Даниил Юлианов
Слишком живые звёзды 2
Глава 14
Расскажи мне
Почему женщины боятся мужчин?
Почему в прошлом мире, в котором светлячки не казались такой опасностью, женщина, садясь в машину даже к знакомому мужчине, первым делом запоминала, как здесь открывается дверь? Почему в полицейских участках внезапно забирали назад заявления, которые ещё совсем недавно дрожащей рукой писали женщины, пришедшие со скрытыми под одеждой синяками? Неужели женщины боятся мужчин просто так? Разве мужчины заслужили такое отношение к себе?
Природа наделила их силой. Ужасающей силой. В процентном соотношении в их организме гораздо больше мышц, чем в женском. Гораздо больше буйного нрава и того, что они привыкли называть «внутренним зверем». Обычно они держат его на цепи, утоляют его голод просмотрами боёв по телевизору или гасят свой тестостерон пивом, но когда гнев застилает их разум… о, тогда некоторым из них лучше не попадаться на глаза. Лучше закрыть детей на кухне (на кухне, потому что там ножи, а ножами можно хорошенько разукрасить женское тело), лучше прикусить свой поганый язык и не говорить мужу ничего, вообще ничего. Они зарабатывают деньги, они приносят в дом деньги и сильно устают на работе, так что они очень злятся, когда их надоедливые жёнушки начинают приставать с глупыми, просто наитупейшими вопросами!
Мужчины сильнее женщин и могут запросто их убить. Сделать больно, заставить почувствовать себя ничтожеством, никому не нужной прошмандовкой, которой самое место на кухне! Вот почему женщины боятся мужчин – они не могут дать отпор, а если и дают, то такой ничтожный, что над ним можно только посмеяться.
Но самые страшные моменты наступают тогда, когда ты не знаешь, перешагнёт ли твой мужчина грань или нет. Самые страшные моменты наступают тогда, когда ты впервые видишь его таким – готовым сорваться с цепей, кипящим от ярости – и гадаешь, что будет дальше, потому что ещё ни разу ты не слышала, чтобы он разговаривал с тобой вот так. Он тебя никогда не бил, никогда не поднимал руку, но страх всё равно закрадывается глубоко в душу, когда в эти моменты ты натыкаешься на его взгляд… Ударит или нет? Ударит или сдержит себя, хотя кулаки так и пылают?
Точно знать невозможно, но страх… страх подсовывает самые худшие варианты событий.
Примерно такие же чувства сейчас испытывала Катя, смотря на Женю и не узнавая его. Оба они находились в Катиной комнате (нет, не моей комнате. Меня сюда поселили как какую-то студентку), и оба они переживали разговор с Алексеем в столовой – каждый в своей голове, не произнося ни слова. Катя прислонилась к дверному косяку, обняв себя рукой за локоть. Женя же сидел на крае застеленной кровати, прикрыв нижнюю половину лица ладонями и уставившись в одну точку. Его глаза блестели – это бы заметил даже слепой. Он шумно вдыхал воздух – это бы услышал даже глухой. И, быть может, Катя попыталась бы успокоить его, но как только она сделала шаг навстречу, то наткнулась на такой суровый взгляд, что по коже пробежали мурашки.
И именно из-за этого взгляда ей стало страшно. Такой же взгляд был у Максима перед тем, как он полоснул по её бедру ножом.
Женя сидел так уже пятнадцать минут, ни разу не пошевельнувшись. По его щекам не текли слёзы, но Катя видела, как они скапливаются на покрасневших глазах. Она чувствовала, что сама скоро заплачет, но за горло её собирался схватить вовсе не плач, а ужас, вызванный неизвестностью. Она не знала, не понимала, кто перед ней сидит: Женя или кто-то другой. Вроде бы он, но…
…у Жени не могло быть такого взгляда. Правда же?
Так ведь?
– Он не человек. – Его голос был отстранённым, какой бывает у человека, глубоко ушедшего в воспоминания. – Он знает то, что никак не может знать. Нет, он не человек, он… я даже не знаю… ну точно не человек.
Внезапно Катя вспомнила те ужасные минуты, которые провела в ожидании Жени, стоя у горящего дома. Тогда они казались ей вечностью, но и вечность закончилась, когда дверь подъезда резко распахнулась, и оттуда выбежал её мужчина (Господи, до чего ж приятно называть кого-то своим мужчиной!) с маленькой девочкой на руках. Катя хорошо запомнила те слова, которые он тогда произнёс: «Я видел дьявола. Это его звезда». И когда их взгляды встретились, Женя добавил: «Катя, он существует. Он смотрел мне в глаза».
Теперь страх не просто бурлил в крови. Теперь он вгрызался в кости и выкручивал их.
Я видел дьявола…
Это его звезда…
– Жень, – она осмелилась посмотреть ему в глаза, – в том горящем доме… ты говорил, что кого-то там видел. Кого-то, кто… – разорвал твою спину в клочья, хотела сказать Катя, но эти слова так и не сорвались с её губ.
Что-то промелькнуло в его зрачках. Что-то похожее на осознание, тут же переросшее в страх и секунду спустя – в неимоверный ужас.
– нет, я никого там не видел. Мне просто показалось, вот и всё. Было много дыма, он скопился, ещё я им надышался… мне просто причудилось, больше ничего.
Катя даже не подозревала, как быстро может воспламениться злость. Ещё несколько секунд назад ей было страшно посмотреть на него – мужчину, который смог растопить её сердце – прямо и неприкрыто, а сейчас всё внутри заполнила такая злоба, что все предыдущие эмоции показались бледными пятнышками. Он что, действительно решил, что ему всё показалось? Или он просто отказывается верить в то, что нечто оставило на его спине огромные шрамы? Катя понимала, что этот порыв злости продлится недолго, а потому решила действовать быстро, пока страх вновь не завладел ей.
Она подошла к Жене, и прежде чем он успел что-то понять, схватила его за низ футболки. Быстрым движением вздёрнула её вверх и увидела спину.
Обезображенную шрамами спину.
Смотря на неё сверху, Катя с ужасом проходилась взглядом по трём уродливым линиям – нет, широким полосам, – которые тянулись от плеч до самой поясницы. Они появились только вчера, но уже сейчас выглядели так, будто красуются на спине не один десяток лет. Там, где ещё вчера (вчера? это же было так давно…) сквозь разорванную кожу проглядывало мясо, теперь оно было затянуто новообразованной тканью, что изо всех сил пыталась сойти за кожу. Но она не была кожей. Уродливые змеи на спине Жени сильно выделялись за счёт своей красноты. Будто сумасшедший художник использовал спину как полотно и нарисовал следы от когтей огромно дикого зверя, используя при этом паяльник.
Но раны…
Они слишком быстро превратились в шрамы. Слишком быстро зажили, затянулись. У людей так не бывает. Кожа человека не может так скоро регенерировать. Но тем не менее Катя смотрела именно на шрамы и помнила, как ещё день назад её пальцы случайно провалились в разрыв между кожей.
– Тебе не показалось. Не смей говорить, что тебе показалось. Я вижу доказательство того, что это всё правда. Ты видел дьявола, и он…
– Отойди от меня. – Он взглянул на неё исподлобья, и этот взгляд был настолько чужим, настолько отвратным, что Катя невольно сделала шаг назад, отпустив футболку. К ней вновь начал возвращаться страх. – Отойди от меня в другой конец комнаты. Ты не знаешь, что я видел и что чувствовал.
– Но ты же мне рассказывал…
– Я тебе рассказывал. – Его голос оставался твёрдым, но глаза переливались бликами ламп. – Но вот ты мне мало что рассказывала. Ты мне почти ничего о себе не рассказывала. Но этот сукин сын знает то, чего не знаю я. Он знает то, чего не знаю я, и при этом говорит, что ты не веришь в любовь.
– Ты ему веришь? – Катя пыталась не выдавать своё волнение, пыталась оставаться спокойной, но голос предательски дрогнул. Глаза внезапно защипало, а губы задрожали, пока меж ними гулял горячий воздух. – Ты ему веришь? Мы его впервые видим, а ты ему уже веришь?
– Я уже его видел… Мы с ним встретились там, откуда я не должен был выйти. – Карие глаза Жени впились в Катю, и от этого взгляда – от этого ужасного взгляда – ей захотелось вжаться в стену. Ведь эти же… эти же глаза ещё прошлым утром смотрели на неё с такой любовью! – Он многое знает и многое видит. И говорит о тебе плохие вещи. Я… я просто хочу знать, правда это или нет. Я хочу услышать всё от тебя. Что он имел в виду, Кать? Про какие на хрен маски он говорил?!
Голос… Его голос начал повышаться.
Чёрт.
– Расскажи мне. Я хочу знать то, что ты от меня пытаешься скрыть.
– Жень, я ничего не пытаюсь скрыть! Мы… – Сознание взорвалось яркой вспышкой. Стены комнаты утонули в ней, и из белого света выглянули зелёные кроны деревьев, уши тронуло пение птиц, а лёгкие заполнил свежий воздух, разбавляемый прохладным утренним ветерком.
Катя переместилась в то утро, что началось с нежного секса – слегка неловкого, далёкого от идеала, но всё равно приятного. Она вспомнила, какой ужас её охватил, когда она не увидела на выходе из парка ни одного трупа, а лишь пустые тротуары. И ещё кое-что… Она помнила, как взяла с Жени обещание. Плача, не в силах сдерживать слёзы, она попросила его дать слово, поклясться. И он поклялся. Поклялся, обняв её и прижав к себе. «Я не отвернусь от тебя», – его голос еле превышал шёпот. «Катя, мне плевать на то, кем ты была. Хоть женой дьявола – плевать».
Но сейчас ему было не плевать. Он сидел на краю кровати и испепелял Катю взглядом, ожидая ответ на свой вопрос.
Расскажи мне. Я хочу знать то, что ты от меня пытаешься скрыть.
– Женя, ты же дал обещание. Ты же сказал, что тебе не важно, кем я была. Ты сказал, что тебе важна я нынешняя, что ты любишь меня такой, какая я есть. Ты же мне это говорил…
Что-то переменилось в его лице. Что-то похожее на самомнение.
– Да, но Царёв сказал, что ты меня обманываешь.
– Ты ему веришь?
– Я ЕМУ ВЕРЮ! – Женя вскочил на ноги и рванул к Кате, резко вжавшейся в стену. Её лопатки больно ударились, из груди тут же вырвался стон. Она пыталась – пыталась! – контролировать дрожащие губы, но крик Жени пробил её на рыдания. Никогда прежде он так не кричал на неё. – Я ЕМУ ВЕРЮ, ПОТОМУ ЧТО ЕМУ НЕЗАЧЕМ МНЕ ВРАТЬ! И Я ЗНАЮ, КТО ОН! ОН… он почему-то знает, кто ты. Прошу, пожалуйста, расскажи мне. Что с тобой сделали? Что этот сукин сын имел в виду?
Ярость… Злость… Вот что клубилось в его зрачках. Катя хотела рассказать ему всё, что он только бы пожелал услышать. Рассказала бы всю свою жизнь, от начала и до конца, излила бы душу, обвив руками его шею, и полностью бы открылась, но… не могла. Она просто не могла пересказать ту ночь, те зелёные глаза и описать то ужасное чувство, возникающее тогда, когда в тебе туда-сюда ходит разгорячённый член, а сама ты давишься слезами, сопли застревают в горле, и весь мир говорит тебе о том, что ты самая грязная на свете шлюха. Мог Женя понять это? Мог?! Мог он себе хоть представить, каково это – осознавать, что внутрь тебя вливается чужая сперма, когда больше всего хочется одного – умереть? Мог это представить хотя бы один мужчина, хотя бы один подонок, так легко рассуждающий о женских проблемах? Кате просто не хватало сил открыть рот и произнести хотя бы слово. Как только в памяти всплывали те ужасные минут, всё тело сковывал ужас. Она просто не могла… не могла рассказать это Жене, вот и всё. Казалось, если она только заговорит, то тут же захлебнётся слезами, а сердце её разорвётся, выплеснув горячую кровь на рёбра.
Женя ждал. Вена на его шее натянулась подобно готовому порваться канату, глаза заполнились красными ветвями, что переплетались меж собой и стремились к тёмным радужкам. Катя слышала, с каким трудом втягивается в его лёгкие воздух. Несмотря на страх, несмотря на дрожь во руках ей безумно хотелось обнять Женю и окунуться в него, позабыв обо всём на свете. Просто обнять, просто прижаться. Коснуться. Но она понимала – непонятно откуда, но чувствовала, – что если сделает хоть один маленький шаг, то он её ударит.
Ударит. Господи, ударит…
– Скажи мне. Скажи мне, пока я не начал злиться.
– Я не могу. Я правда не могу, пойми. Ты подумаешь, что я…
Но она не договорила. Женя врезал в стену кулаком, разминувшись с животом Кати в десяти сантиметрах. Она коротко вздрогнула и зажала рот руками, лишь бы не всхлипнуть. Нет, только не сейчас. Если она всхлипнет, то точно получит по губам.
– Меня опозорили при всей столовой. – Слова выходили сквозь стиснутые зубы. – Тебя опозорили перед всей грёбанной столовой, а ты не можешь сказать из-за чего?!
Из-за того, что пока ты спал, меня трахали как грязную суку! Из-за того, что в меня кончили, пока ты обижался за то, что я отказалась трахаться с тобой! Вот из-за чего! Вот почему я тогда рыдала на озере! Потому что не могла! Не могла, твою мать, прийти к тебе в чужой сперме! Меня изнасиловали, а ты тут устраиваешь допрос!
Но вместо всех этих слов Катя смогла выдавить из себя всего три:
– Я не могу.
И всё-таки всхлип вырвался наружу.
Она закрыла лицо руками, надеясь спрятаться от Жени. От его глаз. От его взгляда. Из сомкнутых век стали просачиваться слёзы – такие горячие, что казалось, они прожгут собой кожу. Всё это было ужасно, чертовски ужасно! Всё должно быть не так, нет, не так. Она не должна бояться его, верно? Он же любит её. Он же любит её, поэтому и не сделает ей больно. Так ведь? Так?
Катя замерла, резко затаив дыхание. Точно так же она думала о Максиме. Точно так же, мысли были те же. Неужели оно вновь повторится? Неужели Женя – тот же Максим, которому удалось её обмануть? Неужели он врал? Она опять доверилась… история циклична, шлюхи никогда не выходят из круга.
Он возвращает их обратно.
– Уходи. – Лицо всё ещё пряталось в ладонях. Катя не хотела видеть Женю. Не хотела, чтобы он видел её такой. Она понимала, что если посмотрит ему в глаза, то не выдержит и закричит. Нервы были на пределе. – Уйди… Пожалуйста. Просто уйди и не говори ничего больше. Ты… делаешь мне больно.
Мир заполняла темнота. Сквозь неё просачивалось лишь тяжёлое мужское дыхание, в котором ясно слышались ноты ярости. Катя видела сжимающиеся кулаки как наяву. Видела, как один из них летит ей в лицо, хотя Женя никогда не поднимал на неё руку. И всё же… она боялась, что он ударит её. Воздух пропитался тем же страхом, что был тогда, на кухне, в тот самый вечер.
Он не ударит меня. Я просто не смогу дать ему отпор. Не смогу. Просто не смогу.
Она уже собралась открыть глаза, когда до неё донёсся голос Жени. И эти слова, что он произнёс, разбили ей сердце – оно протяжно взвыло, как только услышало:
– Зачем ты дала мне надежду?
И после этого захлопнулась дверь.
Какое-то время Катя стояла не шевелясь, и прежде чем тихо зарыдать, она вспомнила то, что Алексей шепнул на ухо Жене.
Из маленького семечка может вырасти огромное дерево.
* * *
Егор и Влад как раз собирались немного вздремнуть, когда дверь в комнату Влада резко распахнулась. В дверном проёме показался Женя, и с первого взгляда на него становилось ясно, что он еле-еле сдерживает себя – то ли от ярости, то ли от злости, то ли от гнева, то ли от всего разу. Егору он сразу напомнил рассерженного пса, что находился на крепкой, но уже начавшей рваться привязи. Глаза наполнены кровью, челюсть выдвинута вперёд, воздух шумно гуляет в груди. Прямо хищник перед самой атакой.
Женя подошёл ближе и, встав по центру комнаты, спросил:
– Про какое восстание вы говорили?
Егор с Владом переглянулись, и на лицах обоих расплылась довольная улыбка.
Глава 15
Разделённые
Прошёл месяц.
Всё затянулось на гораздо более долгое время, чем до этого обещали Святцы. Оказывается, город-миллионник – не маленькая песочница. Алексей заявил (как всегда, в столовых – в том месте, откуда люди не могут ежесекундно уйти), что для полного восстановления Петербурга им понадобиться ещё как минимум три месяца, так что приблизительный срок того, когда все жители смогут опуститься на землю – это начало октября. Конечно, люди возмущались, но недолго. Каждый понимал, что находится в хороших условиях и может запросто лишиться их, если будет слишком острым на язык. Поэтому резкая вспышка недовольства почти сразу же исчезла. Чистилище ни для кого не было домом, но оно предоставляло всё и даже больше для комфортной жизни. Только если тебе хотелось сдохнуть от голода среди пустых домов, ты мог дерзить и не выполнять приказы Святцев, даже если те казались чересчур дикими.
Потихоньку все стали привыкать к новой жизни. Громкий плач время от времени ещё можно было услышать в разных уголках Чистилища, но слёз у людей стало гораздо меньше в сравнении с первыми днями. Человек привыкает ко всему. Какими бы сильными не были эмоции, какие бы сильные чувства они у нас не вызывали, со временем всё ослабнет и потухнет. Конечно, за месяц не забудется весь тот ужас, что принесли светлячки. Не забудется он через год, два, десять лет, но тем не менее наступает момент, когда прошлое перестаёт так больно бить по сердцу, а лишь иногда царапает его стенки, выпуская немного крови.
Когда один день похож на другой, мало чем отличается от предыдущего, то всё вокруг начинает казаться сном. Медленно текучим, вязким сном. Люди не замечали проходящие мимо недели, потому что всеми силами пытались избежать скуки, и – слава Богу – им это удавалось, потому что на Чистилище можно было найти любое занятие, что пришлось бы по душе. В клубах и караоке-барах (разница между ними была лишь в названии) изо дня в день молодёжь, но уже после первой недели там стали появляться люди, перешагнувшие грань среднего возраста. Огромной популярностью пользовались кинотеатры, мест в которых было, конечно, не так много, как хотелось бы, но допустимое количество для кинотеатра. Крутили там в основном недавно вышедшие блокбастеры (недавно вышедшие до апокалипсиса) и незаурядные сериалы – по типу тех, какие позволишь себе глянуть во время еды – так, одним глазком.
Сериалы менялись, но кое-что оставалось неизменным: в кинотеатрах никогда не показывали авторское кино, фильмы с глубоким смыслом – Святцы развлекали народ, а не давали им пищу для размышлений. Как говорится, чем меньше детки видят, тем меньше дурных идей появится в их головах.
Те, кто не любил шумные компании, проводили время в библиотеках (чтиво тоже было поганым – порнуха и детективы, где убийцей оказывалась горничная), но таких людей было совсем немного, ведь зачем утыкаться в книжки, когда вокруг столько всего интересного! Был даже чёртов боулинг! Казалось, этот корабль мог обогнать все отели мира, которые только существовали! Здесь было всё! В комнатах люди почти не сидели, постоянно находили себе новые увлечения, так что скука развеялась в первые же дни, когда пришлось себя чем-то занять. На Чистилище действовал один очень простой закон: не хочешь скучать – развлекай себя сам! Благо, для этого было предоставлено всё. А здесь уже насколько хватит твоей фантазии и энергии.
Никогда не пустовали и игровые комнаты, от вида которых даже у самых избалованных геймеров намокали трусики. К широким плазмам подключались консоли самого нового поколения, которые так и не успели перейти в разряд старого. В этих комнатах разносились смех, мат, крики и завывания, в основном принадлежащие подросткам. Те, кто предпочитал более активные игры, скользили по полу в спортивных игровых залах, весь день играя то в футбол, то в баскетбол. Никто на Чистилище не сидел без дела, но и не работал; все отдыхали, веселились, занимались тем, чем хотели заниматься. Конечно, за месяц случилось немало драк да и не только их: хорошенько выпив, некоторые самцы начинали отдирать своих барышень на глазах у всех, устраивать полные беспорядки и бить друг другу морды до сломанных костей. Но Святцы быстро прекращали подобные выходки. Они молча, без предупреждений, брали тех, кто не хотел подчиняться, и уводили с собой, подальше от остальных. Что они делали с нарушителями порядка, никто не знал, но зато когда те вновь оказывались свободны, из их уст больше не вылетало ни одного грубого слова. Святцы умели разговаривать и подбирать к каждому индивидуальный подход.
Какими бы разными ни были люди, все они понимают язык страха.
Жизнь продолжала течь, хотя до этого казалось, что всё закончилось той ночью, под шелест крыльев светлячков. Человек – поистине забавное существо. Его сердце может разрываться на части от эмоций и чувств, которые, кажется, останутся на всю жизнь, но тут проходит время, и даже самые сильные переживания ослабевают. Не исчезают, нет – они до сих пор способны причинить боль при одном только воспоминании, – но уже заметно бледнеют.
И то же самое происходило с Женей: он ощущал, как начинают ослабевать его чувства к Кате, и был рад этому.
Он сразу, с первых дней понял, что помрёт со скуки, если всё время будет сидеть в комнате. И какое облегчение (какой восторг и приятное возбуждение!) он испытал, когда узнал, что на корабле есть несколько спортзалов. И доступ к ним можно получить бесплатно – стоило всего лишь пройти небольшое медицинское обследование, которое в итоге показало, что у Жени нет проблем со здоровьем. Единственные проблемы роились у него в голове, и ни один врач не смог бы до них добраться. А если бы смог, то мгновенно б ослеп от беспощадного серого сияния.
Последний разговор с Катей никак не отпускал его. Её наполненные слезами глаза постоянно возвращались и напоминали о себе, как бы сильно он ни старался их забыть. Они приходили ночью, когда Женя делил кровать один, сжимая в кулаке мокрую от пота простынь. Они взвывали в сознании, когда всё вокруг окутывала тишина. И чем дольше мысли оставались без присмотра, тем сложнее было выкинуть из головы Катю: её голос, её глаза, её щекочущие кожу волосы и движения губ во время поцелуев. Эти четыре дня, что они провели вместе, были лучшими днями в жизни Жени. По телу разливалось приятное тепло, когда он вспоминал то утро в гостинице, заполненной ласковыми солнечными лучами… Он помнил (и в глубине души не хотел это забывать), каким счастьем светилась улыбка Кати. Она была слабой, но только при нём. Она была прекрасной, и прекрасной всегда. Лицо Кати не подстраивалось под модельный идеал, вряд ли бы какой художник нашёл в нём что-то эстетичное, грациозное, но Женя нашёл. Он видел красоту в её ничем не примечательных скулах и всегда чуть напряжённых губах. Видел грацию в её самых обычных движениях и чувствовал, как сильно сжималась грудь, когда их взгляды пересекались. Так влюблённый видит красоту в том, кто для всех остальных кажется простым камнем, но стоит влюблённому взять в свои руки инструменты, как камень начнёт превращаться в скульптуру, от которой потом невозможно будет оторвать глаз. Катя была таким камнем, и Женя смог углядеть в ней черты будущего шедевра – изысканного, прекрасного, цепляющего за душу. Но…этот камень его обманул, а потому пришлось бросить инструменты.
Они перестали общаться и, наверное, именно это помогло чувствам ослабнуть. Когда прерываешь контакт с человеком, всегда так происходит. Какими бы яркими ни были воспоминания, все они поблекнут, если не будет касаний. Касания… без них отношения невозможны. Только прикасаясь друг к другу, мы можем выйти на новый уровень отношений. Касания… о какой любви может идти речь, если ты не обнимаешь любимую и не прижимаешь её к себе?
Женя с Катей не касались друг друга. Они виделись максимум несколько раз на дню, на выходе из питомника, где сидел Рэндж. Они лишь обменивались быстрыми взглядами, и хоть чувства Жени уже успели притупиться, всё же при этих мимолётных взглядах что-то стискивало его грудь. Он навещал Рэнджа каждый день: утром, в обед и вечером. Кормил его сам, но всё равно замечал принесённую еду. Катя… Конечно, он не мог ей запретить приходить сюда (всё-таки, она тоже любила Рэнджа), но её визиты изрядно злили Женю. Особенно сильно он злился тогда, когда замечал её – стоящую в дверном проёме и молча наблюдающую за ним, – хотя сам он ещё не успевал поговорить с Рэнджем. В его оранжевых глазах читалось искреннее непонимание: почему это его хозяева приходят по отдельности и ни разу не явились вместе? Почему на лице каждого из них застыла грусть, и даже если они улыбались, их улыбки выглядели фальшивыми, ненастоящими?
Один раз Женя чуть не сорвался. Это произошло 15 июня, вечером, после тренировки грудных мышц. Как раз пришло время навестить Рэнджа и поболтать с ним, а после этого пойти на ужин (Егор с Владом обещали принести пиццу) и лечь спать, перед этим немного почитав художественную литературу. Женя взял у Святцев собачий корм, от которого почему-то пахло рыбой, добавил туда пару кусочков мяса, утащенных со столовой, всё хорошенько размешал и уже приготовился войти в питомник, но замер в проходе.
У клетки с Рэнджем сидела Катя, и о чём-то она с ним разговаривала, иногда прерываясь на судорожные всхлипы. Женя видел, как она обнимает себя за плечи, будто здесь царил холод, и как же тяжело было подавить в себе желание подойти к ней и обнять самому, согреть своим теплом! Но Женя сдержался и молча подошёл к клетке, встал на колено и протянул Рэнджу корм через маленькую дверцу, созданную специально для этого. Катя посмотрела на него… её взгляд проходил по коже мурашками, и из-за этой нелепой сцены – нелепой сцены, в которой ты пытаешься не замечать человека, растопившего твоё сердце – потухшие чувства вновь воспылали. К лицу начала приливать краска, грудь отчего-то разгорелась, будто кто-то там чиркнул зажигалкой и поднёс её к рёбрам, которые тут же занялись огнём.
Женя погладил Рэнджа (почему он так смотрит на неё?) и уже поднялся с колена, когда услышал знакомый голос.
Чертовски приятный голос.
– Не хочешь поговорить?
Он застыл, уставившись в одну видимую только ему точку. В воздухе плавал скулёж других собак, тихий лай и шум грохочущих клеток, но даже на фоне всего этого Женя услышал – ил подумал, что услышал, – как бьётся Катино сердце.
Он взглянул на неё и сказал одно-единственное слово:
– Нет.
После чего направился к выходу. И, наверное, вышел бы из питомника, пытаясь убедить себя, что он действительно не хочет с ней говорить, но что-то (это «что-то» люди обычно называют внутренним голосом) заставило его остановиться. Несколько секунд Женя простоял в ожидании непонятно чего. Потом, когда он всё-таки решился выйти, Катя заговорила:
– Я всё вспоминаю наш танец… – По голосу чувствовалось, что ей тяжело одновременно говорить и сдерживать слёзы. – На следующее утро я сказала тебе, что мы были пьяны, а ты ответил, что, значит, мы были откровенны. Не хочешь сейчас побыть немного пьяным, Жень? Хватит уже играть в обиженного мальчика.
Каждая клетка тела в тот момент рвалась к Кате, взвывала к её касаниям! Но Женя нашёл в себе силы не оборачиваться и молча уйти, хотя так и хотелось напоследок бросить какую-нибудь фразу. Обиженный мальчик… вот это действительно задело за живое.
Заснуть в ту ночь он не мог – как только закрывались глаза, сквозь темноту проступали два ярких серых огонька. Поэтому было принято решение пойти в один из клубов и если не развлечься, то хотя бы узнать, что это такое. По телевизору постоянно показывали, как подростки тусуются в ночных клубах и отрываются на полную катушку, так, может, стоит попробовать? Всё-таки шестнадцать лет, как раз тот возраст, когда алкоголь быстро выветривается из организма, а со сном проблем почти нет, если тебя, конечно, не преследуют серые глаза. Казалось, от них нельзя было спрятаться.
В клубе Женя пробыл чуть меньше часа, после чего ушёл оттуда, ещё более разозлённый. И злость его вскипала от внимания некоторых девушек (эй, красавчик, я потеряла свои трусики! не поможешь мне их найти?), которые так и подпирали к барной стойке. Когда-то давно, ещё в прошлом мире, Женя прочитал, что тестостерон – один из важнейших гормонов в организме мужчины, и он, вроде как, влияет на харизму и уверенность в себе. Правда это или нет, он не знал, но что оставалось фактом, так это то, что процент тестостерона в организме резко увеличивался при силовых тренировках – особенно со свободными весами, – а Женя пропадал в спортзале ежедневно, устраивая себе лишь одной выходной в неделю. Может, женщины чувствовали бурлящий в нём тестостерон, может, и нет, но за те сорок минут, что он просидел за стойкой, к нему успели подойти семь девушек (трое – сразу группкой) и две женщины, отчаявшиеся настолько, что решили испытать счастье на полном энергии подростке. Всех их Женя послал, причём в такой грубой форме, что несколько раз удостоился звания «хам». Его это не волновало. С кем бы он сейчас лёг в постель, так это с Катей, но после её вранья, после её «не могу», он даже не прикасался к ней.
Хотя так хотелось!
Женя заснул в половине пятого, сразу как закончил читать «Портрет Дориана Грея» – роман, что Влад достал не из библиотеки, а непонятно откуда. Вторую половину книги Женя проглотил залпом, отрываясь от чтения только для того, чтобы дать глазам немного отдохнуть. И у него почти получилось забыть о Кате, полностью окунуться в атмосферу конца девятнадцатого века, но когда Оскар Уайльд вновь описывал красоту Дориана Грея, Женя вспоминал красоту Кати. Когда в романе появлялась какая-нибудь симпатичная героиня, в ней ясно просачивались черты Кати: подбородок, ключицы, скулы. В каждой женщине, что только попадалась на глаза Дориану Грею, проглядывала Катя. Она говорила голосами герцогинь и в то же время играла в театре, смешиваясь в одном теле с Сибиллой Вейн. Женя еле заставил себя дочитать до конца и как только проскользнул по последней строчке, закрыл книгу и положил её на полку, после чего лёг спать.
Ему снилась Катя. Ничего конкретного, лишь полукружия грудей и чуть приоткрытые губы. И стоны.
Женя.
Женечка…
Любимый…
Он продолжал тренироваться, ведь только тренировки могли стать той чашей, в которую можно было выплеснуть весь гнев. Ему нравился звон цепей на собственной шее. Нравилась боль в бицепсах, когда штанга внезапно прибавляла в весе пару тонн, и поднять её становилось невозможно. Нравился тот страх, что возникал при дрожи в руках, когда казалось, что гриф упадёт на грудь и выбьет рёбра, воткнув их в лёгкие. Ему нравился пот. Через него – через эти стекающие по всему телу капли – выходили все переживания, вся злость, вся ненависть. В конце тренировок Женя чувствовал себя чуть ли не самым счастливым человеком на планете – такая наступала эйфория. Но самым приятным были не ощущения (хотя они тоже приносили немало удовольствия), а результат. В конце июня, где-то в двадцатых числах, Женя заметил, как укрепились мышцы на руках, какими более рельефными они стали на спине и как чуть вытянулся торс, подчеркнув выстроенные в ряд кубики пресса. Всё это радовало глаз, но…
Но кое-что продолжало настораживать. Эти шрамы, тянущиеся от плеч до поясницы. Женя старался не обращать на них внимания, но в общей мужской раздевалке он ловил на себе пристальные взгляды. Влад сказал, что шрамы выглядят так, будто были получены несколько лет назад, но никак не месяц, нет – уж слишком они выглядели затянутыми. На вопрос Влада, откуда они взялись, Женя не ответил, сказал, мол, упал ночью с кровати на стервозных блондинок. Конечно, Влад всё понял и больше не стал донимать вопросами, за что Женя был ему благодарен.
