Анна Беляева
Музыка льда. Осколки
Но в милый мир да обретешь возврат!
– Мне показалось или я только что видела Леонову?
Именно с этим вопросом Рада выехала к Илье на лед?
Он любовался ею каждый раз во время прокатов и отработки программ как в зале, так и на катке. Вероятно, это было любование Пигмалиона ожившей Галатеей, созданной им, полностью по его вкусу и разумению.
Хрупкая, темноглазая, как веками все представительницы ее непоседливой нации. Маленькая женщина уже. Как бы ему ни хотелось, но детство девочек, с которыми он работает рано или поздно заканчивается. Они превращаются сначала в девушек, прекрасных, трудолюбивых, настойчивых в достижениях целей. А после становятся красивыми молодыми женщинами. Рала была в той поре, когда девушка уступала место женщине. Мягкие влажные глаза Шахразады и округле форм делали ее невыносимо привлекательной для всего мужского пола. Даже Илья замечал этот расцветающий бутон и отдавал должное его прелести.
С самого детства кровь ее музыкального народа делала этого ребенка идеально настроенным на музыку, ритмом, жестом, позой танца. Девочка чувствовала его постановки: движение, паузы, точки. Она была создана для той хореографии, которую он не только умел, но и любил делать. Это был максимум пожеланий для него к одиночнице. И он ее построил из девочки 11 лет, которой готовил одну за другой программы, раз за разом реализуя свою потребность в творчестве на полную катушку, почти не приспосабливая полет мысли к фактуре.
– Не показалось, -хмыкнул Ландау,– у нас возвращение заблудшей овцы к любимому овину. Указано любить, беречь, давать все, что деточка пожелает.
– И чего она желает?– спросила Рада, недобро сверкнув полуночными глазами-угольками. Иногда ее взгляд становился удивительно похож на взгляд ее тренера, Вика своими зелеными с темной окаемкой глазищами тоже сверкала порой недобро и пронзительно, прошивая людей до души и заглядывая в самую глубину.
– Твое “золото”, но машину времени у нас на этаже разобрали недавно, так что пока не сложилось. И мы будем отвлекать ее сексом, наркотиками и рок-н-роллом!
“Куда меня несет?!” подумал Ландау: “И зачем я вообще все это говорю Радке? Дурак!”
– Ладно, Рад-ость моя, завязываем: работы много, а времени мало.
Он уже собрался откатиться в сторону, дав ей простор для начала связки, но Рада поймала его за рукав и сказала:
– Про секс, наркотики и рок-н-ролл я не поняла. Это вы серьезно?
Нет, все-таки она совершенно очаровательное дитя. Даже настроение поднялось от такой непосредственности:
– Как моя королева может думать про запрещенку, да еще и в храме льда и музыки? Людмила будет лечить спину, готовить программы к этапам гран-при, возможно, под рок-н-ролл!
– А секс?– было заметно, что, как все входящие в возраст пробы сил на фронтах молодой любви, Рада училась провокации, оттачивая свои навыки на молодом хореографе. Будучи и раньше не робкого десятка, к совершеннолетию девочка налилась задором и чисто женской насмешкой над любыми словами мужчин, которые можно было трактовать в пользу молодого и задорного флирта. И лишь время от времени она еще словно пугалась собственной дерзости в общении со старшими, хотя и это потихоньку сходило на нет.
– А секс, точнее его нецензурный аналог, разве что в качестве воспитательной меры по голове! Но нас с тобой это не касается, мы учим твою новую программу. Да? – свернул разговор Ланди.
– Ага. Давайте я вот с той центральной точки начну, а то мы Яночку зашибем.
Рядом застолбила свободный пятачок Макарова и самозабвенно оттачивала связку из короткой программы.
Рада начала движение и поплыла надо льдом вступление, оканчивающееся резким выбросом руки в сторону, словно удар в стену. Впервые с постолимпийского сезона он поставил этот жест в программу, суеверно боясь, что вместе с ним повторится и ситуация, с которой началось их рваное сближение с Викой. Право слово, ему грех было жаловаться, но он больше не хотел видеть свою королеву настолько надломленной. Никогда.
****
Полгода после олимпиады. Московский этап международного кубка
“Я навсегда запомню этот год!”,– Виктория внимательно следила, как Рада ведет короткую программу, тело жило вместе со спортсменкой на льду, мозг аккуратно фиксировал помарки, отмечая, как растет общий балл на табло. Красиво! Боже, как красиво она работает! Настоящая чемпионка.
Год назад после этого этапа она сгребла Милку в охапку и увезла в Израиль разбираться с травмами. Потом Япония. Была тогда у нее другая чемпионка. А она отправляла маме забавные фото и писала всякую ерунду. И знать не знала, что мама уже умирает. И сделать ничего нельзя. Даже, если узнать прямо там, в тот же момент.
О да, этот год она запомнит навсегда. Год потерь. Год, который заставил ее полной мерой оплатить дубль пьедестала. Жизнь любит равновесие. Просто понимает его по-своему.
– Все, ребят, я убежал,– наклонился к ней Григорьев после завершающего прыжка Рады и скрылся в подтрибунные помещения.
И именно в этот момент Вика поняла, что непрошенные слезы уже не сдержать. Сейчас она разревется на миллионную публику всего мира. И некуда бежать! Некуда!
Совсем по-детски женщина делает шаг назад и прячется за спину Ильи. Бессмысленно. Иллюзорно, но память подбрасывает в топку эпизод трехдневной давности, когда было так безопасно рыдать в его объятиях. Она “в домике”. Не оборачиваясь, мужчина делает шаг, еще плотнее закрывая ее от мира. Уже через пару секунд Виктория осознает, насколько это было глупо и сделает шаг вперед, сжимая губы и пытаясь совершить ровный вдох. Надо успокоиться. Рада заканчивает, с ее пальца слетает призрак бабочки, который она лелеяла на ладони всю программу, выпустив из-за стекла-тюрьмы. Все бабочки улетают. Все люди уходят.
Время прощаться. Виктория вторит жесту спортсменки. Она отпустила этот год. Она распрощалась со своими потерями.
****
В кабинете психиатра, которого посоветовал кто-то из обширного круга знакомых Ландау (мальчик-птенчик их тренерской команды обладал связями в самых неожиданных кругах, благодаря своей легкости и общительности) Виктория читает заголовки на корешках изданий на книжной полке за спиной врача.
– Виктория Романовна…
– Робертовна,– машинально поправляет она его.
– Простите, Робертовна. Скажу вам честно, я не любитель большого спорта, в нем всегда есть признаки заболеваний по моему профилю. А уж виды, которые зиждутся на истерическом контроле массы тела, как по мне, так и вовсе изобрели садисты. Вам же, наверное, нужен специалист, который будет разделять ваши идеи?
– Андрей Петрович, мне сейчас нужен тот человек, который может поговорить с девушкой и определить, есть ли у нее проблемы расстройства пищевого поведения и нужно ли нам будет принимать меры в связи с этим. Насколько я понимаю, это ваш профиль,– голос спокойный, хотя женщина несколько раздражена таким началом диалога,– но, и это главное, я хочу, чтобы ни о ее визите к вам, ни о выводах, которые вы сделаете, не знал никто, кроме нее и меня. С остальным я могу смириться.
Врач, мужчина между 30 и 40 годами, окидывает взглядом сидящую напротив него медийную, безусловно, личность и, единственное, что хочет понять: не шутит ли она, выдвигая условия, которые, мало того, что будет непросто выполнить, так как в приемной ее видели администраторы, пациенты других врачей, мимо которых она шла по коридору, но еще и, мягко говоря, противоречат букве закона.
– Простите, но, если вы не мать этой девушки, то второй пункт я выполнить смогу разве что с полного одобрения ее родителей,– в итоге говорит врач.
– Она совершеннолетняя.
– Ну, тогда, значит с ее собственного разрешения. А так, у нас, видите ли, есть такое понятие как медицинская тайна.
– Хорошо,-взгляд тренера сосредотачивается и углубляется в себя, будто ищет правильное решение,– я попробую с ней об этом договориться. Когда она может прийти к вам на прием?
– Двадцать седьмого сентября в 14, двадцатого – в 10 утра.
– В 10 она на тренировке. Давайте на двадцать седьмое тогда,– вздыхает Домбровская.
Врач вносит данные в базу, повторяет еще раз дату и время. И неожиданно задает вопрос:
– Скажите, ведь у вас не первая спортсменка с такой проблемой? Я не интересуюсь вашим видом спорта, но анорексии и булимии – это мой профиль.
– Не первая,– коротко отвечает женщина.
– С кем по этому вопросу вы консультировались в прошлый раз, если не секрет?
– Не секрет. Ни с кем.
– Почему?– специалист приподнимает бровь.
– Не видели необходимости на тот момент,– отмахивается от вопроса тренер.
– А что же изменилось сейчас?– интересуется психиатр.
– Я умею учиться на своих ошибках. Тем более дающихся так дорого. До свидания, Андрей Петрович. Двадцатого в два часа дня мы будем у вас на приеме.
Забыла рассказать постороннему человеку о той, которая вовсе не просила его о консультациях и была отдельной жестокой травмой для тренера. Конечно, сейчас, уже готовит фактологию на новую статью по части любезного доктора. И эти люди что-то говорят ей о медицинской тайне!
****
Москва в середине сентября, если погода задалась, прекрасна. Особенно в тихих районах, в одном из которых спряталось кафе, где сегодня Макс Рудин, хореограф всея Руси, телевизионный гуру постановок на льду и многое-многое-многое разное назначил Вике встречу. У нее есть 10 минут до условленного времени. Десять личных минут.
Вернувшись из Штатов Вика позвонила своему шапочному знакомому Рудину, с которым они попробовала встать в пару с десяток лет назад и бросили хором эту идею, так как не подошли ни ростом, ни характером. Да и Максимушка тогда уже предпочитал кататься и спать с одними и теми же женщинами. А в этом плане он Вике не нравился совершенно. К счастью, с точки зрения взаимной межполовой привлекательности они так и остались друг для друга неизведанными планетами. Лучшая дружба там, где секса никогда не было и не будет – нет сложной двусмысленности и потенциальной возможности воспользоваться бонусом.
В остальном же общение у них ложилось легкое и набрать его номер по приезде, чтобы поинтересоваться возможностью работы в созданном Рудиным шоу было просто. Владик не отказал, но сразу предупредил, что работа с ним не предполагает совмещение с деятельностью тренера. Она просто не сможет разорваться. А Виктории хотелось тренировать. И только тренировать. И быть тренером в первую очередь. В общем, не сработались и не станцевались.
Теплое солнышко просвечивает через листву тополей, которая еще только начинает редеть. Загадочные пятнышки света падают на асфальт, капот ее машины, делая мир немного сказочнее и приветливее.
Радио прорывается сквозь поток мыслей голосом Басты и его “Сансарой”
В каждом наброске, каждом черновике
Учитель продолжается в своем ученике…
Может быть, это ее тщеславие, но Виктории Робертовне Домбровской очень хочется продолжаться в своих учениках. Не только добиться результатов, взять медали, но потом еще и продолжиться. Большая надежда педагога на собственную школу.
Ее ученики уже тренируют: Аля вот встала впервые за многие годы на коньки ради малышей. Мишка показывал короткие видео. Вика смотрела интересом. Иногда ей казалось, что есть в Алином преподавании ее голос, голос школы Домбровской.
Кое-кто сменил карьеру спортсмена сразу на тренерскую, но к ней, под ее строгий взгляд вернулась только одна, Ира. В ней несколько лет назад Вика неожиданно увидела лучшую спортивную версию себя, более сильную, устремленную, добивающуюся. Она бы сделала ее олимпийской чемпионкой, не хуже Рады, лучше Милы. Иру остановило в итоге то же, что и вику – перелом позвоночника.
Иришка, ее несбывшаяся из-за травмы чемпионка. По возвращении в спорт Ирина Гирш просто не тянула нагрузки Домбровской. Родители сказали: “Мы поищем что-то ближе к возможностям и желаниям Иры. И направились туда, куда уходили многие, начиная с отца Ника. Володина супруга казалась мягче, внимательнее, заинтересованнее в совместности. Видимо, и Володе тоже. Но что-то она, очевидно, не додавала, потому что на вершину после Домбровской ходоки к Алене Игнатовой, по мужу Коршуновой, никогда больше не возвращались. Володя, к слову, тоже после расставания с Викой на вершинах замечен не был, хоть это и другая история.
Пока единственная, кто от Игнатовой-Коршуновой вернулась к ней, Вике, была Ира. Тренировать, преподавать, воспитывать. Значит, когда ее не станет, она, возможно, тоже будет петь голосами Иришки и детей, которых та вырастит.
“И, Господи, я ценю сарказм ситуации: ты меня услышал, кто-то бросил Алену Дмитриевну ради меня. И я благодарна, что ты правильно выбрал этого человека!”
Какие-то 15-20 лет и богу стал интересен запрос Вики. Правда цели изменились. “И, ради бога, Господи, не вздумай вернуть мне того, о ком я два десятка лет просила. Пусть это будет Иришка. Пусть все мои ушедшие мальчики и девочки, но золотой супруг-Коршунов пусть остается при своей даме!”– больше при мысли о Вове не болит. Как-то прошло само собой. Однажды. Не очень давно.
Когда меня не станет – я буду петь голосами
Моих детей и голосами их детей.
Нас просто меняют местами,
Таков закон сансары, круговорот людей.
****
– Ир, я тебя, конечно, возьму,– улыбается Домбровская в серо-зеленые глаза Иры Гирш, нервно сплетающей и расплетающей пальцы.– Я только не понимаю, почему бы тебе не попробовать остаться у Игантовой, там зарплаты выше, чем у нас на старте.
– Алена Дмитриевна через два месяца после моего перехода, передала меня помощникам,– усмехается Иришка.– Не смогла.
– Что не смогла?– удивляется Виктория.
– Слишком я была похожа на своего тренера,– засмеялась девушка и заправила за ухо вьющуюся русую прядь.
– Какая нежная душевная организация,– только и смогла покачать головой Виктория Робертовна.
Узок их мирок. Ох, узок!
Обман и сила – вот орудья злых
– Слушай, тут такая тема появилась,– Рудин был как всегда очарователен, галантен и деловит одновременно.
Вика благодаря опыту совместного катания правда еще знала, что он мог быть на льду невыносим, как и всякий, избалованный с детства, партнер-мужчина. Это она усвоила в тот короткий период, когда они пробовали кататься вместе.
Одна из причин, почему тренер Домбровская никогда не думала начать работу с танцорами, тем более парниками – это разборки, которые на льду устраивают партнеры. С драками, синяками, а то и серьезными травмами в духе “хребтом о лед”. Ну уж нет! Ей такого не надо. Пусть воюют со льдом, самими собой и с ней.
У Вики в принципе не было проблем на предмет: кто-то зол на меня. Как говорится, пусть ненавидят, лишь бы боялись. В переложении Домбровской эта фраза Калигулы выглядела так: пусть ненавидят, лишь бы справлялись.
– До нас доходят слухи… Леонова вернулась?– Макс с любопытством посмотрел на Вику.
– Вернулась, точно,– кивает Виктория,– а ты все видишь и все слышишь, смотрю, на три метра под землю.
– Больше. Но суть не в этом,– засмеялся Рудин.
– Под эту тему я хочу переделать концепцию Теле-кубка под новый формат. Смотри. Тут выходит классная тема. С противостоянием. Зрителям понравится!
– Максимушка, мне б как-нибудь без противостояния пока. А? Я Раде еще даже не рассказала, что Мила вернулась. Милка… В общем, травма у нее и, кажется, проблемы не только со спиной. Так что пока все непонятно. Но идея мне нравится. И берем же всех? Лерку – тоже?– Вика внимательно посмотрела на Макса.
Интернеты жужжали страшилками о том, как нещадно гнобит зверь-Домбровская тех спортсменов, которые посмели от нее уйти. Виктория на это только грустно отмахивалась – не переубедишь людей, которые придумывают подобное. И тех, кто хочет в это верить – тоже.
В конце прошлого сезона двое из топ-пула ее фигуристов мазали лыжи на выход. Мужчны набычились, каждый обиделся на свое, но все переживали из-за работ, которой теперь будут пользоваться другие. Домбровская понимала, что со временем все отойдут от своих печалей и огорчений, вернутся прежние чувства к девчонкам. Еще болеть будут за каждую не меньше, чем за их собственных.
Как вообще можно верить в то, что детей, которым отданы многие годы, в которых вложен труд, а это немаловажно, кто-то всерьез будет обижать только из-за ухода? Да, это, конечно, малоприятно и очень обидно, но это жизнь тренера.
– Мариной ты, стало быть, не интересуешься?– удивился Рудин.
– Ушакова вряд ли сама захочет. Я не против, но сам понимаешь, она еще более сложный экземпляр, чем Милка. Ее истерика посреди “Сапфира” с требованиями всех убрать, ее оставить, звенит у меня в ушах до сих пор! Представь такой же скандал в центре телетрансляции, – невесело улыбнулась Виктория.
Лерка и Мара – пара потерь прошлого сезона. Вика про них смеялась: красавица и чудовище. Никакого отношения к внешности девчонок определение не имело, более того клички менялись в зависимости от того, о чем шла речь. Если говорили о передаче образа в программе и артистизме, то Лерка шла по категории – чудовище, а Мара была – красавицей. Если же вопрос стоял о работоспособности и характере, то ровно наоборот.
– Да не обижу я твоих детей, не бойся, Домбровская! На моих шоу в истерике еще никто не бился, а если и бился, то это вырезали.– засмеялся Максим,– Всем раздадим по серьгам, что тем сестрам. Ты подумай про тему.
– Я подумаю, но я тебе сказала, что пока по этому поводу все непонятно. А теперь мне надо с тобой обсудить кое-какие вопросы по шоу. Подскажи мне, опытный человек, куда пойти вот с этими вопросами?– Вика открыла список на смартфоне и начала зачитывать Максу.
Рудин с интересом выслушал, улыбнулся и сказал:
– Она хочет жевать мой хлеб и жаждет, чтобы я ей показал, с какого бока надрезать буханку? Ладно уж, тренер, продвинувший фигурное катание на новую ступень, давай смотреть. Я же знаю, что ты все равно не остановишься, хоть не все шишки соберешь.
****
Вечерний лед шел нервозно. Ритм больше всего походил на кардиограмму инфарктника. Девочки падали в дорожках, парни валили прыжки. Что-то было явно не так. Надо льдом, сгущая воздух, повисло напряжение.
– Что происходит?– Вика шнуровала коньки, слушая одновременно Мишу и Илью. Это болезненное состояние тренировочного процесса – всегда неспроста.
– Сегодня двое из старшей группы не пришли, а одну увезли родители домой прямо с хореографии. Температура.
Руки замерли и через секунду продолжили шнуровать коньки:
– Все люди болеют. Это осень, сказала Вика напряженно.
Григорьев молча кивнул. Ландау немного помолчал и ответил:
– Неудачный год они выбрали, чтобы простыть.
Паника карантинных мер для спортшкол в этом сезоне побила все мыслимые и немыслимые пределы.
Можно сколь угодно красиво рассуждать о силе духа, преодолении трудностей и сдерживании распространения вирусов, но фигуристы не умеют кататься на коньках по паркету, линолеуму или ковролину. Им нужен лед. И любой карантин для них – это конец нормальной подготовки.
С того дня как “Сапфировому” снова разрешили принимать спортсменов, взрослые, а вслед за ними и дети, казалось, пытались в его стенах даже не кашлять лишний раз. А тут сразу трое и с температурой слегли.
Веская причина для нервозности.
Виктория вышла на лед и позвала разминающихся:
– Послушайте меня. Я понимаю, что ситуация непростая, сделать мы с ней ничего не можем. Будем рассчитывать пока на лучшее. И просто делать все максимально хорошо и спокойно, пока нет никакой новой информации. Все! Работаем дальше!
Положила руку на плечо десятилетней девочке, которая стояла справа от нее и сказала:
– Злата, не уходи. Хочу посмотреть, как ты делаешь заход на тройной лутц,– именно его девочка пыталась выполнить, когда Вика шла вдоль трибун, направляясь к тренерской позиции. И лутц совершенно не получался.
Пока тренер наблюдала за спортсменкой и давала указания, подъехал Ландау и протянул ей телефон. Звонили из администрации министерства спорта. Неожиданные люди, не каждый день, прямо скажем, ей названивают от министров.
– Виктория Робертовна, мы узнали о ситуации, которая произошла у вас сегодня на занятиях. И хотели бы предупредить о том, что не стоит где-либо озвучивать подозрения о самом неприятном. Все дети иногда болеют, возможно, вирус будет несколько тяжелее обычной простуды, но, сами понимаете, раз на раз не приходится.
Виктория следила за первым чистым на сегодня выездом с лутца Златы. Молча подняла большой палец, показывая, что той все удалось.
– Да, мы тоже рассчитываем на лучшее,– произнесла в трубку Домбровская.
– Желаем спокойных тренировок и успехов в вашем деле,– отозвался голос на том конце провода.
Женщина молча смотрела на экран смартфона. “Интересно, однако. Ну, оно и к лучшему”.
Она подъехала к своему месту, чтобы положить телефон на стол у пульта. Проезжающий мимо Григорьев спросил:
– Что у нас хорошего?
– Мне только что сказали, что это всего лишь простуда,– улыбнулась Вика.
– Кто сказал? Тесты же еще не готовы?– удивился Михаил.
– Администрации министра спорта виднее,– хмыкнула женщина.
– То есть карантина не будет?– уточнил верный помощник.
– Судя по всему, карантина не будет даже если мы прямо тут на льду начнем падать от вирусной пневмонии и прочих сопутствующих штабелями,– пояснила Домбровская.
– Хоть какой-то плюс от чиновников. Нет, Яннис, не так!..
Мастер постановки прыжков штаба Домбровской поехал догонять Илвиса.
****
Вечер хлопотал над улицами Москвы, раскрашивая небо в цвета заката, создавая виды для последних завораживающих фото в золоте тополей и ясеней. В полуоткрытое окно сквозило предчувствием октября.
Вика свернулась калачиком на диване и невнимательно поглядывала на творящееся на большом экране в углу комнаты.
– Знаешь, Илюш, это все так странно. Ты много-много лет работаешь, но ты просто тренер. Делаешь свое дело, тебя толком никто не знает. Ну, кроме тех, кто непосредственно вращается в среде. А потом одним днем “щелк” и ты уже “желанный гость на всяких именинах”. И вокруг тебя телевидение, пресса, склоки и свары. А ведь ничего не изменилось: ты просто каждый день приходишь и делаешь то же самое, что делал десять, пятнадцать, двадцать лет назад.
Смартфон Ландау звякнул пришедшим новым сообщением:
– Радочка,– удивленно улыбнулся мужчина.
В сообщении не было ничего, кроме двух скриншотов из инстаграма. Переписка с доверенным лицом Сергея Вадимовича. Вика посмотрела через его плечо:
– Ну вот, и что с этим делать? Двоих им мало? Зачем им Рада? Она славная девчонка, но уже не про спорт.
****
Начало этого сезона для групп Домбровской ознаменовалось тем, что в их жизнь прочно вошел Сергей Вадимович Канунников, чемпион всего и вся начала этого века, который внезапно решил,что пришло его время тренировать. Да тренировать с размахом. С быстрой отдачей и большим выхлопом. Долгого пути в десятилетия, чтобы вырастить собственного спортсмена, Сергею Вадимовичу не хотелось. Хотелось быстрой славы. Именно поэтому на свою будущую незарастающую народную тропу корчевать деревца он взялся из Викиных запасов. Сбежали несколько предюниоров и пара юниоров. Неприятно, но не смертельно. Спрыгнули два тренера, зацепившись за более надежную и финансово приятную лодку “Льда и пламени”. Илюха тут же придумал аббревиатуру для конкурентов “липка”, а сбежавших звал исключительно “прилипалами”.
И все это было не слишком приятно, но рабоче, пока Лерин папа не сообщил, что дорога его дочери отныне тоже пролегает на каток “липок”. Валерия Смирнова, чудовище художественных презентаций и гений техники, летающая принцесса, иначе пресса девочку и не называла. Так у нее исчезла Лерка и потерялся на время, затосковав, Миша. Смирнову он любил, словно родную, больше, может, только Альку, его первую золотую девочку.
По мнению Вики, основным достоинством Леры было полное отсутствие страха и мозгов мозгов. Как женщина и мать печалилась Вика, видя, что уставший ребенок летит с очередного недокрученного лутца или ритбергерра. Во всем остальном – это не девочка, а упрямое бревнышко, которое никого не слушало и ничего не хотело, кроме своих полетов в вечность и неизвестность.
Илья становился бледно зеленым, когда тренировал ее дорожки и пытался научить красоте позы. Лерка – это вам не Рада, Лерку так просто красиво не поставишь: позеленеешь, побледнеешь и лишишься аппетита.
И все же Вика любила ее за стремление, идиотскую, никуда неприменимую мечту прыгать безумные ложности и крутить четверной аксель до нервного тика Домбровской и желания выйти покурить Григорьева. За фанатизм. За любовь к их общему делу. Пусть эта любовь и была совсем другой, не такой как у Вики, но это была любовь.
Ни Лерка, ни ее родители не прятались, не врали, что остаются. Папа-Смирнов в лоб заявил о планах. Папа тоже из породы бревнышек негибких, надо сказать, что придумал, то и топчет. Его девочке не додали внимания, не слушают ее пожелания. Они хотят лучшего и большего.
“Да и подавись”,– про себя вызверилась Вика, но, понятно, отпустила. А как их удержишь таких умных? И теперь она просто переживала за девочку. Девочку влюбленную в прыжки, а через них в их общую страсть – лед и фигурное катание.
Скандал с Ушаковой после этого, с одной стороны стал болезненным ударом, а с другой – позволил выпустить из себя все эмоции, которые бушевали от ухода Лерки. И Вика оторвалась,а Илья, успевший подготовить Марине программы, выкатавший обе до стадии презентации, и не скрывал, что готов подбросить полешек в пожар Викиных эмоций.
Маринка бежала не от нее. Девица хотела очаровывать одного из “прилипал”. А как тут очаровывать, если между вами сотни километров. Нет хуже черта, чем девушка влюбленная. А уж если она еще и самовлюбленная, то только держись! “Сапфировый” сдюжил прощальную эпическую сцену и демонстративный уход под прикрытием родственников фигуристки из верхов федерации фигурного катания. Мариночка была из “блатных”, лучшая из блатных: трудолюбивая и талантливая, но все равно с тылом за спиной и амбицией не туда время от времени.
****
Итак, подхватив двоих, Сергей Вадимович вошел во вкус. И теперь переманивал еще кого-нибудь для своей аллеи славы. Но вот Рада? Выбор непонятный.
Илья насмешливо поглядел на временами такую наивную и такую всегда прекрасную и великую просто тренера:
– Ну, как ты не понимаешь?! Это же звезда в копилку!! Кстати, это еще и моральное превосходство: сама Цагар покидает своего тренера. Хайп – дело благородное, дорогая Эр! Ты только вспомни, сколько народу успели за три пять лет Алькиной карьеры без тебя, об девочку поднять свои рейтинги.
Вика задумчиво перебирала плед, которым были укрыты ее колени:
– Рада ведь сказала мне тогда, после смерти мамы… что никогда не уйдет от меня. Никогда. Именно так, два раза.
– Она и не уходит,– кивнул Илья.
– Хорошая девчонка, да?– тихо произнесла женщина, кутаясь в плед.
– Хорошая, но Милу ты все равно любишь больше,– с горечью констатировал Ландау.
– Да нет, Илюшенька, не больше. Просто дольше.
Да, дольше. Мила начинала вместе с ней. Это и была ее по сути самая первая команда: она и Мила. Потом Сашка Морозов. Потом Мишка. Она обросла людьми. Хорошими, преданными делу и ей самой. Но из тех, кто бы мог рассказать про настоящую Домбровскую, до всего, до первых даже детских побед ее девчонок, в более или менее близком круге до триумфа двухгодичной давности оставалась только Мила.
****
Ночь затекала в спальню через задернутые шторы, поила воздух прохладой, а через приоткрытое окно просачивался запах мокрой осенней листвы.
На груди у мужчины спала тонкая до полупрозрачности блондинка, обнаженное бедро, с которого сползло покрывало, он бережно обнимал одной рукой, а другой продолжал что-то набирать на клавиатуре смартфона:
– Рад, я хочу, чтоб эту переписку увидели все. Мы сможем ее выложить в инстаграм?
– Я не против, Илья Сергеевич. Может, тогда они уже отстанут!
Ландау отложил телефон, легонько прикоснулся губами к макушке Вики, натянул одеяло, закрыв ее полностью и выключил настольную лампу.
Они, конечно, не отстанут. Теперь уже никогда. И все же…
Утро вечера мудренее.
