Наг Стернин
Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3
Глава девятая
1
В том, что "Лиловая Звезда" прилетела именно сдаваться, причем, совершенно добровольно, сомнений ни у кого не появилось даже и самых отдаленных, хотя случай был, и в самом деле, беспрецедентный. Это был не просто боевой имперский корабль, и даже не просто боевой корабль имперской санации, это был корабль Звездного корпуса, элиты элит вооруженных сил Империи. В Гнезде, да и в городском окружении Ховрина тоже, просто головы шли кругом, не знали, что и думать. Империя и Азера не только не находились в состоянии войны между собой, но напротив того, на Азере сидела имперская делегация во главе аж с Информантом самого сэра Верховного Санатора, имевшая полномочия подготовить саммит в формате "два плюс два"– Империя с Азерой в качестве согласующих сторон и Аталана с Райной в качестве наблюдателей. Причем посвящен саммит должен быть будущему мироустройству. Но ведь на борту Звезды пребывать изволила сама леди Эни Боди, перед которой вся вселенная трепетала чуть ли не так же, как перед ее хозяином… а вот это было уже и вообще – да-а! Сумасшедшее это было дело, господа.
В Империи, а то и во вселенной, явно что-то назревало. В старнете творилось такое, что, если бы не Спирос, не только понять, но и оценить происходящее с разумной степенью достоверности было бы, мягко говоря, затруднительно.
На этом фоне сущим громом и без того с отнюдь не ясного неба обрушилось сообщение о возможном появлении той пресловутой "третьей силы", в которую кого только не записывали имперские властьимущие противостоянты, причем вмешательство этой третьей силы в имперские дела было вполне реально. Похоже, оно могло иметь самые трагические последствия для человечества. Вездесущая разведка Спироса с тревогой сообщала, что во всех узловых точках демаркационной поверхности между людьми и волопасными пауками отмечается сосредоточение боевых флотов пауков.
Впрочем, довольно быстро выяснилось, что тревога, скорее всего, оказалась ложной. С самого пограничья к Азере притрюхал допотопной конструкции дряхлый конвертоплан с гордым названием "Пожиратель пространств", каким-то умонепостижимым образом умудряющийся еще в этих пространствах благополучно перемещаться. Конвертоплан принадлежал весьма сомнительным личностям с крайне плутовскими рожами, явным контрабандистам, которых в пограничье всегда хватало, несмотря на строжайшие запреты обеих сторон на межвидовые контакты.
Конвертоплан – и это делает честь уже разведке пауков – привез всяческие приветы и поздравления Великому и Ужасному Князю Света и Повелителю мух Имперрр-гуманоид, Великому Доминанту РРРексу Аззеррр с воцарением на дедич коконе с именем, одноименно рррекомым Аззеррр, от Великого и Ужасного Вседеррржателя сигнальных нитей Вселенской Паутины, рррекомого Крргл Мрр. Вседеррржатель Крргл выражал мнение, что политика изоляционизма изжила себя, и предлагал незамедлительно обменяться полномочными делегациями, коим надлежало подготовить встречу на самом высоком уровне для заключения политического и экономического союза между коконами великой Имперрр – прежде всего, разумеется, коконом Азеррр – и Великой паутиной. Вседеррржатель Кррргл сообщал, что в случае приобщения его яйцеголовых пауков к технологиям Инт-контакторрр, он предоставит кокону Азеррр преимущественное и беспошлинное право добывать смертоносный "инглн" на всех коконах Великой паутины, где он разведан к настоящему времени, числом сорок два, с установкой на каждом аннигиляторрр и поррртал, пррринадлежащих фифти на пятьдесят Великому и Ужасному Доминанту Азеррр и вседеррржателю Великой паутины.
Контрабандисты с унынием крутились вокруг Азеры и на вежливое удивление таможенников отвечали в том смысле, что без азерского ответа на послание пауков назад им пути нет… каковое обстоятельство, естественно, только добавляло Гнезду головной боли. Все дела – чьи угодно! – не относящиеся к самым животрепещущим, отошли на задний план. Исключение составляла только неугомонная Лиза, которая требовала-просила-умоляла немедленно направить на Темную экспедиционный корпус. "Без разведки!? " – ужасались в аппарате Айно! "Так разведайте! " – орала Лиза.
И тут, как снег на голову, свалилась Лиловая Звезда.
Начнем с того, что хотя Леди Боди – как тут же и выяснилось – попала на Азеру не вполне по своей воле, ничего против этого она не имела, скорее наоборот. Дюбелю она заявила с улыбкой, правда, несколько вымученной, что охотно передает себя в руки азерского правосудия и надеется на его, азерского правосудия, прославленную объективность и порядочность. После чего настоятельно попросила о немедленном личном свидании с сэром Кулакоффом, которому должна была передать, по ее словам, сведения чрезвычайной и даже убийственной важности.
До сих пор на Азеру эмигрировали, главным образом, инты и квалифицированные технари с технологических уровней Городов Старых Миров. Заявки от управленцев, финансистов и военных поступали чуть ли не в единичных экземплярах, а теологи и – уж, тем более! – санаторы, а также всякого рода "приближенные особы" до сих пор не подавали таких заявок вообще. Кулакоффу пришлось спешно покинуть важное совещание и немедленно заняться своей новой подопечной.
Кулакоффу не потребовалось много времени, чтобы подтвердить самые худшие опасения Эни. Да, ее психика находтся под сильнейшим многослойным и глубоко внедренным влиянием посторонней доминанты, навязанной извне и вплетенной в ткань ее собственной психики на разных уровнях очень плотно… "Вы были не вполне вольны в своих действиях, – говорил Кулакофф с совершенно возмутительным состраданием. – Азера не считает себя вправе предъявлять Вам какие-либо претензии". Но почему же, почему? – поражалась она. Они обязаны были считать ее врагом и относиться к ней, как к врагу. Мало ли, что она за себя не отвечала. Во-первых, это совсем не факт, а во-вторых, бешеную собаку никто не оставляет на свободе, прихлопнут мимоходом, и все дела.
Кулакофф вел себя так, будто избавить ее от доминанты было самой главной из стоящих перед ним задач. Между тем, задача эта была отнюдь не проста. Избавиться от доминанты раз и навсегда гарантированно не навредив организму просто не представлялось возможным. Несмотря на хроническую занятость, Кулакофф для начала предложил лично провести ей глубинное ментоскопирование.
– Я ни во что не буду вмешиваться помимо Вашей воли, – говорил Кулакофф, глядя на нее с тем же совершенно возмутительным состраданием, – и, тем более, отнюдь не стану ни инсталлировать в Вас, ни деинсталлировать, что бы то ни было. Более того, Вы останетесь в полном сознании и сможете контролировать весь процесс ментоскопирования. Я только покажу Вам, каким хамским образом этот негодяй злоупотребил Вашим доверием.
– А с какой-такой радости я должна доверять Вам, моему злейшему врагу?
– Враг, милая девушка, совсем не означает негодяй. Но, если Вы не верите мне, можете попросить сделать это Рекса, думаю, Вам он не откажет и время найдет. Или Вы хотите сказать, что не доверяете ему тоже? Ну-ка, скажите мне, положа руку на сердце, кому Вы доверяете больше, себе, или ему?
Эни опешила. При всей возмутительности самой постановки вопроса, она вдруг со всей отчетливостью, даже с неопровержимостью поняла, что – да!.. да!.. ему, Рексу, да и Кулакоффу похоже, но уж никак не самой себе.
– Вы хотите сказать, – начала она, но тут у нее перехватило дыхание, и она беспомощно умолкла.
– Да, – тихо сказал Кулакофф. – Именно так. Ведь Вы и сами все давно уже знали. Вся Ваша нерассуждающая любовь, все самопожертвование вплоть до готовности… простите… пойти на любую подлость, все это лишь доминанта, навязанная Вам при ментоскопировании. Это многое объясняет… в том числе, и в некоторых Ваших поступках, не правда ли?
– Ай, бросьте, – сказала Эни с досадой. – Далеко не все гнусности я делала под чужим влиянием. Оправданий себе не ищу, и мне с этим жить, как бы дальше судьба ни сложилась. Если только вы сами не займетесь сейчас очередной моей перезагрузкой. А что? В вашем окружении полно людей с сомнительным прошлым, которые вдруг заделались вполне себе белыми и пушистыми… с Вашей точки зрения. Или Вы будете уверять меня, что они это сделали вполне-себе добровольно?
Кулакофф грустно усмехнулся.
– Я не могу переделать каждого человека во вселенной, который мне чем-то не нравится. Я даже всех откровенных мерзавцев и негодяев переделать не могу. Что касается Вас…
– Ну, уж это-то совсем особый случай, не правда ли? Тут Вы вполне можете захотеть.
– Как-то все у Вас не очень логично получается. Появись у меня такое желание, Вы немедленно, сию же минуту уже стали бы, как Вы выражаетесь, вполне себе белая и пушистая… с моей точки зрения.
– А может, Вы хотите, чтобы я своими руками себя всю перекромсала бы? – с трудом сдерживая слезы, сварливничала Эни. – Откуда мне знать, может, Вы садюга?
– Опять нелогично, – терпеливствовал Кулакофф. – Будь я садист, я бы Вашими мучениями наслаждался. А для этого Вы должны были бы не только все прекрасно понимать, но еще и видеть мою радостную физиономию.
Сдерживать слезы уже не было никаких сил. Рыдания рвались из груди, горло было насмерть пережато, как еще только воздух через него умудрялся в грудь продираться? Эни с силой потерла лицо руками.
– Значит, я свободна?
– Абсолютно.
– И могу идти отсюда, куда захочу?
– Хоть сию секунду.
– И даже денег моих у меня по-прежнему не отбираете? Ну-ну. Я сейчас пойду. Только задам один последний вопрос. Почему, с какой такой стати со мной, вполне себе заурядной особой возится и время на меня теряет свое драгоценное сам легендарный Серж Кулакофф? Все, что я знала о мятеже, я уже рассказала, я теперь вполне и до конца выжатый лаймон. Вам я совсем ни к чему. Так почему? Впрочем, я кажется, догадываюсь.
– Вот и держите, пожалуйста, свои догадки при себе, – сухо перебил ее Кулакофф.
– Зачем Вы так? – тихо сказала Эни. – В моих словах нет ничего обидного для Вас, а вот для меня… Вы думаете, мне на каждом шагу попадались люди, которым достаточно пальцем пошевелить, чтобы присвоить себе все деньги мира, но которые этого не хотят? Люди, которые могли бы уничтожить всех своих врагов, а они с ними возятся? Люди, которые могли бы стать богами, но им и этого не нужно? И под суд меня отдавать вы почему-то не торопитесь. Ладно. Пошла я. Только вот что скажу Вам напоследок, тайну одну страшную выдам. Я, знаете ли, сама это только сейчас поняла. Я Вас люблю.
Кулаков сморщился, как от ложки уксуса, и вскинул руки в отстраняющем жесте.
– Что с Вами?.. А, понимаю. Слышали уже. Ну, да. Конечно. В чем-то мы обе схожи, поскольку восходим, приходится признать, к одному и тому же прототипу. Похожи, похожи, не надо отрицательно качать головой. Я знаю, я ею интересовалась. Знаю я Вашу Эли как облупленную. Всю оперативную информацию о ней читала самым внимательным образом. Изучала, можно сказать, так что не надо, я знаю, о чем говорю. Но и разница огромная между нами тоже есть. Мужчин мы любим… любили обе, но если говорить о нашем опыте, я имею в виду не маму Лайзу, а именно наш с вашей Эли личный опыт, тут есть колоссальная разница. И это делает нас абсолютно разными людьми.
– Вот на этой жизнерадостной ноте мы с Вами можем и закончить этот разговор, – вымученно улыбнулся Кулакофф.
– Куда подевалась Ваша вежливость? – точно так же вымученно улыбнулась Эни. – Перебивать женщину, объясняющуюся Вам в любви, просто неприлично. Так вот, она всегда была окружена хорошими людьми и… ладно, замнем, давайте лучше обо мне. Я всегда думала, что использую мужчин, но я-то их только пользовала, а вот они меня как раз и использовали. Даже он… что это я несу?.. почему "даже"?.. именно и прежде всего он. Мой создатель. Человек, Который Всегда… Мерзавец. Какой отсюда я делаю вывод, спросите Вы?
– Не спрошу.
– Ладно. Тогда я спрошу себя за Вас. И сама же отвечу. Тот вывод, что на ее "игровом поле" мамина натура проявляется и развивается совершенно спокойно и естественно. Мама всегда любила мужчин, вот и она тоже. Что могло бы воспрепятствовать развитию в ней тяги к мужчинам, если их вокруг всегда было пруд пруди, хороших-то? Вы можете думать, что это ни при чем, что я такая же. Что ж. Возможно, это правда. Но на моем поле Вы стоите по ту сторону любой конкуренции. Соперничать с Вами не в состоянии никто. Я, знаете ли, поймала себя на мысли, что даже еще и отчета себе не отдавая в своем к Вам отношении, всех окружающих мужчин невольно сравнивала с Вами. Всегда. И до сих пор сравниваю.
– Это ненадолго, раз уж в Вас начался процесс переоценки ценностей. Скоро Ваше собственное окружение будет если и не сплошь, то по преимуществу белым и пушистым со всеми вытекающими из этого факта последствиями.
– Вы думаете? – растерялась Эни, но тут же упрямо поджала губы и отрицательно покачала головой. – Посмотрим. Я никуда не исчезну. И – предупреждаю – я буду Вас добиваться. Я немедленно подам заявку на первую попавшуюся вакантную должность в аппарат Союза интуитивистов. Не пройду в центральный аппарат, начну с низовых звеньев. И Вам не удастся от меня так просто отделаться, выдвинусь я быстро, я способная, работать все равно будем вместе. И, следовательно, постоянно видеться. Вот так!
И она покинула Кулакоффа, правда, как и обещала, ненадолго.
Что касается Лизы, она встретила появление "сестрички" более чем настороженно. Неприязнь к этой особе глубоко сидела в ней еще со времен памятного совместного с Рексом полета с Райны на Азеру. Несмотря на то, что сестричка сейчас была, вне всякого сомнения, искренней, Лиза не доверяла ей все равно, а вот почему – в это она старалась не вдаваться. Сестричка, между тем, в первый же день пребывания на Азере устроилась работать в секретариат Союза интуитивистов и принялась за дело с такой энергией и таким рвением, что Лиза тут же заподозрила – она нацелилась на Сержа. И вот это было совершенно уж возмутительно. По твердому Лизиному мнению, Серж принадлежал маме Лайзе и никому другому… пусть даже сам он об этом и не подозревал. Пока.
Если своим первым делом Лиза полагала донести до этих бестолочей-мужиков необходимость отправки экспедиции на Темную, то вторым – только по номеру, а не по значению! – немедленную инсталляцию мамы Лайзы в новое, молодое тело, чему, как ни странно, сама Лайза противилась с удивительным ожесточением и даже злостью.
– Не хочу! – орала Лайза. – Отстань!
Однако Лиза впилась в нее с упорством гамадрила, не прикончив, не отцепишь.
– Зачем ждать? Я хочу уже сейчас видеть тебя молодой и красивой. Мы все хотим. Какого черта ты противишься? Почему?
– Наконец, окончательно выведенная из себя, Лайза заявила.
– Из-за вас, мерзавок! Из-за тебя, из-за Эни! Я люблю Сережу. Я люблю его больше, чем жизнь. Бук-валь-но.
– Ну, и что? – Лиза картинно вздернула брови: сплошная невинность, святая простота и, вообще, д-ой! – Ну, и прекрасно. Мы-то при чем? Люби себе на здоровье. Где проблема?
– Проблема? Да ты на себя посмотри. А после скажи, сколько у меня шансов сохранить эту любовь в новом теле?
– Позволь… позволь… – бормотала Лиза с наигранным возмущением, впрочем, старательно пряча от мамы глаза. – У меня-то сейчас один мужчина… уже давно один.
– Это ты Дюбелю своему ври, что он у тебя один. Я тебя вижу насквозь без всяких контакторов, так что глазки свои блудливые от меня прятать не надо. Да и Дюбелю пудрить мозги тебе осталось не долго. Своими руками контакторы ему вживляла, а развивается он, по Сережиным словам, стремительно. Нет-нет, никаких молодых тел. Хватит Сереже вас, мерзавок. Стоит мне обзавестись новым телом, молодым, сильным, как все вернется на круги своя. Опять стану кувыркаться с кем попало, это неизбежно, вы обе тому лучшее доказательство, а бедный Сережа… нет, нет-нет, ни за что и никогда.
– А с чего ты взяла, что она уже с кем-то кувыркается? Ты что-то знаешь? У нее кто-то появился? Когда бы это она успела?
– Если и не появился, то появится. Ты тоже сначала по нему еще как сохла, а теперь? Не хочу рисковать. Никаких инсталляций, никаких загрузок-перезагрузок. Пусть уж это чувство умрет вместе со мной. После смерти я буду бессильна вам помешать. Остается только надеяться, что у меня – той, воскрешенной – хватит человечности не мозолить Сереже глаза и уехать к чертям собачьим куда подальше. Что вы за народ, идиоты высоколобые? Так и норовите загонять людей в счастье пинками и затрещинами. Убить готовы, если люди это ваше счастье не принимают. О Серже хоть бы подумали, бестолочи яйцеголовые.
И тут Лиза внутренне охнула. Лавина не слишком, может быть, убедительных, зато крайне энергичных возражений, которую она готова была обрушить на мамину голову, замерла на ее губах, так и не оформившись в слова. К ней пришло озарение.
Да, – с замиранием сердца думала Лиза, – изо всей нашей троицы мне, конечно, было проще всего. Во мне формирование новой личности проходило под действием мощнейшей внутренней доминанты. Мой фант твердо знал, что в виде первоначальной Лайзы Старкофф существовать не хочет и ни за что не будет. Более того, он хотел измениться. Сережа был чем-то само собою разумеющимся, а о мужчинах и мысли не появлялось. Единственное, чего я панически боялась, так это стать сволочью. И раз я изо всех сил этого не хотела, то и сформировалась совсем другая. Другая! Так же будет и с мамой Лайзой. Ее желание сохранить любовь ничуть не слабее моей доминанты. А поскольку развитие личности полностью подчиняется внутренней доминанте, мама Лайза – это совершенно точно – сохранит свою любовь. Силой в счастье загонять… а куда деваться, если я лучше знаю? Да если и ошибаюсь, нельзя же сиднем сидеть, глазами хлопать и, зевая, ртом мух ловить. Не пинками и затрещинами в счастье, конечно, но будет сопротивляться – натравлю всех. Насядем вместе, куда денется? Завтра же свяжусь с госпожой Советником насчет клонтела. Пора. Тянуть нельзя. А то много их, длинноногих и грудастых возле Сережи вертится. Вот и сестричка туда же. Мужики – они ж как дети. Окрутят, как пить дать, окрутят!
2
На дорогу выбрались, когда еще только-только начало светать. Пронизывающий холодный ветер додирал с деревьев последние листья и иглы. Вот так незаметно за время их конезаводского сидения в Гегемонате воцарилась поздняя осень.
Дорога была пустынна, особых охотников путешествовать в это время не находилось по вполне понятным причинам, причем отнюдь не только погодным.
Пришла пора прощаться. Расставались, как надеялись, ненадолго, а там… всякое может случиться и с каждым в отдельности, да и с обоими отрядами тоже. Густав и спешно возвращенный Франкон во главе азерского спецназа шли освобождать Гегемона, после чего все три властелина должны были – "аллюр три креста" – идти к Манон в Монпари, где и собирались расположить ставку верховного главнокомандования объединенных вооруженных сил держав континента. Развернуть полагали – дело в истории абсолютно небывалое – все три боевых стяга совместно, франконскую Орифламму, гегемонатский Стальной штандарт и свенский Трекрунур. У такого союза внешних врагов на Темной не могло быть в принципе. Чтобы его сокрушить, требовалось прямое вмешательство имперцев, а Брандис утверждал, что сейчас оно по внутриимперским причинам маловероятно. Добиться от него, почему он так считает, не удавалось – юлил и вертелся, как гарм на сковородке, но вид имел уверенный.
Охрану ставки должен был обеспечить азерский спецназ, правда, под командованием не капитан-биопши Брунгильды Чухонь, а лейтенанта Зямы, которому Брунгильда через своих парней передавала соответствующие распоряжения и полномочия. Сама же Брунгильда с Циклопом и еще двумя своими парнями, Маунтин с Бимом, ну и, естественно, Кувалда, Скаврон и Нодь должны были сопровождать Люкса в Вупперталь. Что касается Крошки… Крошка со своими людьми возвращалась в опустевший ям к прежним, отошедшим было на второй план, станноприимным делам. Налетели, закружили отголоски бурной юности и… промчались мимо, оставив ее сорванным листком трепыхаться под забором на осеннем ветру. И еще тошноту характерную оставив, вот так-то. Похоже, допрыгалась, подруга. Хотя, с другой стороны, давно пора. Пора! Манон-то теперь уж точно родит. Правда, не от Генрика, но тут уж как кому повезет, да и что считать везеньем?
Крошка повела взглядом, вышаривая глазами Кувалду среди столпившихся всадников. Кувалда, будто почуявши ее взгляд, вскинул глаза, рассеянно улыбнулся и помахал рукой. Не знаешь ничего, милый друг и первый в ее жизни мужчина… и не надо тебе ничего знать. Так уж нам с тобой, как видно, на роду написано. Иди, куда судьба ведет.
Все. Пришло время. Крошка махнула своим и, не оглядываясь, повернула к яму. А на дороге вдруг стихийно возникла и покатилась церемония прощания расходящихся в разные стороны отрядов. Каждый отряд выстроился в шеренгу, эти шеренги двигались одна вдоль другой на встречных, так сказать, курсах, и каждый боец одного отряда хлопнул каждого бойца отряда второго раскрытой ладонью по раскрытой же ладони. Потом оба отряда, на ходу перестраиваясь в походный порядок, на рысях разошлись в разные стороны. Скакали, укутавшись в плащи, скакали молча, каждый думал о своем.
На последнем общем совещании Брандис предупреждал, что самым трудным делом для Люкса с его отрядом будет проникнуть на территорию университета.
– Вас ждут, – втолковывал он друзьям. – Народ вы заметный, затеряться в толпе будет трудновато. Многие, конечно, даже увидевши и разглядевши, не узнают вас, как говорится, в упор, раз уж вы того не хотите. Но, предупреждаю, Вупперталь сильно изменился. Не только город, даже ваш любимый университет кишмя кишит сексотами. Повторяю, вас ждут, и – с нетерпением. У всех ворот торчат заставы – орденские кнехты, кромешники, люди самых разных властных вертикалей с приказом схватить или убить. И все норовят отличиться. Как из университета пробраться в лабораторию и к узлу связи, вы теперь знаете. План и соответствующие пароли я вам передал. А вот в столице я вам не помощник. Это уж вы сами. Мне тут еще работать и работать, а я уже и так засветился, дальше некуда.
– Простите, сэр маркграф, невежественной солдафонке, – по видимости смущенно, но и не без явственной иронии спросила Брунгильда, – но я в толк взять не могу, почему бы нам не выйти на господина Азерски по вашим каналам? Неужто, у Вас нет его электронного адреса?
– Понимаю, – без тени улыбки покивал головой Брандис. – Дело не в адресе, хотя адреса у меня, конечно же, нет. Дело в том, мадам, что приказ помогать вам я получил с самого верха, а не от непосредственного начальства. Мои линии связи подконтрольны пославшим меня промежуточным инстанциям. А с того же самого верха я имею приказ непосредственное начальство об этой стороне моей деятельности в известность не ставить… Почему?.. Господа! Прошу вас, не надо лишних вопросов. Сверху виднее, а мне не по чину об этом даже догадываться. Я заложник ситуации, мадам, и не имею права рисковать.
– А линия в лаборатории никому не подконтрольна?
– Совершенно верно… как это ни странно, на первый взгляд.
– Она непостижимым образом выпала из всех реестров?
– Именно так, мадам. Это связано с тем, что применялась она, как я понимаю, для… для весьма специфических целей и должна была быть тайной ото всех вообще.
Исходя из советов Брандиса и собственного опыта Брунгильды, функции в отряде были распределены четко и жестко. Брунгильда должна была обеспечить связь с Азерой, включая и поиск необходимого адресата. На самый азерский верх так просто не выйдешь, связываться аж бы с кем все дружно посчитали делом неразумным. Шпионы и сексоты виделись им теперь повсюду. А что? Надо полагать, все возможные разведки расстарались насчет Азеры. Конечно, в Рексовом ближнем окружении таким шпионам и сексотам влипнуть пара пустяков, но, как говорил тот же Брандис с кривоватой усмешечкой, когда это верхние озабочивались такой ерундой, как гарантии безопасности для своих сервов?
Нодь, коренной вупперталец и, к тому же, известнейший золотых дел мастер, был объявлен ответственным за лояльное поведение избыточно проницательных столичных представителей среднего класса. Мало ли с кем придется столкнуться? Надо будет быстренько, и – главное! – доходчиво объяснить этому встречному остроглазу, что, если уж и не помогать, то держать язык за зубами в его прямых интересах.
Кувалда, личность в университете весьма популярная и даже авторитетная, должен был обеспечить отряду дружественное отношение, а при нужде и помощь студиозного братства.
Скаврон с биопами шли в арьергарде как прикрытие на случай силового контакта и должны были дать друзьям возможность оторваться от преследования. Но особая ответственность лежала на Биме и Маунтине. Они – при финансовой поддержке того же Скаврона – взялись провести отряд за стену Капитулярия.
Во внешней стене столицы ворот было двенадцать. Внутренние кварталы, хотя и тоже разделенные стенами, укрепленными монастырями, а также и разными прочими градариями, предполагали великое множество путей, по которым отряд мог двигаться по городу. Так что неприятности у друзей могли возникнуть только при случайных ненужных контактах и столкновениях. А вот в стене Капитулярия было всего трое ворот, и были они самым узким местом маршрута. И здесь их ждали наверняка, к встрече подготовившись самым тщательным образом.
Пытаясь решить эту проблему, друзья себе чуть ли не повывихивали мозги, а проблема решаться никак не желала. Способы предлагались самые разные – от простого силового прорыва до уж вовсе экзотических и завиральных, вроде сооружения воздушного шара и проникновения за стену Капитулярия ночью по воздуху. Так что спасительная соломинка, предложенная Бимом, была встречена дружным вздохом облегчения и дружными воплями "ура! "
Бим рассказал, что они с Маунтином, как люди искусства и цирковые знаменитости, пользуются в городе благорасположением специфических "меценатов" – тайных воротил с городского рынка… да и у ночных мальчиков тоже, которые "меценаты" и мальчики вдоль и поперек знают систему рыночных трабул. " А трабулы эти, – перехватил нить рассказа Маунтин, изнывавший от желания, так сказать внести лепту, – как известно, имеют ответвления, ведущие в университет прямо сквозь стену Капитулярия привилегий".
– Прорвемся, братва, не боись! – на этой жизнеутверждающей ноте Маунтин и закончил свой рассказ, победительно глядя на окружающих. – Конечно, потребуется кое-кого подмазать.
– Так то туда, – качал головой скептик Нодь, – а вот как будем выходить обратно? В лаборатории, очень даже может быть, нам придется основательно нашуметь. Вся охрана сбежится.
Однако друзья, с облегчением отдуваясь, от нодевого скепсиса отмахнулись, как от надуманного или, во всяком случае, преждевременного. Будет, мол, день – будет и пища, а трудности надо преодолевать по мере их возникновения, вот так вот.
Позиция эта была, с точки зрения Нодя, не слишком-то убедительной. Не убеждало его и заявление, что безопасность на пути обратно от пути туда совершенно не зависит. Нодь полез за поддержкой к чуть ли не штатному скептику отряда Скаврону, однако тот не стал его слушать и от проблемы просто отмахнулся.
Скаврон вообще все последние дни пребывал в совершеннейшем раздрае чувств. Дело в том, что Брандис, обрисовывая Люксу с друзьями положение в Вуппертале и давая развернутую характеристику основным тамошним "игрокам", мельком упомянул о входящей в силу при Наместнике Фетмене некой красивофилейной особе женского пола. Ранее, – рассказывал Брандис, – особа эта известна была во дворце лишь тем своим свойством, что в кордегардии обычно называется "слабостью на передок". Этим ее свойством охотно пользовались все, кому не лень, в том числе, и сам Брандис, хоть и сознаваться в оной слабости ему, Брандису, при капитан-биопше было несколько неловко. Так вот, будучи особой очень и очень неглупой, и эксплуатируя свои специфические способности "на полную катушку", красивофилейная особа пробилась в камер-леди к самому Фетмену, где и заведовала поначалу ночным горшком. Положение это – предел мечтаний для многих и многих барышень и познатнее! – красивофилейную не удовлетворяло. Так что она, не прекративши даже своих разносторонних левозаходных сексуалий, вначале пристроилась под Наместника филеем, а теперь уже возглавляет при нем нечто вроде личной тайной канцелярии. Причем, по описанию Брандиса, шустрая подстилка как две капли воды напоминала Скаврону его бывшую супружницу.
Рассказ "сэра владетельного маркграфа суомского" совершенно выбил Скаврона из колеи. Он настолько всколыхнул притупившиеся было боль, ненависть и злобу, что желание поквитаться с бывшей супружницей стало вовсе уж запредельным. Думать о чем-нибудь другом Скаврон сейчас был просто не в состоянии, скакал, угрюмо нахохлившись, и на любые к себе обращения отвечал только безмерно удивлявшим друзей злобным ненавидящим взглядом. Ну, погоди, крас-с-суля, – думал он, – дай только до горла твоего добраться, я тебе… вот только что с нею сделать?.. и как?.. Ничего адекватного на ум не шло. В мелкое крошево покрошить – мелко. На кол посадить, так эта стерва, чего доброго, с такой казни умудрится еще и кайф словить! Всех предала и продала, – ярился Скаврон. – Влезла на самый верх на чужой крови. Радуется жизни, потаскуха… "ничего личного"… Как ему в свое время хотелось детей! Парней, крепких, как он сам, чтобы были кузнецы. Девчушек – красавиц, как она, чтобы стали подругами и женами кузнецов. Так ее ж просто коробило, дергало и кривило от злобного отвращения. Дети от него?! Корежило, можно сказать! Это не женщина. Это чудовище, которое не имеет права на жизнь. Вон, хозяйка. Или вот теперь Крошка, которая думает, что никто ничего не видит и не знает. Это Кувалда, простая душа, не видит, да мужик ее, помешанный на лошадях. Взять хотя бы ту же эту самую Брунгильду, которая – слепому видно – на детей равнодушно взглянуть не может, несчастная баба. Это сейчас она Люксу и друг, и любовница, и бодигард, чтобы держать спину. А когда победим, какая ее ждет судьба? Хватит ли сил вовремя самой в сторону отойти, пока не отпихнула какая-нибудь подросшая Нора? Локтями? Есть, есть на свете женщины, ради которых не жаль ни души, ни тела, что ж ему-то, Скаврону так не повезло? Смерть для любимой женушки придумываться не желала, и даже посоветоваться было не с кем.
