Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел
– Всё, мотаем отсюда, – сказал Эркин и в ответ на немой вопрос Фёдора: – Всё, всё, он холодный.
Они быстро перебежали в соседний квартал, и Эркин посмотрел на часы.
– На ужин всё равно опоздаем. А если побежим, то до восьми уложимся.
Фёдор кивнул, но возразил:
– Пойдём. Бегущий приметен.
– Верно, – согласился Эркин. – Пошли. Я дорогу помню.
Они шли, прислушиваясь, но сзади было тихо. Полицейский патруль ещё не проехал по кварталу и не нашёл застывший на тёмной улице труп.
Бар без названия
Когда все важные разговоры были закончены, в бар стали снова сползаться шестёрки. А персоны разошлись. После их ухода встали и Фредди с Найфом.
– Смотри-ка, – Найф обвёл взглядом, словно пересчитывая копошащуюся в баре мелочь, – а этого нет. Ну, который краснорожего испугался.
– Он тебе нужен? – равнодушно поинтересовался Фредди.
– Он – нет, а вот если краснорожий его дождался и кончил, то вот он – да, – очень серьёзно ответил Найф. – Такого прикормить, да подтравить ещё… оч-чень полезно. Да что я тебе говорю? Ты же сам двоих прикармливал. А чего бросил? Хотя… у тебя ж тоже краснорожий был. Они, конечно, характерные, с краснорожим непросто. Но и верны они, говорят… до беспамятства. Но и обиделся на что, так смолчит, год ждать будет, дождётся и прирежет, – Найф хихикнул: любая мысль о том, что кто-то, кроме него, может орудовать ножом, веселила его. – Так что ты, может, и прав, что не стал с краснорожим завязываться. И не всюду его за собой потащишь. Их и осталось-то… русские как вывезли, так каждый оставшийся приметен стал. Белый, конечно, удобнее. Но и мороки больше. Белого просто так не прикормишь. Чтоб с ладони ел, в рот тебе глядел, а остальных и не слышал. Тут… подумать надо, хорошенько подумать.
Найф говорил очень серьёзно и вдруг оглушительно заржал. Пьяно взмахнув рукой, он свернул в какой-то проулок.
Фредди продолжал идти, не меняя шага и будто ничего не заметив. Найф наболтал много. Но если Эркин успел уйти в лагерь, то Найф ему уже не опасен. Мало опасен. Свистков и сирен не слышно. Значит, если Эркин и кончил Полди, то сделал это чисто. Вряд ли даже ножом. Он тогда Эндрю удары ногами показывал. Надёжная штука, конечно. И ни крови, ни отпечатков. Так. Значит, теперь куда? В лагерь. Вызвать Эркина и поговорить. Насколько парень завяз в Системе, раз. Чтобы носа больше из лагеря не высовывал, два. Деньги… Да, дать ему денег. Чтобы смог рассчитаться с этим чёртовым игроком самодельным. Стрёмщиков обычно долгом держат. Вряд ли там слишком большая сумма. Может, парню что и на дорогу останется.
Он шёл быстро, планируя и прикидывая этот разговор, не думая о главном: захочет ли Эркин вообще с ним разговаривать. Об этом Фредди старался не думать. Ведь если б не этот чёртов фронтовик с его, видите ли, бла-ародством, то вообще бы без крови обошлось. Так нет, полез дурак под пулю. И объясни теперь Эркину, что целили не в них, впритирку. Для Эркина-то однозначно: стреляли в него и другой взял пулю на себя, прикрыл собой. За жизнь платят жизнью. Если этот, в шинели, и есть игрок, то Эркин уже от него не уйдёт ни при каких раскладах. А значит, останется в Системе. Когда держит не долг, а благодарность… благодарность за жизнь… хреново выходит.
Что посторонним, то есть не имеющим пропуска, вход в лагерь закрыт, Фредди знал. Но знал и Сейлемские казармы, и главный пролом в стене, проделанный солдатами для самоволок в незапамятные времена, чуть ли не во время строительства. Сделан был пролом, вернее, пролаз с умом и надёжно замаскирован. Военная полиция его не нашла. И Фредди был уверен, что пролом цел и им пользуются. Не бывает забора без дырок и без желающих войти-выйти не через ворота. Ему самому на территорию лагеря лезть слишком рискованно, да и незачем. Вход и выход в лагере с восьми до восьми. Сейчас – Фредди посмотрел на часы – десятый, как раз можно перехватить кого-нибудь и послать за Эркином. Под каким именем парень живёт, он не знает, значит… а прав ведь Найф: мало их осталось. Значит, индеец со шрамом на щеке. Вполне достаточно.
Фредди углубился в лабиринт улочек, проходов и пролазов возле дальней глухой стены казарм, встал так, чтобы видеть нужный проход и стал ждать.
Сейлемские казармы
Центр репатриации
Чтобы поспеть в срок, им всё-таки пришлось бежать. Но за квартал до ворот они остановились, перевели дыхание, оглядели друг друга. И, убедившись, что всё в порядке, пошли уже быстрым, но спокойным деловитым шагом.
Без пяти восемь они предъявили в проходной пропуска.
– Нагулялись? – спросил сержант, отпирая вертушку.
– А то! – хмыкнул Фёдор, пропуская Эркина вперёд.
И когда за ними захлопнулась дверь, облегчённо выдохнул:
– Фу-у, успели!
Эркин кивнул. Он уже увидел Грега, ждавшего их, и сразу пошёл к нему.
– Ну? – Грег внимательно смотрел на него. Губы улыбаются, а глаза тревожные. – Управился?
– Без проблем, – улыбнулся Эркин. – Ты как?
– Нормально. Заклеили.
Из-под фуражки у Грега виднелся край белой повязки.
– Спрашивали? – подошёл к ним Фёдор.
– А как же. Сказал, что упал, – улыбнулся Грег.
– Ну и…
– Ну и посоветовали, чтоб в другой раз под ноги лучше смотрел. У вас всё нормально? – требовательно спросил Грег.
– Всё, всё, – закивал Фёдор. – О, Мороз, это тебя!
Через лагерную площадь – Грег, а за ним и остальные называли её плацем – к ним шла Женя. Эркин невольно расплылся в улыбке и, попрощавшись кивком с Грегом и Фёдором, пошёл навстречу ей.
– Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, – вполголоса пропел ему вслед Фёдор.
– Ничего, Федя, – Грег вытащил сигареты и закурил, – ты от него дождёшься. Посмотрю я тогда… что от тебя останется.
– Ла-адно, – ответил по-английски Фёдор и, ухмыльнувшись, перешёл на русский: – Обошлось и, слава богу.
– Ну да, ну да, – Грег глубоко затянулся. – Трёпку мы тебе устроим ещё, не боись. Если ты дурак, то мы при чём?
– Ага, – Фёдор был на редкость покладист. – Я подожду. Когда надумаете, скажете.
Улыбаясь, Грег смотрел, как Эркин подошёл к Жене, та порывисто быстро обняла его и тут же отпустила. Да, всё обошлось и, слава Богу.
– Всё в порядке, Эркин?
– Да, – Эркин улыбнулся и, дождавшись ответной улыбки, продолжил: – Всё в полном порядке.
– Ну, и как тебе город? – Женя взяла его под руку, и они вдвоём пошли к бараку. – Ты не ужинал, пойдём, хоть печенья поешь.
– Я сыт, Женя, правда. Мы там в городе поели, – с ходу выдумал Эркин.
Он и вправду чего-то совсем не хотел есть. Но Женя ему не поверила, хотя и не стала спорить.
– Ну ладно. Так какой город?
– Город как город, – пожал плечами Эркин. – Развалин много.
– А в центре?
– Мы в центр не пошли. Погуляли тут немного, и всё.
За разговором они дошли до своей казармы. И когда вошли в свой закуток, пока Эркин снимал куртку, Женя выложила на тумбочку печенье и коробочку сока.
– Вот, поешь.
Эркин вздохнул и почтительно ответил по-английски:
– Слушаюсь, мэм.
Начал, только куснул, и так сразу есть захотелось – всю бы пачку разом заглотал. Но, сдерживая себя, ел не спеша. Кусочек печенья, глоток сока. Чтобы и того, и другого подольше хватило.
– Ты когда теперь в город пойдёшь? – спросила Женя, когда он вытряс себе в рот последние капли сока и решительно завернул оставшееся печенье.
– Не знаю. Если нужно – пойду.
Эркин смотрел на неё, ожидая её слов. Женя улыбнулась, покачала головой.
– Да нет, я просто подумала… Понимаешь, я столько читала о столице, тут музеи, памятники… Я думала, если всё спокойно, выйти с Алисой, показать ей…
– Нет, – перебил её Эркин и подался вперёд, схватил Женю за руки. – Нет, Женя, я не смогу прикрыть вас, это… – у него стали перемешиваться русские и английские слова, – это белый город, Женя, у нас нет там защиты, нет, не надо, Женя…
– Хорошо-хорошо, – Женя, переплетая свои пальцы с пальцами Эркина, гладила его руки. – Хорошо, конечно, ты прав, не стоит…
Эркин перевёл дыхание и опустил голову, потёрся лбом о пальцы Жени. И замер так. Потом медленно выпрямился, глядя на Женю влажными глазами. Женя улыбнулась ему.
– Вот переедем, устроимся, там и будем гулять. Так, Эркин?
– Так, – кивнул он и наконец улыбнулся. – Там всё будет, Женя. А… а Алиса где?
– Бегает, – Женя посмотрела на свои часики. – Пойду загонять её. Ты ложись тогда сейчас.
Из-за Нюси Эркин ложился последним. И ломать устоявшийся порядок ему не хотелось, не из-за чего вроде. Но… но Нюси нет, так что пока Женя ходит за Алисой, он успеет даже потянуться немного.
– Хорошо, Женя.
Эркин взял полотенце и пошёл в уборную. Когда он вернулся, Жени ещё не было. Эркин быстро разделся до трусов и, насколько позволяло узкое пространство между двумя койками, стал тянуться. Ну, хоть просто волну по телу погонять – и то в удовольствие. Ну вот. Хоть что-то. Он легко подтянулся и лёг, накрылся одеялом.
Прежде чем войти, Нюся осторожно даже не постучала, а поскреблась о стойку и уже тогда откинула занавеску. Тётя Женя, встретив её по дороге к бараку, сказала, что он уже спит, но Нюся боялась застать его бодрствующим. Но, слава богу, он на своей койке и лежит, отвернувшись к стене. Нюся быстро сняла и повесила на место своё пальтишко, разулась и залезла на свою койку. Снова посмотрела на него. Нет, похоже, что спит. И всё же… всё же… она залезла под одеяло и уже там кое-как стащила с себя платье.
Эркин слышал её возню и лежал неподвижно. А то ему только её визга не хватает. Чёрт, как говорит Фёдор? Конец – делу венец. Значит, раз хорошо закончилось, то и всё хорошо? Что ж, правильно, конечно, так оно и есть. Он сумел рассчитаться. За прошлое, за всё и за всех. И думать об этом больше нечего.
Фредди ждал. Несколько раз уже мимо него пробегали задержавшиеся в городе обитатели лагеря, но он их пропускал, не обнаруживая себя. Не то. Этих придётся сильно заинтересовывать. Им сейчас одно нужно: незаметно проскочить за ограду и залечь на боковую. Если сегодня не получится, то… то выход один. Официальным путём, через проходную. Светиться, конечно, неохота, и парня засвечивать тоже, но… стоп, а вот это уже, похоже, то, что надо. Мальчишки, искатели приключений на свои задницы.
Фредди дал им вылезти, оглядеться, пересечь полуосвещённый проход, тянущийся вдоль стены, и, когда они углубились в тёмный лабиринт, прыгнул на них, схватил обоих за воротники и вдёрнул в закуток, где стоял. Мальчишки попробовали вырваться, и он стукнул их друг о друга головами. Совсем легонько, только для вразумления. Мальчишки сопротивлялись молча и довольно умело. Но тут вышла луна, круглая и очень яркая, лунный свет залил лицо Фредди. И увидев его, мальчишки перестали трепыхаться.
– Дяденька, пусти, – сказал один из них тонким шёпотом.
– Мы за сигаретами только, дяденька, – поддержал его другой.
– Будут вам сигареты, – пообещал им Фредди, заталкивая их в угол так, чтобы высвободить одну руку и достать пистолет. – Индейца со шрамом на щеке знаете?
Лица мальчишек сразу приняли угрюмо-отчуждённое выражение.
– Знаете, – кивнул Фредди. Взглядом нашёл того, что пощуплее. – Ты пойдёшь и приведёшь его сюда. Одного. Подлянку вздумаешь устроить, первая пуля ему, – Фредди стволом показал на второго. – Приведёшь, дам сигареты и отпущу. Понял? Мотай.
Мальчишки продолжали стоять, прижавшись к стене и друг к другу. Фредди повёл стволом, разделяя их, и раздельно повторил:
– Мо-тай!
Щуплый рыжеватый мальчишка, усыпанный чёрными на побледневшем лице веснушками, робко сделал шаг в сторону.
– Дядь, мы вместе… мы быстро…
Фредди молча показал стволом на стоящего у стены второго. И, всхлипнув, мальчишка побежал к пролому, тихо крикнув что-то по-русски.
Когда посланец исчез, Фредди убрал пистолет так, чтобы тот был заметно под рукой, и миролюбивым тоном спросил:
– Что он тебе сказал?
Ответом было угрюмое молчание. Фредди усмехнулся и достал сигареты. Закурил. У мальчишки дрогнули ноздри, но не попросил, отвернулся.
Всхлипывая, Сашка бежал по лагерю. Индейцев и десятка нет, держатся они всегда вместе и отдельно от всех. Но шрам на щеке у одного Мороза, а он с ними компании не водит, и где его искать? Если только… Ну да, Фёдор, Грег и Роман, они ещё с первого лагеря заодно и Мороз с ними. Может, и сейчас? Тогда в мужскую курилку у пожарки. И Сашка, уже не глядя по сторонам, рванул туда.
Фёдор закончил очередную историю, закурил и со скромной улыбкой слушал общий хохот, когда его дёрнули за рукав. Обернувшись, он увидел Сашку, такого перепуганного, что даже не сразу узнал его.
– Тебе чего, пацан?
– Мороз где? – Сашка тяжело, как бывает после бега и плача, шумно дышал. – Индей со шрамом, ну?
– А на что он тебе? – Фёдор взял мальчишку за плечо.
– Нужен, – отрезал Сашка. – Где?
– Это какие-такие дела у тебя с Морозом? – хитро подмигнул собеседникам Фёдор.
– Там Шурку убивают, а тебе хаханьки! – Сашка вырвался из руки Фёдора и убежал.
Фёдор и Грег быстро переглянулись и стали выбираться из взволнованно загудевшей толпы.
– Думаешь?
– Ну да, – Фёдор оглянулся, проверяя, достаточно ли далеко они отошли от остальных, и зашептал: – Те двое – киллеры. Если они сюда за нами пришли…
– Стоп, – Грег пристально смотрел на Фёдора. – Так в кого стреляли? Теперь что, Мороз за тебя на пулю пойдёт? Ну, Федька…
– Айда, перехватим его. Наверняка он дрыхнет уже.
Они пошли к семейному бараку.
Отыскать человека в семейном бараке непросто. Три казармы, в каждой три-четыре прохода, а отсеков немерено, да ещё и умывалки с уборными… Сашка и наслушался про себя всего, и по шее и затылку несколько раз получил, пока не сунулся наконец в нужный отсек.
Там уже все спали. Отодвинув занавеску, Сашка шёпотом позвал:
– Мороз! Ты здесь?
Скрипнула койка, и сверху на него глянули чёрные, блестящие на тёмном лице глаза.
– Чего тебе?
Сашка вошёл и, подтянувшись, зашептал прямо в ухо. И по мере того, как Эркин слушал, лицо его темнело и твердело, принимая новое, невиданное ещё Сашкой выражение.
– Так, понял, – кивнул Эркин. – Сейчас.
И с удивившей Сашку ловкостью бесшумно спрыгнул и оделся. Приподнялась на локте Женя, придерживая на груди одеяло.
– Кто здесь? Эркин, что случилось?
– Ничего, Женя. Всё в порядке. Я сейчас вернусь.
Эркин вытолкал Сашку из отсека и вышел за ним, на ходу натягивая куртку.
– Пошли.
– Ага, – всхлипнул Сашка.
Выйдя из барака, они натолкнулись на Фёдора и Грега.
– Не дури, Мороз, – строго сказал Грег. – Один ты туда не пойдёшь.
– Он тогда Шурку кончит, – возразил Сашка.
– Слышали? – Эркин усмехнулся. – Это я ему нужен.
– Не дури, – повторил Грег.
А Фёдор требовательно дёрнул за шиворот Сашку.
– А ну, выкладывай по порядку.
– Пусти! – дёрнулся Сашка. – Там Шурка…
Но из него тут же выжали повторение рассказа.
– Так, – решил Фёдор. – Это киллер, слышал я про него. Деньги он получил, значит, их отрабатывать надо.
Эркин задумчиво кивнул.
– Что ж, если так… У него свой интерес, а у меня свой. Пошли, – он выдернул Сашку из рук Фёдора и широко зашагал в темноту.
А когда Фёдор и Грег нагнали их, Эркин зло бросил через плечо:
– Я заварил, мне и хлебать. Отвалите.
– Мы потихоньку…
– Я его тоже знаю, и тебе, Фёдор, его не обмануть. Шурку он кончить успеет, а мне тогда уже никто не поможет. Отвалите.
Они уже подходили к забору. Эркин остановился, обвёл их взглядом.
– Идём я и Сашка. Хотите ждать, ждите здесь. Всё, – и Сашке: – Веди.
Фёдор рванулся следом, но Грег придержал его.
– Ему ты уже не поможешь, а… А чёрт, куда они прутся все?! Беги, рассей, охрана заметит, все без виз останемся.
– О визе думаешь? – вырвалось у Фёдора.
– После сегодняшнего тебе здесь не жить, – усмехнулся Грег. – Не так, что ли?
Фёдор хмуро кивнул и пошёл навстречу надвигающейся тёмной толпе.
Луна и фонари по ту сторону забора давали достаточно света. Фредди спокойно курил, с насмешливой доброжелательностью разглядывая своего пленника. А ничего парнишка. Трусит, но держится. Кремешок. Мимо них к пролому пробежало два-три человека, но Фредди предупреждающе шевельнул пистолетом, и мальчишка понятливо промолчал. И не шевельнулся ни разу. Даже не смотрел на Фредди.
Шурка старался держаться. Сашка должен найти Мороза. И найдёт, конечно. А вот придёт ли Мороз? Придёт, наверняка придёт. Но если не один, то… то этот гад ведь выстрелит. Курит, сволочь, дразнит. Сдохну, а не попрошу. А если Мороз не вернулся из города? На ужине его не было, он приметный, а мы его не видели, ещё смеялись, что он с Фёдором загулял. Если Мороза нет… Этот гад же их обоих убьёт, с такого станется.
Фредди стоял так, чтобы видеть и мальчишку, и пролом в заборе. И появление второго мальчишки, а за ним и высокого мужчины в рабской куртке и шапке не застало его врасплох. По естественной грации движений Фредди узнал Эркина.
Эркин остановился в пяти шагах, а Сашка сразу подбежал к Шурке. Медленно, словно неимоверную тяжесть, Эркин вытащил руки из карманов и разжал кулаки.
– Я пришёл. Один и без оружия, – Эркин говорил медленно, разделяя слова паузами, будто выталкивал их. – Отпусти мальчишек.
Фредди кивнул, убрал пистолет, вынул из кармана две пачки сигарет и протянул их Сашке и Шурке.
– Держите, – и улыбнулся. – Вы ж за сигаретами шли.
Они не ответили на его улыбку, глядя на неподвижное лицо Эркина. Наконец Шурка заговорил:
– За кровь друга платы не берут.
– Западло, – тихонько пискнул Сашка.
Фредди на секунду стиснул зубы.
– Как хотите.
– Идите, ребята, – сказал по-русски Эркин.
Бочком по стенке мальчишки обогнули его и побежали к пролому. Оглянулись и нырнули туда. И сразу из-за забора донёсся сплошной гул голосов.
– И много там тебя страхует? – усмехнулся Фредди, пряча сигареты.
– Я один, – Эркин говорил, не повышая голоса, спокойно, даже равнодушно.
Фредди прикусил изнутри губу. Парень, в самом деле, ничего не понял, и разговора не будет. Смотрит как на врага. Неужели успел так привязаться к тому игроку.
– Ты был с двумя, кто из них играет? У кого ты стрёмщиком?
Эркин молча смотрел куда-то в пространство рядом с головой Фредди.
– Не хочешь говорить, – Фредди досадливо дёрнул углом рта. – Ну, как знаешь. Передай своему… дружку, чтоб больше из лагеря носа не высовывал, раз он такой дурак и сам не понимает, что выигрыш либо сразу берут, либо сразу теряют. И сам не суйся. Теперь… Ты знаешь, что Эндрю погиб? Мы с Джонни опоздали, приехали, когда уже всё кончилось. Ты знаешь, кто его убил?
– Да, знаю, – теперь Эркин смотрел на него в упор.
– Кто? – жёстко спросил Фредди.
И столь же жёстко прозвучал ответ, от которого Фредди обдало холодной волной. Не страха, нет, а… отчаяния, ощущения конца.
– Вы. Белые.
Фредди, как после удара, перевёл дыхание. И уже понимая, что проиграл, что ничего он этому упрямцу не объяснит и не докажет, всё-таки сказал, доставая из внутреннего кармана пачку купюр.
– Ты уезжаешь, в дороге, на новом месте деньги нужны. И… и сколько ты этому игроку должен? Ну, чтоб откупиться…
– Нет, – Эркин резко перебил его. – Нет, мне не нужны деньги, – и безжалостно добавил, добил: – Мы в расчёте, сэр.
И, уже не дожидаясь ответа Фредди, повернулся и пошёл к пролому. Фредди молча смотрел ему вслед. Обернётся? Нет, не обернулся. Смерти Эндрю и крови этого фронтовика Эркин ему не простит. А упрямства… он – индеец, индейцы решений не меняют. Он всё-таки индеец. За забором всплеснулся гул. Встречают – понял Фредди. Заставил себя улыбнуться. Всё, надо уходить. Пока эти дураки не доорались до охраны и пуска патрулей.
Эркин думал, что его встретят Фёдор с Грегом, ну, мальчишки ещё, и никак не ожидал попасть в такое плотное кольцо.
– Да живой я, живой, – отбивался он от обнимающих, хлопающих его по спине и плечам рук.
– Что живой, видим. Целый?
– Целый. Да что он мне сделает?
– Продырявил бы он тебя на хрен.
– Нужен я ему…!
– Зачем-то же был нужен.
– Был, – кивнул Эркин, доставая сигарету и закуривая. – А чего вы все сюда сбежались? Комендатуру ждёте?
– Тоже верно.
– Обошлось и, слава богу.
– Да-а, были б дела…
– А из-за чего заварилось-то?
– Чего ему от мальчишек надо-то было?
– Пойди да спроси.
– Кого?
– Да киллера этого грёбаного.
– Точно, спроси!
– Он тебе пулей и ответит.
– По тебе уж точно не промажет.
– Ага, вон какой мордатый!
– А Мороз храбёр, в одиночку попёр.
– Да какого хрена в одиночку! А мы-то…
– Да шлёпнули бы его в момент, где бы мы были…
Эркин стоял и курил, пока рассасывалась, распадалась толпа. Пока рядом с ним не остались только Фёдор и Грег, а в двух шагах Сашка с Шуркой. Эркин сплюнул и растоптал окурок.
– Как ты, Фёдор, говоришь? Цирк кончен. Понятно?
Фёдор кивнул.
– Чего ему было нужно от тебя? – спросил Грег.
– Велел передать, – Эркин достал ещё сигарету, повертел и засунул обратно, спрятал пачку, – чтоб носа из лагеря не высовывали.
– Понятно, – кивнул Фёдор. – И ради этого такой шухер устроил?! Это ж любому дураку и так ясно было. Чего ещё-то…? – и осёкся, не закончив фразы: таким тяжёлым взглядом посмотрел на него Эркин.
Убедившись, что Фёдор всё несказанное понял, Эркин посмотрел на Сашку с Шуркой, снова вытащил пачку.
– Сигареты были нужны? Держите, куряки.
Сунул пачку онемевшему Шурке и тяжело пошёл к семейному бараку. Фёдор рванулся было следом, но Грег удержал его.
– Ты видел, что он с чересчур языкатыми делает? Всё, пошли спать. К утру он остынет, тогда и поговорим, – посмотрел на Сашку с Шуркой. – Живо, мальцы. И чтоб рядом здесь вас больше не видели, сам всё вам поотрываю. Поняли?
Сашка и Шурка закивали, соглашаясь.
– Брысь, мальцы, – закончил свою речь Грег. Поморщившись, тронул повязку на виске. – Пошли, Фёдор.
Сашка и Шурка задержались, пересчитывая и деля сигареты. Эркин, вскрыв пачку, выкурил одну, и делёжка затруднялась нечётным количеством.
Тяжело переступая, Эркин шёл к семейному бараку. Он хотел одного: лечь и ни о чём больше не думать. Он даже как-то не сознавал, что на крыльце стоит Женя в накинутом на плечи пальто, и, только подойдя к ней и когда она его обняла, тупо спросил:
– Женя, ты?
– Я, я, – всхлипнула Женя. – Господи, Эркин, что это было?
– Ничего, – он обнял её, вдохнул запах её волос, ткнулся в них лицом и повторил: – Ничего.
Женя прерывисто вздохнула, прижалась к нему и тут же мягко отстранилась.
– Ну всё, пошли, Эркин, пошли домой. Господи, неужели обошлось? Пошли, поздно уже.
Эркин молча кивал, идя за Женей. Подождал в проходе, пока Женя разденется и ляжет: двоим взрослым в отсеке не повернуться.
– Эркин, – тихо позвала Женя.
Он вошёл, разделся и необычно тяжело залез на свою койку, вытянулся. Женины руки расправили одеяло на его плечах, подоткнули свисающий угол. Он беззвучно шевельнул губами, не открывая глаз: сил уже ни на что не было.
– Спи, милый, – по его виску скользнули губы Жени.
Еле слышно скрипнула нижняя койка: Женя легла. Сонно дышит Алиса, еле слышно всхлипывает во сне Нюся, уже совсем спокойно дышит Женя… все спят, его никто не видит, он один… и тупая боль в груди, боль во всём теле, будто заболели все ушибы, все синяки, всё сразу… пинки и тумаки надзирателей, шипы пузырчатки, удары током, уколы обработки, горячка… он с беззвучным стоном перекатил по подушке голову. Что это с ним, почему, за что…? Он не может больше, не хочет… откуда эта боль?
Эркин с усилием открыл глаза. Синий потолок, синий полумрак. Повернувшись набок, он видит лицо Жени, усталое, измученное. Ей его сегодняшние похождения… тоже солоно пришлись. И он ничего не может ей рассказать. Ни сейчас, ни потом. Но не от этого боль. Он хочет спать, а закроешь глаза – наваливается тяжёлая чёрная темнота и давит. Что это с ним?…
…Ухмыляющаяся рожа Полди.
– Ну, краснорожий, на колени! Отмылся, значит, навозник?!
И пинок в спину, от которого он падает лицом в навоз, в только что собранную им кучу. И торжествующий злорадный хохот над головой…
…Нет, этого больше не будет, нет. Он сделал это. Пьяная шваль, шакал, пятилетний кошмар, нет его больше, нет, и не будет, никогда… он рассчитался за себя, за Зибо, за Пупсика и Уголька, за Шоколада, это Полди заставил парня зимой под дождём да ещё на ветру работать, а Шоколад уже кашлял, и на Пустырь Шоколада Полди отправил, за того индейца, отработочного, что и прозвища не успел получить, это Полди довёл парня насмешками и издевательствами до того, что индеец кинулся на него с вилами, и парня забили, запороли насмерть, остальным в назидание, все казни, все пытки Полди устраивал и вот… получил, что заслужил. Андрей тогда на выпасе спросил, что, дескать, будешь делать, когда встретишь кого из надзирателей, так правду тогда ответил, что не знает, а когда встретит, тогда и решит. Андрей дразнил его, заводил, а заводился и психовал Фредди… нет, не хочу о нём, он – такой же беляк, как все. Полди крикнул: «Убей его!» – и Фредди выстрелил, ранил Грега, Грег ведь кинулся вперёд, собой прикрыл, а Фредди… Чёрт, не хочу о нём, ведь всё лето, да, три месяца, и всякое было, и дрались, и ссорились, а два месяца бок о бок, и сам Фредди ведь всего хлебнул, а… а сказал ему другой белый стрелять в цветного, в раба, спальника, и выстрелил Фредди, а потом… потом пришёл, деньги совал, ведь, ведь за кровь Грега деньги получены, Фредди – киллер, ему каждый выстрел оплачивают. Шурка, малец совсем, а знает, что за кровь друга денег не берут, а Фредди что, не знает? Знает ведь, а взял, пуля-то мне шла. Если б не Грег, моя кровь там бы была, а Фредди мне эти деньги совал, чтобы на меня кровь Грега перешла. Фредди, за что ты меня так? Я же так верил тебе, ты же первый белый, кому я так… Женя и Андрей не в счёт. Андрей пришёл к нам, сам, стал мне братом, никто его за белого не считал, а Женя… ну, Женя – это совсем другое. Фредди, ты… ты ведь весь из себя вылез, переломал себя, чтоб я тебя за беляка не держал, а заплатили тебе, и… и всё.
Эркин повернулся на спину, сдвинул одеяло и потёр грудь, пытаясь хоть так умерить тупо саднящую там боль. И не понять, что болит, и ни ушиба, ни ещё чего нет, а больно, внутри она, и как избавиться от неё – непонятно. Фредди, как же ты мог? Сидеть за одним столом с этой сволочью, пить с ним, стрелять по его слову, и… и кто-то же дал тебе деньги за твой выстрел, не этот шакал, кто-то другой, но ты взял же их, Фредди, ты же не раб, чтобы по приказу хозяина мордовать другого такого же раба, Фредди, а когда пришёл, ты по-другому никак не мог меня позвать? Мальчишку под дуло поставил. За что? Фредди?!
Боль стала невыносимой, и, чтобы не закричать в голос, Эркин повернулся на живот, обхватил руками подушку и, закусив её угол, как когда-то в имении рукав рабской куртки, заплакал. Плакал долго, вздрагивая всем телом, и чувствовал, как боль становится горячей и текучей, выходит из него со слезами.
Выплакавшись, Эркин осторожно приподнялся на локтях, посмотрел вниз, вбок. Нет, вроде никого не разбудил. Он вытер мокрое лицо о подушку, перевернул её и лёг уже удобнее, натянул на плечи одеяло, угол подсунул под щёку, вздохом перевёл дыхание. Выговоришься – станет легче. Рассказать об этом он никому никогда не сможет, но хоть вот так, в подушку. Ладно, надо спать, отрезано, всё в прошлом. Но и засыпая, он помнил и знал, что будет помнить, каким беззащитным стало лицо Фредди при его словах о расчёте, лицо человека, получившего неожиданный удар… Эркин снова вздохнул. Уже во сне.
Нюся осторожно приподнялась на локте, посмотрела на него и снова легла. Хорошо, что всё обошлось. Когда он ушёл, тётя Женя так перепугалась, и они решили, что она присмотрит за Алисой, а тётя Женя будет его ждать и вообще… господи, как хорошо, что всё обошлось. Жалко, если бы с ним что-то случилось. Он такой большой и сильный, просто рядом быть и уже ничего не страшно. Если бы не он… она же одна, ни защитника, ни просто близкого. Нет, она понимает, что слишком большая, чтобы к тёте Жене в дочки проситься, а сама она ему вовсе не нужна, он и не посмотрел на неё ни разу. Вот уедут они, и она опять останется одна. Нюся тихонько всхлипнула, засыпая.
Сдавленные рыдания Эркина разбудили Женю, но, понимая, что он сейчас всё равно ей ничего не скажет, она не шевельнулась. И лежала неподвижно, пока не услышала, как он лёг по-другому, повздыхал, поёрзал, укладываясь, и наконец задышал уже спокойно. Вроде ни Алиска, ни Нюся не проснулись. Ну, Алиса всё проспала, и, слава богу. Ещё бы заревела, переполошила бы всех. Господи, что же там было в городе? Нюся сказала, что Грег ходил с ними и вернулся отдельно и раненый. Эркин из города пришёл сам не свой, а после этого вызова… нет, спрашивать Эркина бессмысленно, если бы он хотел ей сказать, то сразу бы сказал. Может, потом, когда-нибудь… господи, да она и не хочет знать, лишь бы он был жив и здоров. Ладно, раз обошлось, то всё хорошо. Завтра… завтра ему, наверное, лучше к психологу не ходить, ещё сорвётся ненароком. Пусть… ну, хоть поспит. А то он и так из-за врачей извёлся. Женя вздохнула, ещё раз посмотрела на безмятежно спавшую Алису и закрыла глаза, разрешая себе заснуть.
Тим боялся, что этот переполох испугает Дима. Он уже уложил малыша и собирался ложиться сам, когда зарёванный Сашка заметался по казарме, отыскивая Мороза, и сразу понял: то, из-за чего Грег пришёл раненым, а Фёдор и Мороз еле поспели к закрытию, продолжается. Он велел Диму лежать и носа из-под одеяла не высовывать, быстро оделся и пошёл к выходу. Дело оборачивалось очень серьёзно, а он, можно считать, без оружия, только складной нож в кармане и кастет, и всё. Но… обошлось и ладно.
Когда Тим вернулся, Дим смирно лежал в постели, но не спал.
– Чего не спишь? – улыбнулся Тим, снимая куртку. – Спи.
– Ага, – глаза Дима хитро поблёскивали в синем сумраке. – Пап, а чего там случилось?
– Тише, Дим. Перебудишь всех.
– Ну, пап! – шёпотом попросил Дим. – Ну…
Тим укоризненно вздохнул, но присел на край койки Дима.
– Испугался?
– Да не-е. Пап, а ты мамку совсем не помнишь?
Тим покачал головой. Как отвечать на подобные вопросы Дима, он сообразить не мог и обычно соглашался с предложенным Димом вариантом. Говоря о прошлом, Дим, как догадывался Тим, не столько вспоминал его, сколько выдумывал заново.
– Это хорошо, что не помнишь, – задумчиво сказал Дим. – Значит, это не помеха.
– Помеха? – переспросил Тим новое русское слово.
Как и большинство в лагере, он говорил теперь на смеси русских и английских слов, радостно ощущая, что русских становится всё больше.
– Ну, не помешает, – объяснил Дим.
– Чему?
– Мы с Катькой одну штуку придумали. Здоровскую! Вот увидишь.
– Спи, придумщик, – засмеялся Тим и встал.
– Ладно, – не стал спорить Дим и повторил: – Вот увидишь, – повернулся набок, сворачиваясь клубком под одеялом и мгновенно засыпая.
Тим поправил ему одеяло, быстро разделся и забрался на свою койку. Ну вот, ещё один день закончен. Ладно. Что бы там Дим ни придумал, это будет… безобиднее того, что устроили Сашка с Шуркой. Полезли дураки, и едва кровью всё не кончилось. Странная, конечно, история. Киллер, а промахивается. А если стрелял впритирку, почему Грега ранил? Устроил такой шухер, заложника брал и только для того, чтобы Мороза на разговор позвать. Глупо как-то. Ну, о чём с ним Мороз говорил, это их дело, конечно. Но какие дела у спальника с киллером? А везучий парень Мороз: первый раз в город вышел и сразу в такое дерьмо вляпался. Ну, а его и Дима это не касается, пусть спальник сам разбирается. А у него – Тим невольно вздохнул – свои проблемы. Дим стал часто мать вспоминать. Говорит и смотрит, будто ждёт: подтвердит отец или опровергнет. Кого проверяет Дим, себя или его? Ему нечего сказать Диму, он даже выдумать ничего не может. Семьи у раба нет. Если только тебе кого-то в дети дадут, или тебя кому-то. А взяли в телохранители – и этого лишили. У телохранителя никого и ничего нет. Только хозяин. И то… Нет, не хочется об этом. Хорошо, что Дим ничего о рабстве не знает, не понимает, бегает с другими детьми, играет, болтает только по-русски, всюду успевает сунуть нос, а потом выдаёт:
