Наг Стернин
Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3
3
Ночь принадлежала женщине, и это было прекрасно.
Свена свернулась в клубочек подмышкой у Люкса, пристроила его восхитительно тяжелую руку в самом чувствительном месте своего тела и легонько царапала ногтями бицепс. Рука Люкса вздрагивала от ее прикосновений, содрогание передавалось обратно ее телу, и это было восхитительно приятно, по телу бежали мурашки, а там, глубоко внутри что-то сладостно сжималось и вибрировало, но не бурно и пылко, как раньше, а как-то умиротворенно и легко-легко.
– Тебе хорошо? – спросила она.
Люкс, не отвечая, повернул голову и поцеловал ее в макушку. Свена удовлетворенно вздохнула.
– Мне – хорошо, – бормотала она ему в плечо, – и я просто счастлива, что женщиной меня сделал именно ты. Жен-щи-на, – она произнесла это слово по слогам, будто пробуя его на вкус, на секунду задумалась и добавила с радостной убежденностью в голосе, – очень вкусное слово.
Люкс открыл глаза и внимательно посмотрел на подругу. Ее голова лежала у него на плече, из-под рассыпавшихся волос, закрывавших чуть ли не всю его грудь, выглядывал ее большой смеющийся и даже какой-то шалый глаз. Он должен был что-то сделать. Обязательно. Но что?
Свена рывком подвинулась, пристроила свою голову на груди Люкса и впилась губами в его сосок. Внутри у Люкса все вдруг задергалось, завибрировало с такой сладостной силой, что он невольно охнул и дернулся.
– Ага! – закричала Свена в восторге, – ага! Ты думал, что только тебе нравится играть с моей грудью? Не дергайся и не мешай мне. Ах, как я рада, что моя девственность досталась тебе. У тебя было много девственниц?
– Нет, – простодушно ответил Люкс. – До тебя вообще не было.
– Да? – поразилась Свена. – А сколько всего женщин было в твоей жизни… Четыре?!! Всего-то? Примите поздравления от благодарной любовницы, сударь мой. Вы справились с этим, как утверждают, очень непростым делом просто блистательно. Выше всяческих похвал.
– С каким делом? – не понял Люкс.
– С моим расставанием с девственностью, темнота. Девушки и хотят, чтобы все-все, наконец, произошло, и боятся. Боятся боли, крови, ну и… последствий, если все происходит вне брака. Но у них неприятности скрашиваются любовью к партнеру, желанием принадлежать ему, отдаться его ласкам, желанием ласкать его самого, понимаешь? Поэтому девушки легко мирятся с тем, что в свой первый раз, как правило, и не испытывают… наивысшей радости.
– Ты имеешь в виду оргазм?
– Фу на тебя. Как будто учебник по физиологии цитируешь. Ты еще мое лоно вагиной назови. А то и влагалищем… Бррр, – она содрогнулась и изящно передернула плечами.
– Разве дело в названии? – Люкс густо покраснел, это было заметно даже при тусклом свете масляного ночника. – И вообще, я просто хотел сделать так, чтобы тебе не было больно. И чтобы ты испытала этот свой… наивысшее наслаждение. И даже не один, в смысле, не одно, а много.
– В том-то и дело! – в совершенном восторге чуть ли не в полный голос закричала Свена. – Но ведь считается, что для принцесс это в принципе невозможно.
– Это еще почему? – тупо удивился Люкс.
– Ты и в самом деле темнота, – Свена приподнялась над Люксом и, упершись локтями в его грудь, устроила голову на сжатые кулачки и продолжала бесконечно наставительным тоном. – Брак, в который вступают принцессы, всегда династический. Ни о чем похожем не то чтобы на любовь, но даже на элементарную нежность в нем речь не идет в принципе. Так что, отправляясь в первую брачную ночь в постельку, принцесса изо всех человеческих чувств способна испытывать только страх. И все. Ничего больше.
О-па! Люкс вдруг очень отчетливо понял, что именно он должен сейчас сделать, и удивился, как это не пришло ему в голову раньше. Мог бы и подготовиться, кретин. Впрочем, время еще не было безнадежно упущено. За дверью, как он сильно подозревал, должен был обязательно дежурить кто-нибудь из друзей. Люкс осторожно высвободился, поднялся с постели и выглянул в коридор.
За дверью и в самом деле находился дежурный, и был это Жак – франконец, то есть человек для предстоящего дела идеальный.
Выслушав Люкса, Жак просиял, в восторге вздернул кверху большой палец и, сам себя перебивая, разразился целой серией заполошных вопросов.
– Откуда мне все это знать? – удивился Люкс. – Кто из нас франконец, я или ты? Все – на твое усмотрение. И поживее, пожалуйста, будь так добр.
Все и в самом деле оказалось сделано очень быстро. Люкс успел только прикрыть удивленную подругу простыней, как раздался осторожный стук, и в дверь проскользнул Жак с подносом в руках. На подносе красовалась бутылка марсальского секта, помещенная в ведерко со льдом и обвязанная по горлышку салфеткой, несколько тарелей с чинскими малбатронами разных сортов, ваза с распространявшей сумасшедший аромат балатонской грасой, рассеченной на тончайшие звездообразные доли, и два высоких бокала.
Демонстративно и со всей возможной старательностью отворачиваясь от постели, Жак быстро расставил принесенное на столике у кровати и ловко откупорил бутылку. Не потеряв ни капли хлынувшего из горлышка пенного напитка, разлил его по бокалам. Потом, не поднимая глаз, изящно поклонился, и исчез.
– Что это? – с замиранием в голосе сказала Свена.
– Должны же мы с тобою отпраздновать такое замечательное событие?
– Как мило… – Свена была растрогана. – Значит, ты все-таки ожидал, что я могу оказаться девственна?
– Ты слишком хорошо обо мне думаешь, дорогая. Все это – чистой воды экспромт.
– Ну, раз уж все так… древний обычай требует, чтобы в твоем бокале оказалась капелька моей крови… не возражаешь?
– Почту за честь, – серьезно сказал Люкс.
– Дай сюда свой бокал…
Потом они опять любили друг друга, и отдыхали, и снова любили. "Я вся… не знаю, как сказать… но вот этим самым, что я не могу выразить, я переполнена до мозга костей… нет, все не так. Я не переполненная, я наоборот. Я пустая, как выпитая чаша. Нет, я пустая не как чаша. Я пустая, как колокол. И звонкая, как колокол. Позвони в меня…" а время летело, а за окном уже начало заметно светлеть, и когда снова настало время отдыха, Люкс неожиданно для себя самого вернулся к теме того, прерванного ночного разговора.
– Это странно, – задумчиво сказал он.
– Что кажется тебе странным дорогой?
– Если с принцессами все обстоит так, как ты говоришь… нет-нет, я вовсе не сомневаюсь в твоих словах, это я к тому, что понять не могу, какого черта вы, принцессы, остаетесь до брака девственницами? Вокруг вас тучи красивых сильных мужчин, каждый из которых счел бы, я думаю, за счастье быть вашим проводником в любви. Что вам мешает?
– Телегония, дорогой. И страх. Телегония для нас, страх для возможных наших партнеров… ну, и что ты на меня уставился? Что такое телегония не знаешь? А что такое страх? Впрочем, подобного страха ты, как раз, и на самом деле не знаешь, доказал. Ломишь поперек всякого страха сущим багамутом, и на пути твоем разным поперечникам лучше не вставать. Вон, даже сэр Брандис куда-то смылся, когда увидел, как мы с тобой друг на друга уставились. А он личность в этом смысле известная на весь континент, легендарная даже. Бретер, забияка, дуэли, как я слышала, считает сотнями, но испугался-то как раз он, а не ты. Что до девственности, то ее не только принцессы, но и другие девицы, по крайней мере, благолепные, стараются, по возможности, не терять до свадьбы. Я имею в виду именно девственность, а не невинность. Телесные желания и любопытство, они, конечно же, свое берут. Так что пытливое человечество, кроме естественного, изобрело еще кучу самых разных сексов, и тебе анальный, и тебе оральный. Устраиваются девочки. Но мы, принцессы, и этой радости лишены. Телегония, милый, телегония… которая телегония есть влияние семени первого мужчины в жизни женщины на все ее будущее потомство. Мы, принцессы, еще толком не знаем, чем девочка от мальчика отличается, а нас родители – воспитатели с помощью яйцеголовых мудрецов уже запугивают с разной степенью туманности: смотри, девочка, ты принцесса, тебе рожать наследника трона. Моя высоколобая врачиха не столько меня лечила, сколько все уши прожужжала про генетическую мутацию хромосомной цепочки, что происходит в женском организме под влиянием семени первого мужчины. Так и слышу до сих пор ее голос скрипучий и въедливый: "Хромосомная цепочка девочки, м-мда, отличается от женской отсутствием целого ряда фрагментов, м-мда, ответственных за развитие потомства, и их она получает от мужчины. Организм юной девушки, м-мда, жадно вытягивает из попавшего на слизистую оболочку первого мужского семени, м-мда, фрагменты мужского генома, м-мда. Именно первый мужчина, а не будущий Ваш муж – король, заложит генофонд Вашего потомства, м-мда. Он, нарушивший Вашу девственность и первым оставивший семя в Вашем теле, м-мда, станет как бы генным отцом всех Ваших будущих детей. В вашем сыне, в вашем ребенке не должно быть никаких посторонних генов, только мужа Вашего, короля, это Ваш долг перед предками, м-мда, м-мда, м-мда и м-мда! " Каждая принцесса с самого нежного возраста знает, что от девственности зависит ее собственная жизнь, жизнь детей и, что важнее всего, судьба династии – есть ли в ее детях посторонние гены, вещь вполне определимая. Принцесса не может развлекаться, как ее сверстницы, даже альтернативными сексами – не все ли равно, в каком именно месте попадет на слизистую оболочку мужское семя? Если узнают, что в твоих детях чьи-то посторонние гены все-таки есть – тушите свет! Бывали прецеденты. Бывало, династия трона лишалась, и на него всходила другая, сохранившая у своих дочерей одно из двух – или чистоту слизистой, или тайну развлечений.
– Ничего не понимаю, – удивился Люкс. – О генах-то вы откуда знаете? Вроде бы, не должны.
– В библиотеке университета в Вуппертале есть специальное хранилище так называемых "запрещенных" книг. Доступ туда имеют даже из яйцеголовых только избранные, "придворные" мудрецы правителей планеты. Это настоящий кладезь знаний. Утверждают, что там хранятся раритеты еще земного происхождения. Так что никогда нельзя и приблизительно, так сказать, предположить, что именно знает и держит в тайне от непосвященных придворная яйцеголовость. Элитариям объясняют про гены, а для простого люда телегония есть тлетворное влияние испорченной прелюбодеянием души на провинившееся в прелюбодеянии тело.
– Все это представляется мне как-то сомни… – начал, было, Люкс, но Свена быстро закрыла ему рот рукой.
– Не нужно зарождать во мне сомнения, дорогой. Я хочу, чтобы с телегонией все так и обстояло, как утверждают высоколобые. Для меня и без того жуткое разочарование, что не могу я сейчас забеременеть… Что значит, почему? Почему не могу, или почему жалею? Не могу забеременеть, потому, что не судьба. Против физиологии не попрешь. Так уж к нашей с тобой встрече в моем организме все неудачно подгадалось. Ах, что это было бы за счастье во время первой брачной ночи мило улыбнуться своему счастливому супругу и заявить, что трюм этого принадлежащего ему корабля, – она похлопала себя ладонью по животу, – загружен до отказа кое-кем другим. Что о первенце великого рода королей Свенланда Фетменов я заранее надежно озаботилась, чтобы ему, великому королю, от его великих королевских забот пустяками не отвлекаться. А вот избавляться от этого первенца великому королю Фетмену нет никакого смысла, потому что лишил меня девственности такой мужчина, что его Фетменовым генам в моей хромосомной цепочке ничего путного не светит, все мало-мальски свободные места уже заполнены так же надежно, как и трюм… Основательно и надежно! – уточнила она, на мгновение задумавшись. – Обними меня, дорогой. Хоть я и чувствую себя, будто по мне промчалось стадо багамутов, но ведь ты снова хочешь меня, я вижу. И самое приятное, что я тоже очень этого хочу. Только не вздумай влюбляться в меня, совместного будущего у нас быть не может. Даже как у любовников. Супругой я королю Фетмену стану о-очень плохой. Хуже некуда, сам виноват, придурок. Но вот королевой я намерена стать великой, а посему великим людям в моих фаворитах делать нечего. Тебе же, очень даже может быть, за эту ночь еще придется кровью платить. Гнать тебя будут как кенгуры багамута – одиночку. И преследовать. И травить. Уехать бы тебе отсюда куда-нибудь подальше, хоть бы в Чину, что ли, пока не поздно. Почему в Чину? Ну, не в Бразил же? Бразилки, говорят, женщины темпераментные, а я эгоистка и ревнивая. Возьми меня дорогой. Возьми везде, я не хочу оставлять никому другому ни одного уголочка своего тела, самого потаенного. Ты должен быть у меня первым во всех, а-абсолютно всех смыслах.
И тут у Люкса в голове будто бы лопнула какая-то перенапряженная струна. Будто окна какие-то распахнула в нем Свена, высветив нестерпимой яркости светом самые дальние уголки его памяти. Все о чем она рассказывала, что от него хотела, все происходящее наедине между мужчиной и женщиной было ему, оказывается, давно уже знакомо и не раз испытано, и память об этом – он чувствовал, он знал! – должна была быть ему ценна и дорога. Да что там, будто плотина какая-то оказалась прорванной в его памяти. В него хлынули образы странных, но бесконечно знакомых и даже дорогих ему миров, могучих космических кораблей, людей, женщин, прежде всего, женщин, любивших его и любимых им… им?.. им, кем же еще! Ну же, ну, одно усилие, еще оно маленькое усилие и он все поймет, поймет окончательно и бесповоротно, а Свена приваливалась к нему, дрожа и всхлипывая, и ее руки, ее губы были всюду, всюду, всюду…
За окном медленно поднимался рассвет.
4
– Боже, если бы нам было так легко уладить свои дела, как Ваши, дорогой сэр актуализатор, мы были бы на седьмом небе от счастья, – сказал Флай, покосившись на Фетмена. – В чем Вы тут видите проблему?
– Но это же ясно, – удивился Генрик. – Штатным расписанием лаборатории сотрудники, которые занимались бы подбором университетской молодежи, не предусмотрены. Между тем, если этим не заниматься, как пополнять лабораторные кадры? Формально мы можем, конечно, отправить запрос в Управление кадров Его Величия, но пока они там раскачаются… да и кого они нам пришлют? Здесь же мы можем отбирать самых одаренных, самых перспективных. В конце концов, и Виддер, и эта умненькая девочка Анабель – местные, лемуры, а они сегодня мои ключевые сотрудники, начальники аналитических отделов. Да разве одни они? В наших структурах полно лемуров. Я и сам по происхождению лемур, не будем и об этом забывать.
– Вот видите, – ОС пожал плечами. – Значит, выход все-таки имеется?
– Вероятно, раз нас в лаборатории так много, но я его не вижу. Все эти сотрудники появились тут еще до меня, и я представления не имею, как эта работа была тогда организована. Секретность эта самая ваша, чертова, и никакой преемственности.
Беседа проходила в отдельном кабинете той самой таверны, куда когда-то вытаскивал Фетмена неугомонный Брандис полакомиться плонсами по чински и сладенькими молоденькими лемурками. Плонсы и сейчас исходили на столе экзотическими ароматами, правда, вот о девицах речь даже и не заходила, всем присутствующим было не до девиц.
Каждая из сторон преследовала на встрече свои интересы. Флай был в совершенной панике, поскольку накануне выяснилось, что Изегрим не просто куда-то не вовремя отлучился, а был ограблен и убит вместе с еще одним орденским проходимцем-финансистом, с которым и обделывал, по всей видимости, какие-то незаконные, но явно финансового плана делишки. Трупы обоих проходимцев были обнаружены в Рейне в сетях какого-то рыбака, чуть не свихнувшегося от такого улова, Графенбергер на все вопросы и предложения встретиться отвечал исключительно непечатно, а теперь и вовсе куда-то пропал, не оставивши никому никаких распоряжений. Фетмен отчаянно паниковал оттого, что вся ответственность за отлов объекта на Трассе могла из-за этого лечь на Брунгильду, от которой теперь всячески и отмежовывался, чтобы весьма возможный провал в этом случае не отразился на нем самом. Что касается Генрика, его личнокорыстный интерес был совершенно особенного свойства.
Дело было в том, что Жанет взбунтовалась.
Теперь, когда со смертью Изегрима ее жизни перестала угрожать опасность, Жанет не желала больше сидеть взаперти в его, Генриковых "апартаментах". Ей хотелось либо в полной мере "приобщаться" к загадочной и манящей подземной жизни (– Ах! -), либо уж, на худой конец, вернуться к привычной околоуниверситетской, в которой – что греха таить – были свои, пусть и немудрящие, но-таки удовольствия и радости. Генрик же, подсевший на ее тело, как на наркотик, уже не мыслил без нее своих ночей.
Разумеется, тайные отлучки Грота из лаборатории не были для Генрика никаким секретом, тем более что и сам он был одним из найденных Гротом талантливых студиозусов. А поскольку никаких тайных ходов Грот не знал, поневоле ему приходилось улаживать проблему с охраной. Генриковы охи и вздохи вызвали у его собеседников превратное представление о его, Генриковых нуждах и несколько преждевременную радость по поводу возможности реализации принципа "ты мне, я тебе". Генрику же надо было пристроить Жанет при лаборатории официально, чтобы ее появление в лабораторных румах ни у одной сексотской сволочи не вызывало острых позывов к доносительству. Причем сделать это надо было так, чтобы предложение исходило от собеседников, и соглашаться на него следовало после основательных с их стороны уговоров и убеждений.
Фетмен и Флай переглянулись, после чего Наместник заговорил, сочась и даже истекая бесконечной сердечностью.
– Дорогой друг! – слова прозвучали о-очень прочувственно, Фетмен остался доволен. – Дорогой друг, мы все трясемся, так сказать, в одном флаттере…
Флай в восторге вздернул брови и показал Наместнику за спиной Генрика большой палец. Фетмен скромно потупился.
– Да! Именно в одном… э… мы и… вот именно. Трясемся. Мы обречены на помогать друг другу и на выручать. И дело даже не только. Вы, лично, Вы как личность, так сказать, очень симпатичны силовикам и, вообще, лично нам.
Флай все так же за Генриковой спиной беззвучно поплескал в ладошки.
– В конце концов, у всех людей есть потребности в… э… соответствующих потребностях. Я имею в виду – женщины и все такое в смысле секса.
Фетмен через раскрытую дверь кабинета оглядел долгим взглядом наличествующих в общем зале лемурочек. Лемурочек было много. Лемурочки были милы и очень себе вполне ничего в смысле сексапильности для употребления… Брандиса бы сюда.
– Ничто человеческое не чуждо никому из человеков, это все понимают, – продолжал он. – Смотрят сквозь пальцы, я имею в виду. Вот, например, совсем недавно один высокопоставленный имперец, даже… словом, о-очень высокий по положению, даже актуализатор, если уж точно… был замечен днем в кабаке у стены Капитулярия за воркованием с весьма симпатичной лемурочкой, хотя заявки на его свободный выход в город из его канцелярии в мою канцелярию не поступало вообще. Время, как я уже сказал, было присутственное, а сам имперец был без какой бы то ни было охраны, что и вообще уж ни в какие ворота.
Генрик сделал вид, что очень смущен и растерян, хотя, в предвидении сегодняшнего разговора, приложил немалые усилия, чтобы быть сэром Фетменом, наконец-то, увиденным.
– Ну-ну, – продолжал Фетмен, самодовольно улыбаясь, – не нужно смущаться. В том, что сэр актуализатор был замечен, нет его вины. Наблюдантом был высококлассный профессионал… да что там, я сам и был этим наблюдантом. К тому же наблюдаемый увлекся, лемурочка была уж очень хороша. Повторяю, в самом факте нет ничего такого, что выходило бы за рамки имперских обычаев. Конечно, сэр наблюдаемый избыточно рисковал. На всех планетах Империи чиновники высшего эшелона устраиваются в подобных случаях, таскают местных лялек к себе под землю, и охрана закрывает на это глаза. Вам, в смысле – ему, совсем не обязательно договариваться с низовой охраной, сэр. Распоряжение на допуск лялечки может поступать в охрану с самого верха, от меня или сэра Секретаря Флая.
– Сэры, – взвыл Генрик, – большое спасибо за вашу любезность, я не премину ею воспользоваться, но чем это поможет мне в вербовке новых сотрудников? Конечно, мне никто не откажет в выходе на поверхность, но у меня нет времени постоянно бегать по инстанциям.
– А в чем проблема, дорогой друг? – вмешался Флай, – и тут никаких проблем! Я могу Вам выдать постоянный пропуск на поверхность. Ходите, вербуйте.
– И за это тоже спасибо, – с трудом скрывая восторг, ответил Генрик. – Буду очень благодарен. Это крайне полезно на завершающем этапе вербовки. Но как быть с предварительным отбором? Я человек занятой. Где мне взять время лично высматривать среди сотен студиозусов…
– Но почему же лично? – удивился Флай, и добавил, проявляя замечательную, впрочем, вполне себе предвиденную Генриком осведомленость в его, Генрика амурных делишках. – Эта лемурочка, которая подруга, имеет к университету самое непосредственное отношение. Она, если не ошибаюсь, внучка хранителя библиотечных фондов и вполне себе своя в студиозной среде. Почему бы и не использовать ее, так сказать, потенциал? Оформите девочку при лаборатории агентом по связям с общественностью, пусть совмещает приятное Вам с Вам же и полезным.
Генрик сделал вид, что он крайне удивлен и даже растерян.
– Как? Агентом по связям? Но, в таком случае… С другой стороны, она мне успела все уши продолбить о двух-трех ярких и талантливых мальчишках-естественниках, я еще и приревновал, признаться…
– Вот видите, – добавил Фетмен снисходительно. – Тем более, став штатным сотрудником, она будет иметь право свободного прохода в лабораторию. По крайней мере, на цокольный уровень. В этом случае, кстати, для Вас отпала бы всяческая необходимость в канителиться с ее допуском.
– Ни слова больше, господа, ни слова больше! Я все понял. Я восхищен! Вы правы, сэры. Вы меня убедили. Кому из вас я должен подать соответствующее прошение?
– Какие пошлости, друг мой! Никому, – с великолепной небрежностью пожал плечами Флай. – В конце концов, я Ответственный секретарь, или кто? Все необходимые распоряжения будут отданы сегодня же, и я лично прослежу, чтобы приказ появился уже завтра. Если пустить его по инстанциям, исполнители проваландаются столько, что Вы загнетесь от спермотоксикоза, дорогой сэр, дожидаючись-то. Исполнители – это, знаете ли, такой народ!.. согласование, визирование, страховка, подстраховка, перестраховка.
– Нет, какие вы молодцы, господа, – Генрик делал вид, что никак не может успокоиться. Впрочем, в его восторгах была изрядная доля естественности. Когда Советник вдруг вздумает разбираться, кто был инициатором сиих возмутительных новшеств, имя научного актуализатора если и всплывет, то лишь опосредованно и в последнюю очередь. – Я в восторге! Вот что значит наличие не только ума, но и специфического опыта… вашего опыта, сэры. Я надеюсь, что вы и впредь не оставите меня своими советами. Нет, какая великолепная мысль!
Оба силовика переглянулись, разом кончили смеяться, физиономии их совершенно синхронно приобрели постное и даже суперпостное выражение.
– Теперь давайте перейдем к обсуждению наших дел, – Флай покачал головой и пригорюнился. – То, о чем мы Вам хотим рассказать и спросить Вашего совета, подпадает под индекс секретности два нуля. Рассказывать это никому за пределами силовых структур мы не имеем права. Именно поэтому для беседы мы пригласили Вас в этот кабак, где нас никто гарантированно подслушать не сможет. Речь пойдет о Трассе, где дела день ото дня идут все хуже, а теперь вот случилось нечто, вообще, возможно, непоправимое. Дело в том, что человек, на котором лежала ответственность за изъятие объекта с трассы, пресловутый аббат Изегрим мертв.
– Объект и прохвоста угрохал? – присвистнул Генрик.
– Если бы. Судя по подельнику, убитому вместе с ним, этот кретин умудрился ввязаться в сомнительные… словом, в финансовые операции Ордена. Причем, с очень крупными суммами. Его подельник по мелочи не играл. Их проследили, ограбили и убили.
– Так-так-так… Сведения достоверны?
– Более чем.
– Эта скотина всегда был нечист на руку, – с отвращением сказал Генрик. Скрывать свое знакомство с убитым он счел глупым. Естественно, силовикам их студенческая связь была давно уже известна. – Видите ли, в студиозные годы я ним тусовался в одной компании.
– Мы в курсе, – кивнул Фетмен. – Это дополнительная причина для нашего обращения к Вам.
Генрик насторожился, весь его интуитивизм встал на дыбы – что-то тут было не так. У мужиков за пазухой было нечто очень для него важное и болезненное, сведения какие-то убойные, впрочем, об их важности для него, Герника, оба совещанта, кажется, не подозревали.
– Давайте лучше Вы, – обратился Фетмен к Флаю. – Вы знаете Изегрима, да и, вообще, лучше владеете материалом.
Флай, соглашаясь, покивал головой.
– Видите ли, дорогой друг, перед самой смертью Изегрима Графенбергер обратился к сэру Фетмену с неким предложением. Обратился официально, даже записался на прием, явно чтобы след остался. Как Вы знаете, этот гад как огня боится персональной ответственности. Везде, где может, старается устроить "братскую могилу" из виз и согласующих подписей, лишь бы персонально не отвечать. К сэру Фетмену он полез исключительно с целью, зная его решительность, чтобы тот его обложил матом с головы до ног, да и принял бы единоличное решение. Понимаете, если решение примет совещание, спросить потом могут, несмотря на братскую могилу: а кто предложил? А мат на вороту не виснет!
– Я его слушать не стал, – не утерпел и вмешался Фетмен. – Отослал его к сэру Секретарю Флаю. Что ж это ты, говорю, через голову прыгаешь?
– Ну, выслушал я его и вижу, – продолжал Флай, – что рассказ звучит достаточно достоверно, а предложения, по крайней мере, заслуживают обсуждения. Я собирался на следующий день созвать всех задействованных в операции руководителей, но тут Изегрима пристукнули, а Графенбергер пропал. И вот теперь…
– Ну, не думаете же вы, что это Графенбергер его кончил? Или, все-таки, думаете?
– Нет, конечно, по видимости он скорее теряет от Изегримовой смерти, хотя, с другой стороны, черный его знает, все так запуталось.
Флай рассказывал долго, подробно, путано, то и дело перебивая себя и возвращаясь к ранее уже рассказанному. Генрик, суть дела, которому, пусть и не в деталях и подробностях, но была уже понятна, окончательно все себе уяснил и искренне пожалел, что позволил душевному старому другу Лису умереть такой легкой смертью.
Оказалось, что плечом к плечу с четвертой моделью идут сейчас не аж бы кто, и не только даже его, Генрика, старый друг Кувалда, но… и Манон идет тоже, среди всяческих прочих разнообразных лиц. Та самая Манон, при воспоминании о которой у Генрика до сих пор, даже несмотря на Жанет, таки екает сердечко. Что все окружающие называют объект "Люксом" и считают Светлым богом, явившимся на Темную для борьбы с богом тьмы, с богом черным… – вот уж, действительно, никак не предвиденный темной сволочью побочный эффект, с ума сойти! – И, что самое главное, Манон от этого Люкса беременна… нет-нет, никаких сомнений быть не может, это точно. А суть предложения этой сволочи – ох, знать бы, не умер бы дорогой друг Лис такой легкой смертью! – суть эта заключалась в том, чтобы захватить беременную Манон в качестве гарантийного средства против объекта. А это, в свою очередь, автоматически предполагает убийство Кувалды, разве ж он такое хамство допустит? И вот теперь два… да что там, именно подонка, спрашивают у Генрика совета, надежная ли это ставка? Нет, – сказал себе Генрик, – я, конечно, не святой, но и не настолько же я сволочь?
Ни предать Кувалду, ни даже отойти потихоньку в сторонку Генрик не мог себе позволить. Это обещало ему полную потерю уважения к самому себе. Ну а что касается Манон, за нее Генрик просто испугался чуть ли не до потери всяческого соображения. Ему пришлось основательно напрячься, чтобы взять себя в руки и снова обрести хладнокровие.
– Вы что-то там такое говорили насчет двух доминант, Генрик, помните?.. Ну, как же, еще перед запуском модели на Трассу, – втолковывал Генрику Фетмен… запомнил, сволочь. – Что у них какое-то взаимодействие, я толком не вполне понял. Но я давно уже себе уяснил, что если Вы что-то говорите, к Вам лучше заранее прислушаться. Слишком часто Вы оказываетесь правый. Да, чего там, не видел я ни разу до сих пор, чтобы Вы по-крупному ошиблись.
Уяснив себе суть вопроса, Генрик принялся торопливо выстраивать линию собственного поведения. Силовиков он теперь слушал вполуха, надо было продумать, как вытащить друзей, не подставив при этом себя самого. Итак, картину рисуем такую: Кувалда – придурок, которому только бы подраться, а Манон – сучка сексуально озабоченная сверх всякой меры, которую он, Генрик, по-прежнему ревнует, и которой, если бы дотянулся, заголивши задницу задал бы трепку, чтобы не ложилась под кого попало… а то уже вон и под клонов всяких укладываться начала, очередь за биопами!
– Манон эта самая осталась у себя в замке Монпари. – снова вмешался Фетмен. – Это на Луаре. Взять ее там пара пустяков. Изегрим считал, что стоит только эту бабу пригнобить, как Люкс прибежит сам. Может, он и прав? Доминанта, все-таки?
Оба силовика глядели на Генрика как на свою последнюю надежду. Генрик оглядел обоих, вздохнул, перевел взгляд на потолок и вдруг грохнул по столу обоими кулаками.
– Даже вы, даже вы оба, единственно умные люди среди всего этого скопища придурков, кретинов, дебилов и идиотов! – шипел он сквозь стиснутые зубы и не очень громко, может быть, но уж очень, как бы это сказать… убедительно. – Две у него доминанты. Именно, что две. А если доминанта не одна, какая же это доминанта? Это значит, что в полном смысле нету ни одной. Разве это не понятно? И потом. Ну, подумайте сами – раз эта доминанта выстраивалась как сексуальная озабоченность, а вовсе не как стремление любить единственную и неповторимую Прекрасную Даму, что из этого следует?
Оба "единственно умных человека среди всего этого скопища придурков" смотрели на Генрика глазами побитых собак, хлопали этими самыми глазами как базарный кабак форточками в ветреный день, и произнести хоть что-нибудь смыслоразличимое были органически неспособны.
– Следует из этого только одно. А именно: об этой вашей беременной сучке, которая есть, была и будет сексуально озабоченная лярва, и которую я лично по заднице ее круглой отхлестал бы собственным ремнем до синяков, до крови! Мужиков ей стало мало, курве, клоны пошли, скоро уже и под биопов примется укладываться, сучка, (прости, Манон, ради всего святого…) Так вот. Объект о ней по-за-был давным-давно! На следующий же вечер по-за-был, когда заваливал на сеновале навозными ногами кверху очередную подвернувшуюся Прекрасную Даму из ближнего хлева… на которую ему тоже будет насморочно начихать, как только завалит следующую. Конечно, эта сучара счастлива была до потери всяческого соображения пристроиться под такую оглоблю, еще бы ей не залететь, он ей все брюхо спермой забил под завязку, из носа, небось, текла заместо соплей. Вот шлюха, вот подстилка, ей уж нормальные мужики пофигу, ей теперь клонов подавай, да поздоровее, чтобы инструмент был толщиной в руку нормального человека. От нормальных человеческих инструментов она уже не тащится. И то сказать, всех мужиков, до которых только могла дотянуться, затрахивала до потери сознания, разве что одного Изегрима и отшила, черт знает, почему, на стенку лез мужик, вот уж для него-то она точно доминантнее некуда. Ее бы, стерву, стоило бы, как у степняков викингов для лярв принято, сразу на два кола посадить, да чтобы колья были из приозерного хвоща неошкуренного, знаете, у него такие милые щетинки, закрученные по стволу – стальные пружины отдыхают. Но причем здесь объект при таком-то соотношении доминант? Бабы для него плевательницы, приспособления для сброса спермы, кончил, утерся, и… Вы хоть представляете себе, сколько баб он за это время обрюхатил? А скольких обрюхатит еще? Они, шлюхи, к нему сейчас пачками липнут. У них, шлюх, на таких жеребцов нюх. А он их валял, валяет и будет валять, скольких встретит, стольких и завалит, и обрюхатит, не пропустит ни одной. Вы их всех подряд для шантажа хватать собираетесь, или из экономии мест содержания через одну?.. Сэры! Я уже устал твердить одно и то же. Где капитан Брунгильда? Где она со своими парнями? И я вам сейчас скажу одну совершенно страшную вещь. Если бы этот покойный придурок Лис… в смысле Изегрим не преследовал объект с таким кретинским упорством, объект уже давно пришел бы сюда сам. Сам! Сделали бы мы его головке абортик…
