Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел
Графство Олби
Округ Краунвилль
Имение «Лесная Поляна»
Ночью пошёл дождь. Ларри проснулся от щёлканья капель по козырьку и встал проверить: не подтекает ли окно. Ощупав раму и убедившись, что сухо, он вернулся к кровати. Марк вздохнул и шевельнулся во сне, но не проснулся. Ларри осторожно лёг и натянул одеяло. Ещё рано, можно поспать. В дождь хорошо спится. И Марк успокоился. А то первые ночи просыпался при каждом его движении. Стоило ему шевельнуться, как Марк сразу привставал в своей кровати и спрашивал:
– Пап, ты где?
А то и просто перебирался к нему и не понимал, почему он требует, чтобы Марк спал отдельно, в своей постели. Хотя… в самом деле, откуда Марку знать. В питомнике все спали прямо на полу вповалку, а потом на общих нарах в рабском бараке. И даже здесь… Сэмми тогда втиснул в отведённую малышам выгородку большую кровать, и опять же все пятеро спали вместе. Конечно, Марку трудно привыкнуть. Но… но всё равно, что бы ни было, но он постарается, чтобы Марк жил по-человечески, а не по-рабски.
Ларри лёг и завернулся в одеяло. Ещё ночь, можно спать. Больше недели он уже дома, и вот странно: сразу и кажется, что очень давно вернулся, и будто это вчера было, настолько всё хорошо помнится…
…Утро было холодным и ясным. Они все уже доели кашу и пили кофе со свежими лепёшками, а малыши – Том и Джерри – канючили конфет или хотя бы печенья, когда в кухню вошёл Джонатан. Румяный, чисто выбритый. Обвёл стол и их всех холодно блестящими синими глазами. У него почему-то сразу потянуло холодком по спине, хотя утро только начиналось и ничего такого за ночь не могло произойти. Но тут Джонатан, кивком ответив на их нестройное: «Доброго вам утречка, масса», заговорил:
– Мамми, в кладовке жучки появились. Почему мука возле мешков просыпана?
– Так, масса Джонатан… – начала Мамми, но её уже не слушали.
– Сэмми, почему в инструменталке беспорядок?
Смуглое лицо Сэмми заметно посветлело. В кухне стояла мёртвая тишина, и только голос Джонатана.
– Дилли, все тряпки перестирай, у бидонов грязные горлышки, коровы плохо вычищены… В птичнике грязно, Молли, почему все корма вперемешку и без счёта засыпаны?… Стеф, почему не записан расход солярки за неделю? Масло разлито…
В кухню вошёл повесить ключ от душа Фредди, и Джонатан, закончив со Стефом, посмотрел на него.
– Фредди, почему в деннике у Дракона пол проломлен? И седловка вся опять перепутана.
Ироничная улыбка, с какой Фредди зашёл в кухню, мгновенно исчезла. Фредди густо, до коричневого цвета покраснел и, круто повернувшись на каблуках, не вышел, а вылетел из кухни, и, пока закрывалась за ним дверь, они видели, как Фредди бежит к конюшне. Он открыл уже рот, чтобы сказать, что Фредди не при чём, они же только вчера вечером приехали, Фредди не мог успеть не то, что порядок навести, просто рассмотреть и проверить всё.
– Помолчи, Ларри, – бросил, не глядя на него, Джонатан.
Он почувствовал, как дрожит сидящий рядом Марк, и обнял сына за плечи. Марк прижался, спрятав голову у него подмышкой.
– Рол, – продолжал Джонатан, – сено неаккуратно заложено, вываливается.
А вот и его черёд.
– Ларри, до ленча можешь заняться своей выгородкой. Всё необходимое возьмёшь сам. После ленча подойди к кладовкам. Сэмми, после ленча тоже будешь там нужен.
– Да, масса, – пробормотал Сэмми.
Но Джонатан, уже не слушая их сбивчивых объяснений и оправданий, вышел. И сразу вскочил из-за стола и бросился к двери Роланд. Допивая, дожёвывая на ходу, заметались остальные…
…Ларри улыбнулся воспоминанию. Устроил им тогда Джонатан разгон, что и говорить. До ленча все носились, как… да под плетью так не дёргались. Тома и Джерри Мамми сразу загнала в свою выгородку, и они там до ленча сидели, носа не показывали, голоса не подавали. А остальные мальчишки, кто постарше, пошли с родителями на работу. Марк не отходил от него ни на шаг. Вдвоём – у остальных у всех свои дела – они и поставили ещё одну кровать для Марка и даже маленький столик к окну втиснули. И стало в их выгородке не повернуться. Но к ленчу у Марка была своя застеленная кровать, на стене пристроились две полочки для книг и третья для всяких мелочей, пол вымыт, под стол у окна задвинуты две табуретки, пониже для него и повыше для Марка, чтобы они могли сразу вдвоём сидеть. Он догадывался, зачем Джонатан велел ему после ленча подойти к кладовкам, но в ответ на вопросительный взгляд Сэмми только пожал плечами. Дескать, не знаю. Не хотел искушать судьбу. Ели за ленчем быстро и сосредоточенно, без обычных шуток и подначек. И опять встали с последними глотками.
– Гвозди сам разберёшь, – буркнул Сэмми.
Билли молча кивнул и побежал в инструменталку, а он и Сэмми пошли к кладовкам. Джонатан был уже там. Кивнул им и очень просто сказал:
– Смотри, Ларри, какая из этих трёх тебе подходит. И что надо переделать.
– Под мастерскую, сэр? – зачем-то переспросил он.
И Джонатан опять кивнул. Сэмми оторопело захлопал глазами, набрал полную грудь воздуха, отчего стал почти квадратным, но промолчал. Так началась у него новая жизнь.
Ларри вздохнул, вытягиваясь во весь рост. Да, именно в тот день вечером, за ужином, когда всех отпустило дневное напряжение, это и произошло. Он сказал всем, кто он. И под недоверчиво насмешливыми взглядами выложил на стол свои поделки. Аханье и восторженные взвизги женщин, уважительное покачивание головой Стефа, осторожно вертящего в руках брошку-бабочку, детское удивление Роланда… Приятно вспомнить. И не стало Ларри-Шкелетины, дворового доходяги, гонимого слабака… Он раздал брелочки и брошки, Дилли чуть не расплакалась – никак не могла выбрать, Стеф положил перед Мамми бабочку.
– Ну, как тебе?
Мамми только вздохнула в ответ. И Стеф с улыбкой кивнул, а когда мужчины наконец выбрали себе по брелочку, а женщины по брошке, подвинул оставшийся на столе ворох.
– Спрячь, Ларри. Продашь – живые деньги на руках будут.
– Дорогая штука, – кивнул Роланд, любуясь своим брелоком.
– Нет, – возразил он, – материал-то…
– А работа? – не дал ему закончить фразу Стеф. – Не дури, парень. За подарки спасибо тебе большое. Но у тебя вон, малец на руках, расходов много.
Он кивнул.
– И ты… давно это умеешь? – спросил Рол.
– Давно, – честно ответил он.
– Конечно, – кивнул Стеф. – За месяц так не выучишься.
– Значит, это что, – загудел Сэмми, – значитца, это тебе для этого мастерскую делаем, так выходит?
– А для чего ж ещё? – хмыкнул Роланд. – А инструмент у тебя есть? Это ж просто руками не сделаешь.
– Купил я инструмент, – улыбнулся он.
– Это вот корзина, что ли?
– Да.
Стеф присвистнул.
– Однако в долгах ты теперь надо полагать…
И все понимающе закивали, завздыхали…
…Ларри вздохнул сквозь сон. О подлинном размере своего долга знает только он сам. Да ещё Фредди. Фредди обещал тогда уладить всё с Джонатаном. Но уладить можно десятку, ну, сотню, а у него… В первый раз семьсот тридцать, и во второй почти восемьсот. Часть он привёз, но всё равно. Надо считать полторы тысячи. Уму непостижимо, когда и как он это выплатит. Хорошо, лечили его за счёт лендлорда, и, как ему объясняли в госпитале, за лечение с него по закону не должны вычитать, но он же толком и не работал ещё. Продать всю эту белиберду… это гроши. Марку на пакетик конфет. Нет, это не выход, конечно. Расплатиться работой… Что же, это возможно, но опять… время. Материал дороже работы. Если он будет работать из материала Джонатана, то это тоже не выход.
Далёкий крик петуха заставил Ларри приподняться на локте и прислушаться. Да, уже утро. Пора вставать. Ничего, мастерская, считай, есть, материал для белиберды – тоже, а там и настоящая работа подвалит. Ничего, он всё выдержит.
Ларри встал, погладил курчавую голову сына и включил свет.
– Вставай, Марк, уже утро.
И пока Марк вздыхал и ворочался, Ларри наводил порядок в их крохотной комнатке. Зашумели в соседних выгородках. Громко заскрипела двухэтажная кровать, которую Стеф соорудил для Тома и Джерри, Мамми, хлопнув дверью, протопала на кухню, и почти сразу захлопали остальные двери.
– Вставай, – уже строже повторил Ларри и тут же улыбнулся его заспанной мордашке. – Что, сон был интересный?
– Ага, – Марк сел в постели, кулачками протирая глаза, – будто мы с тобой поехали далеко-далеко, а там… – и надул губы, – ой, а дальше я не увидел.
– Вечером ляжешь спать и досмотришь, – утешил его Ларри, натягивая рабские штаны. – Давай быстро.
Марк послушно вылез из-под одеяла и стал одеваться. Ларри быстро застелил свою кровать, помог Марку, и они пошли на кухню. Где уже трещал в плите огонь, а у умывальника толкались взрослые.
У Мамми, как всегда, всё готово с вечера, только разогреть осталось. И пока все умылись и расселись, на кофейнике уже прыгала крышка, лепёшки горячие, и каша в мисках дымящаяся.
– Ларри, брикеты перетащить надо.
– Не проблема, Рол, – кивнул Ларри, – сделаем.
От завтрака до ленча Ларри со всеми. На общих работах, как шутит Стеф. А уж с ленча до обеда он сидит в своей мастерской, и к нему никто не суётся. Все видели, как Фредди, чтобы зайти, стучался, и открыл Ларри не сразу. Так что остальным и лезть нечего. И незачем. Никто не любит, когда над тобой стоят и смотрят. А что он Марка при себе там держит, так кого ж ему и учить, как не сына.
Шумно допивали кофе и вставали из-за стола, разбирали из сушки куртки. Ларри снял высохшие за ночь рубашки и портянки, отдал их Марку.
– Отнеси, положи на мою кровать. В ленч разберу.
– Ага.
Придерживая стопку подбородком, Марк побежал по коридору к их выгородке. Ларри застегнул куртку, натянул на голову шапку и вышел под холодный зимний дождь.
Возле сенного сарая его нагнал Марк. Курточка застёгнута, шапка натянута на уши, штаны заправлены в сапожки. Ларри молча улыбнулся и кивнул ему. Конечно, помощи здесь от малыша немного. С брикетами прессованного сена и взрослому мужику непросто, но само сознание, что он не просто так, а с отцом, делало Марка таким счастливым, что ни у кого, с кем работал Ларри, не поворачивался язык отогнать мальчишку.
Роланд выдернул из брикета травинку, пожевал её, сплюнул и убеждённо сказал:
– Этот коровам пойдёт.
Ларри, ничего не понимавший в особенностях сена, кивнул, а Марк, подражая Роланду, тоже пожевал травинку и авторитетно согласился:
– Точно. В самый раз будет.
Роланд со смехом надвинул шапку ему на глаза, и вдвоём с Ларри потащил брикет к скотной. Марк шёл рядом, старательно поддерживая свисающий угол.
Когда закончили переноску, Роланд убежал на конюшню. А Ларри остался на скотной расставлять брикеты и вскрывать их. Потом помог Дилли заложить корм и убрать навоз, вымыл большие, уже непосильные для неё, бидоны и пошёл в Большой Дом помогать Сэмми разламывать парадную спальню.
Всё мало-мальски ценное уже оттуда вытащили, и сегодня они поднимали паркет. Тот, конечно, и поцарапан, и выщерблен, но если его перебрать и заново подстругать, то может получиться совсем не плохо. А на небольшую комнату даже узор получится. Марк помогал Билли сортировать дощечки по форме и цвету и увязывать их в пачки для переноски.
Работали споро и слаженно, без спешки и остановок. За неделю Сэмми привык, что Ларри не слабее, а то и сильнее его, и отношения между ними стали ровными. А вечерние рассказы Ларри о больнице, больничных порядках и – самое главное – тамошней кормёжке были настолько интересны, что первую же попытку Дилли съязвить Сэмми пресёк самым решительным образом.
К ленчу они управились с полом в спальне.
– После ленча ты в мастерской, значитца?
– Да, – Ларри старался говорить спокойно, но при одном упоминании о мастерской невольно расплывался в улыбке.
Они уже шли через двор к бараку. Сэмми кивнул и с каким-то удивлением спросил:
– Нравится тебе это дело, выходит?
– Да, – твёрдо ответил Ларри. – Это… это моё дело, понимаешь?
Сэмми хмыкнул и кивнул.
В бараке Ларри и Марк вымыли руки, куртки сразу повесили в сушку. Высохнуть за ленч, конечно, не успеют, но хоть холодить, когда наденешь, не будут. Ларри прошёл в свою выгородку разобрать и разложить вещи и вернулся в кухню, где все уже расселись, а Мамми раскладывала по мискам кашу. Ларри занял своё место и принял у Мамми дымящуюся миску.
– Ну, приятного аппетита всем, – сказал Стеф, втыкая ложку в густую маслянисто блестящую массу.
Ему ответили неразборчивым – рты у всех уже набиты – добродушным бурчанием.
Ели, как всегда, быстро, помня усвоенное ещё в питомнике: что съел – то твоё, а что не успел… Ларри, как все, вытер хлебом миску и припал губами к кружке с кофе. Ох и хорошо! Мамми собирала опустевшие миски, с грохотом сбрасывая их в лоханку с горячей водой. Ларри допил кофе, отодвинул кружку и посмотрел на Марка.
– Готов, сынок?
– Ага, – кивнул Марк, торопливо допивая.
Вставали из-за стола и остальные.
– Билли, сейчас эти связки перетащишь, – загудел Сэмми. – Бери по две, не надорвёшься.
– Ага.
– И много их? – поинтересовался Роб.
– Вот и укладывай их в кладовку, – засмеялся Роланд, – заодно и пересчитаешь.
Страсть Роба всё пересчитывать и всюду совать нос была уже всем известна. Над ним смеялись, но не гнали. К тому же его стремление подбирать всё рассыпанное или брошенное бывало даже полезным. Роб сопел, пыхтел, терпел насмешки и продолжал приставать ко всем с вопросом, вызывавшим общий смех:
– А это выгодно?
Пожалуй, серьёзнее всех относился к нему Стеф, объясняя, чем уголь выгоднее газа, что такое прибыль и зачем она нужна. Мастерская Ларри была единственным местом, куда Роб не пытался сунуться. Пока не пытался. Сейчас он только взглядом проводил идущих к мастерской Ларри и Марка и уже после этого побежал к кладовке, где хранились рамы, плинтусы, панели, словом, всё деревянное, что отдиралось и выламывалось в Большом Доме.
1995–2018
Книга шестая
Кусочки мозаики
121 год
Осень
Тетрадь сорок пятая
Алабама
Графство Эйр
Округ Стоунфорд
Региональный лагерь репатриации
Ясная погода держалась недолго. Снова зарядили холодные зимние дожди. Пару раз даже ледяная крупа сыпалась. Эркин относился к этому спокойно. Да и остальные тоже. За баней, правда, больше не собирались: холодно. Обычно набивались в одну из комнат мужского барака, где и шёл вечный непрерывный трёп о выпивке и бабах. Эркин быстро понял, что говорят, в основном, одно и то же, и ходил туда, конечно, но только чтоб не выделяться, и особо не засиживался. Ему и так хватало занятий. А пару раз они с Ивом, оказавшись вдвоём в комнате, тянулись в полную силу. К удивлению Эркина, кое-что из общего комплекса Ив и раньше знал. Это какой же спальник ему показал? Но спрашивать не стал. Не лезь в чужую душу, тогда и твою не тронут. И сегодня они всласть потянулись, размялись и теперь лежали на кроватях, отдыхая.
– Ты не куришь совсем?
– Иногда для компании, – честно ответил Эркин и пояснил: – Не люблю я его. И дыхание сбивается.
Ив кивнул, перевернулся на живот, опустил руку и почесал уши лежавшего, как всегда, под его кроватью Приза. Приз постучал хвостом по полу.
– Я тоже не курю. Так… совсем редко. И пить не люблю. Я… я один раз пьяным был… так было противно!
Эркин ответить не успел. С треском, едва не слетев с петель, распахнулась дверь, и недавно подселённый к ним Алёшка – парень чуть старше Ива – с порога заорал по-русски:
– Чего дрыхнете?! Списки вывесили!
– Что? – переспросил по-английски Ив, быстро хватая Приза за ошейник.
– Списки вывесили, – ответил по-английски Эркин, быстро обуваясь. И уже на ходу натягивая куртку, пояснил: – На кого визы готовы, – и выбежал из комнаты.
По всему бараку хлопанье дверей и топот ног. Ив, захваченный общей волной, обулся и побежал за всеми.
Эркин с ходу врезался в толпу возле канцелярии и полез к читавшей списки Жене, ничего и никого не замечая. Его толкали, били в спину и по плечам отталкиваемые им люди. Он даже не отмахивался, потому что звонкий голос Жени произносил:
– Мороз Алиса Эркиновна… Мороз Евгения Дмитриевна… Мороз Эркин Фёдорович… Морозов Антон Михайлович… Муркок Эдвард Вильямсович…
Эркин встал рядом с Женей, тяжело перевёл дыхание. Она не обернулась, продолжая читать список, а только чуть переступила, прислонившись к нему. И Эркин сам не понял, как это произошло, но обнял её за плечи. И стоял так, пока она дочитала до конца, и ещё раз с начала, и нашла некоторым, особо недоверчивым, их имена, и по-русски, и в английском варианте. И, как и в прошлый раз, комендант зычно созвал отъезжающих на инструктаж.
Ив с Призом не рискнул лезть в самую гущу. Что он есть в списке, надеяться нечего. Его месяц положенного ожидания только начался. И всё-таки он, как и все, напряжённо прослушал список и отошёл только тогда, когда толпа стала распадаться. Вроде, мелькнуло имя индейца. Жаль, конечно, они уже, можно считать, подружились, и вот… Нет, пусть парню улыбнётся удача, кто спорит, но он-то снова… один…
– Ничего, Ваня, – непривычно весёлый Роман крепко хлопнул его по плечу и продолжил уже по-английски: – Придёт и твой день.
Ив кивнул и переспросил:
– Как ты меня назвал?
– Ваней. Ты же Иван, значит, Ваня.
– Понятно, – Ив кивнул и с улыбкой ответил по-русски уже почти свободно. – Спасибо.
Список был большим, и суета в лагере началась невообразимая. В баню и камеру хранения не протолкаться, срочно достирывалось и вывешивалось в сушку бельё, носилась ошалевшая от перспективы переезда ребятня. Дождя уже никто не замечал.
За обедом ели впопыхах, у всех дел выше маковки.
– Эркин, в баню пойдёшь, – Женя торопливо ела, – сразу надень чистое, а грязное мне занеси, – и не давая ему ответить. – Как ты сушишь, оно и завтра мокрым будет. Я место уже заняла, сразу в прачечную неси. Алиса, не вертись. И не копайся. И потом в барак приходи, надо всё перебрать и увязать.
Эркин только кивал в ответ. Похожие разговоры шли и за другими столами.
И после обеда продолжалась та же суматоха.
После того случая Эркин ещё пару раз брал с собой в баню Толяна, но сегодня Ада и не заикнулась об этом. Понятно, что сейчас не до чужого мальца. Но Толян сам решил иначе и, уже у входа в баню догнав Эркина, пристроился рядом. Эркин поглядел на него сверху вниз и ничего не сказал.
В бане было тесно и шумно. Принимая их талоны, банщик буркнул:
– На одно место идите, тесно сегодня.
Эркин не стал спорить, с первого взгляда поняв, что два места рядом не найдёшь. Ну, да ничего. Рассиживаться в предбаннике, как некоторые, что могли часами болтать полуодетыми и вздыхать кто о пиве, кто о квасе – если пиво Эркин ещё и пробовал, то о квасе только слышал – он не собирался. А уж сегодня…
– Давай по-быстрому, – сказал он Толяну, стаскивая с себя куртку.
А сзади банщик уже останавливал кого-то:
– К-куда?! Занято всё. Ждите, я сказал.
– Успели, – хмыкнул Эркин.
И Толян отозвался понимающей улыбкой, так же тщательно увязывая свои вещи в аккуратный узел.
В мыльной так же тесно, пар и водяные брызги туманом, шум воды и гул голосов. Не хватало ни мест, ни шаек. Эркин невольно нахмурился: теснота и необходимость мыться стоя напомнили рабский душ в имении. Оставив Толяна полоскаться в шайке и держать его место, он ушёл под душ. Там было чуть свободнее, хотя и здесь его всё время толкали и задевали. Но просто потому, что тесно. Чего другого ни у кого даже в мыслях нет, это же сразу, по первому касанию понятно. Торопливо и не особо тщательно – не работаешь, так и не потеешь, вот и нету особой грязи – вымывшись, Эркин вернулся к Толяну.
– Готов?
– Ага, – заторопился Толян, возя мочалкой по телу. – Я сейчас.
Эркин поглядел на него и кивнул.
– Да скоро вы? – рявкнули сзади.
– Успеешь, – отмахнулся, не глядя, Эркин.
Сам он уже только делал вид, что моется, поджидая Толяна. И, понимая это, Толян спешил. Так что Эркину пришлось дополнительно окатывать его водой, смывая с мальчишеской макушки мыло.
– Ну, всё, что ли?
Им даже шайки не дали убрать, из рук выхватили. В дверь мыльной ввалился Терёха со своими четырьмя старшими мальчишками, и сразу стало ещё теснее. Но Эркин с Толяном уже пробивались к выходу.
Сегодня в предбаннике никто не задерживался. Но и выскакивать на зимний ветер с мокрой головой Эркин не собирался. Он, как всегда, тщательно вытерся, оделся, ещё раз потеребил и протёр волосы. Толян старательно повторял каждое его движение.
– Давайте живей, – торопил их, как и остальных одевающихся, банщик.
Эркин собрал вещи, Толян подхватил свой узелок, и они поли к выходу. Банщик впустил Сашку и Шурку.
– На одно место, пацаны!
– Уместимся! – бодро гаркнул Шурка, устремляясь за Сашкой.
– А вы на выход давайте, – банщик махнул Эркину с Толяном, – и так не продохнуть.
Эркин рассчитывал немного постоять у выхода, подсушить волосы, но спорить с банщиком не хотелось. Он молча поглубже нахлобучил шапку и вышел во двор.
– Ну что, водяной? Вынырнул? – встретила его выстроившаяся перед баней очередь. – Как там? Воды нам хоть оставил?
Эркин уже привык шутливо отругиваться, но сегодня не до того, и он ограничился улыбкой и дежурной фразой:
– Вода не водка, всю не выпью.
Толян снизу вверх восхищённо посмотрел на него, но сказать ничего не успел. Эркин шагал так широко, что Толяну пришлось перейти на бег. И оглянуться не успел, как оказался в бараке.
Алиса, сидящая на кровати с обвязанной платком головой, встретила их радостно.
– Ой, Эрик, Толян! С лёгким паром! А мы тоже в бане были! Эрик, ты мне тоже с лёгким паром скажи!
– С лёгким паром, – улыбнулся Эркин. – А где…? – он вдруг запнулся, не зная, как назвать Женю.
Но Алиса поняла.
– А мама в камеру хранения побежала.
– Ага, – кивнул Эркин.
В комнату влетела Ада и стала вытирать Толяна и ругать его, что раз уж пошёл в баню, то надо было чистое взять, а то что ж ты грязь свою обратно натянул и улыбается ещё, рот до ушей…
Эркин побежал к себе в барак разобрать банный узелок. Полотенце казённое, если и не высохнет, то и фиг с ним, а мочалку надо просушить. Быстро развесив и разложив вещи, он, по-прежнему ничего не замечая вокруг, побежал к камере хранения, где Женя уже получила их узлы и ждала его.
– Эркин, а твоё?
– Ящик-то? – Эркин легко взвалил на плечи ковровый узел. – Успею.
– А мешок?
– Успею, – повторил Эркин, подхватывая большой вещевой мешок. – Женя, тебе тяжело…
Но Женя уже взяла ещё два узла, и он пошёл за ней в женский барак. Обычно Женя, столкнувшись с его молчаливым сопротивлением, отступала, да и не так уж часто это бывало, но сегодня она решила настоять на своём. Надо же всё собрать, переложить, это же столько хлопот… а уже и ужин скоро. А он вздумал упрямиться! И, когда Эркин свалил свою ношу на пол у её кровати, решительно сказала:
– Иди за вещами, Эркин. Ящик отнесёшь к себе, а мешок сюда. Надо же уложить всё.
Эркин поглядел на неё, кивнул и подчинился. Пока сбегал к себе за номерком, пока отстоял в очереди, уже начинало темнеть. Он бегом отнёс ящик, сунул его под кровать. Роман и Грег тоже укладывались.
– Фёдор где?
– Не знаю, – пожал плечами Эркин. – В городе, наверное.
– Опоздает ведь за вещами, – пробурчал Роман. – Игрок чёртов.
Эркин бросил свой мешок на кровать, заглянул в тумбочку. Ладно, это всё потом, надо помочь Жене. А его шмотьё пусть лежит, он его и после ужина уложит.
Женя, увидев его с пустыми руками, нахмурилась.
– Ну, Эркин… А если переложить придётся?
Эркин молча опустил глаза, и Женя вздохнула:
– Ладно, потом.
Вдвоём они перебрали и уложили вещи. Женя оставила только то, что они завтра с утра наденут. И вообще… Что там в Центральном и как там будет, никто же не знает. Может, и там придётся месяц просидеть. Так чтоб опять большой тюк не развязывать, туда заложим всё пока не нужное. А что может понадобиться, то в мешок. Всё его расхожее свободно в его вещевой влезет. И миски с кружками туда же. Ковровый тюк слишком большим получился…
– Большой, но не тяжёлый, Женя.
– Нет, такой и нести неудобно, и не засунешь никуда.
– Ладно, – согласился Эркин, – сделаем ещё узел.
Возились до ужина. Укладывали, перекладывали, принимали и отвергали советы Ады. Толян от этой «бабской» суматохи сбежал, зато Алиса вовсю занималась своим рюкзачком, который ей смастерила Женя из наволочки, укладывая кукол, кроватку, столик и баульчик.
– Ладно, – Женя выпрямилась, локтем отводя со лба волосы. – Остальное мы сами сделаем. Алиса, ужинать пойдём.
– Ла-адно, – Алиса перестала мучить свой рюкзачок. – Руки мыть, да?
– А как же.
Эркин собрал свои вещи, которые Женя принесла из сушки, и то, что они решили уложить в его мешок.
– Я это к себе отнесу. И сразу в столовую. Хорошо?
– Хорошо, – улыбнулась Женя: таким виновато-смущённым было его лицо. Будто он и впрямь… что-то не то сделал.
Эркин действительно чувствовал себя неловко из-за того, что поспорил с Женей. И главное – ведь на пустом. Не отвалились бы руки принести свой мешок сюда. Но Женя улыбнулась – значит, простила. И он радостно сгрёб всю охапку.
– Я мигом!
Женя и моргнуть не успела, как его уже не было в комнате.
Не замечая усиливающегося дождя, Эркин пробежал через двор к мужскому бараку, едва не столкнувшись в дверях с Фёдором. Оказывается, тот только что пришёл, узнал, что попал в списки, и не мог даже толком сообразить, куда бежать в первую очередь. Растерянно обругав Эркина, он побежал к камере хранения. Эркин, обратив на это столько же внимания, сколько на дождь, бросил свои вещи на кровать рядом с мешком, достал талон на ужин и побежал в столовую.
Столовая гудела, как никогда. Женя даже не следила за Алисой, снова и снова успокаивая Эркина, а заодно и себя, что всё будет хорошо, что кончилась наконец эта неопределённость, в Центральном будет легче… Эркин кивал и ел, не замечая вкуса. Не признаваясь самому себе, вернее, не осознавая этого, он боялся. Что в любой момент, в самую последнюю минуту, ему скажут:
– А ты куда лезешь? Знай своё место, ты…
И всё. И кончится этот сон. И не будет ни Жени, ни Алисы, ничего…
Эркин торопливо допил чай и встал, собирая посуду.
– Женя, ты завтра не ворочай тюки, я зайду за вами.
– Хорошо, – кивнула Женя.
Он, как всегда, как уже привык, проводил их до женского барака, попрощался пожеланием спокойной ночи, дождался, пока за ними закроется дверь, и уже тогда пошёл к себе.
Роман и Грег уже закончили сборы, Фёдор, непривычно серьёзный, перебирал свои разложенные на кровати и тумбочке пожитки, Ив, лёжа на кровати поверх одеяла, читал газету, а Алёшка уже совсем разделся и лёг, даже к стене отвернулся. Чтобы не видеть.
Эркин, как и остальные, вывалил всё из тумбочки на кровать и стал собирать мешок. Укладывал не спеша, так, и чтобы не помялось, и чтобы нести было удобно. Грег посмотрел на его работу и хмыкнул:
– Умеешь.
– Всё лето со стадом кочевал, – улыбнулся Эркин. – Привык.
– Привычка – великое дело, – кивнул Роман, засовывая свой мешок под кровать. – Ну, я на боковую.
– Да, завтра рано вставать, – Эркин ещё раз оглядел тумбочку, где уже ничего не было, кроме нескольких неиспользованных талонов – их надо завтра сдать, когда сухой паёк будут давать – затянул на мешке завязки и засунул его к ящику под кровать, взял полотенце и пошёл в уборную.
Сашка и Шурка, необычно серьёзные, стирали своё бельё под краном и даже не брызгались, но большинство ограничивалось умыванием, не желая рисковать: а ну как не высохнет? В мокром, что ли, ехать? Застудиться легко, а на хрен ты больным кому нужен? Это уж точно.
Эркин быстро умылся, но обтираться не стал, уступил раковину и вернулся в комнату.
Все уже лежали, только Фёдор заканчивал сборы, да Ив ещё читал. Эркин повесил полотенце и стал раздеваться. Когда он лёг, Фёдор положил свой мешок на тумбочку и вышел.
– Гаси свет, Ваня, – сказал по-русски Роман и по-английски: – Завтра дочитаешь.
– Ага, – совсем по-русски отозвался Ив, отложил газету и встал, щёлкнул выключателем и лёг. И по-русски почти без запинки: – Спокойной ночи всем.
– Спокойной ночи, – ответил, не открывая глаз, Эркин.
– Спокойной ночи, – в один голос сказали Роман и Алёшка.
– Всем того же, – Грег повернулся набок, звякнув пружинами.
Вернулся Фёдор, уверенно прошёл к своей кровати, быстро разделся и лёг. Наступила ночная, но не сонная тишина. Вздохнул и резко крутанулся на своей кровати Алёшка.
– Чудно! – сказал вдруг по-русски Роман и продолжил, перемешивая английские и русские слова. – Ждал вот, надеялся, а пришло – и страшно чего-то. Смешно даже.
– Я понимаю, – медленно сказал Эркин. – И… и будто жалко чего-то.
– Чего жалко? Прошлой жизни? – негромко спросил Грег. – Хотя… привыкли уже, конечно, и… и ведь жили. Хорошо ли, плохо ли, но жили.
– А мне одного жалко, – подал голос Фёдор. – Поздно я про отъезд узнал. Ну, вещи у меня там кой-какие остались, одежда там, ещё… Ну, долги так и не собрал. Хотя… ясно было уже, что замотает. Обидно, но… ладно. Будем живы, наживём. А вот знал бы, что на последний кон игра пошла, я бы их, гадов, раздел тогда… классически. Без оглядки бы работал, не держал себя. А так…
– А язык подвязать не хочешь? – перебил его Роман. – Без оглядки жить ему захотелось…
– По сторонам всегда смотреть надо, – негромко засмеялся Грег. – И назад, и вперёд.
– Это в бою, да? – спросил Ив, благо, разговор уже шёл только по-английски.
– В жизни, – ответил ему Грег. – Чтоб назад не оглядываться, сзади удара не ждать, тыл надо иметь, семью. Справа и слева по флангам друзья прикроют, а впереди… ну, тут уже сам смотри.
– Прикрой тылы, следи за флангами и на прорыв! – засмеялся Ив.
– Всё так, но, – по тону Романа чувствовалось, что он улыбается, – но война уже кончилась, Гриша.
– Что? – переспросил Грег. – Как ты меня назвал?
– Гришей, а что?
– Верно, – сразу сказал Фёдор. – Грег – это же Григорий, значит, Гриша.
– Спасибо, – сказал по-русски Грег и опять перешёл на английский. – Кончилась чужая война, Роман, а наша война ещё идёт.
– Чужая, да не совсем, – голос Фёдора необычно серьёзен. – Но ведь выжили. А значит, и проживём. Как думаешь, Мороз?
– Хуже, чем было, уже не будет, – задумчиво ответил Эркин. – Всё так, но… Нет, страшно, конечно, но обратного хода нет. Обратно только в Овраг, больше мне некуда.
– Не тебе одному, – с непривычной резкостью сказал Ив.
– И это верно, – хмыкнул Фёдор и по-русски: – Ладно, мужики, спим?
– Спим-спим, – Роман шумно вздохнул и повернулся, звякнув пружинами.
– Спим, – согласился Эркин.
Он лежал на спине, закинув руки за голову. Как всегда. Как привык. Как приучили в детстве. И слушал, как сопят, храпят и вздыхают во сне его… кто они ему? Друзья? Да, получается так. Но завтра они уедут в Центральный лагерь, а там… там они могут и не попасть в одну комнату. И из Центрального в Россию они же тоже не вместе поедут. Все говорят, что их будут по всей России распихивать, чтобы не скапливались в одном месте. И что же получается? Получается, что опять: только подружились и разлучили. А Ив? Ив остаётся. И ведь тоже… хороший парень, а больше не увидимся. А Мартин? Арч? Одноухий? Губач? Грошик? Проныра? Ну, Проныру убили, да и не был тот ему другом. А парни в госпитале? Он даже имён не запомнил. Да чего там, не спросил. Они его из своих пайков накормили, промазали всего, а он… И раньше… Нет, раньше он сам себе воли в этом не давал. Всё равно беляки отнимут, изгадят, надсмеются… Одному было легче. Когда ты один, тебя только по телу бьют, душу не затронут, не достанут до неё, а откроешься кому-то другому – вот тут тебе по самому больному и вдарят. Как этот… майор, вроде, всё хотел по душе. За Женю, за Андрея, даже за Фредди и Джонатана. Про Алису, видно, не знал, а то бы и её приплёл. Сволочь мундирная, охранюга. «Отреклись от тебя». Дурак, мне же легче от этого. Раз отреклись, значит, за меня их не потянут. Они сами по себе, я сам по себе. А… а всё равно больно. Ну, Джонатан, он – лендлорд, ему главное – выгода, одно слово – управляющий, но Фредди-то… ведь в самом деле, у одного костра спали, ведь Фредди сам себя пересиливал, в жгут скручивался, чтоб… чтоб на равных стать, и держался этого уже до конца. А в Мышеловке… прискакал тогда, так даже страшно стало, что с кольтом на автоматы пойдёт, приготовился часового за ноги валить, чтоб хоть как-то на себя отвлечь… А Фредди… Без звука оружие отдал, нет, потом и права качал, и слова всякие говорил, но видно же было, что испугался. И в Крутом Проходе Фредди тоже… от страха психанул. Значит, и здесь… не сумел от погонника отбиться, подписал, что велели. Хотя… а кто я ему, чтобы за меня на пулю нарываться? А всё равно. Умом понимаешь, а сердцу больно.
