Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел
Тетрадь сорок четвёртая
Алабама
Графство Эйр
Округ Стоунфорд
Региональный лагерь репатриантов
Проснувшись, Эркин не сразу понял, что изменилось. Что-то было не так. Похрапывания, вздохи, сонное сопение… но… но чего-то нет. И вдруг он сообразил: тишина! Нет ставшего за эти дни привычным шума дождя. Да, точно. Он как раз засыпал, и капли перестали щёлкать по козырьку над окном. Эркин открыл глаза. Утренний ещё синий сумрак заливал комнату, но был другим – на ясную погоду. Эркин сцепил на макушке пальцы и потянулся, выгибаясь на арку. Приз под кроватью Ива пошевелил ушами на скрипнувшие под Эркином пружины, но головы не поднял. Проверяя себя, Эркин откинул одеяло и в одних трусах подошёл к окну. Ладонью протёр запотевшее стекло. Большая лужа за окном была гладкой, значит, ни дождя, ни ветра. Здорово. И небо, вроде, чистое. Хорошо-то как! Он вернулся к кровати и сел. То ли ещё часок поспать, то ли, пока все спят, сходить в уборную и трусы постирать? Вообще-то… одни на нём, другие сохнут, третьи чистые в тумбочке.
Лежащий ничком Ив поднял голову.
– Утро уже?
– Рано ещё, – ответил Эркин, как и спросили – по-английски.
Ив кивнул, вернее, уронил голову на подушку, но тут же поднял её.
– А… а по-русски как это будет?
– Что? – не понял Эркин.
– Ну, что ты сказал. Что ещё рано.
– А-а, – и Эркин повторил сказанное по-русски.
«Рано» у Ива получилось сразу, но с «ещё» он справился только с пятого захода. И то не совсем.
Урок русского разбудил остальных.
– А позже не могли? – пробурчал Роман.
– С утра лучше учится, – засмеялся Фёдор. – Никак дождь кончился?
– Точно, – Эркин привычно под одеялом переодел трусы и стал одеваться.
Начиналось утро. Грег, как всегда, проснувшись, сразу закурил. Ив тоже встал и оделся. На пустую кровать никто не смотрел и о бывшем соседе не заговаривал. Будто и не было никого и ничего.
На завтрак шли, когда уже на земле лежали длинные утренние тени. Было тихо, солнечно, но холодно. За ночь лужи схватило тоненьким прозрачным ледком, дыхание и слова вырывались изо рта паром. Вывернулась из толпы и ткнулась в ноги Алиса. Гомонила, вертясь между взрослыми, детвора. Эркин, с висящей на его руке Алисой пробился к улыбающейся Жене, улыбнулся ей. Она поправила ему воротник рубашки.
– Хорошо как, правда?
– Да, – радостно согласился Эркин.
Их уже втягивало в дверь столовой. Талон, поднос с обычным утренним набором. Женя, как всегда, беспокоится, хватает ли ему, пытается отдать свой хлеб, он, тоже как всегда, отказывается, уверяя, что сыт. Уже привычный и потому вкусный неизменный чай с булочкой. И они вместе со всеми встают из-за стола. Эркин быстро собирает и относит на стол для грязного их посуду.
Солнечный холодный воздух приятно обжигал лицо. Они стояли на лагерной площади и оглядывались. И тут Женя увидела, как в приоткрытые ворота вышел Ив со своим Призом.
– Это он куда? – тихо спросила она Эркина.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Он трижды в день так на час, два уходит.
– Гулять, наверное, – задумчиво сказала Женя. Алиса уже убежала к своим приятелям, и они стояли вдвоём. И вдруг Женя радостно улыбнулась. – Знаешь что, мы сейчас пойдём гулять!
– Что? – растерянно переспросил Эркин.
– Гулять, – повторила Женя. – Выйдем за ворота и часок, другой погуляем вокруг.
– В город пойдём?
– Да ну его, – отмахнулась Женя. – Я сейчас только шаль надену и Алиске… что-нибудь, чтоб не продуло. Подожди, я быстренько.
И убежала в женский барак, громко на бегу окликая Алису.
Эркин остался стоять на лагерной площади. Что ж, раз Жене хочется… да и тихо вокруг лагеря, никто к ним не сунется. Тот, плоскомордый, из лагеря свалил. В курилке трепались, что ушёл за ворота и с концами, даже вещи так и бросил. Ну, правильно, так ведь тем вечером и решили, что самим чиститься надо, а то сволочь одна, а всех замарает. Так что… а если кто из местных, то отбиться недолго, про мины даже не слышал, сняли давно, или и вовсе их тут не было. И если кто их вдвоём и увидит, так тоже не страшно: они уже не в Алабаме, здесь русские законы. Надо будет только поближе к лагерю держаться, и, если что, Женя с Алисой к воротам побегут, а остальное он на себя возьмёт, задержит, пока солдаты выбегут.
– А вот и мы!
Эркин вздрогнул и обернулся. Женя, уже в белой шали, держала за руку Алису и улыбалась.
– Пошли?
– Да, – кивнул Эркин. – Пошли.
Алиса сразу ухватилась за его руку. Вот так втроём они и подошли к воротам.
– Гулять? – улыбнулся им солдат у открытой створки, проверяя пропуска.
– Да, погуляем немного, – счастливо улыбалась Женя.
– На здоровье, – кивнул солдат.
За забором было так же холодно и солнечно, но более ветрено. Тропинки слишком развезло и залило, и потому пошли по дороге. Алиса вырвала руки и вприпрыжку побежала вперёд. Женя взяла Эркина под руку, и он на мгновение задохнулся от обдавшей его горячей волны.
– Нет, держи руку вот так, – поправила его Женя. – Как хорошо, что дождь кончился, правда?
– Да, – кивнул Эркин. – Хорошо.
– Вот приедем на место, устроимся, – Женя заговорила тем напевным голосом, каким раньше рассказывала Алисе сказки, а теперь, когда говорила об их будущем. – И будем ходить гулять каждое воскресенье. Все вместе.
Эркин молча кивнул. Конечно, будут, раз Женя считает, что так нужно.
– Эркин, ну, чего ты молчишь? – Женя, наконец, обратила внимание на его молчание.
– Я не знаю, что говорить, Женя, – тихо ответил Эркин. – Мне… мне так хорошо. Мы вместе… уедем… Женя, мне… мне везде хорошо, где ты.
Женя прижала его локоть к своему боку, улыбнулась. Они шли медленно. Алиса то бежала, перепрыгивая через лужицы, то останавливалась, рассматривая что-то. Было так тихо, так спокойно. Алиса вдруг повернулась и побежала к ним. Эркин сразу встревожился, мягко высвобождая руку.
– Мама! Эрик! – кричала, подбегая, Алиса. – Смотрите!!!
И тут они увидели. Это были Ив и Приз. Ив кидал палку, а Приз бегал за ней и приносил Иву.
Раздираемая противоречиями – ей хотелось и подойти поближе, и было, конечно, страшновато – Алиса топталась и подпрыгивала рядом с Женей и Эркином. Но Ив сам заметил их и пошёл к ним. Приз бежал рядом с палкой в зубах.
– Привет, – радостно поздоровался Ив по-русски и продолжил уже по-английски: – Гуляете?
– Привет, – по-русски ответила Женя и строго посмотрела на Алису.
– Здра-асте, – протянула Алиса и, обнаружив, что её голова и пасть Приза на одном уровне, отступила за Эркина.
Взмахом руки Ив отослал Приза, и тот, оставив палку у ног Ива, отбежал и стал что-то вынюхивать во влажной взрыхленной дождями земле.
– Хорошая погода сегодня, – начал светскую беседу Ив.
– Да, – подхватила Женя. – Так эти дожди надоели.
Они немного пообсуждали погоду. Эркин сначала ограничивался улыбкой и хмыканьем, но Женя так повернула, что и он вступил в разговор. Говорили по-английски. После погоды так же небрежно поговорили о разных лагерных мелочах и разошлись. Ив подобрал палку и с радостно прыгающим вокруг него Призом ушёл напрямик по полю, а Эркин с Женей и Алисой дальше по дороге.
– Дойдём до перекрёстка и повернём, – предложила Женя и, увидев кивок Эркина, продолжила: – Этот… Ив – хороший парень.
– Да, – сразу ответил Эркин. – Комната хорошая подобралась.
– Да, и мне с соседями повезло. Знаешь, – Женя задумчиво улыбнулась, – мне вообще везло на хороших людей. Вот в Джексонвилле… всяких хватало, но и хорошие были. Во дворе, скажем. Та же Элма Маури… и другие. Ведь, в общем, они к нам неплохо относились.
Эркин вздохнул. Спорить с Женей у него никогда не получалось, да и не хотел он, даже просто не соглашаться было для него весьма затруднительно, а уж сейчас-то, после всего… Но и смолчать не смог.
– Я заходил… домой. Перед отъездом. Всё разбито, переломано, разграблено. В сарае ни полена, ни картофелины не осталось.
Женя вздохнула.
– Конечно, бесхозное добро, всё это понятно, Эркин.
Эркин посмотрел на расстроенное лицо Жени и сразу почувствовал себя виноватым.
– Женя я не хотел…
– Ничего, Эркин, – перебила его Женя. – Всё это понятно. Но знаешь… да, а инструменты Андрея, ты рассказывал, помнишь, тебе же так отдали, сами, разве не так?
– Так, – кивнул Эркин. – Я даже не знал про этого старика. Он сам позвал меня, я мимо шёл.
– Ну вот. И в конторе со мной работали очень хорошие девочки. С Рози я даже дружила. А миссис Стоун… она так помогла мне на Хэллоуин. И там, и дома. Ходила со мной по городу, когда я бегала, вас искала, тебя и Алису. Ели бы не она и Рози… представляешь, Эркин, я, когда выбралась оттуда, из конторы, там эта… самооборона штаб устроила, – Эркин настороженно кивнул. – Ну вот, прибегаю домой, а всё вверх дном, перевёрнуто, разбросано, и ни Алисы, ни тебя… – Женя даже поёжилась, и Эркин несмело, очень осторожно рискнул обнять её за плечи, и Женя не отстранилась, а так… доверчиво прижалась к нему, что он даже задохнулся на секунду, но Женя ничего не заметила и продолжала рассказывать: – Если бы не миссис Стоун, не Рози… я бы, наверное, с ума сошла, умерла бы от ужаса.
Она впервые заговорила про Хэллоуин, и Эркин только всё сильнее обнимал её, словно его рука на плечах Жени могла её защитить. Да, он согласен, если эти миссис Стоун и Рози хоть чем-то помогли Жене, то он… он всё для них сделает, когда встретит.
– И вот так посмотришь на неё, – рассказывала Женя, – такая… сушёная, глаза злые, голос скрипучий, ни с кем не то, что дружить, даже не разговаривала, а тогда, на День Империи, помнишь, я рассказывала тебе, – Эркин кивнул, – и вот сейчас…
Женя упиралась плечом в его грудь, и лёгкий хруст бумаги во внутреннем кармане напомнил ему о письме. Но… но…
– Женя, я, кажется, видел её. Такая… бесцветная, плоская.
– Да, верно, – кивнула Женя. – Ты видел её?
– Н-не знаю, – неуверенно ответил Эркин. – Понимаешь, я, когда в комендатуру шёл, меня остановила одна… – он запнулся, подбирая слова, и не нашёл другого кроме английского: – lady, – и снова перешёл на русский. – Она так говорила, будто бы всё знала… о нас. И дала мне письмо. Для тебя.
– Да-а? – удивилась Женя. – Интересно как. Оно у тебя с собой?
– Да.
Эркин осторожно, чтобы не помешать идущей рядом Жене, достал из внутреннего кармана куртки конверт. Женя взяла его, ни о чём не спросив, но он сам стал объяснять:
– Понимаешь, я не знаю, кто она, чего там написала. Я думал… Я боялся напоминать… про Джексонвилл…
Женя поглядела на него и улыбнулась.
– Спасибо, родной, – она поцеловала его в щёку и небрежно сунула письмо в карман пальто. – Потом прочитаю.
Раз Эркин так переживает из-за этого, то зачем его беспокоить, читая при нём. Миссис Стоун со странностями всё-таки, она что угодно могла написать.
На перекрёстке они повернули обратно. Алиса уже не бегала по обочинам, а крутилась вокруг них, висла на Эркине, требуя внимания. Они даже в салочки немного поиграли. Эркин совсем было поймал Алису, но она успела спрятаться за маму и крикнуть:
– Чур-чура! – новое узнанное уже здесь слово.
Но и Эрика она только с маминой помощью осалила: они зажали его с двух сторон, и деваться ему было некуда. Эрик хотел заплатить фант ковбойской конфетой, но до обеда мама не разрешила. И второй кон не разрешила, потому что они уже подходили к лагерю. И Алиса удовлетворилась тем, что до самых ворот гордо ехала, сидя на плече у Эрика и став такой высокой, что ужас как её далеко видно.
У ворот Эркин поставил её на землю, она взяла его и Женю за руки, и в ворота они вошли втроём, как и выходили. Солдат даже пропуска у них не спросил, только кивнул с улыбкой. Женя повела Алису умываться и переодеваться к обеду. Это надо уметь так извозиться на дороге, а если б они по полю пошли? Грязней грязи бы была. А Эркин отправился за баню, в мужской клуб. Покурить, поболтать. Делать-то больше нечего.
– Ну как, прогулял своих? – встретили его вопросом.
Эркин молча кивнул, прикуривая у стоящего рядом в общем кругу Грега.
– Гулять в праздники надо, ну, по выходным, – поучающим тоном заметил низкорослый жилистый мужчина, седая щетина заметно старила его. – А в будни это, считай, баловство.
– Хорошая погода – уже праздник, – неспешно ответил Эркин.
Его слова встретили общее одобрение.
– Ну да.
– Точно.
– Охренели дожди эти.
– Ещё, скажи, хорошо, что крыши не потекли.
– Да уж, рудничные бараки кто помнит, так…
– Хотел бы забыть, а как ноги закрутит, так и помянешь их…
– По всем их родственникам.
– И всё одно, – стоял на своём жилистый, – а баловать бабу не след.
– Где и побаловать, как не здесь, – возразил было Тихон из семейного барака, но его перебил синеглазый парень с неровным шрамом через всё лицо.
– Баловство, мужики, это совсем другое дело. Здесь не побалуешь, это точно, глаза кругом. А вот помню, баловался я с одной…
Его заглушил дружный хохот. Синеглазый стал рассказывать о своих похождениях. Рассказывал он так красочно и весело, что ему прощали явное враньё. Эркин слушал и смеялся вместе со всеми, но сам не высказывался. Хотя так и подмывало вмешаться, поправить явную несуразицу и что-то своё рассказать, но… нельзя.
Проболтали и прохохотали до обеда. Смеясь и вышучивая друг друга, пошли к столовой.
– Мороз, ты со своими?
– Как всегда он, чего спрашиваешь?
– Как всегда, – кивнул Эркин.
Да, он всегда со своими, с Женей и Алисой. И не надо ему больше ничего. И никто ему не нужен. Разве только Андрей… но думать об Андрее здесь и сейчас он не мог. Нет, это ночью, когда все спят, темно и никто не видит тебя. Смешно, на выпасе и перегоне он так же уже под одеялом мысленно разговаривал с Женей, а сейчас с Андреем. Но Женя-то живая, а Андрей… Ладно, хватит об этом. Он улыбнулся Жене и Алисе, кивнул просиявшему от его кивка Толяну. Неизбежная и бессмысленная – всем хватит и места, и еды – толкотня в дверях.
На этот раз за одним столом с ними оказались Ада и Толян, а чуть позже подсел со своим подносом Ив. Алиса и Толян затеяли было пинаться под столом ногами, но Эркин, не понимавший шуток с едой, хмуро опустил глаза, и Алиса, быстро покосившись на него, уткнулась в тарелку, а Толяна Ада пересадила. И обед прошёл чинно.
В конце обеда Эркин протянул свой хлеб Иву.
– Возьми для Приза, – сказал он по-русски.
Помедлив, Ив с улыбкой кивнул и старательно выговорил по-русски:
– Спа-си-бо.
– На здоровье, – ответил по-русски Эркин и повторил сказанное по-английски.
– Спасибо, – уже увереннее сказал Ив.
После обеда Алиса наконец устала и запросилась спать. И в барак Эркин внёс её на руках. Женя раздела и уложила её. Алиса уже так крепко спала, что даже не попросила Эркина посидеть с ней. Он помедлил в дверях, глядя на Женю.
– Ну, что же ты? – улыбнулась Женя. – Раздевайся, садись.
Эркин снял куртку, повесил её поверх пальто Жени и прошёл к её кровати, осторожно сел. Ады и Толяна не было. Ему вдруг стало некуда девать руки. А Женя взяла с тумбочки письмо и села рядом.
– Ты не знаешь, что в нём?
Эркин покачал головой.
– Нет, откуда?
– Да, конечно. Знаешь, – Женя вертела в руках исписанный с двух сторон листок, – столько всего, я даже не знаю, что и думать.
– А что? – сразу встревожился он.
– Ну, она пишет, что на следующий день, ну, как мы с Алисой уехали, появился… он… этот… называть его не хочу! Искал меня и Алису.
Эркин кивнул.
– Мне тоже говорили об этом. Он был с телохранителем. Белым.
– Да, – Женя смотрела на него расширенными глазами. – Если всё опять… Я тогда не сказала тебе, не смогла… но… но тех, что гнали меня, он посылал. Понимаешь, только я с работой и жильём устроюсь, как появляются эти, в штатском, но я знала, что они из СБ, и я сразу без жилья и без работы. Потом они отстали. Война кончалась уже, им не до меня стало. И вот опять. Уже сам.
– Сюда он не сунется, – Эркин сказал это очень спокойно и даже улыбнулся, только лежащий на колене кулак стиснут так, что посветлела натянутая на костяшках кожа. – Не посмеет.
– Да, – Женя перевела дыхание и кивнула. – Миссис Стоун так и пишет. Вот… – она быстро нашла нужное место и прочитала вслух по-английски: – «Уезжайте, Джен. Там Вы и близкие Вам люди будут в безопасности. Я желаю Вам счастья, Джен…» И вот ещё… Про тебя… «Рядом с Вами человек, на которого – я в этом уверена – Вы всегда можете положиться». Правда, хорошо?
Эркин настороженно кивнул.
– Да, но… Но откуда она знает про меня?
– А вот… «Я видела вас в Гатрингсе, в парке…» Ну, тут я чего-то не совсем поняла, какой-то центр, тут и медицина, и наука, всё вперемешку… неважно. Ага, вот. «Он любит Вас и девочку, и в искренности и силе его чувств Вы можете не сомневаться». А вот ещё… «К сожалению, Вас видел ещё один человек. Я пыталась уговорить его молчать», – читала Женя, – «но мои призывы не дошли до его сердца», – Женя быстро вскинула глаза на Эркина. – Эркин, ты догадываешься, о ком это?
– Да. Этот… как его, Рассел, так?
– Да.
– Выследил, значит, – у Эркина зло сошлись брови. – Упустил я его тогда. И потом…
Женя успокаивающим жестом положила ладонь на его сжатый кулак, и Эркин мгновенно нагнулся, прижался лбом к её руке. И замер так.
Кто-то шумно затоптался у двери, и Эркин сразу выпрямился. В приоткрытую дверь заглянула Ада.
– Я не помешала?
– Нет, что ты, – сразу ответила Женя, складывая письмо.
– Я стирать пойду, – Ада быстро собрала узел и ушла.
И так быстро, что Эркин даже не то, что встать, дёрнуться не успел, а её уже нет, и они опять одни. Женя улыбнулась. Её рука лежала на его кулаке. И Эркин рискнул. Медленно-медленно, плавно-плавно он поднял руку и прижал пальцы Жени к своим губам. Другой рукой Женя погладила его по голове, взъерошила ему волосы и снова пригладила. Глаза у Эркина влажно заблестели.
– Всё будет хорошо.
Он молча не поцеловал, а погладил губами её руку и отпустил. Женя смотрела на него и чувствовала, что сама сейчас заплачет, но, зная его реакцию, сдержалась. И не стала читать ему остальное. Пусть это останется с ней, ему это слышать незачем. И они молча, неподвижно сидели, глядя друг на друга. Женя улыбалась и видела, как он ответно улыбается, и пусть миссис Стоун ошибается, но написанное ею – истинная правда…
«…Вы отважная женщина, Джен, – Женя вспоминала прочитанное и словно слышала резкий голос миссис Стоун, – Вы решились не только полюбить, но и родить от любимого, и выйти замуж за истинного отца своего ребёнка. Да, я знаю, Джен, что физиология неумолима. Но я знаю, что такое истинная любовь и близость с любимым и любящим. И все эти безумные и бесчеловечные эксперименты по искусственному осеменению, исследования влияния обстоятельств и условий зачатия на развитие эмбриона, и… нет, я даже написать, даже молча вспомнить об этих изуверах-экспериментаторах и исследователях не могу, всё это ничтожно и незначимо перед любовью. Нет, Джен, истинный отец ребёнка – это тот, с кем женщина испытала… нет, кем она, а не её тело, была любима. Я не знаю, как Вы догадались прийти в этот Центр, где ставили эксперименты и проводили исследования, насилуя саму человеческую природу и сущность, коверкая и уродуя тела и души, в том числе и самих исследователей. И если это была месть, то я аплодирую Вам и Вашему избраннику. Я не знаю, ни как Вы попали туда, ни как Вам удалось спастись самой и спасти ребёнка, я этого не смогла, но Вы… Вы переиграли их, Джен, отомстили за себя и за меня тоже. И за всех других мужчин и женщин, прошедших через этот ад и оставшихся там. И за моего единственного. Его отобрали у меня, не дав даже посмотреть, даже коснуться. Зачатый „в порядке эксперимента“, он и дальше предназначался для экспериментов. Я не знаю его судьбы. Сейчас ему было бы семнадцать. Или ей? Даже этого мне не позволили узнать. Я не знаю, как вы сумели найти друг друга, Вы и Ваш любимый, и не хочу знать. Потому что даже сейчас даже случайная обмолвка может выдать помогавших Вам и ему. Я счастлива за Вас. А Вы… Вы будьте счастливы, Джен. Забудьте всё, что было, как страшный нелепый сон, и живите. И ничего не бойтесь. Помните, что когда наступит решающий час, Ваши сила и смелость придут к Вам…»
…Женя обсуждала с Эркином варианты их дальнейшей жизни. Он слушал, кивал, сам что-то говорил, но Жене это было неважно. Ну, в самом деле… Разве важно: где или как они будут жить? Важно, что будут и что жить.
Заворочалась Алиса. И Женя спохватилась, захлопотала. Надо её собрать, скоро ей на молоко. У Эркина пуговица на рубашке еле дышит, вот-вот оборвётся.
– Сейчас я прямо на тебе прихвачу. Отвернись только, а то уколю.
Вошла Ада с узлом чистого белья, таща за собой перемазанного Толяна. Женя, низко наклонившись и почти прижавшись лицом к шее Эркина, перекусила нитку.
– Ну, вот и всё.
Эркин встал и ловко протиснулся к двери.
– Э-эрик! – просияла улыбкой Алиса, садясь в кровати. – А на молоко ты меня поведёшь, да?
Женя сразу кивнула.
– Отведи её, Эркин. У меня дел выше головы.
– Хорошо, – согласился Эркин. – Я во дворе подожду.
– Да не мешаешь ты ничуть, – сразу сказала Ада, стаскивая с Толяна грязную рубашку. – И где ты её так уделал, горе моё?
Эркин натянул куртку, улыбнулся Алисе, сосредоточено расстёгивающей пижамку, и вышел.
После барака холодный воздух обжёг лицо и защекотал в носу. Эркин, стоя на крыльце, оглядел лагерную площадь, залитую уже по-зимнему неярким солнцем. Ну вот, письмо он отдал, и всё обошлось. И… и неужели Женя… не то, что забыла, нет, такое не забывается, но уже не так переживает из-за того… что и в мыслях называть страшно. Пропади он пропадом этот Джексонвилл. Здесь они в безопасности. А если эта сволочь белёсая, что Женю с Алисой искала, здесь и появится, то отделает он сволочугу как надо. Ни одна больница этой скотине уже не поможет.
Эркин не спеша спустился с крыльца. Холодный ветер сильно ударил его в грудь, заставив застегнуть куртку. А совсем зимний ветер – удивился Эркин. Если снег выпадет сейчас, то дня два пролежит, не меньше.
– Эрик!
Он оглянулся. Алиса сбежала к нему с крыльца и цепко ухватилась за руку.
– Сейчас Толян выйдет, и пойдём. Мы его на молоко возьмём, да?
– Почему ж не взять, – улыбнулся Эркин.
– А чего меня брать?! Я и сам дойду, – пробурчал, спускаясь к ним с крыльца, свежеумытый Толян. – Идти-то здесь… – он независимо сплюнул сквозь зубы и пошёл с другой стороны, будто сам по себе, искоса поглядывая на возвышающегося над ним Эркина.
Идти до столовой, где уже собирались дети, было и впрямь недалеко. Но Алиса и за столь малую дорогу рассказала Эркину и Толяну, больше обращаясь к Толяну, кучу новостей про их утреннюю прогулку. Толян старательно делал презрительное лицо, но было видно, как он завидует.
– Салочки – девчачья забава, – он снова сплюнул. – Вот борьба если…
– Эрик тебя одним пальцем повалит, – засмеялась Алиса. – Я его осалила, а он меня нет.
– Поддался он тебе, малявка, – презрительно скривил губы Толян.
Алиса замерла с открытым ртом, но только на секунду.
– А победа – это главное!
– Победа должна быть честной, – гордо ответил Толян.
Спор не закончился, потому что открылась дверь, и дети повалили внутрь такой же, как у взрослых, но более шумной толпой. В дверях Алиса оглянулась и покивала Эркину, что, дескать, всё помнит и баловаться за столом не будет.
Слово своё она сдержала, что доказывало отсутствие молочных пятен на её пальто и платье. Это быстро проверила подоспевшая к её выходу Женя.
– Хорошо, умница. Можешь теперь гулять до ужина.
– А за ворота?
– Нет, – твёрдо сказала Женя и, когда Алиса, не слишком огорчённая отказом, убежала к другим детям, объяснила Эркину: – Когда праздник обычен, он уже не праздник, правда?
Эркин согласно кивнул. Женя улыбнулась.
– Ну ладно. Я в прачечную до ужина.
– Хорошо.
– Да, – Женя, уже отбежав на два шага, вернулась, – ты рубашку утром менял, так? – Он кивнул. – Ну, так принеси мне грязную. И остальное, что накопилось, прямо в прачечную, хорошо?
И убежала, не дожидаясь его ответа. А чего и ждать? Она скажет – он сделает. Эркин взглядом проводил Женю до дверей прачечной и пошёл в свою комнату. Что там у него накопилось? В бане он вчера был, трусы и портянки там стирал, их снять уже с батареи надо, тогда, значит, то, что сегодня утром поменял, и… и всё, пожалуй. Что на нём – это всё чистое. Женя, правда, говорила, что в раковине под краном чисто не отстирывается, и забирает выстиранное им на перестирку. Но его и такое устраивает. Он завернул трусы и портянки в грязную рубашку и пошёл в прачечную.
Лагерная прачечная была женским царством. Нет, специально мужчин никто не гнал, но они и сами избегали заполненной тёплым паром и женскими голосами прачечной. Каждому вошедшему туда с узелком мужчине сразу выкликали его жену или кем там она ему приходится, а если это был одинокий, то кто-то из женщин тоже сразу отбирал у него узелок, а мужчину выставляли наружу со словами:
– Да не бойся, простирну, выглажу, нитки не пропадёт!
Не желавшие связываться с бабьём стирали себе сами в умывальной или в бане, а то и в грязном ходили. Таких тоже хватало.
И сейчас не успел Эркин закрыть за собой дверь и проморгаться в пахнущем мылом парном тумане, как с десяток голосов уже на все лады звал Женю, Женьку, Морозиху, мужик ейный пришёл, позовите там, никак в сушке она…
Только этот весёлый русский гомон и отличал эту прачечную от той, в имении. Даже запахи те же – коричневого рабского и жёлтого хозяйского мыла. Только здесь их называли жёлтое – бельевым, а коричневое – грубым.
Вынырнула из облаков пара Женя, с выбивающимися из узла прядями волос, в летней кофточке без рукавов и старой юбке.
– Ой, Эркин, давай сюда, – она взяла узелок и развернула его лицом к двери. – Иди-иди, парно тут, чего тебе в духоте.
– Ой, чего ж ты его гонишь? – рослая черноволосая красавица с выпирающими из выреза кофточки грудями озорно подмигнула ему. – Давай, уж раз пришёл, и тебя простирнём. Отмоем – так уж отмоем, будешь беленьким да румяненьким.
Эркин встретился с ней глазами и улыбнулся.
– Чёрного кобеля не отмоешь добела, неужто не слыхала?
– А это по прачке глядя, – подбоченилась та. – Не боись, Морозиха, от раза его не убудет.
Женя рассмеялась вместе со всеми. Рассмеялся, показывая, что понял шутку, и Эркин.
Так под общий смех он уже было вышел, как его догнал голос Жени.
– Эркин, Эркин!
Он резко бросился назад.
– Что?!
– Помоги нам, мы поднять не можем, – Женя потянула его за рукав вглубь прачечной.
Нужно было раздвинуть стоящие на плите баки, поднять с пола и втиснуть между ними ещё два, наполненных водой и бельём. Не такие уж они и тяжёлые, но не по женским силам. И ручки неудобные, непонятно даже под какую руку сделаны.
Эркин снял куртку и огляделся. Куда бы её положить, чтоб не на мокрое?
– Женя, подержи, ладно? – она взяла куртку. – И тряпка есть какая?
Несколько рук сразу протянули ему тряпки. Он выбрал, на его взгляд, самую надёжную и взялся за работу.
Сначала ему пытались помогать, но, увидев его напряжённо сведённые брови и сжатые губы, только указывали, что и куда ставить, хотя и эти указания он, как излишние, оставлял без особого внимания.
– Ага, ага…
– И вот сюда его…
– А этот подними…
– И этот…
– Ой, Женька, до чего ж он силён у тебя!
– Это ж как мужика откормить надо!
– Вот эту дурынду ещё, милок, подними.
Эркин этот гомон не слушал: он и сам видел, что и куда ставить.
– Ну вот, – он выпрямился и вытер рукавом мокрый не так от пота, как от пара лоб. – Всё?
– А может, – это всё та же грудастая, – ещё кой-чего поднимешь?
И залилась звонким смехом, перекрывшим женский гомон.
– Ой, покраснел! – ахнул кто-то.
– Женька, не тушуйся, что останется, тебе отдадим!
– В конвертике!!
В первый момент Эркин действительно испугался, потом рассердился на себя за свой страх, оттого и покраснел, а потом… потом рассмеялся со всеми.
– Больно много меня одного на всех вас!
– Ай, молодец какой! – восхитилась одна, совсем седая и морщинистая. – На тебя такого посмотреть и то в утешение.
– Ой, прибедняйся, старая! – кричала ей другая. – Тебе не посмотреть, а чего другого охота!
– Я сейчас мужика твоего сюда пришлю, – пообещал Эркин, забирая у Жени куртку и пробираясь между корытами к выходу.
– Да на хрен он ей нужен, когда ты здесь?!
– Свой всегда под боком, а…!
– А у чужого…!
– Ага, в чужой миске каша гуще!
– А у чужого мужика больше и твёрже!
Тут грудастая завернула такое, что Эркин не выдержал. Он обернулся, увидел смущённую, покрасневшую до слёз Женю и быстро, сам не ожидая от себя такого, притянул её к себе, зажал ей уши своими ладонями и ответил одной из длинных английских фраз, какими спальники переругивались со спальницами.
После секундной паузы – не все настолько знали английский – прачечная заорала и завизжала так, что Эркину стало ясно: победа за ним! Он отпустил Женю и выскочил наружу. Натянул на разгорячённое тело куртку и побежал. Сейчас главное – не стоять. Зимним ветром прохватит по мокрому телу – не миновать Пустыря, а то и Оврага. Сейчас к себе, растереться…
Он влетел в свою комнату, быстро, ни на что не глядя, бросил на вешалку куртку, стянул рубашку и крепко растёрся насухо полотенцем. И уже спокойно, удовлетворённо ощущая, как горит на спине и плечах кожа, повесил и расправил полотенце, пощупал брошенную на кровать рубашку. Нет, не мокрая, так… даже не сырая, на теле высохнет. Он оделся и, уже застёгивая пуговицы, увидел, что не один.
На пустой кровати у окна сидел… чужой. Вернее… нет, ни в одежде – самая обычная синяя в чёрную клетку рубашка, обычные тёмные брюки, ботинки, ни в позе – сидит на кровати, уперев локти в колени, а подбородок в сплетённые пальцы, ни во внешности – продолговатое лицо, серо-голубые чуть прищуренные глаза, будто припорошенные серой пылью коротко подстриженные волосы, мягкое лицо, хотя видно, что недавно худым был, голодал, наверное, что тоже обычно, – во всём этом не было ничего необычного, но Эркин насторожился. И почему этот… всё-таки чужак матрац развернул, а бельё и одеяло не тронул. И куртка не на вешалке, а лежит рядом, кожаная, на меху, с блестящими молниями застёжек. Не по лагерю куртка.
– Здравствуй, – сказал по-русски мужчина. – Ты Эркин Мороз?
– Здравствуйте, сэр, – почему-то Эркин ответил по-английски и назвал чужака сэром, как никого в лагере не называл, если не считать тот случай с лейтенантом.
– Ты хочешь говорить по-английски? – удивился мужчина.
Эркин неопределённо повёл плечами и сел на свою кровать.
– Ну, как тебе удобнее, – кивнул мужчина.
Если он ждал вопроса от Эркина, то ждать бы ему пришлось долго. Нет, конечно, самый первый и естественный вопрос: «Ты что, новенький?» – так и вертелся на языке, но Эркин упрямо молчал. И мужчина начал первым.
– Меня зовут Никлас, – заговорил он по-английски. – Мне надо поговорить с тобой. Я, – он улыбнулся, – специально приехал.
