Даниил Юлианов
Слишком живые звёзды 2
– А как иё зовут?
Дрожь пробежала по позвоночнику. Кости завибрировали, но Женя не дёрнулся. Позволил себе сжать кулаки, но и только. Проснувшись, он решил, что кошмар отступил, растаял в его сознании подобно лёгкому утреннему туману, но правда была другой – кошмар проник в реальный мир. Голос девочки был настоящим. Голос Кристины. Кристины, которая смогла улыбнуться даже после того, как зверски расстреляли её маму.
– Как иё зовут?
– Катя, – Женя продолжал двигаться к кровати, не оборачиваясь назад. Хоть вокруг и была кромешная тьма, он знал, что если обернётся, то увидит детское личико и пухленькие губки, совсем недавно целовавшие его в щёчку. – Её зовут Катя. Только, пожалуйста, не трогай её. Где бы она ни была, не трогай её.
Колени коснулись матраса. Женя медленно забрался под одеяло, лёг на живот, засунул руки под подушку и отвернул голову от голоса Кристины. Сейчас он закроет глаза, и всё исчезнет. Сон навалится на него тяжёлой волной, и он отдастся ей. Пусть поглощает этот мир, пусть уносит сознание куда-нибудь подальше. Всё образуется, всё будет хорошо, а пока можно поспать. В конце концов, кошмары – это всего лишь кошмары.
Одеяло заскользило по коже. Кто-то потянул его вниз.
Мышцы Жени разом напряглись. Глаза резко раскрылись, но света так и не прибавилось. Чьи-то пальцы стягивали одеяло, будто кому-то под кроватью стало очень холодно. Ткань прошлась по ягодицам, открыла их ветру, и как только одеяло полностью упало на пол, по всему телу разом пронеслись мурашки. Холодный пот примёрз к коже, готовой потрескаться от напряжения.
– Не вставай, Жень. Давай поваляемся.
Но он встал. Приподнялся на руках и развернулся, ожидая увидеть силуэт монстра, но наткнулся лишь на темноту. Голос из всех сил старался быть похожим на голос Кати, но фальшь прокрадывалась в нотках. Женя знал Катин голос. Он его любил, для него он был лучшей музыкой на свете.
– Тебе хорошо со мной?
Нет, это не она. Точно не она. Кто-то играл с ним, пытаясь установить свои правила. Кто-то прятался в темноте, скрывая свои очертания. Женя слышал, как дышит Катя. Слышал, как дышит что-то, пытающееся быть Катей. Вены на руках натянулись подобно канатным верёвкам, пока по ним шумной рекой протекала кровь – холодная, как объятия мертвеца.
– Это странно. Это всё очень странно…
Женя подтянул к себе ноги, прижался к спинке кровати, всё ещё держась на руках. Вроде бы только мёртвые могут покрываться инеем, да? Если так, значит, он покинул мир живых; иней на губах был настоящим, оставался на языке, когда приходилось смачивать губы. Они дрожали от холода. Всё вокруг дрожало от холода. Была бы здесь настоящая Катя, она мигом бы согрела Женю своим теплом.
– Сними с меня эту вонючую футболку. И эти чёртовы джинсы тоже.
– Хватит. – Голос старался вырваться из шёпота. – Хватит притворяться. У тебя хреново получается. Ты не Катя и не Кристина. Покажи своё настоящее лицо, если не боишься.
На какое-то время повисло молчание. В темноте слышались гулкие удары сердца непонятного существа, но не человеческие, имеющие иной ритм. Казалось, оно качало по организму не кровь, а что-то вязкое, потому что каждый, абсолютно каждый удар отдавался тяжестью. Женя ощущал её, слушая не менее тяжёлое дыхание. Воздух втягивался в лёгкие с трудом и выходил точно так же, хоть морозный ветер и проносился по комнате.
– Покажи мне своё лицо, хватит уже прятаться!
В нос ударил аромат пива. Уши пронзил звук открываемой банки, на поверхность которой начала вытекать пена. Где-то вдали открылась подъездная дверь, послышался смех пьяных подростков – вечный спутник спальных районов. И когда Женя почувствовал, как костяшки пальцев резко покрылись чужой кровью, его сердце замерло.
Он понял, кто выглянет из тьмы.
– Сколько раз я тебе, сучёнку, говорила, не получать замечания? – Женя вжался в спинку кровати, пока голос становился ближе.
И ближе.
И ближе…
– Сколько раз я тебе, сучёнку, говорила, не получать замечания? Сколько раз…
– Хватит, пожалуйста, хватит!
– …я тебе, сучёнку, говорила, не получать замечания?
– Не надо! – Слёзы хлынули из глаз, зубы впились в нижнюю губу. По подбородку потекла кровь. – Пожалуйста, прекрати! Я не выдержу!
Но уже было поздно. Мать возвращалась. Она всегда возвращается.
– СКОЛЬКО РАЗ Я ТЕБЕ, СУЧЁНКУ, ГОВОРИЛА, НЕ ПОЛУЧАТЬ ЗАМЕЧАНИЯ?!
В темноте резко просочилось её лицо – ужасное, обезображенное гневом, настоящее. Его проявил льющийся из ниоткуда свет, но Женя знал, что это за свет. Точно такой же был в переулке, той ночью, что стала отправной точкой всего происходящего. Ту драку освещала на удивление ясная луна. И именно её сияние ложилось на лицо матери. Глубокие морщины уродовали кожу, впадшие карие глаза вызывали отторжение, а от искривлённых в крике губ, скрывающих кривые жёлтые зубы, хотелось убежать. Она выбралась из воспоминаний, выбралась из кошмара. Непонятно как, но выбралась. Всё здесь смешалось. Все фрагменты прошлого, все осколки настоящего, все зарисовки будущего. Всё это находилось сейчас здесь, в этой комнате, в эту минуту.
Мать приблизилась. Из-за тьмы выглянули её оголённые плечи.
– Ты всегда был одной большой проблемой, Женечка. – Он с такой силой вжимался в спинку кровати, что та коротко скрипнула, поддавшись под весом. – Возьми пример со своего отца. Вот он настоящий мужчина!
– Замолчи! – Крик смог бы вырваться наружу, если б грудь не сдавило, когда волосы матери коснулись лица. – Пожалуйста, отойди от меня! Я… Я… – Он не закончил. Его слова превратились во всхлипы.
– Сдайся, Женя. Сложи свои крылья. Хоть раз послушай свою маму, и всё будет хорошо. Я тебе обещаю.
Он зарыдал как ребёнок, больше не в силах сдерживать себя. Быстро подтянул к себе ноги и, всё ещё голый, обнял их, уткнувшись лицом в колени. В этот момент он был похож на маленького, загнанного в угол птенчика, не на какого-нибудь орла. Маленького птенчика, которого никто не любит. Маленького птенчика, задыхающегося собственными слезами.
Женя рыдал в темноте, свернувшись клубочком в углу кровати.
Подглава 2
Наша Катя громко плачет
Сигарета никак не хотела вставляться меж губ.
Катя сжала её чуть сильнее, но руки дрожали так, что фильтр скакал туда-сюда. Казалось, всё тело отказывалось ей подчиняться. Никогда прежде она не сталкивалась с таким ужасом, с таким…
…предательством.
– О Господи… – Она прислонилась лбом к окну и опустила веки. За закрытой дверью её звал Миша, но нет, она не могла выпустить его – пока рано.
Скоро вернётся наш папа.
Катя глубоко вдохнула. Выдохнула. Глубоко вдохнула. Выдохнула. Психологи часто советовали ей выполнять подобные упражнения, чтобы подавлять в себе гнев и успокаиваться. Вдыхай позитивную энергию, выдыхай негативную. Представь себя не губкой, а фильтром, пропускающим внутрь только всё самое лучшее. Может, кому-то это и помогало, но вспоминая эти дурацкие, дебильные фразы, Катя вновь заливалась гневом. Вдыхай позитивную энергию, выдыхай негативную. А что, мать вашу, делать, когда вообще не хочется дышать?!
Катя не могла ответить на этот вопрос. Ни на этот, ни на любой другой. Мозг, как и тело, отказывался работать. До сих пор подвластным оставалось только сердце, материнское сердце. Оно сжималось каждый раз, когда Миша кричал «Мама!», и судорожно трепыхалось, когда ручка двери (по росту он совсем чуть-чуть не дотягивался до неё) слегка позвякивала. Катя слышала, что он плачет. Слышала, как рыдает её ребёнок и боролась с собой, противясь желанию открыть дверь и обнять Мишу.
Неужели всё так обернулось?
Когда она зашла в квартиру, стрелки на её ручных часах показывали без десяти восемь вечера. Значит, сейчас была примерно половина девятого. Но время потеряло значение ещё утром, когда она полезла в карман Максиминой куртки. Он намывался в душе, и, быть может, со стороны это и выглядело некрасиво – жена берёт кредитку мужа, пока тот не видит, – но только не в их семье. Они оба уже давно договорились, что у них один общий счёт, благо денег хватало на всякие побрякушки. Конечно, на плечи давила ипотека, но и её вдвоём они вытягивали. Хочешь побаловать себя, дорогая? Конечно, бери карту! В следующий раз, милая, можешь даже не спрашивать. Мы же с тобой одна семья.
Семья…
Катя открыла глаза и посмотрела на пустую пепельницу, в гордом одиночестве стоящую на подоконнике. Несколько секунд растянулись на часы, после чего глаза вновь закрылись.
В их доме никогда не было проблем с деньгами. По крайней мере, холодильник всегда был заполнен, а если Миша просил купить ему игрушку, не приходилось отсчитывать дни до зарплаты. Максим приносил большую часть денег – прибыль с его бизнеса по продаже книг за последние три года выросла на двести пятьдесят процентов! Писателей в наше время хватает с лихвой – как плохих, так и хороших. Но книжный бизнес строится на том, чтобы и с тех, и с других можно было заработать приличную сумму. Катя же ненамного отставала по деньгам, но и её восемьдесят тысяч в месяц делали жизнь вполне комфортной, а отпуска – запоминающимися, полными ярких воспоминаний.
Вот только деньги не перекрывали чувства. В прошлом году – ещё до того, как Катя полезла в карман к Максиму – они изменились. Мужчины, может, не чувствуют этого, но женщины очень хорошо улавливают изменения в улыбках их партнёров, в их объятиях и в том, как они временами отводят взгляд.
В Максиме это начало проявляться постепенно.
Его движения в постели стали другими. Раньше он всегда держал ладони на её будрах, когда она была сверху, но потом вдруг начал просто лежать, оставляя Катю развлекать себя саму. В его поцелуях больше не было страсти, в его комплиментах больше не было искренности, как бы сильно она ни пыталась просочиться в голосе. Конечно, всё можно было списать на шестилетний брак: яркая влюблённость потухла, время ослабило юношеский пыл и всё такое. Конечно, во многих семьях так и происходило. Прожив вместе пару-тройку лет, молодые пары понимали, что, оказывается, ненавидят друг друга, а потому «Привет» развод! Здравствуй, суд! А если вы ещё и такие шустрые, то добро пожаловать в мир алиментов! Ну а там, может, опять вернёмся в суд.
Да, так было во многих семьях, только-только успевших образоваться. Но не в их, нет, не в их. В их семье было что-то другое, и это «что-то» носило женское имя.
Наверное, Катя до последнего момента отказывалась верить в то, что её мужчина нашёл ей замену, причём скрывая свои поступки. Она говорила себе, что не замечает аромат ландышей в квартире, но всё равно вдыхала его – не могла не вдыхать. Уводила взгляд, когда он случайно зацеплялся за длинный тёмный волос, повисший на пальто Максима; сама Катя ни разу не красила волосы, ей нравился её природный светло-русый цвет. Но как бы она ни старалась закрывать на всё глаза, подсознание улавливало все детали и сохраняло каждую. Где-то глубоко внутри Катя знала, что Максим изменяет ей, но поняла это только этим утром, когда пришлось залезть в карман его куртки.
Туфли. Причиной всему стали туфли. Фотографии, на которых они были представлены, завораживали. Высокий (но наверняка неудобный) каблук. Блестящая лаковая поверхность. Та грациозность, которую фотографу удалось запечатлеть на каждом снимке… Катя приходила в возбуждение, когда представляла себя в этих туфлях, так отлично сочетающихся с её новым алым платьем. Красная герцогиня… Что-то в этом было.
Максим в это время принимал душ, скорее всего, уже побрившись. Шесть лет в браке, и ты уже начинаешь угадывать действия своего партнёра, его мысли и, кажется, в любой момент можешь сказать, чем занимается твой любимый. Катя не стала его отвлекать (хотя могла без зазрения совести присоединиться к душу, совсем ненадолго задержав мужа на работу), но решила молча взять карточку, раз она у них общая, а сказать об этом после того, как дверь ванной откроется.
Но что-то – то ли женская интуиция, то ли женское любопытство – заставило её достать из кармана телефон – посмотреть время, ничего больше. Но потом пальцы сами ввели пароль (Максим ей никогда не раскрывал его, она сама много раз видела, как он снимает блокировку).
Дальше воспоминания приносили боль… Катя не хотела углубляться в них. Эти сообщения… эта переписка… Юля называла его милым. Юля, с которой они со школы водились в лучших подругах. Сколько литров алкоголя они выпили, когда жили в общаге? Сколько парней обсуждали меж собой, когда до закрытия сессии оставалась пара ночей? Сколько раз они подкалывали друг друга, по-дружески улыбаясь и смеясь во весь голос?!
Сколько бы то ни было, всё свелось к одному – Максим трахал Юлю, лучшую подругу Кати.
Бывшую лучшую подругу, поправила она себя и открыла глаза. За то время, что она пробыла в воспоминаниях, небо чуть потемнело, редкие звёзды выглянули сквозь завесу облаков. Они будто хотели раздавить землю, и, если честно, Катя не была против. Лишь бы с Мишей всё было хорошо, а на остальное насрать.
На весь грёбанный мир.
Катя открыла окно и почувствовала, как приятный прохладный ветерок защекотал кожу, с нежностью обнял тело. Она взяла в свободную руку зажигалку, другой поднесла к губам сигарету и уже приготовилась чиркнуть по колесу, но вдруг резко замерла, уставившись на играющих во дворе детей, рядом с которыми бегали молодые мамы.
Мамы…
Сама она стала мамой почти три года назад, в 2016-ом. Бросила курить сразу же, как узнала, что в её животике зарождается новая жизнь. Это далось с трудом – с огромным, мать его, трудом! – но она смогла избавиться от этой привычки. Все говорили, что становиться матерью в двадцать восемь поздновато, но для каждого из этих советчиков у Кати находилась фраза, затыкающая всех и вся. Уж у кого, а у неё был самый острый язык во всей галактике.
Да, она бросила курить и с тех пор никогда не вспоминала о табаке, даже не подумывала о нём; в её жизнь ворвался спорт, с первой тренировки влюбивший в себя душу и тело. Даже алкоголь, с которым у Кати были небольшие проблемы в подростковом возрасте, теперь не занимал ни первое, ни второе, ни десятое место в её приоритетах. Жизнь налаживалась, полезные привычки лишь украшали её.
Но сегодня ей вновь захотелось курить. Так, как никогда. Жажда к сигарете взвыла в Кате ещё днём на работе, когда всё из рук падало, а в голове из стороны в сторону метались мысли. Она могла остаться дома, отослать проекты по почте, но этим утром просто необходимо было выбраться из дома, из их общей квартиры, ставшей свидетельницей стольких счастливых моментов! Как там писал Стивен Кинг в «Чужаке»? Курящие никогда не бросают, они лишь делают перерывы? Что-то вроде этого. Что ж, в таком случае перерыв Кати подошёл к концу. Настало время перекура.
Она вставила сигарету меж губ и чиркнула колёсиком зажигалки. Поднесла вспыхнувший огонёк ко рту и тут же втянула в себя всё, что так яростно просил организм, раскуривая сигарету. Когда она начала тлеть, Катя разжала пальцы, позволив зажигалке с шумом упасть на пол.
Ни о чём не хотелось думать. Вообще ни о чём: ни о измене, ни о курении, ни о тёмном небе, ни о прохладе вечернего ветра. И если мозг временами покрывал туман (как тот, который сейчас выходит у меня изо рта), то чувства он затмить не мог. Самый большой след оставило удивление. До сих пор, по после всего дня, этих долгих часов, что растягивались в вечность, Катя не могла поверить – не могла принять, – что Максим предал её. Максим, который был для неё идеалом мужчины долгие годы. Максим, которого она каждое утро целовала в уголок губ и желала хорошего дня, в то время как он, может, вспоминал обнажённую Юлю. Не мог человек, который подарил ей столько счастья, предать. Не мог отец Мишы обмануть его мать, не мог! Он же любит…по-настоящему. Они же клялись друг другу, поэтому он не мог!
Но Максим изменил. Как бы больно ни было, прими это, Кать. Тебя предали, а ты повелась. Как маленькая наивная девчонка.
– Заткнись. – Она вновь прильнула к сигарете медленно закрыла глаза, наслаждаясь горечью табака. Эту сигарету она нашла в полупустой пачке, которую зачем-то оставила в кармане своего старого пальто, уже давно висящего в шкафу. Скорее всего, Катя просто забыла выкинуть её, но не исключено, что подсознание опять сыграло главную роль: может, оно знало, что эта пачка всё-таки пригодится? Может, изменения Максима были настолько явными, что где-то глубоко внутри Катя поняла, каков будет исход? – Я понимаю тебя, Марси. Только вот ты в книге не закурила, а я закурила. В реальной жизни нет удачных моментов, уберегающих тебя от ошибки. Здесь одно дерьмо вытекает из другого.
К глазам начали подкатывать слёзы. Огни проезжающих вдали машин начали превращаться в расплывчатые пятна: красные, жёлтые, белые и оранжевые. Катя вдруг вспомнила люстру в главной комнате их старенького дома, в котором она провела всё своё детство. Когда маленькая Катюша начинала плакать, то тут же бежала в мамину с папиной комнату и смотрела на люстру, наблюдая, как сквозь слёзы растекается свет и становятся чёткими его линии, видимые лишь через прищуренные, заполненные слезами глаза. Этот процесс всегда завораживал: обычная, казалось бы, люстра за пару секунд превращалась в несколько светлых пятен, перемешанных друг с другом. В этом была какая-то магия, что-то такое, что мог понять только ребёнок, ни один взрослый.
И сейчас, глядя на размытые силуэты машин, Катя испытала то же чувство, что и в детстве – чувство связи с потусторонним миром. Но лишь на секунду. От воспоминания её сердце резко сжалось, а губы искривила грустная улыбка, но такая ужасная, что лучше бы и не появлялась. То была улыбка женщины, внезапно осознавшей, с каким адом ей придётся столкнуться и какой рай остался позади. Детство… Как приятно было бы снова оказаться маленькой девочкой, убегать от надоедливых мальчиков и гулять после школы вместе с подружками, а не вот это вот всё.
Просто побыть маленькой девочкой. Просто побыть молодой…
Катя докурила сигарету и, потушив её в пепельнице (в кристально чистой пепельнице) достала новую. Она не курила уже почти четыре года и сейчас, за один вечер, намеревалась окупить эти года, добив пачку. Дрожащие руки кое-как смогли управиться с одной простой задачей – вставить сигарету меж губ и поджечь её. Наверное, это и была простая задача, но в каком-нибудь другом мире, там, за окном. Когда ты знаешь, что твой муж тебе изменяет, сделать пару шагов – уже подвиг.
Катя медленно нагнулась и подняла зажигалку, которую недавно уронила на пол. Снова чиркнула колёсиком, увидела, как вспыхнул огонёк, и поднесла его к концу сигареты, начав раскуривать её.
Предстоял разговор с Максимом. Серьёзный разговор, во время которого Катя постарается быть спокойной, с холодной головой. Она не знала, что будет говорить ему, когда он перешагнёт порог. Не знала, что скажет, когда он станет оправдываться – быть может, и накинется на него, но Катя попытается держать себя в руках. Но какой вопрос она точно задаст, так это «Почему?» Почему ты поступил так со мной, дорогой любимый муж? Почему ты предпочёл её, а не меня, хотя вот уже несколько лет клянёшься в любви?! Почему ты ездил трахать мою подругу, когда дома тебя ждал сын?! Наш общий сын!
Катю резко передёрнуло. Она положила на стекло ладонь и чуть выглянула из окна, позволяя выходящему из её рта дыму растворяться в прохладном ветерке. На игровой площадке мамы забирали своих детишек и уже потихоньку собирались домой. Значит, совсем скоро наступит девять часов. Примерные отцы встретят вернувшихся с прогулок жён и детей, после чего все они поужинают и лягут спать. Обычный вечер во многих семьях, но нет, только не в их, только не сегодня. Здесь Катя встречает Максима, и спать они вместе больше не будут. Это зарок, это обещание, это клятва. Теперь он больше ни разу не войдёт в неё – как физически, так и морально.
Но больше всего её пугало другое. При мысли об этом по коже пробегали мурашки, а сердце куда-то пропадало, оставляя после себя пустоту. Катя боялась будущего, что её ждёт.
Будущего матери-одиночки. Ей всегда было искренне жаль таких женщин, ставших жертвами безалаберности и безответственности своих мужчин. Когда Катя с Максимом гуляли по парку, они всегда с сочувствием смотрели на одиноких, идущих с несколькими колясками матерей (выходит, с сочувствием смотрела только она). Самой справляться со всеми обязанностями – и мужскими, и женскими – наверняка очень сложно. Так ещё и, простите, потребность в сексе, её никто не отменял. Казалось, жизнь матерей-одиночек – сплошной ад, покоя в котором не сыщешь никогда. Катя считала, что им нужно воздвигнуть памятник, но она даже представить себе не могла, что станет одной из них.
Господи… Одной из них.
Конечно, мог быть и другой сценарий, который писался для немалого количества семей. Женщины с детьми иногда оказывались очень удачными и находили настоящих мужчин, способных любить и обеспечивать семью. Таких примеров было достаточно в книгах, фильмах да и в реальной жизни – Катя имела несколько подруг, которым повезло найти своё счастье во второй, а то и в третий раз, уже после родов. Но Максим… Его никто не мог заменить. Катя не верила да и не хотела думать о том, что оставшуюся жизнь будет проживать с каким-то другим мужчиной, а не с Максимом. Это какое-то безумие! Всё-таки он родной, свой. Он…любимый.
Нет, никто не сможет его заменить. Больше ни один мужчина, кроме Мишы, не сделает её счастливой.
Ни один.
Где-то на улице каркнула ворона. Ей ответила другая, а может, это была та же самая, просто повторившая то, что сказала. Точно знать было невозможно. Катя уже ничего не знала и не хотела, все желания сводились к сигарете. И ко сну. Но она понимала, что как только провалиться хотя бы в дремоту, то перед глазами тут же всплывут фотографии, найденные в телефоне Максима. Чужая грудь… чужие губы… и целует их её мужчина, отец их сына. До сих пор это представлялось каким-то нереальным, чем-то выдуманным, никак не связанным с действительностью. Максим не мог так поступить. Катя больше поверит в пришествие на Землю инопланетян, чем в измену, в предательство, которому она подверглась. Это просто чья-то выдумка. Всё хорошо, Максим всё объяснит. Здесь наверняка какая-то ошибка.
Но никакой ошибки не было. Максим трахал Юлю у Кати за спиной, пока она ставила его Мише в пример.
Ещё утром они проснулись вместе, оба улыбающиеся, тающие в нежных потягушках. Будильник был не нужен, работа каждого из них не начиналась в ранний час, к которому нужно было бы прибегать в офис. Бизнес Максима работал на него, даже когда тот спал, а Катя вообще могла не выходить из дома, чтобы зарабатывать деньги. С ума сойти… Ещё сегодня утром она была уверена в своём – своём! – мужчине. Уверена в его любви и даже не сомневалась в преданности…до того момента, когда понадобилась кредитная карта. Тогда всё и пошло наперекосяк. Тогда небо обрушилось на землю, а последующий день превратился в кошмар.
Как же быстро всё поменялось. Как быстро её иллюзии…
– Мама?
Она вздрогнула, чуть не выронив сигарету. Воздух застрял в лёгких, когда до неё долетело это слово. Мама. Сколько всего заложено в этих двух слогах, в этих четырёх буквах!
Катя медленно повернулась и увидела стоящего в дверном проёме Мишу. Увидела линию его губ, доставшуюся ему от отца, и слегка торчащие ушки, тоже унаследованные отцом. Форма лица, телосложение, мужской подбородок – всё это Мише передал Максим. Единственным, что в нём проглядывало от матери, были красивые серые глаза, выразительность которых захотел бы запечатлеть любой художник. Это были её глаза и его одновременно. Серый цвет связывал их, мать и сына, натягивал между ними невидимую нить, соединяющую Катю и Мишу в любых местах, где бы они ни были.
Это был её сын, и она любила его больше жизни. И пусть в нём текла кровь Максима, в нём текла и кровь Кати. А глаза… они сразу обо всём говорили.
– Мама, почему ты плачешь? Не надо плакать!
Он зашагал к ней, протягивая вперёд руки. Обнимашки… Он хотел обнимашек.
Катя со всей силы сжала губы, лишь бы не дать всхлипу вырваться наружу. Слёзы ударили по глазам, поднявшись откуда-то снизу – оттуда, где вновь зарождалась боль. Лицо запылало, все его мышцы напряглись, пытаясь сдержать внутри плач. Но с каждой секундой, с каждым вдохом сделать это становилось всё тяжелее и тяжелее.
Миша прижался к ноге мамы и обнял её своими маленькими ручками. От этих движений грудь Кати резко сжалась, разлилась тёплой любовью, одновременно согревающей и обжигающей. Только сейчас она поняла, что до сих пор держит в руке дымящуюся сигарету, и уже захотела убрать её, когда вновь услышала это слово:
– Мама… – Миша прошёлся ладошками по её ногам (дома она всегда носила простую одежду: шортики с майкой) и поднял голову, блеснув такими красивыми серыми глазами, что будто были точной копией глаз Кати. – Зачем ты закрыла меня в комнате? Я еле выбрался, мама!
Что она могла на это ответить? Как она могла объяснить Мише, что не хочет того, чтобы он присутствовал при ссоре мамы и папы? А ссора, непременно, будет. И именно она нанесёт сокрушительный удар по их браку, что уже почти разошёлся маленькими невидимыми швами.
Но как это объяснить маленькому ребёнку? Или как уберечь его от проблем взрослой жизни, мгновенно разрушающих семьи? Катя не знала. Она лишь попыталась подавить в себе плач, но всё же проиграла, и один всхлип вырвался наружу. Крупная слеза сорвалась с ресниц и упала на кончик Мишиного носа.
Он будто её не заметил.
– Мама, не плачь! Пожалуйста, не плачь, я тоже начинаю плакать! Всё будет хорошо, мама!
От этих слов ей должно было стать легче, но почему-то стало ещё хуже. Голос Миши дрожал, его глаза заблестели, и от одного этого вида Катя разрыдалась, больше не в силах сдерживать себя. Все эмоции, скопившиеся в ней за день, хлынули наружу горячими слезами. И к её плачу – к плачу женщины, только что потерявшей веру в своего мужчину – присоединился более тихий, детский. Миша зарыдал вместе с мамой, обнимая её, прижимаясь к ноге всем телом. Катя затушила в пепельнице сигарету и опустилась на колени, обвив руками Мишеньку. Из двух пар серых глаз вытекали слёзы, пока на полу кухни, рядом с открытым окном, мама и сын обнимали друг друга. Молча, без слов, сотрясаясь от частых всхлипов.
– Всё будет хорошо, мама. Не плачь, не надо! Ты же сама всегда говоришь, что я самый сильный. А если я самый сильный, значит, у меня самая сильная мама!
Она через боль улыбнулась. Если Бог и существовал, Катя была готова благодарить его вечность за то, что он подарил ей Мишу.
– Я знаю, дорогой, знаю. Всё у нас будет хорошо. У тебя и у меня. У нас с тобой. Просто…иногда, Миш, хочется полакать. У взрослых тоже такое бывает.
– Тебя кто-то обидел?
– Нет…то есть… – Она замолчала, так и не подобрав нужные слова. Катя взяла лицо Миши в ладони и поцеловала его в лобик, на несколько секунд замерев, когда губы соприкоснулись с кожей. – Меня никто не обижал. Я плачу, потому что сильно устала. День был тяжёлым, вот и всё.
– Но сейчас-то вечер, мамуль. Всё уже хорошо, не переживай.
– Да, солнышко, уже вечер. – И скоро вернётся наш папа, хотела сказать она, но сдержалась. – Ты же помнишь, что мы обычно делаем вечером? А, разбойник, помнишь?
Ей удалось вызвать у него улыбку. Её бодрый тон смог разбавить обстановку и убрать трагичность из слёз, быстро стекающих по горячим щекам. На щёчках Миши образовались ямочки, от вида которых сердце вновь заполнилось теплом. Да, это был её сын. Пусть многое в чертах его лица досталось от папы, глаза были мамины, а именно глаза – зеркало души человека. Катя подумала, что уже лет через десять ей придётся покупать дробовик, чтобы отстреливать влюбившихся в эти глаза девчонок, иначе замки двери просто не выдержат.
– Мы читаем сказку! Вместе! Да, мам, давай! Я уже не путаю мягкий знак и твёрдый знак, представляешь?
– И ты даже можешь сказать: «Клара у Карла украла кларнет»?
– Клара у Крала… – Миша на секунду замер и тут же взорвался смехом, не в силах сдержаться. Катя засмеялась вместе с ним – искренне, по-настоящему, позабыв о дрожащих руках. Она обнимала Мишу, пока оба они хохотали, чувствуя тепло друг друга. – Ну мама, так нечестно! Ты тренировалась, а я нет!
– Так и ты тренируйся, спортсмен! Будешь тренироваться, станешь таким же сильным как… – Последнее слово не сорвалось с губ. Катя поспешно проглотила его, стараясь держать всю ту же улыбку. – Пойдём-ка спатеньки. Сказки уже ждут, пока мы их прочитаем! Ты же хочешь отправиться в Атлантический океан на своём корабле, разбойник?
– Очень! Очень хочу!
Он взял маму за руку и побежал в комнату, постоянно оглядываясь назад, чтобы убедиться, что мама не отстаёт. Катя затрусила за Мишей, внимая его смеху. Внимая его прекрасному смеху.
Вместе они прибежали в детскую, потолок которой был украшен звёздами – пока не светящимися, а висящими простыми бледными рисунками. Идея (как и многое в их доме) принадлежала Максиму. Над звёздами находились обычные лампы, и стоило лишь выключить общий свет и включить «специальные» лампы, как их сияние проходило только через покрытые стеклом отверстия, сделанные в форме звёздочек. Миша, конечно, не знал об атомах и электронах, способных на это чудо. Он просто понимал, что перед сном над кроватью загораются звёзды, и блеск в его глазах в эти моменты всегда радовал Катю.
Ты вырастешь настоящим мужчиной, я обещаю.
Когда Миша разделся (нет, мама, я сам! Я уже большой!) и забрался под одеяло, Катя зажгла звёзды, взяла с полки книжку, не так давно купленную ею в книжном магазине, но успевшую стать у Мишей самой любимой. Конечно, там же были пираты! У её сына было три главных страсти: динозавры, пираты и космос. А в этой тоненькой книжке, с ярким названием по центру обложки «Капитан Крюк и его друзья против армии Рекса» были и пираты, и динозавры. Для полного счастья не хватало только танцующих инопланетян да летающих космонавтов. Бред, конечно, но Мише нравилось, а большего – пока учителя литературы не начали штурмовать мозг – и не нужно было. Слушая эти незамысловаты истории, Миша загорался подобно маленькому огоньку, и от этого Кате становилось хорошо.
Хорошо от той любви, что витала между ними в эти минуты, перед самым сном.
Она села на краешке кровати и открыла книжку, продолжив читать с того момента, где они раньше остановились. Особенно интересные моменты Миша просился прочитать сам, и тогда руки мамы передавали волшебную книжку в руки сыну, улыбка которого перекрывала свет ночника. На какое-то время они окунулись в вымышленный мир смелых пиратов и глупых динозавров, дрейфуя по волнам Атлантического океана. Катя смеялась, когда Миша пародировал голос капитана Крюка – басовый и грубый, как у настоящего пирата! Миша сам всё время смеялся, и за полчаса чтения они продвинулись лишь на две страницы, но какими весёлыми они оказались! Слёзы на щеках высохли, а переживания выветрились из головы, пусть и ненадолго. Катя вновь была мамой и, общаясь с Мишей, она забыла о Максиме, о том, что он сделал, об ужасных фотографиях в его телефоне и сигаретах, впервые побывавших в её рту за долгие годы. Хоть на полчаса, но вся эта грязь исчезла, уступив место пиратам, динозаврам и смеху.
