Георгий Константинович Васильев
Годы. Мили. Судьбы
Большинство подводников понимали, что вероятность гибели в море велика. Шансов погибнуть было больше, чем остаться в живых. И не в каком-то неопределенном будущем, а, может быть, в следующем походе, к которому готовишься сегодня. Часть моряков относилась к этому спокойно, как к неизбежному событию, некоторые искали утешение в водке и развлечениях. К появлению подвыпившего матроса или офицера на территории бригады и в Полярном относились совершенно равнодушно, без осуждения, всегда с пониманием. Даже комендант Полярного подполковник Козюра отправлял подвыпивших подводников не на гауптвахту, а поручал патрулю доставить обессилевших моряков в казарму.
В 1942 году штурман С-51 Владимир Павлович Комиссаров, будучи в нетрезвом состоянии после посещения Дома офицеров, ошибся этажом в «циркульном» доме и позвонил в чужую квартиру.
Построение экипажей на причале, г. Полярный. 1944 г.
Он спросил открывшего ему дверь мужчину: «Здесь Валька-бл…дь живет?» Оказалось, что дверь подгулявшему подводнику открыл член Военного совета начальник политического управления флота вице-адмирал Николаев, жену которого звали Валентина. За этот проступок военный трибунал приговорил В. П. Комиссарова к пяти годам тюрьмы. Тюремное заключение заменили штрафным батальоном, до первой крови при ранении, если выживет. У бойцов штрафных батальонов был шанс спасти жизнь, умело укрываясь в бою от пуль и осколков за бугорком, в воронках разорвавшихся снарядов или в окопах. На поврежденных в бою, тонущих подводных лодках шансов на спасение не было. Весь экипаж в надежде на спасение борется за живучесть до последнего мгновения. Лодка и экипаж – одно целое. В море в бою с подводной лодки никуда не денешься. Искупление «вины» в штрафном батальоне В. Комиссарову заменили одним боевым походом на подводной лодке С-51. Так оценивался каждый боевой поход подводников.
Возможности выпить у моряков были ограничены. Водку выдавали только в походе по 100 граммов на человека (фронтовая норма), часть ее шла на «представительство». В каюту командира выходящей в боевой поход лодки приглашались на проводы все находившиеся на базе командиры. После возвращения происходил аналогичный сбор, на котором командиры обсуждали события, произошедшие во время похода. Разговор происходил без начальства, велся откровенно, начистоту. Эта своеобразная командирская школа имела важное практическое значение и, возможно, приносила больше поучительной пользы, чем разбор похода в кабинете комбрига или комфлота. Лодочный фельдшер, ведавший продовольствием, обычно приносил командиру чайник спирта и закуску для гостей. Инженер-механик, распоряжавшийся спиртом, предназначенным для технических целей (около 5,5 литра в месяц), тоже экономил его для «непредвиденных обстоятельств». В ресторане Дома офицеров водку выдавали по талонам, которые подводники получали у командира береговой базы Батько Морусенко, так его звали подводники.
Командующий Северным флотом вручает награды подводникам
на причале, г. Полярный. 1944 г.
Вот и все источники. В Мурманске предприимчивые офицеры добывали спирт у начальника тыла флота контр-адмирала Дубровина, но это удавалось только прославленным морякам-подводникам. Какая-то часть и, возможно немалая, утекала на сто-рону. За это некоторые работники военторга (служба военной торговли гарнизонов) и тыла по приговору трибунала на десяток лет отправлялись подальше от линии фронта в Воркуту.
Работники и служащие бербазы. 1944 г.
Большинство офицеров были женаты. Некоторые семьи в начале войны успели эвакуироваться, некоторые застряли в блокадном Ленинграде. В 1941 году фашисты стремительно продвигались в глубь территории нашей страны. Часть семей моряков оказалась на оккупированной немцами территории. Много их осталось в Полярном. Когда линия фронта стабилизировалась, стали возвращаться из районов эвакуации. Семьи тихоокеанцев пока оставались во Владивостоке. Жилья на флоте не хватало.
Северный флот укомплектовывался в основном военнослужащими Балтики. В штабах и учреждениях флота на должностях офицеров и матросов проходили службу жен-щины из Архангельской и Вологодской областей. Их направляли в госпитали, санчасти, прачечные, метеостанции, узлы связи, вспомогательные части и подразделения. Женщин назначали на должности врачей, медсестер, писарей, связисток, машинисток, кладовщиков, библиотекарей, поваров и пр. В нашей бригаде служили более 30 женщин. Жили они в отдельном помещении штаба береговой базы под надзором своих командирш. Большинство вели себя достойно, даже при наличии многочисленных «соискателей развлечений» среди матросов, старшин и оказавшихся бездомными офицеров. Но были и такие, которые считали, что «война все спишет».
На час запомнив имена,
Здесь память долгой не бывает,
Мужчины говорят: «Война…»
И наспех женщин обнимают.
Спасибо той, что так легко,
Не требуя, чтоб звали милой,
Другую, ту, что далеко,
Им торопливо заменила.
Она возлюбленных чужих
Здесь пожалела, как умела,
И недобрый час согрела их Теплом неласкового тела.
А
им, которым в бой пора
И до любви дожить едва ли, Все легче помнить, что вчера Хоть чьи-то руки обнимали.
Константин Симонов
Шла война, жизнь продолжалась. Многие теряли родных и друзей. Грустили по погибшим и пели песни. Знакомились, влюблялись и расставались, ссорились из-за пустяков и снова мирились. Жены нещадно пилили мужей за прошлые и настоящие грехи, случившиеся и выдуманные «добродетельными» соседками. Мужчины ревновали своих жен, находящихся здесь в гарнизоне и оставшихся в далеких тылах. Неделями они ходили мрачнее черной тучи, получив письмо от «доброжелателей». Некоторые жены погибших моряков, немного поплакав, находили новых мужей. Комбриг И. А. Колышкин женился на вдове погибшего полкового комиссара Лебеденко, комдив А. В. Трипольский – на вдове погибшего в апреле 1943 года начальника политотдела бригады Радуна. Жора Коваленко женился на вдове механика «малютки». Таковы первые впечатления о Севере, войне и людях.
Полярный, как база флота, хорошо прикрывался зенитной артиллерией. Воздушные тревоги были крайне редки. Основные силы немецкой авиации использовались против союзных конвоев. Лодки стояли рассредоточено, не более двух единиц у одного пирса. Часть субмарин базировалась в Оленьей губе.
Написал домой письмо, что жив и здоров. Отправил свой новый адрес, попросил сообщить, где находятся мои братья и сестры. Иван Баканов рассказал, что в начале войны женился на Тамаре Ивановой из деревни Березайка, сестре Маруси Ивановой. Узнал у него адрес и написал Марусе письмо. Письмо хранилось долгие годы. Привожу его полностью.
«10 июня 1943 г.
Маша!
Жизнь снова напомнила прошлое. Прости, что напоминаю о себе. Я слишком долго был в других, слишком отдаленных, тебе известных местах (и до сих пор еще жив, как ни странно). Случайно встретил здесь Ванюшку Баканова (он со мной учился), и что же? Оказывается, он уже женат на Вашей сестре! Неожиданное событие сие толкнуло на мысль осведомиться о Вашем здоровье. У него взял и адрес. Не серчай на него. Он, конечно, не мог отказать мне в этом. У меня никаких перемен, за исключением разве места. Но сие существенного значения не имеет. Все идет хорошо. Правда, стал не такой толстый, да и время наложило некоторый отпечаток, вдобавок ко всем прочим.
Маша! Ты еще продолжаешь увлекаться авиацией или уже налеталась, по-прежнему рвешься в облака или земля и вещи земные тебя привлекают?
Подводники получили письма из дома, г. Полярный. 1944 г.
Мария Антоновна Иванова. 1938 г.
Я убеждений своих не сменил, профессия осталась прежней, все еще тянет в воду, только страну восходящего солнца сменил на страну незаходящего солнца – как видишь не много. Жалею, что по обстоятельствам ни от кого не зависящим потерял тебя. Ну, будь здорова. Мой адрес: Полярный Мурманской области.
До востребования, Васильеву Г. К.». Ответа не получил. Думал, что письмо затерялось на кривых военных дорогах или сгорело вместе с поездом при воздушном налете. Закончив модернизацию и ремонтные работы,
мы на Кильдинском плесе провели испытания новой аппаратуры Asolic-129, установленной на С-54 в Портсмуте. Гидроакустика подтвердила высокие возможности по точности пеленгования шумящего объекта и по поиску мин. Лодка прошла через выставленную банку учебных мин, и из 10 обнаружили 9. Проверили возможность использования радиолокатора RDF-287 для определения дистанции до всплесков падения артиллерийских снарядов. Эта аппаратура была предназначена для обнаружения самолетов и не годилась для управления артиллерийским огнем. Видимо, руководство флота располагало информацией о наличии на английских кораблях приборов управления артиллерийским огнем. Аппаратура, установленная на С-54, оказалась не универсальной. На испытаниях ожидаемых результатов мы не получили, а начальству хотелось большего. Среди командиров бытовало мнение, якобы на немецких самолетах есть устройство, способное обнаружить радиоизлучение этой аппаратуры, поэтому использовать РЛС опасно. На войне осторожность не бывает излишней. Так и возили мы оборудование, не используя его.
В начале июля С-54 вышла в море с задачей уточнить границы минного заграждения между мысом Слетнес и Конгс-фьордом, а затем уничтожать боевые корабли и транспорты в районе Тана-фьорда – Конгс-фьорда.
Средние лодки в 1943 году в летнее светлое время в район боевых действий переходили в надводном и подводном положениях с учетом обстановки. Район боевых действий условно разделялся на две части:
1) район поиска конвоев и кораблей противника располагался на маршрутах движения конвоев – от кромки берега до минного заграждения;
2) район зарядки аккумуляторных батарей находился за пределами видимости с берега, на удалении 20–25 миль от минного заграждения.
После зарядки аккумуляторных батарей погружались и следовали в район поиска в подводном положении на скорости 3 узла. Минные заграждения проходили на рабочей глубине погружения – для средних лодок IX серии она составляла 80 метров. Пройдя минное заграждение, всплывали на меньшую глубину. Поиск противника производили на глубине 25 метров со всплытиями на перископную глубину для осмотра поверхности моря через каждые 5–10 минут, в зависимости от условий видимости. Курсы маневри-рования лодок располагались перпендикулярно береговой черте. Акустическую вахту несли непрерывно. На кормовых курсовых углах мы ничего не могли обнаружить из-за помех, создаваемых собственными винтами. Этот недостаток акустических систем, работающих в режиме шумопеленгования, не удавалось устранить в течение долгих 30 послевоенных лет. Поиск кораблей противника продолжали до уровня снижения плотности электролита в аккумуляторных батареях не ниже 18°Б, чтобы оставшейся энергии аккумуляторов хватило для возвращения в район зарядки батарей и еще имелся бы запас на случай преследования лодки противником. Зарядку производили в надводном положении. На это уходило 7–8 часов, плюс 2 часа на вентилирование аккумуляторных батарей. Один цикл продолжался около трех суток. Двое суток на поиск и сутки на подход-отход и зарядку. С наступлением темных ночей, с начала сентября до конца марта, появлялась возможность производить зарядку аккумуляторов под берегом, не проходя туда и обратно через минные поля. В ясные ночи при всполо-хах полярного сияния становилось достаточно светло, и часто приходилось производить срочные погружения. Этот маневр был привычен и производился одной боевой сменой (часть экипажа, обеспечивающая выполнение любого маневра корабля и применение оружия). Для лодок типов К, С и Щ она составляла одну треть, а для лодок типа М – половину экипажа. Мы неуклонно соблюдали правило – лучше 10 раз погрузиться, приняв за самолет сверкнувшую в облаках звезду, чем один раз не уклониться от вражеского самолета.
В первый боевой поход на лодке выходил кто-нибудь из начальства. К нам прибыл командир нашего тихоокеанского дивизиона капитан 1 ранга А. В. Трипольский. После дифферентовки в Кольском заливе погрузились на траверзе мыса Летинский. Прошли Кильдинский плес в подводном положении на безопасной глубине 25 метров. Далее шли в надводном положении противолодочным зигзагом на удалении 30–40 миль от берега. Погода была неустойчивой. Светлое время в течение всех суток, ветер 2–3 балла, облачность переменная, частые снежные заряды. В районе боевых действий, маневрируя на глубине 80 метров, обследовали положение минного заграждения. Задача, скажем прямо, была препротивная. Акустическая аппаратура «Дракон-129» могла обнаруживать мину на расстоянии 1–2 кабельтовых (около 300–350 метров). Наша лодка проходила от минного заграждения в расстоянии 100–150 метров. При малейшей ошибке могли задеть минреп. Мина рванет, и счастье, если корпус уцелеет, как это было с С-56. (Минреп – стальной трос или цепь для крепления якорной морской мины к якорю и удержания ее на заданной глубине.) Определили границы минного поля, нанесли на карту, проходов в нем не обнаружили. После зарядки аккумуляторных батарей подошли к берегу в районе Конгс-фьорда. Двое суток поиска результатов не дали. После очередной зарядки еще 2 суток маневрировали у берега. Море было пустынным. Сообщений о кораблях противника от штаба бригады не поступало. При третьем заходе обнаружили конвой в составе 4 транспортов и 6 кораблей охранения, следовавший с запада на восток. Объявили Боевую тревогу. Начали маневрирование для сближения с противником. Торпедная атака с поднятием перископа через каждые 3–4 минуты для определения пеленга и дистанции цели в этих условиях оказалась невозможной. Все было и проще, и сложнее. Проще потому, что элементы движения конвоя (курс и скорость) нам были известны еще при стоянке в базе. Курсы движения транспортов были параллельны берегу, скорость стандартная в пределах 10 узлов, плюс-минус 2 узла. Транспорты, как правило, шли прямым курсом, а корабли охранения иногда зигзагом. Они отклонялись от прямого курса, чтобы поближе рассмотреть подозрительное пятно на воде или какой-либо предмет, плавающий или движу-щийся в волнах. Сложность заключалась в том, чтобы успеть незаметно для противника 2–3 раза поднять перископ и визуально оценить взаимное положение транспорта, кораблей охранения и лодки. Надо было правильно занять позицию стрельбы внутри конвоя на расстоянии 5–7 кабельтов от транспорта. Командир лодки капитан 3 ранга Д. С. Братишко считался одним из лучших во 2 бригаде подводных лодок Тихоокеанского флота. Он заметно нервничал. А. В. Трипольский находился в центральном посту, в действия командира не вмешивался. Я выполнял расчеты на приборе торпедной стрельбы. Про-извели 4-торпедный залп с интервалом в 10 секунд. Командир скомандовал: «Полный вперед! Погрузиться на глубину 60 метров!» Лодку удалось удержать на глубине. Через 2–3 минуты корабли охранения начали бомбометание в стороне от лодки. Курс взяли под минное поле. Как ни странно, но считалось, что немецкие корабли прекращают преследование и бомбометание на подходах к минным полям, опасаясь взрыва мин выставленного ими заграждения. Сброшено было около 30 глубинных бомб, шумы преследующих кораблей удалились. Комдив Трипольский поздравил команду с победой, а замполит Шаповалов тут же организовал выпуск «Боевого листка» – вроде маленькой рукописной стенгазеты с сообщением о важном событии. Сделали еще один заход на боевую позицию, но безуспешно. Через 15 суток после выхода на задание получили приказ вернуться на базу. Продолжительность пребывания в море средних лодок составляла около 15 суток. Дальнейшее пребывание считалось нецелесообразным из-за усталости экипажа. При израсходовании всех восьми носовых торпед лодка немедленно возвращалась на базу.
Входя в Екатерининскую гавань, произвели холостой выстрел 100-мм орудием, оповещая о победе. Разведчики подтвердили потопление одного транспорта водоизмещением около 5 тысяч тонн. Вечером на береговой базе состоялся ужин с жареным поросенком. Вся команда была награждена орденами и медалями. Командир получил орден Красного Знамени. Меня и замполита наградили орденами Отечественной войны 1-й степени. Бригаду постигло еще одно несчастье. Из похода не вернулась подводная лодка Щ-422, командир капитан 3 ранга Федор Алексеевич Видяев. Перед выходом в море командующий вручил ему третий орден Красного Знамени.
Командир Щ-422 капитан 3 ранга Федор Алексеевич Видяев
Тихоокеанские лодки ходили в походы и возвращались с победами. К концу июля 1943 года подводники нашего дивизиона потопили: С-55 – 4 транспорта, С-56 – 4 транспорта, танкер и сторожевой корабль, С-51 – 2 транспорта и тральщик. Успешно действовала Л-15. Миф о недостаточной подготовленности тихоокеанских подводников и превосходстве североморцев был развеян.
С лодки С-54 на другую должность ушел механик Виктор Парфирьевич Варламов, вместо него назначили лейтенанта Нечащева. Замполита Виктора Николаевича Шаповалова перевели на береговую должность. Дивизионного механика Михаила Леонтьевича Очертина на-значили командиром электромеханической части береговой базы. Порядка на бербазе с его приходом не прибавилось. Через некоторое время злые языки сочинили на мотив популярной песни новые слова:
«Если бы ни Мишка – Мишка Очертин, не было бы на базе бардака».
В марте помощника командира С-51 И. И. Юдовича назначили командиром «малютки». Во втором походе он погиб. Из дома получил письмо, не принесшее радости. Братья Михаил и Игнат находились на фронте в действующей армии. От Ивана и Павла никаких вестей не было.
Капитан-лейтенант Г. К. Васильев, старпом С-54.
Шура эвакуировалась со станции Элисенваара (Карелия) в Ленинград. Там пережила блокаду, вернулась и работала на станции Ланская. Дуся с сыном после короткого пребывания в эвакуации на станции Моксютиха возвратилась в Березайку. Она и Паня продолжили работать на стекольном заводе.
В августе из похода возвратилась лодка Л-20, командир капитан 3 ранга В. Ф. Тамман. После атаки конвоя в районе мыса Слетин, уходя от преследования, лодка ударилась о подводную скалу. Удар пришелся на носовую часть киля, где располагался вибратор гидроакустической станции «Дракон-129». От удара крышка шахты диаметром около 800 мм отошла от корпуса, и в отсек хлынула вода. В таких условиях удержать лодку на плаву было невозможно, и она ушла на грунт на глубине 110 метров. Первый и второй отсеки на три четверти были затоплены. Выпустили воздух из торпедных баллонов в затопленные отсеки, давление в них поднялось до 11 атмосфер. Дальнейшее их затопление удалось приостановить. Люди в этих отсеках были живы. Переборки между вторым и третьим отсеками выгнуло, их расчетная прочность не более 6 атмосфер. Попытки осушить отсеки насосами результатов не дали. Всплывать в надводное положение на виду у маяка Слетнес до наступления темноты было опасно. Через 13 часов с наступлением темноты начали всплывать в надводное положение. Продули носовую группу цистерн воздухом высокого давления. Лодка не всплывала. После продувания средней группы резко начал образовываться дифферент на нос. Лодка «встала на попа». Нос субмарины всплыл, а корма лежала на грунте. Дифферент достиг 80 градусов. Из аккумуляторов потек электролит. Через несколько минут Л-20 оторвалась от грунта и начала всплывать. В затопленных отсеках вода убывала через поврежденную шахту гидроакустической станции. Для предотвращения кессонной болезни следовало постепенно понижать давление воздуха в течение 6–7 часов, но падение давления в отсеках было неуправляемым. Тяжелую кессонную болезнь получили все 13 моряков носовых отсеков. Один матрос погиб. Лодку немедленно возвратили на базу.
Книга В. Ф. Таммана «В черной пасти фиорда»
Начальник Главного политического управления Военно-морского флота Рогов, работавший в это время на флоте, прибыл на вернувшуюся из боевого похода изрядно потрепанную лодку. Он расспросил нескольких матросов о настроениях в экипаже после перенесенных потрясений. Ответы матросов и старшин нельзя было назвать оптимистичными. Политработник принял «волевое решение» – боевой подготовленный экипаж Л-20, много переживший в боевых походах и самоотверженно спасший лодку, расформировать. На смену им прислали с Тихоокеанского флота экипаж Л-19, командир Е. Н. Алексеев по прозвищу Дельфин, бывший флагманский штурман 4 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота. После гибели лодок Ф. А. Видяева, И. И. Юдовича и происшествия с Л-20 настроение подводников бригады было мрачным. Некоторые командиры подлодок стали часто выпивать. Однажды комфлот позвонил И. А. Колышкину и попросил его усмирить офи-цера. Он сказал, что Вася Комаров пьяный пляшет у него под окном. Колышкин ответил: «Этого не может быть. Комдив Комаров дежурит по бригаде». Оказалось, будучи дежурным по бригаде подводных лодок, В. Комаров ходил в Оленью губу проверять службу на лодках. На обратном пути зашел в Дом офицеров, где изрядно угостился, расслабился и потерял контроль над бушевавшими эмоциями. Второй случай, о котором рассказывали офицеры, состоял в том, что командиру, находившемуся на дежурстве в нетрезвом виде (не буду из уважения к нему называть фамилию), дружки написали чернильным карандашом на голом животе: «Проверил дежурную службу. Замечаний нет!»
В августе 1943 года С-54 совершила второй боевой поход. Две недели боевого патрулирования и поиска результатов не дали. В сентябре из Владивостока приехали семьи офицеров. Мужья выхлопотали им пропуска в Полярный. В их числе Е. Гладкова, Нина Сушкина, Надежда Иоффе и жена нашего механика В. П. Варламова. Жена И. И. Юдовича прибыла уже после гибели мужа. Забрала оставшееся имущество, причитавшееся денежное пособие и уехала обратно во Владивосток.