Наг Стернин
Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3
Как у всех перечисленных, так и у большинства лично не поименованных физиономии были насупленные и возмутительно понимающие. Вопросов – ни лишних, ни не лишних – никто не задавал, уходили молча, старательно избегая встречаться друг с другом взглядами. Похоже, чуть ли не для всех присутствующих тема предстоящего совещания особого секрета не представляла.
– Не думаю, чтобы она согласилась, – сказал Кулакофф, как только за последним из уходящих закрылся дверной портал.
– А почему бы ей и не согласиться? – Лиза пожала плечами и с вызовом оглядела остальных.
Рекс с силой тер лицо обеими руками, выражение на нем имея самое мучительное.
– Ты, что это?.. не согласен?.. – набросилась на него Лиза.
– За счастье счел бы, – с трудом выговорил Рекс, – если бы смог.
– С мамой Лайзой все ясно, а ты что думаешь, Айно?
– Это было бы идеальным решением проблемы, – среди всех присутствующих Черному Барону единственному удавалось сохранить хладнокровие. – Но, боюсь, что Рекс прав.
– В чем таком он прав? – голос Лайзы вдруг снова обрел всю свою чугунность. – В чем эта его правота заключается, если он вообще ничего не сказал?
– Он боится, что она не согласится, – пожал плечами Айно.
– Этого мы все боимся. На нее надо насесть! Всем! Скопом! Ее надо заставить, в конце концов. Это тело просто создано для Калерии, и она должна быть в него инсталлирована. Ты меня слышишь, Рекс? А ну, вытаскивай ее в фантом-контакт сию же минуту!
– Да, – с редкостным единодушием взревели все остальные, – тащи ее сюда!
– А что меня тащить? – перекрывая общий шум, раздался вдруг язвительно спокойный голос Старой Дамы. – Я и так тут.
Старая Дама появилась из-за фантоматора, неспешно подошла к столу и чинно уселась на первый же попавшийся свободный стул. В кабинете стояла гробовая тишина.
– Вы думали, что если я сижу в компьютере, как подсанационная в санатории, то я ваши штучки в реальном мире по вашим же компьютерным следам в мире виртуальном уж и отследить не в состоянии? Тем более что старнет ничем другим, кроме этого на редкость дурацкого покушения, и заниматься не желает? Вы всерьез полагаете, что можете застать меня врасплох? Я вас всех вижу насквозь. Ну, ладно, эти вечные недоросли еще куда ни шло! Что с них взять, с детей-переростков, почему-то вообразивших, что способны без присмотра старших заниматься взрослыми делами? То, что их всех посетила подобная дурацкая идея, я еще как-то могу понять. Но Вы-то, Сережа, Вы? Вы умный, серьезный, а-абсолютно здравомыслящий человек. Вы тоже вообразили, что я позволю инсталлировать себя в тело любовницы собственного племянника?
Произнося эту длинную тираду, Старая Дама понемногу распаляла и накручивала себя. К концу монолога, малейшую попытку прервать его она встречала столь яростным взглядом, что у пытавшегося тут же пропадало всякое желание вообще открывать рот.
– Тетя! – взревел Рекс.
– Молчи, безответственный, инфантильный, безмозглый идиот! Да как тебе даже мысль такая в голову могла прийти? Чтобы я при каждой встрече с тобой тут же и вспоминала, что твои чертовы лапы обшарили каждый уголок на этом теперь уже моем теле? Что ты… ты…. Извращенец! Все вы тут чертовы извращенцы, если думаете, что я способна сделать это тело своим.
– Что ты несешь! Что за дурь, бред и несусветность! – орал, в свою очередь, Рекс. – Голову включи! Мозги! Какое отношение я имею к этому телу?
– Ты с ним спал!
– С кем я спал? С кем? Боже мой, нет, вы только послушайте, что она несет! Разве это Сурия? Это вовсе не Сурия. Это совершенно другое тело. В том смысле, о котором ты говоришь, оно к Сурие не имеет ни малейшего отношения. Это ее сестра… может быть, еще куда ни шло. Я ни разу в жизни не дотрагивался ни до одного атома, составляющего это тело, понятно тебе?
Старая Дама несколько растерялась. Взглянуть на проблему под таким углом зрения ей до сих пор не приходило в голову. Впрочем, ей тут же пришел на ум один, вроде бы, бесспорный довод.
– Но генетически-то, генетически! Это тело повторяет тело твоей любов… Сурии в мельчайших подробностях и деталях.
– Ну, ты и сказанула, а еще умный человек! – вздохнула старая Лайза. – А я-то еще всегда глядела на тебя снизу вверх. И что тогда такое, по-твоему, однояйцевые близнецы? Тебя послушать, так у них одно тело на двоих?
– Калерия, – Кулакофф значительно поднял кверху палец. – Если честно, когда мне впервые пришла в голову идея, что этот клон может стать идеальным решением Вашей проблемы, я предвидел возможность такого развития… э… разговора. В этой связи, я бы хотел напомнить Вам одно обстоятельство. Вы по крови не Азерски, правильно? Вы урожденная Старкофф. Но и старкоффской крови в Вас всего лишь половина, и та по мужской линии. А вот к какому роду принадлежала Ваша мама? По женской линии Вы – Бюллер!
Все присутствующие дружно взревели.
– Каждый из здесь присутствующих, и те, прежде всего, кто занимается у нас здесь сейчас проблемой кардинального избавления человечества от смерти, неоднократно заявляли, что первым человеком, излечением которого мы займемся, будете Вы. Тело принадлежит Вам по праву, именно как генетически ближайшему родственнику… это чувствуется даже интуитивно. Что мы знаем о глубинной совместимости человеческого тела и инсталлируемого в него фанта? Да ни-че-го мы не знаем! Проблема, благодаря этому балбесу моему другу и Вашему племяннику, захватила человечество врасплох. С одной стороны, теоретически, исходя из наших сегодняшних знаний, вроде бы, мы можем использовать любой клон, но с другой стороны и ежу ясно, что лучше всего генетически родственный.
Лиза хотела было что-то сказать, но энергичный Кулакоффский пинок под столом заставил ее захлопнуть рот и только тихо шипеть от боли сквозь зубы что-то неодобрительное в его, Кулакоффский адрес.
– Вы могли бы выразиться яснее? – пробурчала Старая Дама сварливо. – А то все как-то туманно у Вас.
– Ясно же, что наши знания ограничены не только сейчас, мы еще очень-очень долго кучу всякого-разного об этом деле знать не будем. А ведь воскрешенные нами люди должны жить полнокровной жизнью. Они потомство должны оставлять, черт побери! Вы представляете себе, какую это ответственность накладывает на нас и на них? Одно дело, когда деваться некуда, и совсем другое, когда имеется клон, выращенный на генетическом материале оригинала. И вот еще что Вам следует иметь в виду. Когда еще мы научимся делать клоны? А уж клоны такого качества, как имеющийся сейчас в нашем распоряжении клон Сурии, мы и вообще научимся делать еще ой-как не скоро…
– Я подожду, – с нажимом ввернула Старая Дама.
– Так вот, Лера, дорогая, я тебя уверяю, я тебе даже клянусь, что ожидание это окажется ненужной и бестолковой, я бы даже сказал, преступной тратой времени. Потому что нам все равно придется обращаться к Бюллерам за генетическим материалом. К той же Сурие, черт побери, к тому времени, когда мы научимся делать такие клоны, мы ее уж точно отыщем. Или Вы окажетесь настолько щепетильны, что откажетесь от генетического материала, взятого у супруги своего племянника?
Старая Дама растерялась, сидела, приоткрыв рот, и только хлопала глазами. И тогда Рекс, закрепляя достигнутое, заявил голосом непререкаемой чугунности.
– Вот что, тетя. Я долго терпел, и больше терпеть не намерен. Ты лучше соглашайся добровольно, потому что я все равно тебя в этот клон инсталлирую. Я ни за что не допущу, чтобы самые для меня дорогие люди… – и тут же охнул, получивши под столом по ноге основательный Кулакоффский пинок.
Глава пятая
1
Люкс скакал, бросив поводья, и ни на что вокруг себя внимания не обращал, а если Кувалда приставал к нему с разговорами уж особенно настырно, принимался что-то бормотать не по делу и невпопад. Кувалда, однако же, не отставал, наседал с такой настойчивостью, что сам себе становился противен до последней крайности, да что же делать? Выводить надо было друга из жуткого состояния, в котором тот находился, и отвлечь от мыслей о Манон. Вот он и старался, терзал Люкса вопросами, приставал, тормошил, ни на минуту не оставляя в покое… и так при этом становился сам себе противен, что, кажется, рожу бы собственную разбил своими же пудовыми кулачищами.
Наконец, Люкс не выдержал.
– Откуда мне это знать? Отвечаю: нет. Я этого не знаю. Почему я не пробовал раздобыть нужные знания в Арле или Туре? Во-первых, считал знания и университет тождественными понятиями… наверное. А во-вторых, я до самого последнего времени не мог удержать в голове даже те знания, которые в ней откуда-то всплывали… Нелогично?.. Ну, дорогой мой логик, ты мило устроился. С одной стороны, ты, вроде бы, как трезвый материалист и естественник, а не схоласт-теолог, не считаешь меня богом – творцом этого мира. И, следовательно, не считаешь ответственным за все безобразия, которые тут творятся … за что тебе нижайший мой поклон и огромное спасибо, благодетелю. А с другой…
– Но творец и не может быть за них ответственным. Если допустить, что акт творения имел место… ну, допустим, не перебивай меня, допустим в качестве рабочей гипотезы… творец просто обязан был наделить человека свободной волей. Иначе из него получился бы не венец творения, а никчемная марионетка. А что есть свободная воля человека, как не поле борьбы добра и зла, если он волен поступать, верить, думать, как ему заблагорассудится?
– Вот! – заорал Люкс. – Именно это я и имею в виду в своем "во-вторых! " Ты, материалист и атеист, ученый, именно ты превратил легенды, факты, которые пока – подчеркиваю, пока! – не имеют объяснения, и всяческий прочий несусветный вздор в такую стройную систему, что еще немного – и я сам, кажется, готов буду в нее поверить. Будь ты жулик-идеолог, который хочет на чужой вере пожировать, я бы тебя еще понял.
– Ты опять не прав. То есть, ты, конечно, прав в том, что создатели всяких идеологических и религиозных систем, в большинстве своем слишком умные люди, чтобы просто верить в собственную конъюнктурную риторику. Оно и понятно: они, как тут Нодь недавно выразился, могут знать, не знать, или находиться в любой точке убежденности между этими двумя понятиями, но верить?.. кому?.. чему?.. с какой стати? А вот насчет их мотивов, тут все не так уж и однозначно. Я убежден, что далеко не все, даже не большинство из них откровенные жулики. Их среда есть тоже поле приложения сил добра и зла. Что есть вера с этой точки зрения, ты не задумывался? Вера есть самый простой, самый доступный способ встать на сторону добра для любого человека, пусть даже не слишком умного и образованного. Это факт! Я с большим уважением отношусь к искренне и глубоко верующим людям. Среди них есть грешники, но нет негодяев. Они всегда на стороне добра.
– Пока не появится какой-нибудь идеолог-ловкач, да и не назовет добро скверной, а зло благом. Поменяет, так сказать, местами плюсы с минусами. Бывали прецеденты, сам ты и рассказывал.
– А мы-то на что, дорогой? Мы-то на что! Мы ему, подонку, так поменяем, что небо с овчинку покажется! Ах, дорогой мой Люкс! Ты тут меня в мыслители производишь, а я, следует признаться, далеко не соответствую. Вот в студиозные годы был у меня приятель, звали его Генрик. Вот он – да, это был мыслитель. Пропал куда-то парень. А жаль. Его бы сейчас нам сюда в теоретики.
Путь друзей лежал к знаменитому Турскому тракту, соединявшему Вупперталь с Туром, а знаменит тракт был тем, что являлся, по общему мнению всех темнян, лучшей дорогой планеты. Дорога, соединявшая Тур с Арлем – со столицей собственной страны! – в подметки турскому тракту на Гегемонат не годилась. Турень была самым богатым департаментом Франконата, а потому отличалась стойкой склонностью к сепаратизму, каковой во все времена поощрялся и поддерживался властями Гегемоната, не оставлявшими надежду как-нибудь наложить на него лапу. Намерения эти для туренцев тайны не составляли, но гегемонатские заигрывания с собой они принимали весьма охотно, постоянно используя в качестве, то туза в рукаве, то разменной монеты в своих – очень непростых – взаимоотношениях с Арлем. Во всяком случае, во всех вооруженных конфликтах между Вупперталем и Арлем Турень умудрялась держаться особняком. Бароны и пакаторы Турени, если и не переходили открыто на сторону врага – лапа Гегемонов была ничуть не легче, а, пожалуй, даже и потяжелее, чем у Франконов – но воевали эти самые туренские бароны и пакаторы из рук вон своеобразно… что Гегемонатом, естественно, учитывалось и поощрялось. Даже во время последней "субконтинентальной" войны, когда против экспансии Гегемоната объединились не только Франконат со Свенландом и прочей континентальной мелочью, но даже далекая Чина прислала свой флот им на помощь, так вот тогда при рейде на Марсалу гегемонатская конница проделала крюк чуть ли не в сотню лье, только чтобы не вытоптать виноградники Турени.
В мирное время отношения Гегемоната к туренцам было, тем более, подчеркнуто дружеским. Туренские торговцы, кстати сказать, пользовались в Гегемонате всяческими льготами и привилегиями. А дорога на Тур была самой широкой, самой удобной, самой ровной, прочной и самой прямой среди всех прочих дорог Гегемоната и, следовательно, всей планеты. Четверть века назад Гегемонат при восторженной поддержке Турени широко разрекламировал грандиозный проект, тут же названный всеми газетами планеты "стройкой века". Строители Гегемоната и Турени при широкой финансовой поддержке аж самого Гегемона приступили к сооружению грандиозной дороги по типу столичного Швебебана. Вагоны и рельсы для нее изготавливались не только в самом Гегемонате, но и в свенском Гетеборге. Рельсов, правда, в отличие от Швебебана, было два, и устанавливались они не на столбах, а укладывались поверх мореных бревен прямо на земле. Вагоны при этом должны были не подвешиваться, а просто ехать колесами прямо по рельсам, как по дороге из железа. В сравнении со Швебебаном это имело существенные преимущества. Паровая машина могла быть использована много более тяжелая и мощная, чем у городского Швебебана, и могла тащить за собой целый десяток вагонов, а не парочку, как в городе. Впрочем, рельсы удалось дотянуть только до Минхена. Потом по непонятной причине строительство было сначала заморожено, а после и вообще свернуто. По слухам, это было как-то связано с пришельцами, которые, вроде бы, решительно пресекли баловство темнянских высоколобых с паром, порохом и перегонкой нафты.
Все эти сведения поспешил вывалить на друзей Кувалда, который, оправдывая их мнение о себе, как человеке образованном, бывшем школяре и даже – поднимай выше – студиозусе "вечном", считал своим долгом изо всех сил претворять в жизнь столь ненавидимый любыми теологами лозунг – "Знания – в народ! " Народом в этом случае был, строго говоря, не столько Скаврон и, тем более, бывалый Нодь, а опять замкнувшийся в угрюмом молчании Люкс.
Дорога здесь сильно отклонилась от Луары, по всей видимости, пересекая по хорде очередную излучину великой реки. Шла она по типичному для здешних мест вековому бору, петляя меж неохватными соснами. Устраивать засаду в таком месте было бы довольно затруднительно, да и не ждали путешественники засады, полагая себя оторвавшимися от погони. Тем более что искали преследователи большой хорошо вооруженный отряд, а не просто четверку верховых.
Дорога была чуть ли не пустынна. Осень. Время уборки урожая. Всем окрестным жителям не до поездок, знаете ли. С одной стороны это было хорошо, а вот с другой, может быть, и не очень. Заметна их четверка на дороге была бы в любом случае, но сейчас она просто бросалась в глаза, а кое-какой народец навстречу-таки попадался.
Вид у друзей, и в самом деле, был колоритный. Ехали, не снимая доспехов – еще и потому, что костяные доспехи каким-то образом умудрялись корректировать температуру: в жару в них было прохладно, в холод тепло. Скаврон с Нодем, обсудили этот удивительный факт и, игнорируя скепсис Кувалды, пришли к единодушному выводу, что это, безусловно, постарался Люкс, хотя, если его об этом прямо спросить, он, конечно же, ни за что не признается и будет все отрицать.
– Да, может, это у него все вообще невольно получается, – говорил Скаврон, глядя на скептика с осудительностью. – Появись у него такая идея… что значит – откуда?.. из того самого твоего мира идей, вот откуда, там, небось, идей этих навалом, куда ни плюнь… так вот, стоит у него такой идее появиться, как она для нашего всеобщего блага тут же и материализуется. Он и сам, может быть, про это ничего и сообразить-то не успеет, потому что подсознание…
– Нахватались умных слов, обормоты, – хмыкал Кувалда, впрочем, не без одобрительности.
– С кем поведешься, – не без язвительности парировал Нодь.
Запасливый Скаврон еще перед отправлением в путь раздал всем красивые двойные плащи щегольского франконского кроя. Похожие носят во франконских гвардейских кирасирских легионах, чтобы не продувало их благолепия господ гвардейцев в непогоду и на хорошем аллюре. Шлемов на голове друзья, естественно, не имели. Держали их, как и было принято в кавалерии при походе, на специальной подставке у задней луки седла, так что плащи сзади у всех четверых имели характерный горб, очень даже много о чем говорящий понятливому человеку. Редкие встречные спешили ломать шапки да уступать дорогу, опасливо кланяясь. Так что если на них и впрямь кто-нибудь охотился, хоть бы и этот пресловутый сумеречный Изегрим, след он должен был взять очень быстро. На сохранность тайны передвижения надеяться не приходилось.
Кувалда снова попытался разговорить Люкса, но все усилия его были тщетны. Надо было что-то придумывать – и срочно! – да вот в голову лезла все больше какая-то чепуха. Лучше всего было бы заполучить попутчицу покрасивее, в меру веселую, в меру кокетливую… но где ж ее взять, такую? Кувалда искоса смотрел на Люкса, и в который раз поражался той разительной перемене, что на глазах происходила с другом.
Люкс давно уже не был тем прежним простодушным существом, с которым они бежали когда-то из снежной пустыни. Однако перемена, случившаяся с ним за одну только последнюю ночь в замке, приводила друзей в изумление. Люкс стал неузнаваем. Куда только подевалась эта его ребячливая трогательная детскость? Совсем еще недавно широко распахнутые, чуточку наивные глаза, готовые радостно удивляться всему на свете, сузились, стали жестче, пронзительней, сам он как-то сразу заматерел, и при одном взгляде на это посуровевшее лицо любому человеку тут же и становилось ясно, как дважды два, что ходить возле него следовало осторожно – можно ушибиться.
Перемены были резкие и – если объективно – то, вроде бы, к лучшему, думали друзья.
Вот только женщины… Тут их мнения разошлись.
Его теперешнее отношение к женщинам поначалу очень огорчало Скаврона. Люкс, конечно же, мучился и переживал, но все это имело какой-то не вполне ясный Скаврону оттенок. Вот если бы он терзался от ревности, или там… и все такое… Скаврону было бы его жалко – что да, то да – но ведь он уже следующим вечером кувыркался на сеновале с симпатичной крестьяночкой. Как-то это было все… м-да!
– Ну, ты и дубина! – сердито выговаривал другу Кувалда. – Нет бы радоваться за мужика, что он прошлое в себе задавил.
– Сам ты дурак и оглобля стоеросовая! – отругивался Скаврон. – Задавил! Ничего он не задавил, глаза протри, а вот что в первый же вечер первую же встречную симпатяшку на сеновале завалил ногами кверху, это как-то для госпожи даже оскорбительно, хоть она об этом и не знает.
– Она первая его оттолкнула, – возражал Кувалда. – Ты забыл? Даже проститься наедине не захотела и ночью к нему не пришла. Это, по-твоему, как? Она мне добрый товарищ и в доску своя, но честно скажу – это было не слишком-то красиво.
– Она женщина, она в своем праве.
– А он мужик и, значит, тоже в своем.
Скаврон с Нодем вели на чембурах кроме заводных коней еще и пару вьючных гиппов.
Еще перед отъездом из Монпари, увидав, что Скаврон старательно нагружает на рабочих гиппов захваченные у кромешников иглометы и пакеты с костью, Кувалда поинтересовался у кузнеца, на кой черт он это делает? По игломету каждый из них себе взял, благо Люкс научил ими пользоваться, с доспехами теперь тоже, вроде бы, все в порядке. Скаврон попытался сначала отмолчаться, потом отшутиться, но, припертый к стенке – Кувалда не отставал – вынужден был сказать, что к их отряду еще предстоит примкнуть, по крайней мере, шести бойцам.
– Тебе что, память отшибло? – сердился кузнец, – Сколько светлому богу полагается иметь рыцарей света?.. Как это не знаешь? А вот я думаю, что двенадцать… почему-почему… потому! И всем нужен костяной доспех и оружие. Кто об этом позаботится?
И вот теперь это его предвидение, похоже, начало сбываться.
За очередным поворотом дороги на пути отряда оказалась пара весьма занятных личностей, кои личности шляпы с голов, естественно, сдернули, но вот дорогу уступать не спешили.
Личности были предельно колоритные. Один из встречных более всего был похож на циркового кота, вставшего на задние лапы перед головоломным трюком. Вторая личность представляла собой самое совершенное воплощение кумира всех подростков планеты циркового человека – гору.
Скаврон с Нодем, не замедляя хода, продолжали двигаться вперед, все так же мирно меж собою беседуя… правда, у Скаврона в руке уже оказался арбалет, недвусмысленно направленный в сторону парочки, а Нодь, оказывается, поигрывал в правой руке метательным ножом.
Оба встречных дружно сдвинулись к обочине, почтительно поклонились Люксу, и повернулись к Кувалде, а человек – гора еще и прогудел гулким басом, ухвативши Кувалдиного гиппа под уздцы:
– Эй, Молоток, ты меня не узнаешь, или как?
– Руки-то прими, – увещевающе сказал Кувалда. – Отшибу. И я давно уже не Молоток, Громила. Я Кувалда.
– Наслышан. Но и меня давно уже не зовут Громила, – сказал Человек-Гора, послушно выпуская из рук узду. – Меня зовут Маунтин.
– То есть, гора? Рад за тебя, даже если это гора дерьма. Поехали, Люкс.
– Эй, эй, – заорал им вслед Маунтин. – Стойте! Стойте, вам говорят! На тракте засада! Вас там ждут, черт возьми, стойте!
