Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел
– Пап, а почему где чёрт не справится, туда бабу пошлёт?
И не сразу поймёшь, а поняв, всё равно не знаешь, что ответить.
Тим улыбнулся, не открывая глаз. Спасибо Старому Сержу, Сергею Са-вель-и-чу, да, так правильно, за подсказку и помощь. Конечно, останься они там, ни ему, ни Диму жизни бы не было. Даже не в цвете дело. А хуже. Он летом выехал проверять отрегулированную машину и увидел на улице того… который командовал расстрелом лагерников и посылал его в ров, проверить и добить… а теперь в штатском, сидит, пиво пьёт, сытый, довольный… Вот тогда и понял, что надо бежать. А то ещё на Старого Хозяина нарвёшься, а это конец. И ему, и Диму. Тим на секунду, на долю секунды представил: он идёт по улице с Димом и встречает Старого Хозяина… и покрылся холодным потом. Он слишком хорошо знает, что бы за этим последовало. Холодный взгляд светлых бесцветных глаз, холодный ровный голос, слова… и приказ. Приказ убить Дима.
Тим рывком сел на койке, едва не свалившись вниз. Весь мокрый, впору полотенце брать. Сидел, слушал ночной шум казармы и обсыхал. Засаднило в горле, покурить бы сейчас или попить. Но что за одним, что за другим надо идти в уборную. Уговорились в семейном бараке ночью курить только в уборной. А спускаться – беспокоить Дима, и уйдёт он, а Дим проснётся… Сейчас уже реже, но хоть раз за ночь, но Дим просыпается и сразу: «Пап, ты здесь?». Услышит тишину и испугается. Нет уж, нужно перетерпеть. Хуже приходилось.
Высыхая, пот стягивал кожу. Тим растёр ладонью грудь и лёг. Ладно. Врачей он прошёл, психолога тоже. Теперь… да, теперь ему в справочную. Психолог посоветовал не спешить, а как следует разузнать об областях – в России не штаты, а области и края. Шофёры везде нужны, так что надо выбирать климат и другие условия. Хороший совет можно и приказом посчитать. Дим здоров – уже легче. Конечно, далеко на север забираться не стоит, слишком холодно. А Дим хоть и без ограничений, но всё-таки слабенький, да и расходы на зимнюю одежду большие будут. Но это всё надо ещё как следует обдумать. Лучше не спешить.
Графство Эйр
Округ Кингслей
Коттедж № 3715
Проснувшись, Андрей ещё полежал неподвижно, закрыв глаза и напряжённо прислушиваясь. Пока не выяснишь, кто и что вокруг, показывать, что проснулся, нельзя.
Лёгкие быстрые шаги, стук костяшками по дереву и молодой женский голос:
– Вставай и выходи. Он уехал.
И опять шаги. Уже удаляющиеся. Вдалеке стукнула дверь. Да, ушла на кухню.
Андрей открыл глаза, потянулся под одеялом и откинул его. Сквозь плотные белые шторы комнату заливает белый свет. Значит, даже не утро, а день. Однако дал он храпака. В изножье кровати тёмно-красный, почти бордовый халат, а раньше его не было. Значит, пока спал, заходили, а он и не почувствовал. Возьмём на заметку. Так, и шлёпанцы стоят. Отлично.
Андрей встал, всунул ступни в шлёпанцы, надел халат и, завязывая на ходу пояс, вышел в гостиную.
– Элли!
– Я на кухне, – откликнулась она.
Андрей вошёл в маленькую, очень светлую и уютную кухню, шумно понюхал воздух.
– Запахи…! Обалдеть!
Элли обернулась к нему от плиты, невольно улыбнулась.
– Иди, приведи себя в порядок, и будем есть.
– Завтракать? – уточнил Андрей.
– Нет, – засмеялась Элли. – Уже ленч.
Андрей провёл тыльной стороной ладони по своей щеке.
– Однако… Я мигом, Элли.
Она кивнула.
– Хорошо. У меня будет вот-вот готово, – и уже ему в спину крикнула: – Всё, что нужно, в ванной.
В ванной Андрей, кроме уже привычных мыла и полотенец, обнаружил на полочке у зеркала бритвенный прибор и на табуретке одежду. Трусы, рубашка, брюки, носки, под табуреткой стояли лёгкие полуботинки. Так-так, и что сие означает? Изменение условий содержания…
…Он сидит на кровати, а Элли рядом на стуле, сцепив руки на коленях.
– Элли, мне так и ходить нагишом?
– Ох, он же в любой момент может появиться, увидит…
Глаза Элли наполняются слезами.
– Ну, Элли, не надо. Всё так, ты права, но что-то же надо делать.
– Не знаю, – всхлипывает Элли. – Понимаешь, он, когда приезжает, то заходит и смотрит на тебя, и вообще… он всё сразу видит.
Он кивает, напряжённо думая…
…В конце концов решили так: он будет оставаться в своей спальне, а Элли, как и раньше, будет приносить ему всё необходимое и тут же уносить, но есть и бриться он будет, конечно, сам. А Джимми она скажет, что он начал приходить в себя, но ненадолго, говорит отдельные слова, но бессвязно и сам не понимает, что говорит.
Что ж… Андрей оглядел себя в зеркале, ощупал щёки. Что ж, похоже, это сработало, посмотрим, что дальше будет. Джимми… интересно всё-таки, кто это такой. По рассказу Элли – сволочь первостатейная. Скорее всего, уголовник. Ну, таких мы всяких повидали, посмотрим и на этого.
Он быстро оделся, оглядел ванную: нет, всё в порядке. И пошёл на кухню.
Элли уже накрыла на стол. Два прибора. Салат, отбивная с жареной картошкой, стакан томатного сока, на плите ждёт своего часа кофейник.
– Красота! – искренне восхитился Андрей, садясь к столу.
Элли улыбнулась, устраиваясь напротив.
– Тебе нравится?
– Мм! – говорить Андрей не мог: рот уже набит, и он мимикой изобразил неземное блаженство.
Элли засмеялась.
– Ну, на здоровье.
Когда он доел, она легко встала из-за стола, убрала тарелки и поставила кофейный сервиз.
– Тебе кофе с молоком или чёрный?
– Давай с молоком, – кивнул Андрей.
Элли поставила перед ним чашку с нежно-коричневой ароматной жидкостью и, помедлив, вытащила из кармана фартука листок, положила его рядом с чашкой. Андрей скользнул взглядом по аккуратному списку и поднял глаза на Элли.
– Что это?
– Это? Это список, – она вздохнула, – чему я должна тебя научить.
– Так, – задумчиво кивнул Андрей. – Ну и чему? Прочитай, Элли.
– Ты… ты не умеешь читать? – удивилась Элли.
Андрей, не отвечая, улыбнулся ей, она опять села и стала читать. Андрей слушал, и по его лицу как тень скользила злая улыбка. Прослушав список, кивнул.
– Ясно. Этому научиться можно. Он знает, что ты написала список? – Элли кивнула. – Тогда ладно. Что ещё, Элли?
Она молчала, потупившись.
– Ну же, Элли.
– Он… он велел мне рассказать тебе, как ты здесь очутился. Когда ты спросишь об этом.
– Понятно. Душевная, должно быть, история, да, Элли?
Она вдруг всхлипнула и заплакала, закрыв лицо ладонями. Андрей быстро переставил стул и сел рядом с ней, обнял, положив её голову себе на плечо.
– Ничего, Элли, всё будет в порядке, поверь мне.
Она, всхлипывая, тёрлась лицом о его рубашку.
– Это он привёз одежду?
– Да, – ответила она сквозь всхлипывания. – Только для дома, я же должна приучить тебя к… к цивилизации. А твоё он всё сжёг. Я говорила тебе.
– Всё? – спросил Андрей и почувствовал, как под его рукой вздрогнули её плечи.
Он осторожно взял двумя руками её голову, приподнял и поцеловал в мокрые испуганные глаза.
– Спасибо, Элли.
– Ты… ты…
– Т-ш-ш-ш, Элли, – он мягко поцеловал её в губы, вернее, на мгновение закрыл своими губами её рот. – Не надо об этом говорить. Ни что это, ни где хранится. О чём не сказано, Элли, того не знаешь. Чего не знаешь, о том не проболтаешься.
Элли невольно улыбнулась: таким ласково-лукавым был его голос.
– А как же ты тогда это найдёшь? – так же лукаво спросила она.
– А я не буду искать, – Андрей снова коснулся губами её губ и встал, подошёл к окну. Стоя сбоку, у косяка, оглядел всё ещё зелёный газон и блестящую от дождя плитку заднего дворика, обернулся к Элли. – Когда я смогу уйти, ты мне сама это отдашь.
– Ты можешь уйти даже сейчас. У меня есть тёплая куртка, она на молнии, понимаешь, не видно, что женская, – заторопилась Элли. – И с обувью что-нибудь придумаем.
– Ты меня гонишь? – с комичным испугом спросил Андрей и тут же стал серьёзным. – Он приедет, а меня нет. Что с тобой будет, Элли?
– Я тоже уеду.
– Куда? Он легко найдёт тебя. Нет, – Андрей говорил спокойно, но Элли чувствовала, что решение принято и менять его он не будет. – Я не могу так рисковать. Пока я не уверен в твоей безопасности, я буду здесь.
– Он… Джимми опасный человек.
– Да. Тем более. Он ведёт игру, Элли. Пока я не поведу её сам, я буду подыгрывать.
– Ты рискуешь проиграть себя, свою жизнь.
– На кону твоя жизнь, Элли, мне это главное.
Андрей оттолкнулся от окна и вернулся к столу.
– Ой-ёй! Кофе остыл, а такой кофе! – он залпом допил свою чашку и восхищённо причмокнул. – Вкуснота! Ну, Элли, давай, учи меня цивилизации. Что надо делать?
Элли засмеялась и встала.
– Я со всем сама справлюсь. Иди отдохни.
– Нет уж, нет уж. Хочу учиться!
И Элли сдалась. Показала ему посудомоечную машину, сушилку, холодильник, шкафы для посуды… Восторги Андрея трогательно смешили её. Убрав кухню, вышли в гостиную.
– А это холл. Гостиная. После обеда разожгу камин, посидим у огня. А хочешь, можно и сейчас.
– Зачем же порядок ломать? Нет уж, давай как обычно.
Андрей оглядывался по сторонам с детским интересом.
– Тебе нравится здесь?
– Красиво.
– Ну, я рада. Здесь я уже всё убрала. Урок на сегодня закончен. Так что сядь, посиди пока.
Андрей кивнул и сел на диван, потрепал гриву лежащего рядом большого льва.
– Какой зверь роскошный!
– Да, – засмеялась Элли. – Я хотела собаку или кошку. И Джимми привёз мне его. Чтобы мне было не так одиноко. Его зовут Лео.
– Подходит, – одобрил Андрей.
– Ещё бы, – улыбалась Элли. – Лео – это же и есть лев. Только на другом языке.
– Да-а?! – удивился Андрей. – Здорово. Запомню, – и лукаво подмигнул ей. – Постараюсь запомнить.
Элли подошла к дивану и села так, что Лео лежал между ними, а их руки, лежащие на его гриве, встречались.
– Да, а как тебя зовут? – он с улыбкой смотрел на неё, и Элли продолжила: – В твоей справке, Джимми её сжёг, там было написано Эндрю Мэроуз, это ведь твоя справка? Да? Ты – Эндрю?
– А как меня Джимми называет? – после недолгой паузы спросил Андрей.
– Джек-Дурак, – вздохнула Элли.
– Джек-Фулл, – задумчиво кивнул Андрей. – Что ж, Фулл – это для него и нам не обязательно, а Джек имя хорошее. Я не против.
– Но… но на самом деле ты…
– Джим знает, что ты прочитала справку? – перебил её Андрей. Она пожала плечами. – Ну вот. Не надо, Элли. Будем соблюдать правила игры. Буду Джеком. И ты не запутаешься, не назовёшь меня при нём по-другому.
Помедлив, Элли кивнула.
– Хорошо. Джек… и в самом деле неплохое имя, – и повторила, словно пробуя на вкус: – Джек…
– Что, Элли? – готовно откликнулся Андрей.
– Тебе надо полежать, отдохнуть, – решительно сказала Элли. – Ты после такой болезни…
– Слушаюсь, мэм.
Андрей вскинул ладони жестом капитуляции, и Элли рассмеялась.
– Я пойду, уберу у тебя, а ты, если хочешь, полежи здесь.
– Как скажешь, – медленно кивнул Андрей.
Он сильно побледнел, даже губы посветлели. Элли вскочила, столкнула льва на пол, быстро сняла с Андрея ботинки – он даже шевельнуться не успел – и помогла ему лечь, подложив под голову вышитую подушку.
– Ну вот, полежи, сейчас плед принесу, ноги укрою.
Он виновато улыбнулся ей, и Элли погладила его по щеке.
– Ничего-ничего, лежи спокойно. Ты просто устал.
– Да, – тихо ответил Андрей, – устал.
Когда Элли принесла плед, он лежал, закрыв глаза, но дыхание выровнялось, и губы опять порозовели. Элли накрыла его пледом, и, когда она поправляла неловко легший ему на грудь угол, он поймал её руку и на мгновение прижал к своим губам.
– Ну… – Элли сглотнула, – ну, ничего страшного, полежи. Лео побудет с тобой, – попыталась она пошутить, и он улыбнулся её шутке.
Андрей лежал в лёгкой приятной полудрёме, слушал, как Элли ходит, что-то делает, иногда разговаривая сама с собой. Элли хорошая, и на лицо симпатичная, и вообще… какая же ты сволочь, Джимми, ведь она любит тебя, по-настоящему, без любви такого никто не стерпит. Ну, ладно, с Джимми мне за многое, похоже, придётся считаться, ладно, рассчитаемся. Элли надо прикрыть надёжно, с гарантией. Джимми из-под земли её, если что, достанет. Значит… значит, что? Значит, ей нельзя ни уходить отсюда, ни сволочиться с Джимом. Вот Джима не будет, тогда и освободится. Ладно. Сложно, но возможно. «Смерть – не чудо, а закономерный результат совершаемых самим же убитым действий». Любил подлец порассуждать. Убив очередного, кто у него на дороге стоял. Или мог встать…
…– Ты, Малец, зря к полам липнешь.
– Почему?
– Невыгодно. Пайков у них нет, во-первых, на работы гоняют, во-вторых, и на финиш идут первыми, в-третьих, – и щелчок по носу. – Понял?
– Да.
Главное – не заплакать, не показать боли.
– Тогда благодари за науку…
…И благодарил. Хотел жить, выжить. Дожить до Победы. Вот почему и ходил к полам, политическим. Они надеялись. На Победу, на приход русских, на освобождение… а кримы надеялись на одно, нет, не надеялись, а рассчитывали и жили по расчёту: «Умри ты сегодня, а я завтра». А у полов… «Выживем вместе». Вот и ответ. Но враг… ну, с врагом разговор короткий. Главное – не спешить. Поспешишь… «Поспешишь – наследишь», «Ножом махать и обезьяна умеет, а человек думать должен». Ничего, времени навалом. Обдумаем всё, обсчитаем. И сделаем. Комар носа не подточит.
Элли убрала в его спальне, но покрывало не положила. Всё-таки он ещё слишком слаб, и кровать лучше держать наготове. Бедный парень. Она уже привыкла называть его Эндрю, а он не согласился. Почему он отказывается от своего имени? Или… или это была не его справка? Жил под чужим именем? Ну, всё равно. Джек… Так Джек. И Мэроуз совсем ему не подходит. Но он просил не думать об этом. И пусть пока полежит в холле. От кровати устаёшь, какой бы мягкой она ни была. Человеку нужно разнообразие. Ну вот, очень хорошо. Как он там?
Она вернулась в гостиную. Он спал, лёжа на диване, и свесившаяся рука утонула в гриве Лео. Элли улыбнулась мелькнувшей шутке. Ничего, пока нельзя, но когда-нибудь она ему расскажет, и они посмеются этому вместе. Беззвучно ступая, Элли подошла к столу, взяла корзинку с рукоделием и огляделась. Обычно она вышивала или вязала, сидя на диване рядом с Лео, или в кресле у камина. Но у камина ещё рано, а на диване спит… Джек. Ну и ничего, она… она сядет к окну. Ей тогда будет видно и его, и дорогу. Обычно Джимми так быстро не возвращается, но кто его знает, что ему в голову взбредёт.
Было тихо, моросил мелкий зимний дождь. И только ровное дыхание спящего человека. Элли достала пяльцы с вышивкой. За месяц и четверти не сделала. Ну, ей не к спеху, не в магазин на продажу сдавать. Джимми к её рукоделию равнодушен. Ему это не нужно и потому… Элли вздохнула. Джимми любит только себя и ни о ком больше думать просто не в состоянии.
Андрей шевельнулся на диване, открыл глаза. И когда его взгляд встретил со взглядом Элли, улыбнулся ей.
Тетрадь сорок восьмая
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Крис с утра работал в приёмном покое. Дежурство не тяжёлое, но суматошное. И работы не очень много, и не отойдёшь никуда. Он взял с собой книгу, как всегда теперь делал, но, конечно, даже не открыл. Не до того было. С обеда он свободен, до курсов. Уроки, в принципе, он все сделал, так что… так что зайдёт в их отсек. Помассирует руки Чаку.
Крис был готов заниматься всем, хватался за любые работы, лишь бы… лишь бы не думать о Люсе. Брошку, что тогда взял для неё у Ларри, он спрятал. Чтоб не была на глазах. И каждый раз прежде, чем лечь спать, доставал, разворачивал и смотрел. И снова убирал. Он понимал, что с ним. О таком шептались ещё в питомнике. Не называя, чтобы не накликать. Ничего, страшнее этого, со спальником и случиться не могло. И вот… с ним случилось. Выбраковка, горячка и… это. Три страха спальника. Горячку он прошёл. Может, и это, как горячка? Боль, потом «чёрный туман» и… и всё кончится. Останется холодная ясная пустота. Но это… это совсем иное. И… и он не хочет, чтобы это кончалось. Остальные наверняка заметили, жалеют его или смеются над ним, но ему плевать. Пока это за его спиной.
Выходя из жилого корпуса, он встретился с доктором Жариковым.
– Ты куда сейчас, Кирилл?
Жариков никогда не путал их прежние и новые имена, и Крис благодарно улыбнулся в ответ.
– К Чаку. Руки ему помассирую. И вообще…помогу парням.
– Думаешь, Сол с Люком не справятся? – озабоченно спросил Жариков.
Крис густо покраснел. Не желая этого, он чуть было не подставил парней. Сол и Люк – надёжные парни, выпендриться, правда, любят. Решили переехать, а имена оставили прежние. Нет, они и крестились и по документам теперь Савелий и Лукьян, а откликаются на Сола и Люка. Специально подбирали, чтоб не менять.
– Если ты не занят сейчас, – продолжал Жариков, – мне бы поговорить с тобой.
– Сделаю Чаку руки и приду. Хорошо?
– Хорошо, – кивнул Жариков. – Я пока пообедаю как раз. Успею?
– Да, Иван Дормидонтович, – Крис лукаво улыбнулся. – Я не буду спешить.
Жариков охотно рассмеялся, и Крис побежал к корпусу, где когда-то выделили целый отсек для спальников, а теперь лежали Чак и Гэб.
В столовой Жариков от окна раздачи сразу выглядел Аристова. Тот задумчиво, явно думая о чём-то, не имеющем никакого отношения к еде, хлебал суп. «Ничего, Юрий Анатольевич, – улыбнулся Жариков, переставляя к себе на поднос тарелки, – я вам сейчас подсыплю… перчику».
Жариков взял свой поднос и решительно пошёл к Аристову.
– Свободно?
– Садись, Ваня, – Аристов на мгновение повёл на него очками и снова ушёл в раздумья.
Жариков, не торопясь, со вкусом устроился напротив.
– Юра, у тебя информация есть?
– О чём? – рассеянно спросил Аристов.
– Да всё о том индейце, – невинно пояснил Жариков.
Аристов поперхнулся супом.
– Ванька, ты опять?!
– Что значит, «опять»? Я ещё даже не начинал.
– Чего не начинал?!!
– Мстить, Юра. Я обещал тебе ужасную месть? Обещал. А я своё слово всегда держу.
– Ваня, тебе вредно столько работать. У тебя навязчивые мысли появляются. Смотри, маньяком станешь.
– Откуда у хирурга столь глубокие знания в психологии?
– Так, – неопределённо ответил Аристов, явно собираясь опять уйти в свои мысли, – С академии помню.
– Конечно-конечно, – закивал Жариков, – в пустой голове случайные знания долго держатся.
Под зловеще внимательным взглядом Аристова он закончил винегрет и перешёл к супу.
– А вот когда информации много, когда её надо систематизировать, осмыслить… Тут хирургия не поможет, привыкла она, понимаешь, отсекать и выбрасывать. Ну да ладно. Перехожу к главному блюду, – Жариков ел и говорил одновременно, освоив это искусство ещё в детстве. – К мести. Сейчас я задам тебе вопросы. Немного. Но ты на них не знаешь ответов, а я знаю. И уйду. А ты будешь корчиться от сознания своего невежества. Если, конечно, столь сложные и возвышенные чувства тебе доступны.
– Ты закончил? – зловеще спросил Аристов.
– У тебя котлета стынет, – невинно ответил Жариков. – Итак, вопросы. Вопросы о парнях.
– Заткнись! – тихо сказал Аристов. – Они и так хлебнули, без твоих… выкрутасов.
– Верно. А ты хочешь знать, что именно они хлебали? Чем их напоил… доктор Шерман? Слышал о таком?
Аристов настороженно кивнул.
– Самого его нет. Убит, когда ликвидировали питомники и Паласы. Но… – Жариков жестом присяги отсалютовал Аристову вилкой, – но ничего бесследного нет. Итак, вернёмся к вопросам. Спальники делятся на элов и джи. У нас примерно десяток джи, остальные – элы. Вопрос. Почему такое соотношение? Кстати, а что такое «эл» и «джи», ты знаешь?
– А ты?
– Я-то знаю.
– Ванька! Я же просил не лезть к парням! Ну, ты же… ты-то должен понимать, что больно им…
– Стоп-стоп, Юра. Во-первых, лечить симптом бесполезно. Оставшийся очаг всё равно даст рецидивы. Аксиома, – Аристов кивнул, и Жариков продолжил настолько серьёзно, что не поверить ему было невозможно. – Клянусь, ни одного вопроса об этом я им не задал.
– Та-ак. Значит… – Аристов сосредоточенно нахмурился, – ну, допустим… а что ещё ты о них знаешь, а я нет?
– Почему они не бреются, Юра? – очень спокойно спросил, доедая кашу, Жариков. – Почему от одного вида шприца заходились в истерике? И… Ну ладно, – Жариков залпом выпил стакан компота. – Всего, Юра, я, конечно, не знаю, но ты знаешь ещё меньше. И дальше будешь не знать.
– Это кто ж тебя так просветил?
– Вот, Юра, – Жариков встал. – Ты сам задал последний вопрос. Корчись и страдай. А я пойду. У меня ещё дел невпроворот.
– Нет, постой…
– Потом, Юра, потом. Ты пока покорчись, пострадай. Русской душе страдания полезны. Судя по классике. А вечерком как-нибудь я тебя немного просвещу, так и быть. Если прощу, конечно.
И Жариков поспешил к выходу. Аристов рванулся было следом, но тут же сел обратно и стал ожесточённо доедать свой обед. Ну… не стервец Ванька, а? И так без него паршиво, так он ещё добавляет. Психолог называется. Ну ладно, с ним посчитаться ещё можно. Лишь бы он парней не тревожил. Крис и так ходит мрачнее тучи, нервный стал, дёрганый. Навалил парень на себя выше меры и психует. Так этот… псих-олух будто не замечает, нет, чтобы помочь парню…
Крис вбежал в отсек, быстро переоделся в дежурке. Сола и Люка не было. Они наверняка у Гэба, слышно, как тот кричит. Проходя по коридору, Крис заглянул в палату. Точно.
– Тебе чего? – на мгновение повернул к двери голову Люк, удерживавший ноги Гэба.
– Массаж Чаку сделаю.
– Катись, – напутствовал Люк, наваливаясь грудью на бьющееся в судорогах тело.
Крис покачал головой и пошёл дальше.
Чак лежал на кровати, равнодушно глядя в потолок пустыми глазами, и, когда вошёл Крис, даже не шевельнулся.
– Привет, – весело сказал Крис.
Чак беззвучно шевельнул губами, но голову повернул. Крис переставил стул, сел, закатал рукава халата, достал из кармана тюбик с кремом, промазал себе ладони. Чак молча следил за его приготовлениями. После того случая, когда его рука как-то легла на ноги Гэба, он ещё не раз пытался двигать руками. Но не получалось.
– Давай руку.
– Надо, так бери, – вяло огрызнулся Чак.
Крис улыбнулся его фразе, как удачной шутке, и взял его правую кисть.
– Ну, поехали.
Чак вздохнул и отвернулся. Он уже отчаялся и даже смерти не ждал. И нажимать на заветные точки, чтоб хоть так пальцы пошевелились, не просил.
Крис, напряжённо сведя брови, ощупывал ему подмышечную впадину.
– Не щекочи, – наконец не выдержал Чак. – Что ты там… вшей, что ли, ловишь?
– Границу ищу, – ответил Крис.
– Какую ещё границу?
– Чувствительности. Чувствуешь, где я тебя трогаю?
– Ну?
– А здесь? Ты не подглядывай только, отвернись.
– Отстань, – безнадёжно попросил Чак.
– Ну? Так, а здесь?
От внезапного щипка Чак чуть не подпрыгнул.
– Охренел?! Больно же!
Крис фыркнул.
– Третьего дня я тебя выше щипал, ты не дёргался.
– Врёшь, – недоверчиво нахмурился Чак.
– Не хочешь, не верь, – пожал плечами Крис, кладя поверх одеяла его правую руку. – Сейчас левую сделаю.
Чак молча ждал, пока он перенесёт стул и снова устроится.
– А здесь… тоже? – нехотя выдавил Чак.
– Чего тоже? – Крис сосредоточенно разминал ему локоть.
– Ну, граница сместилась?
– Сейчас проверим.
На этот раз Чак ждал щипка, ждал долго, уже решил, что на левой чувствительность вовсе потеряна, и вдруг дёрнулся, как от удара током.
– Полегче, чёрт! Ну как?
– Ниже, чем на правой.
Крис отпустил его руку, достал из кармана марлевую салфетку, тщательно вытер руки и стал скатывать вниз рукава.
– Ну, – смотрел на него снизу вверх Чак, – что скажешь?
– Не знаю, – пожал плечами Крис. – Я же не врач. Тебе надо с доктором Иваном поговорить, ему всё рассказать.
– А то этот беляк сам не знает? – скривил губы Чак.
– Если бы он знал, ты бы уже здоровым был. Я вот… Меня в декабре привезли, горел уже, а из «чёрного тумана» только в конце марта вставать стал. А последних кого привезли, так у них на всё про всё полтора месяца ушло. И загорелись, и перегорели, и из «чёрного тумана» встали, на своих ногах ушли.
– И почему так? – Чак постарался, чтобы вопрос прозвучал поязвительнее.
– А врачи больше знать стали. Я в первой пятёрке был, что это такое, «горячка», здесь не знал никто, они, – Крис усмехнулся, – и спальников раньше не видели.
– Ну да, – хмыкнул Чак. – Значит, рассказать ему, считаешь?
– Считаю, да, – твёрдо ответил Крис.
– И что рассказать?
– Всё. Да он сам спросит, ты только отвечай. Ну, ладно, – Крис встал, – мне идти надо. К Гэбу пойдёшь сейчас?
– Нет, – мотнул головой Чак, – ему сейчас не до меня, – и выдавил: – Спасибо.
– Не за что, – улыбнулся Крис и пошёл к двери.
И уже взялся за ручку, когда его догнал насмешливый вопрос:
– А про себя ты всё ему рассказываешь?
Крис, не ответив, вышел, прикрыл дверь, оставив щель, чтобы этот… смог открыть её самостоятельно, и быстро пошёл по коридору.
Приступ у Гэба закончился, и он дремал, а Сол и Люк устало пили чай в дежурке с открытой – на всякий случай – дверью. Крис, проходя мимо, кивнул им, и они ответили ему такими же кивками.
Выйдя из отсека, Крис пошёл в кабинет доктора Ивана. О чём доктор Иван хотел с ним поговорить? О чём бы ни было, ни отмалчиваться, ни, тем более, врать он не будет. Подловил его этот стервец, палач чёртов, подловил. Ладно, он и раньше докторам не врал. Ни доктору Юре, ни доктору Ивану. Но и всего не говорил. А что значит «всё»? Разве можно всё рассказать? Да ещё другому. Самому себе не всё говоришь.
Лампочка над дверью кабинета Жарикова не горит. Значит, можно войти. Крис стукнул в дверь и открыл её.
– Заходи, Кирилл, – улыбнулся ему сидящий за столом Жариков. – Ну, как Чак?
– У него граница чувствительности стала нечёткой, – Крис сел к столу и стал рассказывать: – Подмышка вся чувствует, а если он не видит, то и внутренняя поверхность, вот, – Крис показал на себе, – как… как язычок. Но только когда не видит.
Жариков слушал с таким уважительным интересом, что Крис улыбнулся и продолжил:
– Я сказал ему, что граница спускается. Он… он побоялся поверить. По-моему, так. И ещё. Я сказал ему, чтобы он вам всё рассказал, Иван Дормидонтович. Ну… ну, ответил на ваши вопросы.
– Спасибо, Кирилл. Но если бы я ещё знал, о чём спрашивать, – вздохнул Жариков. – И как спрашивать.
Помедлив, Крис кивнул. Набрал полную грудь воздуха и начал:
– Иван Дормидонтович, вы сказали, чтобы я зашёл к вам. Вы хотели поговорить со мной. О чём? О Чаке и Гэбе?
– Они не что, а кто, – поправил его Жариков. – И о них. И о тебе. И о других парнях.
– Хорошо. Иван Дормидонтович, я… я всё сделаю, – Жариков невольно нахмурился, услышав эту формулировку, и Крис заторопился: – Я на все ваши вопросы отвечу, но… но можно мне поговорить с вами? О… о себе. Потом, когда мы закончим с делом.
– Нет, – Жариков улыбнулся его удивлению. – Не потом, а сейчас. Это важнее, – привычным движением щёлкнул тумблером, одновременно включая красную лампочку над дверью и отключая селектор. – Я слушаю тебя, Кирилл.
Крис судорожно сглотнул.
– Я… я не знаю, как сказать об этом. Плохо мне, очень плохо.
И быстро искоса посмотрел на Жарикова: не смеются ли над ним? Нет. Доктор Иван смотрит внимательно и так… что можно говорить.
– Вы знаете, мы раньше говорили… у спальника три страха. Не пройти сортировку, загореться и… – Крис не смог договорить: такая судорога схватила за горло.
Он закашлялся, растирая себе шею и грудь.
– Воды? – негромко спросил Жариков.
– Нет, спасибо, – мотнул головой Крис. – Я… я не могу назвать… это. Не могу. Но… но сортировок нет, я уже перегорел, а это… это осталось. Я, когда понял, подумал… ну, что это как горячка, поболит и пройдёт. А всё хуже и хуже. Я не могу больше. Я… я если её не увижу утром, я не живу в этот день, – Жариков перевёл дыхание, но Крис не заметил этого. – Ничего страшнее этого для спальника нет. Нельзя это нам. Нельзя. А я… я… – Крис задохнулся.
– Ты больше не спальник, – тихо и очень просто сказал Жариков.
Крис смотрел на него расширенными глазами так, будто не мог поверить услышанному.
– Она знает… о твоих чувствах? – раз парень боится слова «любовь», то и не будем его произносить.
– Нет, – замотал головой Крис. – Нет-нет, что вы! Я же понимаю…
– Что? Что ты понимаешь? – Жариков сцепил пальцы в замок, подался вперёд, налегая грудью на стол. – Ты же свободный человек, Кирилл. Свободен и в действиях своих, и в чувствах.
Крис закрыл лицо руками и замер. Жариков ждал. Наконец Крис опустил руки и посмотрел на Жарикова.
– А… а что… ну, раз это мне можно, что мне делать теперь?
– Ты хочешь, чтобы она узнала… об этом?
Крис подумал и пожал плечами.
– Не знаю, – беспомощно поглядел на Жарикова и повторил: – Не знаю. Может… может, это пройдёт? Ну, само по себе? Ведь всё проходит, – и вымученно улыбнулся. – Что началось, всегда потом кончается.
– Хорошо сказано, – одобрил Жариков.
– Это Андрей, – Крис явно уводил разговор, – начнёт слова крутить, так не остановишь. То о начале и конце. Где кончается начало? Где начинается конец? Смешно, правда?
– Да нет, – задумчиво покачал головой Жариков. – Андрей рассуждает интересно, мы как-то на дежурстве всю ночь проговорили. А что всё проходит… Может, и пройдёт это у тебя, а может…
– Так мне и жить с этим?
– Когда этого нет, то и жить незачем, – с удивившей Криса горечью ответил Жариков.
– Вы… Вы знаете, ну, про это? – растерянно спросил Крис.
– Это боль, – теперь Жариков говорил, как сам с собой, – но без этой боли не жизнь, а существование, биологический процесс, голая физиология. Это то, что поднимает человека над животным… – Жариков тряхнул головой. – Чего ты боишься? Чем это тебе опасно?
– Ну как же?! Это пришло – и всё. Работать уже не можешь.
– Кем? – просто спросил Жариков. – Какой работе это мешает? Ну, смелее.
– Спальником, – глухо ответил Крис.
– А ты кто? Кем ты работаешь?
Крис схватил открытым ртом воздух. Жариков молча ждал, пока он переварит, ответит самому себе.
– Что мне делать? – тихо спросил Крис. – Я не могу так больше. Вижу её – больно. Не вижу… так ещё хуже. Как мне жить, Иван Дормидонтович?
– Поговори с ней… – осторожно начал Жариков.
– Нет, нет! – Крис замотал головой. – Нельзя. Она… она же белая!
– Что?! – Жариков рявкнул с такой силой ярости, что Крис даже голову в плечи втянул. – Долго ты ещё раба из себя корчить будешь?! Весь этот год ты кем был?!
– Не год, – буркнул Крис. – Одиннадцать месяцев, а если с марта считать, то восемь.
– Считать умеешь, – спокойно с улыбкой кивнул Жариков, – а думать? Чтоб больше я этого идиотизма насчёт белых и цветных от тебя не слышал, понял?
– Оно всё равно есть, – вздохнул Крис, – говорят об этом или нет. Кем я ни назовусь, а я всё равно цветной, метис, спальник. А она – белая, – упрямо повторил Крис.
– Ну и что? – Жариков потёр лицо ладонями. – Кирилл, это не препятствие, ты же сам это понимаешь.
Крис снова вздохнул.
– Что мне делать?
– Поговори с ней, Кирилл.
– Нет!
Жариков мягко улыбнулся.
– Вы вообще-то разговаривали? Ну, о чём-нибудь.
Крис пожал плечами, мотнул головой.
– Она здоровается со мной… ну, как со всеми. И… и всё. Я ей не нужен, совсем.
