Всё казалось просто.
– Слишком просто, – улыбнулась Шурочка. – Не надувайся, Костя, я в Мышеловке соображала столько же. И взялись мы за них всерьёз только после Ротбуса, когда отношения уже определились.
Гольцев тряхнул головой.
– Ладно. Но Ротбуса я размотаю.
– Против генерала попрёшь? – весело удивился Золотарёв. – Он же велел…
– Чего он велел, Коля? Дело Ротбуса в отдельном производстве. Оформлено по всем правилам и без срока давности. Его в архив ещё не скоро сдадут. И потом… я слово дал.
– Кому? – спросил Спиноза.
– Самому себе! – Гольцев обвёл их синими блестящими глазами. – И вам даю. А хотите на спор? На бутылку коньяка, – и лукаво уточнил: – С каждого.
– А если не получится? – ласково улыбнулась Шурочка. – Ты ставишь каждому?
– Идёт, – кивнул Гольцев.
– В любом случае, пьянка будет, что надо, – рассмеялся Спиноза. – Согласен. Кто ещё?
Согласились все, включая Никласа.
– А как у вас прошёл разговор с индейцем? – мило спросила Шурочка.
Никлас улыбнулся ей.
– Нелегко, но плодотворно. В начале… в начале я допустил ошибку. Предложил ему обычную беседу. И он сразу выдал негативную реакцию. А когда понял, что его, – Никлас усмехнулся, – друзья меня не интересуют, и что это вполне официально, как продолжение следствия о резне, то никаких сложностей уже не было.
– Странно, – пожал плечами Золотарёв. – Обычно официальный вариант хуже приватной беседы.
– Да, – кивнул Новиков. – Но здесь всё шиворот-навыворот.
С ним согласились.
– Ну, Гоша, как съездил?
Михаил Аркадьевич с удовольствием рассматривал Бурлакова. Они сидели за столом заседаний напротив друг друга. Бурлаков раскрыл свой «профессорский» портфель, вытащил кипу бумаг и теперь раскладывал их перед собой в каком-то, ему одному понятном порядке.
– Весьма результативно, Миша. У Крота кое-что для Змея приготовлено, примешь?
– Даже так? – радостно удивился Михаил Аркадьевич. – Давай, конечно.
Из середины пачки таблиц извлеклись два листа, покрытых ровными строчками цифр и отдельных слов.
– Держи. Сам разберёшься или прокомментировать?
– Подожди, сейчас, – Михаил Аркадьевич быстро, одним взглядом охватил оба листа и стал перечитывать уже построчно.
– Понятно, – наконец кивнул он. – Это всё те же… крысы?
– Конечно. Строго по Андерсену, «Стойкого оловянного» помнишь? Сидит крыса на берегу и смотрит: что откуда и куда течёт. Запруд не делает, – улыбнулся Бурлаков. – Ты на истоки посмотри. Откуда ручейки текли.
– И в каких озерках собирались, – закончил фразу, не отрываясь от листов, Михаил Аркадьевич. – А ты, значит, перехватил и к себе завернул. Лихо!
– Кто не успел, тот опоздал, Мишка.
– Лихо, – повторил уже с другой интонацией Михаил Аркадьевич. – На этом вполне можно будет кое-кому кое-что прищемить. По многим азимутам.
– Финансирование запрещённых исследований, – кивнул Бурлаков. – Не просто сотрудничество, а пособничество и соучастие. Перспективы…
– Не учи учёного. Кроту и его… гм, банковским крысам сердечная благодарность. Расшифровывать его не будем?
– Незачем. Кому нужно и можно, те и так знают. А остальным… незачем. А крысок, тем более. Никто не то, что знать, подозревать об их существовании не должен.
– Предусмотрительно, – кивнул Михаил Аркадьевич и, наконец, оторвался от бумаг. – Думаешь, попытка реванша повторится?
– Уверен. Повторять будут, не сразу, постепенно, но обязательно. Так что, контроль над финансовыми потоками надо сохранить. Будем знать кто, откуда и кого финансирует, сможем перехватить.
– Не учи, – повторил Михаил Аркадьевич, отодвигая оба листа на свой стол. – Это я оставлю себе.
– Для того и сделано, – кивнул Бурлаков. – У Змея Кроту что есть?
– Если будет по результатам, – Михаил Аркадьевич кивком показал на отложенные листы.
– Принято, – кивнул Бурлаков. – Тогда слово председателю, – он быстро переложил свои бумаги в другом порядке. – Региональные захлёбываются. Скоро месяц с Хэллоуина, и только прибывает. И заметно меняется состав. Бывшие рабы и Имперские подданные. Вот смотри. Я вчерне прикинул.
Михаил Аркадьевич присвистнул, разглядывая таблицу.
– Однако… действительно поток.
– Пока ручей. Но становится потоком. Изыскивают родню, срочно оформляют браки, просто, – Бурлаков подмигнул, – в порядке исключения, – Михаил Аркадьевич понимающе кивнул и немного комично пожал плечами, дескать, понимаю, но по-другому не мог. – В иных региональных, Миша, две трети по-русски только ругаются. И то с акцентом.
Михаил Аркадьевич с удовольствием рассмеялся.
– Да, этого мы не предвидели.
– Всего предвидеть невозможно. Все намеченные задачи решаются. А заодно и многие другие. По твоему ведомству тоже.
– Да, я знаю, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Спасибо, Гошка. Маяк ты поставил хороший, никого искать не надо, сами прилетают. А ещё что?
– Да я в Колумбии наслушался, – Бурлаков зло усмехнулся. – Вся эта сволочь расистская, рабовладельцы недобитые, претензии к нам, понимаешь, имеют.
– Что мы их Империю в хлам размазали? Или что рабов освободили? – весело подыграл Михаил Аркадьевич.
– Ну, первое они… приняли к сведению, скажем, так. Империя для них была декорацией. И с её крахом рухнуло и господство Говарда. А оно очень многим мешало. Самые рьяные «имперцы» были в Атланте. И колумбийцы сейчас их очень активно задвигают, перехватывая связи, сам понимаешь. Ко второму… большинство уже приспособилось. Нет. Что мы лучших работников, видишь ли, сманили. Квалифицированных рабочих и старательных подсобников. Кое у кого всё недоразбомблённое производство встало, – Бурлаков немного злорадно рассмеялся.
– Так мы ж им всех пленных отпустили, – продолжая игру, удивился Михаил Аркадьевич.
– Во-во. Вот пусть они теперь всех этих выживших не чествуют, а к работе приучают. Задача им не на один год.
– И зависимость от наших и других поставок, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Да, интересные комбинации наклёвываются. С учётом, – он кивком показал на отложенные листы. – Но деньги тебе они дали, так?
– А куда бы они делись? – чуть-чуть преувеличенно удивился Бурлаков. – Дали, конечно. В утешение я им часть вернул.
– Это за фрукты? Слышал. Говорят, старый Говард рвёт и мечет, как ты его облапошил.
– Ну, – Бурлаков насмешливо хмыкнул. – Счастливый отец главы СБ и заводилы хэллоуинской резни пусть помалкивает. А то домечется по полной конфискации.
– Ох, до чего же гуманитарии кровожадны! Мы против них – ангелы кроткие незлобивые.
Бурлаков улыбнулся, поддерживая шутку, но ответил серьёзно.
– Начнём с того, что деньги ушли законному официальному владельцу. А то, что тот перестал выполнять прежние договорённости, это уже совсем не наша проблема. А дальше… Это не кровожадность, Миша, а естественное желание справедливости. Убивать старика, согласись, некрасиво. А вот отобрать у него всё неправедно, да что там, преступно нажитое. Вот это и будет ему наказанием. Ты листки те посмотри, там есть, кому всё шло. Старик не успокоится, но бесплатно ему помогать никто не будет. Вот пусть крутится, ищет деньги и выводит тебя на своих…
– Не учи, – перебил его Михаил Аркадьевич. – Но у тебя, как я понимаю, к нему ещё и личное.
Бурлаков перебрал свои бумаги, собрал в стопку, снова раздвинул рабочим, чтобы были видны значки на полях, веером.
– Да, Миша. И личное тоже. Понимаешь, я всё знал, всё понимал и, это глупо, но я надеялся. На чудо. А чудес не бывает. Теперь и надежды нет, – Михаил Аркадьевич молча ждал. – Ты ведь знаешь эту историю. О лагернике, который спасся. Не надо, не делай удивлённое лицо, Миша, знаешь. Мимо тебя пройти не могло, и орлы твои там крутились.
Михаил Аркадьевич кивнул.
– Кое-что знаю, но специально не занимался. А что о нём знаешь ты?
– Он работал у некоего Бредли летом. Пастухом. А напарником у него был индеец. Бывший раб. Спальник. Это ты тоже знаешь. Так что… ладно. Лагерник мёртв, Миша. Убит в Хэллоуин, – Бурлаков твёрдо посмотрел в глаза Михаилу Аркадьевичу и кивнул. – Это ты тоже знаешь.
– А ты, откуда ты это знаешь? – медленно спросил Михаил Аркадьевич.
– Мне сказал Трейси.
– Ты… виделся с ним?
– Да, – Бурлаков улыбнулся, – в Колумбии.
– Расскажи, Игорь, – попросил Михаил Аркадьевич.
Бурлаков кивнул.
– Ладно, так уж и быть. Значит, сижу я в Колумбии в кафе «Стиль де Пари».
– Ого! – вырвалось у Михаила Аркадьевича.
– Во-во. Сижу, пью кофе, читаю газету. Тихо, спокойно, дело с банком сделано, сделки оформлены.
– Отдыхаешь и расслабляешься, – подхватил Михаил Аркадьевич.
– Точно, – тон Бурлакова был залихватски весёлым. – И тут некто просит разрешения подсесть. Поднимаю глаза… – Бурлаков выдержал интригующую паузу. – Трейси.
– Ковбой?! – чуть-чуть демонстративно изумился Михаил Аркадьевич.
– Он самый. Выглядел он, правда… куда до него этим банкирам. Одет, вылощен… Словом, он там был куда уместнее, чем я. Да и ты.
– Сам к тебе подошёл? – недоверчиво уточнил Михаил Аркадьевич.
– Сам, Миша, сам. И вся инициатива была его. Для начала он извинился, что он и Бредли не сдержали обещания поговорить с пастухами. Они опоздали. Когда приехали в Джексонвилл, там уже всё кончилось. Звучало очень убедительно. Но… – Бурлаков выразительно поглядел на Михаила Аркадьевича.
– Да, – кивнул тот. – Их перехватили по дороге общим неводом. Неслись в Джексонвилл мимо патрулей. Автоматическое оружие, пистолеты… Их спасло, что автоматы полицейские и гранат не было. Продержали двое суток общей проверкой. Как всех.
Бурлаков собрал свои бумаги.
– Да, конечно. Ну, вот. Трейси мне сказал, что индеец был арестован, а сейчас находится в нашем Центральном лагере, в Атланте. А лагерник убит. Забит, облит бензином и сожжён.
– Трейси знает такие подробности?
Бурлаков кивнул.
– И знаешь, Миша, похоже, он сам тяжело переживает смерть одного и разрыв с другим.
– Что-что?!
– Вот то, Миша. Рассказав про лагерника, он обратился ко мне с просьбой.
– Интересно.
– Найти в Центральном лагере индейца и помочь тому найти семью. Жену и дочь.
– Та-ак, – задумчиво сказал Михаил Аркадьевич, – понятно. И какая пачка кредиток была передана в дополнение?
Бурлаков негромко засмеялся.
– Меня предупредили, чтобы я не предлагал парню денег. Дословно: «Денег парень не возьмёт, он гордый». И второе предупреждение. Не ссылаться на него, дабы не испортить свою репутацию.
– Так, – Михаил Аркадьевич подтянул к себе чистый лист бумаги и нарисовал на нём загогулину. – Похоже, ты прав, насчёт разрыва.
– Да. И такая деталь, Миша. Трейси называл парней по именам. Эркин и Эндрю. Эндрю – лагерник. Погиб.
Михаил Аркадьевич кивнул.
– И как? Дальше что?
– Ничего. Он допил своё пиво, и мы весьма корректно расстались.
– А индейца ты нашёл?
Бурлаков улыбнулся.
– И не искал. Не успел в Центральный войти, как наткнулся на него. И знаешь, Трейси оказался прав.
– Что, такой гордый?
– Не то слово. Провожу обычное собрание. Лагерь большой, семейных собирали отдельно. Рассказываю о ссудах, и тут встаёт этот парень и задаёт самый неожиданный вопрос.
– Ну-ну, – подбодрил Михаил Аркадьевич.
– Слушай. Сколько лет ему предстоит выплачивать те деньги, что Комитет потратил на его содержание в лагере?
Михаил Аркадьевич по-мальчишески присвистнул.
– Во-во, – кивнул Бурлаков. – Я даже онемел на секунду.
– Редкий случай, чтоб тебя да хоть на секунду заткнули. А мотив?
– Ему не надо халявы. Вот так, Миша.
– Ты смотри, какой парень! – Михаил Аркадьевич восхищённо покачал головой. – Да, с семьёй ты ему помог?
– Он сам себе помог. На одной руке девчонка лет так шести висит, за другую его молодка держит, следит, чтоб не увели. Те ли, или новую завёл… Но, похоже, всё у него в порядке.
– Не говорил с ним? Ну, о втором?
Бурлаков покачал головой.
– Парень как мина на взводе. Неосторожно тронь – взорвётся. Покалечит и себя, и окружающих. Пусть осядет на место, успокоится, адаптируется… и уж тогда. Попробую. Может, какую-то информацию и получу. Но это уже так… чисто академический интерес. Ну, вот и всё, Миша.
Михаил Аркадьевич кивнул.
– Понятно. Интересно, очень интересно.
– Когда ты говоришь, что интересно… Будете опять парня дёргать?
– Нет, успокойся.
Бурлаков подровнял ладонями бумажную стопку.
– Есть у меня к тебе просьба, Миша. Архив СБ у тебя полностью?
– Да, спасибо, твои чисто сработали, взяли нетронутым. Твоё досье?
– Да. И дело семьи. Хочу забрать фотографии и уцелевшие вещдоки. Больше ничего не осталось.
– А дом?
– Там живут другие. И пусть живут.
– Понятно. Конечно, забирай. Мы уже сталкивались с таким, механизм давно отработан. Пиши заявление, и девочки тебе подберут. Можешь забрать всё дело. В копии, конечно.
– Угу. И перечитывать протоколы Римминых допросов. С указанием степеней и форм воздействия.
– Да, извини.
Бурлаков ещё раз перебрал стопку, укладывая бумаги в нужном ему порядке. Михаил Аркадьевич молча ждал.
– Вот так, Миша, – Бурлаков убрал бумаги в портфель. – Сейчас поеду дальше. Комитет, лекции, открытый университет налаживать.
– Не велик воз?
– Чтобы меньше думать и вспоминать, Миша, в самый раз.
– Где обоснуешься? Вернёшься в столицу?
– Скорее всего. А вообще-то ещё не думал. Я в одном региональном хорошую фразу услышал. Раз выжили, то и проживём, – Бурлаков улыбнулся и встал. – До встречи. Да, как всегда, постскриптум. Видел двоих из твоих протеже. Алова и Чернов. Помнишь их?
