Николай Николаевич Колодин
Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко
А война какая? Гражданская! То красные бегают за белыми, то белые гоняются за красными. В очередной раз, видимо, далеко убежать не удалось. Жить остался, но зубов лишился, хватило одного удара прикладом.
После демобилизации некоторое время работает в Одессе и Подольске, но столица юмора не прельщает полного самых серьезных намерений молодого человека, и при первой же возможности он уезжает в Москву, чтобы поступить на педагогический факультет Второго МГУ. Средств на жизнь хронически не хватает, потому одновременно подрабатывает, где только возможно: в детских домах, школах, рабочих клубах. Но замечу, сугубо по специальности. Подработка не только помогает в профессиональном становлении, но и дает возможность пополнить скудный студенческий бюджет. После реорганизации вуза оказывается в Ленинграде и уже здесь в июне 1940 года защищает кандидатскую диссертацию.
С 1946 года – в Ярославле, где заведует кафедрой психологии и логики, одновременно руководит учебной работой ЯГПИ. С его приходом происходит становление ярославской психологии. В 1949 году открывается аспирантура при кафедре. С тех пор через нее прошли несколько десятков человек, подавляющее большинство защитило кандидатские диссертации, а восемь – докторские, возглавив кафедры и лаборатории по всей стране.
В 1954 году приходит правительственная телеграмма: «Сдайте дела заместителю института. Приезжайте для выезда командировку». Командировка в Китай затянулась на два года. Работая советником министерства просвещения КНР по высшему образованию, В. С. Филатов многое сделал для становления народного образования в КНР, за что позже удостоился ордена КНР.
Он часто вспоминал о китайском вояже, восторгаясь дисциплинированностью и трудолюбием китайцев.
– Представляете, каждое утро все площади и прилегающие к ним улицы и улочки ровно в назначенное время заполняются китайцами самого разного возраста от малыша до глубокого старца, и все делают зарядку. Все! Никаких исключений, кроме как для глубоко больных и престарелых…
– Или другой пример. Председатель Мао выступает с речью, где говорит об огромном вреде для зерновых от воробьев. Слишком их много, зерна клюют тоннами, а его на еду не хватает. И вся страна, как один, бросается на истребление воробьев. Их и ловят, и глушат, и загоняют в силки – одним словом, уничтожают. И к осени истребили всех до единого. Правда, потом оказалось, что еще больший вред урожаю зерновых нанесли всевозможные ползающие и летающие несекомые, которых воробьи пожирали. Но это уж другое дело!
– Дисциплинированность исключительная, да и то сказать, без неё на столь ограниченном пространстве такому количеству людей просто не выжить…
Возглавив институт в 1952 году, Василий Степанович продемонстрировал прекрасные организаторские способности и умение работать с людьми. В октябре 1958 г. произошло объединение Ярославского и Рыбинского педагогических институтов, в результате которого ЯГПИ значительно пополнился студентами и профессорско-преподавательским составом.
В 1959 году (год моего поступления в вуз) он сделал выбор в пользу науки, оставив пост директора и возглавив кафедру психологии и педагогики, из которой вскоре была выделена небольшая по составу кафедра психологии, за короткий срок приобретшая общесоюзную известность. Кафедра практически только формировалась, может, поэтому он так уговаривал меня к себе в аспирантуру.
– Ты же журналист, тебе статью написать – раз плюнуть, я знаю. Одна статья, другая, а там, глядишь, реферат, и кандидат наук готов!
Я очень уважал Василия Степановича и, наверное, не устоял бы перед нарисованными им перспективами. Но он в ту пору делал упор на инженерную психологию. И я не раз наблюдал за опытами с пишущей машинкой, когда подсчитывается количество ударов, затраченное на них время и выведение из всего этого каких-то мне совершенно неинтересных графиков. И Бог отвел меня в сторонку. А соблазн был!
Второй курс начался неожиданно. Сразу по возвращении из колхоза, в начале октября, меня вдруг вызывают в деканат. Секретарша долго и придирчиво осматривала меня, чем ввела в немалое смущение.
– Так, Колодин, тут из ректората на тебя пришло персональное приглашение…
И вручает мне красивый билет на мелованной бумаге с золотым тиснением. Читаю начертанное золотом:
«Глубокоуважаемый (это я-то!) тов. Колодин Н.Н. Ярославский государственный педагогический институт имени К.Д.Ушинского приглашает Вас на расширенное заседание Ученого совета института, посвященное 60-летию со дня рождения и 35-летию научно-педагогической деятельности заведующего кафедрой психологии доктора философских наук, профессора Василия Степановича Филатова.
Заседание состоится в пятницу 14 октября 1960 года в 17 часов в Голубом зале института».
Я все еще пытаюсь проникнуться тем, что уже глубокоуважаемый, но секретарша прерывает сон:
– Ты там смотри, не подведи…
Бог знает, что она имела в виду. Конечно, о «скромности» моей уже ходили по факультету легенды, но не могла же она всерьез полагать, что я вдруг в разгар торжества вырвусь на трибуну и заору матерные частушки или цыганочку «забацаю». Я, конечно, не был «тихарем», но и дураком тоже не был, пришел на заседание в лучшем своем шестидесятирублевом «блестящем местами» костюме, но при белой рубашке с галстуком и просидел все заседание в глубоких размышлениях, впрочем, далеких от того, что говорилось с кафедры. Я понимал, что со стороны профессора это более чем символичный знак – приглашение. Меня распирало от гордости, но желания влиться в семью психологов так и не появилось.
Более полувека прошло, а билет тот я до сих пор бережно храню, как память о человеке, уникальном по всем параметрам, и научным, и человеческим.
Наш «по-стрел» везде поспел
30 декабря 1956 году, то есть в годы директорства Василия Степановича, увидел свет первый номер институтской еженедельной многотиражной газеты «За педагогические кадры». Вот откуда его никогда не ослабевавший интерес к газете и даже любовь к своей многотиражке.
Да и сама кафеда психологии, если не ошибаюсь, на первых порах делила угловую маленькую комнату вместе с редакцией газеты. Во всяком случае, помнится стол в центре у дальней стены – «филатовский». Сбоку по стенам два однотумбовых стола: машинистки и ответственного секретаря.
Машинисткой была девочка с физмата, очень изящная, в туго обтягивающем ладную фигурку темно-синем платье с глухим белым воротничком поверху и гладкой прической. Симпатичная гимназистка. Дело свое знала: печатала быстро и практически без ошибок.
Из постоянно пребывавших в редакции помнится Лева Гуревич, старше меня на курс. Редактировал газету на общественных началах Алик Филиппов – он же один из первых аспирантов новой кафедры психологии. Но редакторская должность в многотиражке скорее представительская, а повседневная текучка на ответственном секретаре, коим являлся Володя Новожилов, на мой взгляд, не очень начитанный и грамотный, но очень пробивной и неутомимый дамский угодник. Он и машинистку-то нашу содержал из своего кармана, небескорыстно, конечно.
Справа от входа был выделен простенком узкий проход с наглухо закрывавшейся дверью. Фотолаборатория. Её хозяином являлся Володя Стрелков. Из прежнего состава редакции, да и кафедры, пожалуй, только мы двое еще и живы. Володя – парень с изюминкой, с огромным запасом жизненной энергии и юмора, заслуживает отдельного упоминания. На вопрос, как жизнь, отвечает:
– Отлично. От остальных…
Знакомый окулист рассказывал о визите Стрелкова.
– Как зрение?
– Женщин красивых вижу хорошо…
– А не очень красивых?
– Только на ощупь…
Журналист по профессии, он артист по сути и крови, ибо родом из театральной семьи, все детство прошло в театре или около него. В буквальном смысле, потому что жили они в кельях Казанского монастыря, что напротив театра. Там и по сей день висит мемориальная доска, извещающая, что здесь долгие годы жил народный артист СССР, ведущий актер театра Григорий Акинфиевич Белов. Но не только он. Верхний второй этаж делили две семьи ведущих актеров, внизу – восемь комнат на восемь семей других работников театра.
Детей «волковцев» было немного, и брали они не числом, а умением и изысканной хулиганистостью, то есть обычными детскими проделками, но без воровства и мата. Сразу после школы бежали в театр, смотрели репетиции, крутились за кулисами, играли в прятки и догонялки, а в случае бомбежки во время войны лежали под сценой, пережидая налет.
Я поинтересовался как-то:
– А сам в детстве играл на сцене?
–А как же, в пьесе «Золушка» в компании двенадцати мышей провозил по сцене карету-тыкву… Больше, правда, ничего не доверили. Переиграл, видимо…
В театре дети рано взрослели и рано развивались, поскольку воспитывались на классике, да и сами читали много. Потому, когда получил аттестат зрелости, зачесал Стрелков в затылке. С одной стороны, учился так себе, с тройки на четверку и наоборот, но с уклоном в гуманитарные науки. И идти бы ему в пединститут на литфак. Так нет, побоялся конкурса. А в сельхозинституте конкурса не было, абитуриентов чуть ли не на улице отлавливали, мол, только посиди на экзамене. И подался Стрелков туда, да обмишурился. Как раз первый секретарь ЦК партии Никита Сергеевич Хрущев со всей своей неуемной энергией принялся за сельское хозяйство. И пропаганда такая развернулась по всем фронтам, что образовался конкурс в 13 человек на место.
Нынче Владимир Иванович результат комментирует скромно: «Повезло с поступлением». Меньше с самой учебой. Будущих аграрников зачем-то заставляли осваивать премудрости высшей математики, анатомии человека. А на практике поручали «кастрацию» коней, спаривание коров и искусственное осеменение.
Потихоньку втягивался в процесс: «вгрызался» в землю, перелопачивал навоз, доил коров, заготавливал корма. Но душа-то артистическая! Активно включился в театральный кружок, пел в хоре и играл в духовом оркестре. Последнее особенно удивительно, ибо не понаслышке знаю. Много чем владеет Стрелков, но вот музыкального слуха лишен от рождения.
– Как же ты играл-то? – спрашиваю.
– Так по команде, – бодро отвечает он.
Поскольку две трети студентов являлись коренными горожанами, то тяга к земле никак не могла перебить у них тяги к искусству, к культуре вообще. И тогда самые активные из них (не без Стрелкова) организовали «КЭС», то есть клуб эстетов. Вечерами собирались в какой-либо свободной аудитории, слушали модные пластинки, читали поочередно минилекции о кино и театре. И так все тихо и мирно, чинно и благородно, пока прямо с лекций всех эстетов не увели в ректорат, а оттуда на автобусе прямиком в «серый дом» (старые ярославцы знают, что это такое). Здесь им солидные люди доходчиво объяснили, что подобные неформальные группы и группочки нежелательны.
И тогда Стрелков нашел отдохновение в общении с природой, зачастив в туристические походы выходного дня. Да так успешно, что получил удостоверение инструктора по пешему и водному туризму (не умея плавать, добавлю от себя). А по окончании третьего курса вместе с группой таких же бродяг отправился на Кавказ. Весь август лазали по горам. Незаметно подкрался сентябрь, а это значит, что в институте ждет уборка картофеля, его же лично еще и полевая практика в качестве бригадира полеводческой бригады. Стрелков задается простым вопросом: почему бы эту практику не пройти на черноморском побережье? И с этой идеей отправляется к министру сельского хозяйства республики Абхазия.
Республика маленькая, чиновников и того меньше, потому вопрос решился моментально, уже через час они ставили палатки на берегу моря. Изоляция от внешнего мира почти полная, никаких газет, ни даже обычных сплетен, поскольку абхазы почти не говорили по-русски. Для рабочего общения хватало несколько обиходных фраз вроде «хватай-таскай», ну, и жесты, конечно. Но работали. Штукатурили дома, разгружали вагоны и, конечно, убирали урожай: персики, помидоры и прочие дары юга. Себя не забывали, тем более, что работали, собственно, за еду, заработанных денег едва хватило на дорогу домой.
Оторванность от внешнего мира сказалась сразу по приезде в Ярославль. Оказывается, пока они помогали сельскому хозяйству маленький Абхазии, Никита Сергеевич обнаружил необходимость срочной помощи сельскому хозяйству кадрами. Было принято решение о перебазировании ряда сельскохозяйственных институтов центра России на её самый дальний восток. Ярославский сельхозинститут вместе со всеми своими столами, шкафами, пробирками, библиотекой и учебной документацией, а также студентами и преподавателями в двух железнодорожных составах отправился на место нового постоянного пребывания в город Уссурийск.
Отец-фронтовик к тому времени умер, мать не могла остаться одна, посему решили перевестись в пединститут на самый близкий к земле биолого-географический факультет.
В институте увлекся фотографией и стал сотрудничать в местной многотиражке «За педагогические кадры».
Храню две фотографии, сделанные им в редакции при плохом освещении, самым примитивным фотоаппаратом, и, тем не менее, потрясающе отчетливые и, главное, ухватившие суть Колодина-первокурсника: пышный чуб, рассеянный, из-под очков взгляд, чуть ироничная улыбка и откровенная бесшабашность от уверенности, что все будет хорошо! Убежден, в Володе пропал большой мастер фотокадра, с редкостным чутьем натуры.
Но фотография уже тогда все-таки была для него вторична, на первом месте все тот же туризм. С опытом и удостоверением инструктора водил в походы выходного дня: пешие, лыжные, водные. А в не выходные дни организовывал туристические вечера, очень смахивавшие на современные встречи КВН, с песнями, шутками и розыгрышами. В последних был неистощим. Однажды перед майскими праздниками среди прочих появилось вдруг скромное объявление об организации туристического похода в Крым с оплатой профкомом дороги в оба конца. Гарантировалось солнце, море и еда. Желающих отхватить кусочек крымского загара на халяву набралась большая аудитория. Все с интересом слушали рассказ о прелестях крымского отдыха и торопились включить себя в списки, пока места есть. Теперь сама фишка. Выходит к доске Срелков и вешает на ней карту Гаврилов-Ямского района, где на берегу речушки Лахости действительно наличествует село с названием Крым. Он поспешил успокоить собравшихся, что и села на самом деле уже нет (карта устарела), но золотые пляжи сохранились… Халявщики все как один «отвалились», а настоящие романтики рванули в ярославский Крым и не пожалели.
На следующий год трюк повторился. На это раз гарантировался полет на Камчатку. Желающих оказалось даже больше, чем любителей крымского солнца, пока не стало ясно, что речь о Камчатке в Пошехонском районе. Но их все же оказалось достаточно, чтобы организовать авиатур по родному краю. Нет предела познанию!
– Стрелков, – говорю, – получается, географию изучал ногами.
– А то, – ухмыляется он, – потому процесс и затянулся на пятнадцать лет.
– Сколько, сколько?
– Пятнадцать.
– Да столько и не учатся…
– Не скажи. Я считал себя самым старым студентом. Ан-нет. Фотокор ТАСС Исаак Дынин на том же биофаке учился семнадцать лет…
Стрелков любит вспоминать эпизод с конкурсом пожирания котлет, организованным на одном туристическом слете. От ярославцев выставили его, от рыбинцев – какого-то тяжеловеса. Тот съел 14 котлет, Стрелков – 16 и, уверен, съел бы больше, да на тарелке уже ничего не было. И когда позже объявили конкурс на самый короткий анекдот, победила девчушка, сказавшая: «Стрелков наелся». А саму аббревиатуру ЯГПИ туристы стали расшифровывать так: «Я Готов Пожрать Ишшо».
Забыл сказать, что в ЯГПИ его взяли только на первый курс. Проучившись три года, понял, что пора зарабатывать: домашний бюджет долгую его дорогу к знаниям тянул с напрягом. Он перевелся на заочное отделение и устроился корреспондентом на Ярославское радио. В то время там работали мэтры радиоэфира, ставшие со временем ведущими на Всесоюзном радио и телевидении: Герман Седов, Юрий Черняк, Леонид Горохов…
Новичку выдали портативный магнитофон и отправили на конкретное задание: взять интервью у строителей моста через Которосль (тот, что от Богоявленки) с вопросом: какой трудовой подарок они готовят к предстоящей годовщине октябрьской революции? Шел и вспоминал анекдот. Американец, побывавший в СССР, пытается объяснить увиденное: «Короче. Есть там у них праздник Великого Октября, но отмечают его 7 ноября. И так у них всё!»
С этими веселыми мыслями пересек площадь Подбельского (так она тогда именовалась), заходит на стройплощадку: никого и ничего, то есть ни людей, ни энтузиазма. И вдруг из бытовки выходит паренек в оранжевой каске и идет прямо ему навстречу. Счастливый Стрелков к нему, быстро проговаривает продуманное ранее вступление, и сразу вопрос в лоб:
– Что бы вы хотели сказать ярославцам накануне большого праздника?
И довольный, что ни разу не споткнулся во вступлении, протягивает микрофон труженику в каске. Тот посмотрел на него отстраненно и трехэтажным матом заорал, мол, мать-перемать, вторую неделю зарплату не дают, какой на хрен праздник!
Грустный поплелся Стреков в редакцию, а там веселые «мэтры» ждут – не дождутся:
– Старик, давай скорей свое интервью, оно идет в эфир первым.
Он пытается объяснить, что не справился с заданием.
– Ничего, мы из любого говна конфету сделаем.
Ставят пленку. Слушают. Мертвая тишина, потом дикий хохот…
– Да, старик, в эфир, конечно, не пойдет, но в архиве сохраним. Горохов берет диск с кассетой и подписывает: «6 ноября 1959 года – день рождения журналиста В. Стрелкова. Хранить вечно!»
Первый и столь неудачный опыт привел к мысли, что радио все же не для него. Да и дикция с прононсом не очень-то поощрялась тогда. И он в качестве фотографа переходит в только что организованную редакцию Ярославского телевидения.
О том телевидении у меня еще будет возможность рассказать подробнее. Сейчас речь о Стрелкове. Тогда все материалы шли прямой трансляцией из Москвы и только в черно-белом изображении. Местными на первых порах были только новости. Он делал заставки с видами города, позже стал делать фоторепортажи и фотоочерки, которые сам же и комментировал. Почему обходились фотографиями? Да посылать киногруппу не всегда удобно и выгодно, ведь тем надо не только снять, но еще и проявить, и озвучить материал, а это не только время, но еще и кинопленка, очень дорогой и дефицитный материал. Конечно, фото на экране статично, но наш неизбалованный зритель рад и такому видеоряду. Экран светится, музыка играет, текст звучит, чего еще?
Телестудия, размещавшаяся на первом этаже жилого дома, ограничена в площадях, и под фотолабораторию выделили Стрелкову, по его словам, «туалет на одно очко». К туалету добавили фотоаппарат «Зоркий», несколько коробок подмоченной фотобумаги, две 300-метровые бобины кинопленки, подаренные киношниками «Мосфильма», – и «работай, Володя».
Подмоченная бумага подводила. То глаз не пропечатается, то рука не проявится, тогда на помощь приходил студийный художник, дорисовывавший недостающее быстро и за стакан портвейна.
– Володя, – говорю, – я же помню тебя на экране ведущим новостную программу. Или приснилось?
– Было дело, – признается он. – Но позже. Лет пять потребовалось, чтобы накопить опыт и завоевать авторитет. Помогло активное участие в проведении на Ярославском телевидении своих «Голубых огоньков» и особенно ежемесячного заседания клуба кинопутешественников. Программа выдержала подряд пятнадцать выпусков. Удивительно другое. Тогда в прямой эфир мог выйти только член партии, а я никогда не только в партии, но и в комсомоле не был…
– А как с учебой? В институте хоть появлялся?
– Разумеется. Принес в деканат справку, что за текущий учебный год долгов нет (про предыдущие меня уже и не спрашивали), и вот тебе второй дополнительный отпуск (учебный) с полевой практикой и походами.
Изредка печатался в газетах «Юность» и «Северный рабочий». Не всегда триумфально. Так, в свое время предпринял он поход на байдарках по Тиманскому нагорью. Спутником стал инструктор РК ВЛКСМ Саша Разумов. Как человек, идеологически выдержанный, он предложил посвятить поход 70-летию комсомола. Мало того, договорились с редакцией «Северного рабочего» о серии репортажей с пути. Самое первое письмо отправили из Ухты, озаглавив лихо: «На байдарках – к полярному кругу». А вот дальше…
Вначале летели на местном самолете, затем пробирались на вездеходах, потом плыли на катерах и байдарках, пока не оказались в такой глухомани, где не то чтобы почтовых ящиков, но и домов-то жилых не было. Одни ледяные дожди с утра до вечера. И это в августе! В округе ни ягод, ни рыбы, ни дичи. Взятые с собой мука, сахар и соль промокли. Тушенки же не взяли, понадеявшись на охоту. Шесть имевшихся в распоряжении группы двустволок ни разу не довелось расчехлить даже. Через три недели продрогшие, оголодавшие, злющие вернулись в Ярославль. И тут же звонок из редакции: «Где обещанные путевые заметки? Первое письмо с таким интригующим заголовком опубликовано. Читатель ждет продолжения».
Делать нечего, сели с Разумовым сочинять «Письма с пути. Описывая «прелести» путешествия по притокам Печоры, дошли до места, как на одной из стоянок увидели огромный пень от спиленной березы, на котором крупно и четко написано «Полярный круг». Работу сдали. Письма напечатали. Довольные собой и судьбой, читали свое произведение. Но радость оказалась недолгой. В редакцию пришел полярный абориген, редактор районной газеты тех мест, и заявил, что березы там наподобие кустарника, и никакого пня от них получить невозможно, что касается полярного круга, то он от указанных мест километрах в двухстах, не менее… Ответственный секретарь редакции вне себя…
Стрелков отличился и на Сашином шестидесятилетнем юбилее. Попросил того собрать все полученные им Почетные грамоты, хочу, мол, красиво разместить их по стенам. И разместил, выделив огромную надпись: «Самый «Грамотный» человек».
Работа на телевидении длилась долгие пятнадцать лет. Навыки телерепортера, способность быстро ухватывать суть проблемы, умение слушать и слышать, понимать собеседника и доводить до него свои мысли – все это дало ему телевидение. В дальнейшем развитые качества помогли в работе кинодокументалиста.
Им стал вроде бы случайно, но любая случайность – проявление закономерности. Пришло время, когда строго регламетированные рамки телевидения, тем более местного, стали узки. Требовались простор и самостоятельность. Их он получил в институте организации, механизации и технической помощи строительству, сокращенно ИОМТПС. Здесь вполне законно мог говорить, что их адрес – не дом и не улица, а целый Советский Союз. В трудовой книжке должность его означили как ведущий инженер. Интересная должность, не правда ли? Ведущий чего и ведущий куда?
На самом деле в существовавшем при институте отделе пропаганды передовых методов строительства он в одном лице: и редактор, и сценарист, и режиссер, и администратор. Они снимали, проявляли, монтировали, озвучивали и тиражировали на 35-миллиметровой пленке свои фильмы. Работа сложная и ответственная, ведь суть нового прогрессивного метода требовалось раскрыть за десять минут экранного времени. Сам в свое время снимавший фильмы, я знаю, насколько это сложно и трудно. Одно озвучивание, требовавшее синхронности артикуляции говорящего и текста за кадром, – это такая морока, что только профессионалы знают тяжкую её цену.
Они же снимали в год по восемь-десять фильмов, и практически все они, участвуя во всесоюзных и международных конкурсах, становились если не номинантами, то призерами. Был год, когда они получили одна за другой 13 наград разного достоинства, а весь институт в лучшем случае мог рассчитывать на одну-две медали ВДНХ, и то не каждый год.
Свой коллектив меж собой они называли киностудия «Кирпич». Сама студия занимала весь четвертый этаж огромного здания института на улице Щапова.
Разъезжал по стране, снимал передовиков в самых разных уголках Союза, что очень соответствовало его бродяжьей сути. Но тут грянули «лихие девяностые» годы. Финансирование фильмов прекратилось, да и не до фильмов было строителям. Чтобы удержаться на плаву, занялись коммерцией, и вроде бы удачно. Однако руководство института нуждалось в реальных деньгах, и весь четвертый этаж был сдан в аренду. А что же с киностудией? А ничего. Оборудование частично распродали, но большей частью отправили в металлолом.
Так спустя еще пятнадцать лет Стрелков вновь оказался в поисках работы. Выручил старый приятель по туристическим походам, выросший до должности генерального директора «Яртелекома» Владимир Корольков. Он взял Стрелкова в свою пресс-службу, вменив в обязанность пропаганду среди населения вводимой повременной оплаты телефонных разговоров. Тогда вокруг «повременки» шли настоящие бои. Народ, горячо поддерживаемый газетами и телевидением, никак не мог отказаться от советской «халявы». Для более активной пропаганды пришлось даже организовать свою радиостанцию с красноречивым названием «Шанс».
– Твое название? – спрашиваю Владимира.
– А то!
– Ну, и чем заполняли эфир?
– А всем. Программа создавалась как музыкально-познавательная, а вскоре через неё стали даже разыскивать пропавших кошек и собак. А еще чуть позже организовали программу «Сваха», через которую помогали обрести спутника или спутницу тем, кому за…
– И что, писали?
– Да ты что. Мы так расписывали потенциальных соискателей, что почта была переполнена. Помню, сообщая об одном долгожителе, рассказали, как он чудесно готовит и насколько радушный хлебосол, так бабушки к нему гуртом повалили, и он попросил нас снять с эфира информацию о себе, и так лестничную площадку забили, желая отведать чудес кулинарии.
Радио вещало ежедневно с 14 до 15 часов. Как только радио «Шанс» включалось, старушек с дворовых скамеечек словно ветром сдувало.
Смех смехом, а повременка, может, благодаря тому и прижилась у нас первой в регионе. Руководство отметило позитивный результат и организовало собственную киностудию при «Яртелекоме». Мы создавали учебные фильмы и фильмы, обобщавшие передовой опыт в области телекоммуникационного общения. Самым интересным и памятным стал автопробег по маршруту Ярославль-Москва-Архангельск, посвященный трехсотлетию Северного почтового тракта. Сегодня все это забыто. «Яртелеком» как самостоятельная организация приказал «долго жить». Перед уходом Стрелков вместе с неразлучным партнером Мишей Тропиным оставили фотолетопись истории ярославского телефона-телеграфа в форме прекрасных альбомов и фотовыставки из 40 стендов.
Ныне наш герой на заслуженном отдыхе. Но времени и на пенсии почему-то не хватает. А на вопросы о самочувствии обычно отвечает с присущим юмором, что маленькие болячки только подчеркивают наличие большого здоровья.
Мы видимся нечасто или не так часто, как хотелось бы, но каждая встреча в радость. И главное – нам есть что вспомнить. Жизнь еще не раз сводила нас. Вместе, кроме редакции газеты «За педагогические кадры», мы поработали и на телевидении, и в институте ИОМТПС, и даже в «Яртелекоме», но обо всем этом еще придет время рассказать отдельно.
Хватает на всё и на всех
Студенческая жизнь – самая счастливая пора. Не знаю, как сегодня, в ту пору традиционными были смотры художественной самодеятельности по факультетам. К концерту готовились загодя и очень серьезно, поскольку это не привычный набор из песен, плясок и малохудожественного чтения. Нет. Наши ребята-старшекурсники во главе со Славой Табачниковым поставили в свое время даже комическую оперу. Концерты проходили в актовом зале.
Для подобных мероприятий имелось два зала. Один, очень уютный, в главном корпусе из-за цвета стен назывался Голубым. Другой в корпусе биолого-географического факультета на Которосльной набережной именовался Актовым. Сам корпус меж собой мы звали «семинаркой». Я по простоте и необразованности долгое время относил это к слову «семинар», оказалось, от семинарии, которая существовала здесь до революции. Зал не что иное, как домовая церковь, на службах даже такого огромного зала едва хватало. После революции на месте алтаря соорудили сцену, и вот вам актовый зал.
Один из заключительных концертов историко-филологического факультета на подобном смотре поручили вести нам со Стасиком Алюхиным, учитывая, вероятно, наше чувство юмора, ну, и беспредельное нахальство, конечно. Мы работали под популярных тогда юмористов Тимошенко и Березина. Даже внешне чем-то походили на ту знаменитую пару. Я – длинный и худой, Тарапунька, партнер коренастый, мне по плечо, – Штепсель. По тому же принципу строились и репризы.
– Стас, ты не знаешь, какая школа у ребят считается идеальной?
– Запертая…
Зал внимает с легким хохотом, хотя так себе, слегка… Но мы добиваем следующей хохмой.
– Хочешь, я назову тебе три русских чуда в глазах иностранца?
– Валяй.
– Все спешат на работу, где ничего не делают. В магазинах пустые полки, а в домах полные холодильники. И последнее чудо: деньги не зарабатывают, а куют. Один иностранец сам слышал: муж просит у жены денег на похмелку, а та отвечает: «Иди, на куй!»
Публика уже не смеется, сползает с кресел… Что мы там еще вытворяли, не помню. Зал лежал от хохота. После концерта нас, выжатых, словно лимон для чая, горячо поздравляли с успехом. Настолько горячо, что мы даже поверили в свои артистические способности. Но только до выхода свежего номера факультетской газеты «Икар» с большим отчетом о заключительном концерте. В конце отчета отдельный абзац посвящался конкретно нам: «Серьезным и единственным недостатком концерта явился конферанс в исполнении С.Алюхина и Н.Колодина, которым часто изменяло чувство меры…»
Но я то думаю, во многом благодаря конферансу факультет занял в смотре первое место. За факультет приятно, но нас-то обделили и «обделали»…
В следующий раз мы отличились во время визита в институт большой группы ведущих артистов, сценаристов и режиссеров советского кино. Мы припоздали, и, когда пришли в семинарку, зал оказался забит, любопытные стояли даже в дверях. Я предложил:
– Давай через вход на сцену. Пройдем по сцене, спустимся и посидим в первых рядах, пусть даже на полу.
– Годится, – согласился Стас.
Я пошел первый и только шагнул на сцену, как был встречен шквалом аплодисментов. Не растерялся и поднял приветственно руку. Алюхин, пораженный и оттого полусогнутый, шлепал следом. И только когда мы спускались в зал, присутствовавшие поняли: ошибочка. Зато у окна нашлось два стула, на которых мы не без гордости уселись. Прошло минут десять. Кинодеятели приехали. Первым на сцену вышел Леонид Быков. Зал встретил его равнодушно. Невысокого роста, худенький, с лица неказистый. Практически никто не признал в нем только что сыгранного Максима Перепелицу. А вот следовавшую за ним Шагалову узнали сразу и разразились бурными аплодисментами, которые уже не смолкали, пока все гости не расселись за большой стол президиума…